***
Компания из Австрии, Венгрии и Польши вместе прибыла к дому Швейцарии. Австриец сказал этаж и квартиру доктора, а после предложил венгру прогуляться до какого-нибудь кафе. Польска был на всё согласен, лишь бы оба брата смогли провести день вместе. Когда те пошли отсюда, поляк только что осознал, что ему дико не по себе, и Австрии следовало бы сначала провести его к швейцарцу. Но тот ему не отец, а сам поляк уже не маленький ребёнок, которого нужно за ручку водить к врачу. Польша кое-как собрался и вошёл в дом. Пока он поднимался по ступеням, понял, что у него подрагивают руки. Откуда у него такая тревожность, будто он к стоматологу направляется? Как бы он себя не чувствовал, ему в итоге удалось добраться на нужный этаж и до квартиры. Постучав, Польска услышал быстрые шаги за дверью. Перед ним открыл дверь Швейцария, что выглядел сначала спокойным, а затем улыбнулся при виде своего пациента. Честно, Польша думал, что тот будет выше, но на деле оказался на пару сантиметров ниже. — Здравствуйте, у нас приём на три часа, — криво улыбнулся поляк, почесав затылок. — Здравствуйте, Польша, — поздоровался Швейцария, на удивление Польски, очень приятным голосом. — Проходите. Поляк прошёл в квартиру, неспеша снимая обувь и куртку, оглядывая помещение. Если раньше ему было дико не по себе, даже страшно, то сейчас, когда он наконец добрался до цели, ему стало легче. Польша думал, что Швейцария будет вызывать у него дискомфорт, но на деле тот будто успокоил его своим обычным приветствием. — Давайте пройдём в кабинет, — сказал швейцарец и провёл того вглубь квартиры до определённой комнаты. — У вас тут… довольно мило, — сказал Польска, пытаясь выглядеть дружелюбным гостем. — Спасибо за столь приятные слова, я благодарен, — ответил тот, открыв для Польши дверь. — Проходите, не стоит меня стесняться. Его кабинет выглядел практически, как настоящий кабинет психолога в больнице. Конечно, Польска там ещё никогда не был, но для него это был хороший знак. Здесь он может более хорошо настроиться на сам приём. Возле рабочего стола он увидел стул, на который сразу же присел. Очень удобный и как раз подходит для Польши, всегда нравились такие кожаные стулья, на которых приятно устроить свою больную пятую точку. Швейцария же, пройдя к своему месту, был рад, что тот чувствует себя более свободно и комфортно, хоть сам ожидал, что с этим будут некоторые проблемы. — Как у настоящего психотерапевта. Или психиатра? Извините за вопросы, я просто первый раз тут, боюсь выглядеть неосведомлённым… хотя так и есть. Оглянув помещение ещё раз, его привлекло наличие дипломов на книжном стеллаже. Польша не мог более детально их разглядеть, но этого было достаточно, чтобы убедиться в образовании Швейцарии. Хотелось бы конкретики, хотя по пути сюда он резко забыл, что должно иметься при психотерапевте. — Перед тем, как всё начать, я должен убедиться, что Вы чувствуете себя комфортно. Как у Вас, в общем, дела? — и под «делами» он имел ввиду психологическое и физическое состояние в целом. — Нормально, готовился к вам. Всё меня устраивает, стул такой удобный… Но я всё ещё нервничаю… скорее всего, это не только из-за того, что я здесь впервые, причём по непростой проблеме. Я банально не знаю, как нам предстоит работать с таким, как я. Вам сложно будет… — Польша, я уверен, что у нас на консультации не возникнут проблем в общении. Я врач-психотерапевт с высоким стажем работы, я готов Вам помочь. Мне нужно лишь ваше согласие и письменное подтверждение. — Письменное подтверждение? Это что ещё? — Согласие на добровольное медицинское вмешательство/свидетельствование. Можно сказать, всего лишь бюрократия. Польше выдали один документ и ручку. Быстро изучив бумагу, он сразу же всё подписал и вручил в руки врача. Для него это была первая выполненная миссия к пути в выздоровлению… Но всё же его тревожила одна вещь. Швейцария не смог помочь Германии, то теперь как он сможет помочь Польше? Будет плохо, если он начнёт вести консультацию в пользу Германа, всячески оправдывая его поведение и мысли. Пожалуй, это единственное, что беспокоило поляка в данный момент. Но если верить тому, как он помог Франции, Сербии и Хорватии и т.д., то нужно хотя бы попытаться. Всё равно пиво больше ему не помогает, а самодовольное лицо Германа уже начинает надоедать. — Вы прочитали также то, что приёмы у нас будут раз в неделю по воскресеньям. Каждый приём будет составлять не менее и не более одного часа… Вас что-то беспокоит? — неожиданно спросил Швейцария, заметив, что руки поляка начинают дёргаться. — Разве?.. Я вроде спокоен… — и тут же поляк резко прекратил дрожать. — … Польша, Вы можете мне довериться. Всю информацию, все свои мысли, ощущения и переживания останется здесь, в тайне ото всех, никто о ней не узнает, включая всех твоих друзей, знакомых и семьи. — … Не в этом дело. Я волнуюсь, что в определенный момент может пойти не так. Просто… с Германом у вас ничего не получилось, вот и… — дальше он не мог продолжать говорить, боясь сказать что-то обидное в адрес швейцарца. Швейцария застыл. По виду он оставался прежде невозмутим, хотя это напоминание ударило его прямо в сердце. Он известен, как профессионал своего дела, а такая фатальная ошибка в его расчётах попросту сводит на нет все его достижения. Возможно, он это воспринимает слишком близко к сердцу, но он никак не злится и не обижается на Польшу. Но даже через ширму спокойствия поляк заметил, что зря упомянул прошлого его клиента. — Извините, я не хотел вам об этом напоминать, — сказал Польска, опустив взгляд. — Я понимаю ваши переживания на этот счёт, но в дальнейшем прошу не затрагивать темы о моих клиентах. Как и вопросы насчёт них, — ответил тот всё таким же спокойным голосом, будто он и не слышал ранее слов о Германии. — Хорошо, как скажете… — … Поймите, здесь совершенно иная ситуация. Не стоит сравнивать опыт чужих со своим, то же самое касается и методов лечения. К каждому подходит собственное, индивидуальное лечение, в большинстве которых всё выходит более успешно. Хоть в Вашем случае… не всё сразу кардинально измениться, но Вам станет намного легче, нежели оставить всё так, как есть. — … Вы ведь точно мне поможете? Это же практически невозможно, особенно когда… перед вами жертва сек… «сексуального насилия». — … Почему Вы настолько уверены в том, что ничего не выйдет? Вы сомневаетесь во мне или в себе? Польша затих, не зная, как правильно стоит ответить. Он сомневается во всём: и в себе, и в Швейцарии. И если в самом враче, то это из-за его прошлого пациента, то в себе по многим причинам. Он не то, что боится, а даже не представляет, насколько ему стоит изменить своё мировоззрение и привычки. Польска явно нездоров, он прекрасно понимает, что распивать алкоголь, словно это вода — нельзя, материться как сапожник — нельзя, и многое другое. Вряд ли тот устоит перед тем, чтобы избавить его от таких дурных привычек. — … Я просто боюсь, что после этого моя жизнь кардинально изменится… Хотя после того случая она уже резко поменялась… я стал таким агрессивным ко всем, не считая Германа, естественно. И я просто… Всё так… — Поля запнулся, резко забыв, о чём он хотел именно сказать, будто всё резко из головы вылетело, что он на несколько минут замолк. — … Мы начали не совсем с правильной ноты. Думаю, мне стоит перед Вами представиться более развёрнуто, — более тихим голосом разрушил тишину швейцарец.***
Австрия и Венгрия остановились возле ближайшей единственной работающей в воскресенье кафешки, ибо первый начал реально уставать. В отличии от Венгрии, Австрия был менее активным и никогда не посещал спортзал. Уж лучше долгое время сидеть, лежать и ходить на небольшие расстояния, нежели заниматься своей фигурой. Но он и так достаточно подтянутый и не жирный, но это уже зависит от его питания. Сев за столик и сделав свой маленький заказ, австриец решил первым начать разговор. — Давно мы так не гуляли, пускай и пару улиц, — сказал Австрия, искренне улыбаясь брату. — Ага, ибо если ты будешь со мной по-настоящему гулять, то у тебя откажут ноги, — пошутил венгр. — Хах, конечно, — тихо посмеялся тот. — … Я не хочу вновь напоминать о папе, но всё же… — Венгрия спокойно кивнул, дав разрешение задать такой вопрос. — Спасибо. Так… После нашего дня рождения он снова позвонил, в надежде, что ты будешь где-то рядом. Он хочет с тобой поговорить. Он очень переживает, несколько лет не видел тебя и не слышал твой голос. Всё у меня узнаёт про твои дела и здоровье. — Австри, ты знаешь, почему я с ним перестал общаться. Я всё понимаю, он до боли любит всех членов семьи, но не нужно меня заставлять так же всех любить и уважать. Рейха - нет, он настоящее чудовище, Веймар вообще странный, просто начинает бесить, Пруссия будто из клуба «Тупых и смешных» сбежал и постоянно донимает всех нас. ГИ категорически нет. Даже говорить с ним не желаю. Поэтому как бы АВ меня не умолял «смириться», я всё равно не соглашусь. Он настолько с этим надоел, что я тогда взорвался и разорвал с ним все контакты. Сам знаешь, как я тогда злился, Поля отдыхает. На этот раз Венгрия сказал это абсолютно спокойным тоном, хоть и с долей раздражения от воспоминаний. АВ сразу же после того, как Венгрия обрёл независимость, начал ему часто звонить. Сначала это были обычные разговоры, пока они не перешли к тому, что венгру стоит помириться со всей семьёй и быть, как Австрия, то бишь добрым и понимающим к семье. И если тот просто отнекивался и переводил тему разговора, то вскоре его это начало жутко бесить. Особенно когда ему приходилось приезжать к семье на праздники (дни рождения и тд.), то особо выдающиеся персоны немцев портили ему настроение. Отсюда и традиция, что Австрия с Венгрией праздновали собственные дни рождения отдельно. После он резко прекратил общение со семьёй, кроме АВ, но и это продлилось недолго из-за упрёков папы о том, что нужно прийти к компромиссу со всеми. В итоге Венгрия на очередном звонке не выдержал и высказал всё, что думает о них всех, не стесняясь прямо их оскорблять. АВ молчал, не зная, что на это ответить, из-за чего венгр без лишних нотаций положил трубку и заблокировал все их номера. В том числе и те, которые менял австро-венгр, чтобы дозвониться до него. — … Прости, но я думаю, что АВ поменяет своё мнение на этот счёт. Возможно, он смирится с этим, лишь бы ты не отрекался и от него самого. Стоит и встать в его положение, он никого не хочет обделять любовью, кроме семьи у него больше никого не останется. Поверь, он любит тебя не меньше, чем отца. — Если бы любил так же, то не менял меня на «харизму» ГИ. — Он не променял тебя! Ты ведь сам от него отстранился, а он каждый день спрашивает о тебе, беспокоится и не может тебя просто так оставить. Это даже не касается отца. Прошу, спустя шесть лет ты хотя бы выслушай его! Венгр замолк, не желая отвечать на вопрос. Возможно, из-за того, что он спустя столько лет увидел своего папу, хоть по телефону, у него появилась… жалость к тому? Если действительно поставить себя на место АВ, который уж слишком сильно привязан ко всей своей семье, то можно его понять. От него отвернулся родной сын. Пусть и не тот, которого можно пожалеть или гордиться, но каждый, в том числе и Венгрия, уникальный по-своему, а любимы одинаково. Австрия и Венгрия именно его сыновья, буквально две его части души и тела со своими особенностями. И когда теряется хоть один из них, то само тело АВ перестаёт быть таким живым, как раньше. Австриец, похоже, никогда не отстанет от венгра с такой просьбой. Тот немного поразмыслил: просто позвонить АВ, поговорить и, возможно, помириться. Зачем ему это? АВ было легко отпустить, а вот вернуть… легко на первый взгляд, но какой от этого смысл? Каково это быть любимым своими родителями, хотя бы одним? Тут скорее вопрос не к Венгрии, а к самому Австро-Венгрии. Есть же Веймар и Рейх рядом, на связи всегда Австрия, а венгр тут каким боком ему? Большая разлука после советской оккупации, а после неё и трудная работа государства, позволяющая лишь изредка видеть семью за пределами столицы, а тут за Брюсселем. Как можно просто любить человека, особенно когда он тебе причинил немалую боль своими словами?.. Если АВ когда-то по своей глупости простил ГИ, то Венгрии не стоит удивляться тому, что по нему всё ещё скучают. Значит… папа всё равно его любит? Это… больно осознавать венгру. Его кто-то любит, ждёт, может, постоянно следит за новостями о Венгрии (как о государстве). И это за просто так? За существование?.. Наверное, это очень больно для АВ. Венгрия никогда не любил причинять своим близким боль (не считая немцев), будь то Польша или Венгерское Королевство. Может, ему всё же стоит поговорить с папой? Хотя бы ради того, чтобы Австро-Венгрия был наконец более спокойным. — … Я так подумал сейчас, и я согласен. Но только если он не станет упоминать ГИ и всех остальных. — Вы сами определитесь, но вряд ли он не исполнит желание своего сына. Из-за того, что ты известен как «бунтарь Евросоюза», ты — его главная тема разговора. «А Венгрия ни с кем не ссорился? Точно всё хорошо? До сына никто не приставал? Я уже слышал про этого сербского ублюдка, я ему кости переломаю, как и его деду!» — Блять, откуда они знают про него?.. А, ты же член его семьи. — Нашей, Вен. — Не говори «нашей», а то меня иногда бесит такое слово. Напоминает СССР, чтоб он провалился, бесячий тип. — Я помню, как он однажды докопался до меня, когда рядом со мной был папа с отцом. Начал говорить, мол, ты должен быть благодарен за то, что освободили австрийцев от нацистов. Но точно с явным намёком, что я недостаточно его поблагодарил. А тут Австро-Венгрия вспоминает, как Центральные Державы победили его Красную армию в 1918 году в битве за Украину, при этом находясь в очень трудном положении из-за Антанты. Он вовремя ушёл, пока не началась речь про битву под Варшавой. — Вот так его и надо ставить на место. Блять, у него постоянная привычка напоминать о том, что «мы не такие ужасные, мы спасли вас!». Ладно, от него была, безусловно, большая польза, но за 1956 в моё присутствие упоминать не стоит! Мне чуть в сердце не стрельнули! Сам-то одноглазый! Австрия снова был рад тому, что Венгрия начал перед ним раскрываться. Как же ещё не вспомнить то, как австриец впервые решил в столовой подсесть к компании венгра и разговориться со всеми, в том числе и с братом. Его крайне радуют такие успехи. Неужели этому послужила помощь Польши? Если да, то Австрия и АВ будут в большом долгу перед ним. В хорошем смысле.***
Первая консультация прошла… довольно спокойно. И не то, что Польша не начал реветь и оскорблять Германию с ног до головы. Он просто вечно думал и практически ничего не говорил, пока Швейцария сам не задаст вопрос. К счастью, первая часть консультации представляла собой некого рода «знакомство», где психотерапевт и клиент представлялись друг другу более детально. Первый вкратце рассказал о себе то, что касается его профессии и отвечал на некоторые вопросы поляка. Второй же… очень мало о себе рассказал, лишь поверхностно объяснив, где он работает и кем именно. И, конечно же, о том, что он очень несчастная жертва изнасилования. В остальном же он молчал. Это не только из-за стеснительности, но и от банального незнания того, что ему сказать, и стоит ли ему первым начать продолжить разговор. Но открыто об этом спросить Швейцарию он не мог, так как ждал от него определенных действий. Тот не мог не заметить то, что тому трудно начать, потому первым задал вопрос о здоровье Польши. Но и тут он был немногословен. И тут стоит заметить большую разницу: если перед своими друзьями он более детально говорит о своих проблемах и беспокойстве, в том числе и про его состояние, то он более открыт, а если с малознакомыми, то лишь поверхностно и заготовленными фразами. На подобии: «У меня есть некоторые беспокойства и неприятные ощущения, но они настолько частые и уже обыденные, что я уже привык», что он и ответил. Естественно, от вопросов, требующих конкретики, он не смог избежать. Как напомнил ему Швейцария, это его первый приём, а всё первое — не всегда выходит, как ожидается. Но сейчас Польска чувствовал, что просто зря тратит время своим молчанием, пытаясь в отчаянии вспомнить все-все советы из прочитанного в интернете, в голове которые смешались словно в смятку. В итоге он начал постоянно путаться, в итоге иногда заикался и пускал непонятные словосочетания и говоря «Ой, нет, я имел в виду…». И Польша действительно спешил, ибо срочно что-нибудь придумать самому, а не ждать, пока врач сам не придёт к нужной теме. Поляк чувствовал себя крайне скорее растерянным, нежели застыженным. Время прошло быстро, а Швейцария специально сказал ему, что у них приём будет всегда длиться одинаково: ровно один час. За это время невозможно многое сказать, особенно про Германию, поэтому он быстро начал подбирать темы… пока щвейцар сам не задал вопрос. — Польша, не стоит так нервничать, Вы обязательно успеете всё рассказать. Лучше успокойтесь и сконцентрируйтесь. Дышите ровно, повторяйте за мной. Швейцария наглядно показал технику дыхания и Польску смогло чуть опустить. Это его не полностью успокоило, но и не дало довести себя до более худшего состояния. Как никак, ему нужно выйти отсюда живым. — Простите, я просто… Я дико волнуюсь, я не знаю что говорить, а Вас заставлять весь сеанс или приём говорить я тоже не могу. Простите!.. — сказал Польша, прикусив губу. — Польша, не вините себя в этом. Возможно, Вы стесняйтесь спросить меня о чем-то прямо, и это вполне нормально. Вам подать стакан воды? — Нет, не стоит. Лучше давайте перейдём к теме, пока время не закончилось. — … К сожалению, Вы не сможете абсолютно всё рассказать в кратчайших деталях, пытаясь уловить смысл совершенных действий других к Вам. На это не хватит и пяти приёмов. Нужно понять, что ничего не решится «волшебным» способом за одну-две недели. Вы должны быть готовы к тому, что данный процесс лечения должен затянуться на долгий термин, не считая первых месяцев привыкания и началу более эффективного лечения. Но этот день — это первый шаг к вашему выздоровлению. Крайне радует, что Вы смогли осознать свою проблему и начать искать способы её преодоления. И даже когда что-то начнёт переплетаться, не стоит винить себя. В скором времени Вы сможете привыкнуть и раскрыться не только передо мной, но и перед самим собой. Поляк задумался о словах Швейцарии. Он знал, что этот процесс будет очень долгим, но этот факт он не мог сразу принять, даже осознать. Впервые у него будет такое долгое лечение, результата которого нужно добиться именно благодаря своим силам. Но… это так долго, как он будет вести себя, к примеру, каких-то три месяца? Да он даже сомневается в том, что сможет спокойно дальше выживать с этим немцем. Он хоть и лечится, но всё так же представляет собой угрозу. Об этом Польша как раз решил упомянуть. Но Швейцария не мог дать точного ответа на этот вопрос, как и сам поляк. Тут дело зависит только от Евросоюза, который и поселил того с Германией вместе. Польска решил не заморачивать голову терапевта, решив, что он сам обязательно разберётся с этим делом. Если ЕС вообще обратит внимание на такую жалобу. Приём подошёл к концу. Большая его часть, как упоминалось выше, прошла в глубоких раздумьях практически не о чём. Но это первый день Польши у психотерапевта, и он научился хоть как-то размышлять о своих проблемах. Их было уйма, а вот углубиться в них и найти связь — времени не хватило, но поляк обязательно подумает обо всём дома и в следующий раз попытается быть более уверенным. — Если что, то прошу прощения за то, что так много думал, — говорил Польска, параллельно одеваясь. — Опять таки, дома у Вас будет много времени на то, чтобы поразмышлять больше и дольше. Надеюсь, есть возможность побыть наедине с собой и своими мыслями. Желаю Вам только удачи и спокойствия, — пожелал Швейцария, стоя возле поляка. — Спасибо, — слабо улыбнулся тот. Когда Польша, попрощавшись, ушёл и вышел на улицу, к нему уже подходили Австрия и Венгрия. Судя по улыбке австрийца и спокойствие венгра, «прогулка» у них выдалась довольно хорошей. Подойдя к поляку, Австри сразу же начал расспрашивать о его делах, но тот ушёл от вопроса, сказав, что это его личное дело и такое нельзя обсуждать. Австриец сразу же притих, не желая давить. Вместо него это обязательно сделает Венгрия, но точно не сейчас, когда можно свободно потерять день, гуляя по городу. Было решено прогуляться вокруг целого Брюсселя, окончательно добив сегодня Австрию. Они будут иногда останавливаться для передышки, но завтра Австри вряд ли будет способен нормально прийти на работу. — Может, мы пойдём в церковь Нотр-Дам Дю Саблон? — предложил австриец. — Может, хоть после «очищения» у Венгрии выветрится запах того крепкого кофе? — Слушай, мне надо выветрить кофе, а не себя полностью в прах! — ответил венгр. — Как только я туда зайду, то я сразу же заискрюсь. — Вен, все мы знаем, насколько ты горяч, можно просто промолчать, — добавил Польша. — Но рядом с таким солнцем он же не начинает воспламеняться, — посмеялся Австри. Продолжая гулять по малолюдным улицам столицы. Возможно, что сегодня особенный день, когда страны могут спокойно гулять и не волноваться о том, что на них будет обращено огромное внимание со стороны людей. Брюссель славится ещё и тем, что тут можно в любой точке города найти минимум одно государство. Если для местных они уже обычное явление, так для туристов они — что-то на подобии чистого золота, которое невозможно оставить без внимания. Сколько раз на Польшу натыкались и туристы, и граждане его государства, но первые чаще всего. В последний раз он отвечал на вопрос одного человека: «Правда, что у вас с Венгрией очень особенные отношения? Не просто дружеские, просто много кто говорит…». Каково же было желание сбежать от него куда подальше, нежели просто удивлённо клипать глазами с открытым ртом. Ответа он так и не дал, пока того любознательного парня не отвели местные куда подальше. Остановившись возле случайного закрытого буфета, Австрия сразу же сел за столик на улице, схватившись за ноги. Его возили в основном на машине, а здесь он преодолевает такие огромные расстояния, которые полностью выматывают его бедные ноги. — Ох, уж этот Австри. Что тогда только на машинах, что сейчас привык передвигаться с их помощью, — улыбнулся Венгрия, скрестив руки. — Ох, уж этот Венгрия. Ездит на машине только на такси, не имея даже друга с авто, — подразнил того австриец. — Так, это уже лишнее, — резко тон венгра сменился на более серьёзный, что ещё раз рассмешило Польшу. На телефон Австри кто-то позвонил. Польша сразу же подумал на Германа, и понял, что тот обязательно спросит его о приёме. На деле это оказался звонок АВ, но мысль, пришедшая в голову поляка, заставила его начать задумываться над дерзким ответом на будущий вопрос от немца. — Вен, это папа звонит. Может, Вам стоит поговорить? — предложил австриец. — Австри, мы тут гуляем, у меня нет времени сейчас на серьёзный разговор с ним, — ответил венгр, отойдя от брата. — Вен, либо сейчас, либо никогда. Я не менее прекрасно знаю, что ты будешь стараться избегать этот разговор. Немедленно ответь ему на вызов, — и Австрия протянул тому телефон, серьёзным взглядом смотря брату прямо в глаза. Венгрия перевёл свой неуверенный взгляд на Польску, который лишь пожал плечами, и затем снова на австрийца. Лишь спустя пару секунд он раздражённо выхватил телефон и сел за соседний столик, что-то недовольно пробубнив про Австри. Польша слегка удивился, ибо тот не всегда соглашается на такие тяжёлые предложения. Но тут стоит поспорить, ибо Австрия не предложил, а заставил его это сделать. — Да, что случилось? — ответив на вызов, спросил Венгрия и отвернулся от тех двоих. — Австри? — раздался обеспокоенный голос Австро-Венгрии. — У тебя что-то с голосом случилось? Я тебя отвлекаю от чего-то? — Эх… Родной папа не узнаёт своего сына по голосу, — саркастично сказал тот. — В смысле?.. Кто со мной говорит? — АВ уже явно занервничал. — Венгрия это, сын твой. Слышал про такого придурка из Евросоюза? — Венгрия?.. Венгрия, это ты?! Вен, сынок мой! Я поверить не могу! Голос папы, который стал более радостным и громче, услышали Австрия и Польша. Со стороны это выглядело мило, особенно когда АВ начал расспрашивать венгра о том, как он провёл дни после дня рождения. Вряд ли он уже мог надеется на то, что его «потерянный» сын ответит хоть на один звонок и начнёт с ним разговаривать. Дальше беседа между сыном и папой продолжалась спокойно. Австриец и поляк не хотели так нагло подслушивать их разговор, потому сами начали болтать о политике и ЕС… пару минут, пока Польша не услышал со стороны венгра следующее: — Этот мудак всё время меня слышал? — Вен, не говори про него хотя бы в моё присутствие. — Передай этому негру, что я приеду в Мюнхен и лично надеру ему зад. Шутник хренов. — Негр? — тихо спросил поляк, не понимая, про кого идёт речь. — Пруссия, он же у нас практически полностью чёрнокожий, — ответил австриец. — А, теперь ясно, почему мой дед называет его чёрной смертью. Прикинь увидеть такого в темноте с белой полоской. — Он меня с Веном уже достаточно пугал, каждая ночь будто какой-то хоррор. — Прусс! — резко воскликнул венгр. — Завали свой ебальник уже! Какой ещё я тебе огурец?! Совсем охренел, сам-то баклажан, блять! В ответ на это АВ только смеялся в трубку и просил сына успокоиться. И всё же, Венгрия отчасти говорил это с долей юмора, хоть это и могло звучать будто на полном серьёзе. Стоит отдать ему должное, ибо венгр не отвлекается от изначальной темы, чтобы попытаться прогнать Пруссию словами. Австро-Венгрия, закончив расспрашивать о здоровье и делах Венгрии, задав вопрос, который сильно мучил его последние годы: — Вен… — грустно произнёс АВ. — Ты меня всё ещё ненавидишь? — … Эм, — Венгрия дико удивился с заданного вопроса, не знав, как следует ответить. — Не то, чтобы ненависть. Это уже касается ГИ. — Но я всё же спрашиваю на свой счёт. Неприятно, знаешь ли, когда твой любимый сын так просто смог разорвать со своим папой все связи из-за какой-то чепухи. Возможно, я тебя тогда сильно разгневал, и такое у тебя бывает. Однако… это очень больно. Будто меня покинула часть моей души, как кто-то лишил меня части собственного тела… — АВ, то есть пап… Думаю, хватит сочинять метафоры и прочие афоризмы. Не думаю, что я лучше того же Австрии или Веймара. Это звучит лицемерно. — Вен, ты не понимаешь. Я вас люблю одинаково, вы все вчетвером — мои любимые сыновья. Каждый уникален по своему. Я не стану перечислять достоинства каждого из вас, но ты, Венгрия, такой же важный для меня, как и все остальные. Где я ещё найду такого весёлого, сильного и открытого сына, человека, страну? Даже если существует такой похожий человек, то я, кто бы там ни был, выберу тебя. Мне нужен лишь мой драгоценный сын. Для Венгрии это звучало довольно мило, как от папы. Он давно не слышал таких слов от него, которые хоть как-то держали их отношения на хорошем уровне. Но в то же время он не видит и не чувствует в них искренности. Или она есть, но для венгра она слишком недостаточна. Много лет жить и принимать тот факт, что его семья его не любит должным образом — факт, который не даёт проникнуться этими словами. Но, при всём этом, это вызывало у него лёгкую улыбку. Во всяком случае, подобные слова он слышал от слишком пьяного Польши. Да, когда тот перебарщивает с алкоголем, то начинает всем признаваться, насколько ему все дороги и важны. Только Австро-Венгрия делает это на трезвую голову, хотя как можно с трезвой головой быть вместе с Германской империей. — … Ты меня в неловкое положение поставил, пап. Так или иначе, у меня есть своя жизнь. Я больше не просто твой сынок или мальчик на побегушках на ваши праздники. Я уже взрослый мужчина, независимое государство, которому приходиться контролировать действия собственных политиков, которые остались где-то в 50-х годах прошлого столетия. Ты меня прекрасно понимаешь. — Для меня ты всегда останешься невинным мальчиком, которому я прощал любые выходки. Помнишь, как ты остался безнаказанным, когда благодаря тебе я упал в фонтан и вскоре простудился? ГИ настаивал на наказании, а мы сделали вид, что вот, ты наказан и должен был пройти через целую порку!.. Что ты смотришь? Ты так и сказал тогда, чего удивлённым взглядом на меня смотришь? — Что?.. Пап, хватит сидеть с этими ублюдками, когда я с тобой разговариваю! — Мне уже нельзя рядом с ним сидеть и обнимать его? Он же мой муж. — Хреновый у тебя муж. И снова по-новой.***
Швейцария после приёма чувствовал себя странно, но это явно были неприятные ощущения. Эти ощущения были не от самого проведённого приёма, а от осознания всей ситуации в целом. Трудно принять то, что его бывший клиент, который несколько лет проводил с ним терапию, в итоге совершил такое преступление. Польша начинает сомневаться в нём, что ставит под угрозу всё его лечение. Нет, он не сомневается в том, что сможет ему помочь и работать, как положено. Однако весь процесс лечения будет зависеть и от Польски. Он может бросить всё и на первых неделях, чувствуя к швейцарцу дискомфорт или неприязнь. Возможно, что Швейцария сейчас всё преувеличивает, но ему всё-таки стоит отнестись к этому пациенту с большей осторожностью, стараясь вместе с ним найти более эффективные выходы из проблем. Кто же знал, что ему когда-нибудь в будущем предстоит встретиться с жертвой сексуального насилия среди государств, причём из самой Европы? Как же он сейчас благодарен Европейской ассоциации психотерапии, в которой он состоит, что порекомендовала ему попрактиковаться с подобными пострадавшими. В дверь кто-то постучал. Швейцария сразу же подумал про Австрию, который, будто родитель с гиперопекой над своим сыном, будет расспрашивать его про дела Польши. Пройдя в прихожую и открыв дверь, перед ним оказался Германия. Двоим стало неловко с прошлой встречи, которая окончилась на неприятной ноте. Швейцарец тихо пригласил его войти, а Герман лишь молча прошёл. — … Здравствуй, — соизволил наконец поздороваться немец. — Я вам не помешал ни с кем? — К счастью, я последующую неделю свободен. Но ты прекрасно знаешь, что… как-бы смешно это не звучало, но у нас ничего не получиться. — Я понимаю. Надеюсь на то, что ты будешь способен помочь Польше. Не стану расспрашивать о том, как всё прошло, ибо я пришёл по-другому поводу… Лучше поговорить об этом где-то… не знаю, где тебе лучше просто поговорить? — Давай пройдём в гостиную. Прибыв в соседнюю комнату, оба сели в кресла друг напротив друга. Герман чувствовал себя взволнованным, а Швейцария, заметив по его нервному постукиванию пальцами руки о локотник. Все заметили у него такую привычку, но большинство думает только о том, что это выдаёт его раздражение или злость. На деле, в это время он чаще всего начинает думать, как что-то рассказать или ответить, при этом без матерных слов или запинок. Ещё пару месяцев жизни с Польшей и он станет полноценным барабанщиком, как и его дед. — Это по поводу Польши? — наперёд спросил швейцарец. — Можно и так сказать, но это также касается и меня, — пробормотал Германия, задумавшись дальше. — … Я хочу для Польши только самого лучшего. Я готов ради него всё сделать, простить ему любое оскорбление и ошибку. Я думаю, что таким способом, грубо говоря, оскорбляя меня, он может выговориться и ему становится легче после сказанного. Но в то же время ему совсем от этого не легчает, будто это я ему нагрубил… В общем, мне нужен твой совет. Как от хорошего друга, деда… троюродного прадеда, если быть точным. Швейцария задумался над сказанным. Сейчас он ему ни психиатр, ни психолог, но даже так он не может дать ему совет. Это противоречит этике и этическому кодексу психолога, он будто разучился так делать. Но если посмотреть со стороны, то Германия действительно мешает эффективности лечения Польши, особенно когда сам не знает, что на самом деле испытывает поляк. Одними догадками Польску не спасти от негативных мыслей. И сейчас, когда немец сам просит помощи узнать, как себя лучше вести с ним, — это целая удача. Однако стоит учесть, что здесь не сможет сработать метод «Найди сам ответ на свой вопрос», когда Герман нигде не видел и не знает «правильную» модель поведения с жертвами насилия. Тем более рядом с насильником, это выходит за все рамки. — … К сожалению, Германия, я не могу дать тебе совет в этом случае. Это крайне рисковано в случае Польши. … Ты ему никак не можешь помочь. Любое твоё действие, хоть во благо, будет восприниматься как агрессивное и он будет на это так же резко реагировать, — Швейцария сделал паузу, а затем, глубоко вздохнув, решил начать сначала. — Герман, не хочу повторять о том, что между нами никогда не должно быть тайн, мы никогда не должны что-то от друг друга скрывать, всегда должны говорить правду, какой бы больной она не была… В последнее время, я долго думал о ваших отношениях, и наконец набрался сил сказать то, что не смог сказать тебе в прошлый раз. Тебе стоит перестать обращать на Польшу внимания. Не в плане всего: чувств, любви к нему. Сейчас тебе надо его оставить в покое. Вам обоим очень тяжело, ему становится все сложнее от того, что ты постоянно хочешь с ним ближе познакомиться в таком состоянии. Оставь его на время. Вам надо подумать над всем. Я не могу сказать, что это поможет вам потом, но подумать над своим поведением, чувствами, в принципе жизнью, всё же вам не помешало. Вы выберите для себя сейчас тот путь, по которому вы будете идти; путь, что поможет тебе перестать вечно его выводить, а ему перестать видеть в тебе сумасшедшего. И на это всё понадобится время, каким бы оно долгим ни было. В заключении мне хотелось бы сказать, чтобы ты дал ему намного больше времени побыть самому, чтобы тот чувствовал себя в безопасности в собственном доме. Также не стоит отпугивать его друзей и близких, ему как никогда нужна от них эмоциональная поддержка. — … Я тебя прекрасно понял. Это трудно принять… но я попытаюсь как-то. Я сам в этом виноват, вот поэтому получаю результат своей ошибки. … Какой же я мудак, как и… — Нет, Германия. — Но я же… — Мы уже это проходили. Ты не должен сравнивать себя со своей семьёй. Ты не похож на них, как и они на друг друга. У каждого свои грехи, абсолютно у каждого государства в мире. Выделять каждого на «менее» и «более» опасного смысла нет, следует больше не совершать подобного и, по ситуации, начать немедленное лечение. В твоём случае, тебе стоит продолжать лечение, ибо твоя неконтролируемая агрессия и желание вожделеть жизнью других является одной из почвой того «инцидента». И поверь, вы обязательно найдёте решение. — … Я на это сильно надеюсь. Я впервые так желаю измениться ради кого-то близкого. И ради этого я готов терпеть расстояние и холод от Поли. Я хочу этого… и буду готовым к этому.***
Уже наступил вечер. Компания из Австрии, Венгрии и Польши успели пройти приблизительно пол столицы, так как на всю у австрийца не хватало сил и желания до ночи так долго гулять. Но это стоило того, чтобы прийти под окна Чехии и Словакии и начать очень громко с ними разговаривать. Австри думал, что из-за них вызовут полицию, ибо помимо обычных разговоров Польша начал кричать всеми известными польскими матерными словами. Так или иначе, чех по просьбе поляка скинул им с третьего этажа пакет леденцов. Напоследок Словакия крикнул, что это для того, чтобы у них всех слиплась задница и они больше не приходили сюда и не орали под их домом. С пакетом сладостей кампания решила отправиться по домам. Венгрию провели до маршрутки, а Польша с Австрией решили пройтись пешком. Польска начал от скуки расспрашивать того о том, как будут в будущем у поляка проходить приёмы психотерапевта. Австрия напомнил, что не имеет нужного образования, чтобы понимать весь процесс, но всё же решил поделиться своим мнением, ссылаясь на опыт Германии. Первое, это то, что он обязательно будет долгим и даже трудным на начальном этапе. Второе, это то, что Польше, возможно, нужно будет принимать лекарства, но это уже будет отдельный приём как у психиатра. Но опять же, австриец не знает всё наверняка, поэтому просто сказал, что Герману выписывали лекарства. И третье, если Польша не сможет обеспечить свои приёмы сам, то немец сможет сам обеспечить его. Это будет неловко, но намного экономнее, учитывая ещё и то, что под конец месяца Польска тратит всё до евро. Когда они добрались до своего дома, австриец пожелал ему большой удачи и напомнил, что он всегда на связи. Польша, поблагодарив, пошёл на свой этаж и вошёл в квартиру. На пороге его сразу же встретил Лютер. Не видел его целый день, а теперь он счастливее всех на этой Земле. — Лютер, — тихо произнёс поляк, нежно улыбнувшись питомцу и присев перед ним. — Единственное моё успокоительное, ты скучал по мне? Завтра придётся потерпеть, но мы обязательно погуляем перед работой. Только ты и я. Закончив его гладить и хвалить за каждую милость в его мордочке, он разделся и прошёл в гостиную, надеясь, что там никого нет. Но он встретил там Германию, который, прикрыв глаза, напевал тихо какие-то строчки из песни: — Mein Eigentum für mich allein. Ich kann und muss und will oft grausam sein. Mein Eigentum hat es oft schwer. Und darum liebt es mich so sehr. — Ебанутый? — достаточно громко спросил Польша. Германия услышал его голос сквозь наушники, открыл глаза и слегка испугался. В следующий раз он вряд ли станет закрывать глаза с наушниками в ушах, а то так поляк начнёт его исподтишка снимать и сразу же выкладывать в интернет. Нет уж, он не должен стать такой же звездой YouTube, как сам Польша. Предостаточно того, что когда-то того в пьяном состоянии кто-то заснял и он неделями был #1 на вкладке «В тренде». — Поля, ты тихо вошёл… — произнёс Герман, сняв наушники. — Всё хорошо? — Что ты пел себе там? Я слышал какой-то метал. — … Тебя разве должно так волновать? — Так сложно сказать? Ладно, хрен с тобой. Кухня занята, — сказал Польша и прошёл на кухню, как и Лютер за ним. — Постой, Поля! Польска раздражённо вздохнул и повернулся к немцу, но тот уже опередил его и прошёл дальше. Германия взял какой-то стакан с кофе и вручил его поляку. На ощупь он был ещё тёплым, плюс к этому добавлялось мороженное сверху. Странно глядя то на напиток, то на немца, который старался сдержать свою довольную улыбку. — Зачем мне это? — Я решил поэкспериментировать здесь на кухне и попытался сделать кофе с мороженным. Если что, то со второго раза получилось более лучше. Угощайся, ты устал после прогулки. Поляк секунду медлил, а как смог переварить полученную информацию, то прикрыл глаза и раздражённо вздохнул. — Я не хочу сейчас портить своё настроение, но последнее предупреждение: мне не нужно от тебя все эти «подарочки» и «приятности» в виде кофе или дорого коньяка. Это выглядит жалко. Жалко… Германию это сильно задело, ибо сам отчасти признавал это. Однако же он пытался хоть как-то порадовать Польшу тем, что его дома уже ждёт готовый тёплый и вкусный напиток… Хотя это всё равно выглядит жалко. — … Постоянно тебя жалеть приходиться… Австрии приходиться, да, — добавил Польска, поняв, что тот его неправильно поймёт; узнает, что ему бывает отчасти жалко, что вспоминать об этом стыдно. — Уж лучше ты… — Польша, — перебил того немец сдержанным голосом. — Если ты откажешься, то ты мне такую боль причинишь, как никогда прежде. Не хочу, чтобы Лютер видел меня таким, а ведь его хозяин всего лишь хотел порадовать тебя. — … Какой же ты охуевший манипулятор. Как ты вообще можешь надеется на нормальное общение с кем-либо, когда ведёшь себя как Царь и Бог? Да пошёл ты, тварь. Польша хотел небрежно поставить стакан на стол, но Герман успел схватить того за руку. Поляк в шоке уставился на него. Наступила тишина, будто это затишье перед бурей, где бурей будет злой немец. Только не это. — Я не пытаюсь манипулировать тобой сейчас. А говорю прямо, что со мной будет. Мне будет очень больно, если ты откажешься от этого напитка. Я специально ради тебя научился его делать. Хочешь сделать мне очень больно? От этого тебе может стать легче, если я буду весь убитым из-за этого? Если готов сделать мне больно, то ответь на этот раз окончательным ответом. Польша удивился со сказанного, даже потрясён такими предложениями. Что он несёт? На что старается намекнуть: проверить, станет ли ему лучше или же просто взять этот чёртов кофе и спокойно разойтись? Но Польске хотелось поскорее уйти, да только жаль, что его руку вернули в предыдущее положение и положить стакан на стол обернётся повторной грубостью. Уж лучше уйти и выпить, нежели выслушивать здесь Германию, который тоже ведёт себя слишком подозрительно. — … Какой же ты… даже объяснять тебе ничего не хочу, — пробормотал поляк и вместе со стаканом ушёл к себе в комнату. Лютер хотел пойти следом за Польшей, но взглянул на Германа, который выглядел после ухода поляка опустошённым. Пёсик молча глядел на него, не понимая, что только что между хозяевами произошло. Немец, не выдерживая, присел за стол и опустил голову, схватившись руками за затылок. Ему снова стало стыдно за себя. Он не послушался Швейцарию сейчас, а лишь усугубил ситуацию и испортил Польске настроение на оставшейся вечер. Будто его кофе был достоин того, чтобы поляк снова считал немца больным на голову и манипулятором. Даже прямой рассказ о своих действиях и последствий после не помогают, а пугают до чёртиков. — … Да что со мной не так?.. Я же обещал… — печально прошептал немец, подняв голову и смотря куда-то вдаль кухни. — Почему?.. Почему я не способен поменяться? Я ведь… хочу, чтобы он выздоровел, а не унижал меня в собственном доме… И снова по щеке покатилась тонкая дорожка единственной слезинки, которую он даже не почувствовал сразу. И даже когда заметил, он дал ей вскоре упасть на стол. Германия вновь вернулся к негативным мыслям, в частности о его пятничном поступке. Сначала у него была будто пьяная голова, что он не мог трезво мыслить и сделал такое. Ему тогда было очень хорошо, наконец его фантазии воплотились в реальность. Сначала было жёстко и трудно в первые минуты, но вскоре это перешло в самые приятные ощущения в его жизни. Он будто коснулся самой души Польши, стараясь к ней всё ближе и ближе приблизиться, охватить её полностью и забрать себе. В целях были добрые намерения: заботиться о нём, познавать характеры друг друга, находить общие интересы и темы… Но оказалось, что Герман не мог терпеть Венгрию рядом с Польшей. Будто поляк принадлежал только ему и поэтому он не хочет идти немцу на уступки. Хотелось доказать, что и Германия имеет быть значимым в жизни поляка… и желание вожделеть им превратилось в сильную обиду и гнев. Они сделали своё дело. И только спустя пару дней после инцидента он осознал, что на самом деле совершил. Это уже не было похоже на попытку завести дружбу, чтобы после она перешла в романтические отношения; не желание быстро подстроить себя под Польшу и пытаться ему всячески понравиться. Теперь это совсем другое желание, как у животного. Германия даже не может до конца признаться себе, что совершил настоящее преступление, нарушил неприкосновенность Польски как человека и государства. Это противоречит всем его жизненным принципам, всё не так должно было быть. Вовсе не так! Это не было в планах! Что на него нашло?! Но Герману уже неважно, почему он это сделал. Ему теперь предстоит узнать то, как спасти и себя, и Польшу. Желательно, как можно скорее связаться с Тайванем, который нагружен государственной работой не меньше, чем тот же Швейцария. Пока немец продолжал думать о новом психиатре, в голову пришло одно осознание. Лишь одно он не смог учесть, не смотря на его важное значение для жизни Германа… — Эй, ты снова плачешь? — задал вопрос поляк, стоя в проходе с пустым стаканом. — Польша? — немец резко отвлёкся от своих мыслей, быстро вытерев слезу с щеки. — Ты что-то хотел? — Я выпил этот кофе, — сказал Польша и поставил перед тем стакан. — Не хочу врать, но получилось довольно вкусно. Спасибо. — Всегда пожалуйста… Я помою посуду, можешь идти отдыхать. — … Смотри, не обижайся мне тут, ясно? Чтобы я этих слёз из-за всякой хуйни на твоём ебале больше не видел.