Мое сердце было создано, чтобы отзываться на любовь и ласку; а когда несчастья вынудили его к ненависти и злу, это насильственное превращение стоило ему таких мук, каких ты не можешь даже вообразить. Мэри Шелли, «Франкенштейн»
Ей казалось, что она умерла. Нежная музыка звучала у нее в голове, а вокруг был только мягкий белый свет. Не было ни ее тела, ни боли, ни переживаний. Не было ничего, что здесь, на земле, мешало людям обрести вечное блаженство и покой. Кристине хотелось плакать или смеяться, но тела у нее не было, и поэтому она только слушала тревожное, но мягкое пение… кажется, скрипки. Скрипку она бы ни с чем не спутала. Это играет ее отец? Пробуждение было мгновенным и неприятным. Что-то буквально вытолкнуло ее наружу, в такую холодную и неприветливую реальность. Сердце учащенно забилось, и Кристина резко села и шумно глубоко вдохнула, распахнув глаза. Жалобный стон вырвался у нее, стоило на секунду замереть — порывистость движений отдалась болью во всем теле, не смертельной и не мучительной, но все равно неприятной. Она очнулась на диване в гостиной, и вокруг не было ни души. Комнату озаряло только жаркое пламя камина и свет дюжин свечей, расставленных как придется. Окна были завешены портьерами, но в одном месте, где ткань, ложась на спинку кресла, собралась гармошкой, проглядывал кусочек черного неба — глубокая ночь. Кристина обняла себя руками и поежилась. В доме было тихо и темно, ни единого звука. Она не хотела думать обо всех разговорах, которые ей предстояли за эту глупую выходку. Теперь она не понимала, как могла так безрассудно рисковать, особенно зная, что от ее жизни зависит жизнь других людей. На улице раздался пронзительный рев снежной бури, и одно из окон распахнулось. Кристина вздрогнула от испуга, а потом и от холода, пробравшегося в гостиную. Даэ была в том платье, в котором ездила в Париж. В некоторых местах оно было мокрым, и сквозняк пользовался этим, нанося девушке победоносные укусы. Кристина подобрала с пола тяжелое одеяло, которым кто-то ее укрыл, и заново укуталась. Ей было тошно и, пожалуй, страшно. Вряд ли после всех этих неприятностей, которые она доставила этому дому и его обитателям, ей позволят и дальше работать здесь. Она не заслуживает — не заслуживает ни заботы Жана, ни доброты месье Эрика. Вдруг что-то привлекло ее внимание, разожгло в ее душе такой трепет, что дышать снова стало трудно: в кресле сбоку была кем-то оставлена скрипка, один в один скрипка отца. Может, его привезли сюда, решив, что она, Кристина, не оправится после падения? — Если так, то… — прошептала она, касаясь своих губ кончиками пальцев. Слезы навернулись на глаза. Отец не переживет подобное: он слишком слаб, чтобы перенести такое путешествие, не говоря о потрясении. Внезапно в глубине дома раздался какой-то громкий отрывистый звук, и зазвучали голоса, и послышались шаги. — Какого черта ты не следил за ней? — Помилуй, Эрик, как это можно было заметить? Это случайность, да и только. Беневша подвернула ногу, и мы едва не съехали с дороги. Кристина удивилась: Жан никогда не говорил с Эриком на «ты». Может, это вовсе и не камердинер? — Ах это Беневша виновата? Что ж, в таком случае, на следующих выходных отвезешь ее на живодерню, пусть там сделают колбасу, раз эта лошадь больше не может ездить! — Перестань, Эрик. Это все глупый фарс и провокация, ты не станешь этого делать со своими любимицами, — устало возразил голос. — Ты прав, иногда я забываю, что Перуза и Беневша — единственные живые существа на этой планете, которые относятся ко мне хоть сколь-нибудь тепло, — язвительно заметил голос Эрика. — Ай, в этой жизни надо думать только о себе… о своей смерти. Все прочее бесполезно! Ты видишь, какой я мокрый? Не следовало мне выходить. Собачья погода. В таком-то возрасте… Слушая эти бессвязные речи, Кристина не могла отделаться от страшного предчувствия. Шаги все приближались, и вместе с ними раздавался какой-то невнятный грохот, словно что-то тяжелое тащили по полу. И наконец дверь в гостиную распахнулась. Кристина едва удержалась от всхлипа. Она быстро отвернулась к огню, надеясь скрыть свое волнение и ужас. — Кристина, вы наконец очнулись… Вы, право, нас очень напугали, — воскликнул Жан, тут же оказавшись возле девушки, прикладывая к ее лбу свою широкую сухую ладонь. — Ничего, жара нет. Мы опасались, что вы простудитесь или схватите воспаление легких. Да… Даэ зашипела, испытав от простых прикосновений боль. — У вас будет синяк, — констатировал Жан, в его взгляде сквозило сожаление. — Это ничего, заживет. Только… — Кристина поморщилась, — … все болит. Жан, скажите, а я… Не успела она закончить вопрос, как из угла, куда не проникал свет, раздалось: — Не волнуйтесь, глупая бессердечная девчонка. Вы чудом избежали переломов и вывихов. В этом происшествии пострадали только наши нервы. Потрясенная Кристина тяжело сглотнула и вжалась в спинку дивана, совсем забыв о ноющем теле. Она уставилась на высокого худого человека, медленно и неотвратимо приближающегося к ней. Фигура Эрика не выражала ничего, кроме мрачной напряженности: плечи его были ссутулены, а движения отрывисты и механичны. На сей раз лицо его было скрыто под маской Арлекина, безжалостно насмехающегося над ней своими яркими широкими губами. Кристина всматривалась в Эрика и не находила слов, ожидая худшего. Он звучно рассмеялся, и в этом смехе проскользнули истерические нотки. Даэ бросила затравленный взгляд на Жана, который со злостью воззрился на хозяина. — Я надеюсь, вы поведаете нам свою историю? Признавайтесь, Кристина, вам так ненавистно мое общество, что вы решили выпрыгнуть из коляски, чтобы разом покончить со всем? Или вы хотели сбежать… Знаю! К своему мельнику. Жан повернулся к Кристине. Лицо ее было смертельно бледно. Бедняжка только пришла в себя, ничегошеньки не понимала и была вынуждена выслушивать эти желчные, злые слова старого паука. Он хотел заступиться, хотя бы успокоить эту беспощадную ревность, так не вовремя вырвавшуюся. Но Кристина сама нашла выход из положения. — Нет, месье, я к вам спешила. Хотела вас поскорее увидеть. Ей хотелось ответить ему, показать, какую боль он ей причиняет своими жестокими заявлениями. Она пыталась придать словам твердость, но это только усилило подозрения Эрика, поскольку голос ее дрогнул. Детское притворство, а тем более дрожь в голосе не смогли обмануть мужчину. Он быстро раскусил ее нелепую затею защищаться и развеселился. — Я вас не узнаю, мадемуазель. Где та испуганная барышня, которую вы изволили являть нам до сего момента? Впрочем, это все потом. — Я могу теперь идти в свою комнату, месье? — спросила Кристина, опуская ноги на пол и аккуратно одергивая платье. Щеки ее начал постепенно заливать стыдливый румянец. Конечно, Эрик разозлил ее своими обвинениями — он не имел никакого права говорить так. Но Кристина не знала, откуда в ней взялась эта вредность, вынудившая ее препираться. — Нет, не можете, — сердито отрезал Эрик. — Ох, неужели вы не понимаете? Нет, конечно вы, милая Кристина, никогда этого не поймете. Лучше мне вообще рта не раскрывать. О чем он говорил, Даэ не знала. Может, она опять отвлеклась на свои мысли, пока он что-то рассказывал? Сердце ее вздрагивало при каждом дерганом движении мужчины, при каждом слове, выпаленном с надрывом. Неожиданно ладонь Жана легла на ее запястье. Кристина посмотрела на камердинера: он не отрывал сурового взгляда от Эрика, а правой рукой как будто отгораживал Кристину от него, защищал девушку от возможной развязки. Или невозможной? Может ли Эрик причинить боль ей, Даэ не знала, но почему-то ей казалось, что он не способен на это. Временами он переступал грань учтивости, но часто бывал добр и ласков. — Простите меня, месье. Я действительно виновата в том, что так получилось, — сорвалось с губ Кристины, на щеки ее набежал жар. — Я не думала, что могу выпасть из коляски и… Мне очень жаль месье, что я доставила вам неудобства и заставила беспокоиться. Я не хотела, чтобы так получилось. Плечи ее мелко задрожали от едва сдерживаемых рыданий. Кристина опустила голову, не в силах больше видеть присутствующих. — Жан, оставь нас, — голос мужчины дрогнул. — Кристина… — Жан посмотрел на нее решительно. — Если вы… Увидев, что Эрик снова начинает вскипать и собирается сказать что-то резкое, девушка сделала над собой усилие, ласково улыбнулась камердинеру и сказала: — Все хорошо. Как только дверь за Жаном захлопнулась, Эрик обессилено упал в свободное кресло. Кристина следила за его действиями почти не моргая, но теперь мужчина казался обычным измученным, уставшим человеком. — Месье, я могу что-то сделать для вас? — осторожно спросила Даэ, боясь вновь всколыхнуть в нем гнев. Эрик открыл глаза, и в полумраке комнаты они блеснули золотом. Он тяжело сглотнул, словно смутившись под ее ласковым взглядом. — Вы очень добры… — с каким-то потаенным восхищением в голосе прошептал он, но тут же взял себя в руки и добавил: — Ложитесь спать, Кристина. Уже глубокая ночь. — Хорошо, — розовея, согласилась девушка. — Но, скажите, почему я не могу спать в своей комнате? Эрик откинулся на спинку кресла и вновь прикрыл глаза. — Когда я распорядился поселить вас там, я совсем забыл, что в комнате нет отопления. Завтра вы переедете в другую комнату, а пока… наберитесь сил. Кристина кивнула и осторожно, стараясь лишний раз не тревожить ушибы и синяки, устроилась на диване. Она хотела спросить что-то еще, но Эрик задремал. Даэ улыбнулась, и сон тоже смежил ей веки.***
Проснулась Кристина довольно рано. Она не чувствовала себя отдохнувшей, но все тело так сильно затекло, что лежать и дальше было бы настоящей пыткой. Камин уже погас, и поэтому в гостиной стало ощутимо прохладно. Эрик по-прежнему спал, рот его был чуть приоткрыт, руки лежали на коленях. Чтобы его не потревожить, Кристина старалась двигаться очень тихо. Она подобрала юбки, чтобы где-нибудь не споткнуться, и, едва удерживая их тяжесть в трясущихся руках, двинулась в сторону коридора. Она чувствовала себя помятой и грязной, но, несмотря на это, не сразу направилась в ванную комнату. Больше всего ей нужно было поговорить с Ангелом, нужно было узнать, не сердится ли он на нее за то, что произошло, и за то, что урок был снова сорван. Двадцать минут громким шепотом она тщетно звала своего друга и наставника, но он так и не появился. Почувствовав, что еще немного, и она охрипнет, Кристина поднялась с колен и внезапно обратила внимание на туалетный столик. Было страшно сделать этот простой шаг, но в любом случае необходимо, к тому же, любопытство распирало девушку. Даэ медленно подошла к зеркалу и уселась на стул напротив него. Пары зажженных свечей и приоткрытой занавески оказалось достаточно, чтобы понять, насколько велик масштаб трагедии. Кристина совершенно не могла узнать свое отражение — так плохо она не выглядела даже после целого дня кропотливой тяжелой работы над бумагами и чертежами Эрика, даже после бессонной ночи, проведенной в разговорах с Ангелом. Некогда красивое платье, подчеркивающее ее нежность, теперь больше напоминало мятую тряпку; волосы спутались и нелепо торчали в разные стороны; под глазами, смотревшими расстроено и испуганно, залегли темные тени, а на бледном лбу ярко выделялся фиолетовый синяк. — Какой ужас, — прошептала Кристина, едва не плача. Этим утром она твердо решила заняться собой. Может, если она станет выглядеть лучше, это поможет ей отвлечься от мрачных мыслей? Может, тогда Ангел придет к ней? Она захватила все необходимые принадлежности, выбрала самое красивое платье для работы — из тех, что подарил ей Эрик, — и с такой охапкой вещей направилась в ванную комнату. В крыле, где жила она, у нее была персональная ванная комната — маленькая, тесноватая, но очень уютная, а главное — личная. Нормы запрещают женщинам и мужчинам делить одну ванную, поэтому, будучи единственной девушкой в доме, Кристина любила по вечерам после тяжелого рабочего дня отдохнуть и уделить время себе. Она позволила себе пятьдесят минут провести в ванной, наслаждаясь теплой водой и фруктовыми запахами шампуней и мыла. Рядом с последними на полочке Кристина обнаружила маленькую записку, где рукой Жана крупными буквами было выведено:«Простите мне мой крохотный обман, мадемуазель. Если бы я сказал, что эти предметы предназначаются вам, вы бы стали отнекиваться, а то бы и вовсе отказались. Сам я бы не стал настаивать, но под страхом нагоняя от очень важной персоны, мне пришлось пойти на это. Пользуйтесь».
С трудом Даэ зашнуровала как полагается корсет, едва не вывихнув при этом плечо. С трудом смогла надеть платье, поскольку, при всей своей красоте, оно оказалось весьма и весьма тяжелым. Какими-либо украшениями Кристина не располагала, кроме разве что своими великолепными длинными волосами — их она убрала в сложную прическу, хотя снова чуть не вывернула руки. После всех приготовлений и сборов в зеркало на нее смотрела не обиженная побитая замарашка, а красивая юная девушка, хотя и с синяком на лбу. До начала завтрака оставалось чуть более десяти минут, и Кристина решила помочь Жану на кухне. Минувшим вечером Эрик обмолвился, что день будет тяжелым, поэтому теперь Даэ радовалась, чувствуя, что энергия в ней бьет ключом.***
Эрик никогда не спал много. Нескольких часов беспокойного сна за ночь ему было достаточно, чтобы поддерживать жизнь в его безобразном теле. Иногда он и вовсе не спал, будучи не в силах бороться с кошмарами, переживаниями, которые долгие годы, подобно стервятникам, кружили вокруг него, преследовали и днем, и ночью. Он и не предполагал, что, когда останется наедине с Кристиной, просто чтобы поговорить с ней, уснет, да еще и в такой опасной близости от нее. Что его убаюкало? Треск поленьев в камине или тихое дыхание девушки, волновавшей его душу и сердце, ее прелестный голос? Мужчина спал, спал крепко и не видел снов, и ничто не тревожило его этой ночью. Но с внезапным пробуждением от резкого дуновения ледяного ветра пришел и резкий страх: что если она увидела? Что если Кристина увидела его без маски? Какую жизнь он вынужден вести, если его относительное счастье длится, лишь пока маска держится на его лице? Какое бремя он вынужден нести, пряча от всего мира и даже от себя свой яркий и пылающий огонь? Прошлым вечером Эрик твердо осознал одну вещь: больше никогда он не выпустит Кристину из виду. Она полюбит его, обязательно полюбит, даже если сейчас он ошибается и она еще не начала испытывать нежность. Он достаточно наблюдал за ней, чтобы узнать ее уязвимые места. Если чуткое сердце этой девушки не ответит на отчаянную мольбу его страждущего сердца, значит, перед ним не Кристина. Вздох облегчения вырвался у Эрика, когда он стянул ужасные толстые перчатки и дрожащими пальцами нащупал шершавую поверхность маски. Слезы навернулись на глаза: она не видела, не видела его лица, значит, не убежала. Он поднялся на ноги и, едва шевеля затекшими конечностями, подошел к окну. О вчерашней снежной буре напоминали только белоснежные поля, простирающиеся далеко-далеко, звенящая тишина и ясное голубое небо. На мгновение у него промелькнула мысль: что если выйти с Кристиной на улицу? Эрик улыбнулся, представив радостную, как у ребенка, улыбку, которая бы расцвела на прелестном ангельском личике девушки. Только она умела так искренне радоваться любой мелочи, только она умела полностью отдаваться мгновениям счастья. Эрик действительно начал подумывать о возможности этой прогулки. В конце концов, она его компаньонка, и, если ему захочется пройтись, может, обсудить с ней важные планы на будущее, она обязана его сопровождать. Но вдруг одна мелочь привлекла его внимание и вызвала острый прилив раздражения и ярости. За оградой, которую они с Жаном вчера так непредусмотрительно оставили незапертой, мелькнул темный мужской силуэт в причудливом красном головном уборе. Несколько секунд красная шапка была видна, потом вдруг исчезла за сугробом. Утопая по колено в снегу, к дверям поместья приближался сын мельника, глупый или непонятливый, а и то все вместе взятое. Эрик, не скрывая злости, зарычал и бросился из гостиной, намереваясь остановить наглеца раньше, чем тот осмелеет настолько, что сунется прямиком в спальню Кристины. Мужчина замер возле одного из каменных чудищ, что он когда-то собственноручно вытесал и поставил в прихожей. Жан, страдающий болью в коленях, каким-то чудом опередил его и, возможно, даже спас мальчишку от страшных последствий, которыми бы грозила ему встреча с хозяином поместья. Эрик укрылся за мощным корпусом мифического чудовища. Отсюда было прекрасно слышно и видно все, что происходит в центральном коридоре. — Здравствуйте, мой юный и непонятливый друг, — весело начал Жан. — Вы, верно, пришли ко мне? Извините, я сегодня неважно себя чувствую, так что не смогу уделить вам должного внимания. Приходите, когда все эти сугробы растают, и тогда я покажу вам, как пропалывать грядки. А нынче зима, розы не цветут. Равель, видимо, пропустивший всю эту тираду мимо ушей, рассеянно моргнул, посмотрел на мужчину и сказал, неловко улыбнувшись: — Здравствуйте, а мадемуазель Кристина дома? — Мальчик мой, мадемуазель очень заня… — Я не отниму у нее много времени, я только хочу объясниться с ней, — упорствовал Равель, оглядываясь по сторонам и заходя внутрь. Тут, как в самой дешевой комедии, поставленной в тесном грязном театре в неблагополучном квартале Парижа, появилась сама виновница происходящего — как прекрасное видение, она замерла в дверях, ведущих в кухню. Трогательная в своем нежном очаровании, сияющая в блеске юности. Эрик потерял дар речи, только взглянув на ее светящееся живостью и энергией лицо. Вся доброта, мягкость и сердечность, казалось, составляли ее пленительный облик. Синяк на лбу и очки вовсе не портили ее красоты, а только добавляли ей искренности и какой-то детской непосредственности. Ее светлые глаза распахнулись в удивлении, а потом Даэ испуганно дернулась назад, пытаясь скрыться, увидев, кого вышел встречать Жан. Эрик действовал инстинктивно, не думая о последствиях и о том, что перчатки он по неосторожности забыл в гостиной. Он протянул руки, одной схватил Кристину за запястье, другой накрыл ее мягкие губы. Бедняжка испугалась, затрепыхалась в его руках как птичка, попавшая в лапы к коту, но, что удивительно, не закричала. Возможно, успела узнать человека, поймавшего ее. — Тише, — прошептал Эрик, помогая девушке устроиться в их импровизированном укрытии. — Не волнуйтесь, дитя мое. Я не причиню вам зла. Мне просто показалось, что вы не хотите быть замеченной одним молодым человеком. Он говорил с ней ласково, как Ангел музыки говорит со своей ученицей, и Кристина, как завороженная, подалась к нему вперед, совсем забыв, что перед ней Эрик — этот странный человек в маске, а не ее Ангел. — Кристина, стойте у стенки, не шевелитесь. Ваши юбки слишком шумят при ходьбе, — взволнованный неожиданной близостью и испуганный своим собственным промахом бросил Эрик. Кристина, опомнившись, густо залилась румянцем и сделала шаг назад, к стене. — Простите, месье, — пробормотала она смущенно. — Вот, хотите послушать, что они говорят? Осторожно придвиньтесь сюда, да, вот так. Кристина положила ладони на спину каменного чудовища и замерла, прислушиваясь. А Эрик был не в силах отвести взгляд от ее лица. От ее пушистых ресниц и трепетных губ, растянувшихся в заговорщической улыбке. — Вы находите приемлемым вот так являться в дом отца Кристины? — Жан, по всей видимости, решил пойти на крайние меры. Кристина едва не прыснула со смеху и закрыла себе рот рукой, чтобы не выдать себя. — А мне она сказала, что работает здесь. И еще сказала, что не может говорить со мной, потому что занята, — обиженно протянул молодой человек, одним быстрым движением пригладив усы. В ту же секунду он дернулся, как громом пораженный, и с мертвенно бледным лицом посмотрел в ту сторону, где прятались Кристина с Эриком. Даэ вздрогнула и отпрянула назад, под опеку своего неожиданного сообщника. Эрик удержал ее за талию. — Я знаю, это ее любовник! — внезапно стал кричать Равель, как будто задыхаясь в своем припадке обиды и злости. — Это ее любовник, поэтому она скрывает его и не хочет говорить со мной! Все ясно. А я то думал!.. — Замолчите сейчас же, юноша, иначе мне придется заняться вашим воспитанием вместо вашего отца, — грозно зашипел Жан, хватая Равеля за шиворот. — У меня как раз припасены розги на такой случай. Что? Хотите? Они не видели, как именно Равель оказался за порогом: вышел ли по доброй воле или его вышвырнул Жан, не на шутку рассвирепевший, насытившийся подобными нахальными заявлениями. Сильные руки Эрика по-прежнему удерживали Кристину за талию, и он почувствовал, как тело ее сотрясается от беззвучного смеха. Он бы и сам посмеялся над нелепостью доводов мальчишки, не будь они его тайным желанием. Конечно, его помыслы были куда более благородны, чем представлял себе этот сын мельника, не имеющий представления об истинной силе любви. — Он ушел, выходите, — послышался усталый голос Жана, и тогда Кристина позволила себе звонко рассмеяться. — Месье Эрик, — выдохнула Даэ, успокоившись, — мы пили чай, когда неожиданно пришел… месье Равель. Вы не желаете присоединиться к нашему чаепитию? Она сделала это предложения от сердца, не задумываясь о том, что Эрик их начальник, а они — его служащие. Она предложила это так просто и искренне, что мужчина едва не задохнулся от неожиданного тепла, затопившего его душу.***
Утренние события, казалось, растопили лед последних дней. Кристина почувствовала, как ее страх, напряжение, опасения уходят, уступая место чему-то теплому и солнечному. Не раз им с отцом приходилось кочевать с места на место, когда она была ребенком, поэтому Кристина не понаслышке знала о том, как тяжело переезжать. Она опасалась, что в этот раз, даже притом, что переезд состоится всего из одной комнаты в другую, работы будет так много, что к концу дня она выбьется из сил. К счастью, все оказалось не так ужасно, как ей рисовало ее воображение. Даже учитывая подарки Эрика, вещей и одежды у Даэ накопилось не так много, чтобы потратить львиную долю времени на сборы. Часа ей хватило все вытащить из шкафов и ящичков и аккуратно разложить на кровати. Многое из этого она могла бы перенести и сама, но справиться со всеми этими тяжелыми платьями, книгами было бы крайне затруднительно. Вдобавок, Эрик сказал, что в ее новую спальню нужно перенести часть мебели. И сколько Кристина ни гадала, чем она обязана таким вниманием и такой заботой, в голову ничего не приходило. А по своей чистоте и какой-то детской наивности она не видела в этих жестах ничего угрожающего или хотя бы подозрительного. — Мадемуазель, направо, а не налево. И не наступайте на эти веревки, вы опять упадете, — командовал Эрик сзади, когда он взялся дотащить ее чемодан. — Извините, — то и дело весело отзывалась Кристина. Ее новая спальня располагалась в другом крыле, по задумке архитектора там с бо́льшим удобством были устроены комнаты для гостей. Даэ не могла поверить, что это — этот переезд — действительно с ней происходит. Отныне она будет жить в большой комнате с собственным камином и большим окном. — Кристина, первая дверь слева. Девушка поспешила открыть ее и пропустить Эрика внутрь, а затем вошла сама. Она не смогла сдержать восторженного вздоха, увидев всю ту пышность и все то великолепие, в котором ей отныне предстояло жить. — Нравится? — с некоторой долей самодовольства поинтересовался мужчина, с интересом наблюдая за реакцией его подопечной. — Месье… — протянула Кристина, осматриваясь. Эта спальня, отделанная в мрачных тонах, даже отдаленно не напоминала ее предыдущую светлую комнату. Паркет из темных пород древесины был устлан черным ковром, вышитым золотой нитью. В левом дальнем углу раскинулась массивная помпезная кровать с резной спинкой и позолотой на ней. Неподалеку от кровати располагался красивый туалетный столик из черного дерева с большим зеркалом в темной узорчатой раме. Напротив большого камина — кофейный столик и два кресла, обитые дорогой, искусно обработанной тканью. А люстра… Кристина затаила дыхание, рассматривая все завитки, подвески и декоративные вставки, выполненные, верно, из чистейшего горного хрусталя. — Месье, — наконец придя в себя, пробормотала Кристина, встретилась с мужчиной взглядом и тут же его отвела, смущенно потупившись. — При всем моем уважении, я не могу… Это слишком… Она не могла подобрать нужных слов, их и не было — были только чувства, которые активно противились происходящему. — Кристина, — Эрик устало выдохнул, — почему вы не цените того, что я для вас делаю? Я даю вам все, чего у вас нет и в чем вы нуждаетесь, я стараюсь заботиться о вас, делаю все, что в моих силах, но вы упорно отвергаете всю мою заботу. В его словах прозвучала почти детская обида, и Кристина, позабыв обо всем на свете, медленно приблизилась к нему. Сердце ее было неспокойно и содрогалось от одной мысли, что ее поведение обижает Эрика, который делает для нее все. Даэ, в миг растеряв свой страх, свое смущение, заглянула в прорези маски, тут же встретившись со взглядом ласковых и печальных глаз. — Дорогой Эрик, мне очень жаль, если своими словами я невольно вас обидела. Я никогда этого не хотела. Я хочу, чтобы вы знали, что я очень ценю то, что вы делаете для меня. И я с благодарностью буду жить в этой великолепной комнате, если это доставит вам удовольствие. Она говорила искренне и от всего сердца, потому не боялась. И чем больше говорила, тем уверенней звучали слова. — Я буду очень рад, — только и смог произнести мужчина, вздрогнув, после чего он буквально вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Но Кристина не расстроилась. Она почувствовала, что ее слова возымели должное действие, что Эрик понял ее. И, возможно, ей даже удалось немного его смутить. После обеда Жан предложил Кристине вдвоем разобраться с хаосом и пылью в прихожей. И, поскольку поручений от Эрика не было, а сам он укрылся в своей комнате на втором этаже, Даэ с радостью согласилась. Несмотря на то, что Жан по-прежнему работал, являлся служащим этого дома, девушка не могла позволить ему перенапрягаться — не с его суставами. Уборка в тишине, под аккомпанемент из шороха вещей, скрипа тряпки для пыли по мебели, покрытой лаком — весьма и весьма удручающее занятие, особенно когда все внутри трепещет от переполняющей радости. И Кристина начала напевать — сначала тихонечко, а потом, почувствовав себя смелее, громче и громче. Она пела отрывок из пасторали, которую разучила с Ангелом на прошлой неделе. И пусть она не соответствовала тому жизнерадостному настроению, которое царило в прихожей, пока они с Жаном убирались, зато Кристина пела от всей души, вкладывая искренние чувства в каждую ноту:Пусть ты жестока, Пусть ты горда, В сердце глубоко, В сердце глубоко Любовь моя.*
В этот раз Жан не имел ничего против пения, напротив, он стал даже как будто пританцовывать под нежную мелодию. Работа двигалась в сто раз быстрее, и никто — ни Кристина, ни вечно бдительный Жан — не заметил, как мимо них промелькнула тень. — У вас чудный голос, Кристина. Такой чистый и звонкий. А над произношением еще работать и работать, итальянский просто безобразен. Это никуда не годится. Но я готов с вами позаниматься. Кристина, в какой-то степени уже привыкшая к подобным внезапным появлениям, не сильно испугалась, но жутко смутилась и болезненно покраснела. Долговязая фигура Эрика выросла перед ней из темного угла под лестницей, когда девушка несла намоченную тряпку Жану. — Знаете, Кристина, я тоже музыкант в своем роде, — продолжил Эрик, пристально глядя на Даэ, и почему-то слова его прозвучали зловеще. — Скажите мне, мадемуазель, какие у вас были планы на Рождество? Этот вопрос застал Кристину врасплох. Она так была занята своими проблемами, денежными вопросами, уроками с Ангелом, что и думать забыла о самом светлом празднике, о своем любимом празднике. А может, она и не хотела думать о нем, зная, что это принесет только огорчения? Ведь навряд ли Эрик отпустит ее к семье, а что она будет делать в поместье… Ну разве что посидит с Жаном на кухне за чашкой горячего шоколада: она будет вышивать, а он — что-нибудь рассказывать. — Вижу, вы еще не думали об этом, — неожиданно любезно продолжил мужчина. — Тогда, как ценительницу музыки я бы хотел пригласить вас послушать оперу. В Гранд-опера́ у меня есть личная ложа. Полагаю, у вас нет причин отказываться от моего предложения?