Дорогой читатель, пусть ты никогда не почувствуешь того, что почувствовала я! Пусть твои глаза никогда не прольют таких бурных, обжигающих, выжатых сердцем слёз, как мои. Пусть ты никогда не воззовешь к небесам в молитвах столь безнадежных и столь возвышенных, как те, что в тот час покинули мои уста: пусть ты никогда, подобно мне, не будешь бояться быть орудием зла для того, что ты всецело любишь. Шарлотта Бронте, «Джейн Эйр»
— Вижу, вы еще не думали об этом, — неожиданно любезно продолжил мужчина. — Тогда, как ценительницу музыки я бы хотел пригласить вас послушать оперу. В Гранд-опера́ у меня есть личная ложа. Полагаю, у вас нет причин отказываться от моего предложения? Кристина во сне нахмурилась и перевернулась на спину. Это предложение, такое странное и такое манящее, являлось к ней во сне вот уже несколько дней подряд, и каждый раз эти слова звучали по-разному: щедро, ласково, с затаенной опасностью, со злостью, дружелюбно и даже… Кристина точно не была уверена, потому что это было слишком невероятно, но ей показалось, что однажды во сне это предложение прозвучало с любовью. — У вас чудный голос, Кристина. Такой чистый и звонкий. А над произношением еще работать и работать, итальянский просто безобразен. Это никуда не годится. Но я готов с вами позаниматься. Кристина еще раз перевернулась, но удобно устроиться ей так и не удалось, и она открыла глаза. Эрик определенно сказал ей все это тогда, чтобы она сама свела себя с ума размышлениями об этом. Она не знала, правильно ли поступила, ответив согласием на его предложение, но ей очень хотелось верить, что сердце ее не обмануло. Ее новая комната казалась неуютной, несмотря на все свое блистательное великолепие и жар камина. В прошлой небольшой спаленке, хоть и бедно обставленной, Кристина чувствовала себя дома, в безопасности, защищенной от всех бед, а в этих роскошных апартаментах она была гостьей. Кристина села в кровати, потом осторожно спустила ступни на пол, словно опасаясь какого-нибудь немыслимого чудовища, что в сказках прячутся под кроватью. Пол был теплым, и Даэ разочарованно выдохнула: ледяной пол быстро бы взбодрил ее и помог бы подготовиться к новому рабочему дню. Девушка на цыпочках подбежала к окну, и, с минуту повозившись с засовом, отперла его, и распахнула ставни, впуская морозный зимний воздух в комнату. Теперь она чувствовала себя живой, обновленной, и усталость исчезла бесследно. Хотя Кристина каждый день просыпалась рано, старательно собиралась, потом готовила завтрак к нужному часу, а затем неизменно направлялась в кабинет за ежедневным поручением, рабочими днями назвать это было сложно. Эрик, который по какой-то не ясной причине остановил работу над своим архитектурным проектом, каждое утро сообщал девушке, что для нее заданий нет, и они вдвоем коротали дни в гостиной — она за вышивкой, а он за чтением вслух. Все как раньше, но с одной лишь разницей: Кристина теперь нервничала и смущалась, к месту и не к месту краснела, а все из-за сна, в котором Эрик с потаенной страстью, присущей только разве что герою дамского любовного романа, просил ее принять его приглашение в оперу, да еще и в личную ложу. В комнате стало слишком холодно, и Кристина вынуждена была затворить окно. Оставался один удушающий день, всего один, а дальше — музыка и неизвестность. — Все будет хорошо, — подбодрила себя Даэ, подходя к зеркалу. — Все будет… — А как иначе, мой ангел? — ответил ей внезапно появившийся Голос. Кристина опустилась на пуфик, едва сдерживая слезы радости. У нее не было уверенности, что Ангел появится снова. С каждым уроком он становился все строже и постоянно был недоволен ходом занятий и вялотекущим прогрессом своей юной ученицы. — Ты здесь… Ты пришел… — зашептала Кристина с придыханием. — Кристина, я уже говорил тебе: пока ты верна своему слову, я буду рядом, — заявил Ангел покровительственно, прерывая поток бессвязных бормотаний девушки. — Да… — Даэ улыбнулась, размазывая ладонью по щекам слезы. — Ты сама не своя в последнее время, — строго заметил Голос. — Я не буду лукавить, да ты и сам знаешь, я не умею лгать. Это правда. Эрик напрягся, не зная, чего ожидать после такого красноречивого заявления со стороны Кристины. Она больше не плакала, не дрожала и не казалась беззащитной маленькой девочкой, оставленной в одиночестве со своими бедами и страхами. Всего одна его фраза заставила Кристину посерьезнеть, сделала из нее прекрасную, изящную статую с суровым, ледяным взглядом. Может, ей стало что-то известно? Или… она в чем-то провинилась? — Будет лучше, мой ангел, если ты сама мне расскажешь, — напомнил он о своем присутствии. — Это из-за месье Эрика, — холодным, ничего не выражающим тоном отозвалась Даэ, но уже через мгновение ее напускное спокойствие растаяло, и она мелко задрожала, а губы ее болезненно искривились. — Я знаю, я не должна… Я не должна была думать о таком, но эти мысли… Они сами… Ты не подумай… Я обещала тебе, что никогда не полюблю мужчину, так и будет, Ангел. Я просто удивилась приглашению в оперу, вот и все. Это пройдет. Этот вихрь чувств, эмоций, пропитанный сознанием своей виновности, сбил Эрика с толку. Она думает о нем. Думает. Оправдывается перед Ангелом, но все же думает. Какая разница, в каком ключе и почему, если это помогло ему достичь таких высот. Счастье от осознания этого факта едва не помешало мужчине найтись с ответом. — Опера тебе не повредит, моя дорогая. Вероятно, прослушивание музыки даже поможет тебе скорее достичь наивысших результатов, — осторожно высказался он, стараясь придать голосу строгости, с какой обычно родители объясняют своим детям, почему нужно сделать так, а не иначе. Лицо Кристины просветлело, и сама она как будто избавилась от всех своих горестей — выпрямилась, радостно улыбнулась. — Ты прав, мой Ангел, — сказала она, вскакивая с пуфика. — Это только музыка. Моя душа и сердце обещаны искусству.***
— Кристина, — от собственных мыслей девушку отвлек взволнованный голос. Она опустила пяльцы на колени и спокойно обернулась, хотя внутри у нее все дрожало. — Да, месье, — покорно отозвалась она. Эрик стоял прямо позади нее, возвышаясь над ней грозной тенью. Его глаза, поблескивающие из-под белоснежной маски, не отрывались от нее — она ощущала тяжелый взгляд неподвижных зрачков. — Полагаю, вы помните о том, что завтра мы едем в оперу, — несколько надменно сказал мужчина. Кристина растерялась. Конечно, она прекрасно помнила об этом и о своем согласии, без напоминаний. — Завтра к четырем часам за нами приедет фиакр. Будьте готовы к этому времени, — продолжил Эрик тоном, не терпящим возражений. — А теперь идите к себе и отдохните как следует, завтра вам предстоит долгий день. Кристина резко поднялась с диванчика, и пяльцы, лежавшие у нее на коленях, с глухим стуком упали на пол, в этот же момент полыхающий в камине огонь опасно затрещал, видимо, пожирая очередное полено, и на ковер вылетело несколько прекрасных пламенных бабочек — искр, которые тут же погасли. Даэ торопливо наклонилась и подняла вышивку. Отчаянно краснея, она произнесла тихо: — Извините месье. Да, я поняла вас, благодарю, — она поспешно присела в реверансе и, не дожидаясь ответа, удалилась из гостиной. В спальне Кристину ждал сюрприз. Сюрприз, который заставил ее пошатнуться и опуститься за туалетный столик, не дойдя даже до середины комнаты. На кровати лежало прекрасное чудо, сотканное лесными феями из отцовских сказок, не иначе. Великолепное сверкающее платье цвета молока со сливками, невероятное, как мечта, притягательное, как сказка. Глубокое декольте было украшено золочеными кружевами, а рукава — белоснежными. Юбка представляла собой нежную ткань, сверху донизу расшитую изящными золотыми цветами, собранную так, чтобы подчеркнуть буйство флоры на этом чарующем произведении искусства, созданном, чтобы воспевать богатство самой природы. — Нет… — прошептала Кристина в ужасе, прижимая ладонь к губам. — Он не мог… И я не могу… Она с трудом поднялась на ноги и медленно, словно боясь, что платье набросится на нее, как хищный зверь, стала подбираться к нему. Оно казалось прекрасным видением, миражом. Эфемерным призраком, который исчезнет, стоит лишь прикоснуться к нему. И Даэ надеялась, что так оно и будет, потому что принять такой роскошный подарок она не могла. Никаких слов благодарности не хватит, чтобы отплатить за него, а какого знака признательности ждал Эрик, она не знала. Рядом с платьем обнаружился маленький конверт, внутри которого лежало письмо, испещренное знакомыми красными корявыми буквами: «Уважаемая Кристина, Прошу прощения за то, что побеспокоил Вас в эти драгоценные минуты, когда Вы должны отдыхать. Но, увы, я не мог не сделать этого, позволив Вам ехать в прекрасный Дворец Гарнье, в этот Храм Музыки, в одном из тех платьев, что я подарил Вам несколько ранее. Они красивы, но недостаточно хороши, чтобы заставить Вас сверкать в той пучине пошлой роскоши, в которой вы окажетесь. Хотя, возможно, мне стоило подобрать для Вас самое скромное платье из всех, потому что Ваша красота уже делает Вас главным украшением грядущего вечера. Мне придется смотреть в оба, чтобы ни один смельчак не рискнул украсть такой Бриллиант. В связи со всем вышесказанным, покорнейше прошу Вас принять это платье как мой Вам подарок на Рождество. Ваш преданный и покорный слуга. Подпись: Эрик». Кристина выронила письмо из дрожащих рук, а сама упала на колени перед кроватью, словно сраженная одним точным смертоносным ударом. Она закрыла лицо ладонями и заплакала, испуганная и потерянная. Вновь в сердце вспыхнуло желание увидеть отца, спросить его мудрого совета. Но она была одна, брошенная в такой опасный и страшный мир. И даже ее Ангел не мог понять ее терзаний и смятений, ведь если бы понял, запретил бы ей ехать в оперу, помог бы избежать этого. В воспаленном разуме мелькнула мысль — пойти к Жану, спросить его насчет сложившейся ситуации, ведь Жан немало лет проработал камердинером в этом доме, уж он-то должен знать Эрика хорошо. Кристина, чуть шатаясь, поднялась на ноги и стала искать, куда завалилось злосчастное письмо, приведшее ее в такое волнение. Его тоже стоило показать Жану. Стараясь успокоиться, Даэ сделала несколько шагов назад, чтобы подол платья не закрывал обзор. Письмо лежало возле ножки прикроватного столика, и Кристина уже собралась наклониться за ним, когда в комнате прозвучал голос, который с повелительной интонацией произнес: — Кристина, ты должна слушать меня! Дрожащим, исполненным отчаяния, почти плачущим голосом Кристина ответила: — Как вы можете говорить мне это, Ангел! Когда я только и делаю, что слушаю вас! Она и не обратила внимание, как в горячке перешла на это уважительное и в то же время отдаляющее «Вы». Эрик бессильно прислонился к стене. Сердце, которое секунду назад, как ему казалось, он потерял навсегда, вновь возвратилось на свое место. Почудилось, что эхо его ударов раскатилось по всему тайному проходу за стенами, а сам он, Эрик, — будто оглушен. Мужчина обеими руками прикрыл сердце, пытаясь заглушить его. Однако это ведь не собачья пасть, и потом, даже если сжимать обеими руками пасть истошно лающей собаки, все равно будет доноситься ее рычание. Она боится его, боится бедного Эрика, который так сильно ее любит. Она подозревает, что он имеет корыстные планы и мерзкие цели. И теперь, помимо всего этого, сторонится и своего Ангела Музыки. — Ангел, — внезапно раздался робкий голос. — Ангел, ты еще здесь? Ты не ушел? — Нет, Кристина, не ушел, — мрачно отозвался Эрик, сжимая руки в кулаки, в последнем оставшемся припадке ярости. Его всего колотило, а в глазах щипали невыплаканные слезы. — Ангел, — несмело начала девушка, и сквозь маленькое отверстие в стене Эрик увидел, как две крупные слезы скатились по ее щекам. — Ангел, прости мне мое слабоволие. Я не смогла совладать со своими чувствами и… Я не хотела говорить дерзости. Это вышло случайно. Кристина, успевшая отойти от своего недавнего порыва, теперь ощущала острую горечь раскаяния. Ангел Музыки приходит только к людям, чистым душой и сердцем, а она так неблагодарно относится к бесценному дару, который был послан ей Богом. — Ты, верно, устала, дитя мое? — ответом на ее отчаянные мольбы был ласковый голос. — Тебе нужно отдыхать и набираться сил. Забирайся под одеяло, а я буду рассказывать тебе истории, до самого вечера.***
Утро сочельника выдалось непривычно суматошным. Кристина несколько раз решительно отказалась завтракать, как обычно, в кухне, а вместо этого заперлась в комнате вместе с подносом и начала укладывать волосы, параллельно жуя хлеб с сыром. С Эриком она не пересеклась ни разу за весь день, хотя, вероятно, оттого, что почти не выходила из спальни, всецело посвятив себя подготовке к грядущему вечеру. Кристина написала два поздравительных письма: одно отцу, другое — матушке Валериус. Она надеялась успеть доставить их с почтовой каретой, ведь лично передать их вряд ли удастся. Кристина тянула до последнего с платьем, и только когда откладывать долее стало невозможно, она начала наряжаться. Корсет, как смогла, затянула туже обычного — почему-то, несмотря на вчерашние тревоги, ей хотелось быть красивой этим вечером и действительно «блистать», как хотел Эрик. Кое как она разобралась с юбками и всеми прилагающимися петельками и завязками. Кристине раньше не приходилось носить таких богатых туалетов, и в четыре часа она едва только успела выйти в коридор, где ее уже ждал Жан с подготовленной теплой накидкой. — Мадемуазель, — прошептал он, а на глазах у него отчего-то выступили слезы, — вы чудесно выглядите. Сегодня вечером не будет женщины, которая могла бы потягаться с вами в вашем сиянии. — Благодарю, Жан, — Кристина нежно улыбнулась мужчине, подставляя оголенные плечи меховой накидке. — Скажите, а месье… Он не сердится? Я несколько задержалась. — Вам лучше поторопиться, однако, полагаю, даже если и сердится, его гнев быстро растворится под действием вашей красоты, — Жан подмигнул и вдруг быстрым резким движением направил Даэ к выходу. — Веселитесь, Кристина. Перед тем как шагнуть за порог, Кристина все же выглянула в окошко, надеясь увидеть Эрика, но очки пришлось оставить дома, поэтому разглядеть его настроение ей не удалось — она лишь различила его худую фигуру возле ворот. Кристина скользнула на улицу легко и непринужденно, как ласточка. В таком роскошном туалете, в сочельник вечером, она чувствовала себя настоящей принцессой, и это говорило ее сердце, хотя рассудок все еще цеплялся за вожжи бдительности — Даэ помнила, что нужно оставаться на чеку. Однако, стоило ей почувствовать на себе восторженный взгляд, исполненный какого-то затаенного обожания (или это ей только так показалось в последних лучах вечернего солнца?), как разум полностью уступил место радости, счастью и нежности. В конце концов, может девушка быть нагло и откровенно счастлива хотя бы раз в год? Полностью забыть о насущных проблемах и тревогах, окунуться в мир сверкающего великолепия, где тобой восхищаются и восторгаются? Эрик, очевидно, собирался сказать что-то неприятное по поводу небольшой задержи его молодой спутницы, но весь гнев его растворился, как по мановению волшебной палочки колдуньи из старых сказок, стоило ему взглянуть на Кристину. Теперь этой поездке в оперу, где они будут окружены множеством людей, он бы сто раз предпочел простую прогулку по окрестностям, ведь тогда бы он смог провести время за приятной беседой наедине с милой Кристиной, которая всегда с ним нежна, приветлива и терпелива. Сам Эрик ради праздничного вечера переоделся в парадный фрак с восточным узором, вышитым золотом на манжетах. Привычные незаметные черные запонки и пуговицы были заменены их золотыми дублерами. Туфли казались совершенно новыми, только что купленными, и Кристина бы так и подумала, не услышь она утром, как Эрик разыскивает Жана, чтобы тот достал щетку и крем для обуви. Белую маску мужчина предпочел всем прочим — пестрым и броским. Оно и понятно — белый почти не контрастировал с бледной кожей его шеи. Черные волосы были гладко зачесаны назад. Если Эрику было угодно сделать что-то, он делал это с ужасающим размахом и поражающей смелостью. Во всей роскоши его костюма было что-то вычурно-пошлое, что-то слегка отталкивающее, хотя Эрик, очевидно, изо всех сил пытался произвести впечатление — особым женским чутьем Кристина это поняла. Она тихо хихикнула и нежно улыбнулась своему спутнику. — Кристина, — взволнованно начал он, беря ее за руку, облаченную в тонкую кружевную перчатку. — Вы… Вы… Пройдемте, экипаж уже здесь. Даэ улыбнулась еще шире и осторожно зашагала в своих новеньких туфлях по замерзшей дорожке, незаметно опираясь на руку мужчины — слишком был велик риск поскользнуться и упасть. Ее блестящие юбки шелестели и шуршали и в последних лучах дневного солнца напоминали нежное облако — из тех, что касаются снегов на вершинах гор. Эрик помог Кристине забраться внутрь фиакра, затем несколько минут девушка провела в полном одиночестве в полумраке, пока мужчина что-то объяснял извозчику. Когда Эрик забрался к ней и экипаж тронулся, Даэ придвинулась ближе к окошку и откинула темную плотную занавеску. Обстановка была хоть и радостной, праздничной, но все же слишком смущающей. Украдкой Кристина поглядывала на Эрика, который, казалось, сам не понимает, что ему делать и что говорить. Сначала он тоже смотрел в окно, но на это занятие его хватило всего на несколько минут, потом он, очевидно, нашел какую-то поломку в дверце и принялся ее чинить, что-то бормоча себе под нос. Закончив с ремонтом, Эрик ослабил галстук-бабочку, видимо, почувствовав, что в салоне душновато, потом, подумав, все же снял свои тяжелые кожаные перчатки. Кристина, исподтишка наблюдающая за своим загадочным спутником, не могла сдержать ласковой улыбки, до того он казался ей неловким и смущённым. Ей вдруг захотелось облегчить его муки, и она, дождавшись прилива смелости, спросила: — Месье, вы любите оперу? — Я люблю музыку, Кристина. Если вы спрашивали об этом. Но если вы говорите о выходах в свет, сплетнях и слухах, ради которых многие посещают Храм музыки, — то нет, я не люблю оперу. Меня мало волнуют слабовольные и бессердечные людишки с их греховными страстями и помыслами. Но музыка… Настоящая музыка — совсем другое дело. Как завороженная, Кристина слушала мужчину. Она совсем не заметила, как придвинулась к нему ближе и как зачарованно смотрит в его глаза, поблескивающие в прорезях маски. Внезапно взгляд ее опустился на его руки, на его белые руки с длинными музыкальными пальцами, с почти прозрачной кожей, пронизанной тонкой сеточкой капилляров, с выступающими венами. И она вспомнила, что однажды, совсем недавно, он касался этими руками, не облаченными ни в какие перчатки, ее лица. Эти мысли смутили ее, и кровь прилила к щекам, обжигая их. Эрик, потеряв бдительность, как околдованный, наблюдал за тем, как Кристина медленно тянется к нему и берет его руки в свои. — Эрик, — хрипло произносит она, совсем забыв, с кем она говорит и в каком положении относительно этого человека находится, — знаете, раньше я все гадала, почему вы все время носите перчатки, но теперь понимаю — у вас всегда мерзнут руки. Такие холодные… Она погладила его ладони, и ее чуткие пальцы поднялись выше, к тонким запястьям, выглядывавшим из-под манжет. Ее прикосновения были легкими и трепетными, как касание крыльев бабочки, но разжигали в Эрике такой огонь, что казалось, по венам у него течет раскаленная лава, а не кровь. Он остолбенел, забылся, ощущая, как ни с чем несравнимое блаженство окутывает его, когда любимая и желанная девушка держит его ледяные ладони — ладони самой смерти — в своих теплых пальчиках. Это безумие могло длиться вечность: Кристина не контролировала своих действий и невольно продолжала распалять мужчину своими проявлениями нежности и заботы. Эрик до боли закусывал обветренные бескровные губы, чтобы сдержать дрожь, поднимающуюся во всем теле, чтобы не сорваться на какое-нибудь непотребство. Он не мог себе позволить этого. Всеми брошенный, обиженный на жизнь, Эрик знал, что надеяться ему и так не на что. Кристина никогда его не полюбит, но мысль о том, что его любимая может возненавидеть его до конца жизни, была невыносима. Если она его возненавидит, он точно умрет. Просто не выдержит. И все же один глухой стон слетел с его губ, когда Кристина так приятно провела ноготками по его ладони. Девушка испуганно дернулась и отскочила в сторону, в свой угол, бледное лицо ее залилось краской стыда и смущения, а прекрасные голубые глаза наполнились слезами. — Кристина, — дрожащим голосом позвал ее Эрик, пытаясь собраться с мыслями. — Простите меня, месье, я забылась, — едва слышно отозвалась Даэ, все сильнее сжимаясь на сиденье. Она и понятия не имела, к чему могли привести ее действия и как близко она была к той грани, за которой бы не следовало ничего хорошего. Лучшее, что он мог сделать в этой ситуации, — взять вину на себя. — Кристина, это вы простите мне мою несдержанность. Эрик надел перчатки и, собрав остатки самообладания, повернулся к Кристине. Она смотрела на него испуганно, словно боялась, что он в любую секунду рассердится на нее за этот проступок. — Я понимаю, — он осторожно, глядя ей прямо в глаза, взял ее левую руку в свои руки, — вы волнуетесь, сегодня праздничный вечер, вы едете в оперу, но не стоит так сильно нервничать. Наслаждайтесь вечером, Кристина, он воистину прекрасен. Он говорил вкрадчиво и тихо, зная наверняка, что его голос оказывает на нее гипнотическое действие и точно успокоит ее. Кристина не отнимала своей руки, не отводила взгляда и постепенно расслаблялась. Эрик не торопил ее и не проявлял настойчивости в своей заботе, поэтому Даэ пришла в себя довольно скоро. Она робко улыбнулась мужчине и чуть сжала пальцами его ладонь, облаченную в толстую кожаную перчатку, показывая, как она ему благодарна за ласковость и поддержку. — Месье, — вдруг совершенно воодушевленно начала Кристина, — я только что поняла, что так и не спросила у вас, какую оперу мы будем слушать. Эрик с облегчением выдохнул. Он был благодарен своей находчивой спутнице за то, что она так ловко смогла переменить тему. — «Риголетто» Верди. Я решил, что вам будет полезно послушать именно ее, потому что ваш голос, высокий и звонкий, на мой взгляд, идеально бы подошел партии Джильды. Да и, кроме того, это весьма и весьма хорошее произведение. Кристина светло улыбнулась и мельком глянула в окошко. Они проезжали заснеженный лесок, и он казался таким темным и неприветливо мрачным, что Даэ всем своим телом и душой ощутила, насколько уютно у них здесь, в экипаже. — Вы сказали, что вы музыкант, — она немного смешалась, вспоминая в точности слова Эрика, сказанные им тогда, в коридоре. — Музыкант «в своем роде». Скажите, вы не думали написать свою оперу? Почему-то только теперь, когда они вынужденно делили на двоих это тесное пространство, этот воздух и даже слова, Кристина осознала, насколько, в сущности, мало она знает об Эрике, об этом странном человеке, который никогда не снимает маску и часто удивляет и ее, и Жана своим эксцентричным поведением. Она никогда прежде не рисковала задавать ему вопросы о нем самом, боясь, что он сочтет это наглостью и дерзостью. Но Эрик отвечал на вопросы охотно, ничем не выдавая своего неудовольствия, если оно и было. Хотя… Кристина ведь не спрашивала его ни о чем личном, не пыталась выведать его тайн — только искренне интересовалась им как человеком. — О, Кристина, я уже пишу свою оперу, — угрюмо ответил он, а потом, поймав взгляд девушки, мрачно улыбнулся. — Правда? Мы когда-нибудь увидим ее на большой сцене? — стараясь не выдать своего замешательства, вежливо спросила Даэ. — Нет, Кристина. Мой «Торжествующий Дон-Жуан» никогда не должен быть услышан вами. Он вовсе не похож на «Дон-Жуана» Моцарта. Это страшная музыка, призванная из самой преисподней, чтобы служить гимном трагедии человеческой жизни… Каждая нота там описывает бездонную пропасть, бездну мрака, которая сокрыта в человеческой душе. Я не верю в Бога, но Господи помилуй вас, Кристина, если когда-нибудь вы услышите это ужасное произведение. Вы никогда не будете прежней. Выдержав небольшую паузу, убедившись, что Кристина слушает его, Эрик продолжил мягче: — Вас впереди ждет много чудесной музыки, написанной ангелами, не иначе, так что вам не о чем беспокоиться. — Все в порядке, месье, — Кристина обнадеживающе улыбнулась, хотя в душу ее заронилось семя тревоги. До прибытия в Париж оставалось еще довольно много времени, и они провели его ведя беседы на самые различные темы: говорили о музыке, об архитектуре, говорили и о поместье, которое считалось теперь общим домом, потом Эрик стал спрашивать Кристину о ней самой и о ее жизни, и она поведала ему о своей семье, об отце, ради которого отправилась на заработки. — Вы очень смелая мадемуазель, — заметил мужчина, когда они въезжали в Париж, уже освещенный уличными фонарями. — Мы почти приехали. — Месье, извините, возможно, вы сочтете это наглостью, но… — Говорите, Кристина. Я сделаю все для вас, — нетерпеливо потребовал Эрик, сверля глазами смущенное личико девушки. Тщательно подбирая каждое слово, запуская дрожащие руки в карманы накидки, Кристина попросила: — Может быть, мы можем выйти чуть раньше? Я бы хотела немного подышать воздухом, прежде чем мы войдем внутрь… Его милое невинное дитя. То, что Кристина полагала наглостью, для прочих было не больше, чем выдохом. Он попросил остановить на пересечении улицы Скриба и бульвара Капуцинок — начиная оттуда, свет горел без перебоев. Сам Эрик превосходно видел в темноте, но опасался, что Кристине будет не по себе в полумраке. Даэ на мгновенье задержалась, доставая из кармана аккуратно сложенные письма. Она передала их извозчику и довольно четко произнесла имена своих родителей, не делая из адресатов тайну. Она, было, собиралась достать деньги, чтобы заплатить за доставку, но Эрик опередил ее, сунув мужчине под нос крупную купюру, которая могла покрыть не только доставку писем, но и месячное проживание в конюшне для лошади с покрытием расходов на питание и прочее. — Месье, — начала испуганно возражать девушка. — Я не… — Это пустяк, Кристина, даже не думайте об этом, — нетерпеливо отмахнулся он. Расплатившись с извозчиком, Эрик галантно предложил Кристине руку, и она, с опаской озираясь по сторонам, прижалась к нему. В Париже вечером может быть опасно, это она не понаслышке знала, прожив здесь несколько лет, а сильное мужское плечо рядом дарило уверенность и чувство защищенности. Несмотря на неприветливые лица прохожих, торопящихся домой к семьям, вечер казался Кристине поистине волшебным. В морозном воздухе в свете уличных фонарей кружились и сверкали хороводы снежинок, под каблуками туфель скрипел снег. Пару раз она едва не поскользнулась, но Эрик успевал вовремя подхватить ее, не забывая при этом сердито ворчать. — Смотрю, вы все хотите от меня уехать, — ехидно заметил мужчина, когда ноги Кристины в очередной раз разъехались. — И вовсе я этого не хочу, — отозвалась Даэ, выдыхая облачко пара. Эрик резко приобнял ее за талию левой рукой и притянул к себе, уберегая от падения. Их глаза на мгновение встретились, но Кристина тут же смущенно отвела взгляд, улыбаясь. На ее раскрасневшихся от холода щечках румянец заиграл чуть ярче. Кристина каждой клеточкой своего тела, всей своей душой и всем сердцем ощущала прелесть этого вечера, а ведь самое главное событие было еще только впереди. Ей было радостно вот так прогуливаться по улочкам Парижа вместе с Эриком, и она ни капельки не жалела, что согласилась поехать с ним в оперу. Он удивлял ее своими глубокими познаниями во многих сферах (во всех, о которых когда-либо говорил), поражал своими талантами и умом, и он всегда знал, о чем говорить с ней, умел отвлечь, когда нужно, умел развлечь. Общаясь с ним, Кристина чувствовала себя счастливой и понятой, и девушке хотелось, чтобы в ее компании ему довелось ощутить то же, что и ей. Прекрасная зимняя сказка так захватила Кристину, что она и не заметила, как они вышли к театру. — Кристина, — мягко позвал Эрик, вырывая ее из мира грез. Даэ подняла глаза, и судорожный восторженный вздох вырвался у нее. Никогда прежде она не видела Гранд-опера́ в таком великолепии, в таком ослепительном блеске. — А мы еще даже не вошли внутрь, — глухо рассмеялся мужчина, увлекая Кристину подальше от толпы людей. На площади перед зданием Оперы собрались люди различных сословий и возрастов, и каждый был занят своим разговором, своим делом. Были здесь и рабочие театра, вышедшие покурить, встретить друзей или родственников; были здесь и уличные торговцы, собравшиеся с разных уголков Парижа, чтобы этим вечером предложить свой товар зрителям по удвоенной стоимости. То там, то здесь останавливались экипажи, из которых выходили нарядно одетые дамы, их кавалеры в строгих костюмах, и иногда — пестро разодетые ребятишки. Родители покупали детям вертушки, разноцветные леденцы на палочках, яблоки в карамели и орешки. Иной раз встречались и взрослые, поедающие сладости. — Вы хотите чего-нибудь, Кристина? — спросил заботливый голос, и девушке на мгновенье показалось, что ее зовет ее Ангел. — Нет, благодарю, — ответила она, с рассеянной улыбкой оборачиваясь к Эрику, но он уже протягивал ей яблоко в карамели. Они отошли немного в сторону, чтобы Кристина могла съесть лакомство. До начала представления оставался еще час, и торопиться было некуда. Эрик выглядел немного нервным, постоянно оглядывался, а если кто-то случайно задевал его, он дергался в сторону, будто бы до него дотронулись раскаленным железом. Кристина, чтобы как-то его успокоить, стала спрашивать его про здание Оперы. Отчего-то ей казалось, что оно таит в себе множество загадок и тайн, а устройство у него не такое уж и простое. — Вы правы, в нем множество таких мест, о которых никто и не догадывается. Там есть тайные проходы, туннели и настоящие подземные лабиринты… — тихо проговорил Эрик, придвигаясь к Кристине еще на полшага и заглядывая ей прямо в глаза. — Но, — девушка смущенно потупилась, — откуда вы знаете это? Опять пытаетесь меня напугать? — Отнюдь нет, Кристина, — мужчина развел руками и мрачно улыбнулся. — Просто я архитектор этого здания. Кристина так и не поняла, подшучивает над ней Эрик или нет, но спрашивать больше не стала, почувствовав, что дальнейшие расспросы будут ему неприятны. Она стала мерзнуть, и они решили зайти в здание и немного прогуляться внутри. — После представления я могу показать вам несколько мест, о которых вы спрашивали, — загадочно шепнул Эрик на ухо Кристине, открывая перед ней дверь. При входе у Кристины забрали ее накидку, а Эрик ни за что не захотел расставаться со своим плащом. В зале, где они оказались, уже собралось большое количество человек, и все они принадлежали к высшему свету. И впервые за этот вечер Кристина пожалела, что на ней такое прекрасное платье, а не какой-нибудь скромный неприметный наряд: казалось, все взгляды направлены на них: на Кристину, появившуюся на этом сказочном балу, как Золушку, и на Эрика, скрывавшего свое лицо под маской. Гул сплетен и обсуждений в толпе стал громче. — Мы в Ротонде абонентов и находимся прямо под зрительным залом, — сказал Эрик властно и увлек девушку в сторону, в тень, подальше от любопытных и злых взглядов женщин и восхищенных развязных взглядов мужчин. — Пойдемте дальше, нечего задерживаться при входе. Пока они старательно обходили собравшихся, Кристина любовалась великолепием отделки. Потолок был расписан арабесками и поддерживался портиком из шестнадцати колонн из великолепного красного мрамора. Помещение было украшено несколькими скульптурными композициями и кариатидами, но рассмотреть каждую подробно времени и возможности не было — Эрик утаскивал Кристину прочь от людей. — Простите, месье, — позвала она, едва успевая передвигать ноги. — Что-то не так, Кристина? — спросил мужчина, резко останавливаясь. «Это я у вас хотела спросить». — Извините, что спрашиваю. Могу я узнать причину такой спешки? Вы сказали, что до спектакля еще много времени… Под пристальным взглядом Эрика Кристина почувствовала себя неловко и смущенно и пожалела, что вообще спросила его. В конце концов, подумаешь, решили пробежаться по зданию Оперы. — Дело в том… , — кисло начал мужчина, раздумывая, стоит ли называть истинную причину его странного поведения. — Дело в том, что я не очень люблю находиться в людных местах, чувствую себя… некомфортно. Кристина ласково улыбнулась, покрепче сжала его ладонь, а свободной рукой погладила его предплечье. Ей хотелось подарить ему поддержку, опору, показать, что он не один и она рядом. — Не волнуйтесь, я с вами. Она не успела понять, что произошло после того, как она произнесла эти слова. Эрик одним движением руки отодвинул ее в тень, создаваемую одной из оконных портьер. Его глаза странным блеском мерцали в полумраке. — О, Кристина… — прошептал он, проводя ладонями, облаченными в перчатки, по оголенным плечам девушки. Кристина вспыхнула, едва услышав его слова, пронизанные страстью — такой же, как в ее сне. А его прикосновения — бесстыдные и жадные… Она хотела бы сделать несколько шагов назад, отшатнуться, но ноги ее приросли к полу, не желая слушаться хозяйку. — Эрик, прошу вас, — всхлипнула она, и в ее голосе прозвучала такая отчаянная мольба, что мужчина испуганно вздрогнул, постепенно приходя в себя. — Идем, Кристина, нам нужно торопиться, — сухо сказал он, снова хватая девушку за руку. Следующим залом был вестибюль контроля. Здесь проходила проверка билетов и пропусков, и здесь тоже было полно народу. К Эрику тут же подошел какой-то человек в дорогом костюме и с чрезвычайно напыщенным видом. Эрик сказал ему пару слов, и человек вдруг разулыбался, а затем пропустил их к парадной лестнице, мимо недовольных лиц, вынужденных отстаивать в очереди. — Вас здесь знают? — удивилась Кристина, совсем забыв о своем недавнем эмоциональном потрясении. — Еще бы им не знать меня, — важно отозвался Эрик не без ехидства. Внутри Кристины стало зарождаться неприятное ощущение, словно она не знает о чем-то очень важном, что может повлиять на ее жизнь или уже влияет. И это странное поведение Эрика — Кристину пугало не только его к ней отношение, но и ее собственная реакция на его действия. Ей бы так хотелось остаться теперь одной и обдумать все это, но, увы, до ночи это было теперь невозможно. — Давайте теперь поднимемся в мою ложу, а по театру прогуляемся после, когда народ разойдется. — И нам позволят гулять здесь после спектакля? — робко поинтересовалась Кристина, вкладывая свою ладонь в протянутую руку мужчины. — Позволят, — просто ответил Эрик. Парадная лестница была выполнена из белого мрамора и украшена разными породами камня. Ее основание освещали два массивных торшера, представляющие собой скульптурные образы женщин, держащих в руках снопы света. Здесь Эрик позволил Кристине задержаться подольше и рассказал ей про потолок, расписанный мифологическими сюжетами. Он больше ничем не выказывал своих тайных чувств к ней, никак себя не компрометировал в ее глазах, вел себя галантно и учтиво, и постепенно Кристина расслабилась и снова повеселела. Очень скоро Кристина явственно ощутила, как устала от пристальных и любопытных взглядов, шепотков, и даже ее маленькие хитрости и уловки больше не работали — под предлогом интереса она уводила Эрика в самые нелюдимые уголочки оперы и просила рассказать о видах камня, из которых была выложена стена, о колоннах или росписях потолка. Как оказалось, это дало новый повод для обсуждений. Эрика это, кажется, даже веселило. Он с презрительной усмешкой говорил Кристине о людской дурости и ограниченности и пытался отвести внимание девушки от столь неприятной темы, но его терпение лопнуло, когда до них долетела фраза какой-то женщины, предполагающей, будто бы он — Эрик — преступник, скрывающий лицо под маской, а прекрасная блондинка в сказочном платье — его любовница и приживалка в богатом доме. — Кристина, извольте пройти за мной! Кристина едва удержалась от удивления: отчего-то Эрик снова к ней переменился, и снова обратился в того властного человека, который обжигал ее своей непреклонностью. Его тяжелый взгляд задержался на ее бледном перепуганном лице, потом почему-то скользнул ниже, изучая девушку с ног до головы. — Месье, — робко начала Кристина, смущаясь. — Что-то не так? — Для вас я готов повторить второй раз: идемте за мной. Она решила не играть с судьбой и подчиниться. А кроме того, ее давно распирало любопытство — как выглядит личная ложа Эрика и как из нее видно сцену. Эрик провел ее в зрительный зал, еще почти пустующий, ворча при этом, что людей больше волнуют сплетни и «всякий вздор», чем искусство. Кристина не стала говорить, что не было еще даже первого звонка — она боялась реакции мужчины. Зал имел форму подковы и казался таким невероятно огромным и нарядным, что у Даэ попросту захватило дух. Она чувствовала себя принцессой из сказок, которые ей рассказывал отец, среди этих кресел, обитых красным бархатом, обилия позолоты и приглушенного, мрачного света. Венчала зал великолепная хрустальная люстра, плафон которой был расписан в стиле итальянского возрождения, и при взгляде на это великолепие, Кристина не смогла сдержать по-детски восхищенного вздоха. — Первая слева от авансцены, — донесся бархатистый голос откуда-то над ухом, и Кристина вздрогнула, буквально ощутив чужое дыхание на своей коже. — Что? — переспросила она, не в силах обернуться к Эрику. — Наша ложа. — Наша… — едва шевеля губами повторила Кристина, пытаясь понять, какой смысл вложил в это слово мужчина. — Поднимемся? — Эрик робко улыбнулся, предлагая девушке руку. «Опять настроение поменялось». Кристина послушно вложила свою ладонь в его. Она была не против идти за ним и, казалось, пошла бы следом хоть на край света, если бы он только поманил. Эта мысль почему-то встревожила Даэ, ее пугали собственные чувства и помыслы. Как она может думать о таком в отношении человека, который является ее господином? Как она может думать о таком, когда душа ее и сердце посвящены Ангелу Музыки? — Кристина, душа моя, вы дрожите. Вы, возможно, замерзли? В ответ на его обеспокоенный взгляд она смогла лишь едва заметно улыбнуться и отрицательно помотать головой. — Идемте в ложу, там будет теплее. — Хорошо, что вы появились, месье. Эта ложа так давно пустовала, а продавать билеты в нее нам запретили. Сказали, мол, зарезервировано, билетов в ложу нет, — рассказывала смотрительница, пытаясь справиться с ключом, заевшем в замке. Кристина внимательно слушала ее, разглядывая позолоченную табличку на двери: «Ложа №5». Любая крупица информации о ее загадочном спутнике была ценна, пускай узнавать ее приходилось от посторонних. Эрик стоял чуть поодаль, укрывшись от общительной старушки в полумраке, он не сводил горящего взгляда с хрупкой фигурки Кристины, нетерпеливо дожидавшейся момента, когда дверь будет открыта и очередная завеса приподнимется. Он лихорадочно обдумывал все, что уже успело произойти за этот едва начавшийся вечер, и подступающий от волнения жар волнами окутывал его тощее тело. Все слова его милой Кристины, все ее действия, робкие взгляды и улыбки были посвящены ему одному и могли говорить только… Внезапное осознание простой истины поразило Эрика в самое сердце, и он приглушенно охнул, схватившись за грудь. Кристина, должно быть, любит его! Любит! Иначе стала бы она беспокоиться за него, стала бы переживать, осмелилась бы взять за руку саму Смерть? — У нас в театре даже стали поговаривать, будто эта ложа сдается некоему Призраку. Мы его так и называли — Призрак Оперы. Да… Все-таки хорошо, что вы появились, может, теперь наконец прекратятся эти слухи и суеверия. Представляете, на прошлой неделе во время репетиции на сцену обрушился занавес, и наша примадонна заявила, будто это проделки Призрака, и петь она отказывается. — Мадам, — раздался насмешливый голос сзади. Кристина взволнованно обернулась. Сила и власть, которые так отчетливо прозвучали в его голосе, не испугали ее, но вызвали странное томление в груди. Эрик отделился от полумрака и вышел прямо под свет канделябра. В этот момент дверь в ложу с оглушительным щелчком отперлась. — Призрак Оперы существует на самом деле. Это вовсе не воображение артистов, не суеверие директоров, не нелепое создание возбужденного воображения танцовщиц кордебалета или их матушек, гардеробщиц и билетерш. И, боюсь, сегодня, раз мы объявились в его ложе, вы узрите подтверждение этому, — внушительно заявил он. Старушка снисходительно улыбнулась и потрепала Эрика за рукав его пиджака. — Не волнуйтесь, молодой человек. Когда сегодняшний спектакль закончится, я лично поднимусь в вашу ложу проверить, все ли в порядке. — Спасибо вам, — со смехом отозвалась Кристина и взяла мужчину за руку. — Святая простота, — буркнул Эрик. Прежде чем шагнуть внутрь, Кристина доверчиво взглянула на Эрика. Она уже никак не могла повлиять на свои чувства и переживания — этот вечер, эта обстановка пьянили ее. Он положил руку на ее плечо, словно бы подбадривая ее, показывая, что бояться по-прежнему нечего. — Проходите, — с затаенным волнением прошептал он. Через каких-нибудь двадцать минут начнется опера, а они будут одни в этой укромной ложе, почти неприметной из зала. За все свои страдания он наконец вознагражден — он получил возможность провести целый вечер в компании его милой, нежной Кристины, его единственного счастья. Ему снова захотелось прикоснуться к ней, но на этот раз не просто взять за руку, погладить плечо, а пропустить ее золотые волосы сквозь пальцы, прижать ее к себе и ощутить наконец, каково это — настоящие объятия. Он жаждал познать ее, мечтал о ее поцелуях, но старался сдерживать эти мысли, по крайней мере этим вечером, когда он едва может себя контролировать. — Здесь восхитительно, — до него донеслось ее радостное восклицание, и он поспешил плотно закрыть за собой дверь. Кристина замерла напротив зеркала, повешенного над импровизированным туалетным столиком, и с каким-то детским восторгом рассматривала свое отражение. В поместье ей не удалось сделать этого, время поджимало, но теперь она могла насладиться зрелищем в полное удовольствие. — Кажется, я сплю… или попала в сказку. Это все просто не может быть правдой, — бесхитростно заметила она, проводя кончиками пальцев по своей шее. Эрик залюбовался ей, ее эфемерным светлым образом, так четко выделяющимся на фоне пошлой роскоши, окружающей их. Его Кристина, его чистый ангел, призванный на эту грешную землю, чтобы привести его к искуплению, избавить его от страданий. Он понимал, что теперь назад дороги нет: он любит ее всецело и никогда не отпустит. Один ее голос — звонкий и нежный — вызывает в его душе такой трепет, что ему тяжело дышать. — Моя… — в каком-то забвении прошептал он, ощущая, как слезы стекают по его щекам под маской. — Что вы сказали? — откликнулась Кристина, глядя на него с волнением и любопытством — она не расслышала, что он только что выдал. Эрик вздрогнул, осознав, что только что озвучил вслух, и растерялся. Он отвел взгляд в сторону, делая вид, что разглядывает узоры на бархатной шторе. — Месье, нет… Эрик, вы плачете? — обеспокоенно спросила Кристина, незаметно подступая к нему. Она отчетливо видела, как руки его дрожат, а по подбородку, не скрытому маской, скатываются слезы, и сердце ее заныло, как от нестерпимой боли. Весь его образ, который Кристина долго и методично выстраивала у себя в голове — властного, строгого господина, непоколебимого в своих решениях и убеждениях, эксцентричного затворника, пугающего гения, — рухнул на ее глазах. Эрик был человеком, он испытывал человеческие чувства, и, как и все, он нуждался в заботе и поддержке. Кристина взяла его за руку и потянула за собой. — Идемте, Эрик, скоро начнется опера. Вы ведь хотели быть здесь сегодня, — сказала она ему, легко улыбаясь. — О, я грезил об этом, моя дорогая. На этот раз Кристина выдержала его долгий полный внезапно вспыхнувшего восторга и нежности взгляд. Выдержала и ответила: — Тогда наслаждайтесь этим вечером. Дальше за занавеской скрывались три ряда стульев и огромная колонна, которая отделяла ложу от авансцены. Эрик прошел вперед, чтобы убрать с дороги ненужные кресла — Кристина едва ли могла протиснуться в своем платье вдоль стены в первый ряд. Прозвенел второй звонок, и зал стали наводнять люди. Партер заполнился мужчинами, а в ложах и на балконах там и тут появлялись дамы в богатых платьях, сопровождаемые своими кавалерами. — Прошу вас, — галантно обратился Эрик, помогая Кристине устроиться поудобнее. — Да, ложа не богатая, и вид не такой уж хороший, но оперу нужно в первую очередь слушать, поэтому… — Все прекрасно, — осторожно прервала его Кристина, солнечно улыбаясь ему. — Я никогда не была в таком чудесном месте. А ложа у вас очень уютная, это даже хорошо, что здесь все так скромно. — В таком случае, надеюсь, вам будет приятно слушать оперу, мадемуазель. Кристина в последний раз взглянула на Эрика, на его лицо, скрытое маской, и, окончательно убедившись, что он больше не плачет и не расстроен, обратила все свое внимание на сцену, где вот-вот должно было начаться действо. Заиграла музыка, и занавес открыл первую сцену, перенося зрителей на бал во дворце герцога Мантуанского, где было все предрешено. Вместе с Риголетто Кристина вздрагивала от проклятий графа Монтероне, вместе с Джильдой она предавалась сладостным мечтам, переживала позор и предательство. Душа ее поднималась высоко над зрительным залом, когда звучали романтические темы, и опускалась глубоко вниз, в подземелья Опера́, когда играла тревожная музыка с лейтмотивом предательства. Эрик не слышал музыки: стук его собственного сердца, казалось, заглушал все звуки вокруг. Действия он тоже не видел, поскольку все его внимание было всецело занято лишь одной Кристиной: он жадно всматривался в ее профиль, впитывал ее реакцию. Кристина радостно улыбалась, когда звучал любовный дуэт герцога и Джильды — она еще не подозревала, чем все обернется. Все третье действие в ее глазах стояли слезы, и они покатились по щекам, когда опустился занавес, а сама Кристина вместе со всеми зрителями поднялась на ноги и начала аплодировать. Ее неподдельные эмоции вызвали у Эрика восхищение. После того как артисты вышли на поклон, Кристина повернула свое заплаканное, но светящееся счастьем личико к мужчине. Она вся дрожала и силилась что-то произнести, но не могла оттого, что слезы продолжали душить ее. — Ну ничего, успокойтесь, моя дорогая. Неужели вас так тронула музыка? Я рад. Я вижу в ваших глазах, что вы понимаете меня и разделяете мою страсть к музыке. А теперь утешьтесь, вот, возьмите платок. Как истинный джентльмен он отвернулся, пока Кристина приводила себя в порядок и успокаивалась. Она была благодарна ему за понимание. — Спасибо вам, месье, за такой чудесный вечер. Я никогда не забуду этого, — произнесла она, неожиданно взяв его за руку и легонько ее сжав. — Но скажите мне, почему… почему мир так несправедлив, почему Джильде была уготована такая судьба? Эрик обернулся к ней. В прорезях маски его глаза горели холодным огнем. — Потому что ее обманул подлый человек, воспользовался ее чистотой и наивностью, ее искренностью. Кристина вздрогнула и кивнула, тут же отводя взгляд, очевидно, обдумывая сказанное. — Кристина, идемте, нам нужно торопиться, пока эта женщина не появилась здесь, — заговорщически прошептал он. — О чем вы? Какая женщина? Куда торопиться? — едва отошедшая от только что пережитых эмоций, Кристина едва сознавала, что происходит и что от нее хочет Эрик. — О, не волнуйтесь. Это будет очень весело, феерично. Да просто уморительно, Кристина! Я известный любитель розыгрышей, можете мне поверить… Ее напугал этот поток сбивчивых фраз и странное поведение Эрика. Она видела его таким только однажды — в тот день, когда выпала из повозки, — и того раза ей хватило на всю жизнь. Но как она могла не подчиниться ему? Она не сможет самостоятельно выбраться из оперы и доехать до дома. А кроме того, бежать от него казалось ужасно неправильным, ведь он не сделал ей ничего дурного, напротив, продолжает оказывать ей внимание. — Вот, идемте сюда, — сказал он, пододвигая Кристину к колонне. — Так, а теперь сделайте ровно один шаг влево, да, правильно. Вы слышите щелчок? Это открылся наш с вами проход. Не волнуйтесь, это безопасно. Вы ничего не видите в темноте, но я вижу очень хорошо, я проведу вас. Представляете выражение лица старухи, когда она не обнаружит нас здесь? — Эрик расхохотался. — После такого триумфального исчезновения никто не будет больше сомневаться в существовании Призрака Оперы! — Эрик, — в отчаянии воззвала к нему Кристина, — зачем вам это? Опомнитесь, давайте просто спустимся вниз и наймем фиакр, который отвезет нас домой. Он посмотрел на нее неумолимым взглядом, а его тонкие бледные губы растянулись в какой-то дьявольской улыбке. Кристине стало страшно. По-настоящему страшно. И больше всего на свете в тот момент ей хотелось, чтобы Эрик снова стал заботливым и учтивым и прекратил ее пугать. И он действительно переменился. — Кристина, прошу вас, не бойтесь. Доверьтесь мне. Через три минуты мы окажемся в коридоре, просто несколько иным путем. Несколько замешкавшись, Кристина все же дала ответ: — Хорошо. Она протянула ему руку, и он помог ей шагнуть куда-то в темноту, где ранее была только поверхность колонны. — Эрик, это невозможно, как это… Мы что, внутри колонны? — Тише, Кристина. Все верно. Эта колонна полая изнутри, через нее мы попадем в другое место. Шагайте вперед, проход слишком тесный для нас двоих, и приподнимите подол вашего платья, иначе вы будете цепляться им за стены. Я буду идти следом. Кристина подчинилась, чувствуя, что теперь она точно в безвыходном положении. Ей никуда не сдвинуться и никуда не уйти: с одной стороны Эрик, с другой — темный проход. Раздался новый щелчок, и весь свет померк — дверь была вновь запечатана. — Откуда вы знаете об этом лазе? — дрожащим голосом спросила Кристина, осторожно двигаясь вперед, придерживая руками юбки. — Я же говорил вам: архитектор не может не знать о потайных коридорах, люках и ловушках, потому что он же их и построил. — Но… — Я не хочу сейчас говорить об этом, моя дорогая, когда-нибудь, возможно… Теперь остановитесь, Кристина, замрите. Перед вами находится люк. Если сделаете еще один шаг вперед, переломаете себе все кости. Девушка испуганно попятилась, прямо в широко раскрытые объятия Эрика. — Я держу вас. Теперь вы должны осторожно спускаться вниз. Не бойтесь, вот так, я вас держу и буду аккуратно спускать вас вниз. Не бойтесь, здесь есть поручень, я держу нас обоих. С какой-то нечеловеческой силой он стал опускать Кристину. Она ничего не видела, и ей было жутко страшно. Ноги ее болтались в воздухе, и не было никакой надежды найти опору. Но уже через минуту она ощутила, что твердо стоит на полу, а рука Эрика, что сильно сжимала ее запястье, исчезла. Через несколько секунд рядом послышался звонкий удар, эхом облетевший помещение, в котором она оказалось, — Эрик приземлился рядом. — Я ничего не вижу, — пожаловалась Кристина, чувствуя, как холод каменных стен и пола кусает ее оголенные плечи. Мужчина ничего не ответил. Судя по его шаркающим шагам, он вообще отошел в сторону. Через какое-то время появился свет — это Эрик открыл какую-то узкую дверцу. Кристина прищурилась, дожидаясь, когда ее глаза привыкнут к освещению. — Идемте, если нас здесь застанут, будет нехорошо, — бросил мужчина, хватая девушку за запястье. Он вытянул ее в маленькое и тесное помещеньице, заваленное швабрами, ведрами и еще каким-то хламом. На стене одиноко горел газовый рожок, освещая все это богатство. — Мы что, в каморке для швабр? — удивленно протянула Кристина, озираясь. — Да, поэтому, мадемуазель, говорите тише, если не хотите, чтобы сюда сбежались все любопытные. Кристина послушно замолчала, но теперь она едва сдерживала смех. Только сейчас она поняла, для чего Эрик задумал эту авантюру. И подумать только: вот они были в роскошном зале, смотрели оперу, — а вот они уже в каморке для швабр, скрываются от людей. Эрик выглянул наружу в коридор, чтобы проверить, нет ли кого снаружи, но, очевидно, все заторопились в буфет или в гардероб. Ни зрителей, ни уборщиц, ни смотрителей не было видно — ни единой души. — Идемте, — сказал Эрик. Как только они оказались в коридоре, Кристина от души рассмеялась, испытывая невероятное облегчение, что это маленькое приключение закончилось столь безобидным образом. Она вообразила, как, должно быть, удивилась смотрительница, не застав их с Эриком в ложе после спектакля. «В самом деле, все будут говорить о Призраке Оперы». Эрик не принимал никакого участия в веселье, а что-то напряженно обдумывал, сложив руки за спиной. Его пасмурный вид мигом остудил Кристину, и она замерла. — Приглашаю вас на прогулку к звездам, мадемуазель. Эрик уводил ее на самый верх, беспрестанно повторяя разные успокаивающие слова, и Кристина, полностью расслабившись, следовала за ним. Его голос внушал спокойствие и уверенность, и ее разум боле не мог сопротивляться. Она едва поспевала за ним. Временами она путалась в платье, и тогда Эрик замедлял темп и помогал ей. Скоро их обдало сквозняком, пробравшимся через какую-то щель, и Кристина поняла: они оказались под самой крышей, в настоящем лабиринте конструкций и балок. Они пробирались между аркбутанами, стропилами, опорами, каркасными стенками, скатами; они перебегали от балки к балке между чудовищно толстыми стенами. Эрик первым скользнул на крышу и тут же растворился в ночном мраке. Кристина нерешительно замерла на самом краешке парапета, не решаясь сделать первый шаг. Колючий ледяной воздух жег ее плечи, шею и щеки, и она дрожала от холода, представляя, как вернется домой и затопит камин в своей комнате. — Что это с вами, моя дорогая Кристина? Вам плохо? Вам, должно быть, холодно… — услышала она прямо над своим ухом. Кристина дернулась, правая нога ее, обутая в изящную туфельку кофейного оттенка, соскользнула, и Даэ едва не покатилась кубарем вниз. Эрик поймал ее в последнюю секунду со всей невозмутимостью, на какую был способен, и притянул к себе, дрожащую и испуганную. Тут же он укутал девушку в свой плащ. — Если хотите, Кристина, я отведу вас на каток: я уже обратил внимание, что вы очень любите опасные развлечения, но не стоит заниматься этим на крыше, — сказал он. — Благодарю вас, — смущенно пробормотала она, все еще прижимаясь к нему, слушая яростные удары своего перепуганного сердца. Эрик снова взошел на крышу и подал руку Кристине, с опаской поглядывающей вперед. Наконец она собралась и, как бабочка, порхнула к мужчине. Она обвела взглядом пустынное пространство, ограниченное тремя куполами и треугольной формы фронтоном, потом на мгновение прикрыла глаза, вдохнула в себя ночной воздух и посмотрела на раскинувшуюся внизу долину — Париж. Они могли остаться там, но Эрик тянул ее дальше, и они мелкими шажками двигались по кровле, по перекрестку улиц из металла, минуя бассейны купола. — Отсюда открывается самый лучший вид, — сказал Эрик, подводя свою прекрасную спутницу под высокую фигуру Аполлона, отлитого в бронзе, который вздымал свою волшебную лиру в самую сердцевину черного неба, испещренного несметным количеством мерцающих звезд. Кристина, опасаясь снова поскользнуться, взяла Эрика под руку и доверчиво посмотрела на него. Сколько тайн хранил в себе этот человек? Какими ещё скрытыми талантами и знаниями он обладал? — Здесь очень красиво, — улыбнулась она, кутаясь в его большой плащ. — Я не могу поверить, что мы действительно на крыше здания Оперы. Скажите… вы правда архитектор всего этого? — Ах, Кристина, я могу строить здания, куда красивее этого, — отозвался он со страстью в голосе, присущей только воистину гениальным творцам. — Знали бы вы… Впрочем, неважно. Это неважно. Я не хочу сейчас думать об этом. Я еще могу возвести что-то невероятное, что-то прекрасное, не оскверненное… Он поднял голову, и подставил маску ночному небу, и заговорил вкрадчиво: — Я очень устал от всего этого, Кристина. Знали бы вы, как я устал. Мне надоело жить в доме, где столько никому не нужных комнат и дверей, где есть лес и клетка. Жить, как последнее ничтожество, прячась от жизни. Почему всем вокруг дозволено жить, иметь хоть крупицу счастья, а я должен оставаться в этой дрянной коробке с двойным дном? Я хочу иметь тихую квартирку, с обычными дверями и окнами, с порядочной женой, как у всех людей! Кристина только отчасти понимала о чем он говорит, но решила не задавать уточняющих вопросов, чтобы еще больше не взволновать Эрика. Вместо этого она покрепче взялась за руку мужчины, вынудив его посмотреть на девушку, и с ласковой улыбкой, со слезящимися от холода и внутренней радости глазами сказала ему: — Вы достаточно стойки, чтобы выдержать то, что выпало на вашу долю. Господь не посылает нам испытаний, которые мы не могли бы преодолеть. И вы достаточно сильны, чтобы получить то, что вам хочется. Она перевела дух и, слегка засмущавшись, продолжила: — Знаете, когда заболел мой отец, я не знала, как смогу пережить это. После смерти профессора Валериуса несколько лет назад кое-как жили на деньги, заработанные отцом игрой на скрипке. Но когда он слег, некому стало заботиться о нашей крохотной семье. Нужны были лекарства, еда, дрова… Я распрощалась со своими мечтами о музыке, в тайне все же надеясь, что когда-нибудь… Я искала работу, даже не надеясь найти такое хорошее место, какое нашла у вас. И теперь, когда моя жизнь постепенно начала распутываться, я понимаю, что эти испытания были посланы мне, чтобы проверить мою стойкость и мою веру. Я готова. И я снова мечтаю. Было за полночь, когда фиакр тронулся в путь. Извозчик потребовал с Эрика тройную плату и взял половину денег вперед, очевидно, опасаясь, что его пытаются надуть и ограбить. Эрика, впрочем, это нисколько не беспокоило. На нем лежала ответственность довезти Кристину — эту хрупкую, совершенно продрогшую бедняжку — в теплый дом. Сама она клевала носом и шла по улице, держась за его руку, но как только они оказались в экипаже и лошади двинусь, она задремала, прижавшись щекой к плечу Эрика, по-прежнему закутанная в его плащ. Мужчина откинулся на сиденье, прикрывая глаза. Вечер удался, все вышло намного лучше, чем он планировал и вообще мог себе вообразить даже в самых смелых своих фантазиях. И теперь, когда его милая Кристина крепко спала, утомленная яркими впечатлениями, убаюканная тряской фиакра, он представлял себе, как будет замечательно, когда она станет его живой женой и он полноправно будет выражать ей свою нежность и любовь.