Mein lieber Polen

      Кто помнит Польшу славным пареньком, чей характер отнимал числа в его возрасте и рисовал ему милые двадцать пять лет? Таким он был только более полугода назад, но изменения в нём слишком яркие. Было бы красиво сравнить эти изменения с солнцем, но зима выдалась слишком облачной и прохладной, как и сам Польска. Даже Франция не мог терпеть утрату поляка, который, из взятого на улице маленького пугливого щенка, вырос в того, чьё поведение стало непредсказуемым. Во многих моментах он ведёт себя весело и бодро, как и прежде, но все видят в его вечно беспокойном лице что-то… необъяснимо тяжёлое.       После больничного к ним в штаб пришёл Вторая Речь Посполитая в свои молодые годы, да только большей уверенности своему мнению и действиям не хватает. Невозможно, что к этому приложил свою вторую «отцовскую» руку Венгрия, ибо ему было дано времени свыше пятидесяти, а Польша изменился по щелчку пальца. И никто не может понять, что конкретно произошло с поляком, который резко обрёл апатию. Она засела на его лице, будто тот всё время ходит в маске, за которой скрывает то ли адскую злость, то ли реку слёз.       Многие скидывали такое поведение на кризис в его государстве, а проблемы других государств в странах Евросоюза хоть и поднимают, но ищут только выгоду для себя самих. Они не удивлялись тому, что после экономического чуда в девяностых годах прошлого века может последовать упадок в экономике. Как говорят долгоживущие страны, экономика — вот настоящая сила, а не армия. Из-за этой причины большая часть стран молча решила для себя, что Польска вполне самостоятельно может справиться с настигнутыми проблемами. Стоит добавить, что некоторыми руководило желание посмотреть на поникшее состояние молодой державы, ибо в их былые года (план Маршалла, естественно, не в счёт) все пользовались их беспомощностью.       Но лишь пара стран понимает, что на самом деле происходит с Польшей. Швейцария изучает второе польское чудо, только уже в человеке Польши. Его внутренняя борьба с самим собой заставляют любопытные серые глаза сверкать от такого света, что разгоняет весь его туман. Но порой это солнце слишком больно жалит, что остаются ожоги и даже шрамы. Швейцария, конечно, был не из тех, кому можно нанести подобные увечья, но поведение и мысли Польши вводит его в такой ступор, что хочется кричать во весь голос «Ты хоть вслушиваешься, во что говоришь?!». Такой момент недавно произошёл на одном из приёмов, и заваренный специально к этому бергамотный чай не спас его.       — Подобное происходит со многими жертвами сексуального насилия, поэтому твоя реакция на Германию нормальная, — сказал терапевт, когда поляк парился над своим поведением с немцем.       — Хватит это говорить, — резко прервал того Польска. — Я — не частый случай, лучше не сравнивать меня со всякими шлюхами на шпильках, которые ходят ночью куда не попадя и сами провоцируют это. Я не тупорылая пизда.       На этих словах Швейцария был готов позвонить Илону Маску и отправиться в экспедицию на Марс, раз уж на этой планете существует поляк «со своим мнением». Терапевту понадобилось несколько протяжных секунд на то, чтобы прийти в себя и придать своему лицу правильный вид, а не сидеть перед экраном, словно он услышал самую тупую вещь за все года своей жизни. Всё же Швейцария продолжает сохранять приличие и придерживаться своих обязанностей, как психотерапевта: несмотря на взгляды и убеждения жертвы, каждый заслуживает на помощь и поддержку своих чувств. Конечно, что швейцарец не согласится с таким гениальным ходом мыслей, поэтому направит своего пациента на правильный путь.       — Я понимаю Ваше положение как никто другой, Ваш случай действительно уникален и Вы не виновны в случившемся… как и все жертвы насилия, — начал аккуратно тот. — Насилие совершает только насильник, ибо это он решился на подобное, и только он несёт за это ответственность с последствиями. Отношения общества к жертве чего-либо можно оправдать также когнитивным искажением, ибо многое строится на собственных убеждениях, стереотипах и предвзятости, то есть создают так называемую «субъективную реальность». Это часто приводит к тому, что они искажают реальность и факты, и полагаются на иррациональное мышление. В случае любого проявления насилия в чью-то сторону, общество или одиночные лица считают, что жертва должна была сама осознавать всю опасность, поэтому вину перекладывают с насильника на жертву. Причиной таких убеждений и предвзятостей может быть вера в справедливый мир, где установлены конкретные правила, и если их соблюдать, то с тобой точно ничего не случится. Здесь играет немаловажную роль и гендерные стереотипы.       Слишком много заумных слов для Польши, у которого слово «гендер» ассоциируется с ЛГБТ. Если задуматься, то можно понять одну простую вещь: в любом проявлении насилия виновато только лицо, что совершило преступление, вне зависимости от пола или поведения потерпевшего. В своём случае Польша полностью поддерживает этот тезис, но, когда это касается женщин, он резко меняет мнение из-за стереотипов. Он считает, что короткие юбки и вызывающий макияж могут стать причиной для изнасилования, ибо «провоцируют» бедных мужчин. Если она гуляла ночью, то она тоже виновата, и даже больше, чем сам насильник, ибо она «играет ему на руку». Домогательства на рабочем месте он кидает в ту же копилку: если начальник к ней пристаёт, то она сама виновата в том, что не даёт тому сконцентрироваться своей юбкой или помадой. А вот Польша, который задел честь Германии, не виноват, потому что… он не носит юбки.       — Я знаю, что Вы, как государство, продвигаете всякие либеральные ценности, но давайте при разговоре со мной Вы не будете этого делать, — сказал Польша.       — Понимаю, что важно уважать разнообразие мнений, — ответил Швейцария. — Моя задача — быть поддержкой для вас, не имея за цель как-то поменять Ваши взгляды на ведение политики и другого, что не входит в рамки нашей терапии. Стоит учесть, что Ваше восприятие реальности с такой же силой влияет на Ваше поведение и чувства, которые привели Вас к плохому состоянию. Можете ответить, на чём основывается Ваше мнение насчёт жертв насилия?       — Ох, ну… — задумался Польска. — Вы только сами посмотрите на их внешний вид — эскорт позавидует, вот некоторые и думают, что могут за бесплатно воспользоваться этим.       Швейцария упоминал, что имеет понимание того, что мнения у каждого человека могут быть разными, но логика Польши сейчас ему взрывала мозг.       — Жертвами насилия, в том числе сексуального, могут быть кем угодно, от детей до пожилых, женщины и мужчины. Почему в Вашем понимании женщины виноваты, а мужчины — нет?       — Мужчины не могут провоцировать мужчин, максимум драка, а Германия на меня полез, как ненормальный.       — Значит преступники, которые совершают действия против женщин — нормальные?       — Нет, но это более… ну…       Польша ещё тот мизогинист, но Швейцария не может это сказать прямо, ибо это будет неправильно по отношению к пациенту. Он не должен его в чём-то обвинять или устраивать спор на моральные темы.       — Рассмотрим это в рамках сексуального насилия. Конечно, каждый имеет своё мнение и в праве не менять его, но я хочу привести Вам факт и небольшой пример для понимания. Насильники совершают преступления по многим причинам, но их утверждение насчёт некой провокации являются ложью или оправданием, чтобы сместить вину на жертву и избавиться от обвинений. У таких людей может наблюдаться много психологических расстройств, которые остро проявляют себя во время таких «вспышек» гнева. К примеру, Германия, как известно, очень вспыльчивый человек, не лишённый нерешённых со мной проблем. Тем днём Вы вывели его на эмоции, и Вы также, если не ошибаюсь, сказали мне, что знали о его больных темах и о рисках навести на себя его гнев. Герман, следовательно, после Ваших высказываний не выдержал, но Вы ведь не виноваты в его очередной вспышке эмоций.       — Так я же мужчина!       — Не думал, что я приду к такому вопросу… Будь Вы женщиной, Вы бы начали винить себя в этом?       Поляк ненадолго задумался. Речь идёт о нём, и потому в теле женщины он продолжил бы ненавидеть Германию, однако, его мозг продолжает верить в упомянутый «справедливый мир».       — Я не допустил бы этого, ибо я был бы хрупкой женщиной, которой нельзя нарываться на гнев сильных мужчин.       — И это, по-вашему, исключало бы возможность изнасилования?       Наконец наступило долгожданное швейцарцем молчание, когда слова Польски заплелись на языке в целый канат. Ему было трудно говорить за себя, как женщину, и Швейцария догадывался, почему это происходит. Польша боится встать на место женщины, к которой относятся так, как и он к ней. Когда Германия надругался над ним, поляк почувствовал себя настолько же беззащитным, как и обычная женщина, которой никто не поверит, а наоборот, начнут обвинять её в провокации. Последнее больше всего ударило по его поведению рядом с Венгрией, чьё слово чуть ли не равно слову отца. Кому он признается, если все, в его понимании, будут обвинять Польску в случившемся. Ко всему прочему и Германия не понесёт за собой наказание, который в глазах многих стран остаётся строгим, но справедливым и умным сотрудником. Кто подумает, что он смог опуститься до такого уровня? Да это Польша всё придумал, чтобы обратить на себя внимание.       Польша боялся этого в свои первые дни и видит сейчас весь свой кошмар прямо перед глазами. Швейцария видит этот страх в его глазах, языке его тела и улавливает при разговоре. Несчастный консервативный поляк столкнулся с «женской» ситуацией и оказался в западне своих навеянных обществом убеждений, от которых тяжело отказаться.       — Нет, он сделал бы это намного раньше… — прозвучал приглушённый голос Польски.       — Может, проблема не в Вас, а в Германии, то бишь насильнике? — подвёл того к сути терапевт.       — Может… так и есть, но… я ведь не женщина, нельзя сравнивать…       — Вы боитесь быть похожим на женщин, опасаясь оказаться в их ситуации и испытывать общественное давление из-за предрассудков своей семьи и близких. Вам такое неоднократно мог говорить Ваш отец или Венгрия, которые тоже в детстве были воспитаны с консервативными суждениями. Для Вас мужчины могут быть исключением, но женщины всегда одинаковы. Я прекрасно понимаю, ибо в свои молодые годы был того же мнения… пока не получил определённый опыт работы с женщинами. Важно прийти к тому, что мужчин и женщин различают разве что половые органы и всё, что от них зависит. На остальное влияет общество, воспитание и прочее, что создаёт из себя комплексную науку, как социология. И она, естественно, связана с психологией.       Тут нельзя не согласиться со Швейцарией, который хорошо сдерживается перед тем, как бы не добавить ещё множество подробностей и нюансов. Польша словил намёк (которого и не было) на то, что его огромная проблема с головой заключается не только в Германии, но и долю в ней имеет его отец и окружение. Не меняя эту среду общения ещё со своего рождения (не считая 1939-1949 гг.), очень мала эффективность самой терапии, которая стала полноценной частью жизни Швейцарии. Чтобы двинуть поляка с места, не обязательно использовать радикальные методы, как полный разрыв отношений с близкими людьми. Нужно расширить круг общения, чтобы Польска хотя бы приобрёл сомнения в устоявшихся взглядах. Форма работы Евросоюза может отлично помочь ему в этом.       Новый мир для поляка открыл Австрия, который ещё сохраняет статус друга (ни выше, ни ниже). Его, как говорит Польша, «либеральные» взгляды были известны ещё до начала общения, но при этом они нашли общий язык. Столкновение разных мнений позволяет славянину расширить свой кругозор, который выходит за строгие рамки мировоззрения своих близких.       Всё же Австрии тоже пришлось однажды услышать экспертное мнение Польши по поводу виновности жертв.       — Что? — сухо вышло из уст австрийца, который сидел в кресле поляка.       — Не понимаю, почему Швейцария решил это привести в пример, — закатил глаза Польска, надеясь на поддержку своих суждений. — Это же совсем разные случаи! Я ведь не носил юбку и не сверкал своим декольте в ночную пору. Те внимания добиваются, а от Германа мне ничего не было нужно, кроме уважения в свою сторону.       — Что? — повторил тот, застыв с кофе в руках, словно его тело остановилось где-то в пространственно-временном континууме.       — Не дразнись с меня.       — Поль, ты… — не мог подобрать слова Австри. — совсем идиот?       — Подбирай выражения.       — Я с тебя в шоке, — повертел головой австриец и отставил кофе на стол. — Ты так говоришь, потому что тебе самому такое в лицо не говорили. К тому же ты сам боишься, что в инциденте тебя обвинит Венгрия или кто-то другой, но при этом ты, не задумываясь, обвиняешь абсолютно всех женщин в том, что с ними произошло. Я не понимаю твоё мышление!       — Женщины сами…       — В преступлении виноват только преступник! — перебил Австрия. — В твоей ситуации всё зависело от Германии, и он мог сдержаться или поступить иначе. Так же и с другими: они могли решить свои проблемы иначе, а не нападать на беззащитных женщин и оправдывать своё поведение юбкой или внешностью. Люди не животные! Нельзя спровоцировать!       — Хватит, я тебя понял.       — Нет, Поля, ты не понимаешь! — разъярился австриец. — Насильники совершают преступления только из-за проблем с психикой и рядом других причин. Ими может владеть чувство собственного превосходства над другими, поэтому жертвами становятся не только молодые женщины, но и дети! Ты бы только попробовал пойти на выставку одежды жертв изнасилования в Нью-Йорке. Там были детские платья! Подростковая мода на широкие штаны и закрытую одежду! Детский купальник! Школьная форма!       — Не горячись, я просто высказал своё мнение.       — Твоё мнение ошибочное, и вспомни, что ты государство, и частью твоих граждан являются женщины, которых тоже подвергают насилию! Как они будут себя чувствовать, когда узнают, что собственный государь обвиняет их? Да что уж там, ты это не поймёшь, пока сам не почувствуешь.       — Ты мне угрожаешь? — разозлился уже и поляк.       — А ты думал, что Венгрия бросил попытки узнать, что с тобой произошло? Какова будет его реакция, если он всё узнает? Когда он обвинит тебя из-за своих же установок, я думаю, что до тебя наконец всё дойдут сказанные мною и терапевтом слова.       — Не будет такого.       У Польски нет аргументом, а Австрия не имеет желания «выиграть спор», поэтому оба замолчали. Произошла не просто встреча, а целая драка двух разных мнений, где ни один не собирается прислушиваться к другому. Это не намёк на то, что Австрия в чём-то ошибается, но не стоило бы обелять сейчас австрийца на фоне поляка. Такая острая, даже агрессивная реакция напугала Польшу, напротив которого австриец прям дымился. Весьма логично, что десятки лет он придерживался одного мнения и никто его не оспаривал, а тут его чуть ли не хотят приравнять к Дьяволу.       — Давай о другом, — сказал Польша, нервно ёрзая на своей кровати. — Как тебе своя первая Ауди?       — Наверное, наслышан.       Рождество для Австрии выдалось очень-таки удивительным, ибо от всей своей семьи он получил свой первый автомобиль — Audi A6 пятого поколения (C8). У него никогда не было своего автомобиля, пользовался либо личным водителем, либо прокачивал свои навыки на автомобилях Германии. К сожалению, у австрийца была дурная репутация среди водителей. На его счету было целых три небольших ДТП, две из которых были при попытке припарковаться. Из-за Австри ведь немец поменял резвый BMW на спокойный Mercedes, но и он не обошёлся без вмятины. И, так как происшествий не происходило более двух лет (а старые все помнят), Австрии подарили собственный автомобиль. Тот был настолько рад такому подарку, что на нём он проездил до самой границы с Бельгией и приехал на ней в Брюссель. Герман, который был его спутником, ни дня не просидел без тревоги за своим местом, пока австриец хотел «дать газу».       Может, если перестать вести себя «нормально», как утверждает Швейцария, то и Польше что-то перепадёт из немецких автомобилей.       — Пока что цела и невредима, — сказал Австрия. — Чуть более месяца прокатался, и мне нравится. Ждём, когда у меня сломается двигатель или придётся менять свечи.       — За тебя в церкви я поставлю отдельную свечу, — посмеялся Польша. — Как хорошо быть одному дома, ты просто не представляешь. Сначала весь январь празднуют дни рождения деда и отца Германа, а сейчас у него куча февральских конференций. Ух, надеюсь, что он двадцать третьего будет у себя в Берлине на полицейской конференции. Молюсь, чтобы его там самого арестовали.       — У него появилось много работы, а ты смог вернуться обратно в свою рутину.       — Не напоминай об атмосфере, в которой я уже почти как год живу.       — Атмосфера того, как в комнате Германа профессиональный в своём деле Тайвань, позабыв об этике, говорит, что его нужно в стационар отправить? — посмеялся Австрия.       — Поддержка на вес золота.       Тайвань довольно-таки строгий врач, который иногда может выдать из себя грубость. Терапия в его исполнении для многих его коллег может показаться безумной, и такого психиатра давно уволили бы. Он не похож на «добродушного» Швейцарию, который опирается главным образом на поддержку пациента. Тайванец слишком прямолинеен, часто ставя своего пациента перед фактами, а пути решения находит сам Германия. Можно сказать, что его психиатр наблюдает, даёт оценку и проводит терапию, комбинируя диалектическую поведенческую с фармакотерапией.       С новым психиатром у Германии обсуждаются и изучаются совсем другие темы. Грубо говоря, у Швейцарии немец акцентировал внимание на влияние общества на его поведение, а у Тайваня всё связано с семьёй. Также одной из причин психической неуравновешенности Германа для китайца является курс лечения Швейцарии, которые, по его мнению, и привели всё к той февральской пятнице. Мягкость и благосклонность дальнего родственника делают Германию раскрепощёнными, создавая ему иллюзию, что он нормальный. Тайвань же так не считает, и поэтому он применяет строгость, ибо только таким языком Германа научили общаться и слушать.       Особое внимание уделяется садистским наклонностям, которые наблюдаются при его взаимодействии с Польшей. Швейцария смог научить его контролировать эмоции (хотя, стоит признать, в этом помогли последствия инцидента), поэтому тайванец сосредоточил внимание на садизме, который скорее садомазохизм. Слова Польши причиняют ему боль и вызывают подавленный препаратами гнев, но при этом он даже не хочет задуматься, нужны ли ему такие отношения. Месяцы Тайвань ломает себе голову, как привести Германа к мыслям о том, чтобы тот оставил поляка в покое, но у того крыша поехала и устроила ДТП. Если у Японской Империи, бывшем пациенте, была ненависть к Корее, то у Германии, наоборот, сильная привязанность. И даже после терапии, когда заставляла немца задуматься о токсичных отношениях с Польшей, тот снова возвращался к тому, что хочет быть с ним. Ко всему прочему для психиатра Польска запомнился, как провокатор. Он не отрицает, что в инциденте виноват только Германия, но за последний год совместного проживания Польша открыто поливает того дерьмом, прекрасно зная, что он может получить в ответ. Немец надеялся, что через несколько месяцев Польска сможет остыть и принять тот факт, что тот желает измениться и для этого потребуется немного благосклонности от него. Для китайца Герман слишком наивный, надеясь, что жертва изнасилования захочет сделать что-либо хорошее для своего же насильника.       Тайвань сейчас может быть уверенным только в том, что ещё пару месяцев работы с головой Германа и он вернётся к курению.

***

      Февраль месяц нового 2019 года напоминал прошлогодний, который всегда казался одним долгим днём двадцать третьего числа. Польша не знал, как он сможет пережить субботу, но уж точно не в компании Германии, который занят внутренними делами государства. Он постарается вести себя, как будто ничего не происходит в середине его израненной души. И Германии не полегчает, ибо на долгие годы этот месяц будет ассоциироваться с роковой ошибкой. Он испортил жизнь и себе, и тому, кому симпатизировал, а сейчас уже по уши влюблён. Хоть Тайвань говорит, что не может быть такого, Герман внутренне отрицает это и настаивает на своём. Они оба слишком сложные личности.       Венгрия продолжает находиться в неведении, но версия о рукоприкладстве немца очень неправдоподобна. Многим попросту не интересно, что могло на деле произойти между немцем и поляком, поэтому все молча поверили на слово. Венгр же совсем иной случай — он не желает терпеть несправедливость, ибо немцам опять всё сходит с рук. Сначала это был его папа, Австро-Венгрия, который простил своему мужу тяжело нанесённое оскорбление, а сейчас его лучший друг, хочет умолчать о непотребстве Германии. И это дико бесит.       Дошло даже до того, что во время небольшой посиделки у Чехии и Словакии дома Венгрия чуть ли не споил Австрию, чтобы тот смог «случайно» рассказать правду. Для Венгрии спаивать кого-либо — дикость, но в тот момент алкоголь, кажется, добрался до мозга и взял разум в своё подчинение. Но что ответил Австрия?       — У меня есть один секрет… — начал тогда австриец, делая долгие паузы. — Там, тип… Чёрт… Не могу сказать, это секрет…       Замок, который сковывает рот Австри, никогда не заржавеет. И Венгрия под действием алкоголя благополучно забыл об этом, ибо его мозг посчитал, что это ненужная информация.       После разговора с Австрией, Польша оставался при своём мнении, включая его надежды на то, что Венгрия не узнает правду и уже давно позабыл о той пятнице. К сожалению, эти надежды разрушились, как старая фарфоровая ваза его деда в 1936 году. Когда венгр снова зависал у него дома, они были как-то на балконе, чтобы подышать свежим воздухом после дождя. Тепло пришло слишком рано, и оно портит всю зимнюю атмосферу. Венгрии нужно было отойти по своим маленьким делам в уборную, а Польске именно в его отсутствие захотелось почитать новости, к которым не обращался ещё с прошлой недели. Всем известно, когда ты случайно закрываешь вкладку, пролистав очень много страниц, и поэтому поляк глянул в историю поиска. Каково было его удивление, когда он увидел до этого сомнительный вопрос: «как поддержать своего друга, если он не хочет говорить правду?». Это… было трогательным, и где-то внутри душа Польши рыдала, как истеричка и разрывала сама себя в клочья. Во внешнем мире тот старался принять спокойствие на лицо по прибытию своего реально лучшего друга. Скрывать что-то от близких это неправильно, и многих может ранить подобное отношение, но венгр во всех аспектах не такой, как все. Сквозь призму стальной маскулинности Венгрия сохраняет в себе частицы добродушия, которая формирует у них двоих полное взаимопонимание. Тот не будет опускаться низко, чтобы силой или грубыми словами заставить поляка признаться, а будет добавиться ответа самостоятельно. Да и забота с его стороны выглядел настолько милой, что Польша готов скакать и прыгать от умиления.       Не стоит также забывать и про некоторых стран, которым известна тщательно скрываемая тяга Германии к несчастному Польше — это Франция и Италия. В данный момент поляку не нравится ни болтливый француз, ни лучший итальянский друг Германа.       Италия всегда заботился только о своём близком окружении, в который входят его друзья. Он тот ещё семьянин, и это влияет также на его отношения со всеми другими государствами. Пусть даже Германия оказался в чём-то не прав, Италия встанет на его сторону и постарается объяснить его поведение (к примеру, случай с вилкой и Бельгией или же драка с Венгрией). Если немцу потребуется помощь — итальянец её даст, хоть это может привести к неприятным последствиям для других (задержка венгра на посту или поставить Польшу в одну команду с Германией). Когда же до его ушей лично со слов поляка дошла информация, что его друг детства влюблён в своего главного ненавистника, то сердце прям заискрилось. Он не сможет понять их положение, ибо у него в отношениях не наблюдаются злейших врагов, даже Греция всего лишь «не совсем приятный» знакомый. Ему сложно говорить о тысячелетних врагах, но, если Германия «современное» государство, то Польша всё ещё не желает налаживать отношения с человеком, который является членом германской семьи. Италия реально не может видеть проблем в их отношениях, ведь «что им мешает?».       Франция совершенно другой случай. Его муж — бывший заклятый враг его государства и семьи, поэтому очевидно, что он не будет видеть проблемы в союзе Германии и Польши. «В XXI веке для них созданы идеальные условия, чтобы примириться и начать для своих государств новую эпоху», — недавно говорил Франц итальянцу. Слишком замудрёно, как для интеллектов немца и поляка. В то же время он не намерен как-то способствовать тому, чтобы Германия и Польша стали близкими. Франция считает, ссылаясь на опыт истории, что государства к этому способны самостоятельно прийти, и чужая помощь может только ухудшить нынешние отношения. Благодаря своим же убеждениям француз всем умалчивает о влюблённости немца и не собирается давить на кого-то из них.       А вот Британия… Ему стало всё равно с тех пор, как он после дня рождения Польши уехал обратно в своё государство. К сожалению, он вернулся в этом же феврале, но уже вместе с Францией, который проводил с ним эти праздники. Трудно представить фотографии, где рядом могут сидеть Французское Королевство и Англия, а оно уже выложено во все возможные соц. сети.       Ко всему вышеперечисленному следует добавить, что сам год начался не с приятных новостей: Румыния перенял на себя главенство Советом ЕС до июля. Кажется, что Венгрии скоро не поздоровится.

***

      Очередной… сколько раз начинался подобный день за прошедший год? Почему хочется каждый будний день назвать «очередным» даже в новом году? В обыденности европейских государств практически ничего не меняется, по крайней мере, Польша начинает понимать одну известную цитату: «Безумие — это повторение одного и того же действия в надежде на изменения, которых, как правило, не происходит». Вот и у поляка сложилась такая ситуация, что он не чувствует изменений во время государственной работы, которая, по идее, должна с каждым днём удивлять его. У него столько всего дел и обсуждений на этих днях, но они, как и в прошлые недели и месяцы, кажутся подобными друг другу. Старшие коллеги говорили, что когда-то в жизни может наступить такой момент, когда ты будто бы потерялся во времени и находишься где-то в бескрайнем космосе, пока на Земле кипит жизнь. Всё повторяется с каждым днём и Польска не может остановить бесконечно продолжающуюся полосу. Всегда интересно было, почему его настигает ощущение, что он слишком рано стал взрослым.       Философию в загруженной голове Польши прервал рабочий телефонный звонок. Вспомнив о бюрократии, вовремя пришло напоминание про покупку всяких принадлежностей для штаба. О таком сложно забыть, ибо текст для бумаг написал поляк, а Германии было необходимо связаться с поставщиком и решить практичную часть заказа (доставка и т.п.). Но куда Польша положил эти бумаги — ни одной душе неведомо, ибо заседание парламента напрочь выкинуло договор из головы.       — Стоп, — произнёс вслух поляк. — это ведь уже было…       Не придав значение резкому приходу дежавю, Польша поднял трубку.       — Польша, зайди в мой кабинет, — донёсся холодный голос Германии, от которого у названного… не было никакой реакции.       — Да, это дежавю, — сказал поляк уже после того, как положил телефон.       Хоть его лицо полно абсолютного безразличия к приказу немца, внутри него находится спичечный огонёк беспокойства. Он всегда зажигается, когда необходимо зайти к начальнику в кабинет. В их квартире он не горит, ибо страх за свою безопасность давно прошёл. В штабе, особенно в самом кабинете Германии, в голову закрадываются воспоминания о той пятнице, о возможности немца без проблем повторить всё снова. Это коварное ощущение, когда ты осознаешь полную беспомощность перед человеком, которому не можешь дать в ответ сдачи.       Перед ним те же высокие двери, и от финских они отличаются только тёмным цветом дерева. Польша теперь не способен сквозь маленькое окошко посреди двери увидеть своего начальника и предугадать его настроение. Пришлось действовать вслепую, когда поляк постучал по твёрдой поверхности и получил разрешение войти. Ранее хладнокровный голос Германа предвещал только его злобу или недовольство, что перерастало в первое, а сейчас всё происходит с шансом пятьдесят на пятьдесят.       Глаза поляка ожидали ослепительный свет яркого кабинета, но из светлого здесь только кудрявые волосы вошедшего. Ощущать атмосферу кабинета, пропитанного ароматом дорогого и пахнущего алкоголя или итальянского парфюма, Польше приходится уже второй год.       «— О, кстати, мне ещё остался один год пробыть его рабом и я смогу стать независимым работником», — пронеслось в голове Польски, который, подняв от приятного удивления брови, стеклянными глазами глядел на Германа в ожидании нужной команды.       — Поль, присядь.       На этот раз немец обратился не так официально, а с едкой на уши поляка нежностью, сохраняя строгость в голосе. Не верится, что тот не контролирует свою речь, чтобы повторять слова точь в точь. Чутьё Польши не подводит, ибо Германия делает это специально. Для него это в коем-то роде ностальгия за тем временем, когда поляк слегка боялся его, а не всей душой ненавидел. Тогда немец мог с лёгкостью войти к Польске в доверие, устроив несколько небольших сцен со своей актёрской игрой. На сегодняшний день вместо театра у них реалити-шоу.        У Польши появилась более широкая свобода действий, ибо он больше не приходит в ужас от одного вида начальника. Он без лишних волнующих раздумий пошёл вперёд к креслу, стоящему рядом со столом Германа. Почему-то Германии это не понравилось, ибо шло не по сценарию того дня. Если поляк почувствует себя «чересчур свободным», то сможет легко уйти отсюда, поэтому немец считает нужным «поставить его на место». Кашлянув в кулак, он, смотря в любимые зелёные глаза, отрицательно повертел головой, а после взгляд его голубых глаз кинулся на стоящий вдалеке диван. У начальника наблюдается особая любовь к такой мебели (он на ней может вздремнуть), потому вполне предсказуемо, что он хочет видеть перед собой целых два объекта любви. То есть, Польша и диван — это его любимые вещи, а поляк человек ведь. Не шутите так.       Намёк был сразу понят, пускай Польша не хотел исполнять эту просьбу. Было интересно, что такого хочет сказать или спросить у него Герман. Плюхнувшись на диван, словно дома, славянин ожидал пятиминутной гнетущей тишины и медленный подход немца ближе. Польска предугадал следующие действия немца с невообразимой точностью. Германия даже не может сосредоточиться на своей работе так, как сейчас изучает Польшу. Из светлого молодого парня он… даже похорошел в давно выросшего мужчину, который обрёл свойственную своим годам и опыту суровость, но, скорее всего, поляк сейчас просто злится. Так и хочется сделать его своим ровесником, повысив его года с двадцати пяти до двадцати семи. Польша возмужает… и немцу он кажется ещё более привлекательнее. Германия любит не нежных парней, не способных дать отпор и начинающих плакать при чужом повышенном тоне. Такие ему, конечно, нравятся, но сердце начало полыхать тогда, когда поляк показал свой характер и местами открытое тело в ванной комнате.       Германию тянуло к нему. Не потерявшее упругие мускулы, тело немца не спеша поднялось со своего места. Акцентирование внимание именно на мужской мускулатуре двух государств неспроста, ибо у Германии на это особый, как говорят на современном сленге, кинк.       — Сейчас ты спросишь про документы, — сказал Польша, когда немец остановился возле дивана.       — А ты в ответ скажешь, что потерял их, — добавил Германия и сел рядом с поляком, который сразу же отсел от него на другой край.       Уставшие взгляды двух психопатов встретились. Со стороны кажется, что они оба — садомазохисты, ибо только их пристрастие к получению боли и унижения друг от друга продолжает держать их вместе. Они больше не видят друг в друге тех, за кем наблюдали ровно год назад.       Германия больше не литературный рисунок типичного до жути строгого начальника, который готов убить человека за невыполнение дедлайна или задержки на работу. В глазах он начинает выглядеть живым человеком, а не картонным шаблоном очередной драмы «Мега богатый миллиардер-начальник влюбился в серую мышку-секретаршу». Германия — не просто государство, чьи действия напоминают агрессивного робота, а человек. Немец может думать не только о работе и обязанностях, ведь в его жизни есть дорогая ему семья, близкие друзья, прелести роскошной жизни и даже любовь. Только перед своими близкими он может показать себя настоящего: Германия может быть таким же неуверенным и неряшливым в общении, умеет выражать радость, грусть, доброту, симпатию, любовь и многие другие эмоции, а не одну лишь злобу или раздражение. Он не может считать себя во всё правым, осознавая свои ошибки. После этого он не мирился со своим неконтролируемым характером, а пытался найти путь исправления, ибо он этого хочет. Это не обязательство перед Польшей, Австрией или Тайванем, а само желание почувствовать покой. Германия такой же человек как и все, но со своими особенностями, минусами и плюсами.       Польша больше не является маленьким мальчиком, который боялся каждого шороха со стороны кабинета своего нового начальника. Его преследовал страх быть униженным кем-то выше, будто в штабе присутствует некая скрытая иерархия, где поляк из-за возраста на самом последнем месте. Он всюду искал одобрение и благосклонность, к чему его приучил Британия. Он не хотел быть изгоем, над которым кто-то подшучивает в столовой… как и он сам. Если Германия казался для некоторых ужасом, то Польша — вечно пугающимся ребёнком. Таким немец первоначально и видел его.       Но Польска начал морально взрослеть. Став равным своим друзьям, он пытался повысить свой статус среди других государств, что получалось не очень-то и хорошо из-за того, кем был воспитан поляк и какое общество его окружало. Начал проявляться его характер, который зацепил Германа, и это заставило немца поглядывать за ним. Польша был весёлой, энергичной личностью, которую даже не стеснял почётный возраст своих же друзей. Германия ощущал подобную дружескую атмосферу ещё в далёких тридцатых годах, когда был в Гитлерюгенде. Как и поляк, немец слишком рано вырос, и хотелось вернуть те ощущения и чувства, испытуемые в кругу приятелей. Появились первые признаки симпатии к Польше.       Когда они впервые заговорили в неформальной обстановке, когда перед друг другом были не государства, а два разных человека, их отношения зародились. Польска за короткое время смог немного раскрыться перед Германом, из-за своей доброты сердечной позволяя ему многое. Внимание со стороны немца пугало и вводило в ступор, но за этим было интересно наблюдать.       Венгрия подпортил их отношения, и Польша, почувствовав себя ненадолго равным перед Германией, решил очертить границы дозволенного. К сожалению, он перешёл их, когда решил надавить на самое уязвимое место Германа. Поляк хоть и заставлял наполняться телу немца огоньками любви, но семья — его сокровенное. Польска воспользовался слабостью Германии, а тот, в свою очередь, — его слабостью.       После этого жизнь их изменилась, но больше всего потрепал от изменений Польша. Сначала он разбился вдребезги, как стекло, и Герману впервые стало стыдно за самого себя. Далее произошло то, чего немец никак не ожидал от Польски: он начал защищаться и, поборов в себе стереотипы о том, что должен и не должен мужчина, обратился за помощью к психотерапевту. Вместо того, чтобы в ужасе убегать от Германии и постоянно отдаваться печали, он вёл себя достаточно спокойно перед немцем, хоть и не скрывал своей боли и ненависти к нему. Польша возмужал, потеряв на долгие времена свой детский добрый взгляд в чью-либо сторону.       Герман смотрит на повзрослевшего Польску, чей вид сильнее укрепляет уверенность немца в том, что его сердце не ошиблось. Мягкие молодые черты в лице исчезли, на замену которым пришла присущая мужчинам грубость. Пускай они появляться только в присутствии Германа — тот не против видеть такую красоту. В Евросоюзе работает ещё один солидный мужчина, который может выбить из чужих глаз весь свой мужественный образ неудачной шуткой или тем, что его мнение подавит большинство.       — Ты так изменился… — промолвил Германия своим хриплым задумчивым голосом и поставил руку на спинку дивана. — Заметно похорошел.       — Чего не скажешь о тебе – совсем не изменился, — едко сказал Польша, скрестив руки. — Хватит разглядывать меня, как мясо.       — Не могу отвернуть взгляд от того, кого я отчасти породил, — вздохнул немец. — Больше не покладистый мальчик.       — Почему-то это тебя не останавливает даже сейчас.       — Ты мне таким ещё больше нравишься.       От подобных выражений горло Польски настигает ощущение рвоты. Кто мог подумать, что, если он станет сильнее и выносливее, то это лишь сильнее начнёт возбуждать Германию?       — Я даже спрашивать детали не буду, — буркнул поляк.       — Да, не стоит, — сдержал ухмылку немец. — Учитывая, что мои чувства никуда не денутся, то что нам предстоит делать дальше?       — Отдалиться, — резко ответил Польша. — Ещё один год и я стану свободным от тебя, после чего всё исчезнет само по себе.       — Хах, даже мне не присуща такая уверенность, как у тебя. Так и не понял, насколько сильна моя власть, что мы до сих пор делим между собой одну квартиру?       — Если будешь продолжать так выражаться, то я хоть в аренду что-то возьму и буду жить в бедном районе, но без твоего присутствия.       — Оу, как страшно от твоих манипуляций.       — Может, ты скажешь наконец настоящую причину того, почему ты меня сюда позвал?       Польша умеет испортить момент, отчего Германия томно вздыхает. Ему хочется провести с ним как можно больше времени вместе, но Польска обламывает его попытки что дома, что на работе.       — Я нуждаюсь в твоём внимании, потому я сейчас наслаждаюсь твоей токсичной компанией, — самодовольно ответил немец.       — Ещё скажи, что ты наслаждаешься компанией «настоящего мужчины», будто ты в мой праздник мне в лицо не говорил, что я не являюсь таковым, — заявил Польша, на что Германия еле как успел скрыть своё удивление на лице. — Думаешь, я был настолько пьян, что не запомнил твои слова? В твоих глазах я какой-то маленький беззащитный парнишка, который хочет напялить на себя маску альфа самца. Тебе-то лучше знать, кем я должен являться, а именно очень нежным и покладистым мужчиной, которому нужно посасывать чей-то член, а не отстаивать свою честь и достоинство. И спустя два месяца ты решаешь мне заявить, что я возмужал и стал чуть ли не Гераклом. Полное лицемерие.       — Хах… какой ты злопамятный, — сказал немец спустя паузу. — Это была издёвка, чтобы ты задумался о своём страхе перед женщинами. Выглядит смешно, когда ты за телевизором бормотал с Венгрией о наряде изнасилованной, а себя будто в зеркало не видел. С такой же уверенностью я могу сказать, что ты меня спровоцировал, у тебя была облегающая рубашка.       — Замолкни.       — Я знаю, что у тебя нет аргументов, поэтому не обязательно на это намекать. Мне самому стало интересно, что о тебе сказал Венгрия, если узнал бы правду.       Австрия и Германия сговорились, что решили поднять эту тему с Польшей? На это очень хорошо похоже, ибо они задали один и тот же вопрос… А может, это просто очевидно?       — Он из тебя всю дурь выбьет.       — Не отрицаю, но кем ты сам станешь в его глазах? Как ты их называл? Шлюхой? Дурой? Безмозглой?       Имелось желание вместо венгра избить немца, но ситуацию то ли спас, то ли ухудшил внезапный стук в кабинет Германии. Было секундное недоумение, пока не прозвучал голос:       — Germany, it's urgent.       Почему Британия обязательно приходит в такие моменты? Нет, я не буду снова ломать четвёртую стену, поэтому вопрос остаётся риторическим.       Благодаря манерам британца, Польша имел небольшую фору, чтобы усесться в кресло, а Германия под звук шагов поляка подойти к двери. Разница в чуть более тридцати сантиметров дала о себе знать, когда немцу пришлось поднять голову вверх. Интересно, как Франция все эти годы ещё не сломал шею.       — Рад Вас видеть, — сказал Герман, пропуская пришедшего внутрь.       — Надеюсь, что я не стал помехой для Вашего интересного диалога, — сказал Королевство, после слов которых остаётся только думать, слышал ли он всё или это было его предположением. — Четвёртого апреля в Вашингтоне, округ Колумбия, запланирована встреча представителей государств-членов НАТО в лице Самодержцев и министров иностранных дел. Программу вам вышлют по электронной почте, министры уже оповещены.       — В Вашингтоне? — спросил немец. — Изначально ведь она планировалась в Лондоне, не так ли?       — Я не горячая линия, — ответил Великобритания, что покинул кабинет.       Ничего удивительного сейчас не произошло: просто Британия передал важную информацию, чтобы оба успели подготовиться. Но почему Германию смутило то, что им придётся лететь в Вашингтон? Разве он боится с кем-то встретиться?