Игра началась

Я помню частности. Мозолистые пальцы. Запах глины, путающийся в почти золотистых волосах. Колючую бороду, смешно щекотавшую мои щёки. И глаза. Папины глаза. Охряные, медовые - не знаю. Я таких глаз, как у папы, не знаю ни у кого. Помню детали - не помню общей картинки. Помню широкую улыбку и не помню лица. Помню «Иди ко мне, принцесса», но голос ломается о купол над головой. Мне было три. Я была папиной дочей, золотой птичкой и сокровищем. Мне было три, мать вашу, мне было только три года, когда он ушёл. Бегала во дворе, пока Джемре помогала маме подметать дом, ловила кошку и целовала в мягкий воротник за ушком, когда папа ушёл. Папа ушёл, Джерен. Папы нет. Сестра сдавливала мои плечи. Нет папы, а я осатанело дергала плачущую маму за рукав платья и спрашивала, когда он вернётся. Он не вернулся ни вечером, ни через день, и бабушка выдирала волосы на собственной голове дрожащими пальцами и скулила, как раненый зверь. Бабушка поседела за одну гребанную ночь. Люди могут седеть за одну ночь, или это сказки? Мама обнимала Джемре, ну, конечно Джемре, и они плакали вместе. Дживан не плакал. «Иди в дом, птичка» - Сказал, и что-то в его тогда ещё детском лице сломалось. Сестра стирала слёзы с лица мамы и впервые назвала меня эгоисткой. Папа ушёл? Почему ушёл? Он меня больше не любит? Папа больше не любит свою золотую птичку? Однажды бабушка пришла, сжимая в ладони горстку сырой земли и швырнула маме в лицо. «Ты виновата». «Шлюха». «Мой сын гниет в земле из-за тебя». Шлюха. Шлюха. Шлюха. Дживан затыкал мои уши ладонями, не давал уйти и броситься к маминым ногам. Хлесткая пощёчина. Мама сдирала слёзы с лица короткими ногтями, оставляя уродливые красные следы с яркими точками из крови и грязи. Я помню одни только частности и больше ничего. Сырая земля в морщинистой руке бабушки. Эгоистка. Мамины ослепшие глаза. Я не золотая птичка, не сокровище и больше не принцесса. Если ты смотришь, папа, то лучше не смотри. Твоя золотая птичка перепачкалась в дерьме по самую макушку. Я помню частности. Пальцы тонут в чёрной земле родной деревни. Я ничерта, блять, не помню папа, только твои глаза и дом, ставший самым уродливым местом на земле.