Глупости

      Время мчалось вперед беспрерывно и бесконтрольно, и, наверное, впервые, Эрик не жаждал его останавливать, цепляясь за свою жалкую жизнь, и не торопясь с исполнением какого-нибудь жуткого заказа, как в молодости. Теперь, время было единственным его препятствием на пути к Кристине, к ее руке и сердцу. Многое переосмыслив, он понял, что не жаждет больше блеска и роскоши, триумфа над всеми, ему больше не нужна пышная свадьба в самом роскошном соборе Парижа, хотя, какая-то его часть по-прежнему хотела похвастаться перед всем человечеством: «Смотрите, несчастные, я уродлив, но мне досталась самая прекрасная из всех женщин. Смотрите и завидуйте. Она любит меня, она не боится прикасаться ко мне. Она выбрала меня по зову собственного сердца.» Но он тешил себя мыслью, что у него еще будет шанс показаться, и потешить свое самолюбие прежде, чем он упрячет Кристину от посторонних глаз навсегда.       Итак, Эрик выжидал окончания траура, и старательно готовился. Он собирался снова сделать Кристине предложение, но на сей раз, как полагается, со всеми глупостями и нюансами. А пока тянулась бесконечно долгая осень, и такая же невыносимо долгая зима.       Было не просто, но ему удалось убедить Кристину, а затем и ее матушку в том, что походы в Оперу — вовсе не преступление, и никак не мешают носить траур по усопшему. Обе женщины, оставшиеся без какой-либо опоры, просто не могли не положиться на Эрика, так удобно и так вовремя подставившего им свое плечо. А, кроме того, Кристина, влюбленная, теперь безоговорочно и безропотно ему подчинялась… Не всегда, как бы того ему хотелось, иногда ей овладевало страшное упрямство, и она не успокаивалась, пока Эрик не давал ей свободу в вопросе, ставшим камнем преткновения. Однако тема траура стала именно той темой, в которой бедные женщины, потерявшие всех, полностью положились на единственного своего друга и утешителя. Наверное, стоило быть благодарным и Жану, который неожиданно поддержал Эрика, аргументировав это тем, что в своем горе нельзя замыкаться. И именно он припомнил историю, которая случилась с княгиней Бельмонте, когда она потеряла мужа. Ее горе переросло в глухое оцепенение, и целый месяц княгиня не могла ни говорить, ни плакать. Ее апатия возрастала с каждым днем, и жизнь постепенно, с каждым днем, уходила из ее тела. Каждый вечер слуги выносили ее в сад, однако она, казалось, даже не замечала, где находится, и что происходит вокруг нее. Рафф, величайший певец Германии, оказавшийся в Париже проездом в Неаполь, захотел посетить этот сад. Друзья княгини упросили артиста спеть, спрятавшись в рощице, где отдыхала больная. Рафф исполнил простенькую арию, которую княгиня часто слышала от мужа в первые годы их счастливой семейной жизни. Слова, мелодия, нежный голос — все это вместе стало именно тем толчком, который вернул женщину к жизни. Могло ли столь чудное лекарство, этот небесный эликсир жизни, быть греховным?       Про ложу №5, которую Эрик выкупил на несколько сезонов вперед для себя, по Опере ходили самые удивительные слухи, поэтому появление в ней раз в неделю двух женщин, одетых во все черное, в компании высокого худого мужчины в маске, сперва вызывало пересуды, но эти разговоры очень быстро наскучили как персоналу, так и посетителям Храма Музыки, поскольку ничего загадочного не происходило. Раз в неделю Эрик запрягал в коляску Перузу и Беневшу, и увозил Кристину в Париж, где они, встретив мадам Валериус, втроем отправлялись в Оперу.       Так Кристине довелось послушать «Лакме» — шедевр Лео Делиба, «Орлеанскую деву» П. Чайковского, «Ромео и Джульетту» Ш. Гуно (Эрик мечтал спеть с ней дуэт Веронских возлюбленных), «Любовный напиток» Гаэтано Доницетти, «Атиллу» и «Аиду» Верди. В Опере давали несколько концертов, где сами композиторы вставали к дирижерскому пульту и дирижировали отрывками из своих произведений. Кристина, всегда сидевшая между матушкой и Эриком, слушая то или иное произведение, часто не могла сдержать слез, и прятала заплаканное лицо на плече своего возлюбленного, хотя, вероятно, это считалось неприличным в высшем свете. Но поскольку ее приемная мать не делала ей замечаний, Кристина не считала нужным отказывать себе в таком утешении.       Гуно, Рейер, Сен-Санс, Массне, Гиро… Неожиданно Кристина оказалась в этой музыкальной пучине, захватившей ее с головой. И все это было не сказкой об Ангеле Музыки, все это было ее воплощенной реальностью, а сам Ангел ухаживал за ней с такой внимательностью и заботой, что жизнь казалась и горькой, и сладкой одновременно.       Раз в месяц Эрик увозил их в Перрос. Он знал, как Кристине важно это тихое бретонское местечко, полнящееся легендами, сказками, кельтской музыкой. Шум моря, воспоминания, близость к отцу — успокаивали ее, это отражалось в ее прекрасных глазах, наполнявшихся благодарностью всякий раз, когда Эрик говорил ей собирать вещи на пару дней.       Пока Кристина молилась на могиле отца, Эрик всегда ждал ее у выхода с кладбища, не заходя за калитку, не переступая границы ее территории. Он разглядывал бесконечные облака на сером небе, старые валуны, из которых были возведены стены церквушки, покрытой заиндевелым мхом, и ему виделись чудесные образы, которыми он после делился с Кристиной, когда они вдвоем отправлялись гулять вдоль пляжа. Иногда к ним присоединялась мадам Валериус, когда она чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы совершать променады вдоль пляжа под морским шквалистым ветром. Эрик рассказывал им сказки и легенды, которые привез из дальних стран. Но лучше всего в этой обстановке звучали холодные и страшные сказки Севера, которые рассказывала Кристина, своим мечтательным нежным голосом. Она как никто другой чувствовала дух этого места.       Рождество Кристина провела в окружении любимых людей. Ранним утром в сочельник Эрик, сказав, что в Париже его ждут какие-то дела, запряг Перузу и Беневшу в коляску и уехал в город, оставив Кристину и Жана одних готовиться к предстоящему празднику. Вернулся он через несколько часов с Матушкой Валериус. Женщина восседала на сидениях, окруженная разными пакетами и свертками с подарками и угощениями, но, разумеется, главным сюрпризом и подарком был сам ее приезд.       То был прекрасный праздник, уютный, и по-настоящему семейный, хотя кое-кто из гостей был не знаком друг с другом. Но Жан быстро нашел общий язык с мадам, и весь вечер сочельника прошел за украшением дома, прогулкой по окрестностям поместья, заваленным снегом, и сытным ужином, над которым с любовью трудились Жан с Кристиной с самого утра. И даже тоска по отцу обратилась в светлую печаль тем вечером.       Рождественским утром на порог поместья заявился Равель, с раскрасневшимися от мороза щеками и в съехавшей на бок шапке. Он по-братски расцеловал оторопевшую Кристину в обе щеки, и вручил ей в качестве подарка варежки, связанные его матерью из темно-коричневой шерсти, и банку с соленьями. Равель испарился сразу, как на порог вышел заслышавший его Эрик, которого признание в любви Кристины сделало еще более ревнивым и подозрительным.       После праздника Матушка Валериус пожелала вернуться в город, опасаясь, как бы в ее отсутствие с домом ничего не случилось. И жизнь снова вернулась в прежнюю размеренную колею. Правда, ненадолго.       За день до Нового года, Кристина обнаружила на своем трюмо конверт, запечатанный красивой бордовой сургучной печатью с вензелем. Это была короткая записка от Эрика, которую он написал своим корявым детским почерком, а запаковал с присущим ему размахом и торжественностью.       «Моя драгоценная Кристина, Теперь, когда между нами многое решено, я бы хотел провести с Вами время в Опере. Завтра дают «Бал-маскарад» Верди. Будем только мы вдвоем, с Вашей Матушкой я договорился обо всем еще во время ее приезда в мою скромную обитель. Она дала свое согласие, поэтому Вы можете смело соглашаться на мое предложение. После представления я надеюсь показать Вам кое-что из моей жизни, вы ведь так часто просите меня рассказать о моем прошлом. Надеюсь, я заинтриговал Вас в достаточной степени, чтобы не слушать Ваши отказы и отговорки. Ваш слуга, Подпись: Эрик».       Это приглашение исполнило свое назначение, Кристина почувствовала, как ее охватил тягучий интерес, любопытство, и даже какая-то странная радость. Но вместе с тем, в ее груди шевельнулось нехорошее предчувствие. Его удалось заглушить только несколькими каплями травяного настоя, который ей не так давно выписал врач, к которому она заходила во время одной из своих поездок в Париж.       Было уже довольно поздно, чтобы идти разыскивать Эрика и давать ему ответ. К тому же, Кристина боялась снова застать его в ночной одежде. Прошлого раза ей с лихвой хватило, чтобы сгорать со стыда целых две недели. Поэтому Кристина занялась подготовкой к следующему дню, хотя ей и безумно хотелось спать — свернувшийся клубочком на ее постели Хёнке, и потрескивание поленьев в камине — навевали сладкую дремоту.       Она вытащила из шкафа, и аккуратно разложила в кресле черное платье, которое собиралась надеть в Оперу. Оно было уже не таким строгим и сдержанным, как те, что она носила раньше. Лиф с едва заметным декольте был оторочен черным кружевом из тонкой полупрозрачной ткани, и кружево это целомудренно закрывало шею. Из этой же полупрозрачной ткани на турнюре были скручены и посажены изящные черные розочки. Этот наряд ей подарил Эрик несколько недель назад, в надежде, что она станет выходить в нем в Оперу. Но тогда было еще слишком рано… Кристина не чувствовала себя в достаточной мере готовой к такому шагу. Но теперь все было несколько иначе.       Судя по всему, Эрик планировал нечто особенное, и сердце молодой девушки сладко замирало от предвкушения, и от любопытства. Он собрался рассказать ей о себе, о своем прошлом. Даэ знала, какую боль ему причиняют одни лишь воспоминания из его жизни, и ей захотелось доставить ему удовольствие своим нарядом. Ему нравилось, когда она носила его подарки.       Забравшись на стул, Кристина достала из коробки на шкафу пару черных ажурных перчаток, в которых она обычно ездила в театр. Этот предмет ее гардероба добавлял ей уверенности.       Хёнке, жалобно мурлыкнул, призывая хозяйку поскорее заканчивать дела, и Кристина заторопилась. Наскоро она умылась, расчесала свои длинные кудри и переоделась в ночную рубашку, однако ко сну это ее не приблизило. Поудобнее устроившись на подушках, она вооружилась крючком, и при тусклом свете одинокой свечи, принялась заканчивать подарок для Эрика к Новому году.       Она работала до глубокой ночи, а когда закончила, даже не нашла в себе сил отложить готовую работу на прикроватный столик, так и уснула с крючком в одной руке, и вязаным теплым носком в другой. В двенадцатом часу дня ее разбудил Эрик, возмущенный до крайности, что к такому часу Кристина еще даже не встала.       Кристина еще слышала его ворчание под дверью, когда подвязывала пояс на своем неглиже, и выбиралась из-под тяжелого одеяла. Она намеревалась позавтракать, насколько это было возможно в такой час, успеть помочь Жану с частью домашних дел, и не спеша собраться, и уже мысленно расписывала себе эти планы, когда взгляд ее упал на пол, и увиденное заставило ее вскрикнуть от удивления и ужаса.       Ручка двери тут же задергалась с бешеной скоростью. — Кристина! Кристина, откройте! Что случилось? Если вы не откроете, Эрик выломает эту чертову дверь.       Кристина опустилась на корточки, чтобы заглянуть под кровать и оценить масштабы трагедии. По всей видимости, когда она уснула, проснулся Хёнке, и добрался до ее корзинки с рукоделием, которую она так непредусмотрительно оставила незакрытой. И все клубки ниток, что у нее были, превратились в одно сплошное месиво на полу. Сам виновник событий дремал на подстилке, которую сам для себя и размотал. — Кристина! — снова рявкнули за дверью, и девушка поспешила навстречу Эрику, начавшему скручивать замок на ее двери. — Все в порядке, Эрик, я цела. Это просто Хёнке хулига…       В этот момент распахнулась дверь, и над Кристиной, инстинктивно запахнувшей свое неглиже поплотнее, нависла грозная тень, настоящая грозовая туча в лице Эрика. — Почему вы не отвечали Эрику? Хотели, чтобы бедняга Эрик умер от страха за Кристину, признавайтесь?       Его лицо исказилось от обиды и злости, а тонкие пальцы, как две ядовитые змеи вцепились в плечи Кристины, и сжали их в смертоносном укусе. — Эрик, — девушка всхлипнула от боли, — пустите. Вы опять перебарщиваете. — Я? — искренне изумился мужчина. — По-моему, моя дорогая, это вы…       Тут он обратил внимание на беспорядок в комнате, и на главного зачинщика этого беспредела, продолжавшего мирно посапывать в окружении белых, коричневых, рыжеватых шерстяных ниток. — Кристина, Богом клянусь, ваш кот переедет жить обратно на мельницу, — загремел голос Эрика. — Это твой мельник виноват в том, что этот кот такой бестолковый. Ах! У меня всегда была слабость к красивым жестам, ребяческая слабость ко всему грандиозному. Я сам отнесу вашего кота на Мельницу, и приду туда без маски. Вот ваш герой-любовник будет удивлен! Готов поспорить, его аппетит будет испорчен на несколько месяцев вперед. Что скажете? — И думать забудьте, — отрезала Кристина сердито, — бесстыжий вы человек. Хёнке останется со мной, иначе… — Иначе что? — проскрежетал мужчина, надвигаясь на нее. — Иначе… Иначе я перееду вместе с ним.       Кристина сразу же поняла, что вырвалось из ее уст. Лицо Эрика, до этого искаженное гримасой гнева и злой насмешки, вдруг как-то окаменело. Из его груди вырвался вздох, глубокий и жуткий, словно идущий из самых глубин бездонной души. — Кристина, — прошептал он, обхватывая дрожащими ладонями лицо девушки, — умоляю, Кристина…       Он упал перед ней на колени, и, обнимая ее, прижался лицом к ее животу. — Кристина… Не оставляйте Эрика… Эрик был так счастлив, так… Нет, Кристина никогда не уедет. Она сказала Эрику, что любит его, теперь она навсегда заперта с ним, теперь она его пленница.       Его жалостливые слова, вырывавшиеся из его рта глухими стонами, внезапно стали звучать угрожающе безжалостно, жестоко. Крепко сжимая ладони Кристины, Эрик бормотал: — Я не могу отпустить тебя, и снова быть несчастным. О, нет-нет-нет, Эрик построит для Кристины дворец, как он строил для шаха, и тогда… Тогда Кристина захочет остаться с ним. — Прошу вас, — всхлипнула Кристина, обнимая Эрика за костлявые плечи своими дрожащими руками. — Я не хотела говорить вам этих жестоких слов. Простите меня, друг мой. Я не собираюсь уходить от вас…       Эрик снова задрожал, а потом, пересилив то ли рыдания, то ли новый приступ ярости, тихо спросил: — Ты не уйдешь?       Кристина покачала головой и в порыве исполненном нежности поцеловала мужчину в щеку. — А смотрите, что я для вас приготовила! — она вырвалась из его паучьих объятий, и бросилась к постели, на которой оставила приготовленный для Эрика подарок. — Вы жаловались, что на вашем чердаке сквозит по полу. И я вот…       Она, смущенно отводя взгляд, вручила Эрику носки, связанные из белой шерсти, и украшенные северным орнаментом, одним из тех, что Кристине удалось припомнить. — Это мне? — переспросил мужчина. — Да… Я не успела закончить к Рождеству, поэтому дарю только сей…       Договорить она не смогла, потому что Эрик одним рывком поднял ее в воздух, ни капли не смущаясь того, в каком виде его возлюбленная. В голове набатом билось только: «Кристина. Кристина. Кристина. Кристина». Безрассудная малышка, знает ли она, как ее эти ласковые жесты, доброта, отзываются в его насквозь черной душе? Знает ли она, что с каждым днем, он все сильнее жаждет запереть ее рядом с собой, и никогда-никогда не отпускать? — Моя снежинка. Только моя.       Он опустил ее на пол и тут же принялся жадно целовать ее руки. — Никто никогда не дарил Эрику подарков. — А как же Жан, который расписал для вас маску в японском стиле к Рождеству? А как же моя Матушка, которая привезла вам ноты новых произведений, изданных за прошедший год?       Эрик хрипло рассмеялся. — Кристина, дайте человеку поприбедняться. — Эрик, при всем моем уважении, прибедняйтесь, пожалуйста, за дверью. Я бы хотела переодеться к завтраку. — Да-да, разумеется, — мужчина смущенно прокашлялся, удаляясь. — Милая барышня, вы сегодня завтракаете в одиночестве?       Этот вопрос отвлек Кристину от размышлений, и от почесывания за ушком устроившегося на ее коленях Хёнке. — Не совсем, — она улыбнулась Жану, и легким кивком головы указала на кота. — А, ваш неусыпный обормот тоже будет завтракать.       Поправив на носу пенсне, мужчина отправился в кладовую за приготовленным для кота кормом. Кристина облегченно выдохнула и улыбнулась. Эрик строго настрого приказал ей помалкивать о том, чем он занят. Это, видите ли, могло уронить его авторитет в доме.       Эрик остался в комнате Кристины, чтобы смотать все нитки обратно, насколько это было возможно. Ему вовсе не жалко было денег купить дражайшей Кристине новые, и выбросить все это распотрошенное безобразие, но у него была и другая миссия. Он очень хотел вновь почитать дневник Кристины, узнать, как она живет, думает ли о нем, и что именно думает. Нет, его вовсе не беспокоили сомнения или страх, он поверил своей милой ученице, уж слишком плохо у нее получалось лгать. Но жадный интерес, желание узнать, что нового появилось на страницах девичьего дневника, тянули его к ее письменному столику, и пока Кристина завтракала омлетом с грибами, Эрик с упоением зачитывался строками, выведенными любимой рукой.       Дверь в кладовую со скрипом отворилась, и в кухню, шаркая старыми домашними туфлями, вернулся Жан. В руках у него была кастрюля, в которой готовилась еда для Хёнке. — Иди сюда, проглот, — Жан высыпал в кошачью миску остатки вчерашней крупы. — Вечером дам тебе мяса. А вы, Кристина, не хотите еще чего-нибудь?       После завтрака, Кристина, как и собиралась, осталась помочь Жану на кухне. Она убрала со стола, вымыла посуду, и начала готовить обед, к тому времени как на кухню явился Эрик, весь взъерошенный и крайне недовольный. — В следующий раз, моя драгоценная, не забывайте закрывать вашу корзинку. Староват я для таких дел.       За внешней ворчливостью Эрик скрывал удовольствие. Его Кристина не только своими руками связала ему подарок, но и писала такие трогательные вещи о нем. Не из жалости, не из страха, а по-настоящему. Разве можно быть еще счастливее?       Вечер приближался со стремительной скоростью. Кристина, всегда готовая чуть ли не за два часа до выхода, едва успела одеться. Волосы она собирала на затылке и закрепляла гребнем уже под недовольные возгласы Эрика под ее дверью. — Хёнке, — она тихонько вздохнула и метнула быстрый взгляд на дверь, опасаясь, как бы ее не услышал мужчина. — Сегодня что-то случится… Я знаю это.       Кристина, шурша юбками, опустилась на край своей чисто убранной постельки. В ее нервно вздымающейся груди, взволнованной птичкой, билось сердце. — Я волнуюсь, все так… — Господи, неужели женщины действительно столь медлительны? — раздалось за дверью трагическое, и Кристина поспешила на выход, так и не закончив объяснять внимающему Хёнке, отчего она так взволнована.       Эрик тоже приоделся по случаю праздника, наконец, дав себе свободу, и разрешив себе одеться, как он делал это раньше — с размахом и шиком. Новый костюм из дорогой ткани, делал его тощее скелетоподобное тело просто стройным, подчеркивая достоинства его фигуры, скрывая недостатки. Парик, с темными густыми волосами, зачесанными назад, и черная маска с тоненькой золотистой каймой — превращали его не в чудака, потакающего своим капризам, а в господина, пожелавшего остаться инкогнито по тем или иным причинам. Золотые запонки, золотая брошь в виде кузнечика, золотой набалдашник у трости, которую он решил захватить с собой — Эрик и в самом деле не сдерживал себя. — Мадемуазель, — он протянул Кристине руку, не скрытую перчаткой. — Прошу.       Как зачарованная, Кристина стянула свою перчатку, и коснулась его пальцев. Ей вдруг захотелось почувствовать его кожу, его прикосновение, не через ткань, а рука к руке, хотя это было и вопиющим бесстыдством. Она хотела понять, действительно ли перед ней человек, ее Ангел Музыки, а не бесплотный мираж, не сказочный принц, которого она сама себе нафантазировала.       Эрик был настоящим, его ледяные костлявые пальцы соскользнули на запястье девушки, и сомкнулись вокруг него железной хваткой. Он повел ее через темный коридор в прихожую. — Вы выглядите бесподобно, моя дорогая, — шепнул он, поглаживая ее руку, — Эрику приятно, что вы надели его подарок. Как я и думал, это платье вам очень идет. — Благодарю вас, — смущенно пискнула Кристина, радуясь тому, что в темноте не видно ее пунцовых щек. — К слову, если бы за нами приехал фиакр, я был бы не против ваших задержек, но сегодня вас повезу я, и мне не хочется, чтобы мои бедные лошадки замерзли на улице, поэтому я был вынужден поторопить вас.       Кристина была не в восторге от идеи Эрика самому сидеть на козлах. Обычно для поездки в Париж он вызывал из города возницу со своими лошадьми и своей коляской, это было удобнее, либо их отвозил Жан, которому Эрик доверял своих питомиц. А в этот раз, когда он выказал желание провести время только с ней вдвоем, нанять извозчика было бы тем более мудро, так ей бы не пришлось трястись в коляске в одиночку, пока Эрик правит лошадьми. — Как же вы будете в такой холод, в такую темноту… — она прижалась к Эрику, больше всего на свете не желая упустить тепло и уют, которые вышли вместе с ними из дома, ведь когда она сядет одна в коляску, все вечернее ощущение волшебства рассыплется и унесется с зимним ветром. — Эрик рад, что милая Кристина беспокоится о нем. Это похоже на признание в любви, — взволнованно пробормотал мужчина, судорожно обнимая девушку. — Но обратно мы будем возвращаться поздно. Извозчики, знаете ли, имеют скверный характер и дурные наклонности. Не все, но очень многие. И ни один из них не станет дожидаться нас. Кроме того, я вовсе не желаю, чтобы нас кто-то ждал. Эрик приготовил для Кристины особенный сюрприз.       Закутав Кристину поплотнее в меха, мужчина подал ей руку и помог ей устроиться в коляске среди завалов подушек с восточным узором и теплых одеял. — Кристина хоть и Фея Севера, но все равно может замерзнуть, — улыбнулся Эрик рассеяно.       Когда он захлопнул за собой дверцу, Кристина поскорей приникла окну. Смеркалось, на зимнем холодном небе, сквозь туманные облака, мерцали первые звездочки. Вдалеке чернел лес, тот самый, в котором, если верить рассказам Жана, Эрика, Равеля, укрывались беглые каторжники. За прошедшие два года, что Кристина жила в поместье, она ни разу не столкнулась с каторжниками, и ни разу не услышала о каком-то реальном происшествии с их участием, поэтому страх ее притупился. Но живое воображение услужливо предложило ей взамен образы чудищ, подстерегающих коляску на каждом повороте, за каждым холмом и деревом. Когда карета проезжала лес, девушке показалось, что из чащи к дороге вышла лесовица, проверить, по зубам ей добыча или придется ждать следующих странников.       Кристина заперла дверцы коляски на замки, которые установил Эрик, хотя никогда прежде не делала этого, и даже не была уверена, что видела, как это правильно делается. Все механизмы, которые собирал Эрик, отличались особой сложностью, продуманностью, поэтому Кристине, которая для себя не могла объяснить, как именно они работают, все казалось волшебством.       Но замки отнюдь не подарили Даэ долгожданного успокоения. Снаружи был Эрик, человек, которого она любила, и за которого беспокоилось. В такую жуткую минуту, ей бы хотелось быть в безопасности вместе с ним, чувствовать себя защищенной в его объятиях, знать, что его не тронет ни мороз, ни чудовище из сказок и легенд.       В Париже царила совсем другая атмосфера. Здесь не было ни холода, ни страхов, ни каторжников с чудовищами. Только огни, смех и суматоха. На площади перед Оперой царило такое оживление, что Кристина, было задремавшая, проснулась, испугавшись женского визга, раздавшегося совсем рядом, и ворвавшегося в ее сон.       Кристина много раз видела, как роскошные экипажи въезжают в театр по двойному пандусу, и думала, что настал тот момент, когда она сама станет участницей этого увлекательного действа, однако, подобравшись к Опере, Эрик внезапно изменил маршрут, свернув на улицу Алеви. Кристина изумленно встрепенулась, и нехорошее предчувствие, которое она старательно отгоняла от себя с самого утра, снова обожгло ее нутро. Страх оказался напрасным, в этом Даэ убедилась, когда Эрик остановил коляску и помог ей спуститься вниз. — Мы оставим Перузу и Беневшу на этой конюшне, а сами пройдемся до Оперы, — ответил мужчина на ее вопросительный взгляд. — Но, почему нельзя оставить лошадей в самой Опере? Я видела, что так делают, — берясь за руку Эрика, спросила Кристина.       Из ее рта вместе с вопросом вырвалось облачко пара, которое тут же смешалось с облачком гораздо более крупным — принадлежащим Беневше, нетерпеливо поглядывающей на хозяина. — Моя любопытная малышка, — хмыкнул мужчина, жутко дольный собой. — Если я отвечу сейчас на все ваши вопросы, никакого сюрприза не удастся. Да. Такой собачий холод… Если бы я так сильно не желал удивить вас, я бы с удовольствием остался бы дома, и мы бы сидели с вами у камина. Но вы же знаете… Своим слабостям иногда нужно потакать… Ах, где этот проклятый управляющий? Мы тут окоченеем, пока ждем его.       Когда управляющий наконец появился, Кристина увидела, с каким трудом Эрик подавил в себе вспышку гнева, и ласково погладила его ладонь.       В подробностях рассказав, как следует ухаживать за лошадьми, и пригрозив вздернуть всех на конюшне, если с его любимицами что-то случится, Эрик, наконец, позволил мужчине увести лошадей внутрь. — Кристина, я их убью, всех до единого, если только… Если только… — дрожащим от волнения голосом, повторил Эрик. — Ничего не случится, друг мой. Пойдемте.       В Оперу они вошли скромно и тихо, дождавшись, когда ажиотаж в дверях поутихнет. Ни Эрику, ни Кристине не хотелось вдруг оказаться среди шумной толпы, хотя, многие именно за этим и приезжали в Оперу — хоть как-то скрасить пугающе тихий вечер. — Кажется, мы слишком нарядно одеты… — смущенно пробормотала Кристина покрепче хватаясь за руку Эрика, и опуская взгляд в пол. — Все смотрят на нас… — Пустяки, Кристина, — самодовольно заметил мужчина, — просто все это сборище павлинов не часто встречает людей с по-настоящему хорошим вкусом.       Несмотря на всю чванливость Эрика, Даэ чувствовала, как сильно он напряжен. Она знала, как тяжело ему находиться в столь огромном скоплении народа, а тут, к тому же, все взгляды — презрительные, любопытные, веселые, насмешливые, удивленные, рассеянные, были прикованы к их фигурам, облаченным в траурную роскошь. Кристина то и дело слышала: «Кто это, раньше я их не видела здесь?», «Как вырядились, точно на маскарад приехали», «Между прочим, очень соответствует теме сегодняшнего представления», «Может артисты?», «Как вульгарно они держатся за руки», а Эрик с его абсолютным слухом и подавно слышал каждую такую фривольную реплику. — Как я ненави… — начал он, скрежеща зубами, как только они оказались перед дверью в ложу №5, но тут же осекся, под испуганными взглядами билетерши и Кристины. — Впрочем, это не важно. Глупые сплетники не испортят нам вечер, любовь моя.       Билетерша пробормотала что-то про влюбленность и молодость, и удалилась восвояси, напевая что-то из Гуно.       Когда Эрик заводил Кристину в ложу, бережно касаясь ее руки, почему-то на него нахлынули тяжелые мрачные воспоминания. Таким же вечером он с трепетом входил в ложу, лелея в душе такие сладкие надежды на то, что Кристина согласится принять его предложение, будет рада стать его женой, разделить его печали и радости. Тогда он так сильно жаждал услышать ответ «да», представлял, как его возлюбленная заплачет от счастья, позволит ему поцеловать ее руку, что он буквально обезумел от ее отказа. А за отказом последовала вереница страшных непоправимых событий.       И вот Господь дает ему шанс. Последний, единственный. Эрик знал, что если и теперь все пойдет не так, если Кристина снова не даст своего согласия, он убьет себя, не вынесет мысли о мучительном одиночестве, которое проведет, изнывая от любви. Но если этим вечером обстоятельства будут на его стороне, если Кристине понравится его сюрприз, он обязательно сделает предложение в Опере, как только закончится траур по Густаву Даэ. — Я оставлю вас ненадолго, моя песенка. Вынужден отлучиться по делам. А вы пока обустраивайтесь поуютнее, — сказал он, с затаенным восторгом огладив плечо Кристины. — Но ведь скоро уже поднимут занавес, — встревожено возразила Даэ, хватая Эрика за руку. — Дверь в ложу закроют и тогда… — Не беспокойтесь за Эрика, милое дитя. Эрик видел эту оперу не один и не два раза.       Кристина не стала спорить, но внутри нее кипело недовольство. Она желала этой поездки вовсе не потому, что никогда не слышала «Бал-маскарад» вживую, а только тогда, когда Эрик давал ей петь фрагменты из партии Оскара, а потому, что хотела провести время вместе с любимым. Ей хотелось хотя бы теперь, после долгой и изнурительной дороги, почувствовать себя в тепле и безопасности рядом с ним, а он снова куда-то ускользал… Человек, который каждый день клялся ей в любви, и плакал всякий раз, когда она проявляла к нему нежность. Необыкновенно подвижный и деятельный человек.       Усмирив в себе негодование, и вернув на лицо прежнюю милую улыбку, Кристина устроилась в одном из кресел первого ряда и надела очки. Поскольку уже прозвенел третий звонок, а Эрик так и не вернулся, она сочла возможным сесть ближе. Эрик не любил первый ряд — оттуда его можно было увидеть из соседних лож, а он, в полумраке театра, иногда позволял себе снять маску.       Когда оркестр играл увертюру, Кристина еще надеялась, что Эрик успеет, придет. Придумала ему тысячу и одно оправдание. Он ведь обещал ей нечто интересное, сюрприз… Наверное и был занят его организацией. Но он уж точно не пропустит оперу. Он вместе с ней разделял всю романтику таких свиданий в ложе №5.       Но вот поднялся занавес и на сцене появился хор, прославляющий графа Ричарда, губернатора Бостона. А когда юноша-паж Оскар объявил о выходе самого губернатора, Кристина погрузилась в ревностные наблюдения. Теперь она была не просто слушательницей, она была ученицей, Эрик давал ей уроки пения, обучал грамоте и истории музыки, а теперь, Кристина, умеющая и знающая уже значительно больше прежнего, желала узнать, как другие женщины исполняют то же, что Эрик давал петь ей.       Ее наблюдения были не утешительны. Девушка, певшая Оскара, в арии «Volta la terrea» изрядно торопилась, форсировала звук — в общем, делала все то, за что Эрик ругал Кристину до хрипоты в голосе. Даэ пару раз украдкой обращала взгляд в другие ложи, насколько ей позволяло ее зрение, но прочих зрителей, похоже, музыка особо не волновала. Дам занимали великосветские беседы, а мужчины с важным видом обсуждали работу и политику. Кристина впервые почувствовала себя неловкой простушкой — она одна ловила каждое пропетое слово, каждую ноту, каждый мимолетный жест артистов, и искренне была заинтересована в происходящем, и она одна не принадлежала высшему свету. Ах, как ей было неуютно без Эрика. Будь он рядом, она бы не задумывалась о всяких глупостях.       После второго действия был антракт, и Кристина вышла из ложи, надеясь, что застанет Эрика снаружи. Уж пропустив два действия он должен был объявиться! Однако среди ослепительной толпы, весело галдящей о самом разном, не было ни одного высокого джентльмена. Раздосадованная до слез, девушка вернулась обратно в ложу. Ей стало страшно: что если Эрик не вернется к окончанию оперы? Куда ей идти? У нее не было денег, чтобы нанять экипаж и доехать хоть бы и до квартиры на улице Нотр Дам де Виктуар. Она всецело положилась на эксцентричного возлюбленного, и теперь страдала от неизвестности и страха.       За этими переживаниями третье действие, драматичное, трагическое, пролетело почти незаметно. Когда после бурных аплодисментов, поклонов, опустился занавес, Кристина, растирая по щекам слезы, остановилась подле зеркала. Эрик непременно придет, заберет ее. Он не мог оставить ее столь жестоким образом, он ведь любил ее. А что, если с ним что-то случилось? Что если Эрик ввязался в какую-то опасную авантюру? Кристина изо всех сил старалась не думать об этом.       К крайнему неудовольствию билетерши, вошедшей в ложу с проверкой, Даэ попросила «еще несколько минуточек», чтобы собраться. На самом деле, ей просто хотелось потянуть время. Может быть Эрик все же?..       И все же Эрик не объявился. Под строгим взглядом билетерши, Кристина покинула ложу №5. Она была в очках, но едва видела мир вокруг, и не понимала, куда ведут ее ноги. Опера начинала пустеть, люди не любили задерживаться там, где угасло веселье. В их квартирах их ждало продолжение банкета — шумная компания, дорогие напитки и угощения, а Опера медленно погружалась в темноту.       Кристина поняла, что заплутала, когда над ее головой неожиданно погас свет, и она осталась одна в кромешной тьме. Где-то вдалеке еще слышались голоса… А может это только мираж испуганного воображения. Девушка боялась темноты, и ей часто чудилось всякое. Но даже если бы голоса оказались настоящими, она бы при всем желании не смогла выйти на них, они были слишком далеко…       Девушка вытянула вперед руки и прижалась к стене, как к единственной своей опоре и защите.       Ей не хотелось быть слабой, снова предаваться рыданиям и страху, всего этого и так с лихвой хватало в ее жизни. Но от безысходности и обиды она не могла сдержать слез. Эрик обещал вернуться, обещал ей, что они проведут время вместе, а вместо этого она заблудилась в Опере, совсем одна, испуганная и расстроенная.       Кристина обняла себя дрожащими руками и начала медленно спускаться вниз вдоль стены, потому что ноги больше не держали ее. Она замерзла и устала. Будь у нее хоть какие-то деньги, она бы поехала к Матушке, в родное тепло.       Запоздало Даэ подумала, что Эрик мог ждать ее внизу. Конечно! Быть может, он стоял и ждал ее у лестницы, пока она здесь плутала среди служебных помещений. Эта утешающая мысль придала ей сил, и Кристина неспеша поднялась, понемногу успокаиваясь.       Темно. Ну так что ж, она вполне в состоянии на ощупь найти дорогу в обратную сторону, в тот коридор, где еще горит свет.       Даэ сделала несколько решительных шагов, а потом замерла, вдруг ощутив холодок, пробежавший по коже, не сокрытой нежной тканью платья. Вдоль коридора, эхом отражаясь от стен великолепного Дворца Гарнье, пролетела какая-то весело насвистываемая мелодия. Не будь Кристина знакома с Эриком, она бы решила, что это Призрак Оперы вышел на вечернюю прогулку по своим владениям. Но определенно это был Эрик, ее дорогой жених. Он не забыл ее, не оставил!       Кристина больше не чувствовала обиды, жаркое воодушевление и радость полностью захватили ее разум и сердце, и она едва сдерживала себя, чтобы не позвать его во весь голос.

Бегут года и дни бессменной чередою, Тернистою стезей к могиле, всяк спешит. Волшебный тот цветок приносит зол забвенье, Таинственным огнем он нам сжигает кровь, Он в душу льет певца восторг и вдохновенье, О, чудный талисман тебя зовут любовь.

      Насвистывание сменилось тихим пением, которое двигалось куда-то вдоль коридора, но Кристина не могла последовать за ним, поскольку двигалось оно беспорядочно — то скакало впереди нее, то неожиданно возникало позади, то кружило под потолком. Ангел Музыки вырвался из шкатулки, улетел и теперь развлекался. — Эй, кто здесь? Мэри-Энн, ты это? А ну спускайся, все собираются на первом этаже, Николя открывает шампанское, — раздался недовольный мужской голос где-то в стороне, а затем послышалось кряхтение я тяжелые шаги по лестнице. — Непорядок… — протянул голос Эрика за спиной перепуганной Кристины.       И прежде, чем девушка успела хоть что-то сообразить, мертвенно-ледяная рука ухватила ее за запястье и потянула в темноту, куда-то сквозь тяжелую ткань, прямо в холодную стену. — Я упаду, прямо сейчас и здесь, можно? — нервно хихикнула Даэ, чувствуя, что у нее уже совершенно нет никаких сил бояться или удивляться. — Нет, нельзя любовь моя, — горячий шепот обжег ее ухо, — наш вечер еще не начался, а вы уже без сил. Так не годится.       Тяжелая каменная плита с тихим скрежетом встала на место, и тогда Кристина, круто развернувшись на невысоких каблучках, бросилась в объятия Эрика, которого она хоть и не видела в такой ужасной темноте, но чувствовала его тепло, и слышала биение горячего сердца.       Вся горечь прошедшего вечера, все страдания и расстройства растворились, когда костлявые ледяные руки сомкнулись вокруг ее талии и начали торопливо гладить по спине.       Эрик прижимал трепещущую Кристину к себе, вбирая в себя ее нежность и ласковость. Мог ли он мечтать о таком когда-либо? И это после того, как он нагло оставил ее совершенно одну на целый вечер? Женщины воистину непостижимые создания… — Я вас люблю, — прошептала девушка, уткнувшись носом в его пиджак. — О, Кристина… — только и смог ответить мужчина, совершенно обескураженный ее порывистостью.       А что будет, если после свадьбы, он станет запираться на несколько дней в своем кабинете за работой? Кристина набросится на него в порыве страсти? Точно также, как сейчас, но в правах жены. Эрик вздрогнул и тяжело сглотнул, по спине пробежали мурашки. Нет, он не станет думать о таком, Кристина слишком чиста для его грязных помыслов, и он не станет осквернять ее своими фантазиями. Кроме того, она уже давно зарекомендовала себя как талантливую, находчивую и смышлёную помощницу, незаменимую компаньонку, и он сомневался, что сможет отказать себе в удовольствии работать с ней.       Кристина Даэ… Ее имя по-прежнему действовало на него как самое сильное заклинание. Она была его музой, его Мельпоменой, Полигимнией, Терпсихорой и Эвтерпой в одном лице. Ему хотелось смотреть на нее вечность, и не хотелось, чтобы она лицезрела его уродство. — Для меня вы красивы. Не знаю от чего и почему, но меня это не интересует. Я просто знаю, что мне приятно смотреть на вас, наблюдать за тем, как вы творите, как мечтаете, как удивляетесь. Я боюсь вас в гневе, но… Но и когда вы в гневе, мои чувства остаются неизменны, — сказала она как-то ему, и Эрик поверил.       Поверил, потому что хотел верить. Ему было приятно оказаться в этой сладкой сказке вместе с Кристиной. Ее слова, ее забота так мягко обволакивали его истерзанную в клочья душу, что мужчина сам себя не узнавал. Он как-то подобрел, размяк, и даже обленился. Эрик подозревал, что это Кристина сделала его таким. Это изменение, как в замкнутом круге, внушало ему суеверный ужас — не разлюбит ли она его из-за этого?       Вдруг он нравился ей пока был воплощением ночных кошмаров?       Ладони девушки опустились на его грудь, и Эрик тяжело вздохнул. Если мужчина, разыскивающий таинственную Мэри-Энн, все еще был в коридоре, он точно решил, что это привидение, и к утру по Опере пробежит очередной слух о Призраке. — Кристина, вы простите Эрика за его отсутствие? Эрик надеется, Кристине было весело. — Я была слишком испугана, чтобы веселиться, вы могли по меньшей мере сказать, что придете за мной, сообщить, где мы с вами встретимся, — Кристина потерлась носом о его пиджак. — Я думала, что пойду пешком к Матушке, или проведу всю ночь в этих темных страшных коридорах, — плаксиво пожаловалась она, еще теснее прижимаясь к мужчине. — Простите, простите Ради Бога… Эрик только хотел сделать сюрприз. Я не думал, что так задержусь. Но на цокольном этаже, благодаря крысам, вышли из строя целых три ловушки, пришлось повозиться. И какие-то черти оборвали мой замок на третьем подвальном ярусе. Я запачкал маслом свой костюм, пришлось и с этим разбираться. Ненавижу когда все так… Это, между прочим, все из-за ваших этих… — он развел руки в стороны, но закончить предложение не смог, брови Кристины удивленно поползли вверх. — Так или иначе, вы очень удачно вышли именно в этот коридор, я как раз шел за вами.       Эрик смущенно откашлялся и хотел было зажечь фонарь, который он предусмотрительно принес с собой, но так и оставил без огня на широком каменном выступе, но Кристина снова доверчиво прижалась к его груди, и мужчина, едва не мурлыча от удовольствия, наклонился, чтобы запечатлеть на бледном лбу возлюбленной свой холодный поцелуй. — Я счастлива, — прошептала Даэ, обхватывая шею Эрика руками, не позволяя ему отстраниться.       Она снова приподнялась на носочки, и, не дав Эрику прийти в себя, опомниться, прижалась к его ледяным губам своими горячими. Она впервые сама вот так смело целовала его, не смущаясь, не дрожа от волнения. Любовь и нежность жаркими волнами расходились по ее телу, и в них она сгорала.       Но Эрик на поцелуй не ответил. Он замер, как вкопанный, и только его неистово колотящееся сердце кричало о том, что он все еще жив, не умер от сердечного приступа. А потом, видимо собрав крупицы самообладания, он разорвал поцелуй и отодвинул от себя девушку.       Несколько секунд ничего не происходило, а вернее — происходило в темноте, которая скрывала все от до слез пристыженной девушки, а потом чиркнула спичка, и вспыхнул свет. Жалкий всполох огня, маленький отблеск ослепительной роскоши видимой части Дворца Гарнье, но даже этого скудного источника света Кристине было достаточно, чтобы увидеть, что Эрик явно не в себе.       Его колотила нервная дрожь, а глаза, его страшные глаза, горели адским пламенем. — Кристина, — не своим голосом прошептал он, — не стоит так целовать мужчину, если не ждете, что за этим последует продолжение.       Дорогу, петляющую по застенкам, подвальным коридорам, которой вел Эрик, Кристина не запомнила. Произошедшее, а затем и слова мужчины, произнесенные с придыханием, с тем странным огнем в глазах, выбили ее из колеи. Даэ удивлялась сама себе. Откуда в ней столько решительности и смелости? Подобное поведение считалось неприличным, вульгарным, порицалось не только высшим обществом, но и ей самой. Чета Валериус всегда учили ее, что девушка, невеста, должна быть скромной. И это всегда идеально подходило Кристине, ложилось на ее темперамент, ей не приходилось прикладывать никаких усилий, чтобы вести себя достойным образом. Но Эрику подчас удавалось пробудить в ней что-то, о чем в себе она никогда и не подозревала. Стыдно и страшно.       Эрик уводил ее все ниже, все дальше в темноту, а ей даже не пришло в голову спросить его об этом, настолько она погрузилась в свои опасения и мысли. Сырой мрак рассеивался, обожженный огнем фонаря, который Эрик держал на вытянутой руке перед собой, но тут же снова облеплял коридор за спиной Кристины. Мрак крался за ними попятам, но никак не мог нагнать и поглотить, сколь ни старался. — Подождите…       Кристина так торопилась поспеть за мужчиной, который, без заднего умысла шагал привычным ему быстрым шагом, что ее платье то и дело цеплялось за все выступы, балки и щепки, неожиданно возникающие то там, то здесь. Все это время ей удавалось благополучно миновать подобные препятствия, но в этот раз подол зацепился за торчащий из земли сломанный механизм, по конструкции подозрительно напоминающий бывшую ловушку Эрика, и сколько Кристина не дергала и не тянула, подол не желал освобождаться. — Ну кто же так делает, — мягко попенял Эрик, сверкнув глазами, и медленно подходя к девушке, — вы порвете мой подарок, если не будете осторожны. Ах, увы, конечно, это моя вина. Я к старости стал очень забывчивым. Не сомневаюсь, что мы еще не раз наткнемся на останки моих творений.       Кристина, подавив в себе волну дрожи, которую пробудило в ней это обращение, мягко улыбнулась мужчине, позволяя ему помочь ей обрести долгожданную свободу.       Эрик, она знала, часто прибеднялся, унижал сам себя, умалял свои таланты и знания, лишь бы вызвать у нее жалость и выпросить новые комплименты. И она, к своему стыду, потакала этой его слабости, хотя давно стоило бы начать пресекать такие ужасные вещи. — Вы вовсе не старый, — сказала она, желая сделать ему приятное. — Просто почему-то любите называть себя таковым. Мужчина бережно опустил на землю освобожденный и не пострадавший подол платья, а затем неспешно поднялся на ноги и выпрямился во весь свой рост, возвышаясь над девушкой. — Вы, в самом деле, так считаете? Не старый… Сколько, по-вашему, составляет наша разница в возрасте? — в его голосе звучала плохо скрываемая страсть, та самая, с которой некоторое время назад он объяснял Кристине, что ей не следует его целовать. — Я… Право, не знаю…       Эрик оглушительно расхохотался, заставив девушку задрожать с новой силой. — Не важно. Вы все равно уже принадлежите Эрику, и Эрик вас никому не отдаст, — с нажимом произнес мужчина, притягивая к себе Даэ за руку. — А теперь идемте, вас ждет грандиозный сюрприз.       Они продолжили путь. Кристина вяло плелась следом за мужчиной, который теперь тянул ее за собой за руку. Она не понимала своих чувств, она страшилась их, а всякое слово, сказанное ей Эриком, повергало ее в еще больший трепет. Прикосновение его костлявой, ледяной и чуть влажной руки, обжигало ее, а взгляд, которым он одаривал ее, время от времени оборачиваясь назад… Что ж, она старалась не смотреть на него, потому что в противном случае, его взгляд лишил бы ее чувств.       В этом забытьи Кристина пробыла до тех пор, пока они не вышли в какую-то залу с высокими сводами. До этого Эрику приходилось время от времени пригибаться, потому как потолок тоннеля все время менял свой уровень. На земляном полу стояла тусклая лампа и освещала бьющий фонтан. Вода лилась откуда-то из-за стены и исчезала под камнями, сваленными в подобие какого-то архитектурного изыска.       Кристина поежилась. Здесь было еще прохладнее, чем в предыдущем коридоре, а журчание воды многократно усиливало это чувство. Молча, Эрик снял свой богато расшитый пиджак и набросил его на плечи девушки. Вес этого тепла едва не уронил Кристину, но она, воззвав ко всем своим силам, осталась на ногах. — Позвольте.       Даэ доверчиво протянула ему свою руку, полагая, что мужчина поведет ее дальше, но вместо этого он внезапным резким движением оторвал ее от земли, поднял высоко-высоко, и прежде, чем Кристина успела вскрикнуть, положил ее на какую-то теплую черную массу, которая отозвалась тихим радостным ржанием. — Перуза? — Кристина обрадовано вздохнула и обняла животное за шею. — Откуда ты здесь?       Лошадь заржала и тряхнула головой, призывая к порядку. Девушка покорно устроилась верхом, насколько позволяли одежды. Мрачная фигура Эрика поддерживала ее, пока они двигались все ниже и ниже по узкой круговой галерее, проходящей по окружности через все огромные подземелья Оперы. Под ногами путников простиралось еще несколько этажей подвалов, и Кристине, в слабых отблесках фонарей, зажженных Эриком, по всей видимости, заранее, чудилось, будто она видит черных демонов, стоящих у огромных котлов, и ворочающих в них своими огромными лопатами. Но очень скоро голова ее прояснилась, и она вспомнила, как Эрик обещал, что никому не отдаст ее. — Куда вы везете меня? — спросила она, опасаясь говорить слишком громко. Вдруг их услышат? Вдруг арестуют, и Эрика сошлют на каторгу? — Вам нечего опасаться, любовь моя, — ласково сообщил мужчина, погладив Кристину по ладони, которой она держалась за него. — Вы со мной, вас никто не обидит.       В какой-то момент Перуза приподняла голову, шумно втянула ноздрями воздух и ускорила шаг. Скоро Кристина ощутила в дуновении ветерка сырость, подобная часто витала в пропитанном солью морском воздухе, обычно, удушливым жарким вечером. Тут Перуза остановилась.       Место, в котором они оказались, было озарено голубоватым свечением. Кристина, на мгновение окунувшись в детство, подумала, что Эрик привел ее смотреть фей. Ведь такое свечение, несомненно, может быть только в очень волшебном месте, но… Ее мечты прервал плеск воды.       Она огляделась по сторонам: они находились на берегу озера, свинцовые воды которого терялись вдали. Неподалеку о крутой каменный берег ударялась маленькая лодочка, привязанная к железному кольцу. — Где мы? — в который раз повторила свой вопрос Кристина.       Она казалась себе бесконечно глупой, настолько ее пугало собственное незнание и опасная доверчивость. Эрик вел себя странно, даже по его меркам странности. Она никогда прежде не видела его окутанным такой аурой таинственности, такой тайной и загадкой, а его молчаливая предупредительность вселяла еще больший страх. — Мы у моего озера, — спокойно ответил Эрик, снимая дрожащую девушку с лошади.       Он не опустил ее на землю, а только перенес в лодку и бережно уложил там. — Не хватало, чтобы вы еще свалились в воду, — заметил он, явно веселясь.       Пока Кристина, укутанная в тяжелый пиджак, взволнованно глядела на волны, бьющиеся о борта лодки, Эрик куда-то увел Перузу.       Тихо он забрался в лодку, а затем принялся быстро и сильно грести с обезьяньей ловкостью. Его глаза, поблескивающие из-под маски, не отрывались от лежащей Кристины, и она чувствовала этот горящий взгляд. — Даже не думайте, — строго бросил он, когда заметил, как девушка тянет руку к воде. — В этом озере живет сирена, и она утаскивает под воду всех, кто тревожит ее покой. — Это не правда, вы зло шутите надо мной! — испуганно воскликнула Кристина, и ее звонкий голос эхом отразился от подземных сводов. — Как вам угодно, душа моя. Но с сиреной шутить я бы не стал. Я сам не раз видел ее здесь. — Никаких сирен не бывает, — уже не так уверенно прошептала Кристина, не отрывая испуганного взгляда от воды. — Вам ли не знать, моя сказочница, что многие истории — не просто выдумка?       Кристина промолчала. Эрик не знал, поверила ли она его невинной лжи, или нет, но девушка пролежала неподвижно на дне лодки до самого конца пути, и это его вполне удовлетворило.       Когда нос лодки мягко ударился о берег, Даэ слабо пошевелилась. Страшная история о сирене и мягкое покачивание на волнах почти убаюкали ее. — Не двигайтесь, я сам вас перенесу, — предупредил мужчина. — Ей-Богу, Кристина, вы такая неосторожная.       Девушка зажмурилась, когда Эрик поднял ее на руки и прижал к груди. Она не привыкла к постоянному пребыванию у кого-либо на руках, это смущало. Но мужчине, казалось, это доставляло особое удовольствие.       Кристина открыла глаза, только когда почувствовала, что твердо стоит ногами на земле. Весь мир вокруг сузился до одной единственной комнаты, в которой она себя обнаружила — просторной прихожей, уставленной корзинами с цветами.       На мгновение Даэ почувствовала себя барышней в салоне. Она никогда прежде не бывала в салонах, но знала, что все на таких приемах делается с показной кичливостью, с размахом Парижа, который никогда не был ей особо близок. — Эрик, вы… — она завертелась в поисках мужчины, но его в комнате не оказалось, а дверь наружу была заперта на тяжелый засов.       Среди буйства цветов и запахов нашелся невысокий круглый столик, на котором девушка обнаружила черную маску-домино и короткую записку.       «Моя драгоценная, Если Вы читаете это, надо полагать, Вы растеряны и напуганы. На это и был расчет. Смею надеяться, мои поступки Вас не оскорбят. Будьте любезны, наденьте маску, что я для Вас оставил. Сегодня Вы побываете на настоящем Балу-маскараде. Не на том дилетантском сборище, что Опера ежегодно устраивает в Жирный вторник, а на самом что ни на есть… Собственно, Вы попадете туда не просто так. Встаньте перед красной дверью. На ней я написал довольно простую мелодию. Если Вы верно напоёте ее, механизм откроет замок, и Вы сможете войти. Проверим, чему Вы научились за несколько месяцев обучения грамоте. Желаю удачи! Ваш покорный слуга, Подпись: Эрик»       Оставаться одной в этой плохо освещенной комнате, наполненной глупыми корзинками с цветами, было страшно. Памятуя о том, что она находится глубоко под землей, Кристина хотела быть ближе к Эрику, любимому человеку, на которого она могла положиться, которому безоговорочно доверила свою жизнь.       Странное задание, загадочное поведение Эрика и этот его «сюрприз»… Кристина не могла отделаться от дурного предчувствия, но все же подчинилась судьбе. Шелковая ткань маски приятно ласкала лицо, пока девушка, выворачивая руки, пыталась совладать с длинными лентами и завязать их на затылке в какое-то подобие банта. Она нервничала, потому что мрак в комнате нарастал. Сперва, Кристина думала, ей кажется, что темнеет, но очень скоро стало понятно, что свет действительно становится тусклее с каждой минутой. Если станет совсем темно, она не успеет прочесть ноты, и тогда останется в подвале…       Даэ провела ладонью по глазам, стряхивая с себя волнение. Отец всегда учил, что в ответственный момент нельзя паниковать. Нельзя, потому что паника и страх мешают, сбивают человека.       Непослушные ленты запутались в прическе, и Кристина решительным движением вытащила из волос гребень, позволяя золотым волнам рассыпаться по плечам. Ничего, о своем внешнем виде она позаботится потом, когда будет время. А тут… Все равно она скрыта от посторонних глаз, никто в этом подвале не посмеет осудить ее за неряшливость.       Кроваво-красная дверь, которую упомянул Эрик, вся в подозрительных бурых подтеках, казалась дверью в ад, туда, где черти варят в котлах свое страшное зелье из кричащих грешников, туда, где черный огонь никогда не затухает. На шершавой поверхности черной краской было размашисто начертано несколько последовательных нот, посаженных на пять линеек. По этому заданию Даэ сразу поняла, что Эрик ее пожалел: в качестве головоломки дал самое простое, что только можно придумать.       Она без особого труда, с чувством гордости напела незатейливую мелодию, сочиненную, должно быть, специально к этому случаю. Окажись это правдой, какой романтичный пустяк Эрик выдумал для их чудного свидания!       Как только задание было исполнено, в комнате воцарилась гнетущая мертвая тишина. Кристина ждала, что вот-вот, что-то произойдет, но все молчало. Она стала перечитывать ноты, искать, где могла бы ошибиться, а тем временем темнота все сильнее сдавливала ее, забиралась под платье и душила, заставляя нервничать, сбиваться, и снова и снова перечитывать злополучные строки. — Внимательней, дитя моё, — раздался над головой Кристины ласкающий голос.       Девушка подняла глаза, округлившиеся от удивления и радости, увидела пропущенный в самом начале знак диез, и свет в комнате потух, оставляя Кристину в кромешной тьме.       Обеими руками взявшись за ручку двери, Даэ прикрыла глаза и по памяти напела мелодию. Несколько секунд ничего не происходило, и Кристина подумала было, что снова ошиблась, но затем глухую тишину прорезал шорох механизма, замок удовлетворенно звякнул и дверь приоткрылась.       Как шагнуть в неизвестность? Как переступить грань темноты с темнотой, найти в себе силы пройти дальше, когда ослеплен мраком и сыростью подземелий? Кристина, хоть и не видела ничего, никак не могла решиться отпустить ручку двери и сделать хотя бы один шаг вперед. Позади нее было ничто, а впереди — что-то. Что-то непонятное, странное, что-то недоступное человеческому глазу.       Она была как заведенная пружина — легкое дуновение ветерка с подземного озера, шорох ее платья, железный скрип где-то снаружи, заставляли ее испуганно вздрагивать. — Глупо сейчас грустить и предаваться раздумью, — услышала она голос Эрика где-то совсем рядом, впереди, стоит лишь протянуть руку.       Как слепой котенок, опираясь на дверь, Кристина сделала несколько неуверенных шажков и вытянула вперед руку, желая коснуться мужчины, найти его в этом ужасном мраке.       Раздался внезапный громкий щелчок, и комната, в которой оказалась девушка, озарилась нежным голубым светом, который источали подвешенные к потолку узорчатые лампы из голубого стекла. Сквозь тонкие прорези кружев, на свободу вырывались сотни и тысячи маленьких звездочек — такую тонкую хитроумную игру света мог придумать только Эрик.       Кристина изумленно заозиралась по сторонам, не в силах привести себя в чувства. Она уже и забыла, что хотела найти Эрика и попросить его больше никогда-никогда не отпускать ее руку, так сильно увлекла ее синяя комната. Повсюду были раскиданы подушки из узорчатой ткани разных оттенков синего, а среди завалов подушек высилась резная деревянная мебель, на которой тут и там была расставлена глиняная посуда, расписанная синими орнаментами. На сквозняке в воздухе кружились маленькие птички из белой бумаги — они были подвешены к потолку между светильниками на длинные нитки, которые в таком полумраке, было совсем не разглядеть. Даэ казалось, что она попала в какой-то сказочный мир, в комнату волшебника — астронома, который знал все обо всех, как знал наперечет все звезды на небе, так на нее повлияла магия Востока.        Несмотря на холод в комнате, на леденящее освещение, Кристина догадалась, что предметы эти — привезены из жаркой Персии, Жан когда-то рассказывал, что Эрик жил и работал там. И ей оставалось только предполагать, почему сумасбродный мужчина расставил все эти сувениры именно так, почему решил украсить на подобный манер комнату в подвале под Оперой, почему он вообще решил устроить это свидание в подвале.       Нет, он не мог сойти с ума. Нет. И он точно не собирался ей навредить. Эрик был неуравновешенным, был вспыльчивым и нервным, раздражительным, но он определенно был в здравом уме. Кроме того, он ведь ее любит. Разве может искренне любящий человек навредить?       Шорох ткани и ярко красный всполох заставили Кристину обернуться, и девушка увидела, что впереди ее ждет еще одна комната, точно так же убранная в одном цвете, а за ней следующая, и дальше… Семь роскошных покоев, расположенных таким причудливым образом, что сразу была видна только одна из комнат. В каждой комнате посреди стены было узкое фальшивое окно в готическом стиле. Эти окна были выполнены из цветного стекла, гармонировавшего с убранством всей комнаты.       Так, Кристина обошла зеленую залу, окутанную клубами резко пахнущего пряностями дыма, и едва спаслась из нее — от благовоний у нее сильно закружилась голова. Из зеленой комнаты Даэ выбралась в фиолетовую, где ее до смерти напугала очередная злая шутка Эрика — люди. Фиолетовая комната была переполнена народом: гости сидели в креслах, танцевали, стояли небольшими группами и обсуждали все глупости мира, а кое-то даже пробовал закуски. И все эти были манекены. Бездушные куклы, жалкое подобие высшего творения Господа.       Такая компания Кристину не порадовала. Каждый манекен был искусной работой какого-то великого мастера. Отличить такой от настоящего человека, да еще в таком полумраке, было почти невозможно. Девушка в костюме бабочки, высокий бородатый мужчина с ярким париком из перьев и густо подведенными глазами — в образе попугая, несколько дам в белом домино, кошка, пчела, Мария Антуанетта. Пестрота костюмов поражала и ужасала одновременно. — Эрик… — слабым голосом позвала Кристина, размазывая слезы по щекам. — Эрик, пожалуйста, заберите меня.       Этот маскарад, это чудовищное представление, которое он устроил, пугало ее. Еще дома, когда она получила его записку с приглашением, Даэ надеялась, что они опять выйдут на крышу, будут смотреть на зимнее ночное небо и говорить, говорить… Но вместо этого она оказалась совсем одна в подвале Оперы, среди этих страшных кукол со стеклянными глазами.       Во всем этом была такая пышность, мишура, такая слабость к роскоши и всему театрализированному, что не оставалось никаких сомнений — все это работа Эрика. В каждом камушке в этом жутком подвале чувствовалось влияние этого эксцентричного человека.       Повсюду, оживленные нехитрым фокусом со светом, кружились какие-то фантастические существа — безмолвные гости маскарада, свидетели очередного триумфа Эрика.       Из зала в зал за Кристиной следовали молчаливые тени, безобразные отблески останков роскоши, и, возможно, духи погибших во время Парижской коммуны. Кристине казалось, что она во сне, в каком-то бесконечном, нескончаемом кошмаре, настолько удушающим был воздух в подвальном мраке, таким безумным бредом казалось происходящее. — Глупо сейчас грустить и предаваться раздумью, — спустился к Кристине голос. — Вы уже здесь, вы надели маску и вошли на праздник. Сегодня вам придется побыть частью моего маскарада.       Это прозвучало так преступно зловеще, что девушка, совсем обезумев от страха, бросилась вперед, прочь из этой комнаты, наполненной безмолвными уродами.       В желтой комнате девушка снова столкнулась с толпой, но эта толпа была ужасней предыдущей, она двигалась.       Кристина не знала, как Эрику это удалось, но он заставил манекены двигаться, послушно исполнять его поручения. Поэтому его страшные механические куклы пили шампанское, курили, играли в вист, танцевали. А в дальнем углу укрылась влюбленная парочка — эти двое бесстыдно целовались и обнимались, лишь делая вид, что прячутся за гобеленом со львом. Кристина было ринулась обратно, в фиолетовую залу, но оказалось, что свет там потух. — Эрик, умоляю вас, мне страшно… — захлебываясь слезами, прошептала она, отталкивая прочь механическую куклу, перегородившую ей дорогу. — Не бойтесь, и идите за мной, — позвал голос.       В оранжевой комнате играла музыкальная шкатулка и под нежное треньканье в середине залы кружилась на одной ножке изящная балерина.             Кристина от удивления перестала плакать. Как вышло, что эту музыку, которая звучала довольно громко, было не слышно из желтой комнаты? Шагнув в следующее помещение, девушка убедилась, что и здесь звук музыкальной шкатулки загадочным образом обрывается.       Черная зала, полная каких-то острых кошмаров, и затем… Седьмая находилась в отдельном помещении. Чтобы попасть в нее Кристине пришлось перейти по мостику из одного строения в другое. Вся комната была затянута черным и красным бархатом: драпировки спускались к полу тяжелыми складками. У стены стояло огромное зеркало в ажурной золотой раме, на три четверти прикрытое позолоченной тканью. На полу были свалены папки с партитурами к старым постановкам, из них вывалились пожелтевшие от времени и сырости листы. Поодаль — кресло на дорогих резных ножках, подгнивших от влаги. В кресле стояла позолоченная птичья клетка. Когда Кристина подошла поближе, оказалось, что внутри лежат останки бывшей обитательницы этой клетки — крохотный птичий скелетик.       У дальней стены, затянутой красной сверкающей тканью, будто бы пропитанной свежей кровью, громоздился огромный стол из красного дерева, заваленный яствами сверху донизу. К столу низко спускалась массивная сверкающая люстра, почти наверняка хрустальная. На багровой скатерти стояли золотые и серебряные блюда, на которых были грудами сложены жареная индейка, свиные окорочка, гирлянды сосисок, и какая-то рыбина. В небольшом бочонке со льдом, Даэ обнаружила устриц. Два хрустальных бокала с золотой каймой, стоящие по разные стороны стола, были наполнены красным вином. На двух или трех тарелках, расписанных пасторальными сценами, были разложены кремовые цветные пирожные, одно другого краше. Была даже трехэтажная стойка с фруктами, многие из которых Кристина видела всего один-два раза в своей жизни, и то, на каких-то праздничных вечерах, когда еще был жив профессор Валериус.       От вида такого роскошного угощения у любого бы закружилась голова и потекли слюни, но у Кристины появилось только чувство тошноты. Все прекрасные аппетитные блюда разом превращались в нечто мерзкое в этой жуткой комнате, напоминающей склеп древнего вампира. — Любовь моя, вы, верно, проголодались, присаживайтесь за стол, — раздался торжественный, величавый голос за спиной девушки.       Кристина, уже потерявшая какую-либо связь с реальностью, не знающая, как и на что ей реагировать, медленно обернулась и, коротко вздрогнув, выронила из рук румяное яблоко.       Каждый раз, когда Кристина пугалась чего-то, она думала, что страшней быть уже не может, но Эрик, любивший разного рода «сюрпризы», и имевший просто преступную тягу ко всему необычному, раз за разом убеждал бедную девушку, что страшнее быть может, и будет.       Образ, в котором он предстал перед Кристиной, был во сто раз безобразнее всех его уродливых масок, сделанных по принципу: чем необычнее и вычурнее, тем лучше. С ног до головы он был укутан в красный саван, из-под объемных складок которого виднелись только бледные руки и лицо. Лицо это, бледным пятном выделяющееся на кроваво-красном фоне, казалось, в точности походило на лицо трупа. Эта иллюзия била точно в цель еще и за счет жуткого грима, который Эрик нанес для пущей убедительности: добавил сине-фиолетовых теней под свои запавшие глаза, нанес красноватый, лихорадочный румянец и местами оставил кровавые разводы на коже. — Проходите к столу, моя драгоценная, — проворковал он, очевидно, довольный эффектом, который произвел на девушку. — Нет, позвольте мне поухаживать за вами.       Мягко надавив на плечи Кристины, он усадил ее на стул и придвинул к столу.       Тут же на большом блюде перед ней возникла горка угощений, на которую она не могла взглянуть без дрожи. Эрик чинно прошествовал к своему месту, громко отодвинул стул и вальяжно опустился в него. — Я рад, что вы благополучно добрались, моя дорогая. Должен признаться, вы меня несказанно удивили, не справившись с моим заданием с первого раза. Я полагал, что лучше научил вас читать ноты, но ничего… Полагаю, несколько дополнительных занятий музыкальной грамотой заполнят пробелы в ваших знаниях, — в этих его словах прозвучало столько скрытой угрозы, что Кристина невольно опустила глаза к столу, хотя поклялась себе, что будет держать себя в руках.       Золотые глаза мерцали ярче обычного, и был в них какой-то лукавый, игривый огонёк, смущавший и пугающий Кристину. Она почувствовала, как начинают жарко пылать ее щеки, как сжимается сердце, и потеют ладони. — В чем дело, мой ангел? Разве я совершил какое-нибудь преступление? — самым любезным тоном осведомился мужчина, отпивая из своего бокала.       Вздохнув, Даэ выдавила из себя нервную улыбку и перевела взгляд выше — на люстру, которая отделяла ее от Эрика. — Я просто задумалась… Зачем мы здесь? Почему в подвале?       Она вяло ткнула вилкой кусок индейки и отложила в сторону приборы, не имея ни малейшего желания приниматься за еду.       Дома она всегда завтракала, обедала и ужинала вместе с Эриком, и относилась к его лицу совершенно спокойно, даже не задумывалась на эту тему, кроме тех моментов, когда мужчина устраивал акты самоненависти, и его приходилось утешать. Она смотрела на Эрика глазами полными любви, и не замечала изъянов в его внешности. Для нее он был самым лучшим мужчиной на всем белом свете. И резкий контраст с тем, что она видела сейчас перед собой: изможденное, окровавленное лицо, лицо человека, приговоренного к смерти страшной болезнью, потряс ее до глубины души.       Она надеялась, что за несколько минут сможет привыкнуть к маскарадному костюму Эрика, но не привыкла. Этот кошмарный вид напоминал ей обо всем том, что она так сильно старалась забыть, о чем старалась не думать. И ведь Эрик знал, как ей делается дурно от одного упоминания смерти…       Конечно, так быть не должно. Но Кристина надеялась, что со временем это пройдет, отчаяние и горе превратятся в чувство более легкое и мягкое, и она сможет дышать полной грудью, но методы, к которым прибегал Эрик, были чрезвычайно странными, и кажется, только усугубляли ситуацию. — Я ведь обещал вам, любовь моя, — начал мужчина, и его тонкие, подведенные серым гримом губы, изогнулись в горькой усмешке. — Да вы и сами много раз упрашивали меня рассказать о моем прошлом. Любопытные создания… Женщины. — Но… — удивилась было Кристина. — Однако же, — строго продолжил он, и властным жестом заставил девушку оборвать вопрос на полуслове, — я исполняю ваше желание, потому как… Кристина была очень добра к Эрику, хоть он того и не заслуживает. Кристина подарила Эрику то, о чем он мог только мечтать…       Кристина смущенно поерзала на стуле. В этот момент ей бы очень хотелось сидеть рядом с Эриком на диване в его гостиной, тесно прижавшись к его плечу, чтобы он чувствовал, что она рядом. Навсегда рядом, и никогда не покинет его. Они бы сидели напротив жарко растопленного камина и тихонько бы говорили обо всем на свете. А в этом подвале она сидела так далеко, что могла лишь бессильно наблюдать за тем, как Эрик снова погружается в приступ меланхолии. — Я уже как-то говорил вам, что построил это здание… У вас тогда было такое удивленное выражение лица, что я не решился настаивать. Я не умею общаться с женщинами. Видите ли… Не повезло с наружностью. Но мне не хотелось, чтобы вы думали, что Эрик сумасшедший. Когда я вернулся из…       Эрик внезапно запнулся, и за те несколько секунд, что длилась его борьба с собственным голосом, который никак не желал произнести следующие слова, Кристина прочитала на лице мужчины такие чувства, что у нее екнуло сердце: это был и страх, и ненависть, презрение, и детская беспомощность, и самодовольство.       Он постучал костяшками пальцев по лбу, и жутко скрипя сказал: — Гений это всегда трагедия, Кристина.       Несколько минут они провели в безмолвии. Эрик залпом осушил бокал вина и закусил сочным персиком, разрезанным им на дольки. Под сердитым взглядом возлюбленной, налил себе еще, но уже из графина с коньяком, а затем резко поднялся и принялся, как безумный, ходить вдоль стола.       В своем красном саване, с нанесенным на лицо гримом, он казался воплощением кошмара. Кошмаром, который описывается во многих сказках, который приходит за душами людей, чтобы забрать их в свое царство мертвых. И хуже всего было то, что Кристина его боялась. Ужасное дело — любить и страшиться одновременно.       Она, как ни старалась, не могла унять дрожь. Вилка, которую она пыталась держать, чтобы делать вид, что занята едой, выскользнула из ее ледяных дрожащих пальцев с оглушающим звоном на каменный пол. Кристина перевела несчастный взгляд с вилки, на замершего чуть поодаль Эрика. Его лицо было полностью скрыто в тени капюшона, и девушка не знала, зол он, хочет на нее накричать, или вообще думает о чем-то своем. — В конце концов, имею я право назначить любимой женщине свидание в своем доме! Ведь Кристина любит Эрика ради него самого. Любит. Эрик ничтожество, не заслуживающее любви. Даже его мать не любила его. Но Кристина любит. И Эрик не принуждал ее. Как же здесь мерзко, в этих подвалах, холодно и сыро, я не хочу больше жить здесь. Я хочу жить, как обычный человек. Разве Эрик не заслужил покой после всего, что ему пришлось пережить?       Всхлипнув, Кристина сорвалась с места и, насколько ей позволяло платье, бросилась к мужчине. Она взяла его холодные ладони и коснулась ими своих горячих щек, а затем нежно поцеловала каждую, надеясь, что это приведет Эрика в чувства. — Эрик, молю вас, придите в себя. О чем вы говорите? Вы не живете здесь, вы зачем-то привели меня сюда… Боже, Эрик… Если вы не возьмете себя в руки, мы останемся в этих чертовых подвалах навсегда.       Кристина никогда не позволяла себе ругаться, и сама оторопела от своих же слов. Но состояние Эрика ввергло ее в такую панику, что не удивительно… — Вот уж не знал, что моя любезная способна на крепкое словцо. Надо же! Кристина, что еще вы мне скажете? — мужчина зловеще расхохотался. — Ну-ну, моя маленькая нимфа, не обижайтесь на глупого Эрика. Мне только удивительно, что вы можете так выражаться.       Сердито уставившись на Эрика мокрыми от слез глазами, Кристина замахнулась и… Рука ее оказалась перехвачена самым бессовестным образом. Галантно улыбнувшись, мужчина разжал кулак Кристины и поцеловал ее ладонь. — Вы очень милы, когда злитесь, моя дорогая. Но все же, я бы предпочел, чтобы вы всегда были радостны. Для этого я устроил маскарад сегодня, но вот уже почти час наблюдаю за вашими испуганными и недовольными глазками. — Это потому, — задыхаясь от возмущения, выдавила Кристина, — что вы пугаете меня, — и прежде, чем Эрик успел исказить смысл ее слов в пользу своего уродства, она гневно продолжила. — Вы ведете себя странно, даже по вашим меркам. — Странно? — переспросил Эрик с самым невинным видом, и лицо его приобрело добродушное выражение. — Простите, Кристина. Воспоминания, которые связывают меня с этим местом, слишком тяжелы.       Его высокая фигура согнулась, чтобы коснуться губами лба девушки. Эрик не упускал возможности коснуться Кристины, и делал это всякий раз, будто бы с опаской, будто бы проверяя, не оттолкнет ли она его. Кристина не отталкивала. Только смущенно и радостно улыбалась, а сегодня… Там, наверху, пережив сильное волнение, решилась на безумство и поцеловала его сама. Бесстыдно и неприлично. — Вернемся за стол, мой ангел, — предложил Эрик и, увлек девушку к кушаньям.       После недолгого молчания, он снова заговорил, на сей раз жалким, испуганным голосом, от былого самолюбия не осталось и следа. — Видите ли… В жизни, Эрику пришлось много странствовать. У него не было дома, люди скверно относятся к тем, кто не похож на них. Общество жестоко, и это правда жизни. Когда испытания и страдания, которым я подвергся на чужбине, вынудили меня вернуться во Францию, я решил, что хочу провести остаток жизни в тишине и спокойствии. Я узнал, что планируется строительство большого оперного театра, и нанялся простым подрядчиком. За то время, что я путешествовал, многое изменилось, и здесь, на стройке, многие рабочие отнеслись к моей проблеме с пониманием, хотя я и старался не разоблачать своего уродства. Все, что угодно, только снова не быть цирковым животным. Только не на потеху публике.       Когда строительство закончилось, и прекрасный Дворец Гарнье был возведен, я никуда не уехал. Как я уже сказал, у меня не было своего дома, куда я бы хотел вернуться. Дом моей матушки, по прошествии стольких лет, стал мне отвратителен. И я остался. Мне удалось раздобыть чертежи Оперы и сделать с них копии. Так, я поселился в подвале, да, здесь Кристина. Мой дом, мой склеп, моя радость и мое проклятье, я жил здесь, отстраивал эту подземную конуру, и попутно трудился над созданием ловушек и люков, усовершенствованных версий тех, что я оставил в Персии и Турции. Мне всегда было чем заняться. Мне не было места на земле, среди людей, но я мог свободно развернуться здесь, под землей, где нет никого, кроме крыс да призраков. Я сочинял, поднимался наверх, чтобы слушать музыку, покупать еду и прочее необходимое. И все могло быть хорошо, я мог бы прожить остаток жизни в подвале. Но ведь я рожден человеком, Кристина, сколь ни безобразно мое тело. Да, я жалкое подобие людей, которые были созданы по образу Божьему, но все же мне было одиноко. Я поднимался наверх, видел всю эту бурную жизнь, творящуюся повсюду. Я был свидетелем свершений любви, многих радостей, злобы, горя, тайн и простого общения… Но почему Господь лишил меня всего, что дал всем своим детям?       Мне было невыносимо оставаться здесь, среди людей, и, продав несколько золотых безделушек, которые я прихватил, когда бежал из Персии, я купил дом. Тот самый, куда устроилась горничной маленькая северная фея. Я умер и попал в рай, Кристина, когда заслышал ваши самые первые слова на пороге моего дома. Ваш голос, ваш милый шведский акцент, ваша нежность… С того самого момента я понял, на какие страдания обречен. — Разве, — тихонько подала голос Кристина, — когда любят, страдают? — Да, — вздохнул Эрик, закрывая ладонями лицо, — когда любят, и это не взаимно. — Но ваша любовь взаимна, — с жаром заверила его девушка, — теперь вы можете жить спокойно. — Увы, мое прошлое никогда не даст мне жить спокойно. Как бы я хотел забыть… Но это невозможно. Гений и злодейство всегда идут рука об руку.       Кристина медленно завела руки за голову и распустила ленты маски. Шелковая черная ткань соскользнула на стол. — Эрик, расскажите мне, — мягко попросила Даэ, поднимаясь со своего места, и приближаясь к мужчине.       От грозного, страстного и пламенного Дон-Жуана не осталось и следа. Эрик сидел сгорбившись, дрожащими руками сжимая свои колени. Кристина увидела, как пару слезинок сорвалось с его коротких светлых ресниц и упало в бокал с коньяком, и сердце ее сдавило от невыносимой жалости. — Не просите Эрика об этом! — вскрикнул он гневно, неожиданно схватив девушку за запястье. — Если Эрик расскажет, Кристина уйдет, а Эрик… Бедный Эрик умрет. А ему так хотелось узнать, каково это быть любимым, ему хотелось узнать радости любви. Это ведь не много, да? — он всхлипнул, сжимая ладошки Кристины в своих руках. — Я никогда не перестану вас любить, мой дорогой, — ласково улыбнулась Кристина, и заключила мелко дрожащего мужчину в свои объятия.       Эрик зарылся лицом в ее длинные волосы, и тихо засопел. Его обезоруживающая беззащитность в некоторые моменты, умиляла Даэ едва ли не до слез. — Что бы ни случилось с вами в прошлом, что бы вы ни сделали… Это не определяет вас в настоящем. Вы изменились. С тех пор прошло очень много лет. А я… — Кристина вздохнула, — а я полюбила вас таким, каким узнала. — Эрик может умереть от счастья, если Кристина не перестанет говорить ему таких слов, — расплакался мужчина. Даэ улыбнулась. — Я запрещаю вам это, — хихикнула она. — И все же… Если вы не хотите рассказывать, не рассказывайте. Я спросила не из любопытства, я просто подумала, что вам может стать лучше, если вы облегчите душу. — Кристина должна знать… — он снова задрожал, как осиновый лист, и спрятал лицо в распущенных волосах возлюбленной. — Что Эрик нехороший… Когда Эрик говорил, что он чудовище, он не врал… Кристина должна знать, что Эрик убивал людей.       Кристина вздрогнула и замерла, чувствуя почти физическую боль в области сердца. Где-то в глубине души… Да, она подозревала. Многое говорило о криминальном прошлом Эрика, и не только его фразы о том, как он был бы счастлив придушить Равеля. Все его многочисленные таланты, его гениальность, психическая неустойчивость, детский страх, возникающий при неприятных воспоминаниях. Все эти факторы, и многие другие, говорили, по крайней мере, о том, что мужчине пришлось пережить нечто страшное в прошлом. И, как он сказал? «Гений идет рука об руку со злодейством»? Кристина тут же с легкостью представила, как шах мог использовать умения и знания Эрика в своих целях, как мог манипулировать им.       Кристина прислушалась к своим чувствам. Нет, она не перестала любить Эрика, и его признание даже не заставило ее бояться его. Наверное потому, что она все-таки подозревала нечто подобное, чувствовала, и свыклась с подобной мыслью… Перед собой она видела униженного, побитого жизнью человека, не знавшего ни любви, ни жалости, но никак не безжалостного убийцу. Он был страшным человеком, способным выкинуть что угодно, но не был чудовищем. — Только Господу судить вас, но не мне, — проговорила она медленно, поглаживая затихшего мужчину по костлявой спине. — Но Бог милостив к тем, кто раскаялся. Быть может, если вы… — Быть может, — отозвался Эрик спокойным ровным голосом, — быть может.       Он отстранился от девушки и принялся размазывать по лицу слезы вместе с остатками грима. — Что касается меня… Я вас не боюсь, я… Я устала от постоянного страха и волнений, я просто хочу жить счастливо. С вами. — Мой ангел, простите, что испортил вам вечер, — сказал он, содрогнувшись, словно бы и не замечая слов девушки, хотя в глазах его заблестело неверие. — Ни поесть, ни насладиться оперой, ни беседой, вам не удалось, и в этом виноват только глупый Эрик… — Я благодарна вам за вечер, вы вложили столько сил во все это. Даже, если меня напугали ваши декорации, я не могу не признать, что все это — потрясающая работа мастера, — она обвела взглядом комнату. — И, я знаю, как вам не просто быть откровенным. Спасибо за вашу честность.       Она знала, что Эрик, отчасти, был самовлюбленным, самолюбивым ребенком, и для него не было большего удовольствия, чем удивлять окружающих и демонстрировать им свою изобретательность, пускай он и не отличал, когда человек испытывает ужас, а когда восхищение. И если она и могла как-то поднять Эрику настроение, то только восхитившись его талантом, и непременно поцеловав его в щеку, что она с удовольствием и проделала.       Порозовевший от смущения Эрик неуверенно предложил: — Может, мадемуазель все же пожелает отужинать? — Мы соберем всю эту еду и отвезем ее домой, и там поужинаем, в тепле и уюте. Растопим камин и…       Эрик с Кристиной вернулись домой поздней ночью, и в самом деле устроили пикник в гостиной перед ярким пламенем камина. У их ног увивался Хёнке, выпрашивая мясную нарезку, а затем и сладкие фрукты, а за окном тихо падал снег. Осторожный разговор шепотом, словно они дети, боящиеся, что их ночную вылазку раскроют родители, робкие, невинные прикосновения, нежные улыбки. Наверное, об этом они мечтали все то время, что находились в подземелье Оперы. Кристина с любовью и радостью смотрела теперь на лицо Эрика, избавившегося от красного балахона и чудовищного грима. Живое, подвижное лицо, пусть и не похожее на привычное людям понятие «лица».       Синева бесконечного неба, на горизонте сливающаяся с морской синью, пушистые белые облака, почти растворяющиеся в морском солоноватом воздухе, крики чаек и шум волн, разбивающихся о розовые гранитные валуны. Можно ли найти вечер краше этого? Может ли Бог создать что-то более прекрасное, чем это тихое местечко, которое Кристина и все местные называют бухточкой Трестрау?       Эрик ужасно гордился своей затеей. После того, что он устроил в подвалах Оперы, он понимал, что делать предложение руки и сердца там… Это верная дорожка к одиночеству. Это все равно что сказать Кристине: «Милая, я сумасшедший старый урод, палач и преступник, чудовище, растратившее свои таланты на службу злым людям. Если вы выйдете за меня, вам до конца жизни придется терпеть мои выходки и все ужасные ядовитые, грязные слова, которые вырываются из моего рта». А Эрик сумасшедшим не был, потому и пытался держать себя в руках в последнее время. Он старался не заговаривать о поездках в Оперу, и вместо этого водил Кристину в другие театры — смотреть спектакли, концерты, балет, водил на выставки и в парки, надеясь, что это заглушит неприятные воспоминания, которые остались у нее после того, как она побывала в гостях в его страшном склепе.       Идея с Перросом пришла ему не случайно. Всякий раз, как он вывозил сюда Кристину, он замечал, какое ее охватывает романтическое волнение, как ее мысли и воображение устремляются куда-то ввысь, к чему-то сказочному и таинственному.                   Восхитительно. И даже теперь, ведя едва поспевающую за его широкими шагами девушку под руку, он чувствовал, как она счастлива быть здесь.       Кристина не сразу перестала носить траур, как завершился год. Для нее траур был не предметом гардероба, а состоянием, и выходить из него она стала постепенно, мало по малу привыкая к образу жизни и мыслям, которые составляли ее сущность прежде, до смерти отца. Эрик не торопил ее, давая ей возможность самой расправить крылья, хотя внутри его все буквально разрывало от желания заставить ее сделать все сразу. Он любил, чтобы его слушались.       Но результат стоил всех ожиданий и терзаний, всех мук любви и подавляемой страсти. Теперь он брел вдоль розовых валунов под руку с девушкой, облаченной в нежно-голубое платье, с изящной прической. Кристина радостно улыбалась прекрасному вечеру, шуму моря и жизни. Эрик никогда прежде не видел ее такой живой. — Эрик, смотрите, там люди!       Маленькая нимфа… Она сводила его с ума своей детской непосредственностью, своей живостью и подвижностью воображения, ума. А впрочем… Эрик давно осознал, что он сходит с ума от всего, что связано с Кристиной. Она была его отрадой, его дыханием, его радостью и единственной любовью, и она принадлежала ему одному, только Эрику. Почти. Совсем скоро она перестанет быть Даэ, и тогда будет в полной власти его любви. — Кристина, вы сегодня обворожительно прекрасны. Вы это делаете специально, чтобы бедный Эрик умер от разрыва сердца?       Кристина отвлеклась от созерцания блестящих в закатных лучах волн, и удивленно посмотрела на мужчину, лукаво ей улыбающегося тонкими губами. — А вы, сударь, специально говорите мне это, чтобы меня подразнить? — Я говорю вам это со всей серьезностью.       Девушка не успела и глазом моргнуть, как Эрик притянул ее к себе и, обняв за талию, поднял в воздух. Она ухватилась за его острые плечи, хотя и привыкла к такого рода выходкам, и зажмурилась. — Если вы будете любоваться на каждую орущую чайку, я никогда не успею вам сказать самое важное. — Эрик, мы взрослые люди, — хихикнула Кристина. — Что может быть важнее кричащих чаек? — Например, — мужчина сделал вид, что крепко задумался, — например, моя любовь к вам. Ни одна чайка мира не может рассказать о любви так, как это сделаю я. Хотите, проверим?       Он осторожно опустил заливисто смеющуюся Кристину на камень, и коротко поцеловав ее ручку, облаченную в тонкую сетчатую перчатку, отошел на несколько шагов в сторону, чтобы как следует взмахнуть руками. Старательно изображающий чайку Эрик — то, чего так не хватает людям в серости повседневных дней. — Ангел мой, — почти не запыхавшийся мужчина, опустился на колени на каменистый берег, перед сидящей на валуне девушкой, — душа моя… Всю свою жизнь я вел себя скверно, и я не заслужил любви такого чистого ангела, как вы. Не упирайтесь и не спорьте, это так. Но все же… — Эрик мелко задрожал, заглядывая в нежные голубые глаза Кристины, — все же, я прошу, умоляю вас, станьте моей женой. Я люблю вас, и никогда не обижу, я буду заботиться о вас до конца моей жалкой жизни, и сделаю все, чтобы вы были счастливы после моей смерти. Вы будете самой счастливой женщиной на всей земле.       Кристина нахмурилась. — Не говорите мне о смерти. Какие глупости. Мы умрем с вами в один день. — Так вы согласны? — взвыл Эрик, с силой сжимая хрупкую ручку девушки. — Согласна, — прошептала Кристина, тут же заливаясь слезами сквозь радостную улыбку.       Она бросилась на шею к Эрику и тут же осыпала его нежными поцелуями. Не верящий в происходящее мужчина, от счастья позабыл как дышать. И только когда Кристина замерла в его руках, он увлек ее в страстный поцелуй, наверное, впервые в жизни, позволяя себе полностью расслабиться и поддаться чувствам.