Игра началась

Дженк Карачай - успевший накосячить абсолютно везде долбаеб. Дергаюсь в конвульсиях уже не знаю сколько, но правда что-то нихуя не выбивается из кипящего мозга, а я продолжаю лупить себя ладонями по лбу и вискам и надеюсь, что увиденное - ложь. Но бумаги не лгут, записям двух разных диктофонов похуй на мое «не хочу», а мамочка - блять, как ты могла - призналась во всем лично. Какое благородство. Прям Мария Стюарт, склонившая голову над плахой с абсолютно каменным лицом. Зачем ты вообще открыла свой рот, позволяя Дамле сожрать это дерьмо не прожевывая? Не могла сыграть еще одну роль? Ведь ты прекрасная актриса, мама, мы убедились в этом на личном опыте. И лицо Джерен-вершительницы-правосудия-Карачай, на котором просто дикий экстаз, все никак не выходит из головы. Возомнившая о себе невесть что мелкая тварь вывалила на наши с сестрой головы тонну помоев и в конце усадила на торт вишенку, любезно передав гребанный планшет мне в руки, где мы увидели достаточно. Младшей сестре хватило, и она швырнула матери в лицо тонкую цепочку «Ш&Д», подаренную на совершеннолетие. Я выловил Дамлу слетающей с лестницы в каком-то дичайшем прикиде дешевой шлюхи, но сказать ничего не смог, потому что зареванные глаза маленькой беды ответили мне лучше всяких слов. Ничего не сказал, только схватил за локоть и промямлил: «Папе ни слова». Она кивнула и вылетела из особняка ураганом, впрыгнула в салон авто на полном ходу и уехала. Появится к утру пьяная в дрова и на руках своего верного лакея Дживана Йылмаза. Недим вышел из этой войны с высоко поднятой головой, схватил свою фурию за руку и ушёл, не объясняя ничего. Тоже мне, герой. С приобретённым недавно братом поговорю позже, а сейчас я хочу сдохнуть, но вошедшая в нашу комнату жена не позволит. Давай, медсестра, реанимируй. Ты же лучше всего умеешь доставать людей с того света. Искусственное дыхание рот в рот и сто нажатий на каждую минуту. Но в этот раз пациент сдохнет у тебя на руках, и вскрытие укажет на недостаточно качественную технику проведения реанимационных работ. - Мне очень жаль, Дженк. - Стискивает мою ладонь и заглядывает в глаза. - Конечно, тебе жаль, Джемре. - Не лги, Джемре. Тебе не жаль. Ход конем был твой. - Конечно, тебе жаль. Любимая жена стояла там, за спиной своей младшей сестры с поганым языком и смотрела, как я затыкаю уши. Я хотел заставить белобрысую ведьму молчать, вырвать ей язык и затолкать его ей в задницу, но Джемре вышла вперёд, закрывая сестру грудью. Разве не так поступают старшие? Конечно, так. Именно так, но почему мне больно настолько, что хочу вскрыть себе грудную клетку и выдрать изнутри все, что мешает смотреть на вещи объективно. Джемре была права, защищая змею в женском обличии, потому что я бы поступил точно так же. Потому что мне самому хватило одной слезинки Дамлы, чтобы сожрать маму вместе с костями. - Дженк... - Мягкие пальцы касаются моего лица, и я слышу тягучий, как жвачка, запах какао. Глаз не поднимаю, потому что мне, блять, больно и стыдно. Стыдно, что вылез из такой матери. Больно, потому что продолжаю ее любить. - Посмотри на меня. Посмотри на меня. Поговори со мной. Не молчи. Дженк. Дженк. Дженк. Куда блевать? Я устал обнаруживать себя по уши в болоте, в которое даже войти сам не смог. Драгоценная мамочка все сделала за меня, а я оказался непролазным дебилом и позволил лапше на моих ушах висеть ярким новогодним дождиком. Я проебался, да так знатно - хоть в окно выходи. - Почему ты все ещё здесь, Джемре? - Отрываю голову от ладоней. - Почему не идёшь к нему? Он - жертва, а я чудовище. - Ты не чудовище. Ну, конечно, милая, конечно. Как будто вышедшая на свет правда меняет хоть что-то. Я был молчаливым соучастником маминых преступлений. Ненавидел родного брата и себя. И молчал, как сраный Герасим. Меня можно хоть сейчас отправлять на распятие. - Хорошо, а что это меняет, Джемре? - Злость хватает за горло и скребется острыми когтями, и я спрыгиваю с постели. - Что это меняет? Собственный голос оглушает. Белль молчит. Сжимает подол юбки худыми пальцами, и на безымянном переливается холодом серебра кольцо. Сорви его с пальца и выбрось, Джемре! Ты идиотка, Джемре? - Все закончилось, женушка. - Мне больно, смешно и снова больно. И я ловлю приступ истерики. - Теперь все закончилось! Ты спасла Недима от моей мамы, ты спасла его от своей сестры. Или не спасла? - Бью вслепую. - Ты спасла меня, героиня. Все. Проваливай. - Дженк. - В голосе вся скорбь еврейского народа. Давай, добивай меня. Извинись, что не можешь полюбить. Скажи, что ничего не чувствуешь. Скажи, что мы друзья, чтобы я без страха приставил к виску дуло пистолета. - А знаешь, что самое смешное, душа моя? - Воздух в груди превращается в вязкое, липкое месево, и я не могу полноценно дышать. - Что я, как осел, влюбился в свою жену. В женщину, чьи глаза всегда прикованы к моему брату. Ты вышла замуж, чтобы спасти его, а я влюбился, как собака. Охуеть, Джемре, где я так облажался, чтобы влюбиться в тебя? Сперва слышу звон в ушах. Потом понимаю, что получил по морде. Пиздец. А потом - клянусь, это как замедленная съемка в боевиках - жена цепляется пальцами за ворот футболки и целует. Слетаю с орбит, и ладони сами - голову даю - прижимают хрупкую фигуру ко мне. - Тупой. - Губы Джемре отрываются от моих, и я согласен. Тупой. Снова чувствую на губах сладко-соленый вкус и закрываю глаза. Да я, блять, забываю как дышать. Потом тонкие пальцы оказываются под моей футболкой, а мои собственные путаются в темных волосах, и я готов жить вечно, но это при условии, что Джемре Карачай будет целовать меня всегда. Что она делает не знаю, но послушно стягиваю футболку через голову, и мы падаем на кровать. Все, как в кино, я клянусь. Стаскиваю с жены водолазку и боюсь, что - вот сейчас - она двинет мне ещё раз. И двинет так, что я зубов не соберу, но Джемре помогает. Поднимает руки и облегчает мне работу. И стонет в мои губы так, что рвёт крышу. Что ты делаешь, идиот? Пора остановиться. Но хрен вам, я не остановлюсь, мне хорошо, а жена удивительным образом подстраивается под мои ласки. - Ты пьяна? - Отрываюсь от тёплых губ. - Как стёклышко. - Ты уверена? - Как никогда. - Цепляется за волосы на затылке, и я возвращаюсь. Где-то слева бюстгальтер глухо ударяется о пол. Говорят, что в раю хорошо. Так вот, хорошо - это когда прикасаешься к женщине, в которую влюблён, как идиот. И она отвечает. Узкая юбка слетает с ее бёдер так, будто все было продумано заранее, мои брюки сползают с края кровати, задевая пряжкой ремня паркет. Жена мягкая, нежная и поддаётся моим рукам, как влажная глина умелому гончару. Танцы в постели продолжаются до тех пор, пока она не обхватывает мою спину ногами, сцепляя тонкие щиколотки на поясе. Сдуреть, Джемре, сдуреть, что ты делаешь? Внутри в тугой жгут скручивается желудок. В моем послужном списке было много женщин, но рядом с Джемре кажется, что ни одной, потому что я тупею почти моментально и не знаю, с чего мне начать. Начинаю с самого простого и погружаюсь в горячую, влажную плоть, и Джемре напрягается, врезаясь короткими ногтями в мои плечи. Будет неприятно, но я ничего не могу сделать. Собираю соленый пот с виска любимой и наклоняюсь к уху. - Расслабься. - Голос садится до сиплого шепота. Стараюсь двигаться как можно медленнее, и Джемре расслабляется в моих руках, бессвязно бормочет что-то и быстро моргает, втягивая носом раскалённый воздух. Вот так, милая. Вот так. Впервые всегда болезненно, но потом будет лучше. Обещаю. Наращиваю темп, и Джемре распахивает большие карие глаза. - Нормально? Блять, заткнись. Ещё бы спросил: «Кончаешь?». Дебил. Кивает. Перекатываю между пальцев горошину соска и получаю первый настоящий стон в качестве благодарности. Двигаюсь быстрее, и по спине волнами разбегаются мурашки. Моя. Моя. Двигаюсь, целую, сжимаю в ладонях упругую грудь и трогаюсь рассудком от накрывающей с головой эйфории. Мне так хорошо, что я готов кричать на весь Стамбул, но я лишь глухо рычу, стискивая пальцами подушку. Делаю ещё несколько толчков и кончаю, навалившись всем весом на жену, потом снова собираю губами соленые слёзы и выравниваю дыхание. Я знаю, милая, тебе не было хорошо. Но я сейчас все исправлю. Спускаюсь ниже, вывожу языком узоры на животе, и Джемре расставляет ноги. Отличный метод лечения, любимая. Одобряю. Слышу судорожный выдох вперемешку со стоном. Я счастлив, как рождественский эльф.