День подходил к концу, но проказливое солнце еще протягивало свои лучи к земле, заливая все вокруг жарким золотым светом. Август словно пытался выжать из себя остатки душного тепла перед наступлением осени, чтобы не оставлять ничего на зиму. Обитатели поместья, как могли, старались справляться с забавами погоды.
Кристина и Жан по большей части проводили время в саду, в самых затененных его уголках, и занимались розами, которых, благодаря их стараниям, стало не счесть. Вставали на заре, чтобы насладиться прохладными часами, когда вся природа просыпается. К большому неудовольствию Эрика, ребятишки из деревни часто спускались с холма, чтобы поглядеть на дивный сказочный сад. Они останавливались на тропинке, не смея подходить ближе к воротам, и уж точно не смея перелезать через витиеватую ограду.
Как-то раз, в залитый солнцем полдень, когда все живое стремилось поскорее убраться куда-нибудь с улицы, чтобы спастись от изнуряющей жары, Кристина тоже засобиралась, намереваясь переждать самые жаркие часы дома, за шитьем или музицируя, если Эрик будет свободен, чтобы провести с ней урок. В тот самый момент, когда она поднималась из зарослей роз, ее заметили деревенские дети, и маленькая светловолосая девушка в изящном черном платье с черным фартучком, вся украшенная полевыми цветами (теми, что в саду Жана считались сорняками), произвела на них поистине сказочное впечатление. С тех пор они часто прибегали посмотреть не только на розы, но и поздороваться с «Принцессой Феей», как они называли Кристину, послушать ее пение или сказки, которыми Даэ щедро делилась. Когда-то она сама была такой маленькой крестьянской девочкой, жадной до сказок и народных напевов. Иногда, когда погода становилась особенно несносной, Кристина выносила ребятишкам лимонад, который Жан делал в большом количестве.
Эрик по большей части прятался у себя на чердаке, в кошмарной комнате с гробом, и без конца сочинял, радуя обитателей поместья и всех его гостей музыкой. Не страшными громоподобными звуками, исполненными драматизма и боли, а нежными, по-летнему теплыми мелодиями. Дети спрашивали Кристину об этой музыке и о том, откуда она берется, на что Даэ, загадочно улыбаясь, отвечала:
— Это Ангел Музыки спустился к нам, уж очень ему нравится наша веселая компания.
Сам Ангел Музыки терпеть не мог шумные сборища, компании, поэтому на улицу не высовывался ровно до тех пор, пока крестьянские дети не возвращались к своим родителям. Хёнке, боящийся детей, как воды, проводил все больше времени на костлявых коленях своего недавнего соперника за внимание Кристины, и только изредка, как будто специально, чтобы напомнить о своем превосходстве, проходился по клавишам инструмента или начинал грызть крышку гроба, раздражая Эрика и отвлекая его от работы.
Одним из жарких вечеров в конце августа, Эрик все же выполз наружу, и устроился в тени дома, куда перетащил садовый стол. Он привык к тому, что даже в самый душный день, он чувствует себя вполне сносно — то ли дело было в закалке, ведь в прошлом он довольно долгое время прожил в жарких странах, то ли весь секрет заключался в том, что его тело всегда, независимо от погоды, оставалось ледяным… Но тем вечером ему неожиданно стало невыносимо плохо. Он сильно потел — рубашка, пиджак промокли насквозь, лицо под черной маской стало невыносимо липким, и дышать было так трудно… Эрик хотел найти Кристину, она бы точно смогла помочь ему, она всегда знала, что делать. Но Кристина подвязывала розу, разбитую летней грозой, и мужчина не посмел отвлекать прекрасную фею от ее занятия. Вместо этого он взял забытую девушкой на столе вышивку и от скуки принялся работать над ней, попутно исправляя неловкие узелки, сделанные хозяйкой. Ему не впервой терпеть какие бы то ни было неудобства. Вышивание цветочков оказалось таким увлекательным занятием, что Эрик не заметил, в какой момент на стул рядом с ним опустилось самое прелестное создание на свете.
— Вы, наконец, решились проветриться? — спросил звонкий голосок из-за его плеча.
Эрик дернулся, едва не выронив рукоделие, и смущенно ответил, поправляя маску, с нарисованными на ней белыми слезами:
— Я искал вас, ждал, когда вы освободитесь.
Голос его звучал непривычно хрипло и слабо, и Кристина тут же озабоченно нахмурилась, поднялась на ноги, отряхнула рабочее платье от земли и встала перед Эриком, забирая у него из рук вышивку.
Его лицо вдруг оказалось напротив ее груди, где билось чистое девичье сердце, и он, в отличие от Кристины, заметил всю неловкость этого положения. От такой близости у Эрика закружилась голова, и пересохло во рту.
— Вы неважно выглядите, друг мой, — взволнованно сказала Кристина, откладывая рукоделие в сторону. — Я принесу воды, никуда не уходите.
Она вернулась через несколько минут с садовым жестяным подносом, на котором стоял кувшин с освежающим прохладным питьем, пустые граненые стаканы, тарелочка с какими-то лакомствами, несколько темно-янтарных флакончиков, миска с водой и сухая тряпица. Пока Кристина возилась с этими предметами, что-то переставляя, открывая и закрывая, Эрик не мог отвести взгляд от ее хрупкой фигурки. Любовь сильной рукой сжимала его измученное сердце.
Забота Кристины будила в нем такую нестерпимую нежность, что он едва удерживался от того, чтобы не замурлыкать. Иногда он завидовал Хёнке, который мог устроиться на девичьих коленях и бесконечно мурчать, не скрывая того, как ему приятны ласки. Эрику тоже хотелось петь о любви, хотелось ухаживать за Кристиной, как ухаживает всякий влюбленный мужчина. Но разве он мог переступить черту? Смерть Густава Даэ обозначила такую четкую грань между Эриком и Кристиной, что мужчина боялся лишний раз коснуться девушки. Ему смутно представлялось будущее, когда Даэ и ее матушка снимут траур по скрипачу, и в этом будущем он по-прежнему не знал, как снова заговорить с возлюбленной о чувствах.
— Снимайте с себя это безобразие, — потребовала Кристина строгим голосом. — Вы бы еще свое зимнее пальто надели, в такую-то жару.
Эрик с его подчас детским поведением, несказанно раздражал. Кристина все время без устали возмущалась, как можно настолько беспечно относиться к собственному телу и здоровью. Но все ее старания пропадали втуне, потому что Эрик был невероятно капризным, своенравным человеком, еще и легко вспыхивающим.
Вот и теперь он даже не шелохнулся, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания.
— Какой же вы упертый, — воскликнула девушка, сдергивая с мужчины маску одним ловким движением.
Под ней оказалась другая маска, простая черная. Кристина устало и обреченно вздохнула.
— Верните! — рассердился Эрик, хватая девушку за руку, в которой она держала его маску.
— Вот еще. И другую снимайте.
Эта неравная борьба могла длиться очень долго, однако исход решил Хёнке, выбравшийся из кустов очень во время, когда Эрик из всех сил пытался разжать руку Кристины. Не мудрствуя лукаво, Хёнке, быстро взобрался по штанине Эрика и укусил его за локоть, решив, что раз хозяйка пищит, стало быть, ее обижает этот странный человек.
— Черт бы побрал этого кота! Кристина, вы умеете притягивать невыносимых созданий, — обижено фыркнул Эрик, и Кристина, вскинув брови, выразительно посмотрела на него. — Глупости, я не такой уж невыносимый. Во всяком случае, поприятнее всяких мельников.
— Успокойтесь, — Кристина ласково погладила его по голове, и осторожно сняла парик вместе с маской.
Несколько долгих секунд она внимательно, стараясь сдерживать беспокойство, смотрела на изможденное, покрытое испариной лицо Эрика, в его глубоко запавшие глаза, темные круги под которыми стали еще чернее. В некоторых местах на бугристой коже появилось раздражение — не иначе как последствия долгого ношения маски.
— Опять вы себя доводите, — вздохнула она, отворачиваясь.
— Кристина, простите… — только бы она снова не плакала, только бы не расстраивалась, когда относительное спокойствие вернулось в поместье.
— Снимите, пожалуйста, пиджак, — попросила Кристина сдержанно, вновь приближаясь к мужчине, на сей раз с тряпицей, — Эрик, прошу, вам же жарко. Еще немного и вас ждет тепловой удар.
Эрик, проворчав что-то нечленораздельное, стал медленно расстегивать пуговицы пиджака.
— Вам скоро полегчает, — пообещала Кристина, опуская на затылок мужчины прохладную ладонь.
Она окунула тряпицу в миску с жидкостью, которая после ее манипуляций с флаконами, приобрела желтоватый оттенок, слабо выжала ткань и быстро провела ей по щеке, изможденного летним зноем мужчины.
— Кристина… — прошептал Эрик, прикрывая глаза.
— Так лучше? — спросила она, прекрасно зная, что ответа не получит.
Эрик с трудом боролся со своими эмоциями, как маленький ребенок, пытающийся казаться очень взрослым, достаточно большим, чтобы самому решать, когда ему ложиться спать и сколько конфет съедать за раз. Все его усилия пропадали втуне, ведь разве возможно сидеть с абсолютным безразличием на лице, когда тебя так касается любимая девушка. Красивое небесное создание, не боящееся быть оскверненным простым прикосновением к уродливому демону.
Она смочила его лоб этой освежающей, пахнущей травами, жидкостью, ее чуткие пальцы заботливо отодвигали мокрые пряди темных волос, прилипавшие то там, то тут к изможденному желтоватому лицу. Протерла и напряженную шею, слегка массируя — Эрик всегда сидел за работой, согнувшись в три погибели, от чего у него постоянно болела спина. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, но Даэ не решилась воспользоваться этим и спуститься тряпицей к выпирающим острым ключицам мужчины. Раньше она бы сделала это не задумываясь, в качестве жеста милосердия, заботы о ближнем, но не теперь… После всего, что случилось с ней, после всего, что было сказано и сделано, этот жест будет расценен Эриком неправильно, не так, как ей хотелось бы, и это только усложнит их и без того трудную жизнь.
Эрик, старавшийся держать губы плотно сомкнутыми, что бы ни дай Бог ни один стон не сорвался с них, выдержал испытание достойно, и даже смог расслабиться в какой-то момент, не опасаясь предательства собственного тела. Для него простые человеческие прикосновения значили нечто иное, чем для обычных людей, выросших в любви и заботе. За Кристиной, которая держала в своих маленьких руках его истекающее кровью сердце, он был готов волочиться, как преданный пес за хозяином, даже если она вдруг однажды решит поколотить его палкой. Ведь она не боится касаться его лица, не отворачивается, а сколько ласковых слов она ему говорила… Эрик помнил каждое, и бережно хранил глубоко в душе.
— Кристина… — прошептал он, опуская свою ладонь поверх девичьей ладошки, на мгновение замершей на его впалой щеке. — Так хорошо…
Он прикрыл, слезящиеся от удовольствия золотистые глаза, и шумно втянул воздух отсутствующим носом.
— Вам нужно почаще бывать на воздухе, — хриплым от напряжения голосом отозвалась Кристина, погладив мужчину по голове свободной рукой. — В полдень слишком жарко, но можно же гулять утром и после обеда. Иначе вы так пропустите все на свете.
— О, я видел из своего окна, как вы возитесь с этой ребятней, — промурлыкал Эрик, щурясь.
— Разве вам не хотелось бы проводить больше времени со мной?
— Кристина, хитрое вы дитя, знаете на что надавить, чтобы заставить меня выполнить любую вашу просьбу, — откликнулся мужчина весело.
— И вовсе я не хитрая, — возмутилась девушка, отнимая у него свои руки. — Просто я очень беспокоюсь за вас. Нельзя же все время сидеть за работой, не есть, не пить, не спать, совсем как…
— Как живой мертвец? — закончил за нее Эрик, распахнув глаза.
— Я этого не говорила, — Кристина закусила губу.
— Но подумали.
— Эрик, — рассердилась Кристина, и в глазах ее засверкал лёд. — Вы ведете себя, как ребенок.
— Я просто люблю вас, — под пристальным взглядом девушки, его голос внезапно оборвался, и от этой паузы ему сделалось болезненно неловко, ведь он не собирался смущать свою подопечную этими словами, — я просто люблю вас дразнить.
Кристина почувствовала, как к ней снова вернулось дыхание, застрявшее где-то в горле. Однако вместе с облегчением пришло и разочарование. Она не пыталась бороться со своими чувствами, но старалась не думать о них, пока не пришло время. Но подобные неловкие моменты были самым настоящим мучением, когда проверялась ее стойкость, ее сила духа.
Убрав со стола тряпку, миску, пустые флаконы из-под масел, Кристина разлила по стаканам лимонад. С напускной строгостью она заставила Эрика выпить стакан до дна, и только тогда, сама, с усталым вздохом, опустилась на стул, позволяя себе немного расслабиться после долгой изнурительной работы в саду.
Несмотря на усталость и духоту, настроение у Кристины было хорошим. Действительно хорошим, без всяких «но». Наверное, впервые за долгое время она почувствовала себя свободной от горестей и боли. Надолго ли? Она не знала, но наслаждалась этим затишьем. Старалась запомнить каждую секунду этого робкого эфемерного счастья, чтобы потом, в минуты грусти, вспоминать.
Эрик смущенно притих рядом, уставившись в свой стакан. Сердце Кристины сжалось от нежности к мужчине. Не часто ей доводилось видеть его таким трогательным.
— Может быть, нам завести курочек? — мечтательно предложила она, снимая соломенную шляпку, украшенную лебедой. — Были бы у нас свои яйца.
— И стану я фермером, — откликнулся мужчина сварливо. — Кем Эрик только не был: живым мертвецом, фокусником, музыкантом, чревовещателем, архитектором, инженером, даже пиратом. Но в конце своей жизни он решил заделаться фермером, завел куриц, свиней и коров.
Кристина легонько стукнула его в костлявое плечо, вздохнув — эта его трогательность обычно не задерживалась с ним надолго, уступая место ворчливости.
— О каком конце жизни вы изволите говорить, сударь? Вы будете жить еще очень и очень долго, и счастливо.
Она обратила к нему свои голубые лучезарные глаза, сверкающие одной только добротой, без всяких слез. И Эрик поверил ей. Первый раз в жизни он настолько сильно поверил кому-то, забыв о том, как глубоко обманывал его прежде целый мир.
Они полакомились яблоками, которые некоторое время назад Кристина нашла по пути в деревню, у лесной яблони. Вкус у них был кисловатый и терпкий — иными словами, необычный. Покупные яблоки, пусть они и считались лакомством, не производили на Кристину никакого впечатления, то ли дело лесные, дикие плоды, взращенные солнцем и ветрами, вскормленные дождевой водой.
— Давайте сходим на конюшню, — предложил Эрик, как только он расправился с львиной долей фруктов.
Кристина заметила, как он раскладывает по карманам оставшиеся яблоки, и радостно улыбнулась.
— Будем кормить лошадок? — она вскочила на ноги.
— Мучает меня совесть, — угрюмо ответил мужчина, — я привез этих восточных красавиц сюда из собственного эгоизма и любви ко всему красивому и дорогому. Но я не уделяю должного внимания им, это не правильно. Лошади не должны простаивать на конюшне. Они не вещи, а живые существа, им наверняка тоже хочется погулять, посмотреть на эти ваши розы, на бабочек и стрекоз…
— Эрик…
Кристина не могла справиться с удивлением. Ей и самой было жалко Перузу и Беневшу, ведь все их прогулки состояли из одной-двух поездок в неделю в город, за продуктами, и, иногда, Жан, когда у него не болело колено, выводил их на поле. Кристина тайком часто сбегала из сада и приходила на конюшню, проведать любимиц Эрика, покормить, напоить. Чем больше времени она проводила с ними, тем меньше становился ее страх перед этими непредсказуемыми созданиями.
Но подобное отношение было неожиданным для Эрика. Кристина знала, что он обожает своих лошадей, он сам исправно ухаживал за ними, но вслух он никогда не выказывал своих волнений. Его не мучила совесть, когда он раз за разом грозился вздернуть, четвертовать, утопить, расчленить Равеля, но он страдал от мысли, что его питомицы прозябают в конюшне без какого-либо занятия.
— Давайте завтра съездим в Париж, прогуляемся, а вы заглянете к вашей матушке. В конце концов, молодой душе нужны новые впечатления. Какая вам польза от постоянного прозябания в куче грязи и сорняков, — разошелся Эрик.
Он уводил Кристину за дом, по маленькой, скрытой от посторонних глаз, тропинке, пролегающей через заросли плюща, покрывавшего весь задний фасад поместья.
— Пройдем по магазинам, выберете себе что хотите. Я покажу вам город, то, что вы не видели или то, на что по юности своих лет, не обращали внимание.
С каждой секундой воодушевление Эрика возрастало. Его глаза горели восторгом, точно такой восторг Кристина видела, когда к мужчине приходило вдохновение, и он погружался в свои музыкальные сочинения.
— Месье, я не думаю, что… — робко начала она, сжав край своей юбки из жесткой черной ткани.
— Я знаю, вы носите траур, — перебил Эрик, взглянув на девушку, — но, поверьте, простая прогулка никак этому не повредит, и никто вас не осудит. А вашей матушке будет приятно увидеть вас. Вечером заедем в Оперу, будут давать «Иудейку».
Он быстро снял замок с огромной двери, ведущей в конюшню, и изнутри сразу же раздалось радостное ржание и какая-то возня.
Кристина задрожала, чувствуя, как в сердце зарождается уже знакомая и такая привычная боль. Не стоило Эрику поднимать эту тему… Зачем он? Она только-только начала приходить в себя, хоть как-то жить.
— Месье, это слишком. Я не могу идти в Оперу, я… — она ухватила его за рукав рубашки, и настойчиво посмотрела в глаза. — Я не могу.
— Кристина, ваш отец был бы против вашего музыкального воздержания. Это не только развлечение, но ведь и учеба тоже. Считайте, это будет частью наших уроков. Ну а если будете отпираться, я вас на руках понесу. Проходите.
Он пропустил ее мимо себя в конюшню.
— К тому же, вы выезжали на пикник. Не вижу причины, по которой вы не можете скромно провести время со мной, тем более что моя ложа весьма и весьма тихое место. И поверьте, Галеви — далеко не то же самое, что и Моцарт, коего было бы постыдно слушать в данный момент.
Отпираться было бессмысленно, Кристина это хорошо понимала. Что бы она ни сказала, Эрик назовет тысячу и один аргумент против. Она всегда воспринимала оперу, как развлечение, хоть и понимала, что люди, прикладывающие руку к постановке каждого спектакля, трудятся в поте лица. Но Эрик прав… Может пора пересмотреть свое отношение, все же она теперь учится музыке профессионально? Липкие, неприятные сомнения терзали Кристину, как она ни старалась убедить себя в верности одной из точек зрения. Ни одна не казалась абсолютно верной.
— Эрик… — начала она осторожно, отводя взгляд. — Вы, правда, считаете, что это ничего страшного?
Мужчина отозвался не сразу. Когда Эрик занимался важным ответственным делом, он мог игнорировать вопрос часами, и потом, когда обитатели поместья благополучно забывали о своих просьбах, давать внезапный ответ.
Только когда он вывел на улицу Кристину и обеих лошадей, он сказал, передавая девушке повод Перузы:
— Конечно, ничего страшного. Никто кроме вас не может судить вашем горе. Условности приемлемы только в светском обществе, но мы с вами не являемся его частью, так что… Давайте, я теперь покажу вам, как вести лошадь. Перуза, конечно, хорошая девочка и не станет вести себя плохо, но правила одинаковы для всех лошадей.
Эрик, бросив выразительный взгляд на Беневшу, жевавшую рюши на рукавах его рубашки, он смущенно прокашлялся, и обратился к Кристине:
— Повод вы должны держать правой рукой вблизи подбородка лошади, находясь у ее левого плеча, да смотрите, чтобы она не наступила вам на ногу.
Кристина, как послушная ученица, выполняла все его указания, правда несколько нервно, робко, потому что перед ней все же был не котенок, а огромное, сильное животное, пускай и такое дружелюбное и спокойное, как Перуза.
— Конец повода соберите, он не должен волочиться у вас по земле, иначе вы непременно споткнетесь, я вас знаю. Возьмите его в левую руку. Молодец, девочка.
Последняя фраза была обращена к Перузе, которая, забавно шевеля ушами, с интересом наблюдала за попытками Кристины действовать правильно. Эрик, потрепав лошадь по загривку, шепнул ей на ухо:
— После прогулки, покатаешь Кристину немного?
Перуза качнула головой и заржала, радуясь, что хозяин, наконец, уделяет ей внимание. Испуганная резким громким звуком и движением сбоку, Кристина было дернулась в сторону, но была остановлена тяжелой рукой Эрика.
— Я смотрю, вы любите опасность, — ядовито заметил он, слегка встряхивая девушку. — Что бы ни случилось, держите себя в руках, не то покалечитесь.
И она держала себя в руках до конца прогулки.
Они обошли кругом поле, лежащее у подножия холма, за которым располагалась деревня. Осмотрели все травы и цветы, которые Жан ревностно вытравливал из своего сада. Беседа обо всем и ни о чем так увлекла их обоих, что они надолго остановились возле рощицы, лишь бы не прерываться, лишь бы продолжать кормить души друг друга ничего не значащими словами. В царившей вокруг тишине явственно слышалось жужжание, отправляющихся по своим домам насекомых. Все замерло в полном безветрии, и, казалось, ничего не дышало в столь удушающей духоте. Благо, солнце, не желавшее покидать небосвод, затянули сероватые облака. Небольшое, но все же облегчение.
Когда вдалеке показалась фигура Жана, вышедшего искать пропавших, Эрик отвязал лошадей, и процессия медленно двинулась к дому, постоянно останавливаясь, чтобы Кристина могла собрать в свой букетик понравившиеся цветы. На несколько минут они задержались у небольшой горки, где Даэ нашла в траве несколько кустиков земляники со спелыми ягодами, именно тогда их настиг проливной дождь, ударивший одним сильным потоком без какого-либо вступления.
— Иронично, но теперь, пожалуйста, ступайте медленнее, я не хочу вылавливать вас из лужи. Хотя, без сомнения, вы были бы самой прекрасной русалкой из всех, — громко объявил Эрик, пытаясь перекричать шум дождя.
По раскисшей от воды земле, они шлепали молча до самой конюшни, потому что дождь затекал в глаза, рот. Одежда вымокла до нитки, и превратилась в бесполезные холодные тряпки, липнущие к телу. Кристина болезненно морщилась всякий раз, когда колючая ткань платья касалась ее шеи.
— Быстрее внутрь, — поторопил Эрик, то ли лошадей, которых он спустил у входа, то ли замешкавшуюся у куста шиповника Кристину.
Перуза и Беневша, подчиняясь воле хозяина, сами вернулись в стойла, и недовольно фыркая друг на дружку, принялись за питье.
Кристина думала дождаться Эрика и заодно переждать дождь, все же, в конюшне было заметно теплее, чем на улице. У выхода стоял старый грубо сколоченный шкаф, на его нижней полке, до которой Кристина дотягивалась, она разложила свои маленькие драгоценности — немного земляники, шиповник и симпатичный букетик из ромашек, колокольчиков и васильков, который она собиралась поставить за стол к ужину.
Эти и подобные мелочи напоминали ей о том, откуда она пришла — из деревни, из крестьянской семьи. С таких вот находок начинались все ее приключения в детстве, и все самые удивительные истории, которые рассказывал ей отец. Ведь у всякого цветка, у всякого гриба, кустика ягод, дерева, есть своя крохотная защитница — фея, а иногда целое семейство фей, но не каждому человеку они готовы показаться. О, сколько чудесных дней и иногда, когда ей удавалось побороть страх перед темнотой, ночей, Кристина провела в поисках фей. Впервые с зимы она безболезненно, с какой-то трепетной любовью переживала эти детские воспоминания. Отец рассказывал ей и об эльфах, которые живут в лесу, и которых нужно остерегаться, потому что дыхание эльфа наводит порчу, и о подземных жителях, людях-тенях, о которых нельзя говорить вслух, и о горбатых троллях, и лесовицах.
Кристина повернулась к распахнутой настежь двери, где безжалостно хлестал ливень, и посмотрела в сторону рощицы. Тоненькие стволы деревьев от воды, а еще от близорукости, сливались в одно темное пятно. Даэ поежилась, ощущая эту значительную разницу, между теплой, освещенной керосиновым фонарем конюшней, и остывшей улицей.
— И что это тут у нас? Активно зарабатываете себе простуду? — раздалось сварливое над ее головой, и тут же на глаза Кристины опустился темный занавес, а продрогшее тело окутало невыносимое тепло. — Хорошо, что Эрик всегда следит за всем, и припас здесь несколько одеял.
Ее растерли, прямо так, в одеяле, а затем мужчина снял его с ее головы, но только с тем, чтобы поудобнее закутать девушку.
— Разве можно быть такой беспечной? — спросил он, подводя девушку к высоченной табуретке, такого мощного вида, словно ей довелось перенести несколько войн и Великую Французскую Революцию прежде, чем она очутилась во владениях Эрика.
— Я просто ждала вас, — сказала Кристина рассеяно, из-за тепла, заботы, она начала погружаться в какое-то невообразимое ощущение тихого счастья, от которого хотелось плакать.
— О, ждали Эрика… — взволнованно прошептал Эрик, опускаясь на колени перед Кристиной, чтобы закутать девушку поплотнее. — Это очень лестно. Я с превеликой радостью позабочусь о вас.
Видя, как мужчине приятно от ее слов, Даэ не стала говорить ему, что имела ввиду вовсе не это. Промокший, ледяной, Эрик бескорыстно заботился о ней, ухаживал, как за ребенком, и радовался словам, которые даже не относились к этому.
Сердце Кристины пропустило тяжелый болезненный удар, словно оно застряло где-то в грудной клетке от нежности, от любви к этому человеку. Ей захотелось обнять его, скинуть со своих плеч это несчастное одеяло, и закутать в него Эрика, заслужившего, чтобы о нем позаботились тоже, заслужившего хоть кусочек тепла, а лучше сразу все, все, что у нее осталось. Она была готова отдать ему все, что в ней было, если бы это хоть немного его согрело, если бы смогло утолить жажду его демонов, изголодавшихся по любви и простому человеческому отношению.
— Эрик, — мурлыкнула она ласково, опуская ладонь на напряженные мужские плечи.
Ей понравилось смущение, и даже испуг, возникшие в любимых золотистых глазах. Эрик не отшатнулся в сторону только потому, что она держалась за него, и непременно упала бы, случись нечто подобное.
— Эрик, спасибо, — шепнула она ему на ухо, и, в момент, когда ее сердце испуганно замерло, оставила на его бледной сухой щеке поцелуй. — Вы так заботитесь обо мне. Спасибо вам за это.
Наверное, предсказуемая реакция мужчины на этот невинный жест была ожидаема, но Кристина задрожала всем телом, когда Эрик, коротко вскрикнув, как подстреленная птица, упал на кучу сухой травы перед ее ногами. Даэ боялась пошевелиться, не зная, зол ли мужчина или наоборот… В своей белой рубашке, насквозь вымокшей, и облепившей тощее изможденное бледное тело, он казался ярким пятном на фоне сизого, пожухлого сена, заменявшего настил на полу. Кристина могла пересчитать все позвонки на его скрюченном позвоночнике, и даже часть выпирающих ребер.
— Что Кристина наделала?! — закричал Эрик в неистовой ярости, хватая руками сено и прижимая его к себе, как ребенок в минуту отчаяния, прижимает к себе плюшевого друга. — Зачем?
Несколько секунд он бился в страшных конвульсиях, и Кристина испуганно расплакалась, полагая, что он умирает. Затем Эрик беспомощно разрыдался, хватаясь за ноги девушки, обутые в черные ботиночки с грубой шнуровкой.
— Кристина поцеловала Эрика, и теперь Кристина умрет…
Эта фраза звучала так страшно, а лицо мужчины, приподнявшего уродливую голову, исказилось так сильно, что Кристина решила, будто он собирается убить ее за этот поцелуй. Но этот страх растворился сразу, когда Эрик снова разразился слезами, хватаясь за ее юбку.
— Кристина поцеловала смерть. Бедная глупая девочка!
— Эрик, прекратите это, — встрепенувшись, возмутилась Даэ. — Не говорите глупостей, я вовсе не собираюсь умирать. Как-то раз я вас уже целовала, и ничего… Жива-здорова.
— К-к-кристина ц-целовала?.. — мужчина одарил девушку ошеломленным взглядом.
— Да, — строго отозвалась девушка, — хотя, в прочем, вы этого не помните, вы в тот вечер были не в состоянии…
— О… — только и смог выдать Эрик, в ответ на это.
Его, затуманенный чувствами, разум вновь бросил его к ногам возлюбленной, но на сей раз, значительно ближе. Прижавшись телом к ее коленям, Эрик заглянул в глаза Кристины, и, не уловив в них никакой враждебности, он позволил себе снова заплакать, на сей раз тихо, и не от ужаса и охватившего его отчаяния, а от нежности и любви, от неверия в свое счастье. Пусть он не помнит тот поцелуй, пусть он не знал о его существовании до этого момента, но теперь у него есть целых два поцелуя, два касания любимых губ, это он никогда не забудет и не отпустит.
— Эрик так любит Кристину… — прошептал он, опустив лицо на ее юбку.
Кристина, смущенно погладила его по голове.
— Я знаю, — тихо отозвалась она. — Я тоже люблю вас. Так сильно, что мне кажется, я сейчас задохнусь.
Не дожидаясь, когда Эрик снова зайдется рыданиями, Кристина наклонилась и запечатлела еще один легкий поцелуй на его лице, у виска. Погладила по голове и снова поцеловала, в лоб.
Эрик сделал судорожный вдох и схватил девушку за плечи. Из-под его зажмуренных век безостановочно лились слезы, а с безгубого рта срывались стоны и всхлипы.
— Я вас люблю, — повторила Кристина, сама начиная плакать, от счастья, облегчения, наконец наступивших для ее измученной терзаниями души.
Она почувствовала себя свободной. Свободной от тяжелых мыслей, от страшной тайны, от неуверенности. От всего, что сковывало ее последние полгода.
— Нет, нет… — бормотал он. — Вы все врёте… Врете. Вы врёте Эрику!
Он сорвался на крик, на крик полный ненависти и детской обиды. Он словно обезумел от мысли, что Кристина может говорить ему все это только чтобы подразнить его, или еще хуже — из жалости, из жалости к несчастному уроду, увивающемуся у ее ног. Трудно поверить в собственное счастье, которое так сильно жаждал, когда жизнь приносила тебе одни лишь несчастья и горести. Эрик не ждал ничего хорошего, единственная роскошь, которую он мог позволить себе — бесплотные, ничего не значащие мечты. И за них ему часто бывало стыдно. Разве имел он право представлять для себя счастье, счастье быть с Кристиной, целовать ее, называть своей женой, прогуливаться, обнимать, а темными ночами, когда ничто не могло увидеть их, касаться ее?.. Так запретно, и так трепетно. О, как он ненавидел себя за эти мысли, за свое чудовищное воображение, рисовавшее столь соблазнительные прекрасные картины, которым никогда не суждено было сбыться. Его мечты и его счастье обернулись бы главным несчастьем для Кристины. Она никогда не станет его женой, но он все равно не отпустит ее от себя, никогда-никогда. С такими мыслями существовал Эрик до этого рокового дня. До дня, когда Фея Севера сама подписала себе приговор своей наивностью и детским капризным желанием — осчастливить одно несчастное убогое существо подле себя.
— Вовсе я не вру, — отозвалась Кристина, мягко, но настойчиво поворачивая голову мужчины на себя. — Посмотрите на меня, Эрик.
Эрик, с трудом отвлекшись от собственных невыносимых дум, обратил на возлюбленную тяжелый взгляд слезящихся глаз. Губы его дрожали, тело, промерзшее до костей, колотила настоящая лихорадка. И он цеплялся за Кристину, потому что от нее исходило настоящее живое тепло, от ее тела, от ее слов, от души. Живой мертвец цеплялся за свою живую невесту.
Кристина, приспустив одеяло с плеч, аккуратно укутала мужчину вместе с собой, и прижалась к его груди щекой, ища в его объятиях утешение, ответ всем ее чувствам и мыслям. Она слышала, как бешено колотится о ребра его сердце, и боялась, что оно вот-вот не выдержит и разорвется. Она знала, только Эрик мог так ее любить, так преданно и самоубийственно.
— Кристине не противно? Не противно целовать Эрика? — глухо спросил мужчина, стискивая девушку в объятиях. — У Эрика мерзкая кожа на ощупь, не только на вид…
— Мне было приятно, — отозвалась Даэ, уткнувшись носом в длинный шрам на его шее. — Целовать любимого человека — очень приятно.
Несколько минут они молчали, тишину нарушал только шум дождя, фырканье лошадей и учащенное сердцебиение двух любящих друг друга людей. Внутри Эрика происходила какая-то серьезная борьба, Кристина чувствовала это по его напряженным мышцам рук, по его скрипящим зубам. Наконец, он озвучил свои мысли, хриплым, срывающимся голосом:
— Эрик… Эрик может тоже попробовать, каково это… целовать?
О таком обычно не спрашивали. Во всех романах, что Кристина читала, пища от смущения в подушку, мужчина просто целовал свою возлюбленную, нежно, иногда немного грубовато, властно. Но ни один из тех рыцарей, принцев, пиратов, не спрашивал у возлюбленной разрешения на это, оба без слов понимали желания другого. Эрик… Эрик слишком боялся, слишком был уверен, что сказка кончится, его оттолкнут, посмеются.
Кристина погладила его по щеке чуть дрожащими пальцами.
— Конечно, вы можете, Эрик, — она задрожала от волнения и, пожалуй, предвкушения. — Мне будет приятно.
Золотистые глаза, прежде сверкавшие надеждой, робостью, потемнели от желания. Эрик чуть наклонился, неуверенно вглядываясь в смущенное такой близостью лицо Кристины, посмотрел на ее тоненькую изящную шею, тоже доступную его губам, и такую манящую, и вспомнил, как в алкогольном дурмане целовал эту шейку, как был готов прокусить ее насквозь от обуявшей его страсти.
— Прости меня Господи, — прошептал он зачарованно. — Скорее всего, я буду гореть в аду за то, что делаю, и за то, что уже сделал.
Он коснулся дрожащими губами ее щеки, потом, в жадном порыве, поцеловал лоб, затем нос и, наконец, спустился к подбородку. Дыхание участилось, Эрик почувствовал, что если Кристина позволит ему еще один поцелуй, он не сможет остановиться. Человек с прекрасной выдержкой, с устойчивостью к боли, разным неудобствам и невзгодам, не мог сопротивляться безумию, которое охватывало его вместе с поцелуями. Со звериной жадностью он впитывал нежность Кристины, ее трепет от его ласк, впитывал и не мог насытиться.
— Эрик, — Даэ робко улыбнулась ему, чуть отстраняясь, и накрывая тонкие губы мужчины своими теплыми пальчиками.
— Прости… — прошептал он, прикрывая глаза, — прости.
Кристина потерлась щекой о его щеку, и, затаив дыхание, поцеловала Эрика в уголок губ, неуверенно, испуганно.
— Прости, — повторил мужчина, завороженный этим внезапным прикосновением, и, обхватив ее пылающее жаром лицо своими ледяными ладонями, прижался к ее губам своими, молясь всем богам, чтобы Кристина не оттолкнула его в отвращении. — Кристина…
Она дрожала в его руках, и, наверное, если бы ему вздумалось разжать свои стальные объятия, она бы упала, потому что собственное тело ее больше не слушалось. Бездумно она водила пальцами по его шее, гладила его голову, лицо, и прижималась всем телом к его широкой груди. Ей казалось, что вот-вот она и в самом деле умрет от поцелуя, настолько сильно билось ее сердце, настолько сильно ей не хватало воздуха. Она отвечала Эрику неумело, пугливо, чувствуя, с каким трудом мужчина сдерживает свои необузданные страсти.
Слезы долгожданного счастья потекли из ее глаз, они смешивались со слезами Эрика, терялись между их губами. Это безумие могло бы продолжаться еще очень долго, но Эрик неожиданно крепко стиснул ее ребра, и Кристина разорвала поцелуй.
— Эрик сделал Кристине больно? — встревожено спросил он, целуя ее в висок. — Эрик не умеет обращаться с девушками, Эрик…
— Успокойтесь, — шепнула Даэ ему на ухо, обнимая мужчину за шею, и утирая рукавом слезы. — Я так вас люблю…
Она расплакалась у него на руках, от переполнявших ее эмоций, и была не в силах произнести хоть что-то осмысленное, что-то шептала, касаясь губами его уха, и задыхалась от долгих слез.
Эрик начал ее укачивать, совсем как тогда, после похорон ее отца, когда она была сама не своя и едва держалась на ногах. Он поцеловал ее чистый белый лоб, зная, что ее слезы вызваны не его поцелуями. Под успокаивающий шум дождя он запел в полголоса:
По разным странам я бродил
И мой сурок со мною.
И сыт всегда везде я был
И мой сурок со мною
Детская, трогательная песня Бетховена, исполнявшаяся от имени маленького савояра. Почему Эрик вдруг вспомнил ее, он не знал. Возможно потому, что как-то он уже убаюкивал ей Кристину, когда однажды ночью девушка проснулась от кошмара.
Господ немало я видал
И мой сурок со мною.
И любит кто кого, я знал,
И мой сурок со мною
Он совсем не удивился, когда обессиленная Кристина задремала на его руках. Бедняжка весь день трудилась в саду, потом все это… Эрик и сам чувствовал себя потрепанным и уставшим, глаза, опухшие от слез, слипались, и даже сердце, по-прежнему изнывающее от любви и нежности, от счастья, умоляло об отдыхе.
Он осторожно поднял Кристину на руки, и, завернув в одеяло, прижал к себе, как величайшую на свете драгоценность. Даэ причмокнула во сне, и уткнулась носом в его ледяную шею. До дрожи приятно. Эрик тяжело сглотнул.
— И она опять без ужина…- пробормотал он сердито, ловко гася лампу одной рукой.
Попасть в дом из конюшни можно было двумя способами. Через улицу — ровно так они с Кристиной прошли в ту сторону, по маленькой тропинке через заросли плюща и крыжовника. Но теперь тропинку развезло, и пройти, нигде не поскользнувшись, и не увязнув в трясине, было невозможно, а кроме того, по-прежнему хлестал ливень. Поэтому, логичнее было бы воспользоваться вторым путем, он пролегал непосредственно, через дом, имевший, по задумке Эрика, две прихожие — с передней и с задней стороны. Прихожая в северной части вела как раз в конюшню. Но путь этот был тернист и неудобен: за ненадобностью, Эрик использовал его как склад для старого хлама, или как место, где можно выместить накопившиеся эмоции — разбить пару кувшинов, разломать кресло, разодрать подушки. И теперь ему предстояло пронести Кристину через все свидетельства своей неуравновешенности.
— Тшш, — шикнул он на разыгравшуюся Беневшу, вздумавшую пожевать волосы Кристины, убранные и закрученные в плотный объемный узел на затылке.
Небольшая узенькая дверца в самом темном углу конюшни, нашлась сразу же — Эрик прекрасно помнил, где и что у него находится в доме, однако открыть эту дверцу оказалось труднее. Хитроумный замок, сконструированный гениальным умом, попросту заржавел. Эрик содрал кожу на ладони, но дверь все же вскрыл без громкого и бесполезного применения грубой силы, которой так кичились почти все безмозглые особи мужского пола.
Страшно гордясь собой, Эрик вынес Кристину в ужас-ужаса, апогей своего безумия — в комнату, где мусора и обломков собралось больше, чем после войны. Он едва не споткнулся о сброшенную на пол кружевную занавеску, выругался и тут же поблагодарил Бога за то, что Кристина не проснулась. Бедная малышка… Как она устала, как утомилась, и как вымотало ее это ее признание…
Эрик почувствовал, как слезы счастья снова побежали по его щекам. Теперь все будет иначе, все. Его милая Кристина любит его, не боится, ей не противна его мерзкая рожа. Сколько прекрасных часов, дней ждет их вместе теперь. За любовью, сжигавшей его сердце, он не чувствовал, как сквозняк, просачивающийся через открытую дверь, холодит его тело. Он больше ничего не чувствовал, кроме всепоглощающей нежности, любви и… И нерастраченной страсти, о которой он старался не думать, и которую давил усилием мысли. О нет, он не оскорбит Кристину своими греховными желаниями и безобразным поведением, какое он уже однажды продемонстрировал ей.
Эрик пронес Кристину прямо в ее спальню, к своему глубокому удивлению, не столкнувшись с вездесущим Жаном где-то по пути. Укладывать Кристину в постель в мокром платье, с прилипшей к нему соломой, в ботинках, было решительно невозможно, поэтому, мужчина, скрепя сердце, опустил девушку в кресло перед камином.
— Эрик?.. — сонным голосом пробормотала Кристина, с трудом разлепляя припухшие от слез глаза.
— Да, мой ангел, — мужчина робко дотронулся до ее руки, протянутой к нему в доверительном жесте.
— Я где? — спросила она по-детски наивным голосом, рассеяно осматриваясь.
— Я принес вас в вашу комнату, сейчас растоплю камин, станет теплее, потерпите немного.
Когда в камине наконец затрещал веселый огонь, а светлое личико Кристины озарили отблески пламени, Эрик, с трудом переведя дух, поднялся на ноги. Он не мог позволить себе роскошь опуститься возле ног Кристины, как бы ему этого ни хотелось. Нужно было подумать об ужине для девушки.
— Кристина, — смущенно прокашлявшись, он склонился к ее руке, и, немного помедлив, прижался к ней влажными губами. — Я позабочусь о вашем ужине, а вы… Переоденьтесь и ложитесь, вам нужно согреться.
— А как же вы…- Даэ взволнованно схватилась за его ладонь.
— Эрик скоро вернется…
Кристина, утомленная прошедшим днем, все еще дрожащая от горько-сладких поцелуев Эрика, потянулась, разминая затекшие мышцы, и скинула тяжелое, пахнущее конюшней одеяло. Ноги привели ее к туалетному столику, где она, смущенно вздохнув, вытащила затерявшееся в золоте волос сено, а потом, заведя дрожащие руки за спину, принялась расстегивать платье.
Эрика не было долго, за это время Даэ успела справиться со всеми юбками, чулками, корсетом, повесить их сушиться поближе к огню, по старой привычке.
Хоть сумерки плавно и устраивались на чистом после дождя небе, Кристина не чувствовала приближения ночи. Она проснулась, и теперь ей хотелось говорить. Она могла бы устроиться в гостиной за рукоделием, рядом с Жаном, а Эрик бы снова, как и прежде, рассказывал бы им о дальних странах. Разве могут столь увлекательные истории когда-нибудь наскучить?
А потом они бы с Эриком вернулись в комнату, и легли бы спать… Но, увы. Кристина была благоразумной девушкой, и она хорошо понимала, что теперь, после того, как они обменялись признаниями, подобное — совершенно не допустимо. Она и так нарушила немало непреложных правил, когда в слезах упросила Эрика остаться с ней на ночь, потому что ей было невыносимо плохо и страшно.
Через какое-то время, которое Даэ провела, размышляя о прошлом, о будущем, настоящем, в дверь раздался торопливый стук.
— Да, войдите, — отозвалась Кристина, усаживаясь на подушках, и натягивая одеяло до самой шеи.
— Прошу прощения, мадемуазель, — в комнату, открывая перед Эриком дверь, вошел Жан, с самым взволнованным видом. — Проходи живее, у меня горит омлет.
С торжественным видом Эрик прошествовал в спальню, удерживая тяжелый поднос, сервированный разного рода кушаньями и даже маленьким чайничком с чашкой.
— Кристина, я уверен, вы страшно голодны, — по лицу мужчины расползлась коварная ухмылка. — Я принес всего понемногу.
Жан бросил на девушку жалостливый взгляд и выскользнул за дверь, спасать свой омлет.
— Я-я не уверена, что справлюсь со всем этим, — пробормотала она, хотя и чувствовала, что страшно голодна.
— Ничего, — Эрик мягко улыбнулся, но улыбка эта вышла какой-то зловещей и многообещающей, — справитесь.
Вопреки опасениям Кристины, она действительно быстро управилась с едой. Куриные крылья, запеченные с картошкой, оказались очень вкусными, а ромашковый чай, который, вне всяких сомнений, заваривал сам Эрик, приятно согрел озябшую девушку. После этой скромной трапезы, мужчина забрал и унес поднос с посудой, ненадолго оставив Кристину наедине со своими мыслями. Вернулся он уже с котом, яростно вырывавшимся из его рук.
— Хотел принести вам вашего друга, но, очевидно, я оторвал его от крайне важного занятия, он злостно обдирал мой гроб, который я, между прочим, покрывал свежим слоем лака прошлым летом.
Хёнке, злобно мяукнув, запрыгнул на кровать Кристины, и, немного потоптавшись по хозяйке, устроился у нее в ногах, поглядывая на Эрика с прищуром.
— Кристина… — Эрик отошел к камину и повернулся лицом к огню, чтобы скрыть свое замешательство и смущение. — Я… Полагаю, мы не должны больше спать в одной комнате. Это было бы…
— Не правильно? — закончила за него Кристина, устраиваясь в ворохе одеял, которые принес для нее мужчина. — Согласна. И все же, я благодарна вам за все, что вы сделали для меня.
— О, мой ангел, — выронив кочергу, которой он шевелил догорающие поленья, Эрик бросился к кровати, и принялся с удвоенной силой целовать ладони смущенной девушки. — Вы не представляете, как сегодня осчастливили бедного Эрика, вы просто не представляете…
Когда Эрик скрылся за дверью, Кристина прижала зацелованные ладони к пылающим щекам. Нужно было отдыхать, готовиться к предстоящему дню, но как унять бешено колотящееся сердце после такого испытания? Ее целовал Ангел Музыки… Мыслимо ли после того спокойно лечь в кровать и уснуть?
Прислушавшись к посторонним звукам, и убедившись, что Эрик удалился к себе, Кристина выскользнула из-под одеял и прошла к письменному столику.
«Дорогие матушка и отец,
Сегодня случилось нечто чрезвы…»
