Mein lieber Polen

Начало октября, 1930 год, Берлин.

      В доме повисло сильное напряжение, на протяжении нескольких часов до слуха доносились женские крики. Настал самый волнительный момент не только для обитателей жилища, но и для всех граждан, всего будущего. За территорией дома собрались все вышестоящие члены партии НСДАП, более важные лица находились во дворе, как и сам хозяин дома. Все были очень взволнованны и в то же время пребывали в огромном предвкушении. Никто из них никогда не был свидетелем рождения самой страны, кто-то даже не брезгует запить стресс горьким алкоголем, и только один нацист, которого недавно начали называть Третьим Рейхом, сохраняет спокойствие на людях. Но он не может отрицать факт собственного бешеного сердцебиения. Свежий воздух слегка помогал ему расслабиться, что было весьма кстати, ведь, находясь среди самых главных членов партии и своих товарищей, он просто не мог позволить себе открыто волноваться. Рейх стоял поодаль ото всех, ему надо было хоть как-то побыть одному, переварить всю ситуацию, сделать выводы и планы на будущее. Партия НСДАП набирает популярность в Германии, правда, сам Рейх не может называть своего старшего брата, Веймара, — Германией. Жалкая пародия, марионетка Британии и Франции, ничтожество в глазах любого проходимца — вот и всё, что осталось от великой Империи после войны. Но он предпочёл забыть о нём, и вскоре не только он, все забудут этот позор…       Крики и стоны со временем становились всё тише и тише, а потом и вовсе всё в доме стихло. Все, кто был во дворе, отвлеклись от простых разговоров, вглядываясь внутрь через окна, пытаясь увидеть хоть кого-то из докторов. Третий Рейх тоже обратил внимание на затишье, и решил, что время пришло. Пора. Он устремился ко входу, все следили за ним, провожая взглядами и мысленно поддерживая его. Все волновались, и Рейх тоже. Одним движением руки, он отдал всем указ: стоять на месте. Только он сейчас мог увидеть своего первенца, только он должен быть с ним, не подпуская посторонних людей к нему. Двое охранников у входа пропустили его внутрь и закрыли за ним дверь. Не смотря ни на что, нацист испытывал страх перед подъемом на второй этаж, но необходимость этого заглушала назойливое чувство. Медленно, но уверенно он шёл наверх, затем по коридорам. На удивление, Рейх был более спокоен, чем тогда в дворе, то ли из-за характера своего, то ли от того, что капля счастья заглушила его великое беспокойство. Свернув в очередной проход, он, наконец, увидел возле двери роженицы врача и акушерку, заметив будущее государство, они опустили головы. Скоро они научатся правильно приветствовать его, а иначе… Впрочем, это уже не его дело. Он остановился прямо перед дверью, тянул время.       — Sie ist tot, — с сожалением сказал доктор.       — Ich weiß, — строгим голосом ответил Рейх, напугав своим тоном акушерку.       Ему не было жаль роженицу, ему было буквально всё равно на неё: она просто выполнила работу, которую ей поручили — родить страну. Очень опасная работа для человека, больше скажу, смертельная. Она знала, на что шла, её семье выплатят огромную компенсацию, но это уже другое дело. Жаль, конечно, что её теперь никто больше и не вспомнит, почестей не будет, как и похорон: всё должно быть тайно.       Рейх вошёл в комнату, сразу же лицезрея на кровати полностью покрытое белой простынёй тело женщины. Вообще не жаль, ни капельки. Он закрыл за собой дверь, прошёл внутрь, не обращая внимания на труп. Нацист искал глазами колыбель, он хотел увидеть сына. Неужели сын такой тихий в свои первые минуты жизни? Ни плача, ни криков, странно это… Послышались звуки сбоку. Рейх обернулся и увидел, как через «решётки» колыбели упала игрушка. Он подошёл к колыбели, немного волнуясь. Он тихо и аккуратно заглянул внутрь и не поверил глазам… Там лежал малыш, его малыш… Такой маленький… Третьего Рейха пугала расцветка флага, такая же, как и у Веймара: чёрный, красный и жёлтый. Он, конечно, был уверен, что его сын больше никогда не повторит судьбу Веймара, но из-за такого флага у нациста возникли плохие мысли, связанные со старшим братом. Он долго, не отводя глаз, смотрел на то, как малыш своей маленькой ручкой игрался с лапкой от игрушечного медведя. У людей младенцы не способны даже глаза открыть, а страны в утробе развиваются быстрее, и от этого матери начинают терять очень много сил, в конечном счёте погибая после родов… Грустно, однако. Женщина во время беременности вообще не была в состоянии ходить, потому что все силы уходили на ребёнка, от того он и может сейчас свободно играть с плюшевым медведем. Рейх наблюдал за редкими движениями малыша до тех пор, пока тот не почувствовал его присутствие и повернул к тому голову. Немец мог с полной уверенностью сказать, что это было самое милое, что он видел в своей жизни: его детское личико. Щёчки, губы, носик, но больше всего запали ему в душу его большие глаза, и главное, голубые. И такой безвинный взгляд мгновенно сменился на изучающий, малыш с интересом разглядывал своего отца. Он не понимал, кто это, но чувствовал, что он ему родной, близкий. Рейх сменил своё некогда строгое выражение лица на более мягкое, чтобы не напугать того. Ребёнок пару секунд лежал в той же позе, изучая издали своего отца, а после решил подползти, чтобы разглядеть его поближе. Молодой отец отошёл на шаг назад, а малыш, подойдя уже к «решёткам», через них стал ручками до него тянутся. Нацист никак не реагировал, а просто смотрел на него и ждал. Младший немец, догадавшись, что не дотянется до отца, начал издавать тихие непонятные звуки, похожие на хныканье. Из-за полного бездействия Рейха хныканье превратилось в плачь. Старший немного запаниковал, так как не знал, что ему делать с этим.       — Scheiße, Scheiße! — тихо протараторил немец, подойдя к малышу.       Тот, подняв на него голову, продолжал плакать и тянуть к нему ручки. Рейх, к счастью, понял, чего хочет ребёнок и аккуратно взял его на руки. Проделав пару махинаций, он уложил его как положено, пытаясь вместе с тем его убаюкивать. Младший продолжал плакать, терпение нациста было на исходе, но благо, что ситуация начала улучшаться. Ребёнок, оказавшись рядом с отцом, постепенно успокаивался.       — Still, mein Sohn, still… — тихо проговаривал Рейх, чуть наклонив голову к сыну. — Ich bin hier. [Тише, мой сын, тише… Я рядом.]       Малыш вскоре окончательно успокоился. Он обратил своё внимание на крест, который красовался на рубашке отца, и потянул свои ручки к нему, но так и не смог достать интересный предмет. В это время Рейх разглядывал своего радостного сына.       — Du bist Deutschland.       Жаль, такому милому моменту не суждено было продлиться вечно: его прервали два несильных стука в дверь. Самому дверь не открыть, поэтому придётся Германии прикрыть уши, ибо детский слух не перенесёт злой голос отца.       — Kommen Sie herein, — дал разрешение Рейх, не удосужившись повернутся к двери.       В комнату молча вошла одна персона. Наступила тишина, пока гость что-то не начал про себя шептать, но из-за тишины всё было слышно и понятно. Этот акцент он не спутает ни с чем, а язык был до боли знаком и понятен.       — Italien… — сказал нацист, с недовольным лицом повернувшись к своему давнему другу, Италии, который давно является Фашисткой. — Willkommen. [Добро пожаловать]       — Buonasera, Germania, — так же холодно поздоровался итальянец, закрыв за собой дверь. — Auguri. [Добрый вечер, Германия. Мои поздравления.]       — Danke, — немец прекрасно знал итальянский, ему было немного приятно даже за такое простое слово в свою сторону.       — Il paese ancora inesistente ha già il suo paese con sé [Ещё несуществующая страна уже имеет при себе свою страну. Довольно забавно.], — подразнил своего друга Италия. — Spero che tu arrivi al potere rapidamente, ho bisogno di alleati. [Надеюсь, ты быстро захватишь власть, мне нужны союзники]       — Keine Sorge, bald Hitler wird Kanzler, und dann er wird Führer sein. Ja, da bin ich sicher. [Не волнуйся, скоро Гитлер станет канцлером, а после и Фюрером. Да, я в этом уверен.]       — Lo spero anch'io, ha una possibilità. Deve cogliere l'attimo e portare questi comunisti fuori di qui. [Я тоже на это надеюсь, у него есть шансы. Пусть воспользуется моментом и выпроводит отсюда этих коммунистов]       — Sei still, Italien. [Помолчи, Италия]       Рейх на секунду подумал, что Германия вот-вот заплачет, поэтому «попросил» того помолчать. Итальянец сначала не понял, а после решил подойди к немцу и посмотреть на то, что тот держит. Подойдя к тому из-за спины, он увидел на себе невинный взгляд младшего.       — Cos'è questo miracolo?[Что это за милота?] — умилился Италия, указав на Германию.       — Das ist Deutschland, mein am besten Sohn, [Это Германия, мой потрясающий сын]— ответил Рейх, повернувшись к своему другу.       — Era un così caro ragazzo, [Он очень милый мальчик] — сказал итальянец и ткнул младшего в носик.       Тот испугался, пару секунд удивлённо смотрел на фашиста, а после начал хныкать. Италия понял, что очень зря это сделал. Рейх в отместку ткнул тому в глаз, а после занялся сыном. Метод с убаюкиваем работает и Герман сразу же успокаивается. А может это из-за того, что немец отошёл от Италии, который пожаловался тому на боль.       — Siete molto dolci insieme. [Вместе вы смотритесь очень мило]       — Sei still, Italien, bitte…       Спустя пару минут Германия наконец-то уснул. Рейх аккуратно положил его в колыбельную, и не имя возможности отвести с малыша глаз, стоял рядом. Италия сделал то же самое.       — Извини, что перехожу на латынь, ты этот язык презираешь… Поэтому я с тобой буду говорить на латыни, — с улыбкой сказал итальянец, взяв в руки плюшевого медведя из колыбели.       — Ага, из-за тебя и презираю, — сказал немец и отобрал игрушку. — Это не твоё.       — Знаю, твоего «самого лучшего в мире» сына… И кем же он будет?       — Великим государством. Он будет править после меня. Больше не будет на его землях кровопролития, убийств, других, нечистых рас… Люди будут жить в мире, им не будет стыдно за свою страну, они наконец забудят позор после Великой войны… А чтобы не было войн, надо нужно избавить мир от агрессоров, и я уже знаю кого в первую очередь надо стереть с лица земли. земли, — Рейх сильно сжал медведя. Италия понял, кого он имел в виду.       — Хорошие планы, я постараюсь тебе помочь. Но одного меня мало… Мою идеологию надо распространить по всему миру!

***

1935

      15 сентября, 1935 год, шестой съезд НСДАП в Нюрнберге. Около 11 тысяч квадратных километров, более 70,000 зрителей и 100,000 марширующих солдат, среди них и СА, и профсоюз «Германский трудовой фронт» и т.д. Каждый год здесь в течение недели проходили грандиозные массовые празднества, которые должны были продемонстрировать единство партии, народа и «фюрера». На Марсовом поле (или же Мартовском) площадью с 12 футбольных полей, маршировали войска, демонстрируя силу германского народа. Здесь есть и главная трибуна, так называемая «Трибуна Цеппелина», на которой могли разместится эти 70 тысяч человек. Под главной трибуной располаглся «Золотой зал», где принимали самых почётных гостей.       Скоро должен был начаться самый ожидаемый момент событий. Бойцы с флагами в руках должны маршировать, устраивать учебные сражения и принимать самых почётных гостей сегодняшнего дня. Осталось только дождаться того, как он, Гитлер, примет этот парад. Последнее слово было всегда за ним. Пока все солдаты и бойцы готовятся к маршу, гости собираются в огромную толпу на трибуне. Первые ряды полностью заняли некоторые люди из высшего руководства Рейха и не только. На самом краю, но с хорошим обзором на всё поле, ровно стоял Третий Рейх, по бокам которого находилось по три охранника, сложив руки за спину. Он был высоким, поэтому его не трудно было заметить, хотя к нему даже подойди боялись. То ли из-за его почётного звания и статуса, то ли из-за его строгого, довольно угрожающего выражения лица. Он с ног до головы оглядывал каждого, кто попадётся ему на глаза. Даже взглянуть на него нельзя: если столкнуться взглядами, то сразу побледнеешь или хуже — упадёшь, сбив весь строй. По рядом стоящему человеку, судя по форме, охраннику, было видно, что он так же довольно напряжён. В общем, рядом с ним всегда было неприятно, ибо так и чувствовались суровость и скрытая угроза… Конечно, со стороны поначалу он выглядел опасным, пока сзади него кто-то не выглянул. Маленький ребёнок, светлее, чем сам отец, и не в такой мрачной тёмной одежде, а в обычной, как и все дети. Забавным было то, что он был единственным ребёнком на таком важном мероприятии во всей стране. Он оглянулся, быстро осмотрел всё поле и всех солдат. Было немного неловко стоять и быть на видном месте перед такой огромной толпой, поэтому он вновь спрятался за отцом. Правда, его планы поменялись, так как Рейх сам подтолкнул его вперёд. Ребёнок, держась за его руку, всё-таки вышел из тени и снова начал оглядываться.       — Vater, — обратился сын к отцу. — Ich habe Angst. [Мне страшно]       — Keine Angst, Deutschland, [Не бойся, Германия] — в отличии от своего обычного тона, Рейх ответил более мягко и спокойно.       — Ich will nach Hause, [Я хочу домой] — бубнил Германия, дёргая того за рукав.       — Deutschland, — Рейх, чтобы немного успокоить младшего, погладил того по голове. — Hör zu, was auch passiert, ich bin für dich da.       От таких простых, но довольно приятных для Германа слов, младший немец усмехнулся и тихо хихикнул. Ему нужно было внимание отца, поэтому он по возможности всегда ходил с ним, не смотря на свой страх перед большой публикой. Германия знал, что он под защитой своего отца и его охраны.       — Vater, — дёрнул того за рукав Герман. — Wer ist dieser Mann? [Что это за человек?]       Младший указал на самого Гитлера, который стоял далеко от них, разговаривая с четырьмя нацистами. Германия ещё не видел того в лицо, поэтому и удивился тому, что тот стоял возле Геринга (которого удосужился сегодня утром увидеть). На вопрос сына старший тихо посмеялся.       — Das ist mein Führer, er heißt Adolf Hitler, — с некой гордостью ответил Рейх. — Er ist jemand Wichtiges… Rede nicht mit ihm. [Он тут важная особа… Не говори с ним]       — Gut, — ответил Герман, так как ему сразу не понравился фюрер.       Спустя пару минут к Рейху кто-то подошёл, что-то ему сказал и они оба направились в сторону Гитлера. Германия очень не хотел отпускать его к фюреру.       — Nein! — выкрикнул Герман и схватил отца за ногу. — Ich will auch! Ich gehe mit dir! Ich habe keine Angst! [Я тоже хочу! Я пойду с тобой! Мне не страшно!]       Один из телохранителей Рейха заметил, что Германия начинает истерить, потому сразу подхватил младшего к себе на руки. Тот начал отбиваться, упрашивая отдать его обратно отцу.       — Deutschland, — уже более злым голосом обратился Рейх, на что сын сразу же успокоился. Ну, почти. — Beruhige dich. [Успокойся]       — Aber… Gut, Vater, — грустно сказал Германия, виновато опустив взгляд в землю.       Двое действительно направились в сторону тех пятерых нацистов, но Герман всё равно хотел пойти вместе с отцом, поэтому начал снова действовать всем на нервы.       — Lass mich los, ich will zu Vati, [Отпусти меня, я хочу к папе] — приказал младший немец, решив этим самым повторить тон отца.       — Nein, er ist sehr beschäftigt, [Он очень занят]— но охранник решил опустить Германа на землю, только крепко держа за руку, чтобы не сбежал.       Германия был недоволен, но его хотя бы поставили на землю. Он не любил, когда кто-то чужой, кто-то кроме отца его трогает. Можно сказать, Герман был к нему сильно привязан и не мог без него никуда. Ради чего он вызвался поехать с ним на съезд? Чтобы побыть рядом с отцом, а то Рейх вечно занят то в кабинете, то в поездке, то на переговорах, на сына и времени не хватает, а вечером он очень уставший.       Издалека он следил за Рейхом, при этом наблюдая за всеми действиями Гитлера. Он ему совсем не понравился, какой-то слишком подозрительный… Но Герману было достаточно просто видеть отца, на лице невольно показалась улыбка. Он там с кем-то разговаривает, наверное, опять какой-то генерал, а может и генерал-фельдмаршал, Германия запутался во всех этих званиях. Слова были такие длинные, что он запомнить толком и не мог. Среди окружения Рейха были и знакомые Герману люди, такие как Геринг (Герман Геринг, из-за своего имени) и Геббельс, который тоже недавно к ним подошёл. Все казались ему неприятными, даже страшными, но если рядом с ними его отец, то может они не такие уж и злые на первый взгляд. Германия скорее всего так и не узнает об этом, так как ему строго-настрого запретили с ними общаться.       Но будущей стране всё равно хотелось к отцу. Было слегка обидно, что тот решил его оставить наедине с этими скучными «СС-овцами», как они себя называли. Герман даже не удосужился их запомнить, поэтому он по сто раз переспрашивал их имена, возраст и так далее. Конечно, из-за скуки.       — Wie heißt du? Wie alt bist du?[Как тебя зовут? Сколько тебе лет?] — задал вопрос одному из нацистов рядом, дёргая того за руку.       Он услышал, как кто-то из охранников засмеялся. Герман готов был сказать, что впервые его видит, но не решился.       — Zum zehnten Mal, [В десятый раз повторяю] — начал тот, к кому обратился Германия и снова послышался чей-то смешок. — Kurz Wegner, SS-Sturmbannführer.       — Wow, Ich verstehe es immer noch nicht, [Вау, я всё равно ничего не понял] — младший немец также не понимал того, почему с его слов кто-то смеётся.       — Rate mal, wie alt er ist, [Угадай, сколько ему лет] — кто-то из них решил, что разговаривать с сыном Рейха — довольно забавно.       — Hm… viele? Fünfund… Fünfunddreißig?[Много?.. Тридцать пять?] — после сказанного все пятеро залились смехом, кроме Курца.       — Аchtundzwanzig! [Двадцать восемь!] — сказал тот, обидевшись на Германа.       — Entschuldigung… Du siehst alt aus, [Извини… Ты выглядишь старым] — это очень обидно прозвучало, но Германия хотя бы извинился.

***

1936

      Пускай страны и развиваются намного быстрее, Германия не терял своей потребности в том, чтобы всегда и везде следовать за своим отцом. Даже если это были тайные переговоры или важные встречи в Кролль-опере. Он — будущая страна, отличный аргумент. И этот день не стал исключением. Сегодня состоялась важная встреча, где должен был присутствовать Рейх, а если он будет там, значит за ним прибежит и маленький Герман. Конечно, за дверьми, в окружении тех же неинтересных телохранителей. Ладно его и отца, так тут ещё и Гитлера, и охранники других высших руководителей. Все такие серьёзные и скучные, что-то о своём болтают. Германия откровенно скучал, а бегать по зданию ему запретили. Не очень-то и хотелось, думал он и шатался на одном месте, разглядывая флаги с символом, как у отца. Их было о-о-очень много, буквально везде, на всех зданиях в Берлине. Кажется, поэтому он живёт в загородном доме, а то он бы точно сошёл с ума, как некоторые в этом здании.       Пока он шатался, он вспомнил про свою шоколадку, которую сам недавно нашёл дома. Он посмотрел на этикетку, по вкусу вряд ли сладкая, а какая-то горькая. Говорят, что это и есть настоящий шоколад, от которого Германа сильно воротило. Он её тихо открыл, хотя звук и так заглушали разговоры немцев между собой. Он её понюхал и по запаху понял, что она далеко не сладкая, да ещё и твёрже, чем те, которые Герман любит. Вообще, настоящих шоколадок по его мнению практически не было, ну, хотя бы проблем с диабетом и кариесом избежит… А Рейх, наоборот, любил горький шоколад. Не зря же эта плитка появилась на его столе ещё утром. Германия подумал, что он не откажется её сегодня попробовать. Но судя по тому, как некоторые из телохранителей спокойно гуляли по зданию, Рейх выйдет ещё не скоро, а младшему надоело стоять без дела. Возможно, он сможет проскочить мимо всех «фюреров» (ибо звание каждого заканчивалось именно на это слово) и дать отцу попробовать. Он уже более часа там что-то делает, так ещё не пил и не ел с утра.       Герман, легко сбежав от своих шестерых охранников, направился в сторону главных дверей. За ними сразу же послышался тот самый громкий голос Гитлера, который слегка пугал младшего немца. Но даже не смотря на это, он, стараясь не шуметь, буквально на один-два сантиметра приоткрыл дверь. Германии на глаза сразу же попалась, так сказать, главная трибуна, где позади Гитлера стоял Третий Рейх. Предстоит ему долгий путь к отцу, но Герману хочется сделать что-то приятное, не смотря на то, что он может нарваться на неприятности. Он собирался сразу войти, не смотря на то, что его могут тут же увидеть, но младшего немца остановил один из его охранников, взяв за плечо.       — Nein! — нацист оттянул Германа от двери.       — Ich sollte zu Vater, — сказал Германия указав на дверь.       — Du darfst nicht alleine hingehen!.. Du darfst nicht da sein! [Ты не можешь туда идти один!.. Ты не должен там находится!] — присоединился к ним второй охранник.       — Dann holen Sie ihn raus, bitte [Тогда позовите его, пожалуйста].       Они переглянулись, позже подозвали к себе ещё четверых. Все вместе они начали перешёптываться. Прислушавшись, Герман понял, что они спорили о том, кто войдёт туда и попросит Рейха подойди к сыну. Германия победно улыбнулся, но ему надоело ждать, поэтому он решил сам выбрать.       — Du, — Германия указал на одного из них.       — Geh schon, Kurz, [Давай иди, Курц] — сказал один из нацистов, толкнув того вперёд.       Тот нехотя подошёл к двери, но по нему было видно, что открывать её и заходить туда он не собирался. Он немного, прям очень немного приоткрыл её, взглянул и снова отошёл. Германия крутился возле него, невинно улыбаясь тому, но даже он, маленький ребёнок, понимал, что он его уже заколебал.       Ну, если не он, то сам Рейх. Пока Курц собирался с силами, чтобы войти туда, дверь резко открылась и к ним вышёл недовольный Рейх. Все, кто был рядом, встали ровно и поприветствовали государство.       — Was ist passiert? [Что случилось?] — строгим тоном спросил Рейх, не заметив рядом с собой Германа.       Курц указал на его сына. Нацист повернул, вернее опустил голову в сторону Германа. Тот не придал значения всей серьёзности отца, он вообще не боялся, а продолжал радостно улыбаться, ибо очень долго не видел его.       — Das für dich, — сказал Герман и протянул тому шоколад.       Рейх не знал, что на это сказать. Серьёзно? Они специально отвлекли его от важного собрания, чтобы просто предложить ему шоколад?.. Естественно, нацист был в ярости, но она постепенно утихала. С одной стороны, они полные идиоты, но с другой… Со стороны Германии это было даже немного мило. Рейх не мог накричать на него, ему легче было просто принять такой «подарочек» от сына, но после собрания он обязательно выпишет этим шестерым, которые должны были следить за Германом.       — Danke schon, — тихо поблагодарил Рейх, взяв и спрятав за спину плитку шоколада. — Willst du nach draußen spazieren gehen? [Ты хочешь погулять на улице?]       — Ich will, — ответил Германия, взяв Курца за руку. — Ich will in den Park gehen.       Рейх решил зайти обратно в зал, напоследок, конечно, одарив своим угрожающим взглядом всех шестерых.       — Ich wette, wird er uns feuern, [Держу пари, он нас уволит] — сказал один из нацистов.       — Ich werde ihn ersuche Sie nicht feuern, [Я попрошу его не увольнять вас] — сказал Германия.       Они хоть и скучные, но когда приходит Рейх и начинает на них кричать, то они выглядят очень забавными. По крайней мере, для Германа.

***

1937

      Германия спокойно гуляет по своему двору вместе с овчаркой, которую он назвал Нэнси. Он и сам не знает, почему выбрал именно такую кличку, просто ему солдат, у которого немец забрал собаку на время к себе, сказал, что она девочка. Она умела делать разные трюки и великолепно выполняла команды, которые давал ей Герман: перевернуться, дать лапу, сесть, лечь и т.д. Он любил животных, в особенности собак. Буквально у каждого солдата или полицейского он видел немецкую овчарку. Никакого разнообразия… Но они действительно очень послушные и сильные, а ещё у них милая мордочка. Жаль, что Рейх не одобряет собак в доме, а Германия очень сильно хотел себе хотя бы щеночка. Он не мог перечить отцу, поэтому приходилось довольствоваться серьёзными служебными собаками… Но Нэнси была немного подвижнее и игривее, поэтому Германии она сразу же понравилась.       Через некоторое время он устал от игр и, вернув собаку солдату, пошёл домой. Его наперёд предупредили о том, что сегодня приедет очень важный гость, поэтому Герман решил немного побыть на заднем дворике. Под «немного» подразумевался целый час, и ему уже надоело. Иногда он наблюдал за тем, что твориться возле входа в дом. Недалеко от парадных дверей помимо охраны были ещё какие-то солдаты, правда, их форма была совсем другая: тёмно-зелёного цвета, а может и болотного, а кто-то вообще был в белом костюме. Везде ходят только в чёрном, а тут внезапно белый. Как это вообще? Поэтому из любопытства Германия решил войти и посмотреть на «важного гостя». На первом этаже никого не было, возможно, он на втором, но Герман быстро потерял интерес к нему и хотел уже пойти в свою комнату, нежели кого-то искать. А вдруг ещё наругают? Его, конечно, никогда не ругали, но немец сам был свидетелем того, как Рейх громко отчитывал подчинённых. От криков Германия всегда убегал куда подальше от злого отца.       Спокойно передвигаясь по коридору, он услышал, как в одной из комнат что-то упало. Герман заметил, что одна из дверей была чуть приоткрыта, поэтому он заглянул туда. Немец выглянул из-за двери и увидел картину на полу, а после вошёл и увидел возле неё ребёнка, своего ровесника. Он растерянно смотрел то на Германа, то на картину. Обоим было слегка неловко, оба друг друга не знали. Незнакомец чувствовал себя очень виноватым, и Германия, понимая это, хотел как-то разрядить обстановку. А может ему удастся с ним подружиться, а то у него вообще нет друзей его возраста. Герман подошёл к ребёнку, который в спешке старался поднять картину и повесить обратно. Немец помог ему облокотить картину о стену и начал диалог.       — Hallo! — радостно поздоровался Герман.       — H-Hello? — неуверенно поздоровался ребёнок.       — Wie heißt du? — спросил Герман.       Но тот молчал, нервно перебирая пальцы и иногда поглядывая на немца.       — Do you speak English? — спросил ребёнок.       — Was? — не понял Герман.       Зато оба поняли то, что они друг друга не понимают. Но немец всё равно хотел узнать, как того зовут. Язык был более менее похож по звучанию, поэтому стоит попробовать.       — Name, dein Name, — сказал Герман, указав на него.       — My name? — спросил ребёнок, сказав слово чуть иначе. — Italy.       — Italy? Italien! — обрадовался Герман.       Он помнил, как Рейх говорил о Фашисткой Италии. Это, наверное, его сын, Италия. Как же здорово, что он ровесник Германии. У него наконец-то появится друг! Вот только, они не совсем понимают друг друга.       — Ich heiße… Mein Name ist Deutschland, — Герман старался подстроится под язык Италии.       — Deut… — мальчик пытался правильно выговорить имя немца. — Deutsch-land! Germania!       — Germania? Hm… Gut, — немного удивился такому прозвищу немец. — Wie alt bist du? Ich bin… neun Jahre alt, — Герман даже показал на пальцах, сколько ему лет. Почему именно девять лет? Ему так Рейх сказал, а младший перечить не стал.       — Years? I'm eight years old, — Италия показал восемь пальцев и тот понял.       По тому, как разговаривал итальянец, стало ясно, что он заучивал такие предложения. Но он хотя бы что-то знает, нежели Германия, который вообще не знал ни слова, даже не запомнил ничего из сказанного его новым другом. Они не знали, что бы такого друг у друга спросить, чтоб оба поняли. Повисло неловкое молчание, Италия снова попытался повесить картину обратно на стену. Герман решил спросить про хобби Италии, но кто-то скрипом двери отвлёк его. Оба обернулись и увидели уже взрослого мужчину в белой форме и даже в фуражке. Германия странно на того посмотрел, а Италия сразу же подбежал к нему.       — Papà! — крикнул итальянец, взяв того за руку. — Puoi alzare il quadro? [Можешь поднять картину?]       Это был ФИ, то есть Фашистская Италия. Теперь Герман понял, что означает эта белая форма на некоторых солдатах во дворе.       — Buongiorno, Germania, — поздоровался фашист, приобнимая своего сына.       — Papà, non capisce l'inglese e l'italiano, [Папа, он не понимает английский и итальянский] — сказал Италия.       — Ne sono consapevole, [Я это знаю] — сказал Фашистская Италия, отпустил сына и направился к немцу.       В сторону Германии посыпалось несколько комплиментов про то, как он быстро вырос и какой он милый. И это было сказано на немецком, что очень его обрадовало.       — Sie sind der Vater von Italien? — спросил немец, взглянув на старшего.       — Ja, — ответил тот. — Ich bin Italien auch. Aber sag nicht «Sie» zu mir. [Да. Я тоже Италия. Но не говори со мной на «Вы»]       — Gut, — сказал Германия.       Италия почувствовал себя неловко, так как он не понимал немецкий, а отец знал все три языка. Но не это было самым обидным а то, что он тоже хотел пообщаться с Германией и не мог.       — Du müsst Englisch lernen, zur Kommunikation mit ihm, — сказал ФИ указывая на своего сына, который хоть как-то пытался понять этот язык. — Oder Italienisch. [Ты должен учит английский, чтобы общаться с ним. Или Итальянский]       — Englisch oder Italienisch? Gut, ich werde lerne zwei Sprachen! — гордо сказал Герман.       Фашист немного посмеялся с такого оптимизма немца, ибо даже ему было сложно выучить английский. Возможно, это из-за другой языковой группы. Но итальянец не хотел расстраивать ребёнка, поэтому только пожелал ему удачи. ФИ сказал, что ему уже пора уезжать, на что Герман сильно расстроился. Оба итальянца уже собирались уходить, но перед этим Италия что-то прошептал отцу на ухо, тот ему в ответ и младший напоследок повернулся к немцу.       — Bis bald, Germania! — попрощался Италия, перед тем как скрыться за дверью вслед за отцом.       — Tschüss, — тихо попрощался Герман.       После слов старшего итальянца он прямо сейчас хотел начать учить английский. Он подошёл к книжному шкафу и начал искать хоть одну книгу на английском. И ему удалось, это был англо-немецкий словник. Германия просмотрел пару страниц и подумал, что самому его выучить не удастся. Кроме отца, никто из окружения немца, по его мнению, не знал английский. Да и он всегда занят, не хватит времени на изучение.       — Dann werde ich ihn ausbilden, [Тогда я сам его выучу] — сказал Герман и решил ещё поискать книги на английском.       Кроме словника там больше ничего не было, но ничего страшного, можно будет попросить купить. Германия побежал искать отца, конечно, взяв с собой словник.       По идее, Рейх должен сейчас находится у себя в комнате, так как у него сегодня была только одна встреча, и то с Фашисткой Италией. Значит, сегодня у него выходной, который он проведёт как всегда у себя в комнате за рисованием. Рейх с детства любил рисовать, даже после захвата власти он не оставил своё увлечение. Теме о своём хобби он посвятил целую лекцию специально для Германии. Было интересно, но младшему больше нравилась музыка, поэтому ему оставалось лишь наблюдать за тем, как его отец рисует какую-то архитектуру: домики, замки, дворцы и т.д.       И Герман оказался прав, тот действительно сидел у себя в комнате, подготавливая новый холст и прочие предметы.       — Vater, — обратился младший немец. — Ich will Englisch lernen!       — Warum? Ich bin beschäftigt, — отмахнулся Рейх, перебирая карандаши.       — Aber ich will Englisch lernen und mit Italien kommunizieren. Vater, bitte, [Но я хочу учить английский и общаться с Италией. Отец, пожалуйста] — чуть ли не умолял того Герман.       Но Рейх даже не удосужился взглянуть на него. Чтобы привлечь к себе внимание, Германия забрал у него линейки и пару карандашей. Нацист, положив руки на бока, повернулся к младшему, недовольно смотря на того, но на Германию это никак не подействовало.       — Ich werde Englisch ausbilden. Kauf mir Bücher auf Englisch, bitte, [Я сам выучу английский. Купи мне книги на английском, пожалуйста] — сказал Герман, спрятав за спиной украденные предметы.       Рейх задумался над словами сына, пока тот разглядывал некоторые картины, написанные самим нацистом. Конечно, там были недочёты, но Германия их даже не замечал. Ему главное, что они красивые и красочные, а не серые и скучные. Он бы с удовольствием повесил их всех у себя в комнате, но ему не разрешили.       — Ich stelle Nachhilfen für dich, [Я найму тебе репетитора] — сказал Рейх, который просто хотел забрать обратно свои вещи.       — Danke scho-on, Vati! — протянул Германия и отдал отцу украденное. — Du kannst malen, — после чего Германия с победной улыбкой вышел из комнаты.       — Du bist mein Problem… — вздохнул Рейх, провожая сына взглядом.

***

1938

      Германия, пока Рейх готовится к визиту очередного «важного гостя», сидел у того в кабинете. Он разглядывал новую карту Третьего Рейха, которую недавно сюда повесили. Немец заметил, что в ней что-то изменилось, точнее к государству добавились новые территории. По рассказам некоторых солдат, там говорилось про Восточную марку (Ostmark). Он никогда такого не слышал, но Герман не раз раньше разглядывал карту Европы, а территория, что добавилась в состав, — территория Австрии. Это было очень странно и слегка подозрительно…       Пока немец читал название городов, в кабинет ворвался солдат и повёл Германа куда-то вниз. Он хотел вырваться, но его насильно вели под предлогом, что его ждёт Рейх. На это Германия обрадовался, ибо появилась возможность побыть рядом с отцом. Он даже опередил солдата и побежал во двор, где его ждут. Увидев Рейха, младший сразу же подбежал к нему.       — Jetzt hast du endlich Zeit für mich? [У тебя наконец появилось время на меня?] — радостно спросил Герман.       — Vielleicht, [Возможно] — ответил нацист, с ухмылкой повернувшись к сыну. — Aber jetzt ist nicht die Zeit dafür. Willst du sehen dein Onkel?[Но сейчас не до этого. Ты хочешь увидеть своего дядю?]       — Ich habe ein Onkel? Ja, ich will! — Герман аж прыгал от радости.       Кроме Рейха, Германия не знал о других своих родственниках. Конечно, он после того, как один из охранников рассказывал про своих бабушку и дедушку, захотел поинтересоваться у отца по поводу своих. Тот что-то сказал ему про то, что у него есть два деда, которые временно проживают в Нидерландах. Про бабушек Рейх почему-то промолчал. Но самое удивительное было в том, что он раньше никогда не заикался о своём брате, то есть о дяде Германии, поэтому Герман очень сильно ждал прихода своего дяди, надеясь на то, что ему наконец уделят внимание.       Вдалеке Германия увидел, как в сопровождении двух солдат шла страна в чёрной форме, как и у Рейха. Он подумал, что это и есть его дядя. Также он заметил, что его лицо «выкрашено» в цвета австрийского флага как на прошлой карте Европы.       — Das ist Österreich? — спросил Герман, радуясь тому, что это был Австрия.       — Das ist Ostmark. Denk dran, Ost-mark, [Восточная марка. Запомни, Восточная марка] — поправил того Рейх.       — Gut, Ost-mark, — но Германия всё равно будет называть того Австрией.       Когда Австрия вступил на территорию поместья немцев, солдаты остановились, а сам Австрия направился к тем двум. Когда тот был в паре метров от них, Германия не сдержался и подбежал к нему, крепко обняв того.       — Onkel! — радостно крикнул Герман.       — H-Hallo? Deutschland! — немного растерялся Австрия от внезапных объятий племянника.       — Ich hab dich erwartet! [Я тебя ждал!] — сказал Герман и отпустил австрийца.       Пока Австрия поправлял свою новую форму, к ним подошёл Рейх. При виде брата австриец слегка нахмурился, в то время как нацист ехидно улыбнулся тому.       — Und ich hab dich erwartet, Bruder, — сказал нацист, приобняв сына.       — Das weiß ich jetzt auch, Reich, [Это я уже понял, Рейх] — ответил Австрия и встал ровно. — Ich bin gekommen, um sehen mein Neffe. [Я пришёл сюда, чтобы увидеть своего племянника]       — Mich? [Меня?] — спросил Герман.       — Ja, dich, — сказал Австрия и погладил младшего по голове.       — Es tut mir Leid, Deutschland, — начал Рейх, встав возле своего брата. — Aber wir müssen über einen Auftrag reden. Es betrifft dein neuer Reichskommissar. [Но мы должны обсудить одно важное дело. Это насчёт твоего нового рейхскомиссара]       — Von wem? [Про кого?] — поинтересовался Герман, ибо не понял последнее предложение.       — Das spielt keine Rolle… Dein Sohn sehr viel Aufmerksamkeit zu brauchen. Wenn du es nicht kannst, tue ich es, [Неважно… Твоему сыну нужно уделять больше внимания. Если ты не можешь, то я это сделаю] — сказал Австрия и подхватил Германа на руки.       — Ich habe zehn Jahre alt und bin kein kleines Kind mehr! [Мне десять лет и я уже не маленький!] — сказал Германия, но сам был не против посидеть на руках австрийца.       — Wir reden später. Ich gehe mit Neffe rede, [Мы поговорим позже. Я пойду пообщаюсь с племянником] — сказал Австрия, направившись в сторону дома.       Германия из-за плеча дяди наблюдал за отцом, который после выказывания такой дерзости пронзительно наблюдал за ними. Младший немец даже испугался его взгляда, вновь отвернувшись и приобняв за шею австрийца.       — Weisst du, du hast Glück, dass du bist mein Bruder, Ostmark, [Знаешь, тебе очень повезло, что ты мой брат, Восточная марка] — Рейх сделал особое ударение на новое имя своего брата, вновь натянув на себя ехидную ухмылку.       — Ich bin Österreich, Bastard, [Я Австрия, сволочь] — шёпотом сказал австриец, явно недовольный своим новым именем.       Австрия решил обойти дом, чтобы побыстрее оказаться на заднем дворе. Германия попросил отпустить его и, оказавшись на земле, сразу повёл дядю к беседке, где лежало пару учебников английского языка. Он подумал: если Австрия взрослый, значит он знает английский и сможет ему помочь. Дойдя до беседки, Австрия и присесть не успел, как ему тут же сунули в руки учебник, прося о помощи в изучении. Вспомнив про английский, Австрия решил поинтересоваться по поводу латыни.       — Ты понимаешь латынь? — спросил Австрия. — Хотя бы слово «Латынь» знаешь?       — Was? — не понял Герман.       — Scheiße… Keine Sorge, ich kann dich Latein sprechen unterrichten. [Блядь… Не волнуйся, я научу тебя говорит по-латински.]       — Und sprechen Englisch und Italienisch. Bitte, Onkel, bitte! — сказал Германия, подав тому второй учебник.       — Gut, Deutschland, gut.

***

      Германия, иногда гуляя по улицам Берлина, не раз слышал слово «Hitlerjugend». Конечно, как всегда, он более подробно узнал об этой организации от случайных солдат, которые ему попадались на глаза. Он узнал много интересных вещей касательно неё, и услышанное ему очень понравилось. Организовывались торжественные шествия, марши и парады, военные игры, спортивные соревнования, туристические походы, молодёжные слёты и чего только там не было. Любой юноша мог найти в деятельности гитлерюгенда что-нибудь интересное для себя, в том числе и то, чем любил увлекаться Герман: музыку, точнее игру на струнных инструментах. И спортом хотелось заняться, ведь он хотел быть таким же сильным, как и его отец. Тем более был шанс с кем-нибудь познакомиться и завести себе друзей и даже соратников. Германии уже физически одиннадцать лет, а туда берут уже с десяти.       Одним днём, в конце мая, вдоволь нагулявшись по столице, он полный решительности ехал обратно домой к отцу, чтобы попроситься в «Гитлерюгенд». Сегодня он как раз увидел парад банна Юнгфолька, который и вдохновил младшего немца. Приехав домой, он сразу же направился к отцу.       — Vater! — Германия резко ворвался в кабинет Рейха.       — Scheiße! — Рейх из-за внезапного окрика аж дёрнулся. — Erschreck mich nicht so. [Не пугай меня так]       — Es tut mir Leid, Vati, — Герман прошёл прямо к столу. — Bist du beschäftigt?       — Nein, — сказал Рейх, только это был сарказм. — Was willst du?       — Ich will zur «Hitlerjugend» beitreten, [Я хочу вступить в «Гитлерюгенд»]— сказал Германия, на что получил удивлённый взгляд от отца.       — Hitlerjugend? Warum? Du musst da nicht beitreten, [Ты не обязан туда вступать] — удивился нацист, уронив карандаш.       — Vater, ich will zur «Hitlerjugend» beitreten, — повторил младший, намекая, что не думает менять своё решение. — Ich habe elf Jahre alt. Und ich bereit. Ich möchte, dass du würdest stolz auf mich sein. [Мне одиннадцать лет. И я готов. Я хочу, чтобы ты гордился мной.]       Слова Германа заставили Рейха задуматься. Хотя, даже если он получит отказ, то всё равно любыми способами постарается туда попасть. Ведь «арийский ребёнок» хочет записаться в ряды Гитлерюгенда и жить во благо своей страны. Никто не посмеет ему в этом отказать.       — Gut, — ответил Рейх, чем привёл сына в восторг.       На радостях Германия обнял Рейха. После нескольких «Спасибо» и довольно крепких объятий, Герман убежал рассказывать об этом Австрии, который сегодня как раз приехал проведать племянника. Тот был на заднем дворе и что-то читал, пока его сзади не обнял младший немец, опять же, напугав его.       — Ich habe ein gute Neuigkeit! — сказал Германия, отстав от дяди.       — А «по-нашему»? — спросил Австрия, ибо они давно договорились, что будут общаться исключительно на латыни.       — Извини. У меня есть хорошая новость. Отец разрешил мне пойти в Гитлерюгенд, — с улыбкой сказал немец, чем поверг австрийца в шок.       — Что? Зачем тебе это?       — Но я хочу туда! Там весело, все маршируют, ходят в походы, есть выбор хобби, военные игры и спорт! Я тоже хочу быть образованным, спортивным и иметь друзей.       — Германия, Герман, послушай, — Австрия присел на уровень племянника. — Ты будущая страна, и тебе быть среди людей не желательно. Люди… Особенно подростки, бывают иногда агрессивными, непослушными. Я просто боюсь, что с тобой может что-то случится. И… ты даже не знаешь, что там на самом деле происходит. И что будет с ними, когда они вырастут.       — Я знаю, что они уходят оттуда скучными и строгими, но всё же. Я найду там друзей, но в основном хочу уделить внимание спорту и музыке. Всё будет хорошо!       — Но Германия… Ладно, не я тут решаю. Я просто предупреждаю тебя. Да и ты будешь выделятся там, будешь выше детей всяких там генералов и прочих политиков. Только я тебя прошу… Не слушай радио.       — Ну, ладно, не буду. А они знают латынь? Или английский?       — Не думаю, это между нами, государствами, используют латынь. Я тебе уже рассказывал. Только отцу не говори, что это я тебя научил, а то такой скандал устроит.       — Хорошо… А ты будешь рядом? Ты будешь меня поддерживать?       — К сожалению, нет. Но ты же умный мальчик? Сможешь сам справится? Я же тебя знаю, Герман.       — Ну… Ради тебя и отца постараюсь…

***

      Чтобы попасть в Гитлерюгенд, надо было для начала вступить в Юнгфольк, то есть в младшую возрастную группу (от 10 до 14 лет). Да и вступление туда было не простой задачей. Но у Германии были некоторые исключения, например, быстрая регистрация в Имперской молодёжной штаб-квартире (на проверку сведений о ребёнке и его семьи). У него была всего одна главная задача, — «Испытание мальчиков» или же «Пимпф-испытания». Мальчиков готовили к экзамену дома во второй половине дня, на спортивной площадке и в поездках (например, в лагерях). Экзамен состоял из таких испытаний: пробежать 70 метров за 15 секунд, прыгнуть в длину на 3,5 м, бросить мячик на дальность не менее 25 м, принять участие в турпоходе с ночевкой, знать организацию и структуру Дойчес юнгфолька «фенляйна» (отряда), знать немецкие песни: «песню Хорста Весселя» и песни «фенляйна» гитлерюгенда. На первый взгляд это всё очень трудно, и это правда. Герман не зря к этому готовился, часто прося помощи у отца. И благо тот не отказался ему помочь. Буквально на следующее утро начались тренировки. И кажется, хорошо то, что его тренировал Рейх, ибо Герман через пару дней уже начал задумываться о том, что ему не так уж и сильно нужен этот «Юнгфольк». Но он не сдавался, вставал рано утром, делал пробежку, отжимания, прыгал в длину, вдобавок делая для этих упражнений ещё дополнительные упражнения, словом, просто ужас. Ещё приходилось учиться собирать походный рюкзак. Хорошо, что не устраивать лагерь у себя во дворе. Через несколько недель он уже наизусть знал большую половину песен для экзамена, даже напевал их перед сном. Герману попалось подразделение, в котором дополнительно нужно было рассказать жизненный путь А. Гитлера. Благо с этим проблем он не видел, хотя и напрямую спросить у самого фюрера он не мог и не имел желания. Может, ему стоит спросить Еву Браун, отношения с коротой Гитлер «очень сильно пытается» ото всех скрыть? Да и она приятна в общении, Германии она нравится.       В начале летних месяцев начались экзамены.       Первый экзамен: бег, 60 метров за 12 секунд.       Первый экзамен Германа. Было слегка страшно и не очень комфортно. Во-первых, тут по большей части десятилетние дети, где-то были и одиннадцатилетние, а ему самому фактически уже двенадцать стукнуло. Во-вторых, было слегка неловко из-за того, что он будущая страна, то есть, на него часто все оглядывались. Прибавился страх того, что он сдаст экзамен хуже всех, а такого нельзя было допустить. Пусть отца рядом нет, но при остальных так сильно облажаться нельзя было. Он должен сдать лучше всех, показать, чей он сын и кем является. Весь страх спрятала уверенность в себе: отец должен им гордиться. Но всё-таки очень плохо, что рядом нет поддержки, кроме охранников, которые его сопровождали и привлекали к Германии особое внимание.       Итак, настало время. Несколько человек встали на беговую дорожку, в том числе и Герман. Ради приличия там поставили практически его ровесников. Взгляды были устремлены в большей степени на него, в том числе и участников рядом. Все встали в стойку. Германия вспомнил последние удачные тренировки и полностью был уверен в себе. Прозвучал свисток — все сорвались с места. Герман бежал как мог, вспоминал все свои недочёты и старался бежать правильно. Несколько секунд он не оглядывался на других, просто бежал к финишу и добежал, в конце даже чуть не упав. Когда все добежали, снова раздался свисток. Германия не знал, сколько он пробежал и первый ли он был. За каждым участником следил один человек.       Последующие экзамены, такие как прыжок в длину, кидание мячика и задержка дыхания он сдал, и надеялся на самый высокий балл. Это было бы для него самой большой честью. Следующая задача для немца: однодневный поход. Здесь Германии предстояло сложное испытание, так как он попросту не знает, как себя вести в компании, тем более в компании малолетних детей.       Нужно было где-то в лесу разбить лагерь. В лес их отправит специальный поезд, который уже давно их ждёт на станции, как и родители новичков Юнгфолька. Все вошли в поезд, а некоторые специально пробрались к окнам, чтобы на день попрощаться с родителями, услышать всякие пожелания удачи и так далее. Герману было немного неудобно, ибо ему тоже хотелось, чтобы в такой сложный период для сына… Но он понимал, что отец сейчас очень занят, поэтому он не может побыть рядом с ним. Ну и не надо, Германия сильный мальчик, сам справится. И чисто теоретически, он не один, за ним следуют два охранника, хоть и позади всех, чтобы не привлекать особого внимания к сыну Рейха.       Поезд двинулся с места. На протяжении пути Герман ощущал на себе чужие взгляды. Было некомфортно, но он сам напросился. Знал же, что он не простой ребёнок какого-то политика, а самой страны. Придётся терпеть.       Но терпел он, к счастью, недолго, поезд остановился у территории леса. Когда все вышли, Германия, как всегда, встал позади всех, но зато он видел всех остальных. В Гитлерюгенде действовала такая структура, что старшие возглавляли младших, то есть, здесь главами банна были совсем молодые 15-16-летние парни. Ну и тут, конечно, было чуть побольше старших, всё-таки, это экзамен. После недолгой речи старших, которую большая часть детей прослушала, все последовали в лес. По пути дети сразу же разбились по компаниям, разговаривая между собой. Только один Герман шёл в одиночку. Потом они остановились и всем дали задание: собрать палатки вдоль деревьев с видом на большое поле. Все сразу же разбились на группы. Германия предпочёл бы сделать палатку сам и для себя, но тут почему-то шло определение на командную работу. И чтобы не завалить экзамен, он начал искать группу, где было меньше всего человек. Наконец он увидел троих детей, наверное, почти ровесников Германа, которые не могли из-за большой палки собрать палатку. Палатки должны быть минимум на четыре человека, значит Германии нужно идти туда. Стоило ему приблизиться к ним, его уже начали просить о помощи, а в благодарность предложили поделить с ними палатку. Герман не мог отказаться от такого предложения и помог им. Но не стоит забывать, что он страна, поэтому им было трудно завести с ним разговор. Но не беда, Германия сам его завёл и смог заставить их заговорить. Примечание от Автора: Извините, но из-за недостатка информации про этот экзамен я не могу продолжить этот момент. Скажу одно: Герман его сдал на отлично, как и все предыдущие. Это не особо влияет на сюжет, кроме того, что он нашёл себе парочку друзей и всё. Спасибо за внимание.

***

1939 — 1940

      Думаю, не стоит опять упоминать тот факт, что страны быстрее развиваются, а значит один год для них уже как полтора или два. И случилась такая история: Германия слишком быстро вырос. Из-за его роста его отправили в отряд из тринадцатилетних мальчиков. Но и это не спасало ситуацию, ибо Германия был похож уже на пятнадцатилетнего подростка, нежели на простого маленького мальчика. Но это доставляло дискомфорт только тогда, когда он с детьми выходил на улицу маршировать, то есть с виду он казался не членом отряда, а главой отряда, от чего у всех назревал вопрос: в смысле ему только десять лет? Он уже взрослый парень, вы чего. Ну а Герман так не считал, ему было комфортно в своей компании из друзей, которые давно не обращают внимание на его быстрое развитие гормонов. С другой стороны, среди прочих отрядов это придавало некой гордости… Но старшие ему советовали переходить в «настоящий» Гитлерюгенд! И они уточняли конкретно, куда ему идти и где ему будет «больше всего лучше». Но кто слушает старших, особенно когда ты страна?       Приключилась однажды забавная история. Ну, как забавная, скорее очень неловкая. Это когда Герману было четырнадцать физически, а его отряду 11-12 лет. Каждый год 19 апреля, перед днём рождения Гитлера, были огромные празднества по всей стране, в которые случался перевод в младшую возрастную группу (Юнгфольк) и в старшую возрастную группу (сам Гитлерюгенд). И тогда отряд Германа маршировал по улицам Берлина. Было столько удивлённых лиц, так как старшие и младшие всегда маршировали отдельно, а тут Германия позади своего отряда младшей группы. А ещё было очень смешно и неловко тогда, когда Рейха поздравляли с тем, как его сын вырос и уже стал полноправным членом Гитлерюгенда… А поздравлял его сам рейхсюгендфюрер Бальдур фон Ширах… Возможно, тогда Рейх и задумался над тем, как перевести своего сына в старшую возрастную группу.

***

1940

      Отряд Германии только что приехал из лагеря. Сейчас они должны ехать в своё общежитие. Да, Герман даже жил вместе со своим отрядом в общежитии, подальше от отца. Все вышли из поезда, Германия и его товарищи стояли в самом конце и о чём-то болтали. Но тут к старшим кто-то подошёл. По виду, это был кто-то из СС, поэтому все очень заинтересовались. Германию попросили посмотреть, что там происходит. Тот осмотрелся, но не смог разглядеть того человека, однако вдалеке он заметил два до боли знакомых лица… Это были его охранники. И тот, кто разговаривал со старшими, был третий из них. Германия испугался, подумал, что его забирают. Он подошёл к старшим и поинтересовался, что здесь происходит. К огромному сожалению, ему сказали, что он должен ехать к отцу. Он начал протестовать и всячески отказывался. Когда его чуть ли не насильно заставили сесть в машину, он сдался. Он попросил минутку, чтобы попрощаться со своими друзьями.       Спустя пару минут долгих прощаний, Германия пошёл к машине. Его рюкзак положили в багаж, где лежали и остальные его вещи, которые были до этого в общежитии. Значит, он больше не вернётся в Юнгфольк… Когда все сели, они двинулись к дому Рейха. Германия был очень зол, но в то же время его терзала обида и безысходность. Когда он приедет, то всё выскажет отцу, и не побоится.       Когда они уже приехали, Германия сразу же направился в дом, к отцу. Багаж и без него смогут доставить до его комнаты. Войдя в дом, в который он очень давно не заходил и даже соскучился по этому месту, он сразу направился в кабинет Рейха. Германия ворвался в кабинет и увидел отца, который что-то разглядывал на карте Европы. Она была новой, на ней был нарисован какой-то план, который задевал территории Франции… Но Германии не до этого сейчас. На внезапный шум Рейх повернул голову в сторону сына, улыбаясь тому.       — Willkommen, Deutschland, — сказал Рейх, повернувшись к сыну полностью.       — Morgen, Vati, — в отличии от спокойного отца, Герман был очень зол. — Warum kann ich nicht mehr ins Jungvolk gehen? [Почему я больше не могу пойти в Юнгфольк?]       — Du bist zu groß dafür. Du gehörst nicht zu diesen Jungs, [Ты слишком взрослый для этого. Тебе не место среди этих мальчишек] — ответил Рейх, неспеша подходя к сыну.       — Aber ich war dort besser, [Но мне там было лучше] — сказал Германия в миг погрустнев. — Da drüben sind meine Freunde. [Там мои друзья]       — Du wurdest so groß, stark und klug. Du bist nicht mehr klein Junge, [Ты стал таким высоким, сильным и умным. Ты больше не маленький мальчик.] — сказал Рейх, положив руки тому на плечи.       — Aber… — пытался что-то сказать Герман, но не мог, так как был слишком расстроен.       — Du bist erwachsen geworden, [Ты вырос] — начал Рейх, перед тем, как сказать хорошую новость. — Du gehst zur Hitlerjugend. Denn da gehörst du hin, mit «echten» Jungens. [Ты идёшь в Гитлерюгенд. Тебе там самое место, с настоящими парнями]       — Was?.. — не поверил своим ушам Германия, удивлённо смотря на отца. — In die Hitlerjugend?.. Das ist Wunderbar! [Это прекрасно!]       Герман прям сиял от радости, ибо он наконец-то переводиться в Гитлерюгенд. Это огромная честь для него. Столько возможностей и разных бонусов. Наконец Рейх по-настоящему сможет гордиться своим сыном. От радости Германия крепко обнял его, но скоро отпустил, так как из-за бури эмоций он хотел просто прыгать и веселиться.       — Du hast drei Tage. Mach dich bereit für die Zeremonie. [У тебя три дня. Иди готовься к церемонии.]       — Ich habe nur drei Tage?! [У меня только три дня?!]

***

      Германия начиная с мая стал членом Гитлерюгенда. На него свалилось слишком много обязанностей: парады, частые военные тренировки и игры, спортивные соревнования, туристические походы, а с началом второй мировой начались сборы продовольствия и прочих средств для армии. Больше всего Герману нравился спорт, он посчитал его более важным, нежели музыка. Он уделял много времени спортивным играм, но позже узнал о том, что можно пойти на бокс. И он туда с особой охотой пошёл, так как раньше Рейх обучал его рукопашному бою (и как всегда в этом принимали участие телохранители, поддаваясь Герману), поэтому он решил попробовать. Правда, он не учёл того, что страны априори сильнее человека и выдержка у них лучше. А ещё минус был в том, что бокс был на публику. Видели эти бои не только сами Гитлерюгендцы, но и некоторые солдаты СС и Верхмата. За этим было весело и интересно наблюдать, ну, почти, так как Германия постоянно побеждал любого своего ровесника и старших. После того, как о такой деятельности дошло до Рейха, он сразу запретил заниматься таким делом, ибо для страны это позор, хвастаться своей силой, идя против своего же народа. Герман снова вернулся к музыке, но не бросил спорт и уделял особое внимание военным тренировкам, например, стрельбе (больше всего понравилось стрелять из Вальтера, также он очень хотел попробовать стрелять из MP-40, но ему старались не давать такое оружие).       Ещё были туристические походы, которые очень нравились Германии. Благодаря отцу, его подразделение часто отправлялось в поход на территории Италии. Не трудно догадаться, что благодаря этим походам он общался с Италией, который тоже был членом молодёжной организации Фашисткой Италии. Они даже сбегали с территории лагеря, чтобы вместе погулять по городам Италии. И как бы Германию никто не ругал, все молчали, а ему стоит побольше общаться с сыном союзника Третьего Рейха. Такой себе аргумент, но он работал. А ещё никто не должен был знать, что Герману попались не совсем ответственные баннфюреры.

***

      Лето. Подразделение отправилось в летний военный лагерь. Сейчас они разбили палатки между лесом и посадками, в которых руководство готовило испытания, с которыми сталкиваются сейчас солдаты Верхмата на войне. Лес, к сожалению, был занят несколькими отрядами Юнгфолька. И Германии тоже предстоит через это пройти. Но спрева обед и отдых перед тренировками.       Германия спокойно обедал, пока что-то не услышал где-то сзади. Обернувшись, он увидел, что из-за деревьев вышло несколько детей Юнгфолька. Никто их не заметил, кроме него, поэтому он решил их тоже не замечать. Захотят, пойдут обратно к себе в лагерь… Или же побегут в сторону лагеря. Но не в сам лагерь, а именно к Герману, не давая ему нормально пообедать. Они кружились возле него, задавая разные вопросы про него и его отца. Заметили то, что Германию окружили пятеро десятилетних детей, только спустя десять минут, и то товарищи немца. Никто не хотел идти в посадку и звать баннфюреров, чтобы провести детей обратно в лагерь и наругать их старших «вожатых». Германия предложил по-тихому провести их обратно… Но дети уже забыли, откуда пришли. Замечательно. Никто не хотел искать их лагерь, но дети упросили Германа их провести к остальным. И только его, остальных они не слушались. Бедный Германия, не для этого он записывался в Гитлерюгенд…       Они пошли в лес. Германию снова донимали вопросами, но уже только про отца. Ну, как всегда, все думают, что он самый злой, самый страшный и т.п. Германия же начал всё отрицать, но ему слабо верили. Он же его сын, с ним он по-любому будет спокойным и хорошим. Пару минут они бродили по лесу, пока не услышали детские возгласы вдалеке. Наконец-то они нашли их лагерь. Дети побежали в сторону звуков, а Германия направился обратно в свой лагерь. По пути он услышал чьи-то голоса и шаги. Спрятавшись за деревом, он подождал, пока те подойдут ближе и он сможет их увидеть. Это были двое старших людей из Гитлерюгенда, но на правом рукаве у них были другие значки, которые означали, что они участвуют в качестве старших в Юнгфольке. Похоже, это и были «вожатые» тех потеряшек, которые тут разгуливают, позабыв о тех детях. Германия не оставит это просто так. Он вышел из-за дерева и пошёл в их сторону. Те не сразу его заметили, пока Германия не окликнул их. Оба удивились, когда увидели его. Не из-за того, что он страна, просто он вышел очень далеко за территорию своего лагеря. Один из них быстро затушил сигарету, но Герман успел это заметить.       — Was machst du hier? [Что ты тут делаешь?] — спросил первый, блондин. Второй, русый, предпочёл спрятаться за ним.       — Ich würde Ihnen die gleiche Frage stellen, [Я бы задал вам такой же вопрос] — сказал Германия, подойдя к ним.       — Du bist nicht das wissen, [Тебе не обязательно это знать] — ответил тот же парень.       — Ihr seid um diesen Kinder verantwortlich. [Вы несёте ответственность за этих детей.]       — Mein Gott, bist du ein Miesepeter, [Господи, какой ты нытик] — закатил глаза блондин. — Geh zurück zu deinen Vater. Du bist hier überflüssig. [Иди обратно к своему отцу. Ты тут лишний]       — Was?! — Германия удивился такой дерзости. — Vergesst ihr nicht, mit wem jetzt ihr reden. [Не забывайте, с кем сейчас говорите.]       — Hey, hörst du auf? [Хэй, может, хватит?] — спросил того русый. — Das ist Deutschland, er ist der Sohn von Dritten Reich. [Это Германия, сын Третьего Рейха.]       — Mir ist es egal, wer er, — ответил тот, но запнулся на середине предложения, что и выдало его.       — Hm, gut, — ехидно улыбнулся Германия. — Ich werde gehe und sage alles meinen Bannführern. [Я пойду и всё расскажу своим баннфюрерам]       Германия не хотел дальше их слушать, внешность он достаточно запомнил, поэтому этих бездельников быстро найдут.       — Nein, du nicht sagst wird, — сказал блондин и схватил Германа за руку.       Он потянул немца на себя, отпустил и тот упал на землю, сильно ударившись головой об что-то твёрдое.       — Was machst du da?! — ударил второй блондина по плечу. — Das ist Deutschland!       Герман, держась за голову, кое-как поднялся с земли. Он повернулся к ним, но ему резко зарядили пощёчину и он снова упал на землю. Было больно, но терпимо. Он был очень зол. Германия, держась за место удара, повернул голову в их сторону. Его ударил тот блондин, а русый стоял позади него, не понимая, что происходит. Первый старался быть уверенным, но Герман видел, как у того дрожат руки, он сам был растерян. Герман поднял на него свой озлобленный взгляд, медленно встал, отпустив руку со щеки.       — Arschlöchern… [Мудаки…] — прошипел Германия.       От злости он сжал кулаки, ожидая следующего удара. Блондин снова хотел замахнуться, но Герман сдержал удар, схватив того за руку. Тот не сразу сообразил, что позволило Германии воспользоваться моментом и зарядить ему в челюсть. Это было сделано со всей силы. Парень не сдержался и упал, постанывая от боли. Германии аж легче стало… Жаль, что он отвлёкся. Он посмотрел на второго, которого считал трусливым. Тот кулаком ударил его по губе. Герман пошатнулся, но не упал. Держась за губу, он взглянул на русого, стоящего в стойке. На пальцах Германии была кровь. Он облизнул их, слегка напугав второго.       — Verrückt, [Сумасшедший] — тихо сказал русый, готовясь к удару.       Германии хотелось отомстить за пораненую губу. Он набросился на него, намереваясь ударить, но тот схватил его за руки. Дальше он бездействовал, а Герман, извернувшись, ударил его ногой в живот, тот упал, скривившись и держась за живот. Герману даже стало немного жаль его.       Внезапно шею Германии обхватили рукой, согнув ту в локте, куда-то за собой уводя. Германа начали чуть ли не душить. Он пытался выбраться, но это слабо получалось из-за того, что его тащили и он не мог сконцентрироваться. Это был тот блондин, который успел очухаться. Так продолжалось несколько секунд, пока не раздались крики вдалеке:       — Das sind sie! [Вот они!]       Они раздались с той стороны, где находился лагерь Германии. Блондин отвлёкся на крики, но всё также крепко держал его за шею. Герман задыхался, поэтому решил укусить того за руку. Блондин резко завыл и отпустил немца на землю, обхватив место укуса. Германия слабо цапнул его, но сюрпризом стало то, что у него были очень острые зубы. В прямом смысле острые, с детства их было хорошо видно, но со временем он научился говорить так, чтобы их не было особо заметно. Так что это был действительно сюрприз.       Блондин хотел убежать, но Германия успел схватить того за ногу, из-за чего он упал. К ним уже подбежали члены Гитлерюгенда, которые искали Германа. Они подняли его, а тех двух задержали и бросили возле одного дерева. Оба сразу же начали рассказывать свою версию случившегося, но им не поверили. Когда они увидели кровь на губе Германа, а ещё то, что Германия никак не протестовал против их версии, то им всё и так стало ясно. Среди них был его знакомый, который точно знал, что он на такое не способен, — самому якобы на них напасть и обозвать их всеми ужасными немецкими словами.       Один из Гитлерюгенда побежал обратно в военный лагерь, чтобы оповестить о Германии и двоих старшин отряда Юнгфольк. Спустя пару минут он пришёл вместе с одним баннфюрером, который не хотел выслушивать никакие версии о случившемся. Он приказал доставить всех троих в медпункт в лагере, а после вызвать полицию порядка. Полицию вызвать только для этих двоих старшин, а Германию отправить обратно домой, перед этим сообщив об этом инциденте Рейху. В общем, всех троих ждали большие неприятности.       После медпункта тех двоих отправили в ближайший полицейский участок, а Германа отвезли домой. Конечно, баннфюрер мог вызвать уголовную полицию, так как было совершено нападение на будущую страну и нанесение телесных повреждений. Но об этом инциденте не должны знать остальные, ибо это сильно подпортит репутацию Германии и баннфюреров.

***

      Германия приехал домой, где его перед территорией ждал Курц, которого он наконец-то запомнил в лицо. Тот ему сразу сказал, что Рейх желает его срочно видеть. Герман очень не хотел идти к отцу, так как очень боялся, что тот на него наорёт. Конечно, он на него никогда не кричал, от слова совсем, поэтому было немного страшно. Страшно за то, что он в приступе гнева его ударит (и Германия не посмеет ударить отца в ответ) или доберётся до своего Вальтера, который он всегда носил с собой (как и Германия с собой свой дорожный нож Гитлерюгенда, который достался ему в качестве знака отличия за усердие в учёбе (Пимпф-испытания) в Юнгфольк).       Герман проследовал в кабинет Рейха. Войдя, он увидел, что отец стоит к нему спиной, глядя куда-то в окно. Если что, Вальтер лежит на столе, так что сейчас он не так опасен. Окно немного отзеркаливает, поэтому Германия мог разглядеть какой отец сейчас злой. Рейх тоже увидел с помощью окна сына. Герман опустил голову, страшась смотреть в его сторону. Ему было стыдно, но в то же время он не чувствовал вину за то, что он сделал с теми двумя старшинами Юнгфолька. Они сами на него напали, а он защищался, пытаясь преподать им урок. Факты на лицо, в прямом смысле на лицо.       Рейх немного смягчил лицо и повернулся к сыну. Давненько он его не видел, он даже чуть подрос. Нацист медленно пошёл в сторону сына. Германии было страшно, тишина слишком сильно давила на него, а от страха он даже не мог взглянуть на отца, боясь увидеть гнев на его лице.       — Hallo, Vater, — тихо выдал Герман, нервно перебирая пальцы.       Рейх молчал. Он подошёл вплотную и встал прямо перед сыном. Нацист хотел увидеть его лицо и узнать, что с ним случилось.       — Kopf hoch, [Подними голову] — строгим тоном приказал Рейх.       Германия нехотя поднял голову. На щеке красовался ещё розовый след от пощёчины, а так же вокруг края губ от кулака; на губе имелся багровый след.       — Oh, Deutschland… — с разочарованием вздохнул Рейх, прикрыв глаза, не желая смотреть на израненого сына.       — Ich schlug ersten Junge in den Kiefer und ihn seine die Hand gebissen hat. Und zweiten Junge ich schlug in den Bauch, [Я ударил первого парня в челюсть и укусил его за руку. Второго парня я ударил в живот] — сказал Герман, даже гордясь сделанным.       — … Gute Arbeit, — сказал Рейх, но было не понятно, сарказм ли это или Германию реально похвалили за это.       — Ersten Junge wollte mich erwürgen, [Первый парень хотел меня удушить] — сказал Герман, указав на свою шею. — Er hat's verdient. [Он это заслужил.]       Рейх, вздохнув, последовал к своему столу. Германия хотел рассказать, как было на самом деле, но это было бы бесполезно. По крайней мере, на него не накричали. Нацист сел за стол, взяв в руки свой Вольтер. Герман немного напрягся, но понаделся на то, что Рейх сейчас в адекватном состоянии. Тот снова задумался, взял неподалёку магазин для Вольтера и вставил в пистолет. С каждым движением Рейха младшему немцу становилось всё хуже.       — Es tut mir leid, Vater. Ich verteidigte sich und mein Ehre, [Прости меня, отец. Я защищал себя и свою честь] — сказал Герман, взглянув на отца. — Ich bin Deutschland, dein Sohn.       Рейх молчал, что сильнее пугало немца.       — Deutschland, — промолвил нацист, даже не взглянув на сына. — Ich weiß. [Я знаю.]       — Vater, — у Германии был вопрос. — Was geschieht mit ihnen? [Что с ними будет?]       — Sie sind wegen Körperverletzung verurteilt auf dich und sie sind erschießen, [Они признаны виновными в нападении на тебя и их расстреляют] — ответил Рейх, приведя Германа в шок. — Entweder… Sie werden verhaftet und verrotten im Gefängnis. [Либо… Они будут арестованы и сгниют в тюрьме.]       — Schick sie nach Hause, [Отправьте их домой] — сказал Герман.       — Gut, — сказал Рейх. — Geht es dir gut? [Всё в порядке?]       — Ja, danke schon, Vati, — поблагодарил Герман, чуть улыбнувшись тому.       — Hör mir gut zu, mein leiber Sohn, [Послушай меня внимательно, мой любимый сын] — начал Рейх, направив на него пистолет, чтобы припугнуть того, но перестарался и напугал его, да так, что тот встал ровно в стойку. — Keine Kämpfe mehr. Hast du mich verstanden? [Больше никаких драк. Ты меня понял?]       — Ja, ich verstehe, — ответил Германия, не скрывая того, что ему страшно.       Рейх отложил пистолет в сторону и Германия успокоился. Нацист понял, что немного перестарался, да и он никогда бы не посмел всерьёз направить на него дуло пистолета. Рейх встал из-за стола и направился к сыну. Герман сначала ничего не понял… пока его не обняли. Он был в шоке, так как его очень редко обнимали, и то давно в детстве. А может это из-за того, что они долгое время не виделись, поэтому Германии сейчас непривычно и очень приятно от отцовских объятий. Он обнял его в ответ.       — Ich werde nie dir nichts tun. [Я никогда не причиню тебе вреда]       — Ich liebe dich, Vati.

***

1943

      С началом Второй мировой войны в государстве нарастала напряжённая обстановка, особенно начиная с 1943 года. Рейх закрылся в себе, даже не подпуская к себе Германию, что обидело младшего. В таком возрасте ему нужно было особое внимание, впрочем, как и всегда. Самым обидным для Германа было то, что от него начали всё скрывать. Буквально всё. Чаще всего он спрашивал о делах на войне, но все попросту молчали. Что происходит в Африке — молчание, что на Восточном фронте — молчание. Однажды он напрямую спросил об этом одного из генералов, но Германию просто выпроводили из здания. Тогда он окончательно разозлился на всех. Он должен знать, что происходит на войне и с отцом. Именно после начала Второй мировой, а если точнее, после объявления войны СССР, он стал сам не свой. Начал закрываться у себя в кабинете, пропадал днями на работе и прочих поездках. Раньше таких частых собраний не было, что-то реально пошло не по плану.       Осень, середина сентября. Рейх до сих пор сидит у себя в кабинете. Германия отдыхал в своей комнате. Это был единственный выходной на этой неделе, так как его штамма в Гитлерюгенде начал всё чаще патрулировать улицы, а большую часть отправили на специальное военное обучение, например, в качестве помощников с зенитными орудиями, а судьбу нескольких человек Герман точно не знает, но он слышал, что это связанно с использованием танка. Это было безумие! Подобному их даже не обучали, поэтому этот план был очень провальным. Сам он не мог поверить такому повороту событий, из его отряда остался только он и пара человек. В основном они занимались сбором продуктов и прочих средств для нуждающихся на войне. Конечно, на Востоке, а про Африку уже все забыли. Или же… Колонии в Африке уже захвачены Союзниками?       Герман слишком задумался, он уже забыл, про что и читал. Он пытался вспомнить, на чём остановился, пока к нему не ворвался один из охранников. На вид он был немного взволнован.       — Es geht um Vati? — наперёд спросил Германия, положив книгу на место.       Тот одобрительно махнул головой. Младший немец сразу встал с места и пошёл в кабинет отца. Возможно, впервые за несколько месяцев он наконец его увидит. Было слегка страшно, ибо наверняка позвали его не просто так.       Герман вошёл в кабинет Рейха. На глаза сразу же попался очень уставший взгляд отца, но в то же время он был зол на что-то.       — Du wolltest mich sehen? — прервал тишину Германия.       — Догадался, — сказал Рейх, оторвавшись от бумаг.       Он сказал это по-латински, сыну аж стало непривычно от такого. Он сделал вид, что не понял его.       — Не делай вид, будто ты меня не понимаешь, — раскрыл того Рейх.       — Только не злись… — виновато сказал Германия, присев на случайный стул рядом. — Ты чего-то хотел?       Повисла недолгая тишина. Рейх опустил взгляд на стол, собираясь сказать плохую для Германа новость.       — Ты больше не участвуешь в Гитлерюгенде, я всё сказал.       — Что?! — удивлённо воскликнул Герман. — Почему это?       — Ради твоей безопасности, так надо.       — Нет, не по этой причине! Почему? Мы же пытаемся помочь солдатам на войне, помогаем раненым, которые недавно пришли с этой ужасной кровопролитной войны!       — Твоё подразделение распускается, каждый идёт обучаться военному делу. Тебе одному там нечего делать, а послать тебя прямо в пучину войны я никогда не посмею. Это всё ради тебя.       — Раньше было лучше! Раньше детей не посылали на войну, не заменяли взрослых, которых опять же отправили на Восточный фронт. Объясни, что сейчас там происходит! Я хочу знать! Хватит от меня всё скрывать! — разозлился Германия, перейдя на крик.       — Герман, не кричи, — попросил Рейх, пытаясь сохранять спокойствие.       — Как тут не кричать?! — Герман поднялся с места. — От меня всё скрывают, никто не хочет мне объяснить, что происходит с нашим народом. Наши люди умирают, у нас дефицит продуктов, солдат не хватает и мы посылаем детей в качестве помощников или же в сам танк! Почему я это узнаю только от случайных прохожих в парке, а не от тебя? Почему ты ограждаешь меня от мира? Почему все твои политики, а в особенности этот фюрер так странно на меня смотрят, будто я враг народа?       Речь Германии прервал внезапный выстрел в потолок, от чего младший сильно вздрогнул и замолк. За дверью послышался чей-то бег. Рейх отложил пистолет в сторону, с безразличием глядя на своего сына.       — Закончил? — максимально спокойно спросил Рейх.       — Нет, — тихо сказал Герман, но боялся продолжить. А ему было что тому сказать.       — …И что же именно ты хочешь узнать? Я многое могу тебе рассказать, только это не самые лучшие новости.       Германия молчал, задумался. Он, конечно, знал, что дела очень плохи, только вот что бы такого спросить… Италия.       — Я слышал, что в Италии что-то происходит, — начал Герман. — Туда высадились Союзники?       — Что мне тебе говорить, если ты и сам догадался, — при упоминании Италии Рейх напрягся. — Верно.       — Нет, это ещё не всё. Я слышал разговор одних моих товарищей, что ты там что-то делаешь, на территории Италии. Разве Фашистская Италия не может сам справится?       — Что мне оставалось… — вздохнул Рейх, посмотрев на карту Европы. — Мне пришлось это сделать.       — Что именно? Отправить пару своих дивизий на помощь Италии?..       — Если бы, Герман, если бы «на помощь»… Его правительство ещё в начале сентября подписало капитуляцию.       — Капитуляцию? То есть, Италия захвачена? — на свой вопрос Германия получил одобрительный кивок. — Подожди. Как так быстро?       — Его армия настолько плоха, что мои дивизии смогли за пару дней дойти и захватить Рим. Он действительно ужасный союзник.       — В смысле, «дошёл до Рима»? Ты захватил Италию?! — испугался Германия.       Герман знал, что творил Рейх на оккупированных территориях, особенно знал о том, что творилось в Польше. Поэтому он боялся того, что он мог что-то сделать с Италией. И это приводило в ужас.       — И что же дальше?! А как же мой друг? С ним всё нормально?       — Не знаю, о нём вообще никакой информации нет. Судя по тому, что всю страну прочистили в поисках твоего Италии и не нашли, я думаю, что он в о-о-очень плохих руках.       — Нет… Не может быть. Пожалуйста, я не хочу его терять, пусть ищут! Он мой лучший друг!       — Начинаешь переживать о каком-то итальянце, а за себя можешь подумать?       Германия почувствовал, как его ноги ослабевают, а дыхание участилось. Он сел обратно на стул, держась за голову одной рукой. Становилось душно, а во рту сухо. Сердцебиение участилось, а на лбу образовались маленькие капельки пота. Ему следует открыть окно.       — Открой окно, пожалуйста, — сказал Германия, пытаясь восстановить нормальный ритм дыхания.       Рейх заметил, что Герману стало плохо, поэтому он открыл окно. Он подошёл к нему и дотронулся до лба. Он был горячим. Германия попытался встать, но как только он привстал, то сразу же полетел на пол, благо Рейх успел его подхватить. К сожалению, тот в падении потерял сознание.

***

      Германия проснулся где-то под вечер. В глаза сразу же ударил свет люстры. Нехотя он раскрыл глаза, оглянулся вокруг — его комната, а за его столом сидит Рейх, который что-то читал. Обычно он в такое время находился либо у себя комнате, либо в кабинете, придумывая новый план наступления или обороны. Герман повернулся в сторону отца, чем и привлёк его внимание.       — Ты проснулся, — сказал Рейх, отложив книгу в сторону и направившись в сторону сына. — Всё хорошо? Ничего не болит?       — Даже не знаю, спать так хочется… — ответил младший, потирая сонные глаза.       — Хорошо, тебе следует выспаться, эту неделю посидишь дома, — сказал Рейх, выключив свет в комнате.       Германии что-то пришло в голову… Воспоминание из детства. Когда у него была бессонница, ему отец пел какую-то чарующую песню, от которой он моментально засыпал. Сейчас он с высокой вероятностью будет минимум час крутится, в попытках заснуть. Может, стоит попробовать уговорить родителя спеть?       — Vati, — позвал того Герман.       — Что-то случилось? — забеспокоился Рейх.       — Помнишь, ты в детстве мне пел какую-то песню, благодаря которой я засыпал? Она ещё была в сопровождении гитарных струн. Можешь спеть её сейчас? — с улыбкой попросил Германия.       — Но ты уже взрослый для той колыбели… Но ради тебя и из-за того, что у меня ещё остались силы… — сказал Рейх, поставив стул рядом с кроватью Германа.       — Гитара в шкафу.       Рейх, порывшись в шкафу сына, нашёл гитару и присел рядом. Германия быстро укутался в тёплое одеялко, ожидая колыбельную на ночь… Будто это было вчера. Германия тогда не мог уснуть, ссылаясь на какое-то привидение в темноте, а нянька не могла ничего сделать. Он на весь дом выл, зовя отца, с головой укутавшись в одеяло, а когда приходил отец, перед этим наругав няню за невыполнение своей обязанности, он доставал гитару, садился куда-то в уголок комнаты, и напевал первые строчки песни, конечно же, паралельно играя нежную мелодию на гитаре.       Schlaf' ein, schlaf' ein, schlaf' ein,       Du gähnst schon, komm' kuschel' dich ein.       То ли с третьей, то ли с четвертой строчкой, Германия вылезал из-под одеяла и испуганными глазками искал отца. Найдя его, он сразу же успокаивался, удобно устраиваясь на кровати. Ich sing' dir noch ein Lied, Ich freu' mich so, dass es dich gibt.       Даже не дослушав второй куплет, он с помощью чарующей мелодии моментально засыпал, видя сказочные сны… Хотя, что тогда, что сейчас, — это не имеет значение. Главное, что колыбельная действительно работает.

***

1944

      Германия и Рейх куда-то ехали. Младший не знал, куда и зачем, никто ему не сказал и, наверное, даже не планирует. Германия очень редко выезжал за пределы Берлина, а эта дорога была ему вообще незнакома. Он глядел в окно, очень часто видел группы вооруженных солдат, иногда видел маленькие поселения, сёла или посёлки, но в основном были одни поля и холмики. Большую часть пути он спал, иногда они останавливались по нуждам Германии: поесть или сходить в туалет. Он сидел на заднем сиденье рядом с Рейхом. Больше всего Германа напрягали частые разговоры не о чём. Сегодня нацист был через чур общительными. Иногда младший немец просыпался в лежачем положении, от того, что кто-то гладил его по голове. Внезапная близость от отца сильно удивляла Германию, но спрашивать его он не хотел. Если хочет, то пусть делает, Герман вовсе не против такого, спустя все свои прожитые года.       Герман опять плохо спал, всего два часа и то его начали будить. В полусонном состоянии он вышел из машины. Слабый ветерок немного взбодрил младшего и он мог нормально передвигаться, а то в машине было очень неудобно. Он огляделся, но местность была для него новой. Они были где-то на природе, но впереди виднелся то ли город, то ли посёлок. Он не придал этому значения и пошёл вслед за Рейхом. Он подумал, что самое время спросить, где они.       — Отец, — обратился Герман. — А где мы?       — Как тебе сказать… Видел Швейцарию на карте Европы? Ну, мы в Швейцарии.       — Швейцария? Тут очень красиво. Я вообще удивлён, что она, в окружении тебя и Италии, до сих пор не захвачена. Вот, что значит нейтралитет.       — Это скучно, — сказал Рейх.       Нацист последовал вперёд, Герман шёл за ним. По пути младший разглядывал деревья, цветы и изучал местность. Потом они повернули и шли по обычной посадке. Конечно, в город им путь был заказан, их никто не должен увидеть. По дороге оба опять общались обо всём: просто хотелось поговорить с сыном об обычных вещах, а то ему уже надоели постоянные темы про войну. Да и вообще атмосфера в государстве очень напряжённая, бомбадировки городов, после 1943 года всё начало идти не по плану. Германия подумал, что это обычная прогулка на нейтральной территории, где всё спокойно, мирно, тихо. И без этой городской суеты, просто отец захотел побыть на природе.       Они снова повернули, шли уже по окрайне города, конечно, стараясь скрываться. Правда, как тут скрыться, тут ходит сам Рейх, его сын и ещё два охранника сзади, которые тоже болтали о своём. Но им удалось. На середине пути их встретили несколько солдат и повели куда-то. Рейх был абсолютно спокоен, значит это было по плану. Хоть что-то шло у него по плану. Миновав несколько зданий, они пошли в сторону одного домика, который стоял отдельно от всех остальных.       — Здесь живёт Швейцария? — спросил Германия, разглядывая дом.       — Да, это он. Не видишь что-ли его?       После этих слов Герман наконец заметил чей-то силуэт возле забора. Судя по флагу это был Швейцария. Свиду, возможно, хороший, с ним можно поладить. По крайней мере, Германии точно, он то не агрессор, в отличии от кое-кого рядом.

***

      Германия сидел в гостиной. У Швейцарии был телевизор, поэтому ему было что посмотреть и чем занять себя, пока отец что-то обсуждает со Швейцарией. Спустя пару минут оба вернулись к Герману. Первым к нему подошёл швейцарец.       — Тебе тут не скучно, Германия? — спросил хозяин дома и присел рядом. Он попытался был дружелюбным.       — Вовсе нет, всё нормально, — сказал Герман и выключил телевизор. — Отец, мы останемся у Швейцарии?       От слова «мы» швейцарец немного удивился, но после тихо хихикнул. Нервно хихикнул.       — К сожалению, мне придётся уехать обратно. Пойми, у меня и так дел по горло и даже больше.       — А я? — спросил младший и поднялся с места. — А я тут насколько? Когда ты приедешь меня забрать?       — Постараюсь как можно скорее. Побудешь тут пару месяцев, может год, не знаю…       — Год?! — удивился Герман. — Это же сколько тебя ждать надо? Почему я не могу быть с тобой? Что-то случилось?       — Нет, ничего такого, просто… Тебе не обязательно это знать. Побудешь тут пока что, потом я тебя заберу.       — Обязательно? Ты придёшь?       — Обязательно… — ответил Рейх, опустив взгляд. — Ладно, мне уже пора.       Германия сорвался с места и крепко обнял Рейха, уткнувшись тому в плечо. Он не хотел его отпускать. Честно, он был готов остаться в том доме, лишь бы быть рядом с отцом. Тот его погладил по голове, прося отпустить. Герман нехотя отпустил его, проморгался и почувствовал капельки слёз на краях глаз. Он попытался их убрать, но вскоре появились новые.       — Не уходи, прошу, — тихо сказал Германия.       Младший немец не смог перестать пускать слёзы, потому Рейх решил ему помочь. Германа обняли, перед этим поцеловав в лоб… Германия немного успокоился, крепко обняв отца в ответ. Первые отцовские объятия за последние годы. Швейцария издалека смотрел на них. «Мило», — подумал он, решив не вмешиваться в их семейный момент. Спустя пару секунд оба отпустили друг друга.       — Постарайся побыстрее вернуться, — сказал Германия.       — Береги себя, Герман, — с лёгкой улыбкой сказал Рейх. — Мне пора.       Оба попрощались. Нацист пошёл к выходу, а младший остался стоять на месте, провожая отца взглядом. Швейцария решил подойти к нему, приобняв того за плечо. Когда Рейх вышел из дома, Герман грустно взглянул на швейцарца.       — Он не вернётся, так ведь? — спросил немец.       — Будем надеяться на лучшее, — сказал Швейцария и, погладив того, отпустил. — Не будем о плохом.       — Да, нельзя, — согласился Герман, подойдя к окну и наблюдая за отцом.       — Если хочешь, мы можем прогуляться по городу. На природе побыть, по посадке пройтись, а можно и на заднем дворе посидеть и что-нибудь почитать. Ты какой жанр предпочитаешь?       — Романтику… — смущённо сказал Герман. — Мне говорили, что мужчинам не стоит читать романы, лучше что-то серьёзное: детективы, приключения, фантастику и так далее. У тебя есть детектив?       — Я могу тебе дать почитать книги про романтику. У меня есть выбор! — с улыбкой сказал швейцарец и подошёл к книжному шкафу. — «Drei Kameraden», очень интересная книга! Про дружбу и любовь, тебе точно понравится. Есть ещё «Brief einer Unbekannten», моя любимая. Ты уже взрослый парень, можешь и её почитать.       — Спасибо, — сказал Германия и отошёл от окна. — Ты очень хороший.       На слова немца Швейцария посмеялся, выбирая нужные книги. Похоже, Герману понравится быть у Швейцарии. Свиду он добрый, дружелюбный и умеет заинтересовать немца. Хороший выбор… В качестве временного опекуна.

***

1946

      Уже прошло два года, а отца всё нет. Германия уже и не надеялся на то, что Рейх придёт. Он не знает, что с ним, где он и что твориться в стране. Герман уже как год не выходит на улицу, разве что только во двор, а если и выходит куда-то за пределы дома, то только в сопровождении нескольких солдат. В последнее время за ним начали тщательно следить, будто его от кого-то охраняют. Германия привык к тому, что раньше от него всё скрывали и не давали ответов на вопросы, поэтому он и сейчас безразлично к этому относился. Но ему всё равно было интересно, почему.       Неделю назад Швейцария уехал по важным делам и вернулся рано утром, думая, что Германия ещё спит. Но нет, он как знал и уже ждал того в гостиной.       — Guten Morgen, — поздоровался Швейцария, разувшись.       — Morgen, Schweiz, — поздоровался в ответ Герман. — Где ты был всю неделю, если не секрет?       — Собрание стран всей Европы, ничего такого, — соврал швейцарец.       — Швейцария, — начал немец. — Я могу задать тебе вопрос по поводу отца?       — Ох… — немного перепугался швейцарец. — Ну, я думаю, с ним всё хорошо…       — Как там война? Закончилась или нет?       — Эм… Мы можем о другом поговорить? Хех, пожалуйста, Германия, — Швейцария пытался улыбаться и не сдавать себя.       — Нет, — Герман встал, подошёл к нему и с полной серьёзностью продолжил. — Я хочу всё знать. Что случилось с отцом? Почему за мной начали следить? И что за собрание стран?       Швейцария молчал, глядя куда угодно, но только не на немца. Он пытался что-то сказать, но не знал как. Но вскоре громко вздохнул, снял шляпу и повесил на вешалку.       — Эх, Германия… — промолвил он. — Пойдем на кухню, я заварю чай.       Немец последовал за ним, присел за стол. Он тоже был слегка взволнован, но виду не подавал, пока швейцар делал им двоим чай. Спустя пару минут тот сел рядом с Германом. Он явно не хотел отвечать на эти вопросы, ибо боялся сделать тому больно.       — Ну, что там с отцом? — повторил Германия, немного отпив тёплый чай.       — Легче ответить на вопрос про войну, — сказал Швейцария. — …Он проиграл. Скоро будет уже год, как Берлин пал.       — Берлин? Пал? — расстроился Герман. — Неужели он стоял до конца?       — Да, всё держались до последнего. В 1944 году открылся Западный фронт, капитуляция была неизбежной. Поэтому он сразу же после высадки англо-американцев отправил тебя сюда. Он пытался прежде всего уберечь тебя.       Германия молчал. Ему было больно, горько. Не от того, что немцы проиграли, а из-за того, что отца могли взять в плен. Сердце бешено колотилось, а руки сильно дрожали.       — А ч-что с отцом? Всё хорошо? — заикался Германия.       — Я не знаю, что с ним. Но…       — Он у Британии? Или у американцев? Они что-то с ним сделали? Я не думаю, что они такие жестокие, они не могут ему что-то плохое сделать.       — Германия, — швейцарец положил руку на плечо Германии.       Он посмотрел тому в глаза, в его взгляде читалось сожаление. Рот был приоткрыт, будто он боялся что-то сказать. Но ему нельзя было такое скрывать от немца.       — Твоей отец, Третий Рейх, встал наравне со своими солдатами на Восточном фронте… И… На Рейхстаге, уже как год, установлено Красное знамя.       Герман был в ужасе. Он понял, что Красное знамя означало то, что город был захвачен Красной армией… Это был его самый главный страх — отец попал в плен к СССР. К этому большевику, о котором говорили самые ужасные вещи. И это не была просто пропаганда, это была настоящая правда. И тот факт, что Рейх уже как год в плену в СССР, привело Германа в огромный шок. Он с горечью смотрел на швейцара, вот-вот хотел пустить слёзы.       — Нет, только не это, пожалуйста, — молвил Германия, неровно дыша, будто задыхаясь. — Почему? Как?       — Герман, спокойно, — испугался Швейцария за немца, который был на грани.       — Почему ты молчал?! — воскликнул Герман в сердцах. — Почему ты не сказал мне?! Он уже как год там, что с ним там происходит, ты хоть представляешь?!       — Германия, тихо! — швейцар встал со стула, встав возле Германа и держа того за плечи.       — Почему не Британия? Почему не Франция, а именно этот монстр?! — у немца начинается истерика. — Убери руки!       Тот слабо оттолкнул швейцара, начиная заливаться слезами. Тот взял того за руки и слабо встряхнул, чтобы чуть успокоить Германа. Но тот не поддавался этому методу.       — А вдруг его мучают? Голодом морят, глумятся над ним, бьют палками? Я многое слышал о том, что происходит в тех республиках, и это ещё испытуется на своих же солдатах! А что с ним там происходит?! — кричал Германия. — Он не должен там быть!       — Германия, с ним будет всё хорошо, его не оставят у этого большевика! — врал швейцар.       — Не ври мне! Отпусти меня! — Германия вырвался из рук Швейцарии и снова оттолкнул его от себя.       — Хорошо, хорошо, Герман, — он не хотел сделать тому хуже и отошёл от немца.       Германия, ревя, побежал в свою комнату, где спрятался под одеяло и продолжил заливаться слезами, проклиная всех. Он не хотел верить словам Швейцарии, но это была горькая правда. Он бил подушки, кидал предметы об стены, кричал в пустоту и громко ревел. Лицо было полностью красное, сильно болело горло. В этот момент он больше всего ненавидел себя. Он винил себя в том, что ничего не смог сделать за этот год, не мог даже поинтересоваться, что там с отцом. Германия хотел спасти Рейха, но не мог. И снова всё по кругу. Он срывался на подушке, буквально рвал её, что аж перья поднялись в воздух. Через пару минут он сдался, обессиленно упал обратно на кровать. Он больше не кричал, слёзы лились сами по себе. Германия думал об отце. Вспоминал последние дни с ним, в особенности те два, когда они впервые за долгое время общались, интересовались друг другом. Герман готов был отдать всё, чтобы просто поговорить с Рейхом о погоде, о каком-то фильме, книге… От воспоминаний ему становилось ещё больнее, поэтому он перестал думать о нём.       Сколько он уже пролежал? Минуты две-три? А может час? Он не знает, но он начал немного успокаиваться. Германия присел, оглядел свою комнату, которая была полностью в разбитых и поломанных предметах из-за истерии немца. Посмотрел на порванную подушку, на исцарапанную стенку рядом. Он взглянул на себя в зеркало: красное, полное слёз лицо, и глаза были красными, и руки. В горле пересохло, даже нормально вздохнуть нельзя было. И сильная боль в сердце…       Герману надо попить водички. Он, очень уставший, пошёл вниз, на кухню. Ему было очень стыдно за своё поведение перед Швейцарией, он неправильно себя повёл. Он попросту не мог себя контролировать, поэтому ему стоит сейчас же перед ним извинится. Германия пришёл на кухню, за столом он увидел швейцарца. Он не пронорил ни слова, налил себе водички и присел рядом с ним. Немного отпив, Герман решил нарушить неловкую тишину.       — Прости меня, пожалуйста, — извинился Герман.       — Не стоит извинятся, Герман, — с лёгкой улыбкой сказал Швейцария. — Ты успокоился?       — Да, но мне всё равно больно. Я боюсь за отца, я не хочу, чтобы он был в руках этого большевика. Пожалуйста, сделай что-нибудь. Поговори с США, Британией, да хоть с Францией. Или я могу, я постараюсь их уговорить…       — Нет, Германия, тебе нельзя, — перебил того швейцар.       — Почему? Разве я не умею уговаривать? Я могу, поверь.       — Нет, Герман, я не из-за этого… Просто… Ты спрашивал, почему за тобой начали следить мои солдаты. Это снова ради твоей безопасности. После второй мировой войны тут не только беженцы, но и, возможно, шпионы.       — Шпионы? Какие шпионы?       — Ты уже знаешь, что твой отец хотел тебя уберечь всеми способами? Так вот, я тоже хочу тебя уберечь от Союзников.       Германия снова был удивлён. Неужели Союзники имеют что-то против него? Что он им сделал? Самому стало немного страшно, но в то же время любопытно.       — Я не знаю, что они могут с тобой сделать, куда отправят и что с тобой в дальнейшем будет. Поэтому я тебя здесь прячу. По крайней мере, до того момента, пока они не поймут, где ты находишься.       — Это очень дико звучит. И страшно. Но ты же меня никому не отдашь?       — Нет, не отдам. Но если они тебя найдут, я ничего не смогу сделать. Они — страны-победительницы, а ты — сын проигравшей страны, они могут тебя без всяких разговоров забрать. Среди беженцев завелось слишком много русских, беларусов, ну, понимаешь…       — Но они же меня не найдут? Меня не заберёт этот коммунист, да? Я не буду мучаться в их лагерях? Точно? — нервно тараторил Германия.       — Нет, ибо я не позволю… Так, мы сейчас не должны говорить о плохом. У тебя был стресс, тебе надо немного отдохнуть. Подыши свежим воздухом на заднем дворе.       — Ты прав. Мне правда надо отдохнуть, уже голова болит…       Оба встали из-за стола и пошли во двор, где Герману сделали простой массаж головы. Швейцария пытался придумать тему для разговора, чтобы немец ненадолго забыл историю с Рейхом и отдохнул. Германия не был чужим для швейцара, он его далёкий родственник, поэтому он пытался помочь будущей стране со всеми невзгодами. Впрочем, он помог бы и просто так.

***

1949

      Не долго Швейцарии пришлось скрывать ото всех Германию, ибо уже все догадались. И первым догадался именно Франция, поэтому решил сразу же рассказать об этом всем странам. Через пару дней уже вся Европа знала местоположение Германа, а Швейцарию начали заваливать телеграммами о том, чтобы этого немца уже наконец показали на людях. Швейцарцу уже ничего не оставалось делать, кроме того, чтобы начать придумывать план, как доставить Германию к «нужной стране». Среди кандидатов на Германа были такие страны, как Франция, Британия, СССР и США. Сам немец узнал об этом только тогда, когда пришло время собираться. Страны специально организовали собрание стран Европы, чтобы Швейцария привёл туда Германию. Но задача была не из простых. На одном собрании завязался конфликт между Францией и СССР по поводу Германа, оба не могли поделить бедного подростка между собой. Позже в спор влез Британия, а после и США. Последний, в отличии от тех трёх, не был настолько агрессивным на собрании, да и особого желания не имел, но на последнем собрании сообщил о том, что готов взять ответственность и заняться воспитанием Германа. Правда, спор опять повторился, собрание снова превратилось в ругань на трёх разных языках.       22 мая, 1949 год, Страсбург. Собрание решили организовать в штаб-квартире Совета Европы, а если быть точнее, то в Страсбургском университете. Впервые за последние пять лет Германия наконец-то вырвался за пределы дома Швейцарии. По плану, они должны были проехать все оккупированные территории Германии, не попав на глаза войск Союзников. Про советскую зону оккупации они могли не переживать, она была очень далеко от их пути. Ехали они почти сутки, безо всяких остановок, едой они запаслись. Всю дорогу Германия сильно волновался, но пытался соблюдать спокойствие. Швейцария также немного нервничал, ибо ему надо было ещё спрятать Германа от глаз советских республик, которых СССР точно возьмёт с собой, чтобы ускорить поиски немца.       — Германия, всё хорошо? — хотел разрядить обстановку швейцарец.       — Сильно волнуюсь, — сказал правду Германия. — Я просто не знаю, что со мной будет. И… Мне так не хочется тебя покидать, с тобой мне было хорошо…       — Не волнуйся, Герман, всё будет хорошо. Я отдам тебя в хорошие руки.       — А кому именно ты меня отдашь?       Швейцария промолчал. Он глянул в окно, о чём-то задумавшись. Потом повернулся обратно к Германии, но уже без той дружелюбной улыбки на лице. Вздохнув, он ответил:       — Соединённым Штатам Америки.

***

Воспоминание, 1944 год, дом Швейцарии

      Германию сразу же отправили в гостиную, под предлогом посмотреть телевизор, на что тот с радостью согласился. Пока тот разбирался с пультом, Рейх со Швейцарией пошли на верхний этаж, на балкон, чтобы Герман не услышал их разговор.       — Можешь не сомневаться, Германии тут будет хорошо, — сказал Швейцария. — Тут свежий воздух, природа, в этом районе мирная обстановка. Никаких шпионов, он будет в полной безопасности.       — Поэтому я и рассчитываю на тебя, — сказал Рейх.       — Ну что же, можешь со спокойной душой ехать обратно. Я буду хорошим временным опекуном.       — Да, да, я это уже понял, — Рейху надоело излишнее хвастовство швейцарца. — Но мне надо с тобой кое-о-чём поговорить. По поводу Германа.       — Что такое? Ему нельзя много сладкого? — хихикнул тот.       А Рейх выглядел очень серьёзным, и на смешок Швейцарии немного разозлился, направив на того пронзительный взгляд. Ясное дело, тот резко замолк и извинился.       — Слушай внимательно, — начал нацист, ближе подойдя к швейцарцу. — Учитывая то, что сейчас происходит на фронтах, а также то, что творят эти обезумевшие генералы… Как вариант для плохого развития событий… Если я проиграю, чего, скорее всего, не произойдёт…       — Я понял тебя, говори, — Швейцария тоже немного напрягся.       — Если я проиграю… Любыми способами старайся прятать у себя Германию как можно дольше. И не смей выпускать его за пределы этого района. Его по-любому будут искать, и в этом деле помогут шпионы в твоей «очень безопасной» стране.       Швейцария немного не понял Рейха.       — Но я же не могу его прятать целую вечность, рано или поздно все догадаются, где он. Кроме меня и Швеции никого подозревать и не будут.       — Я знаю, поэтому слушай меня внимательно. Германию захотят забрать к себе Франция, Британия и этот чёртов большевик. Запомни, не смей моего сына отдавать этим жестоким тварям!       — Х-хорошо, Рейх, только не кричи на меня, — попросил Швейцария, немного отойдя от нациста.       — Это для того, чтобы твоя башка чётко запомнила мои слова. Не смей его отдавать этим странам… В особенности избегай Союза. Этот наглый коммунист очень злопамятен, поэтому моему сыну угрожает серьёзная опасность. Я постараюсь сделать так, чтобы он не дошёл до наших границ.       — Не волнуйся, Британия и Франция тоже неровно дышат к нему, в том числе и я. Я всеми силами постараюсь его уберечь от него.       — Спасибо тебе, ты хотя бы понимающий… Но это не всё. У меня к тебе есть одно задание, конечно, в случае плохого финала для меня.       — Британия, Франция и СССР — «возможные» страны-победительницы, они кандидаты, то есть они могут без всяких предупреждений забрать у меня Германа.       — Да, ты прав… Но есть ещё одна страна в их альянсе. Тоже кандидат. Самый адекватный из них, более милосерден и добр. Он точно не навредит моего сыну.       — И кого же ты имеешь ввиду?       Рейх снова подошёл к швейцарцу и протянул тому фотографию. Тот взял фото и сильно удивился от увиденного. Швейцария снова взглянул на немца.       — У него Италия? — спросил швейцар, глядя то на немца, то на фото.       — Да, и я думаю, что и Герману будет с ними хорошо… Если Союзники узнают о местоположении Германии, я тебя прошу, как можно скорее передай его лично в руки США.

***

      — США? — удивился Германия. — А он точно хороший? Ты уверен?       — Твой отец попросил меня отдать тебя именно ему. Он знал, о чём говорил, и он реально прав. Америка хороший, у него даже Италия есть.       — Италия?! — обрадовался Герман. — Неужели я снова увижу своего друга. Как же прекрасно! Я уже хочу к ним, когда мы приедем?       — Не спеши, Германия, — Швейцария попытался утихомирить немца. — Нам ещё нужно его найти, но первым делом надо пройти мимо советских республик.       — В смысле, там будут все советские республики? И СССР? — испугался немец.       — К сожалению, поэтому тебе стоит держаться рядом со мной, а мне провести тебя мимо них. И не только, тебе нельзя попадаться на глаза Британии и Франции.       — Почему так сложно? Америка не может нас встретить прямо возле входа? — жаловался немец.       — Мы должны приехать позже всех, поэтому Британия, Франция, СССР и даже США будут в зале собраний. А вот по зданию, возможно, будут ходить его республики.       — Ну почему так…       Дальше они просидели оставшееся время пути в тишине, пока Швейцария не увидел кого-то впереди и попросил остановить машину. Он на пару минут вышел из машины, а Германия решил проследить за ним. Он увидел, как швейцарец общается с Бельгией. Позже оба взволнованно последовали к машине, открыли дверь и сказали Герману выходить.       — Что-то случилось? — спросил Германия.       — Меня обманули, собрание начинается только через час! Этот француз решил тебя первее всех забрать, — сказал швейцар, надев на немца шляпу и свой пиджак.       — Он уже ждёт вас на главном входе, придётся идти в обход, через чёрный ход… Хотя нет, вас там поджидают две советские республики, — говорил Бельгия.       — И куда же нам идти? — спросил Герман, поправляя шляпу.       — Не знаю… Франция стоит прямо возле входа, но о чём-то разговаривает с Монако, занят. Если бы можно было его отвлечь… Я его отвлеку, — говорил Бельгия.       — Постарайся, мне с Германией главное пройти мимо этих французов.       — Хорошо, пошли.       Трое последовали к штаб-квартире, Бельгия и Швейцария прятали за собой Германа, который всё время оглядывался, ибо сильно боялся. Он сейчас в очень опасном положении, никакая шляпа его не спасёт. Дорога была недолгой, Швейцария с Германией остановились, а Бельгия пошёл ко входу. Немец решил немного выглянуть из-за здания. Прям возле входа стоял сам Франция, а рядом с ним Монако. При виде них Герман немного вздрогнул, но он хотел увидеть, что будет делать бельгиец. Тот подошёл к ним, о чём-то заговорил с ними, указав куда-то за здание. Французы пошли туда, а Бельгия стоял на месте. После чего Швейцария, крепко взяв Германа за руку, подбежал к тому.       — Дальше без меня, извините, я тут якобы вас жду, «помогаю» Франции, — сказал Бельгия. — В здании гуляют как минимум пять республик, поэтому будьте предельно аккуратными.       — Большое Вам спасибо, Бельгия, — поблагодарил того Германия, улыбнувшись.       — Не за что… Так, не об этом.       — И от меня отдельная благодарность, Бельгия, — сказал Швейцария и оба вошли в здание.       Германии сразу же ничего не понравилось, он просто хотел поскорее увидеть США, а не играть с советскими республиками в прятки.       — Знать бы где США… — тихо проговорил швейцарец, оглядываясь.       — Он не может быть в зале собраний?       — Америка? В зале собраний до начала? Не смеши, он предпочитает гулять по зданию и при этом опоздать. Он любит с кем-то общаться, например, с Канадой. Но сегодня тут, к сожалению, нет доминионов Британии, поэтому он может быть где угодно… Надеемся на лучшее.       Оба пошли на второй этаж, Швейцария шёл впереди, закрывая собой Германию, при этом держа его за руку. На углах они часто останавливались, внимательно прислушивались ко звукам. В первой половине здания они ничего не услышали, но во второй части они услышали чьи-то шаги и голоса. Оба остановились, а швейцарец прислушался.       — Russland… — пробубнил швейцарец с неким отвращением.       — Русские? — переспросил Герман.       — Сын Союза, Россия. Быстро уходим, — сказал швейцарец и быстро пошёл назад.       Оба повернули обратно, решив обойти их. Но как только они прошли половину пути, впереди Швейцария увидел, как к ним шёл Британия, но слава всем богам, он уткнулся в книгу. Швейцарец в панике толкнул Германа назад, но немец слышал, как к ним сзади приближаются две республики. Он понял, что сейчас главное ему не попадаться никому на глаза, поэтому завернул куда-то в коридор. Но так как оба держались за руки, Германия резко потянул за собой швейцарца. Тот от неожиданности ахнул и скрылся за стенкой. Герман с облегчением вздохнул, но тут же получил слабый удар в плечо от Швейцарии, а-ля, не стой на месте, а иди вперёд.       — Switzerland, i just saw you! [Швейцария, я только что видел тебя!]— в коридоре послышался голос Британии.       — Scheiße! — тихо выругался швейцар, вновь толкнув Германию. — Беги! Он не знает, что ты сейчас здесь.       Германия, испугавшись голоса британца, перечить не стал и побежал вперёд, завернув за угол. В середине коридора он остановился и обернулся — Швейцария не шёл за ним. Одному было страшно. Спустя пару секунд Герман сначала услышал разговор на английском, а после и слова на русском. Они были рядом. Германия увидел возле себя двери и решил войти. Но войдя внутрь, он столкнулся с балюстрадой (ограждения для балконов и тд.). Герман слегка удивился, ибо надеялся на то, что это будет какой-то кабинет, но это оказался балкон, а само помещение было в форме квадрата. Он вспомнил, что находится на втором этаже здания, и медленно посмотрел вниз. Внизу он увидел всех стран Европы, а вместе с ними и того, кого больше всех боялся — СССР. Он был самым высоким среди них (но Британия был выше всех стран в мире). На удивление, на его голове вместо «традиционной» шапки-ушанки красовалась фуражка. Когда коммунист поднял голову на немца, тот заметил на нём повязку, но больше всего напугал немца строгий взгляд Союза.       — Duitsland?! — воскликнул Нидерланды, сильно удивившись внезапному появлению немца.       Все присутствующие страны Европы смотрели то на Германа, то на Союза. Думаю, понятно, почему.       — Собственной персоной, — дополнил СССР, не отводя глаз от Германии. — Ну-ка спускайся сюда, нам нужно поговорить.       Герман от страха не мог даже шевельнуться, просто застыл в одной позе, со страхом глядя на свой ночной кошмар. Он боялся его, но в то же время всей душой ненавидел. Нидерланды, что стоял в самом углу помещения, указал на другую сторону балкона. Тот посмотрел туда и увидел, как к нему приближаются две советские республики. От их вида немец быстро побежал в противоположную сторону.       — Fahr zur Hölle, Bastard! [Иди к чёрту, сволочь!] — тихо выругался Германия, снова вспомнив об участи своего отца.       Герман открыл первые попавшиеся двери и снова на глаза попался коридор. Он снова услышал голоса Британии и Швейцарии, но они были вдалеке. После громкого хлопка дверьми они резко затихли, а немец решил побежать на нижний этаж. Но это был очень провальный план, так как внизу его кое-кто уже поджидал. Германия вышел на тот же длинный коридор, оглянулся и увидел, как на него смотрят Британия и две республики, один из них — Россия, который был чуть выше другого.       — Germany! — крикнул Британия, указав на немца.       — Фашист! — крикнул Россия. — Казахстан, за ним!       Все трое резко рванули за ним, а Герман бежал от них как мог. Он добежал до лестницы и переступал сразу по три, чуть ли не падая со ступенек. Благо он успел спуститься, пока трое гонявшихся за ним страны только добежали до лестницы. Германия сейчас был примерно посередине первой части этажа, блок, где сейчас находятся большая половина стран Европы, был последним в университете. Но немец сейчас был в такой панике, что перепутал стороны и пошёл в сторону блока. На секунду он образумился, его отвлёк чей-то крик. Он посмотрел в сторону крика и увидел, как СССР кто-то с помощью верёвки остановил. Его будто кто-то пытался задушить. Внимательно присмотревшись, он увидел Финляндию, которого сзади пытались оттянуть от Союза. Хоть где-то не ошибся в выборе союзников.       Герман вспомнил, что за ним ещё ведётся погоня со второго этажа, поэтому решил быстро перейти во вторую часть университета. Он проделал пару махинаций и резко затих, спрятавшись за одной из статуй. Он ждал, когда те собьются с пути и побежат искать его дальше. Что и случилось, они забежали не в тот коридор. Германия впервые вздохнул с облегчением. Следующая задача: покинуть здание, ибо его ищут именно внутри. Лучшим вариантом было выйти через задний ход, который после Франции больше не охраняется советскими республиками. Он вышел из-за статуи и побежал назад, но внезапно с кем-то столкнулся, повалив кого-то на пол. Он резко отполз, подумав, что это Франция или кто хуже…       — Oh, shit, my head…       Герман увидел перед собой США, который от падения на пол ударился головой. Держась за голову и морщась от боли, американец немного приподнялся. В это время Германия был очень счастливым, ибо он наконец-то нашёл Америку. Если не отдали прямо в руки, то кинули прямо в него. Германия сразу очухался, поднялся на ноги и подал руку Америке.       — Америка, — обратился к тому немец.       — Не ори, кем бы ты не был… — промолвил США, перестав держаться за голову.       Он решил взглянуть на того, кто в него врезался и сильно удивился, когда увидел перед собой улыбающегося Германа, подающему ему руку.       — Германия? Неужели это ты, — сказал американец.       С помощью немца он поднялся на ноги. Конечно, он был выше и больше Германа, но тот всё равно немного испугался, он думал, что Америка не будет таким «большим».       — Ты так подрос. Сколько тебе уже? — с улыбкой спросил США, изучая того с ног до головы.       — Девятнадцать, если со дня рождения, — ответил Германия, немного нервничая перед американцем.       — Девятнадцать? А на вид не младше двадцати одного, ты довольно высок и молодо выглядишь, — сделал комплимент Америка, погладив того по голове. Почему у всех есть такая привычка, как гладить Германа по голове?       — Вы ещё лучше выглядите, — смущённо сказал немец, на что получил тихий смех от США.       — Deutschland! — послышался чей-то крик на другом конце коридора.       Германия на своё имя обернулся и увидел, как к ним бежит Швейцария. Немец был очень рад видеть того, особенно зная, что с ним всё хорошо. Тот подбежал к ним и остановился возле Германа, приобнял того за плечо.       — Америка, ты даже не представляешь, через что мы прошли, чтобы найти тебя, — с отдышкой проговорил швейцарец.       — Я по тебе вижу, — сказал США. — Дай угадаю, ты бежал за этими советским республиками, которые частично оккупировали это здание.       — Только не смейся, — сказал Швейцария, уже восстановив своё дыхание.       — Ладно, ладно, я тебя понял… Как я понимаю, ни Франция, ни Британия, ни СССР не успели, так ведь?       — Конечно, мы специально тебя искали, чтобы отдать Германию лично тебе в руки.       — Так вот что вы задумали, теперь я всё понял.       Америка чуть отошёл от Германии, нагнувшись, чтобы быть примерно на его уровне. Тот вопросительно смотрел на него.       — Ну что же, Германия, Герман, как там тебя, — начал Америка. — С этого момента теперь я занимаюсь твоим воспитанием. Не смотря на то, что на вид ты уже готовое трудоспособное будущее государство, тебя мне стоит многому научить. Тебе надо забыть то, чему тебя учил твой отец. Пора становится на путь демократии, свободы выбора, индивидуальности… Хотя у тебя выбора особого и нет. Скажи спасибо, что не попал в лапы большого «Медведя».       — Огромное Вам спасибо, — поблагодарил Герман.       — Мы теперь друг другу не чужие, можешь называть меня как хочешь. Но только не матерными словами, а то мне обидно будет.       — Хорошо, Америка.       — Вот так намного лучше, не люблю формальности, — сказал США и выровнялся. — Нам не следует тут задерживаться, поскорее хочется уже закончить собрание и отправится домой.       — Домой… А где я буду жить? — спросил Германия.       — Конечно же на территории моей страны. Ты уже взрослый парень, мне не сложно поселить тебя вместе с Италией.       — Я буду жить вместе с Италией? Спасибо огромное! — Герман не сдержался и обнял того.       — Так, без резких объятий, я такое не люблю. Хотя бы предупреждай о них.       — Нет, — ответил немец и отпустил своего нового опекуна.       После крепких объятий от немца, трое решили направится сразу же в зал для собрания. Не только, чтобы туда не опоздать, а чтобы США мог похвастаться перед всеми своим новым «сыном», в частности перед СССР. Швейцария отлично выполнил просьбу Рейха, а Германия оказался в надёжных руках Америки.

***

      Вы спросите, что же такого произошло с Германией, что он стал таким замкнутым и агрессивным? Ясное дело, ему постоянно припоминали грехи отца, скидывая всю вину на него. Начиная с мая того же года, не только страны, но и некоторые политики каждый раз припоминали ему за это. И если США предпочитал не говорить об этом, то Европа говорила ему об этом чуть ли не каждый день. Все они были против того, чтобы Германия управлял государством, а тем более был членом Совета Европы. С этого момента он закрылся в себе, не желая ни с кем, кроме Австрии и Италии общаться. Он, конечно, понимал, что все эти страны, их народ пережили тот ужас, что творил Рейх на их территориях. Но Герман попросту не понимал, почему винят именно его. Из-за этого он стал агрессивен ко всем. Ему было очень обидно за те слова, что тогда высказывали ему Франция, Бельгия, Нидерланды и другие. Но больнее всего было от слов советских республик и оккупированных Союзом территориях. В частности, от Венгрии, Чехии, Словакии и Польши. Было очень обидно. И он это всё помнит, каждое сравнение, каждое оскорбление в сторону его и всей его семьи. И не раз было упомянуто то, что его государство поделено на две части. Одна сторона, ГДР, по их мнению, адекватная, а другая, то есть сам Германия, является позором… Особенно было больно от слов Венгрии: «Ты позор всего германского народа», «Чудовище», «Судьба хуже, чем у Веймара»… А ещё все удивляются и не знают, почему он стал таким злым? Прямо как Третий Рейх…