Глупости

«Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне. Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, — я у ног твоих! Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои.» (М. Ю. Лермонтов «Демон»)

— Эрик… Вы куда? — встревоженный сонный голос. — Принесу одеяло, вы вся дрожите. — Это не от холода… — шуршание простыней. — Мне просто страшно.       Эрик обернулся. Глаза его безошибочно отделили хрупкий силуэт на кровати от полумрака спальни. Кристина села, откинувшись на подушки. Ее распущенные волосы водопадом струились по плечам, аккуратной груди, очерченной ночной сорочкой, и спускались к одеялу, которое девушка отчаянно обнимала во сне. Если бы не обстоятельства, Эрик бы обязательно припал к ее руке, сказал бы, как она прекрасна. Впрочем, одна мысль не удержалась и сорвалась с его губ: — Лучи лунного света так красиво путаются в ваших волосах, моя дорогая.       Наверное, впервые за долгое время, Кристина улыбнулась. Пускай, не радостно, не счастливо, но благодарно и смущенно — это хоть отдаленно напоминало настоящую Даэ, а не ее бледный призрак, который приехал в поместье бесцветно сгорать. — Эрик, вы поднялись так рано, чтобы говорить мне романтические глупости?       Ему показалось, или она хихикнула? Не показалось… Но вот, что это? Опять слезы? Не проходило ни дня, ни ночи, чтобы Кристина не плакала. Она больше не рыдала, захлебываясь слезами, но была сама воплощенная печаль. — Эрик бы не говорил, если бы это не доставляло ему удовольствия, — отозвался мужчина, медленно отступая в тень.       Кристина постоянно просила Эрика ходить без маски, но он не привык без нее, чувствовал себя раздетым и униженным, как некогда в молодости, когда люди отдавали последние заработанные гроши, чтобы взглянуть на его уродство. Без напоминания, он инстинктивно стремился спрятаться, забиться под камень, как паук, которого охотит кошка. И вот теперь, когда ночная мгла отступала, он стремился скрыть свое омерзительное уродство от глаз любимой им женщины.       За всеми невзгодами пришел июнь, жаркий и светлый. Природа излечивалась, заживляла на себе раны, оставленные проказливой Зимой. Излечивала она и сердца людей. Эрик, теперь проводивший с Кристиной день и ночь, чувствовал перемены в ней и… И в нем. Не было больше той пропасти, разделявшей их. Девушка цеплялась за него, нуждалась в его поддержке и опоре, и он охотно давал их ей. Он берег ее, как садовник бережет самый драгоценный свой цветок от каждого дуновения ветерка, от каждого мальчишки, выбегающего в сад, и он окружил ее всем, что могло приносить радость ее нежной душе.       За окном начинало светать, первые солнечные лучи проглядывали сквозь ночную синеву и сталкивались с последними лунными поцелуями. Цикады потихоньку умолкали, просыпались первые птицы, которым так радовалась Кристина по утрам, и которых терпеть не мог Эрик. Они отнимали у него Кристину, отнимали ее внимание, и… Мешали спать. Но все же, он был счастлив, что девушке хоть немного, но становилось лучше.       Снова ее улыбка. Господи, зачем ему столько счастья? Он не заслужил столько улыбок на свою безобразную голову. Кристина застенчиво потянулась, заправила волосы за уши и выскользнула из кровати. — Душа моя, куда вы? — недоуменно спросил Эрик, прикрывая лицо ладонью. — Я больше не хочу спать, уже теперь утро… Может, выйдем в сад, устроим ранний завтрак?       Господи, завтрак с ангелом на природе, среди тех восхитительных роз? Он точно не спит? Эрик искоса глянул на девушку, она молча стояла, переминаясь с одной босой ступни на другую, и застенчиво смотрела на него своими ясными синими глазами. — Я буду счастлив, — ответил он, хотя вся его душа трепетала и рыдала от счастья, от безграничной любви к этой маленькой девушке.       Знает ли она, каким счастливым делает его? Вряд ли. Но придет время, и он обязательно скажет ей, обязательно… И если она позволит коснуться себя, покажет. — Спасибо, — она подошла, осторожно ступая, так, будто бы Жан, спящий на другом конце дома, мог проснуться от скрипа половиц. — Кристина… — прошептал Эрик придушено.       Эрик вынес в сад стол из гостиной, в кухне одолжил стулья. В душе он чувствовал небывалую радость. Пускай, Кристина пока не может говорить с ним о чувствах, пускай ее голова занята другими мыслями… Он будет смиренно ждать, будет ласковым и нежным, как ягненок. Его тихого мирного счастья хватит на них двоих, пока она носит траур.       Когда мужчина нашел в себе силы отвести взгляд от рассвета, занимавшегося за лесом, оказалось, что на еще не застеленном скатертью столе развалился Хёнке, за несколько месяцев успевший порядочно вырасти и обнаглеть. Бессовестный кошак совсем не боялся Эрика и всех карательных мер, которыми тот ему грозил, и беззаветно грыз костлявые руки мужчины, портил его письма, чертежи, ноты, даже крышку гроба погрыз. Зато с Кристиной это драное создание было самым ласковым и самым преданным питомцем, какого Эрику доводилось видеть на своем веку. — Душа моя, вы не закрыли дверь, и это чудовище вырвалось наружу, — бросил мужчина выходившей в этот момент Кристине.       Девушка, одетая в простое, но чистенькое черное платье, появилась на крыльце с подносом, сервированным чашками, чайником и красивым расписным молочником. Эрик мысленно взвыл, когда Даэ, обернувшись на его голос, пошатнулась ровно на том же месте, где она много раз до этого теряла равновесие. — Кристина!       В два прыжка он оказался подле нее, придержав покосившийся серебряный поднос двумя пальцами. Кристина вздрогнула, увидев, как грозно сверкают золотые глаза. — Дайте сюда. Вас, Кристина, ни на секунду нельзя оставить. Вечно вы пытаетесь себя покалечить, — рявкнул он, и забрал поднос, тут же смущенно отворачиваясь.       Глядя ему в след, Даэ не могла понять, как в этом человеке умещается все: и нежность, и забота, и доброта, и его поразительная ворчливость. Эрик мог брюзжать целый вечер, но стоило девушке погладить его по руке, он таял, как леденец на солнце.       Она невольно залюбовалась его высокой, нескладной фигурой, так причудливо выделявшейся на фоне окружающего его пространства: цветущих роз, изящной кованой ограды и бесконечных полей. Его мрачный образ никак не вязался с этой безобидной сценкой.       Эрик поразительно быстро расстелил скатерть одной рукой, удерживая поднос в другой. Сервировать стол Кристина ему не позволила. Ей тоже хотелось принять участие, вложиться в общее дело, но больше всего — она хотела позаботиться о мужчине, хотела выразить ему свою признательность и благодарность. Он так много сделал для нее, даже поступился своими принципами и страхами, и согласился спать с ней в одной постели. Она жестом потребовала его поставить поднос на стол. — Присаживайтесь, — подавив смущение, попросила она, указав рукой на стул.       Эрик опустил на нее пристальный и тяжелый взгляд, не то изучая, не то испытывая. — Эрик хочет поухаживать за Кристиной, — заявил он, тоном, не терпящим возражений. — Пускай Кристина сядет. Садитесь же! Не хотите? Тогда я вас усажу, моя дорогая.       И он бросился на нее, с широко раскрытыми объятиями, и растопыренными, опасно подрагивающими пальцами. Кристина взвизгнула, позабыв обо всех правилах приличия, и бросилась наутек. Хищный настрой Эрика испугал ее, хотя она и знала, что вреда он ей не причинит. — Куда же вы, моя прелесть? — раздался зловещий смешок совсем рядом.       Эрик загнал ее в тупик, дальше был только колючий розовый куст, в который Кристина не посмеет лезть. На него напал какой-то странный азарт, и он чувствовал себя хищником, преследующим добычу. Ему хотелось поймать, так мило попискивающую от страха Кристину, крепко прижать к себе и отнести за стол. Власть и чувство собственного могущества — невероятно пьянили, он имел счастье ощутить это в Персии, на жестокой и кровавой службе у шаха. Но господство над любимой женщиной пьянило во сто крат больше. Но это не та же власть, что на войне. Эрик не понимал, как некоторые мужчины могут поколачивать своих жен, близкого и родного себе человека. Нет, он никогда не поднимет руку на Кристину, никогда так ее не обидит. В его власти обнимать ее до исступления, целовать ее золотые локончики, смотреть в ее блестящие глаза, держать за руку, он будет лежать на ее коленях, а Кристина будет гладить его, как собственного ручного хищника. Хёнке придется подвинуться. — Эрик, — захныкала девушка, почувствовав, что ее подняли в воздух. — Не волнуйтесь, я никогда вас не уроню, — мужчина улыбнулся и легонько пробежался пальцами по боку своей драгоценной ноши, чем спровоцировал новый визг.       Он опустил ее на стул и тут же поставил перед ней тарелку, чтобы разом отмести все возражения. — Это я хотела позаботиться о вас, — вздохнув, сказала Кристина, и плечи ее задрожали.       Эрик сразу уловил эту перемену, и поспешно забрал тарелку назад, в общую стопку. Ему вдруг стало стыдно. Он так привык распоряжаться всем и всеми, командовать, кормить своей заботой насильно, если ее не принимают добровольно, что совершенно не подумал, что у него нет монополии на заботу, и что Кристина тоже может выразить желание позаботиться. Как он вообще мог такое предположить? Никто и никогда не проявлял такого рвения, и это были простые, жалкие людишки. А Кристина — ангел небесный.       Умом Эрик понимал, что Кристина о нем уже заботилась, и не раз. Но впервые она сказала, что хочет сделать это, не за деньги, не из страха перед ним, не вынужденно, просто потому что… Таково ее желание? Он не понимал.       С жалким видом он опустился на стул. В глаза предательски защипало, и Эрик отвернулся, делая вид, что отгоняет кота, начавшего поддевать когтистой лапой его брюки, выпрашивая угощение. — Эрик, вы чего?       Она всегда была такой проницательной? — Вы очень добры, Кристина. Эрик не заслужил этого.       Кристина постаралась скрыть удивление, на миг промелькнувшее на ее лице. Эрик часто говорил, что не заслужил ту или иную мелочь. Имел ли он ввиду свое плохое поведение по отношению к ней, или же что-то другое?       Она молча поставила перед ним красивую тарелку с орнаментом, положила на нее несколько сладких булочек, из тех, что минувшим вечером напек Жан в порыве кулинарного вдохновения, разлила ароматный ягодный чай по чашкам. Раньше она так заботилась об отце: вместе они завтракали на природе, и она всегда сама все красиво сервировала. Это незатейливое занятие успокаивало, добавляло утру что-то осмысленное, важное.       Наконец она не выдержала. Эрик по-прежнему смотрел куда-то в сторону, пытаясь скрыть свои эмоции, и это было невыносимо. Она всегда остро чувствовала переживания людей, и переносила их на себя. — Эрик, скажите, — она замялась, решая, не будет ли ее вопрос слишком дерзким.       Мужчина, не ожидавший, что к нему обратятся, вопросительно посмотрел на девушку. В этот момент первый солнечный луч скользнул по его несчастному лицу, и мужчина съежился, вспомнив о своем неприкрытом уродстве. — Почему вы поселились здесь? В смысле… Я вижу, как вам одиноко, и не понимаю… Если бы вы жили ближе к цивилизации… Есть же масса возможностей. Я хочу сказать, не все люди обращают внимание на…       В нем зашевелилось злобное ехидство. — На что, моя дорогая?       Кристина порозовела и смущенно потупилась. Слова давались ей тяжело, она не знала, как точнее выразить свои мысли, а Эрик… Решил снова ее подразнить? — Не важно, это я так… — Нет, Кристина, я требую, чтобы вы озвучили сейчас все, что хотели сказать.       Опасаясь, что его невинная выходка может расстроить нервы девушки, Эрик, откинувшись на спинку стула самым вальяжным образом, заговорил: — Все просто, любовь моя. Я избегал людей; все, что говорило о радости и любви, было для меня пыткой: моим единственным прибежищем было одиночество — глубокое, мрачное, подобное смерти. Вы удивлялись, почему я сплю в том ужасном гробу, который, кстати, испорчен милостью вашего кота. Так вот, Кристина, это не мой выбор. Не я выбрал родиться воплощенной Смертью, не я хотел маленьким мальчиком сидеть в той страшной Красной комнате, где меня постоянно запирала родная мать, лишь бы не видеть уродство единственного сына, свою алкогольную ошибку. Несчастья сделали меня отбросом общества, они же вознесли мои таланты и гений над всеми. Вся моя жизнь — та же Красная комната. Но в отличие от других людей, мне нет выхода наружу, я заперт стараниями людского общества. Мне больно и обидно смотреть на счастливых глупцов, на людей, которые не ценят то, что имеют. Какое право имел Бог создать меня таким уродом? В чем я провинился перед Ним, находясь еще в утробе матери?       Кристина подняла испуганные глаза, и обнаружила, что по бледным щекам мужчины, из темных отверстий глазниц капают тяжелые злые слезы обиды. Его тонкие губы кривились то ли в тщательно подавляемых рыданиях, то ли в усмешке.       Даэ опустила чайник на стол и поспешила оказаться рядом с Эриком. Одна ее ладошка опустилась на его костлявое плечо, другая — на сердце.       Взволнованный ничего не понимающий взгляд Эрика столкнулся с ее нежной улыбкой. — Бог не дал вам красивого лица, отнял любовь близких, но дал вам горячее сердце, и сохранил в нем способность любить и чувствовать, не смотря ни на что. Он одарил вас всеми этими замечательными талантами, умением чувствовать прекрасное. — Кристина, — губы почти не слушались мужчину, задрожавшего, как от лихорадки. — Вы — самое прекрасное, что было в моей жизни.       В привычной ему манере, он резко дернул девушку на себя, притягивая ее в свои объятия. Сейчас, пожалуйста, сейчас, ему нужно было почувствовать ее тепло, услышать ее дыхание и сердцебиение. — Ты можешь сломить меня, Кристина. Одно твое ласковое слово делает этого несчастного урода самым счастливым на свете. А одно неосторожное способно его убить.       Ее собственное горе было велико, но каким-то внутренним чутьем, Кристина чувствовала, что человек, так трепетно прижимающий ее к своей груди, заливающий слезами ее лицо — еще несчастнее. Эрик почти не рассказывал о себе, какие-то крохи поведал Жан. Но вся та неистовость, что жила в этом удивительном человеке, вся его озлобленность и ненависть, причудливо смешивающаяся с живой способностью по-настоящему, искренне любить — они говорили о том, через какой ад пришлось пройти этому мужчине.       Даэ покрепче прижалась к костлявому телу Эрика, и сама обхватила его руками, жмурясь, от переполнявшего ее сострадания. — Вы можете… Можете рассказать мне, — прошептала она в лацкан его пиджака.       Вдруг что-то случилось. Кристина не успела понять что именно, Эрик вскрикнул и резко оттолкнул ее от себя. Когда она поднялась на ноги, на его лице была растянута безобразная ухмылка, а золотые глаза метали молнии. — Кристина держит Эрика за идиота! — зло засмеялся он, вскакивая на ноги. — Никогда, слышишь, никогда не спрашивай меня о том, что случилось в Персии. Эрик не настолько глуп, чтобы рассказывать об этом. Лучше он убьет себя, чем потом будет смотреть, как Кристина пакует свой чемодан и уезжает. — Вы специально меня пугаете, — Кристина заплакала, в большей степени от обиды, почти детской, какую ей нанес Эрик своей несдержанностью и грубостью.       Мужчина дернулся, как от сильного удара. Боже, какой идиот, какой эгоист. Он должен был беречь Кристину, прежде всего от себя самого, но вместо этого… Он содрогнулся. — Кристина, прошу вас, простите глупого Эрика, не роняйте ваши драгоценные слезы. Идите же сюда, — его длинные руки снова взяли ее в свой плен, опутывая со всех сторон.       Даэ позволила ему усадить себя за стол, и не сопротивлялась, когда он, дрожащими пальцами, смахивал платком слезинки с ее щек. — Я просто хотела… Может вам хочется облегчить душу. Я думала, вам станет легче, — сбивчиво заговорила она, пряча взгляд. — Моя хорошая, добрая девочка, — выдохнул он, и голос его как-то странно задрожал. — Такая заботливая. А Эрик неблагодарная скотина, опять все испортил. Простите меня.       Кристина погладила его по руке. — Dum*, давайте будем завтракать, иначе Хёнке съест не только ваш бекон, но и ваш чай с булочкой.       Жарким и удушливым вечером того же дня, на пороге поместья внезапно появился гость. По стенам дома прокатился страшный грохот, как будто в дверь не стучали, а ее как минимум таранили, с потолка в гостиной посыпалась побелка. С кончика пера сорвалась капля чернил, и глядя на растекающуюся по документу жирную кляксу, напоминающую мерзкую муху, Эрик пообещал убить того, кто вздумал испортить ему подачу проекта моста. — Это каторжники? — сбоку раздался испуганный голосок Кристины.       Вместе с Жаном девушка устроилась на диване, и они занимались аппликацией, используя старые газеты Эрика, копии иллюстрированных книг и ненужные боле физические карты мира. — Нет, моя прелесть, это убожество, которое я сейчас придушу, — сгорая от ярости, беззаботно отмахнулся Эрик.       Кристина было завозилась, намереваясь предотвратить возможное убийство, но Жан удержал ее за руку и покачал головой. — Не волнуйтесь, пусть он разберется, мало ли кто пожаловал.       Хёнке резво соскочил с колен хозяйки и вприпрыжку помчался вслед за тощим господином в маске. Через несколько секунд он влетел обратно, а за ним с грохотом захлопнулась дверь. — Я же сказал, лучше не попадаться Эрику под руку, — вздохнув, заметил Жан и сунул Кристине ножницы. — Давайте закончим с картиной. У нашего маяка по-прежнему нет скалы.       Эрик не ошибся, назвав гостя «убожеством». Когда он открыл дверь и перед ним очутилось нечто, именуемое Равель Шарби, улыбающееся во весь рот, мужчина тут же закрыл дверь назад, как если бы на месте Равеля оказалось какое-то насекомое, не стоящее ни капли внимания.       Стук повторился, и Эрик даже инстинктивно вжал голову в плечи, не ожидая такого оглушительного звука. Чем этот идиот вздумал стучать? Неужели-таки притащил из лесу бревно и решил поиграть в штурм крепости? Ухватив швабру, забытую кем-то возле вешалки, Эрик распахнул дверь перед гостем. — Добрый день, месье, могу я поговорить с Кристиной? — добродушно начал молодой человек, пригладив усы.       Эрик скептически оглядел его. Парень умылся, причесался, и, судя по всему, надел свой самый лучший костюм — это было заметно по отсутствию каких бы то ни было заплаток, по вычищенным от навоза ботинкам и цветку ромашки, заботливо прикрепленному к петлице матерью. Эрика передернуло. — Кристина занята, — растянув губы в зубастой улыбке, отозвался он. — Но я с радостью выслушаю вас и решу все-все ваши проблемы.       С этими словами он угрожающе покачал в руках швабру, рукоять которой все это время была направлена в лицо Равеля. — Увы, я должен говорить именно с Кристиной, месье. Видите ли, — юноша понизил голос, — я знаю, что ей пришлось пережить, и могу оказать необходимую ей поддержку. — Да неужели?! — Эрик противно ухмыльнулся, отставляя швабру в сторону.       В случае Равеля, этого предмета явно будет недостаточно. Грозной тенью мужчина навис над молодым человеком, не различившим никакой враждебности в поведении хозяина поместья. Мужик как мужик. — Справлялись без вас, будем справляться и дальше, — злобно припечатал Эрик, схватив Равеля за шиворот и приподняв над землей, так, что тот не доставал земли даже носками туфель.       Из петельки выпала ромашка и мягко приземлилась на крыльцо. — Еще раз объявишься здесь, я с тебя три шкуры сдеру, щенок несчастный, а потом вздерну тебя на ближайшей березе. — Эрик! — окликнул его сердитый голос, и мужчина стушевался, хотя по-прежнему удерживал юношу навесу. — Что? — раздраженно откликнулся он, прикрывая глаза на несколько секунд.       Кристина вечно появлялась в самый неудобный момент, всегда не во время, и мешала ему закончить начатое. Мышей, попавшихся в мышеловку, убивать нельзя, Хёнке, нагадившего в его туфли, ругать нельзя, на Жана кричать нельзя, мальчишку вздернуть тоже нельзя. Что в этом мире можно вообще? — Что вы делаете? Отпустите Равеля.       Беспомощно вздохнув, Эрик резко разжал пальцы, и мальчишка повалился на пол, тяжело дыша. Поганый франтишка, даже застегнулся на все пуговицы. Пусть будет неповадно теперь.       Кристина, в черном платье, оттенявшем ее бледность, с волосами распущенными в свободной вечерней прическе, с губами, плотно сжатыми от злости, была прекрасна, как ангел. Сейчас она была воплощением справедливости в мире, разумеется, справедливости направленной не на Эрика. — Как вы могли? — возмутилась она, проходя мимо мужчины, зачарованно на нее уставившегося.       Она опустилась на колени возле Равеля, очевидно, притворяющегося беспомощным слизняком, чтобы выпросить женской ласки. Эрик зловеще заскрежетал зубами. — Поднимайтесь. — Кристина, а я к вам пришел. Хотел пригласить вас на пикник завтра. Наша корова снова дает молоко, мама напекла пирогов, можно устроить прекрасные посиделки в тени деревьев. Вроде завтра также жарко, как и сегодня. В получасе отсюда есть озеро, можно доехать на телеге… — Это даже не обсуждается, Кристина, возвращайся в дом, я выгоню этого засранца прочь.       Даэ проигнорировала попытки Эрика возникать, наклонилась, подобрала с пола ромашку и, приподнявшись на носочки, вставила цветок в петлицу пиджака. — Я с удовольствием, — сказала она тихонько, но Эрик все равно прекрасно ее услышал. — Тогда я зайду за вами в одиннадцать.       Быстро распрощавшись с Равелем, Кристина обернулась к стенающему, как привидение, Эрику. Мужчина заламывал длинные руки, а потом тут же бил себя кулаком по голове. — Глупый, глупый Эрик! Думал, что может нравиться Кристине, поверил ей, думал, что она не обращает внимания на его лицо. — Эрик, прекратите пожалуйста, — серьезно попросила Даэ, без капли смущения в голосе. — Вы очень бурно реагируете на всякие глупости. — Глупости?! — взвыл мужчина, набрасываясь на девушку, и хватая ее за плечи. — Я только что стал свидетелем того, как моя любимая женщина флиртует с другим, и это вы называете «глупостями», маленькая лгунья! — Эрик, прекратите этот цирк, — вмешался Жан, вышедший на шум из дома. — Я думаю, мадемуазель будет полезно прогуляться в такую жаркую погоду, в этом нет ничего дурного. — Как же, — ядовито отозвался Эрик, отпуская Кристину. — На что это похоже, барышня поедет наедине с юношей? Это произвол. Это скан-дал, — вкрадчиво проговорил он, заводясь еще сильнее. — Я поеду с ними и буду ловить рыбу на озере, давно не выбирался никуда, — пожал плечами Жан, улыбаясь Кристине. — Что скажете, барышня, возьмете дедушку с собой? — Какой же вы дедушка? — Кристина укоризненно улыбнулась. — Конечно, поедемте.       Эрик продолжил ворчать до самой двери спальни Кристины, за которой скрылась девушка, чтобы переодеться ко сну. На какое-то время воцарилась благоговейная тишина, но как только Кристина впустила мужчину, он снова начал расходиться. — Как вы могли? Это плевок в душу Эрика. Вы же знаете, как я к вам отношусь, и все равно флиртуете с этим заморышем. — Вовсе я не флиртую с ним, — прохладно отозвалась Кристина. — Мы давно решили этот вопрос с Равелем, мы только друзья. — То есть он надеялся на что-то большее, приставал, да? — волнуясь, спросил Эрик, укладываясь на кровать.       На это Кристина не ответила. Она забралась под одеяло и вдруг скользнула к Эрику под бок, недопустимо близко, непозволительно вплотную. — Что вы делаете, — мужчина задрожал. — Сплю, — Даэ закрыла глаза и осторожно потянулась руками к Эрику, обнимая его.       Злобное торжество вперемешку со страстью вспыхнули в бедном Эрике. Ликуя, он думал о том, что его-то Кристина пустила в свою постель, хотя он был готов спать верным псом у ее ног, к нему она прижимается ночью и его обнимает, как супруга, а не Равеля, который получит, разве что, несколько укусов комаров и, может быть, если повезет, обожжет кожу на солнце. Вот и весь пикник. — Да-да, моя Кристина, — проскрежетал мужчина в темноту. — Эрик, давайте уже спать. — Все-таки, Кристина, может, вы останетесь? Я научу вас играть в триктрак, или мы выйдем на прогулку. Можем съездить в Париж навестить вашу матушку, можем съездить в Руан, я там родился, знаете ли…       Утро следующего дня выдалось жарким и душным. Кристина проснулась в пятом часу, обливаясь потом, и уже не могла заставить себя снова уснуть. Эрик, удивительно чутко спящий, вскочил сразу, как она спустила ступни на пол, и с тех пор не унимался. Неотступной тенью он ходил за ней и придумывал все новые и новые причины, по которым она, Кристина, не может поехать к озеру. А когда он понял, что уговоры не работают, он обратился к своему излюбленному методу — угрозам, абсолютно его не стесняясь. — Если вы уедете с мальчишкой, я поеду за вами, и утоплю его в озере, как котенка… Или нет, нет, — вскричал он так, будто у него родилась гениальная идея. — Я дождусь вас здесь, а затем… Буду разрезать вашего ухажера на мелкие кусочки вот этим вот ножом. Занятная вещица, надо сказать. Мне подарил ее Персидский шах. Я выбрал ее в качестве сувенира, как компенсацию за моральный ущерб, который мне нанесли.       Он выудил загнутый кинжал откуда-то из внутреннего кармана пиджака и поднес его к самым глазам Кристины, то ли хвастаясь, то ли злорадствуя. Вещь, в самом деле, оказалась красивой, рукоять кинжала была инкрустирована драгоценными камнями, темно-синего и мерцающе-желтого цветов, на лезвии была гравировка. — Эрик, вам не стыдно пугать меня и говорить такие ужасные вещи? — испуганно всхлипнула она, отодвигаясь от мужчины подальше.       После ухода из жизни ее отца, Кристине было страшно говорить о смерти. А Эрик… Делал это так жестоко, словно наслаждался ужасом в ее глазах. В ее душе поднимался упрек и протест. Конечно, Эрик обходителен с ней, только пока ему это нужно. Ему глубоко наплевать на ее чувства, на жизни других людей, раз он ими так разбрасывается. — Душа моя, вы опять грустны, — вздрогнув, заметил Эрик.       Он не умел контролировать себя и свои порывы, поскольку привык жить, подчиняясь своим эмоциям, которые подчас бывали ослепительно яркими, огненно-обжигающими. Его огонь ранил других, и всю свою жизнь, до знакомства с Кристиной, он этого не замечал. — А ты, каналья, убери саблю и перестань показывать всем свой внутренний мир за столом, глядишь и девушка улыбаться будет, — ввернул вошедший в кухню Жан.       Эрик бросил на него надменный взгляд и демонстративно фыркнул, но кинжал все же убрал. — Кристина, простите меня, я не подумал о том, что мог напугать вас этим, - произнес он с выражением наивысшего раскаяния на уродливом лице.       Кристина было коснулась его руки в нежном жесте, желая поскорее примириться, но тут Жан, усевшись за стол, снова вставил: — Обо всем ты подумал, шантажист недоделанный.       Эрик, не привыкший к такого рода шуткам и подколам, вскочил со своего места, с явным намерением, не то убить Жана, даже не моргнувшего на этот выпад, не то отравить его ядом своих слов. Но нескольких секунд ему хватило, чтобы взять себя в руки и обернуться к Кристине с милой улыбкой. — Возьмите еще булочку, Кристина. Я не допущу, чтобы вы ехали голодной на пикник.       Равель прибыл ровно к назначенному часу, в руках он держал букетик полевых цветов, который тут же поспешил вручить Кристине, робко смутившейся. Пикник… Подобным развлечениям у воды она бы предпочла тихие прогулки с Эриком вдоль дорожек, опутывающих поместье и примыкающий к нему лес, но она не хотела быть неблагодарной, когда ее друг захотел выразить ей свою поддержку. К тому же… Возможно, эта прогулка поможет ей немного развеяться. В последние дни ее все больше одолевали тягостные мысли. Тишина и спокойствие пригорода оставляли достаточно времени, чтобы думать, осознавать, и деться от этого было некуда.       Эрик, глядя на маленький симпатичный букет, нарочито громко издал звуки отвращения. Его ломало, скручивало в баранку. Его женщину уводит какой-то сопляк, неизвестно куда и зачем, а он как собачонка на привязи, может только тявкать и щериться. Куда это годится? Он чувствовал себя униженным и оскорбленным. — Я тоже кое-что приготовила к пикнику, — Кристина кивком головы указала на корзинку, которую держала в руках. — Давайте я поставлю ее в телегу, рядом с моей корзиной, — Равель ослепительно улыбнулся и поспешил избавить девушку от тяжелой ноши. — Что вы туда положили? Весит, как мешок муки. — Жан приготовил лимонад, и я подумала… Можно налить с собой немного.       Равель добродушно рассмеялся и бодрым шагом двинулся вперед.       Тяжелая ледяная рука, отчего-то немного липкая, ухватила Кристину за запястье и рывком вернула на место. Даэ обернулась, ожидая новых угроз и упреков, которыми Эрик щедро сыпал на протяжении всего утра, но столкнулась с жалостливым, робким взглядом, мерцающими из-под белой тряпичной маски, закрывавшей все лицо. Ее Кристина сама сшила Эрику специально для жаркой погоды. — Кристина, вы уверены? Может, все-таки не поедете… — тон, с которым мужчина произнес это, мог разжалобить даже скалу, не то, что жалостливую сердобольную Кристину. — Эрик не простит себе, если что-то случится. Эрик умрет без Кристины.       Девушка вздохнула и на лице ее появилась ласковая улыбка. Она приблизилась к окаменевшему мужчине и обняла его, доверчиво прижавшись к широкой костлявой груди. — Кристина, никогда не бросайте Эрика, — прошептал он в ее белобрысую макушку, и его руки сомкнулись стальным замком вокруг ее тоненькой талии. — Я вас не бросаю, я еду прогуляться к озеру, — пискнула она, когда Эрик сжал ее слишком сильно. — Чтобы к четырем вы были дома и сидели в гостиной за рукоделием. — А если я захочу почитать вместо рукоделия? — Кристина не собиралась его сердить, но иногда было так забавно ответить Эрику что-нибудь.       Мужчина резко разорвал объятия, как если бы был горько обижен на такой вероломный поступок, как прогулка к озеру, и подвел Кристину за руку к калитке. — Не забудьте, в четыре вы уже здесь. Иначе, — он изобразил какой-то жест, видимо, призванный показать, что случится нечто ужасное, если его ослушаются.       Эрик вернулся в дом в подавленном настроении. Ему ничего не хотелось делать, даже дышать он заставлял себя с трудом. А смысл? Кристина сообразительная девочка, она совершенно точно уедет с этим глупым мельником. В той корзине наверняка ее пожитки — она гордая, не стала бы забирать с собой подарки глупого Эрика.       Мужчина разразился слезами, позорно, прямо на диване в гостиной. Маска, сшитая заботливыми руками Кристины тут же намокла, и он снял ее с тем, чтобы тут же прижать к дрожащим губам. Эрик слышал, как за Жаном закрылась дверь, и это окончательно развязало ему руки.       В порыве бессильной ярости, он перевернул стол с накрытыми угощениями — Кристина сильно беспокоилась из-за того, что оставляет его одного, бедная совестливая девочка, и заварила ему чай, как он любит, разложила пирожные и конфеты. — Кристина… Кристина! — он заметался, не зная, броситься ли ему следом за любимой, или остаться умереть здесь, в этой жалкой гостиной.       Вдруг за его спиной раздалось протяжное «мяу». Эрик не сразу сообразил, что это за звук и откуда он взялся, и только когда мяуканье повторилось, он грозно обернулся, намереваясь выкинуть мерзкое создание из дома.       Паршивец Хёнке восседал на диване и умывал мордочку когтистой лапой. Когда он заметил, что на него обратили внимание, закончил с процедурами и снова мяукнул, наклонившись к странному серому комку, лежащему перед ним. От удивления Эрик забыл как дышать и даже слезы перестали течь по его безобразному лицу. — Это…       Ему показалось или этот шерстистый нахал раздраженно на него посмотрел? Если бы не Кристина… Эрик бы ни минуты не держал это создание в своем доме. Но вовсе не потому что из всех, Хёнке невзлюбил только его. Этот котяра даже напоминал Эрику его самого — такое же жалкое облезлое создание со страшной мордой, жаждущее любви Кристины. И животных Эрик любил — даже забрал с собой из Персии своих любимиц кобылиц. Но коты… Они в изобилии жили при дворе Турецкого султана, и мужчина терзался воспоминаниями, которыми не мог ни с кем поделиться.       Мяуканье повторилось, и Хёнке, ткнув лапой серый комочек, выразительно посмотрел на Эрика.       Это была дохлая мышь. Скрюченные смертью тоненькие лапки, открытые черные глазки. Господи, хорошо, что Кристина не видит. Она бы расплакалась от такого зрелища. Бархатистое брюшко грызуна оказалось прокушено в несколько местах, и кровь, не успевшая свернуться, испачкала обивку дивана. Хёнке, удовлетворенный своим делом, продолжил умываться.       Эрик не разозлился. Он впервые столкнулся с такой ситуацией, и несколько секунд с глупым видом просто смотрел на трупик мыши, не решаясь что либо предпринять. Из дневника Кристины он смутно помнил, что когда-то, когда она еще была крестьянской девочкой, ей доводилось хоронить какого-то зверька. И она что… Она просто закопала его в землю? — Ты это мне принес? Зачем?       Совсем из ума выжил, старый безумец, с кошкой начал разговаривать. Эрик отмахнулся от внутренней язвительности.       Хёнке медленно прикрыл глаза, как бы соглашаясь с глупым вопросом странного уродливого мужика. — Это… Спасибо… Я не голоден.       К вящему неудовольствию кота Кристины, Эрик закопал мышь в саду, под кустом самой красивой розы. Но сделал это не просто, а с присущим ему драматизмом и артистизмом — выпилил из досок небольшой гробик, уложил туда мышонка на мягкую подушечку из красного бархата — нашел в сундуке с рукоделием Кристины, обложил зверька алыми лепестками. Красиво и трагично, ему понравилось.       Поддавшись минутному вдохновению, он схватил пачку бумаги, перо и чернила, и устроился с ними на диване, рядом с кровавым пятном и напротив перевернутого стола с пирожными. Простенькая песенка для мышиных похорон сочинилась сама собой, и Эрик поспешил записать ее. Подойдет для сборника детских фортепьянных песен, если он когда-нибудь будет сочинять такой. Второе сочинение родилось следом за первым — быстрая пьеска с мрачным, тревожным звучанием. Эрик назвал ее «Сказка о труснявом гадлом мельнике Равеле». Хёнке, видимо, разделявший ревность и злобу мужчины, улегся на костлявых коленях, довольно мурлыча, словно подпевая Эрику.       Кристина сидела в телеге рядом с Равелем, ветерок трепал ее юбку и озорничал, пытаясь сорвать шляпку. В черных одеждах было невыносимо в такую жару… Но Равель обещал, что на месте будет тенёк и будет прохладно.       Ей вспомнились ее детские годы, когда они с отцом точно также катались с ветерком на телегах с одной ярмарки на другую, зарабатывая себе на хлеб. Простая жизнь нравилась ей, безумно нравилась. Простая деревенская еда, скромная чистенькая одежда, незатейливые прически, искренность и жизнелюбие, рассветы и закаты на открытом небе, северное сияние, ледяная вода Северного моря, шум его волн, разбивающихся о прибрежные скалы. Она ни за что на свете не променяла бы все это на блеск и славу дворцов. Теперь эти воспоминания — самое сокровенное, что осталось у нее от отца. Но в то же время… Половина ее жизни прошла в городе, среди книг и учителей, которых нанимал Профессор Валериус, желая должным образом воспитать девочку. В Париже она познакомилась с оперой, впервые побывала в Оперном театре, посетила музеи и выставки, увидела так много всего удивительного… Это тоже была ее жизнь, и с ней она тоже не была готова прощаться. Ах, как было бы здорово жить в отдалении от всех, но время от времени возвращаться в цивилизацию, гулять по улицам, наполненным людьми, посещать выставки и слушать оперы… Интересно, Эрик не будет против?       Неожиданная мысль об Эрике и дальнейшей жизни заставила Кристину порозоветь и смущенно отвернуться от своего друга, чтобы он ничего не заметил. К счастью, Равель бывал проницательным крайне редко, чаще он самозабвенно болтал. — Как приедем, надо сразу поставить ваши цветы в стакан с водой, иначе они завянут, — увещевал он. — Надо было их дома оставить, — подал голос Жан, устроившийся позади молодых людей. — Хотя, наверное, ваш кот, Кристина, слопал бы их. — Ничего, пусть радуют нас во время пикника, — девушка мягко улыбнулась.       Тоскливые гнетущие мысли, как это обычно бывает в радостные минуты, разом обступили ее, но она решительно отогнала их, постаравшись занять свой ум созерцанием красивейших пейзажей. Не таких, как в Швеции, но… Кристина искренне полюбила и эти местечки.       На небе не было ни единого облачка, но вековые густые деревья отбрасывали на землю тяжелую холодную тень, и Даэ не сразу заметила за тесно переплетенными листьями какое-то старое покосившееся строение. — Это Дом в Тенистой Роще, — с важным видом продекламировал Равель, не отрывая взгляд от дороги. — Заброшенный, конечно же, — усмехнулся Жан, с живым интересом разглядывая странный домик, своей архитектурой больше напоминающий пряничный. — По местной легенде там живет злая колдунья. В нашей деревне матери пугают детей рассказами о том, что эта одинокая ведьма заманивает непослушных ленивых детей в свою хижину удивительными волшебными фокусами, а потом превращает в маленьких уродливых троллей и заставляет работать на себя.       Кристина поежилась. — Не волнуйтесь, мадемуазель, если кому и грозит оказаться троллем, то это вашему Эрику, — усмехнулся молодой человек. — Шучу, он мужик толковый, правильный, это видно. И любит вас так, что поджилки трясутся.       Девушка болезненно покраснела и смущенно пискнула: — Друг мой, следите за дорогой, вон уже озеро показалось.       И правда, из-за холма показалась сверкающая темная гладь озера. Половина водоема была погружена в густую тень раскидистых деревьев, другая — освещена ослепительным солнцем. С солнечной стороны был импровизированный пляж — золотистый песок и три больших валуна. — Это наши, деревенские организовали. Здесь по вечерам купаются, — Равель наградил Кристину довольным взглядом. — Но мы с вами устроимся в тени, ни к чему нам печься на солнце.       Пейзаж немного плыл перед глазами девушки, свои очки она убрала в корзину, чтобы они не упали в дорожной тряске и не повредились, от того, окружавшие ее со всех сторон виды больше напоминали масляную живопись, чем реальность.       Когда телега остановилась, Жан первым выбрался на волю, вооружившись удочкой и своим загадочным сундучком с рыболовными атрибутами. — Похоже, впервые мужик отдыхает, — задумчиво протянул Равель, проводив камердинера взглядом. — Что-то вроде того, — Кристина отвела глаза и, вложив свою руку в протянутую ладонь молодого человека, спрыгнула на землю.       Они остановили телегу на поросшей вереском лужайке, где на просторе гулял ветер. Место — в самый раз для пикника. Кристина отпустила руку Равеля и пошла прочь. У нее слезились глаза.       Если бы только ее отец был жив… Если бы она была чуточку умнее, догадалась бы перевезти его ближе к себе, к природе, и ему наверняка стало бы легче. Вода в озере не была прозрачной, скорее всего в ней был торфяной осадок, потому что на солнце она отдавала золотом, но тем не менее… Волны, гуляющие у берега, сразу напомнили о родных краях. И Кристина знала, что отец бы тоже это увидел.       Отойдя на несколько шагов, она опустилась на большое бревно и уткнулась лицом в ладони, вздрагивая всем телом, — Равель знал, что она плачет, но не решался подойти и нарушить ее импровизированное уединение. Быть может, если она выплачется, ей станет легче? Да и вряд ли она ждет, что он будет смущать ее своими бестолковыми расспросами.       Он принялся устраивать привал. Где-то уже вдалеке Жан вовсю погрузился в рыбную ловлю, наконец, делая что-то только для себя и своего удовольствия.       Кристина опомнилась, когда услышала звон бутылок. Равель уже расстелил покрывало и начал распаковывать припасы. Рядом наслаждалась погожим летним деньком его кобыла, тихое и спокойное животное, нисколько не напоминающее восточных красавиц Перузу и Беневшу, обладающих воистину буйным нравом, под стать их хозяину. — Простите, — утерев остатки слез тыльной стороной ладони, пробормотала Кристина. — Я помогу.       В четыре руки дело пошло быстрее, и очень скоро полянка распустилась новыми яркими красками — разнообразными угощениями. Аппетитные запахи быстро улетали, привлекая к ягодному пирогу — королю пикника, и к пирожным поменьше, уйму пчел. В какой-то момент Равель чертыхнулся — одна все же ужалила его. И пока юноша разбирался с жалом, застрявшим в его пальце, Кристина отрезала ломтик сладкого кремового пирожного, положила его на чистое блюдце и отставила в сторону, на солнце. Сперва несколько заблудших пчелок обнаружили лакомство, а потом к ним присоединились и все остальные, вздумавшие брать штурмом людской пикник. — И как я не догадался? — Равель покачал головой.       Кристина не ответила ему. Мысли ее были очень далеко, в ее родной Шведской деревушке. Они с отцом часто устраивали такие вот пикники, пусть и без дорогих пирожных, со скромными угощениями, но… Даэ прижала ладони к неистово бьющемуся сердцу. Те беззаботные деньки были по-прежнему одними из самых милых ее воспоминаний. Если бы только она знала, как помочь отцу… Может быть он сидел бы сейчас с ними, может быть обсуждал бы с Жаном, на какую приманку лучше всего ловить рыбу, осторожно бы спасал пикник от нашествия пчел. — Кристина.       Равель протягивал изящный граненый бокал на тонкой ножке, доверху наполненный лимонадом. — Ой, куда так много? — удивилась девушка, с глупой улыбкой принимая напиток. — Да вот думаю, может у вас от сладкого поднимется настроение… — Простите, наверное, я порчу вам отдых своим кислым лицом, — разочаровано выдохнула она.       Кристине вовсе не хотелось быть обузой, не хотелось, чтобы из-за ее переживаний страдали другие. — Все в порядке, я позвал вас на прогулку, чтобы поддержать и отвлечь, — отмахнулся молодой человек, почесав затылок. — Ну так… Вы взяли с собой акварели, или вязание… Или чем там занимаются женщины, когда отдыхают?       На мгновение его лицо приняло забавное рассеянное выражение, и Кристина хихикнула. — Если вы ничего не взяли, мы можем… просто поговорить?       Кристина давно поняла эти ребяческие намеки своего друга. Он пытался вывести ее на откровенность, пытался быть братом, как и обещал, хотел поддержать. И она, как ни странно, потянулась за этой поддержкой. Незамутненная доброта Равеля, его неподдельная участливость, подкупали. А ей хотелось выговориться, хотелось поделиться с кем-то кроме Эрика, которому, должно быть, уже надоело возиться с ее капризами. Эрик был джентльменом и любил ее, конечно, он не мог сказать ей в лицо, что ее постоянная грусть действует на нервы. Она же ходит за ним хвостиком, даже заставила спать рядом… Какое бесстыдство.       Мысли об Эрике навели еще большую тоску, и Равель, завидев на лице подруги мрачную тень, повторил: — Кристина, я обещал вам, что буду рядом, если что-то случится. Что-то случилось, и… Я бы очень хотел помочь вам, всем, чем могу. Мне больно видеть вас в таком состоянии. Бог наградил вас прекрасной улыбкой, светлыми ясными глазами, давайте сделаем что-нибудь, чтобы они как можно скорее снова засияли. — Что-то… — повторила девушка, поднеся бокал к бледным губам. — Мой отец, он умер, Равель. Умер и… Прошло уже несколько месяцев, а я чувствую всю ту же бездну, что разверзлась в моем сердце в тот самый момент, когда я услышала эту новость. Каждую ночь он мне снится, и всегда только смотрит на меня, всегда безмолвен и непроницаем.       Равель с тихим шуршанием опустился на покрывало рядом, и заглянул в глаза девушке, какой-то мысленной силой заставляя ее не отводить взгляд. — Вы ведь не вините себя, надеюсь? — Равель действительно не часто бывал проницателен, только в нужный момент.       Кристина почувствовала, как в груди ее болезненно сжалось сердце. — Я виновата, друг мой. Очень виновата. У меня было столько возможностей… Но из-за своей никчемности и беспомощности, я ничего не смогла сделать.       Тут Равель бесцеремонно и абсолютно неприлично зажал ей рот своей ладонью и лицо его посерьезнело. — Вы расстались с домом и близкими, приехали в такую глушь, терпели все, что выпадало на вашу долю из-за Эрика, и все это ради вашей семьи… Вы сделали все, что было в ваших силах. Если это не помогло, значит так решил Господь Бог и только ему судить об этом.       Кристина с возмущением освободилась от теплой ладони друга и тихо произнесла: — Мне не приходилось терпеть, потому что меня поддерживали…       Равель отмахнулся: — Да, Жан хороший мужик, я уже успел убедиться по тому, как он вас защищал. Но… Неужели вы полагаете, что ценность ваших стараний измеряется глубиной страданий? Это по меньшей мере — глупо.       Кристине показалось, что от возмущения у него даже усы зашевелились. — Нет, я говорила не про Жана… Друг мой, я… Право, я не знаю, как сказать о таком. — Говорите, как есть, — прежняя детская взволнованность вернулась к молодому человеку, и он трепетно взял свободную ладошку Кристины в свою. — Когда я была маленькой… — Даэ поежилась, осознавая, что собирается сказать, в чем собирается признаться, какую тайну хочет открыть. — Отец всегда рассказывал мне много сказок, даже, когда я выросла. У него всегда было в запасе множество историй. Больше других мне запомнилась история про Ангела Музыки. Все, кого посещал Ангел Музыки хотя бы раз, умели то, что неподвластно простым людям. Когда они прикасались к инструменту или открывали рот, чтобы петь, то издавали звуки такой красоты, перед которыми меркли все другие звуки на земле. Мой отец был скрипачом, мой друг, а я… Я всегда, сколько себя помню, вторила его скрипке. И с юных лет я мечтала о том, что Ангел Музыки посетит и меня, что я обрету голос, который сможет выразить всю мою любовь к этом миру, к жизни… И Ангел действительно пришел. В тот день, помните, когда мы с вами познакомились. Вы подошли ко мне, когда я выходила из капеллы. Возможно, вы заметили, что я была несколько… Рассеяна. Тогда в капелле я услышала Голос, он представился Ангелом Музыки, и обещал мне покровительство и дружбу. — Кристина, — прервал ее Равель, когда голос девушки из взволнованного превратился в сладко-мечтательный. — Я…       Страшная догадка пронзила его позвоночник ледяным острием. Она вертелась на кончике языка, и он хотел поскорее ее озвучить. Если мужик, который вчера из него чуть не вытряс всю душу, ему не померещился… не значит ли это… В деревне всегда происходило много всего интересного, веселого, потешного, но никогда ничего удивительного. Поэтому высокого тощего мужчину в черном плаще он запомнил хорошо, как диковинку. А Кристина все не унималась. — Он давал мне уроки пения, играл мне на скрипке, рассказывал множество удивительных историй, и всегда поддерживал. Пока он был рядом, я знала, что выдержу все. Мне было не страшно. Даже упреки месье Эрика были сносны. Но, — девушка всхлипнула, — Ангел исчез, ушел, как и обещал, когда я была вынуждена принять предложение месье Эрика. Он взял с меня обещание, что я не полюблю ни одного земного мужчину и буду любить только его одного, посвящу всю свою жизнь ему и небесной музыке. А я обещание не сдержала.       С каждым ее дрожащим словом, Равель становился все бледнее и бледнее, под конец, он выронил ее ладонь и на мгновение отвернулся.       Кристина с тревогой наблюдала за тем, как ее друг отчаянно трет лицо руками. Если он скажет, что она выдумщица, если не поверит ей… Ее жизнь будет кончена. — Кристина, — юноша обернулся к ней с глазами наполненными слезами. — Скажите, вы никогда не видели своего Ангела? В лицо, я имею ввиду. — Нет, только голос… Я слышала его божественный голос и воображала, что вижу Ангела. — В тот день, когда я познакомился с вами, в капелле я видел еще одного человека. Вернее, я видел, как он вошел туда следом за вами, но с обратной стороны, со входа для священника.       Кристина почувствовала, как все внутри нее обрывается, как вся ее душа разлетается на мелкие кусочки. Скажите, скажите все, как есть. Скажите правду. Боже, почему он так тянет. — Это был Эрик. Вчера я узнал его, по маске, если хочешь знать. В тот день, когда я его видел, на нем была точно такая же маска, как и вчера.       С трудом проглотив ком в горле, Кристина уточнила: — Значит… Значит, все это время… — Не уверен… Я не могу обвинять вот так человека. Может быть месье просто зашел помолиться, не знал, что вы внутри. Или знал, поэтому зашел с черного хода — не хотел беспокоить. — Но… Нет, Равель, это невозможно. Это не может быть месье Эрик. Ангел ведь разговаривал со мной отовсюду, иногда я слышала его голос у себя в голове.       Воспоминания о всевозможных талантах Эрика пронеслись в голове девушки пестрым калейдоскопом. Эрик мог что-то придумать, мог изобрести что-то, что помогало бы ему во всех подобных трюках. — Думаю, об этом лучше спросить его самого. Мне кажется, он не из тех людей, кто будет лгать, если спросить прямо. По крайней мере, если вы спросите. — Но как же так… Он же… Он запретил мне думать о любви, а сам… Сам настаивал на том, чтобы я его полюбила, и сделал предложение.       Кристина хватала ртом воздух, не зная, куда себя деть от беспомощности. Мир неожиданно предстал в новом свете. Все перевернулось, и теперь… Господи Святый, она не могла заставить себя поверить в это. Эрик не настолько всемогущ, как хвастает, не может он играть роль Ангела.       Равель крепко взял девушку за плечи и притянул к себе в объятия, наклонив над пирогом. — Если это действительно он, то вероятно, он просто не рассчитал. Даже блестящие умники совершают ошибки. Знаете, мой младший брат например, умный парень, раз сунул руку в механизм, ему ее и… — Равель, я не понимаю… — Кристина высвободилась из его медвежьих объятий и сжала в руке бокал. — Это звучит, как ерунда. Месье не стал бы ничего такого делать… Зачем ему? Он ведь и так признался мне в любви.       Тогда Равель произнес: — Он в вас безумно влюблен, вот почему. Не знаю, что там на самом деле с его физиономией, но у нас в деревне давно про него ходят слухи… Быть может, он не умеет нормально ухаживать за девушкой, и делает все, что может. Знаете, у наших соседей был слепой пес, и вот однажды ему приглянулась наша сука. Вы не представляете, что он вытворял… — Фи, не рассказывайте, — пискнула Кристина, не желая слышать подробности личной жизни собак. — Ладно уж… — молодой человек почесал затылок. — В общем, Кристина, я… Только надеюсь, что вы будете благоразумны. Будет, конечно, здорово, если к вам действительно приходил Ангел, но… В мире так много обмана и лжи. Я не понимаю, как вы выросли с таким чистым наивным сердцем. Им может воспользоваться кто угодно. Это неправильно. Мы с отцом недавно торговали мукой в соседней деревне, у них нет своей мельницы. Так вот одна противная бабка надула нас на целых три су. Лично я после этого, перестал верить в лучшее в людях.       Кристина пыталась осознать услышанное. Мог ли Равель лгать? Если да… То с какой целью? Выставить Эрика в неприглядном свете? Отомстить ему за вчерашнее? Даэ взглянула на друга из-под опущенных ресниц. Нет, навряд ли он продолжает питать к ней какие-то чувства, он не стал бы врать из ревности. А Эрик? Стал бы он возиться с этой историей с Ангелом? Стал бы пачкаться в столь неприглядной компрометирующей лжи? С дрожью Кристина вспомнила, как Эрик безумно рыдал и обвинял себя в каких-то грехах, вспомнила и его безумное предложение руки и сердца, когда он угрожал ей жизнями сотни людей. О, этот человек мог все что угодно. Мог и делал.       Но как он узнал об Ангеле? Эрик, конечно, ловкач и фокусник, но читать мысли… Нет, он не мог. И все же… Что-то внутри Кристины болезненно холодело.       Остаток пикника она выдавливала из себя улыбку, хихикала над глупыми шутками Равеля и говорила с ним о каких-то пустяках. Когда вернулся Жан, они дружно рассматривали улов — несколько небольших лещиков, потом Кристина разрезала пирог. Но все это время мысли ее были заняты Ангелом Музыки. И она не знала, чего ей хотелось больше — узнать, существовал ли Ангел Музыки на самом деле, или узнать, что им был Эрик. Ангел, или по другому — Голос, тоже был предметом ее мучительных раздумий долгое время. Когда она потеряла отца, он мог бы поддержать ее, но Голос ушел, не выдержав ее предательства. Предательница и беспомощная, бесхарактерная лгунья… Она чувствовала себя самым последним человеком на свете, и едва переживала в себе эти нестерпимые муки совести, но при этом продолжала улыбаться и играть более менее ободренную девушку. Ей не хотелось, чтобы Жан и Равель думали, будто бы их старания напрасны. — Я почищу рыбу, — окликнул Кристину Жан.       Она предупредила мужчину, что хочет поговорить с Эриком с глазу на глаз. — Хорошо, я… Может, я успею присоединиться, — кивнула она, снимая шляпку.       Из гостиной тут же показался Хёнке, выбежавший встречать хозяйку. Но, убедившись, что с Кристиной все в порядке, он увился за Жаном, надеясь вытребовать для себя угощение.       Даэ завернула за угол и тут же оказалась припечатана к стене сильными ловкими руками. — Надо же, четыре часа, и ни минутой позже. Вы порадовали меня, Кристина, — промурлыкал довольный голос Эрика рядом с ее ухом, и девушка задрожала.       В полумраке она едва ли что видела, только темную фигуру и золотистые глаза, отражающие вечерние солнечные лучи. Эти глаза жадно ее ощупывали. — Мальчишка… Он вам ничего не сделал? Где Жан, я хочу допросить его. — Допро… Эрик! — неожиданно для себя, воскликнула Кристина, с жаром сжимая его руку. — Прежде… Я бы хотела поговорить с вами.       Мужчина сделал пару шагов назад, позволяя девушке увидеть его недоуменное лицо. Он был болезненно бледен, а кожа вокруг глаз казалась красной и припухшей. Его тонкие пальцы судорожно цеплялись за собственные плечи, казалось, он сам пытается унять волнение. — Что, впервые видишь такую образину? — хрипло хохотнул он. — Эрик, — твердо начала Даэ, доставая очки из корзины. — Вы что же, плакали?       Какая-то судорога пробежала по его лицу, на мгновение искривив его в странной гримасе, потом мужчина встрепенулся, запустил пятерню в остатки волос и оттянул их. — Кристина знает, что Эрик становится жалким и беспомощным, когда дело касается нее.       Ну и как ей спросить его о таком? Кристина хорошо помнила ту роковую ночь, когда ей открылось необычное лицо ее хозяина. Эрик едва не умер от отчаяния, проклинал себя, бился безобразной головой о пол. Может ли она снова обидеть его своими подозрениями? — Пожалуйста, давайте поговорим. Я хочу кое-что спросить у вас.       Ничего не сказав, Эрик жестом указал на двери гостиной. У самого входа он внезапно пошатнулся, словно силы оставили его, но на ногах удержался. — Не беспокойтесь за меня, милая девочка, я просто устал, — мягко сказал он, подбежавшей к нему Кристине.       В гостиной было удивительно чисто, намного чище, чем Даэ оставляла эту комнату утром. Стулья были задвинуты, портьеры аккуратно откинуты, на столе ни одной крошки, никакой посуды, и ни грамма пыли. — Вы делали уборку? — Надеюсь, хозяину это не воспрещается? — откликнулся мужчина из дальнего конца комнаты.       Кристина присела на край дивана. — Только не там! — вскричал Эрик, подрываясь с места и бросаясь к девушке.       Даэ испуганно отскочила к другой стороне дивана, не понимая внезапного безумия мужчины. — Там… Грязно, — смущенно сказал он, прокашлявшись, и прикрыл названое место персидской подушкой.       Кристина покачала головой. Зачем он так ее пугает? У нее и так не осталось никакой смелости на серьезный разговор. — Итак, о чем вы хотели говорить со мной? — Эрик обернулся к девушке, складывая руки на груди.       Силы как-то разом покинули девушку, она не знала как начать, как сформулировать вопрос, хотя он вертелся в ее голове почти с начала пикника. Когда она заходила в дом, она знала что скажет. Но теперь… Видя перед собой дрожащего Эрика, глядящего на нее забитым зверем, она не знала, как подступиться. Может быть… Может правда и не нужна вовсе? Пусть Ангел Музыки останется приятным счастливым событием в ее жизни, пусть так и будет ожившей сказкой ее отца…       Нет, нельзя забыть об этом, об этом невозможно молчать. Что если она и правда столь же наивна и глупа, как сказал Равель? Как она будет жить с ложью? — Эрик, скажите… — секундное замешательство сменилось неожиданной твердостью. — Скажите, Ангел Музыки… Это ведь вы, да?       Невероятное облегчение накатило на девушку волной. Самое страшное позади, вопрос уже прогремел в воздухе.       Она старалась смотреть на Эрика прямо, со всей решительностью, на какую была способна в данной ситуации, ни капельки не выдавая своего волнения и слез, которые очень просились. Но что-то определенно изменилось. Кристина больше не чувствовала себя маленькой и беззащитной, она не боялась Эрика и его реакции. Если Эрик виноват… Лучше выяснить это сейчас, не дать ему возможность увернуться от ответа.       В комнате стояла гробовая тишина. Эрик, до этого подававший хоть какие-то признаки жизни, замер на месте и словно бы не дышал… В этот момент он как никогда напоминал Смерть. Его бледное, желтоватое лицо сделалось белым, как алтарное покрывало, глаза, глубоко впадавшие в череп, совсем пропали из виду, остались только две черные дыры.       В мире погасли все звуки, а стук часов с маятником Кристине заменяло ее собственное сердце. — Кристина… — сорвалось с его губ обреченное, и Эрик, заламывая руки, быстро приблизился к ней.       Его высокая долговязая фигура, его темные редеющие волосы, его изможденное уродливое лицо, его вкрадчивый голос… Она знала этого человека, но, к сожалению, не так хорошо, как нужно. Голос… Как же она раньше не замечала? Гипнотический голос Эрика воздействовал на нее подчас также, как голос Ангела. Только звучал несколько иначе…       Даэ не шарахнулась в сторону, когда мужчина оказался подле нее и внезапно рухнул на колени, но она и не бросилась его успокаивать, хотя сердце ее сжалось от боли до размеров бутона розы. Невероятно колючей розы. — Кр-крис-тина, — явно пытаясь взять себя в руки, c шипением выдал Эрик.       Его всего колотила дрожь, прямо как в ту роковую ночь. Ангел… И это ее Ангел Музыки. Этот человек, в котором соединяется злое, жестокое, с добрым и милосердным. Ее Ангел — человек, который добился ее согласия угрозами и шантажом. Он пугал ее до полусмерти, но в то же время… Это был Эрик, который самоотверженно ухаживал за ней все эти месяцы, который пленял ее воображение своими талантами и изысканными комплиментами. Он бывал груб и тиранист, но также он был чрезвычайно обходителен и заботлив. И он ее любил… Любил до безумия — это проявлялось не только в его бешеной ревности и истериках, случавшихся, если они с Кристиной ругались. Эрик касался Даэ уважительно и трепетно, как если бы она была величайшей драгоценностью на планете. Он мог сколько угодно спорить, но всегда прислушивался к ее желаниям. Он был готов положить к ее ногам целый мир, увиваться за ней, как пес, ради одного ласкового слова. И, оказалось, этот трогательный человек учил ее музыке, помогал ей во всех трудностях, утешал и поддерживал. И она… Кристина прислушалась к себе. Впервые за все время она совершенно ясно поняла, она любит его, несмотря на все его странности и ужасы. Она его любит и никогда не сможет расстаться с этим чувством. — Откуда… Откуда Вам известно… — захрипел он, цепляясь тонкими пальцами за ее тяжелые юбки. — Эрик сделал все, продумал каждую мелочь…       Кристина задрожала: — Это не важно… Значит, это правда. Вы притворялись все это время? И это вы учили меня музыке, вы играли мне на скрипке…       Чувства любви и ужаса смешались в ней, и Кристина пошатнулась.       В золотых глазах на мгновение отразилась боль, такая страшная и сильная, что Кристина отпрянула назад, испугавшись. Эрик снова протянул к ней трясущиеся руки, и этот униженный жест придал ей храбрости, она дала ему свою ладонь.       Мужчина тотчас жадно припал к ее руке ледяными мертвыми губами. — Эрик обманул Кристину, воспользовался ее доверчивостью и наивностью. Но Эрик не специально. Эрик не хотел ничего плохого. Ему только хотелось быть рядом и помогать Кристине. Она была так одинока и печальна, ей был нужен друг. О нет, о нет! В этом мире мне не будет прощения. Жалкий пес, мерзкое отродье. Родители должны были умертвить его, когда он сделал первый вдох, но это ничего… Он сильнее их, и он сможет сделать это сам. Но Кристина… Ласковая глупышка не должна смотреть на это. Скорее! Скорее! Принесите мне кинжал. Кровь никогда не должна была струиться по этим венам. — Эрик! — взвизгнула Кристина, обещания Эрика убить себя вселили в нее смертельный ужас.       Она снова ощутила себя там, на заупокойной мессе, потерянной и брошенной девочкой, без места и тепла в сердце. Без единой надежды. Эрик не поступит так с ней, нет, она не даст ему убить себя. Сколько лет он влачил свое существование, надеясь, что когда-нибудь… что-то изменится. Он не может закончить так. Все должно измениться. — Не смейте говорить такие вещи, это грешно. Господи, как это грешно!       Кристина схватила его за руки и сжала с неожиданной для такой хрупкой девушки силой. — Эрик не может жить, зная, что Кристина его ненавидит.       Его судорожные рыдания и стоны эхом отдавались в ее сознании, он хватал ртом воздух, задыхаясь, цеплялся за нее, как беспомощный котенок. Из отверстий глаз и носа текло, Эрик больше не старался прикрыть лицо, повиснув на Кристине с видом человека, которому больше незачем жить. — Сжальтесь над Эриком, сжальтесь, мне больно. Сделайте что-нибудь, чтобы Эрику не было так больно.       Сколько всего в жизни вытерпел этот человек. Но переживать все муки ада на земле его заставила собственная ложь, глупый обман, никому не навредивший.       Кристина, не сразу совладавшая с собой, наконец, очнулась от оцепенения. Ее саму душили слезы, но она выпрямилась и, призывая все свое мужество, все свои христианские добродетели, заговорила звенящим от напряжения голосом: — Оставьте это, Эрик, пожалуйста. Я не сержусь на вас. Вы огорчили меня своим обманом, но… Вы не сделали мне ничего дурного. Напротив, вы были мне добрым и верным другом, когда я в нем так нуждалась. Вы поддерживали меня, не давали мне опустить руки, и… — она всхлипнула. — Я во век буду вам признательна за это. А вы… Вы и сами достаточно себя наказали: запретили мне общаться с мужчинами, и потом сами же получили отказ.       Эрик, кажется, силился что-то сказать, но слова никак не желали выходить из его безгубого рта. Кристина опустилась рядом с ним на колени и трепетно прижала его голову к своей груди. Совсем недавно он так прижимал ее к своей, пытаясь заглушить боль от ее утраты.       Теплое мрачное чувство разлилось по ее жилам, когда Эрик обхватил ее тонкую талию своими сильными руками и сжал что есть силы. Девушка бережно утирала его слезы платочком, который совсем недавно расшила васильками. — Я грешник, Кристина, и я не заслуживаю твоего прощения, — прошептал он ей на ухо. — Но ты ангел, настоящий ангел. Небеса послали мне тебя, чтобы я мог возвратиться к добру. Я навеки раб твой, я тебя люблю. Только прикажи, я сделаю все, что попросит Кристина…       Его слова снова были спутаны и сбивчивы, как и всякий раз, когда он волновался… Эрик не заканчивал одно предложение, сразу начинал другое, боясь, что Кристина — его чудесное видение в этом царстве мрака, растворится, исчезнет эфемерной дымкой сквозь его костлявые пальцы. — Поднимитесь, — попросила она ласково, и Эрик послушно вскочил на ноги, тут же вырастая над маленькой девушкой грозной тенью.       Лицо его приняло какое-то рассеянное испуганное детское выражение, а в глазах, загоревшихся новой безумной страстью, плескался восторг. — Кристина, моя маленькая Кристина… Будьте моей, умоляю вас. О, позвольте мне быть вашим верным рабом.       Все еще влажное от слез личико Кристины смущенно покраснело. — Эрик, мне не нужно ваше раболепие, просто… Прошу вас, не лгите мне. Я знаю, с вашим характером воевать бесполезно, но с ложью ведь можно бороться. — Все что угодно, ради Кристины. Эрик сделает все, что может, пока он проживает свою жалкую жизнь. — Ну какая же она жалкая? — Даэ взяла его правую руку в свои мягкие теплые ладони. — Поглядите вокруг, сколько у вас друзей. И это все, несмотря на ваш несносный задиристый характер.       Эрик, понемногу начавший отходить от недавней своей истерики, обвел ехидным взглядом комнату. — Не вижу ни одного, кроме вас, мадемуазель. — А как же Жан? Он с вами уже много лет, терпит все ваши выходки, помогает вам. — Я ему плачу, — хмыкнул Эрик. — Он считает вас своим братом. А кроме Жана — моя матушка. Вы очень ей понравились, и она называет вас не иначе как «наш добрый друг». И даже Равель… — Что этот сопляк? — в груди Эрика что-то возмущенно заклокотало. — Знаете, он очень хорошо о вас отзывался, — Кристина ухмыльнулась. — Поэтому, будьте с ним повежливее.       Мужчина прижал ладонь к сердцу с ужасно самодовольным видом, и Кристина покачала головой. Только что обещал слушаться всех ее просьб, и уже лукавит. Но, видимо, такова природа Эрика — ревновать, раздражаться и язвить, и удержать его в узде никому не по силам.       Кристина собралась было уйти. Воцарилось неловкое молчание, Эрик сверлил ее выжидающим взглядом, и она надеялась скрыться в кухне за помощью Жану, но тут мужчина снова заговорил, причем так бодро и жизнерадостно, как будто две минуты назад не грозился убить себя. — Кристина… Я подумал, — радость в его голосе тут же сменилась мальчишеской робостью. — Раз все вскрылось, теперь… Мы можем продолжить наши уроки?       Сердце девушки гулко ударилось о ребра и упало. Она оттянула ставший тесным кружевной черный воротничок и слабым голосом сказала: — Я не пою больше.       Она хотела добавить что-то про отца, про то, что не сможет больше думать о музыке, потому что уже само слово, которое когда-то возносило ее до небес, теперь приносило одни муки.       Эрик театрально возвел глаза к потолку. — Глупости, не отказывайтесь от своего таланта из-за земных бед. Кристина, не разочаровывайте меня, я думал, вы знаете, что музыка обладает целительным свойством, и лечит людские души.       Он хлопнул в ладоши. — Решено, завтра приступим. Будем заниматься час утром и час вечером. Так мы быстро и эффективно добьемся лучшего результата. Я все еще надеюсь спеть с вами дуэтом, а вы все: «Эрик, забудьте, я не пою больше», — передразнил он.       Опешившей Кристине осталось только возмущенно смотреть вслед удаляющемуся мужчине.