Я люблю тебя ярче закатного неба огней, Чище хлопьев тумана и слов сокровенных нежней, Ослепительней стрел, прорезающих тучи во мгле; Я люблю тебя больше — чем можно любить на земле. Как росинка, что светлый в себе отражает эфир, Я объемлю все небо — любви беспредельной, как мир, Той любви, что жемчужиной скрытой сияет на дне; Я люблю тебя глубже, чем любят в предутреннем сне. Солнцем жизни моей мне любовь засветила твоя. Ты — мой день. Ты — мой сон. Ты — забвенье от мук бытия. Ты — кого я люблю и кому повинуюсь, любя. Ты — любовью возвысивший сердце мое до себя! Мирра Лохвицкая
Кристина прикладывала все свои силы, чтобы лишний раз не волноваться, но затянувшаяся подготовка к свадьбе совершенно не располагала к этому, даже при том, что львиную долю хлопот по устройству праздника взял на себя ее жених. Она совсем перестала отдыхать, а ночью долго не могла уснуть, прикидывая в голове, все ли она сделала, все ли предусмотрела. Убаюкать ее могло только мурлыканье Хёнке, который теперь редко укладывался у ее изголовья, или же нежные звуки скрипки из-за стены. Каким-то чудом Эрик знал, что Кристине плохо спится, и, когда она подолгу ворочалась, ходила по комнате, открывала окно, чтобы подышать свежим ночным воздухом, он непременно спускался в соседнюю с ее спальней комнату и играл все колыбельные, какие только знал. Это меньшее, что он мог сделать для нее. Этот легкий акт проявления заботы успокаивал и его тоже. Волновалась Даэ не только об угощениях, украшениях и платье. Да и много ли им нужно, если свадьба будет скромной, деревенской, всего с несколькими гостями? Больше всего юную душу тревожила ее судьба после свадьбы, после торжественного «да» перед алтарем в скромной церквушке, стены которой оплел плющ. Кристина со смутной тревогой и трепетом представляла, как изменится ее жизнь, когда Эрик станет ее мужем, когда она будет всецело принадлежать ему, а он ей. Они станут неразлучны и на земле, и на небе. Ее супруг будет целовать и обнимать ее — и будет в полном своем праве. При одной мысли об этом щеки Кристины становились пунцовыми, и она тут же старалась спрятать свое смущение, чтобы ни одна живая душа не заметила этого. И только Хёнке, видевший в доме всех и вся, улыбчиво щурил свои хитрые глаза, глядя на хозяйку. За две недели до назначенной даты в поместье приехали портнихи — Эрик запретил Кристине ездить одной в Париж на примерки. В этот раз пошив свадебного платья был процессом гораздо более приятным, ведь Кристина сама заведовала работой, сама выбирала ткань, фасон и украшения, а портнихи оказались приятными милыми девушками, которые не пытались смутить молодую невесту непристойными разговорами. А вот что касалось белья и нарядов на будущее, Абель и Колетт, заговорщически переглядываясь, сообщили, что пошьют все на свой вкус и взгляд, по последней моде, как и поручил им месье Эрик. Кристине пришлось уступить. На итоговой примерке, за пару дней до торжества, Кристина, крутясь перед зеркалом в готовом наряде, была не в силах сдержать слез. Она была в каком-то чудном сне, ведь все это просто не могло быть явью… Платье было весьма простенького фасона — Кристина не желала парижской роскоши здесь, в тихой деревенской глуши, где она будет укрывать свое счастье от целого мира. Но из чего было сшито это платье… Среди обилия свертков модных ярких шелков Кристина отыскала ткань изумительной красоты — легкую и сверкающую, как паутинка на рассвете, нежную, как материнское прикосновение. Этой искрящейся тканью Абель и Колетт оторочили лиф и турнюр, скрутили несколько изящных розочек, которые рассеяли по длинному полупрозрачному шлейфу. Фата, расшитая речным жемчугом, венчала прелестную златокудрую головку, как ангельский нимб. Кристина впервые чувствовала себя настоящей невестой, впервые видела себя ею. Это было совсем не то же самое, как когда Эрик силком тащил ее под венец и заставил портних сшить ей целый торт вместо свадебного платья. Она была так благодарна портнихам, что еще очень долго не могла с ними распрощаться, предлагая им то чай, то кофе, то какие-то восточные сладости, то вознаграждение, еще более щедрое, чем пожаловал им Эрик. Вечером того же дня Кристина решилась спуститься в кабинет Эрика, где ее жених коротал все свое свободное время, подписывая документы, что-то оформляя, покупая, продавая. Дел было невпроворот, и он сам, несмотря на всю свою выносливость, справлялся с трудом, только изредка подключая к работе Жана. Кристине он запретил приближаться к столу с бумагами, таинственным голосом сообщив, что готовит «сюрприз». Но девушка успела соскучиться по Эрику — два дня его не было дома, он оставался в Париже по неотложным делам, а с тех пор как вернулся днем, не выходил из кабинета, так что даже если бы мужчина стал браниться, Кристину это бы не остановило. Предварительно заварив ромашковый чай и разлив его по чашкам, положив в вазочку любимые печенья Эрика, Кристина подхватила поднос и медленно двинулась к кабинету. В прихожей она запнулась о ковер, но все же смогла удержать равновесие и не расплескать кипяток — маленькое, но достижение. Часы пробили десять, и это заставило Кристину поторопиться. Поскольку руки ее были заняты, в дверь пришлось постучать носом туфельки. Эрик открыл не сразу: сперва до Кристины донесся его тяжелый вздох, потом ворчание, шаркающие шаги, и только после перед ней во всей своей усталости предстал сам Эрик. Казалось, предсвадебная подготовка еще сильнее истощила его и без того худое тело, щеки его, едва успевшие принять более-менее человеческий вид, снова осунулись, а золотистые глаза, обведенные синевой недосыпа, смотрели на девушку устало и тяжело. Воротник рубашки был расстегнут, рукава засучены, подтяжки болтались внизу — верный признак того, что мужчина был в самом разгаре труда, а про сон забыл. Эрик попытался выдавить радостную улыбку — она была почти нефальшивой, он действительно был рад видеть Кристину. Она, как прекрасная богиня, несла успокоение и радость везде, где появлялась. Подумала о нем, о своем жалком уроде, который даже не мог справиться с обязанностями жениха и устроить приличную свадьбу. У него на глаза навернулись слезы, но он нечеловеческим усилием остановил их. Не хватало ему снова расклеиться и заставить Кристину его жалеть. — Любовь моя, в такой час вы уже должны быть в постели. Помните, мы говорили о том, как для певца важен режим? Да и для женской красоты это полезно… — сказал он строгим голосом, принимая поднос из дрожащих от усталости рук Кристины. — Но поскольку вы решили навестить меня в этом чулане, — мужчина фыркнул, — я не буду вас ругать сегодня. Кристина, освобожденная от тяжести, не сдержавшись, хихикнула и проследовала в комнату за Эриком. Краем глаза она увидела, что на его столе разложено много бумаг — каких-то договоров, разрешений… И везде размашистые подписи, печати с вензелями. Заметив косой взгляд Эрика, Даэ смущенно отвернулась от стола и, шелестя юбками, подошла к жениху. — Эрик, садитесь, я поухаживаю за вами, не нужно ничего расставлять, — ласково сказала она, погладив мужчину по руке. Эрик на мгновение замер с чашкой, едва только не донесенной до губ, а потом опустил ее обратно на поднос и медленно сел на диван. Как Кристина и предполагала, спорить в таком состоянии он не мог. Оказывается, Эрик тоже не всесилен. — Вам нужно отдыхать, нельзя так себя изводить, — произнесла она наставническим тоном. Эрик фыркнул и откинулся на спинку дивана, стараясь скрыть свою усталость за общей непринужденностью. — Эрик иногда не спал по нескольку дней, когда работал в Персии, — заявил он хвастливо, сжимая руками острые коленки. — Но сейчас Эрику уже не двадцать, — дипломатично заметила Кристина, подсаживаясь к нему с чашкой чая. Мужчина вздрогнул и посмотрел на Даэ глазами, вспыхнувшими подозрением и упреком. — Кристина намекает на то, что Эрик стар?! — взвился он, вскочив на ноги и едва не опрокинув кофейный столик. — Нет, что вы, я… — Слишком стар, чтобы жениться. Стар, чтобы иметь такую красивую молодую жену, чтобы работать как следует самостоятельно, чтобы организовать торжество… Кристина держит Эрика за идиота? Гневные искры в его глазах почти физически обжигали Кристину, и она неосознанно вжалась в спинку дивана. — Что, уже передумали выходить за Эрика?! — Мужчина взмахнул руками. — Господи… — Он схватился за голову, словно бы ему вдруг стало плохо. — Кристина, простите меня, простите ради Бога. Я совсем не знаю, что говорю. От былой ярости не осталось и следа. Эрик с виноватым видом вернулся на свое место и с какой-то страстной, жаркой нежностью бросился обнимать Кристину. — Тише, — вскрикнула девушка, в последний момент удерживая чашку от падения, потом добавила шепотом: — Эрик, вы должны успокоиться и дать себе отдохнуть. Я понимаю, вы стараетесь ради нас и нашего праздника. Но самым большим подарком для меня будет здоровый муж в хорошем настроении. — Эрик ляжет спать, если… — Мужчина сделал вид, что раздумывает. — Если Кристина споет ему и… И поцелует. На его лице появилась хитрющая улыбка. Наверное, будь он не таким сонным, попытался бы снова захватить Кристину в свои объятия. — Какая наглость, — притворно возмутилась девушка. — Вы снова меня шантажируете? — Приходится, Кристина ведь такая непослушная…***
Утром назначенного дня Эрик совершенно не чувствовал себя отдохнувшим, несмотря на то, что лег спать пораньше, обещая себе предстать перед Кристиной свежим. Не стоило пугать бедняжку своим уставшим уродством, он и без того не красавец. Но как только первый солнечный луч проник в комнату сквозь его запыленное окно и Эрик выпутался из простыни, которая за ночь обмоталась вокруг его ног, оказалось, что чувствует себя мужчина неважно. Он долго не мог уснуть, ворочался, нервно вздрагивал всякий раз, когда ему казалось, что он что-то забыл, что-то упустил. Эрик так волновался, что не успеет с делами к сроку и не успеет подарить Кристине ее свадебный подарок, что то, что он все-таки успел, казалось чем-то нереальным, чем-то фантомным. Он думал о Кристине. Девочка наверняка всю ночь тряслась от страха и ужаса, осознав наконец, на что себя обрекла. Эрик представлял, как, должно быть, противно Кристине будет, если он попробует предложить ей нечто большее, чем ледяные поцелуи и трепетные объятия, если только намекнет на супружескую близость… Он был себе отвратителен. Переживания мучили и терзали его всю ночь, но утро, которое должно было принести избавление от всех кошмаров, не принесло облегчения. Сорвав изумрудное покрывало с зеркала, которым то было занавешено, Эрик с обреченным стоном уставился на свое изможденное бледное лицо. Это было лицо трупа, а не жениха. И как Кристина должна захотеть это? Да она умрет от ужаса, передумает прямо там, в церкви, если увидит подобное в день, который должен быть у девушки самым счастливым. — Господи, за что ты дал мне этот кусок мяса вместо лица? Что такого сделал невинный младенец, чтобы получить это? Дети не расплачиваются за грехи родителей, так почему?! — Мужчина в неистовом порыве бросился на зеркало, собираясь разбить его, но потом представил, как перепугается Кристина, если услышит эти звуки, если вбежит и увидит кровь, и немного успокоился. — Я знаю, нельзя богохульствовать, особенно в такой день… Да что день. Никогда нельзя. Ты дал мне любовь самого прекрасного создания на свете, дал мне друзей, пусть мне и сложно принять столько доброжелательного отношения. Молю тебя только об одном, Господи… Эрик опустился на колени и воздел дрожащие руки к потолку. — Пожалуйста, пусть она согласится, пусть не передумает. Я буду послушным, клянусь, Эрик сделает все… Только пусть Кристина станет женой бедного Эрика. Этот своеобразный разговор с Богом помог мужчине взять себя в руки и несколько успокоиться. Всепоглощающие ужас и тревога уступили место радости. Сперва робкой, какой-то неуверенной, но когда мужчина стал наряжаться в свой свадебный костюм, радость разрослась до гигантских размеров, так, что ей стало не хватать места в тощей груди Эрика. Она рвалась наружу, бешено колотясь о ребра, кружась стаей бабочек в животе. — Господи, пусть Кристина согласится, — повторял мужчина, опрыскивая себя одеколоном.***
Кристина проснулась от нежного прикосновения к ее лицу. Всего лишь одно мгновение отделяло девушку, задержавшуюся на границе сна, от реальности. Реальность пахла детством, родным и теплым, пахла домом и уютом, чистотой, старыми нотными листами и шалью Матушки. — Родная, просыпайся, — позвал ласковый голос. — Пора собираться. Кристина улыбнулась сквозь сон и сладко потянулась, сбрасывая с себя одеяло. Прохладный утренний воздух тут же набросился на теплое тело, но не смог укусить девушку. Предвкушение счастья, с которым Кристина открыла глаза, превратило укусы холода в бодрость, так необходимую молодой невесте. Встрепенувшись, Даэ села в постели и окинула сияющим взглядом свою спальню. Последний раз она встречала утро здесь, последний раз видела мерцание лучей на стенах. Кристина с нежностью вспоминала все минуты, проведенные в этой комнате. Здесь она занималась с Ангелом Музыки, здесь волновалась, радовалась, творила, здесь же страдала и умирала от тоски по отцу, здесь Эрик утешал ее и убаюкивал, прогонял ее кошмары. Этим утром здесь хозяйничала Матушка Валериус, несколько дней назад приехавшая из города. Женщина превратила уютную девичью спаленку в настоящую грим-уборную. Кристина, еще толком не разлепившая глаза, не прогнав остатки сна, чувствовала себя принцессой или примадонной, которую должны подготовить к важному выступлению. Круглый стол был уставлен мисочками и тазиками, какой-то косметикой (явно купленной в Париже на днях, потому что у Кристины такой никогда не было). Платье, сверкая на солнце, было аккуратно разложено на столике в углу, подальше от всего, что могло разлиться, испачкать, порвать. Подавляя в себе желание снова завалиться в ворох одеял, Кристина заправила постель и накинула легкий летний пеньюар поверх ночной рубашки. — Сейчас я принесу завтрак, а потом начнем тебя собирать, — сказала вернувшаяся со стопкой полотенец в комнату Матушка Валериус. — А то мы договорились со священником на полдень, у нас на все дела несколько часов, а ведь вас надо еще доставить по очереди в церковь. Аделаида сложила полотенца возле большого жестяного таза на столе и, мечтательно вздохнув, добавила: — Когда я выходила замуж, я опоздала ровно на полчаса — слишком много для того, чтобы дорогой Ларс успел забеспокоиться, но не достаточно для того, чтобы он бросился на поиски своей невесты. А я, ах, такая глупость, не могла найти жемчужное ожерелье, которое собиралась надеть. Оказалось, что мой младший братец, когда разглядывал его, положил не обратно в шкатулку, а в коробочку, где я хранила леденцы. Матушка Валериус рассказывала эту историю с такой любовью, с такой нежностью, что Кристина почувствовала, что не может сдержать слез умиления. Лицо Аделаиды, испещренное морщинками — следами былых потерь и горестей, вдруг словно бы помолодело на несколько десятков лет, как будто не было ничего: переездов, смертей, жизни впроголодь. На несколько мгновений, которые подарили ей ее воспоминания, она снова стала счастливой молодой девушкой, полной надежд и мечтаний. — Не плакать, — строго сказала Матушка, впрочем, тут же нежно улыбнувшись. — В такой день негоже рыдать. Давай лучше прочтем молитву. Кристина, пытавшаяся утереть навернувшиеся на глаза слезы, не заметила, как оказалась на коленях возле кровати. Рядом опустилась Матушка Валериус, устраивая локти на краю постели. Раньше, когда Кристина была еще ребенком, они молились вот так вместе, каждое утро и каждый вечер. Маленькой девочке нравилось слушать ласковый голос приемной матери, а иногда и самой принимать роль ведущего и читать молитву наизусть, со всей торжественностью и величием, с которыми дети часто относятся к тем или иным вещам. Иногда к ним присоединялся Густав Даэ, хотя чаще он молился один, стремясь скрыть тоску по родине и скорбь по так рано ушедшей жене. Теперь же Кристина чувствовала какой-то священный трепет, чувство любви и теплоты — не только из ностальгии к былым временам. В этот радостный день она как никогда прежде чувствовала на себе любовь Бога и сама бесконечно любила весь мир вокруг, любила жизнь и была благодарна за то, что живет. Это редкое чувство не всегда удается поймать, оно часто ускользает под давлением суеты, трудностей и невзгод, но если вовремя почувствовать приближение божественной радости — нужно смело ловить ее и не выпускать настолько долго, насколько это возможно. Взяв Матушку за руку, Кристина прикрыла глаза и произнесла первые слова, исходящие из самого ее сердца: — От сна восстав, прибегаю к Тебе, Владыко Боже, Спаситель мой. Благодарю Тебя за то, что Ты привел меня увидеть сияние этого дня. Благослови меня и помоги мне… Молитва словно бы произрастала из ее души, измученной, но теперь бесконечно радостной. Какое счастье… В окружении близких стоять на пороге чего-то нового и совершенно прекрасного. Кристина не могла бороться с рвущейся наружу улыбкой, и слова обрывались, застревали в горле, пока девушка не находила в себе достаточно сил продолжать. Когда Матушка Валериус заканчивала прическу, до Кристины с улицы донесся стук колес и лошадиное ржание. Должно быть, Эрик и Жан отправлялись в церковь. Они должны были выехать несколько раньше, чтобы обустроить все как положено до приезда невесты. Кристине хотелось подбежать к окну, посмотреть, едет Эрик в экипаже или в телеге, как он шутил в последние дни. Но оглянувшись на свое отражение в зеркало, Кристина подумала, что в такой момент было бы сущим ребячеством бежать к окну и вглядываться вдаль, пытаясь различить экипаж (или телегу?) среди ветвей деревьев. Она больше не видела неопытного напуганного ребенка, который так часто натянуто улыбался ей в зеркале по утрам. Перед ней сидела молодая женщина, нежный овал лица которой обрамляли золотые вьющиеся локоны, украшенные речными драгоценностями. Последний штрих — букетик полевых цветов, который Кристина под чутким присмотром Матушки Валериус собрала на поляне за домом. Там росли васильки и тоненькие колокольчики, ромашки и маргаритки. Окруженная летним зноем, стрекотанием кузнечиков Кристина совсем позабыла о времени, разглядывая гудящих шмелей, перелетающих с цветка на цветок, на больших зеленых жуков, щеголяющих своими блестящими крылышками под ослепительными лучами солнца. Последние мгновения девичества. Аделаида Валериус не спешила звать дочь обратно, зная, что у них еще есть в запасе время. Она хорошо понимала, какими глазами Кристина смотрит на мир сейчас, и сама радовалась этим минуткам волшебства. У выезда невесту и ее матушку встречал экипаж, запряженный парой прекрасных черных лошадей. Кристина сразу же узнала Перузу и Беневшу. Ее несколько удивил поступок Эрика — он со скрипом доверял своих любимиц парижским конюхам, а тут… Сам вручил Равелю поводья и доверил ему довезти ее и Матушку в Церковь. — Миледи, доброго утра, — из окна экипажа высунулась улыбающаяся белобрысая голова Равеля. — Мне поручено доставить вас до пункта назначения в целости и сохранности, не то… — молодой человек кисло улыбнулся. — Впрочем, не имеет значения! Щелкнул замок, и Равель распахнул дверцу экипажа. Разминая затекшие конечности, юноша с любопытством разглядывал смущенно улыбающуюся Кристину. — Кристина, вы похожи на прекрасную принцессу из сказки, — резюмировал он наконец, серьезно посмотрев девушке в глаза. — Для меня большая честь быть вашим другом, сейчас и впредь. Если я буду вам нужен, только позовите. — Мой друг, это я должна говорить вам такие слова. Спасибо вам за все, — ласково улыбнулась Даэ, подходя ближе и протягивая свободную руку Равелю. Поймав ее ладонь за кончики пальцев, он помог девушке подняться в экипаж. Когда мадам Валериус расположилась внутри и Равель захлопнул дверцу, он вдруг вспомнил кое-что очень важное, что совсем вылетело из его головы. Пошарив в карманах своего парадного костюма, он выудил маленький конвертик, сложенный из нотных листов и заклеенный сургучной печатью. — Это ваш жених просил передать вам, — сообщил он торжественно, протягивая через открытое оконце конверт Кристине. — Б-благодарю, — Даэ вымученно улыбнулась, и ее испуганный взгляд тут же метнулся к мадам Валериус. — Что если?.. — Милая, не думаю, — женщина обнадеживающе похлопала дочь по руке. — Открывай, посмотрим, что на этот раз задумал твой Эрик. Пока Равель забирался на козлы и трогался, Кристина дрожащими пальцами пыталась вскрыть конверт. Все было так хорошо, так чудесно. Но что если? Что если Эрик передумал? Что если испугался или, хуже того, разлюбил? Все мечты, надежды, все это ощущение взрослости — все начинало меркнуть под действием злосчастного конверта, который отчаянно не желал быть вскрытым. — Ай, — девушка отдернула руку. — Порезалась, плохая примета… — Полно тебе, открывай письмо, — поторопила Матушка Валериус, хватаясь за ручку двери, потому как экипаж внезапно подпрыгнул на какой-то кочке. «Драгоценная моя Кристина, Я не стану пытаться переубедить Вас в Вашем выборе. Вы знаете, как безумно я желаю видеть Вас своей женой. Но сейчас в последний раз я предлагаю Вам выбор. У Вас есть время передумать, отказаться от этой опасной затеи. Вы можете заставить этого недотепу Шарби развернуть экипаж и вернуться в поместье, я все пойму. Только не убивайте меня отказом там, у алтаря. Вместе с этим… Если Вы выберете меня, если не передумаете, я клянусь, что положу остаток своей жизни к Вашим ножкам. Я сделаю Вас счастливейшей из всех женщин и сам буду наконец счастлив. Потому что нет счастья выше, чем любить и быть любимым. Ваш Эрик» Кристина передала конверт Матушке, не произнеся ни слова. Исполненное страха и волнения письмо Эрика придало еще больше решительности: если мужчина не верит в то, что его можно любить, не верит, что достоин счастья, она заставит его поверить. Экипаж неспешно гремел колесами по дороге, а Кристина представляла миллион счастливых возможностей дать Эрику почувствовать себя любимым. У нее еще будут шансы, и первый из них — всего через каких-нибудь полчаса, перед лицом Господа. Равель привез их в незнакомую деревню — ту самую, о которой в поместье говорили всю последнюю неделю, ведь ближайшая церковь находилась только там. К воскресной мессе Равель со своей семьей отправлялись туда либо на телеге, либо пешком, в зависимости от погоды. Эта деревенька была крупнее, чем та, в которую привыкла прогуливаться Кристина, дома были богаче и основательнее устроены. Небольшая речушка прорезала деревню будто бы напополам, отсекая крестьянские дома от скотного двора и двух больших пахотных полей. Через речку был переброшен мостик, хлипкий и нескладный на вид, словно он упал в этом месте случайно. Но по нему чинно проезжали телеги, проходил пастух с козами — и мост держался прочно, прочнее многих современных конструкций, которые изобретают в больших городах. Неподалеку от моста раскинулся большой постоялый двор, где любой путник мог остаться на ночлег. Рабочий день был в самом разгаре, но несмотря на это, главную улицу очень скоро заполнили дети, увидавшие богатый экипаж из пыльных оконец своих домишек. Да и некоторые взрослые, оставив на время свои дела, были не прочь полюбопытствовать. «Свадьба, вы слышали? Сегодня будет свадьба», — раздавались со всех сторон воодушевленные голоса. «Ты видишь невесту? Она красивая?» — дети вытягивали шеи, забирались на ветхие деревянные заборчики, вглядываясь в окна кареты. Кристина, душа которой замирала от волнения и священного трепета, выглянула в окно, когда карета подъезжала к воротам церкви, и, счастливо улыбаясь, помахала детям рукой. — Ах, мама, зачем мне одной столько счастья? — воскликнула она, на мгновение оборачиваясь к Матушке. — Вот бы все на свете были так же счастливы. — Делись своим счастьем, — ответила женщина, посмеиваясь. — Тебя одной не хватит на целый мир, но хватит на тех нескольких людей, которых ты сможешь осчастливить. Церковь была отделена от всей прочей деревни старинным кованым ограждением, за которым лежал пышно разросшийся сад, по стенам вились шпалеры роз. Сад был разбит на гряды, занятые под овощи и обсаженные аккуратно подстриженными плодовыми деревьями. По правую сторону от центральной дорожки был маленький пруд, в котором громко квакали лягушки — Кристина живо вообразила, что это свадебный хор, и не смогла удержаться от улыбки. Она впервые видела такой чудесный сад при церкви. Обычно возле храма устраивали кладбище, как, например, в Перросе, или же довольствовались чистой убранной дорожкой, изредка садовник при церкви высаживал какие-то цветы. Но этот уголок… Кристина была благодарна светлой голове Равеля, в которую пришла идея провести венчание здесь. В целом свете не могло найтись места удачнее, чем это. — Отец Жермен сам ухаживает за садом, а фрукты и овощи раздает бедным семьям, — сказал с довольной улыбкой Равель, помогая мадам Валериус выйти из экипажа. — Вы ведь любите цветы, Кристина… Вот мне и подумалось, что в этой церкви вам понравится. — И прежде чем Даэ успела выразить свой восторг, молодой человек добавил, — Подождите меня здесь, я должен договориться, чтобы экипаж кто-то охранял в наше отсутствие. — Дорогой, — мягко остановила его Матушка Валериус, — вон стоит экипаж месье Эрика, а рядом человек. Полагаю, вы можете испросить его. — Благодарю вас, — Равель поцеловал руку женщины, не переставая широко улыбаться. — Эрик бы весь дух из меня вытряс, если бы я оставил его лошадей с кем попало. Несколько минут он отсутствовал, договариваясь с крестьянином в дырявой шляпе, нахлобученной до самых бровей, которого нанял Эрик. А Кристина начала изнывать от странного волнения. Гостей будет всего ничего: только Матушка, Жан, Равель и его семья. Но Эрик и это его письмо… Что если он передумает? Что если откажется от всего, решив, что тем самым совершит акт добропорядочности и «освободит» ее, Кристину, от «непосильного бремени»? Даэ боялась и молила Господа, чтобы этого не произошло. Ее несколько успокаивали воспоминания о том, как Эрик с жадностью и настойчивостью обнимал и целовал ее, шептал, что она принадлежит ему одному и так будет всегда. Но невеста может волноваться и не смотря на доводы рассудка и здравого смысла. На пороге новой жизни, когда предчувствуешь грандиозные перемены, паника подступает сама собой, даже если ты очень ждешь этих перемен. — Я так его люблю, — произнесла Кристина зачем-то вслух, прижимая ладони к горящим щекам. — Так люблю… — Не забудьте сказать ему об этом, — весело отозвался Равель, неожиданно выросший из-за ее спины. — Я только что заходил в церковь, вас там уже ждут. Ваш жених сам не свой, разве что не ползает по стенам. Так что если вы уже преисполнились любви и чувства долга, советую поторопиться. Кристина бросила последний испуганный взгляд на Матушку, но та вместо каких-либо подбадривающих слов только покачала головой и, загадочно улыбаясь, взяла дочь под руку. — Я открою перед вами двери, и вы войдете, когда услышите музыку, — шепнул Равель. — Музыку? — переспросила было Кристина, но юноша уже умчался вперед. Шурша непривычно легкими юбками, Кристина смотрела на заветную дверь, за которой ее ждет ее судьба, ее любовь и надежда, и про себя считала шаги. Гравий тихонько похрустывал под туфлями. Где-то шумели дети, все еще слышалось кваканье лягушек, далеко-далеко лаяла собака… Но все это было так неважно. Когда нежно запела скрипка, девушка не смогла сдержать слез. Смычок скрипки в руках вдохновленного музыканта всегда задевал струны души девушки, независимо от того, смеялась ли скрипка или рыдала. Но играл не Эрик, нет. Эрик бы звучал иначе. В своей догадке Кристина убедилась сразу же, как Равель открыл перед женщинами дверь. Взгляд Даэ тут же метнулся через несколько рядов лавочек к алтарю, возле которого напряженно замер ее жених. Таинственного скрипача нигде не было видно. Когда зазвучала скрипка, Эрик вздрогнул, словно очнувшись от долгого сна в жаркий полдень. Почему-то он был уверен, что разозлится, захочет оторвать руки неумехе деревенскому скрипачу, но оказалось, что мужчина, который испросил смешную сумму за свои услуги, играл очень недурно. Подумалось, что Кристина оценит. Ее отец тоже был скрипачом-самоучкой, игравшим на сельских ярмарках и, в перерывах между полевыми работами, певший в церкви. Появление улыбающегося Равеля говорило о том, что Кристина приехала, и скоро войдет в храм, подойдет к святилищу и произнесет слова клятвы. По телу Эрика прошла дрожь. Кристина… Поверить в то, что эта чудесная девушка согласилась связать свою жизнь с монстром было решительно невозможно. Но когда Кристина, сверкая во всем великолепии своей юности и любви, шагнула в храм, ведомая Матушкой, Эрик почувствовал, что не спит. Эта Кристина не была пленницей его больных фантазий, не была героиней его потуг в романтическую прозу, где она непременно влюблялась в него, главного героя. Эта сказочная нимфа была настоящей, и она приближалась к нему, жалкому цирковому уроду, чтобы одарить своей лаской и надеждой. Ткань маски прилипла к лицу, и Эрик понял, что плачет. Слезы градом стекали по его лицу и собирались на подбородке. Мужчина не смел поднять руку и стереть их, и только молил, чтобы Кристина не заметила их. Довольно она видела его слез, довольно с нее жалости. Он хотел видеть и чувствовать только ее любовь, от которой у него болит сердце и кружится голова. Когда девушка приблизилась, и в ответ на алчный взгляд Эрика, смущенно захлопала светлыми ресницами, на которых блестели ее жемчужины-слезы, мужчина чуть было не сорвался. Ему хотелось схватить ее, откинуть с лица фату, коснуться нежной кожи, ее мягких волос своими проклятыми руками, на которых было по локоть крови, чтобы только почувствовать, что Кристина не мираж сродни иллюзиям из его камеры пыток. Кристина увидела это едва заметное движение его рук, и остановила Эрика мягким, но настойчивым взглядом. Она сама едва удерживала себя на земле, а так хотелось летать… Стоять рядом с Эриком и не чувствовать своей руки в капкане его пальцев, не ощущать его объятий — просто немыслимо странно. Священник, пожилой мужчина с добрым улыбчивым лицом, начал читать молитву, и Кристина вслушивалась в его слова, чувствуя, как они откликаются в ее душе. Эрик, глядя на свою молодую невесту, тоже смог обратить свое рассеянное внимание на Отца. Обмен клятвами… Кристина почти не помнила, как произносила священные слова, слова самого ее сердца, но в ее памяти отчетливо запечатлелось, как она своими дрожащими пальцами пыталась надеть кольцо на дрожащую руку Эрика. Они как два робких совсем еще юных создания дрожали от радости и любви у алтаря под сводами церкви. Когда священник разрешил поцеловать невесту, Эрик растерялся, не зная, как подступиться к девушке со своей маской. Он было расслабился, когда убедился, что священник не станет просить его открыть лицо, но как оказалось, напрасно. Кристина, к своему собственному удивлению, нашлась, и, приблизившись к мужчине, взяла его за руку и потянула к себе, призывая наклониться. Даже на каблучках она едва доставала его плеча. А когда Эрик, мрачный в своей застенчивости, сделал как она просила, она приподняла белую полупрозрачную ткань, скрывавшую его тонкие губы, и ласково коснулась их своими. Костлявые руки тут же легли на ее талию, притягивая к себе. Эрик углубил поцелуй, нисколько не смущаясь того, что на них смотрит несколько пар глаз, и все это происходит в церкви. Почему ему должно быть стыдно? Кристина, его прелестная муза, теперь его жена. Их союз скреплен Богом. И сам Бог явно не против того, чтобы муж, каким бы уродливым он ни был, целовал жену. Неделей ранее он приглашал Святого Отца в поместье, для исповеди, с того страшного момента Эрик больше не боялся кары Господней на свою грешную голову. Его беседа с настоятелем затянулась на три с лишним часа, в то время, как Кристина исповедалась за двадцать минут, но зато мужчина чувствовал себя обновленным, готовым к новой жизни. К жизни, в которой он не будет пугать Кристину. В которой ему не будет стыдно за свои грехи перед этой нежной девушкой. Кристина мягко отстранилась, и прижалась к груди Эрика, прикрывая от удовольствия глаза. — Я тебя люблю, — произнесли ее губы, и мужчина, осторожно отвел прядь светлых волос со лба своей жены. Теперь их чувства делились на двоих — Эрик чувствовал ее радость, ее любовь и трепет, а она чувствовала его. — Жена, — произнес Эрик хрипло, как будто пробуя на вкус это слово. Кристина распахнула ясные голубые глаза и звонко хихикнула, беря своего мужа за руку. — Молодые люди, — раздался откуда-то с земли голос священника, и Кристина нехотя вернулась в реальность. — Я попрошу вас расписаться в этой книге. Жена берет фамилию мужа и отныне подписывается ей. Как? Фамилию мужа? Сердце Кристины пропустило болезненный удивленно-испуганный удар. Эрик никогда не называл ей своей фамилии, а она и не спрашивала… В последнее время вообще не задумывалась над этим — было столько хлопот по дому, столько дел по подготовке к свадьбе, что вопрос с фамилией затерялся где-то очень далеко. Девушка взглянула на своего мужа, но тот, к ее удивлению, тоже казался крайне растерянным. Тишина затянулась. На выручку им пришел Жан, едва вытерший выступившие на глаза слезы. Мужчина похлопал Эрика по костлявому плечу и что-то сказал на ухо. Эрик, поразмыслив секунду, взял Кристину за обе руки и подвел в импровизированный кружок, куда уже подтянулась и Матушка Валериус. — Я предложил Эрику взять мою фамилию, — смущенно шепнул Жан, глядя больше на мадам Валериус, чем на Кристину. — Когда-то он вошел в мою семью, и был сыном для моих родителей, и братом мне, долгие годы. — Но что на счет вашей фамилии, месье? — Аделаида Валериус вся встрепенулась, а в ее глазах появился блеск, тот самый, который возникал всякий раз, когда ей приходилась брать ситуацию в свои руки и решать какие-то насущные проблемы. — У Эрика нет фамилии, — буркнул мужчина, теснее прижимая к себе Кристину, словно ее собирались у него отнять. — Как это… — начала было мадам Валериус, но ее остановил Жан. — При всем моем уважении, если мы хотим завершить свадьбу, они должны сделать запись в книге. Нужно решать что-то. Напряжение нарастало. Кристина, сдавливая в руках букетик, смотрела на Эрика, надеясь, что он найдет выход из этой ситуации. Ему решать, с какой фамилией они войдут в новую жизнь. Она чувствовала, как Эрика мало помалу окутывает липкое раздражение от всеобщего внимания прикованного к нему, от этого маленького препятствия мешающего ему обладать ее судьбой в полной мере. Он ковырял носком туфли каменные плиты пола, а его тонкие пальцы по прежнему сжимали талию Кристины. — Я возьму твою фамилию, Жан, — неожиданно объявил он добродушным тоном. — Я благодарен тебе за долгие годы дружбы, и счастлив иметь такого брата. Эрик отпустил Кристину с тем, чтобы протянуть свою ладонь Жану для рукопожатия. — Морель, — напомнил Жан, посмеиваясь. Как во сне Кристина подписывалась вслед за своим мужем «Кристина Морель», под напряженным и нетерпеливым взглядом Эрика. Как только она положила перо, его ледяные руки подхватили ее и закружили в воздухе. Солнечные лучи играли с ее юбкой, и с жемчугами, которыми был расшит наряд, и отблески от этих игр, разлетались по стенам церкви. К ним подходили с поздравлениями, с объятиями. Эрик стойко выдержал эти испытания, и даже без отвращения пожал руку Равелю. А Кристина весело и приветливо принимала все поздравления и пожелания. Жители деревни очень удивились, увидев прелестную невесту, выходящую из церкви под руку с высоким худым человеком в черном костюме и белой маске, закрывающей лицо. Это стало поводом для множества самых разнообразных слухов и легенд, со временем расползшихся от деревни к деревне, и дошедших до самого Руана, где родился Эрик. Дождавшись, когда все пришедшие соберутся у экипажей, Эрик объявил: — Равель, отвезите свою семью домой в нашем с Кристиной экипаже, а ты, Жан, отвези мадам, — золотистые глаза метнулись к Аделаиде Валериус, — во втором экипаже. А мы с моей женой прогуляемся. — Ты… — начал было Жан, но Эрик приложил палец к скрытыми тканью губам, призывая к тишине, и взяв Кристину за руку, увлек девушку куда-то в сторону. Кристина привыкла смущаться Эрика, многих его слов, нежных знаков внимания, жарких взглядов, но теперь, идя с ним за руку через огромное поле, полное дикими цветами и травами, она чувствовала себя удивительно умиротворенно, хотя и понятия не имела, почему мужчина вдруг решил прогуляться. Они остановились в тени старого дуба. Эрик оперся о его ствол, тяжело дыша. — Как ты себя чувствуешь? — спросила девушка, тут же оказавшись подле него. — Все… Все чудесно, — хрипло выдавил Эрик, а затем сдернул маску с лица, обнажая перед Кристиной свои слезы. — Я просто хотел побыть с тобой наедине. Я так и не сказал тебе самое важное… А эта проклятая маска… — он с отвращением бросил ее в высокую траву. — Надеюсь, твоя матушка не очень испугается, когда увидит мое уродство. Кристина хотела успокоить его, приласкать, но Эрик не дал ей раскрыть рта, прижав к ее губам палец. — Сначала я, — он лукаво улыбнулся, медленно опускаясь на колени перед ней. — Кристина, прости меня за то письмо… Я знаю, тебе было неприятно его видеть. И, наверное, я испугал тебя. Я искуплю свою вину, обещаю. — Мой дорогой, — прервала его Кристина, улыбаясь, — вовсе ты не виноват передо мной. Та часть, — она аккуратно извлекла из букета сложенный в несколько раз листок, — где ты обещаешь, что мы будем бесконечно счастливы. Я тоже обещаю тебе это. А об остальном — забудем. Забудем навсегда. Кристина оторвала верхнюю часть письма, в которой говорилось о том, что она может передумать, отказаться, и, смяв ее, бросила следом за маской. — Я люблю тебя, — прошептала она, опускаясь рядом с мужем на колени, тут же накрывая их двоих пышной юбкой. Кристина потянулась к мужчине, и Эрик, вдруг растеряв весь свой контроль и свою хваленую выдержку, смял ее губы в жарком поцелуе. А когда дыхания стало отчаянно не хватать, он стал покрывать влажными от слез, попадающих на его губы, поцелуями лицо девушки. Это напомнило им обоим о том самом счастливом дне, когда Кристина впервые призналась Эрику в своих чувствах, ответила его любви. Но тогда был дождь, и все еще было горько, а теперь… Теперь на ясном небе мерцало летнее солнце, и весь мир пел от радости и счастья бытия. Когда Эрик несколькими часами позднее внес Кристину на руках в дом, девушка неожиданно ощутила, как все ее умиротворение растворяется в темноте прихожей. Близился вечер, а вместе с ним и… Боже, Боже… — Любовь моя, ты чем-то опечалена? — обеспокоенно спросил Эрик, заметивший, что его жена испуганно замерла у двери. Все ее существо изнывало от страха, и каждый нерв болезненно натянулся, когда мужчина приблизился. Кристина чувствовала, что щеки ее пылают, и не смела поднять глаз на мужа. И эта неловкая ситуация делала ее смущение еще более невыносимым. — Ваше молчание, — начал Эрик с подчеркнуто-холодной вежливостью, — навевает на мысль о том, что вы вовсе не рады вашему новому положению. Его золотистые глаза опасно сверкнули, поймав отблеск огня, дрожащего в газовой лампе. Длинные пальцы обхватили тонкие плечи девушки и сильно сжали, но Кристина не испугалась. Она чувствовала, что Эрик вовсе не хочет причинить ей боль, не хочет напугать, он лишь пытается подавить собственную дрожь, отогнать в сторону горечь, так неожиданно подкравшуюся, и обступившую его со всех сторон. А что она могла ему сказать? «Простите Эрик, но ваши руки, ваши горящие жадным огнем глаза смущают, заставляют думать о том, что заставляет все лицо краснеть, а сердце замирать от страха и томления?» Эрик наверняка посмеется над этим, хотя по его взглядам, которые он периодически бросал на нее, было ясно, что он сам наверняка ждет наступления темноты. О, если бы какой-нибудь добрый дух послал ей ответ, помог ей взять себя в руки. — Идемте, вам нужно переодеться к ужину, вы же не сядете за стол в этом платье. На последних словах голос мужчины предательски дрогнул, но, тем не менее, Эрик сдержал этот приступ, чем бы он ни был вызван, и, взяв жену за руку, повел вдоль коридора в часть, где находились спальни, мимо кухни — единственной комнаты, где горел яркий свет и царило какое-то оживление. Напоминание об ужине сильно взбодрило Кристину. Впереди, по меньшей мере, два часа застолья вместе с Матушкой Валериус и Жаном, и это время она сможет провести спокойно, не переживая и не смущаясь каждого жеста ее мужа. Эрик проводил ее до ее бывшей спальни, и тяжело вздохнул, когда она высвободила свою ладонь из его руки. В этом вздохе была вся боль и тяжесть этого бренного мира. Кристина явственно почувствовала разочарование и страдание, которые терзали этого загадочного несчастного человека, ставшего ее мужем. И всему этому причиной стало ее смущение и страх перед неизвестным… Кое-как развернувшись в узком проходе, Кристина заглянула в глаза Эрика, стараясь показать ему всю свою любовь и нежность, всецело принадлежащие ему одному. — Прости меня, — сказала она тихо, беря мужчину за руку, и оставляя на ней осторожный поцелуй. — Я просто… волнуюсь, и ничего не могу поделать с этим. Это признание Кристины выбило Эрика из колеи. Всего каких-то несколько минут назад он, снедаемый отчаянием и грустью, думал о том, что его жена, переступив порог их дома, вдруг осознала всю ужасающую величину принятого ею решения, и что на самом деле она не любит его, просто приняла жалость, дружеское расположение и волнение за любовь. Но то, что произнесли ее губы… И как он сам не догадался? Кристина ведь такая стеснительная, такая робкая. Он самозабвенно обнимал ее, покрывал поцелуями лицо, плечи, маленькие ладони, не догадываясь о ее мыслях. Так значит, она думала об их близости? Эрик и сам со страхом ожидал того самого часа, когда они отправятся в их спальню, но ему казалось, что он предвидит подвох вблизи своего счастья, тревожился, что Кристина просто на просто откажет ему в радости полного обладания ей. Что было бы вполне закономерно и справедливо. А он так жаждал ее нежности и ласк, хотя и стыдился своих темных желаний. Ему ли, старому уроду, мечтать об ангеле? Да он одними своими поцелуями всякий раз оскверняет ее. Но жгучее желание, любовь и волнение спутали все его мысли, вытеснили из головы все доводы рассудка и успокаивающие слова, которые он припас для своей пугливой жены. Эрик, совсем позабыв о том, что их ждут к ужину, прошептал севшим голосом: — Вы согласились стать моей женой, соединить наши жизни навек. Когда вы принимали это решение, вы доверили свою судьбу мне. Так неужели, не доверяете сейчас? Его пальцы пробежались по ее локонам, украшенным нитями жемчуга. Кристина, проследив взглядом за его рукой, рвано выдохнула, ощутив вторую, поднимающуюся вверх по ее талии. — Скажите, — потребовал мужчина, наклоняясь к ее лицу. — Я хочу, чтобы вы сказали. — Доверяю, — прошептала девушка, прикрывая глаза, не в силах справиться с накатывающими на нее переживаниями и чувствами, о существовании которых она раньше читала только в книгах, и которые, как оказалось, особо не понимала. Получив желаемый ответ, Эрик обхватил ледяными ладонями лицо Кристины, и увлек ее в страстный поцелуй, вдавливая в дверь спальни. Кристина потерялась в жаре его объятий, кровь, струящаяся по ее телу, казалось, раскалилась до предела. В коридоре, где всегда было так холодно из-за сквозняка, вдруг сделалось невыносимо душно. Эрик целовал ее собственнически, со всей своей затаенной страстью, гладил ладонями ее тело, и эти прикосновения жгли ее сквозь одежду. Она робко и неумело пыталась отвечать на его жадные ласки, и этот водоворот страсти неумолимо затягивал ее. — Я тебя люблю, — прошептал мужчина, на мгновение оторвавшись от ее губ. — Ты самое прекрасное, что когда-либо случалось со мной. Моя музыка, моя жизнь — все в тебе одной. Одной рукой он нащупал дверную ручку и нажал на нее. Дверь распахнулась, и пара едва не провалилась в комнату. Эрик вовремя удержал Кристину, и осторожно прислонил смущенную и растрепанную девушку к стене, давая ей возможность отдышаться и прийти в себя. — Эрик! — выдохнула Кристина почти возмущенно, распахнув глаза. Она оказалась в реальности слишком внезапно, а когда до ее сознания дошло, что только что происходило, и что могло произойти… Кристина спрятала раскрасневшееся лицо за ладонями, мечтая провалиться сквозь землю на этом самом месте, лишь бы Эрик перестал сверлить ее таким выжидающим взглядом. Она рассчитывала, что за ужин сможет как-то собраться с мыслями, успокоиться и расслабиться, а теперь… Теперь получалось, что весь ее план с треском провалился. И еще это странное чувство незавершенности… Девушка мелко задрожала, едва не плача от пережитого волнения, пусть оно было и приятным, а не как в тот раз, когда Эрик перебрал с алкоголем и вообразил, что он Дон Жуан. — Кристина, — раздался голос над ее головой, и ее окутало неимоверное тепло, смешанное с чувством облегчения. Эрик прижал ее к своей груди и обнял, что есть силы, от всей души надеясь, что это успокоит их обоих. Когда дыхание Кристины выровнялось, мужчина немного отодвинулся, чтобы заглянуть девушке в глаза: — Я буду ждать вас за ужином, переодевайтесь. Он бесшумно скользнул за дверь, как тень, оставив Кристину в самых растрепанных чувствах. — Господи… — выдохнула она. Кристина, подгоняемая волнением, приготовилась к ужину довольно быстро. Сменила нарядное свадебное платье на трогательное нежное чайное, оттенка слоновой кости. Заколола длинные кудри гребнем, еще некоторое время сидела перед зеркалом, пристально разглядывая свое раскрасневшееся лицо, и слушая биение своего сердца. — Так, — сказала она своему отражению, ощущая какую-то странную радость и воодушевление от того, что в этот момент ее никто не видит и не слышит. — Спокойно. Выходи как ни в чем ни бывало, и как настоящая хозяйка позаботься об ужине. Все хорошо. Для закрепления эффективности этого своеобразного диалога, она обняла себя за плечи, потом в последний раз взглянула на себя, на всякий случай пробежалась пуховкой для пудры по лицу, и направилась к двери. Она почти пересилила смущение, но в последний момент одернула ладонь, словно дверная ручка была раскалена до предела. Воспоминания о том как возле этой двери ее настойчиво целовал и обнимал Эрик, заставили ее сделать несколько лишних кругов по комнате, прежде чем она снова решилась выйти. Кристина вышла к ужину рано, в кухне не было еще никого, кроме Матушки Валериус, разливавшей вино по кувшинам. В ногах у женщины вертелся и звучно мурлыкал Хёнке, выпрашивая лакомый кусочек — он уже чуял приготовленную к праздничному ужину курицу и рыбу. Кристина предложила свою помощь и села за стол нарезать хлеб. Хёнке тут же очутился у нее на коленях и принялся тыкаться мордочкой в лицо своей сердобольной хозяйки, клянча еду уже у нее. — Обжора, — рассмеялась девушка, бросив на пол маленький кусочек курицы. — Пока мужчины соберутся к столу, этот кот их объест, — хохотнула Аделаида, на мгновение оборачиваясь к печи, чтобы достать пирог. Тепло кухни, уют, который создавала ее мама, помог Кристине расслабиться и забыть о своих волнениях. На душе теплело. Она совсем недавно стала женой самого чудесного на свете мужчины, и вот-вот они все вместе, всей большой дружной семьей будут делить вечер на пятерых, считая прожорливого Хёнке. Заслышав шаги в коридоре, Кристина торопливо поднялась на ноги и переложила припрятанный в кувшине для сливок сверток на стул Эрика. Ей не терпелось узнать, понравится ли ему ее свадебный подарок. Эрика, повидавшего все чудеса света, было сложно чем-то удивить, разве что новым проявлением заботы к нему, вниманием. На это Кристина и рассчитывала, неделю за неделей старательно мастеря для него подарок. — Пахнет очень аппетитно! — раздался голос Жана в дверях кухни. За спиной бывшего камердинера нерешительно переминался с ноги на ногу Эрик, все же отважившийся явиться без маски. Взгляд золотых глаз оказался прикован к спине мадам Валериус, которая самозабвенно нарезала грибной пирог. — Буду надеться, что моя еда и на вкус будет ничего, не только на… — замешательство и в некотором роде удивление отразились на лице женщины, когда обернувшись, она впервые увидела своего зятя без маски, но длилось это не долго. — Не только на запах, — поспешно добавила она, улыбнувшись. — Прошу, садитесь. Эрик перевел вопросительный взгляд на Кристину, не понимая, что произошло, но девушка только подмигнула ему. Когда-то она поделилась с Матушкой всем, что касалось их с Эриком отношений, не забыла и рассказать про злосчастную маску, поэтому не было ничего удивительного в том, что добрая мадам Валериус не испугалась, лицо Эрика не было для нее внезапностью. — Садитесь, дорогие, а мы с Кристиной пока поставим приборы. Кристина послушно отошла в сторону, прячась за спиной матери от пронзительного взгляда мужа, и отвернулась к полке, где уже заранее были приготовлены бокалы и тарелки для ужина. Сейчас. Прямо сейчас. Сердце ее сладко замирало от нетерпения. Кристина боялась обернуться не во время, опоздать или поторопиться, и не увидеть выражение лица Эрика, когда он обнаружит свой подарок, когда развернет его. Сперва шаги — мужчины расходились по своим местам, а затем странная тишина. Тишина, которая не планировалась, которая не должна была вот так внезапно возникнуть этим вечером. — Кристина… — послышалось за ее спиной. Девушка обернулась, и едва не уткнулась носом в грудь своего мужа, в два счета оказавшегося подле нее. Его тонкие длинные пальцы сжимали сверток с чудовищной силой, даже костяшки побелели. Мужчина испытующе смотрел на Кристину, удерживая ее подарок прямо у нее перед глазами. — Кристина, еще раз спрашиваю, что это? — спросил он, и в голосе его звучали грозные нотки, которые заставили девушку поежиться. Оказывается, он несколько раз до этого повторил ей этот вопрос, но она так удивилась этой странной реакции, что не слышала его слов. — Это мой вам подарок… — пролепетала Кристина с замиранием сердца. — Свадебный. Эрик дернулся, как от удара, губы его приоткрылись, потом снова плотно сжались, будто он хотелось что-то сказать, но так и не решился. Наконец, собравшись с духом, он все же произнес. — Я не хочу, чтобы вы тратились на меня, Кристина. У вас со времен работы осталось не так много денег, я думал, вам будет приятно иметь у себя личный запас средств, чтобы чувствовать себя свободной, независимо от того, сколько я выделяю вам на личные расходы. А вы изводите эти ничтожные крохи из ваших накоплений на подарки мне… Помилуйте, вы самый ценный для меня подарок, других я не желаю. С этими словами он вложил сверток в руки Кристины, не подозревая о том, какую боль причиняет своими словами и действиями своей жене. Кристина мысленно пыталась себя успокоить, остановить наворачивающиеся на глаза слезы. Эрик ведь не специально, он не часто общается с людьми, не умеет принимать подарки… Просто не привык, что о нем кто-то заботится. К тому же… Не зачем начинать семейную жизнь с обид и размолвок. — Не покупала… Откройте… — жалко выдавила девушка, понурив голову. Эрик тяжело и шумно вздохнул, как будто делал одолжение ребяческим наклонностям жены, и принялся разворачивать упаковку. Через несколько секунд в его руках оказалась небольшая книжица, сшитая вручную и обтянутая красивой бархатной тканью, которую Кристина отыскала в груде хлама в задней части дома. На обложке серебряными нитями было вышито: «Альбом воспоминаний». Эрик несколько раз рассеянно моргнул, а потом перевел взгляд на расстроенное личико жены, и, не дождавшись от нее никакой реакции, провел пальцами по обложке, и осторожно раскрыл альбом. На первой странице был за уголки вклеен рисунок, который Эрик сделал пасмурным вечером в Перросе на обрывке газеты. Кристина так восхищалась морским пейзажем, что мужчина не мог не зарисовать его для нее. Он забыл об этом ничтожном рисунке — жалкой тени его художественных талантов, а Кристина сохранила, как память о чудном романтичном вечере, который они провели в бухточке Трестрау. На следующей странице обнаружилось одно из писем Эрика, исполненное пылких признаний в любви. Дальше высохшая желтая роза, которую когда-то Ангел Музыки принес своей ученице, оперная программка, оторванная пуговица, ржавый ключ, страница из какой-то книги, на которой Эрик изобразил портрет возлюбленной, прямо поверх начала XX главы. На последней странице Эрик нашел их единственную совместную фотографию, которую они сделали во время поездки в Париж. На фотографии он был в маске, но все равно повернулся боком, пытаясь скрыть лицо, а рядом, держа его за руку, стояла улыбающаяся Кристина. — Я надеялась, что в будущем мы заполним этот альбом новыми воспоминаниями, — выдохнула девушка, протягивая руки к книжице. — Но раз вам не нравится… — Я этого не говорил, — Эрик ухмыльнулся, заводя руку с альбом за спину. — Эрик очень тронут вниманием его милой жены, Кристина — настоящий ангел. В ответ… — свободной рукой мужчина взял ладонь девушки, — позвольте преподнести подарок и вам. Он подвел Кристину к ее месту за столом и бережно усадил рядом с мадам Валериус, старательно делающей вид, что она занята обсуждением каких-то бытовых проблем с Жаном. Эрик вышел на середину комнаты и, подбоченясь, с необыкновенно воинственным видом, и каким-то азартным блеском в глазах, объявил: — Кристина, я купил дом в Швеции, мы переезжаем. Кристина встала, но ее била такая крупная дрожь, что она почти сразу же упала обратно на стул, не в силах справиться с разрывавшим ее волнением. — Эрик, нельзя же так вываливать все и сразу. Ты ведь не в лесу воспитывался, — Жан недовольно цокнул языком, и налив в бокал вина, передал ошеломленной девушке. — Тебе лучше других известно о том, как и кем воспитывался Эрик, — огрызнулся мужчина. От присутствия мадам Валериус и Жана, Эрику делалось неловко. Он чувствовал себя последним кретином: сначала как неблагодарная тварь отверг дар Кристины, желавшей сделать ему приятное, только и всего, потом это… Неужели он и правда не может быть нормальным мужем? Не стоило ему заставлять Кристину…. Если бы он не давил, она бы не согласилась выйти за него. Со временем сблизилась бы с мальчишкой Шарби, и была бы счастлива с этим очаровательным недотепой. — Кристина, — жалким голосом позвал Эрик, подходя к жене, и опускаясь на корточки перед ее стулом. Он дождался, когда она сделает глоток вина, выровняет дыхание, и только тогда продолжил: — Прости, я напугал тебя. Эрик только хотел обрадовать… Я знаю, как для тебя дорога родина, и как ты хотела побывать там, как хотела вернуться, поэтому… Моим тебе свадебным подарком я выбрал это. Швецию. Я бы очень хотел начать новую жизнь, с тобой, подальше от всех этих мест, где хоть и случилось так много хорошего, где я встретил тебя, было и много плохого. Все смотрели на Кристину, и она, смущенная таким повышенным вниманием, притянула к себе супруга, и спрятала лицо у него на груди, наслаждаясь объятиями. — Я должен расценивать это, как согласие? — усмехнулся Эрик, поглаживая девушку по голове. Кристина смешно шевельнулась, пытаясь кивнуть. Мужчина почувствовал, как его накрывает волной облегчения. Его жена так счастлива, что он чувствует ее драгоценные слезы у себя за воротником. Ему удалось ее обрадовать, удивить. Значит, он может! Может быть хорошим мужем, еще не все потеряно. — А как же… — Все потом, — шепнул Эрик на ухо Кристине. — Все дела потом. А сейчас ужин. Больше всего на свете Кристина ценила время, которое она проводила с семьей. А все эти люди — Эрик, Матушка Валериус и Жан — теперь ее родные, хотя и не по крови. Ей было спокойно и тепло в их компании, никаких страхов, никаких горестей — все осталось позади. Впереди только безмерное счастье, которое девушка, как ни старалась, не могла осознать. Ей хотелось о чем-то беспокоиться — просто по досадной привычке, но она не могла найти хотя бы одну причину или предлог для этого. Время от времени, когда изможденная своим же счастьем, Кристина замирала, задумавшись о чем-то, Эрик осторожно накрывал ее ладонь своей, чтобы вернуть в этот удивительный в своей душевности вечер, напомнить, что он, ее муж, рядом, помнит о ней и думает. Хёнке, все же умудрившийся урвать куриную ножку за ужином, свернулся калачиком на коленях Кристины, поэтому свадебный торт — невысокую конструкцию из коржей, промазанных кремом и украшенных засахаренным изюмом, — Эрик резал и раскладывал по блюдцам сам. Когда последние закуски были съедены, а кувшины с вином опустели, все засобирались расходиться. Это произошло так быстро, что Кристина не успела ничего толком понять. В том, как быстро удалилась к себе Матушка Валериус, чему-то улыбаясь, казалось, есть какой-то подвох. Жан смущенно улыбался, сказал пару слов поздравлений, пожал Эрику руку и тоже растворился во тьме ночного коридора, унося с собой истошно вопящего Хёнке, не желавшего расставаться с хозяйкой. В гостиной часы пробили полночь, и Кристина, на мгновение оставшаяся совсем одна в почти кромешной темноте кухни за опустевшим столом, почувствовала себя страшно одинокой. Эрик вернулся через минуту, и выглядел таким смущенным, что это чувство неловкости передалось и девушке. — Что ж… — откашлявшись, начал мужчина. — Уже довольно поздно. Нам тоже следует пойти… — Я сперва уберу посуду, — робко отозвалась Кристина, в душе радуясь тому, что полумрак скрывает румянец на ее щеках, хотя, скорее всего, Эрик все равно его заметил. — Я помогу. Как два неловких влюбленных подростка, они передавали друг другу посуду, не касаясь друг друга даже случайно, избегая смотреть друг другу в глаза. Кристина чувствовала на себе тяжелый взгляд Эрика, когда она отворачивалась, и сама рассматривала его высокую долговязую фигуру, явно выделяющуюся на фоне маленькой кухни, когда он стоял к ней спиной. Посуда была убрана, остатки еды накрыты, и никаких неотложных дел, за которые мог зацепиться глаз, не осталось. Кристина почувствовала, как по ее телу пробегает дрожь вязкого страха и какого-то тягучего любопытства, смешанного с желанием поскорее разрушить эту стену неловкости между ней и ее мужем. — Кристина, ты готова? — послышался глухой голос Эрика. К чему? Вместо ответа, девушка вложила ладонь в протянутую руку мужчины, и позволила увести себя с кухни. Эрик нарочно не брал с кухни свечу, Кристина знала это. Ему нравилось, когда в темноте большого скрипучего дома, его Кристина жалась к его боку, как испуганный котенок. Эрик привел Кристину к одной из тех комнат, которые никогда не отпирались. Это она поняла по бряцанью ключей, а затем и скрипу несмазанных петель. В воздухе пахло летней прохладой и подступающей грозой, за окном ветер шумел в кроне дерева. Кристина сразу же прошла через всю комнату к распахнутому настежь окну, чтобы вдохнуть ночной воздух полной грудью. Как белый огонёк нежнейшего света она рассекла полумрак спальни, никогда прежде не принимавшей гостей. — Вам не холодно? — деловито поинтересовался Эрик, остановившись возле комода. Он все же зажег несколько свечей, и теперь Кристина видела, как взволнованно он перебирает пальцами пуговицы своего нового домашнего фрака. — Нет, благодарю вас, — учтиво ответила девушка, смущенно улыбнувшись. Эрик тяжело вздохнул, так, будто бы в одиночку тащил на себе непосильную ношу. И каким-то особым женским чутьем Кристина поняла, к чему относится этот жалобный стон. — Любовь моя, я должен вас спросить… Вы стали моей женой, но это не дает мне права… Я не посмею надеяться, хотя и бессовестным образом дал вам знать о своих чувствах, чувствах обыкновенного мужчины, перед ужином, и наверняка сильно смутил вас. Наверное, Кристина ожидала этого вопроса, потому что совсем не удивилась, и на сей раз даже не испугалась. А может ей придавала смелости робость Эрика. Этот величественный, властный, иногда жестокий, безумно талантливый человек, не перед каждым показывал свою ласковую, пугливую и застенчивую сторону, а если точно — то только ей, Кристине. — Эрик, — девушка неопределенно качнула головой, переводя взгляд на пейзаж, висящий над не зажженным камином, — я дала вам свое согласие, помните? «И в горе, и в радости, в болезни и здравии». Я поклялась быть вашей женой, следовать за вами во всем и везде, так о чем же теперь разговор? Ваши вопросы… только смущают меня. Ошеломленный, Эрик глядел на Кристину из глубин своего отчаяния, угнетенности и безобразия. Он видел перед собой эту невыразимую красоту, которая расцветала перед ним, на его глазах, и не верил тому, что услышал. Кристина настолько добра и жалостлива к нему? Бедная девочка пожалела несчастного урода… Не могла же она полюбить его настолько, чтобы позволить ему то, что по слухам, женщинам противно и от иных мужчин. Он шел на ее свет, завороженный прекрасным видением. Она попятилась назад, но совсем немного, Эрик понял, что это только ее девичья робость, застенчивость, а не страх перед ним. — Тебе не мерзко, не противно, — он не спрашивал, а констатировал, медленно опуская ладони на талию жены. — За что Господь послал мне ангела? С удивлением Кристина поняла, что больше не смущается его жаркого, обожающего взгляда, блуждающего по ее лицу и открытым ключицам. Она вдруг почувствовала себя желанной, нужной, невероятно любимой — теперь в полную силу этой любви, которую Господь отвел людям. Эти новые чувства в один миг превратили робкого неоперившегося птенчика в молодую женщину, кое-что понимающую в себе, сознающую свою красоту, и что эта красота, в том числе и душевная, способна сделать с любимым. — О, я вовсе не ангел, Эрик, — девушка светло улыбнулась мужу. — Вы напрасно восхваляете меня, в то время я только и волнуюсь о том, что вы разочаруетесь во мне. Так что я не думаю, что уместно говорить о «заслуженности». Достаточно того, что мы нашли друг друга. Она прижалась лбом к его груди, вслушиваясь в его тяжелое дыхание и неистовое биение сердца. И вдруг Эрик расхохотался. О том, что он улыбается, Кристина догадалась только когда он заговорил: — Если Эрик и заслужил жену, то непременно ту, которая бы давала ему затрещины за каждые его провинности, желательно чем-то тяжелым, — сказал он, явно веселясь. — Я, конечно, могу попытаться соответствовать вашему идеалу женщины, — протянула Кристина, сама расплываясь в улыбке, — но вряд ли у меня выйдет. Я не желаю вас бить… Только целовать и обнимать. Она уже и сама не знала, что говорила. Полумрак комнаты, голос Эрика, опустившийся почти до шепота, мягко обволакивали ее, и ее сознание медленно плыло, растворялось в невыразимой нежности и любви, охвативших ее. Кристина встала на цыпочки и подняла голову, подставляя губы для поцелуя. Но Эрик проигнорировал этот жест, и вместо поцелуя, резко поднял Кристину на руки. — Кристина, боюсь, очень скоро вы будете молить о пощаде, я ведь не смогу остановиться, и вам придется терпеть все мои поцелуи и ласки, — прошептал он ей на ухо, прижимая теснее к себе. — Последний шанс, больше возврата не будет, я не отпущу вас, и не дам сбежать. Эти слова вызвали какую-то смутную неясную дрожь в Кристине. Вместо робкого испуганного Эрика, ее держал в своих сильных руках Дон Жуан, выжидавший своего часа, а его речи, пламенные и обжигающие, казалось, забирались под самую кожу, и кололи, и ласкали. Что принято отвечать в таких случаях? Кристина не знала, что девушке положено ответить мужу, когда он говорит ей такие вещи, но ее сердце и душа, чистые, как ледяные озера Швеции, говорили ей, что в этом нет ничего плохого, все так, как и должно быть. — Я тебя люблю, — доверчиво произнесла она, и потерлась носом о ледяную щеку. Почему-то ей подумалось, что Эрик бросит ее на кровать, а возможно это ей передалось напряжение его тела, но мужчина осторожно усадил молодую жену на краешек постели, и покорно опустившись у ее ног, стал снимать с нее туфельки. Его пальцы будто бы случайно касались ее щиколоток, и один раз задели колено, но как бы Эрик ни старался скрыть это под маской непреднамеренности, Кристина чувствовала, что он делает это специально. Трогает ее, ощупывает, изучает, как что-то удивительное для себя. Удовольствие, медленно растекающееся по телу щекочущими ручейками, заставило Кристину в очередной раз покраснеть от смущения. Это новая несдержанность, порывистость, которая открывалась ей с каждым новым ласкающим прикосновением Эрика, пугала, но в то же время, ей хотелось отдаться. — Красивая, — прошептал Эрик, поднимаясь руками выше, — и вся моя. Он не дал Кристине откинуться на спину, одним лишь взглядом остановив этот ее порыв. — Я сам все сделаю, — промурлыкал он, оглаживая пальцами ее разрумянившуюся щеку. Девушка едва нашла в себе силы кивнуть, и снова доверилась ласковым, но настойчивым рукам Эрика, которые теперь распускали ее прическу. Несколько движений и ее длинные золотые кудри рассыпались по плечам, пробуждая в и без того сверкающих глазах Эрика какой-то новый алчный огонек. — Такая трепещущая и покорная, Кристина, ты воистину великая соблазнительница, — все больше распаляясь, произнес мужчина, медленно переползая на кровать, и нависая над девушкой, как паук нависает над своей добычей, попавшейся в его сети. Когда его холодные пальцы тронули пуговицы воротника, случайно задев нежную кожу шеи, Кристина дернулась, и даже попыталась вывернуться из-под Эрика. — Что случилось? Кристина увидела непонимание, и даже тень обиды, промелькнувшие в его взгляде. А его вопрос прозвучал так испуганно… Бедный, он все время боялся, что она его оттолкнет, даже когда он настолько погрузился в пучину страсти, наконец получил свое самое заветное — любимую жену. — Просто… — Кристина подняла руку и осторожно коснулась пальцами бледных тонких губ мужа, — непривычно и щекотно. На мгновение лицо Эрика озарила коварная улыбка, но ее тут же заменило тревожное выражение. — Я подумал, что тебе стало страшно… — пробормотал он, ластясь к ее ладошке. — Я могу погасить свет. — Но я хочу видеть тебя, — возразила Кристина. Ее пальцы сами собой поднялись к дыре, которая была носом ее мужа. От ее прикосновения мужчина дернулся, как она сама несколько мгновений назад. Но Кристина не позволила Эрику отпрянуть и забиться в какой-нибудь угол — а по его глазам она увидела, что именно это он и собирался сделать. Мягко, очень осторожно, она провела пальчиком по краю его своеобразного носа, и все бесконечно-долгие секунды, что длилась эта сладкая мука, мужчина не дышал, и казалось, что и сердце его остановилось. — Я тебя люблю, — негромко сказала Кристина, а потом, словно для пущей убедительности, добавила. — Так сильно люблю тебя. Иногда мне кажется, что мое сердце откажет. — Тогда я отдам тебе свое, — прошептал Эрик, наконец овладевая ее ладонью, и целуя каждый пальчик. Поддавшись новому порыву, но на сей раз не жадной нежности, а трогательной чувственной ласковости, мужчина начал медленно расстегивать пуговицы платья Кристины. Он внимательно изучал, миллиметр за миллиметром свое новое открытие. Несколько раз ему уже доводилось видеть полностью эту тонкую белую шейку с просвечивающей через тонкую кожу голубой жилкой, ключицы, родинку между ними, но одно дело видеть, совсем другое — касаться этой невыразимой женской красоты, чувствовать трепещущее женское тело под своими пальцами, и знать, что эта красавица, эта прелестная девушка — сама, по своей доброй воле с тобой, любит тебя и желает. Живая и настоящая, а не плод воспаленного воображения, или еще хуже — отчаяния. Роскошные волосы, растрепавшиеся по постели, блестящие голубые глаза — мысленно Эрик уже рисовал портрет, который хотел бы однажды запечатлеть на холсте в масле. И непременно Кристина должна быть на нем вот такой — смущенной и влюбленной. Его подрагивающим от волнения рукам едва хватило сил стянуть платье. Под платьем не было ни корсета, ни того странного каркаса, который Кристина называла турнюром, только белая полупрозрачная рубашка, через которую просвечивали изящные изгибы молодого тела. Едва заставив себя оторвать взгляд от этой хрупкой красоты, Эрик вновь приблизился к Кристине, нависая над ней на руках, и осторожно накрыл ее губы своими. Поначалу нежный, испуганный поцелуй, постепенно превращался в нечто более дикое. Эрик с остервенением сминал ее губы, а затем вдруг спускался к чувственной шее, чтобы целовать свою жену там, иногда чередуя поцелуи с осторожными укусами. Кристина, еще даже не полностью раздетая, извивалась в его руках, то ли стараясь избежать этих ласк, то ли наоборот подставляя свое тело им. Дрожа от накатываемой волнами страсти, Эрик спустился поцелуями к белому плечику, и не чувствуя сопротивления, поцеловал ключицу. — Только моя Кристина, — прорычал мужчина, вновь возвращаясь к губам девушки. Рвано выдыхая между страстными поцелуями, приходящимися куда попало, Кристина быстро расстегивала пуговицы фрака, а затем и рубашки. Получалось на удивление легко, возможно от того, что эти самые пуговицы она заботливо пришивала сама же. В тусклом свете комнаты с трудом можно было разглядеть хоть что-то, но Кристина отчетливо видела множество шрамов, которыми было испещрено несчастное, никогда не видавшее ни одного ласкового прикосновения, тело. Она всхлипнула, когда увидела огромный рубец, пролегающий совсем рядом с сердцем. — Не плачь об этом, ангел мой, все это давно зажило, — шепнул Эрик, целуя девушку в висок. Кристина вытерла слезы тыльной стороной ладони, и, глядя в глаза мужу, произнесла дрожащим голосом: — Мне больно представить, что кто-то мучил тебя, кто-то ранил, а ты был совсем один, и… — Кристина, послушай, — резко прервал ее мужчина, и в этих его словах прозвучали наставнические нотки, так хорошо знакомые Кристине с их уроков музыки. — Все это… Это моя отвратительная жизнь, это все то, что ее наполняло долгие годы: страдания и ужас, и не только мои, можешь поверить. Ты, твоя любовь и нежность лечат мою душу, кормят моих демонов, изголодавшихся по человеческому отношению. Все что было — не важно, так не важно сейчас. Пожалуйста, умоляю, я не хочу думать об этом. — Прости, — Кристина провела ладонью по груди вниз, к его впалому животу, — я обещаю, все будет хорошо. Я буду заботиться о тебе, и ты будешь чувствовать только… Эрик не дал ей договорить, вдруг всем телом вдавив Кристину в кровать, и сминая ее губы настойчивым поцелуем. Его руки снова отправились блуждать по ее телу, медленно, но верно, пробираясь под рубашку. Он больше не мог сдерживаться. Последние крупицы сознания покинули его голову, и Эрик набросился на девушку, покрывая ее лицо, шею ненасытными поцелуями, совсем забыв, что хотел прежде освободить Кристину от остатков одежды. Любовь, желание любить и быть любимым, копившиеся в нем долгие годы, сейчас требовали выхода. И он выплескивал все эти чувства на Кристину. Одна его рука скользнула под ее рубашку, и сжала девичью грудь. Кристина сдавленно вздохнула, совсем потерявшись в его беспорядочных ласках, а потом какой-то внезапный порыв заставил ее распахнуть затуманенные поволокой глаза. — Эрик, — прошептала она, притягивая к себе мужчину за плечи. Ее губы коснулись его уха, а затем спустились к шее. Теперь Эрик и сам вздрагивал от каждого ее прикосновения, то прикрывая глаза, то с силой стискивая тонкую талию девушки. Не очень умело, но Кристина пыталась подарить ему свою нежность и тепло, по которым этот несчастный человек так истосковался. Годами он видел, как люди кругом любят друг друга, заводят семьи, дружат, общаются, а сам был лишен всего этого. Одна только мысль об этом была невыносима. Эрик резко отстранил от себя девушку, чувствуя, как болезненной судорогой сводит низ его живота. Ласки Кристины были как невыносимая сладкая пытка, которую невозможно избежать, потому что очень жаждешь ее. Но он больше не мог терпеть, не мог сдерживать свое возбуждение. Одним резким движением он разорвал на Кристине рубашку — единственную преграду между ними. Ненужная тряпка тут же полетела куда-то в сторону. — Не закрывайся, я хочу тебя видеть, — потребовал с некоторой долей возмущения Эрик, разводя руки возлюбленной в стороны. Покорно подчиняясь, Кристина расслабилась, позволив мужу самозабвенно изучать ее тело. Она только всхлипывала и царапала его обнаженную спину, когда его ледяные пальцы надавливали на определенные точки, от которых приятные ощущения расходились по всему телу. Иногда Кристине удавалось приоткрыть глаза, и тогда она любовалась своим мужем. Сколько в этом худом, костлявом теле силы и могущества. Ей все больше хотелось ощутить их на себе в полной мере. Когда Эрик поцеловал ее грудь, Кристина почти задохнулась от волны новых приятных ощущений. Поцелуями мужчина спустился к ее животу, там остановив это сладостное мучение. Его руки принялись избавлять Кристину от остатков белья — стянули чулки, панталоны, оставляя девушку краснеть в темноте комнаты. Оставив влажный поцелуй на коленке, Эрик вернулся к лицу возлюбленной и, прижавшись к ее губам, одной рукой он коснулся ее там, вынуждая Кристину что-то промычать в его губы и заерзать под ним. — Тшш, — выдохнул он, целуя ее в подбородок, — тебе приятно? Кристина не ответила, и Эрик надавил пальцами чуть ощутимее, заставив девушку захныкать и наконец рассеяно кивнуть. На несколько секунд Кристина ощутила пустоту и какую-то неудовлетворенную потерянность. Она не сразу осознала себя в реальном мире, в комнате, на кровати, разнеженную и распаленную ласками любимого мужа. Эрик отстранился и завозился с заевшей пряжкой ремня на брюках, болезненно сдавливавших его тело. И когда руки Кристины потянулись к нему, чтобы помочь, Эрик не смог подавить гортанный стон. Как только брюки оказались на полу, мужчина буквально набросился на Кристину, снова вдавливая ее в кровать всем своим весом. — Моя хорошая, не бойся, — попросил он. Слабый придушенный вскрик сорвался с губ Кристины, когда Эрик одним резким толчком проник в ее податливое тело. Она заметалась под ним, пытаясь вырваться, избежать болезненных ощущений, вдруг выдернувших ее из чудесного забытья. Но Эрик не позволил ей. Медленно он начал двигаться в ней, сцеловывая слезы, катящиеся по ее щекам. — Прости меня, прости, — шептал он, гладя ее по волосам, целуя дрожащие плечи. — Эрик так сильно тебя любит, Кристина. Моя песенка. Его нежные слова, чуткость, очень скоро успокоили Кристину, и она даже смогла несколько расслабиться, отмечая, как боль медленно начинает отступать. — Я тоже тебя люблю, — сказала она одними губами. Но долго сдерживать свое безумие Эрик не мог, поэтому когда он увидел, что Кристина снова блаженно прикрывает глаза, сладко замирает и легонько царапает его плечи, он ускорил движения. Его жена. Живая жена. Настоящая, не выдуманная, не эфемерная. Вся целиком и полностью его. Ее чистая душа, ее мысли, ее тело — он овладел всем, и все равно не мог насытиться. Эрик вкушал все радости, о которых так мечтал — о ее тепле и свете. Эрик целовал ее, сильными руками сжимал хрупкое тело, по-прежнему не веря в свое счастье, в то, что он, жалкий урод, всегда только мечтавший о любви этой чудесной девушки, мог касаться этой нимфы, и она отвечала его прикосновениям, как послушный инструмент в руках талантливого музыканта. Ее нежные ласки, по прежнему робкие и нерешительные, заставляли его кровь кипеть, а нутро плавиться, и он сполна отвечал ей. Кристина потеряла счет времени, мыслей, чувств в этом водовороте ощущений и в вихре безграничной любви, который окутывал их обоих. Руки Эрика, его губы — были повсюду, он не давал ей ни секунды покоя, и в какой-то миг Кристине показалось, что она и впрямь запросит пощады, потому что она не могла справиться со всеми этими страстями, разум напрочь отказался работать. Она сжимала его плечи, извивалась под его бешеным натиском, и при этом все так же продолжала целовать его с безграничной и бесконтрольной нежностью, которая рвалась из ее души к его израненной душе. — Моя богиня, — рвано выдохнул Эрик, глядя на румяное лицо Кристины, в ее таинственно мерцающие глаза. Ослабевшая, изможденная всеми переживаниями и ласками, Кристина задрожала, и обмякла в объятьях мужа, подводя и его тем самым к окончанию. С хриплым стоном Эрик опустился на девушку, снова возвращая ее в прочный кокон своих объятий, у него даже хватило сил перекатиться на бок и удобно уложить Кристину, так и не открывавшую глаз. — Эрик, — слабым голосом позвала она, доверчиво прижимаясь к боку мужа. — Да, мой ангел? Ее ладонь погладила его по выступающим ребрам. — Обними меня покрепче, я так устала… Завернув Кристину и себя в одеяло, Эрик устроил девушку рядом с собой, крепко прижимая к груди. Вдруг ему захотелось еще раз услышать от нее те самые заветные слова, вырвать очередное признание. — Я люблю тебя, — сказал он, целуя ее в лоб. Кристина что-то промурлыкала, напрасно пытаясь открыть слипающиеся от усталости глаза, а потом Эрик все же услышал тихое: — И я тебя, больше всего на свете. Утро встретило Кристину проливным дождем, громко барабанящим по крыше дома. Через распахнутое окно в комнату проникал свежий, прохладный воздух, пахнущий влагой и землей. Слабо пошевелившись, Кристина ощутила, как по всему телу проходит дрожь, и расходится непривычная чувственность. На шее и губах все еще пульсировали жаркие поцелуи — свидетельство того, что произошедшее ночью ей не приснилось. Сквозь сладкую негу, Кристина перевернулась на бок, и с любопытством, с нежностью посмотрела на обнаженную спину мужа, на которой можно было пересчитать все позвонки. На бледной тонкой коже его плеч краснели царапины, которые она оставила ему, забывшись в чувствах. Поддавшись новому порыву, девушка приподнялась на локте, и, прижимая свой край одеяла к груди, поцеловала исцарапанное плечо Эрика. Мужчина смешно шевельнул им, но ничего не ответил. Холодное дуновение их окна заставило Кристину хихикнуть и поежиться. — И что тебя веселит с утра пораньше? — промурлыкал Эрик, не оборачиваясь. Девушка юркнула обратно под одеяло и прижалась к мужу всем телом, дрожа от холода и какой-то неясной, но едва сдерживаемой радости. Через несколько секунд она уже оказалась крепко сжата в мужских объятиях. — Как ты себя чувствуешь? — зашептал Эрик ей на ухо, и поцеловал в щеку. — Болит что-нибудь? Я так люблю тебя, мой ангел. — Нет, — Кристина мечтательно прикрыла глаза. — Все так хорошо… Так… Я тоже люблю тебя, Эрик, всем сердцем. Они лежали, грея друг друга, наслаждаясь этим спокойствием и нежностью, а за окном шумел дождь. И впервые, они оба верили в реальность своего счастья.