Глупости

      Мерный стук колес и шум весеннего ливня почти убаюкали Кристину, завернувшуюся в плащ вместе с Хёнке на дальнем сидении фиакра. У нее оставалось немного денег, чтобы добраться до нужного места. Только туда, и никакой обратной дороги. Эрик, разумеется, не оставил ей ни франка, ни одного су, чтобы она не могла доехать. И эта правда все яснее открывалась девушке по мере приближения к дому.       Как он мог так поступить?       Полторы недели назад они вместе вернулись из Перроса, и Эрик клятвенно пообещал ей, держа ее ладошку в своих руках, что вернется через неделю, приедет сам в своем экипаже, запряженном Перузой и Беневшей. Он должен был забрать Даэ обратно в поместье, где она бы переживала свое горе несколько свободнее, чем в маленькой тесной квартирке, в которой они жили с отцом, и в которой он скончался. Но вот прошла неделя, природа стряхнула с себя остатки зимы, зарядили весенние дожди, а мужчина так и не появился. Кристина ждала его каждый день, долгие часы проводила она возле окна, близоруко вглядываясь в каждого прохожего, в каждого высаживающегося из экипажа пассажира.       Тоска, вызванная утратой отца, съедала ее заживо. Боль эта усиливалась из-за отсутствия Эрика, этого необычного создания. — Может что-то стряслось, дела задержали… Родная, не беспокойся так. Он приедет, я в этом уверена… — говорила Матушка Валериус, по обыкновению накрывая чай вечером. — Лучше присядь со мной, выпей чаю.       Каждый вечер Аделаида Валериус заваривала чай с мятой, искренне веря, что он поможет, и Кристине станет лучше. Через пару дней Кристина и сама в это поверила, по крайней мере, она стала лучше спать, а вечером в четверг уснула прямо в кресле, разбирая старые ноты, по которым она когда-то, в лучшие времена, недолго занималась с педагогом. — Так мне и надо, — тихо вздыхала Даэ, украдкой оборачиваясь к окну, украшенному дождевыми брызгами. — Что, милая? — Так мне и надо. Не удивительно, что он не возвратился. Я не была достаточно внимательна, и он… — Прости меня, Кристина, но ты говоришь глупости. Причем совершеннейшие. Любой бы, кто видел вас вдвоем, сказал бы, что еще не видел двух настолько влюбленных друг в друга людей. Даже в горе… это видно.       Девушка порозовела, вопреки своей сломленности. Какая-то шальная мысль посетила ее хорошенькую головку, и она откинула назад распущенные длинные волосы, теперь почти полностью выпрямившиеся, и которые она перестала заплетать с момента отъезда Эрика. — Я ничего не рассказывала вам о том, как складывались наши отношения с месье, — робко сказала она, пряча лицо в чашке ароматного чая. — Я не хотела беспокоить папу, но чувствую, что не могу больше лгать вам, мама…       Ей хотелось выговориться, впервые и полностью, с родным человеком.       И она рассказала все, остановившись лишь ненадолго после рассказа о злополучном вечере в Опере, когда Эрик сделал ей свое страшное предложение. Аделаида Валериус держалась мужественно, но руки ее дрожали так сильно, что женщина не могла управиться со спицами, раз за разом возвращаясь к одной и той же петельке.       Кристина рассказала и про маску, и про человека, скрывавшегося за ней, человека с большим, способным любить сердцем. Душераздирающий рассказ разбавился повестью о том, каким нежным и чутким на самом деле является мужчина, каким внимательным и добрым он может быть. Она рассказала об их долгих прогулках, о совместной работе, о днях, проведенных за чтением или удивительными историями, которые мужчина ей рассказывал.       Когда Даэ умолкла и откинулась в кресло, словно совсем без чувств, измученная и истощенная, Аделаида Валериус не знала, что сказать — слишком противоречивы были действия Эрика, слишком запутанны были чувства самой Кристины, которая то начинала плакать, то нежно улыбалась воспоминаниям. — Когда ты представила его мне своим женихом, — женщина содрогнулась, — в тебе говорил страх перед ним или любовь?       Утром следующего дня Матушка помогла Кристине собраться и посадила ее в экипаж. — Счастливой дороги, родная. — Спасибо, мама, — девушка крепко обняла женщину, скрывая выступившие на глазах слезы. — Я вышлю тебе деньги сразу, как приеду. Там у меня еще оставалось немного…       Когда она только проснулась и счастливая мысль осенила ее, было не так страшно, но теперь… Кристина вовсе не хотела быть навязчивой, не хотела преследовать Эрика, но стоило ему исчезнуть из ее жизни… Все опустело. Ее изорванное сердце, которое Эрик кое-как держал в полуживом состоянии, оказалось выброшено.       Если Эрик прогонит ее, что ж, она уедет. По крайней мере, заберет вещи, которые остались в поместье. Она не будет умолять его хотя бы сохранить место, это будет слишком…       Кристина, хоть и приняла довольно строгое решение, и приказала себе перестать обдумывать другие варианты, все же изнемогала от страха и печали. Она корила себя последними словами, в мыслях называла себя жалкой и глупой, потому что позволила Эрику так глубоко проникнуть в ее мысли и чувства, поверила, что такой мужчина может интересоваться простушкой вроде нее. А может его отпугнуло ее горе и почти нищенское существование ее семьи? Матушка говорила, такое случается… В таком случае, это значит, что мужчина на самом деле не любил девушку.       Кристина, в глубине души, надеялась, что все это — глупые доводы ее воображения. Может быть, Эрик просто забыл, какой нынче день. Такое бывало прежде — он не просто забывал принимать пищу, мужчина мог не знать какой на дворе месяц, когда сильно погружался в работу.       Фиакр увозил Кристину навстречу ее судьбе. Даэ чувствовала, что этим пасмурным весенним днем судьба ее будет окончательно и бесповоротно решена.       Глупая, глупая Кристина. Сколько глупостей она совершила в силу юности, неопытности и доверчивости. Эрик… Он не виноват, ей стоило и самой понимать, что она не заслуживает его дружбы.       Другая часть Кристины, руководствующаяся исключительно фактами, изо всех сил сдерживала тревожные мысли, которые вели в небытие. Она услужливо напоминала девушке о всех скандалах и выволочках, которые Эрик устраивал на почве ревности, о том, как он распекал ее. А его предложение… Ее обещание, подло вырванное у нее шантажом и слезами. Его ярость после ее отказа, его мольбы о любви…       Все эти мысли тяготили Кристину, ей не хотелось думать ни о чем кроме отца. Не оставь ее Эрик, она бы позволила себе погрузиться в свою печаль и забыть об остальном мире.       За свой проступок Эрик ненавидел себя больше, чем когда либо. У него в руках была живая, трепещущая… Кристина, она нуждалась в нем, она просила его быть рядом. Идиотская мысль — оставить ее в покое, когда она так плакала, упрашивая его остаться.       Эрик не мог работать. Его единственная любовница — музыка, была не в силах отвлечь его от бури, разворачивающейся внутри. Он отпустил Кристину, отказался от нее, а значит, отказался от своей жизни. Смерть, казалось, витала где-то поблизости, заглядывала в окна, в щели, следила за уснувшим мужчиной, утомленным бесконечным потоком слез. Но она не приближалась ближе положенного, чтобы доставить Эрику как можно больше страданий, чтобы он ответил за все свои грехи сполна.       Темными ночами, когда он прятался за стеной комнаты Кристины, он мечтал о том, как девушка вернулась бы, вошла бы в комнату, покрутилась бы перед зеркалом, придирчиво осматривая прическу и платье. Ему снились кошмары, в которых он, как раньше, убивал и мучил людей по приказу шаха. Он мучил, его мучили… Его безрадостное прошлое, судьба жалкого урода, не ведавшего что хорошо, а что плохо, сломанного человека, не знавшего ласки и любви. Все это сжигало его заживо. И только светлый образ Кристины помогал ему выбраться из череды этих ужасов, это ее лицо виделось ему, когда казалось, конец уже близко. Ее нежные ладони он чувствовал на своем безобразном лице, в своих руках, когда пытался сквозь сон ухватиться за что-то, проснуться. — Жан, я идиот, урод, жалкая тварь, решившая играть в благородство. Моя бедная девочка, моя Кристина… Я же обещал ей… — Я больше ничего тебе не скажу, в моих советах ты никогда не нуждался. И сейчас думай сам, что тебе делать — жалеть себя и продолжать мариновать фрак слезами, или поехать и объясниться, принести извинения. Эрик, при всем моем дружеском участии к твоей судьбе, при том, что я считал тебя братом с самого детства, за все то, что ты сделал с Кристиной, я тебя ненавижу.       Эрик было сорвался — запряг Перузу и Беневшу, взволнованных до крайности ночным подъемом, но слезы раскаяния настигли его прямо в конюшне, и мужчина до самого рассвета простоял там, обнимая за шею своих питомиц.       Фиакр, появившийся на главной дороге в половине одиннадцатого, Эрик заметил сразу. Во рту, пересохшем после очередной ночи в компании бутылки вина, разлился вкус горького раздражения, и мужчина тут же кинулся вниз, встречать незваного гостя, даже не вспомнив об оставленной на столе маске, мечтая поскорей напугать до смерти заблудшего путника, выплеснуть досаду.       Хёнке беспокойно зашевелился под плащом, и Кристине стоило огромных усилий удержать его, не выпуская из другой руки чемодан. Знакомая тропинка, скрипучая калитка, все еще голые розовые кусты в саду Жана… За неделю, что Кристина отсутствовала, многое изменилось. Весна, ставшая полновластной хозяйкой этих мест, во всю отдавала распоряжения. На деревьях начали появляться первые почки, а сквозь раскисшую после зимы землю, проступала первая трава.       Даэ мысленно молилась, чтобы ей открыли, и ей не пришлось самой идти внутрь дома. Если ее прогонят — не будет ничего более постыдного, чем потом продираться сквозь дебри комнат обратно.       Воспоминания о ее первом дне, о ее приезде, знакомстве с Жаном, первых страхах, атаковали Кристину на пороге дома. Несколько минут она не решалась постучать. Ветер настойчиво выправлял волосы из прически, Хёнке играл с крестиком, висевшим у нее на шее на тоненькой цепочке, и все это сопровождалось гулкими ударами ее сердца.       Превозмогая ужас, Кристина шагнула к двери поближе, решив, что вот теперь она точно постучит. Когда ее ладонь коснулась шершавой поверхности, дверь с протяжным скрипом отворилась, а она встречу девушке из темноты двинулась темная длинная фигура, угрюмо согнутая и, кажется, не на шутку разозленная. — Что привело вас сюда, уважа…       Вся спесь сошла с Эрика, когда он поднял голову и увидел, кто стоит перед ним. Это был не сон, не мираж, не игра его воображения. Живая, настоящая Кристина, взволнованная встречей, бледная и испуганная. Приехала. Все-таки приехала.       Мужчина не смог взять себя в руки. Слишком долго он сдерживал рвущиеся наружу чувства, слишком сильно тосковал по своей единственной…       Он бросился на растерявшуюся девушку, и сжал ее хрупкую фигурку в своих жадных объятиях. Эрик прижимал дрожащую Кристину к себе, покрывая выпавшие из прически пряди, ее плащ, жаркими поцелуями, наслаждаясь ее трепетом. — О тебе, моя радость, я мечтал ночами, — выдохнул он, и его шепот обжег ее ухо.       Его слова отозвались во всем теле Кристины, и волна дрожи пробежала вдоль ее позвоночника.       Руками она попыталась остановить непрошенные слезы, и на крыльцо с глухим стуком упал чемодан, следом из-под плаща выскользнул Хёнке и тут же шмыгнул в дом через приоткрытую дверь. — Кристина, маленькая моя Кристина, вы ведь не оставите Эрика? Вы ведь не мираж? Я чувствую ваши руки, а ваши слезы падают мне на губы… Это ведь не может быть мое воображение? Эрик глупый ишак, идиот, раз решил отпустить Кристину. Он не может жить без нее. — Что значит… «решили отпустить»?..       Даэ, потерявшаяся в чувствах, совсем забыла о своих переживаниях, забыла о том, как думала, будто Эрик решил избавиться от нее. И только теперь, когда мужчина обронил эти неосторожные слова, ее сердце больно резануло чем-то острым. — Эрик не хотел, очень не хотел. Он собирался сдержать обещание, и хотел оставить Кристину себе, но он решил, что будет благородно избавить вас от его общества. Кристина, я знаю, как неприятно может быть мое присутствие. Никто в здравом уме никогда не желал иметь со мной дело. И я знаю, что был последним мерзавцем по отношению к вам… — Значит я не в здравом уме! — Не плачьте, Кристина, не плачьте. Эрик больше никогда вас не покинет. А хотите увидеть фокус? С исчезающей головой, я как-то обещал вам его показать. Не хотите? А фокус с картами? С говорящим карманом?       Он пытался уговаривать ее, отвлечь, но не так то просто остановить начавшую спускаться лавину. Мужчина предложил Кристине опереться на его руку, и медленно повел ее прочь от злополучного дома. — Мы немного пройдемся. Вам будет полезен свежий воздух, очень уж вы бледны, радость моя, — заявил он непримиримо.       Плакать под аккомпанемент строгих нотаций Эрика было странно, непонятно, поэтому Кристина успокоилась довольно быстро — мужчина выбрал верную тактику. — Мы будем гулять с вами каждый день по два часа. Я хоть уже и не молод, — в его голосе прозвучала улыбка, — но это будет полезно. Хотите, будем ходить в деревню, в церковь, вам ведь нравится там бывать? Эрик отвезет вас, куда скажете. Мы будем навещать вашу матушку. Если захотите, я покажу вам окрестности города.       Погода за городом разительно отличалась от той, что была в Париже. На небе не было ни одной тяжелой свинцовой тучи, только мягкие серые облака, то закрывавшие теплое весеннее солнце, то уплывавшие далеко-далеко, позволяя ему ослепительно сверкать.       Эрик водил свою очаровательную спутницу кругами среди деревьев, тесно сплетенных ветвями. Свои фокусы он приберег до какого-нибудь более удобного вечера, когда Кристина будет готова, пока же, он рассказывал ей обо всем, что случилось в поместье пока ее не было: о том, как Жан беспощадно вымел на улицу пауков, поселившихся было в кухне, о том, как на чердаке протекла крыша и Эрику пришлось ее чинить, о том, как у гроба отвалилась ножка и мужчина теперь принужден спать на кушетке, которую притащил из гостевой спальни.       Кристина почти все время молчала, лишь изредка отвечая короткие: «да» и «нет», но жадно внимала каждому слову мужчины. В один миг Эрик дрожал от счастья, в другой тут же одергивал себя — как можно, когда его возлюбленная в таком подавленном состоянии? Как он может радоваться?       Но близость Кристины, ее мягкая ладошка в его ледяной руке, шуршание ее юбок, отзвук каблучков — волновали Эрика, и все меньше его волновала совесть. Он окружит Кристину самой нежной заботой. Пусть он не волшебник, и не вернет ей отца, но он постарается сделать все, чтобы на любимом лице снова появилась улыбка. А Кристина полюбит его, как жена должна любить своего мужа. Эти мысли так взбудоражили воображение, что Эрик, задумавшись, отошел прилично дальше, чем следовало, когда девушка остановилась, чтобы подобрать с земли красивый камушек.       Издалека он наблюдал за тем, как рассыпаются по ее плечам густые, светлые, как белое золото волосы — очень неприлично, но кто здесь, в этой глуши покажет пальцем на нее и обвинит в непристойности ее вида? А он… Он может вдоволь любоваться ее хрупкой красотой. Ее черное траурное платье необыкновенно подчеркивало ее бледность и эфемерность. Найдется ли в целом мире женщина столь же прекрасная, не утратившая своей красоты даже в горе? Найдется ли в целом мире мужчина глупее него, посмевший позариться на такую красоту. — Расскажите что-нибудь, пожалуйста, — попросила она, едва только нагнав его.       Эрик, с трудом сдерживая торжествующую улыбку, снова предложил ей свою руку. — Кристина, закутайтесь, вы простудитесь. Или, быть может, вы хотите на себе опробовать методы лечения, которые я привез с Востока? Предупреждаю, многие из них вам могут не понравиться, а что-то покажется совершенно варварским.       Он рассказал ей о том, как некоторое время плавал с пиратами в Желтом море. Кристина по-детски удивилась, а потом, на миг отвлекшись от своего горя, попыталась уличить его в фантазерстве. Но в конце концов ей пришлось признать, что Эрик и правда промышлял морским разбоем. — А вы знаете, кто такой оронго? Нет? Ну ничего, вечером я нарисую вам, как он выглядит. А илийская пищуха не встречалась вам в одной из тех книг, что я давал вам поразглядывать? Я покажу вам их в моем театре пантомимы при случае.       Тем же вечером, после того как под внимательным взглядом Жана Кристина съела всю свою порцию ужина, обитатели поместья переместились в гостиную. Жан устроился с книгой в кресле у огня, не желая мешать Эрику развлекать свою гостью. А еще потому, что он стремился скрыть свою радость от встречи с девушкой, ставшей ему практически дочерью. Ей сейчас не до этого. В такой ситуации… Даже Эрик понимал, как будет важно и тактично скрыть свои истинные чувства.       Кристина собиралась заняться рукоделием — за несколько недель до смерти ее отца, Эрик выписал ей из Парижа журнал со схемами вышивок, и девушка присмотрела себе милую картинку, изображавшую мышек, прячущихся от неведомой опасности под грибом. Увы, Эрик решил распорядиться ее временем иначе, он поминутно обращал внимание Даэ на разнообразные энциклопедии, разложенные перед ним на полу, поэтому девушка очень скоро отложила всякие попытки заняться вышивкой. Возможно, и хорошо, ведь истории Эрика хорошо отвлекали ее подвижное живое воображение от тоскливых мыслей, его забота согревала ее сердце. А Хёнке, возящийся на полу со своим хвостом, мешающий Эрику переворачивать страницы, даже казался забавным. — В России я побывал в нескольких городах, в молодости выступал на Новгородской ярмарке, как живой труп, — без обиняков рассказывал мужчина, откинув голову, теперь уже покрытую париком и маской, на ножку стола. — Был в Москве, в Туле, в Пскове… Но больше всего мне понравился Петербург — блистательный город. Архитектурой и атмосферой напоминает наш Париж. Вы знаете, я недолюбливаю высший свет, но нельзя не признать, что в Петербурге светское общество самое что ни на есть… — тут его мысль сбилась, и он принялся рассказывать о другом. — В Петербурге со мной общались на равных, очень обходительно. Видите, Кристина, Эрик умеет нравиться людям, если он того захочет. Я ходил в маске, представлялся графом и рассказывал всем милую легенду о ранении на охоте. Что скажете, похоже это, с позволения сказать, лицо, на результат удара лапой медведя?       Ночь, опустившаяся на поместье так не вовремя, напугала Кристину. Ей не хотелось оставаться одной, почему-то казалось, если она проснется утром, то непременно в своей постели в Париже, без единой надежды на счастье.       Даэ бросила полный невыразимой мольбы взгляд на Эрика, и он понял. Что-то да понял. Потому как сказал Кристине взять своего «противного» кота, и идти за ним. — Я расскажу вам еще какую-нибудь историю на ночь, — пообещал мужчина, устроившись в кресле, когда Даэ, переодевшись в ночную рубашку и неглиже, юркнула под одеяло.       Она, казалось, теперь совсем не смущалась своего вида перед мужчиной, Эрик этим же похвастать не мог. Он постарался задержать взгляд в одной точке — на дырке под потолком, которую он самовольно проделал в стене, чтобы Ангел Музыки мог наблюдать за ходом уроков пения. — Хотите, расскажу вам о Шуберте? Вы ведь, как и я, любите музыку.       Кристина согласно закивала, устраивая головку поудобнее на подушке. Но, вопреки своим надеждам, надеждам Эрика, его длинный рассказ не усыпил ее. Даэ открыла глаза сразу, как мужчина кряхтя поднялся из кресла. — Эрик…       Ее тоненький жалостливый голосок разорвал ночную тишину, сомкнувшуюся над поместьем. Мужчина, заметив, что на глаза Кристины набежали слезы, поежился. Он опять сделал что-то не так? — Кристина, засыпайте, завтра утром после завтрака вас снова ждет долгая прогулка, поэтому настоятельно рекомендую вам выспаться… — Эрик, пожалуйста, прошу, вы можете побыть со мной? Я боюсь спать одна… Когда я закрываю глаза, я вижу перед собой его, так четко, так отчетливо… Эрик…       Два совершенно противоположных чувства боролись в мужчине. Одно кричало, чтобы он остался, утешил девушку, позаботился о ней. Жалость смешивалась с желанием всегда и везде быть неотступно рядом, охранять ее, как преданный пес, раз она сама просит его об этом. И может быть, она разрешит ему поцеловать себя? Хотя бы ручку, или волосы…       Другое чувство гнало Эрика прочь, потому что это все — совершенно неприемлемо, недопустимо, противоестественно. Не просьба Кристины, исполненная отчаяния и страха, а присутствие его, Эрика, в девичьей спальне.       Однако умоляющий взгляд и протянутая рука сделали свое дело, Эрик остался. Эту ночь он провел в кресле, рассказывая истории из своей жизни, пока сам не уснул в неудобной позе.       Следующую ночь он провел в том же кресле, но с подушкой, которую предусмотрительно взял с собой. И снова он с умилением наблюдал за тем, как Кристина устраивается, как заворачивается в одеяло и прикрывает глаза. Довольно долго он разглядывал ее белеющее на фоне темного постельного белья лицо — в нем он видел небесное свечение.       Вечером третьего дня случился скандал. Кристина без задней мысли попросила его лечь с ней. Рядом. На ее кровать. — Кристина, я обещал остаться, но… Вы же не хотите ск-казать, чт-то… Что думали, что я буду спать с вами на одной постели?.. — мужчина сглотнул, дрожа от накатывающих волнами эмоций. — А что в этом такого? Вам ведь, должно быть, очень неудобно в том кресле… Я не хочу, чтобы из-за меня у вас все болело. А моя кровать широкая, места хватит. К тому же… Вам уже однажды приходилось спать здесь, — голос Кристины звучал как будто издалека, она говорила тихо и спокойно, словно смерть отца выжала из нее всю жизнь.       Но Эрик, много чего повидавший на своем веку, услышал в девушке не только пустоту. В ее словах было столько наивной чистоты, столько доброты, простого человеческого желания позаботиться об Эрике. Это все было полной противоположностью мужчины, и противоположностью того, что он на самом деле заслуживал на свою безобразную голову. Он упал на колени перед кроватью и разрыдался. — Кристина… Кристина — невинный ангел, сущее дитя… Господи! За что ты подарил мне такое счастье?! — взвыл он. — Эрик… Прошу вас, идите сюда, не плачьте, — теперь в ее голосе явственно слышался страх — за Эрика или перед ним, мужчина не понял.       И только когда ее тонкие руки легли на его плечи, он поднял голову, чтобы увидеть, что ради него Кристина выпуталась из своего уютного гнездышка, свитого из одеял.       Он перехватил ее руки и со рвущейся наружу нежностью, прижал их к своей трепещущей груди. — Эрик ведь будет слышать, как Кристина дышит… И-и, будет слышать, как стучит ее сердце… Это немыслимо, Кристина — настоящий ангел!       Эксцентричное поведение Эрика уже почти не пугало Даэ, но некоторые подобные взрывы, будили в ней такую болезненную жалость, что казалось, сердце ее, едва живое после всех пережитых страданий, умрет снова. Сколько пришлось пережить этому человеку ужасов, раз он так реагирует каждый раз, когда она пытается позаботиться о нем?       Но кроме жалости… Что-то взволнованно сжималось внутри неё, когда Эрик снова и снова говорил о любви.       Она сгорала от стыда, зная, что по ее вине, из-за ее каприза, мужчина вынужден страдать. Но и отказаться от этого каприза она не могла — ей было невыносимо одной. И даже Хёнке, всюду следовавший за своей хозяйкой, а ночью мурлыкающий у нее на животе, не спасал от всего, что творилось в ее мыслях.       Эрик не снял пиджака, только чуть ослабил бабочку, и лег на самый край кровати, как можно дальше от девушки, нервно поглядывающей на него из-под одеяла. — Вам ведь не удобно… Эрик, я вас прошу…       В конце концов, мужчина придвинулся чуть ближе, по-прежнему напряженно перебирая длинными пальцами пуговицы на пиджаке.       Кристина почувствовала себя взрослой, когда укрыла ничего не ожидающего Эрика одним из своих одеял, а затем задула свечу.       Каждую ночь она просыпалась от кошмаров, руками она отчаянно цеплялась за Эрика, жалась к его боку. И мужчина как мог, утешал ее, старался не будить, а только мягко снять страшное ночное видение. Бывало, когда он был уверен, что Кристина глубоко спит, он пел ей те же колыбельные, что пел ей Ангел музыки, исполнял баллады, услышанные им в разных странах. И все это с надеждой, что Даэ оправится, сможет найти в себе силы отпустить отца и жить дальше.