Ветер в крылья

Письмо с алой королевской печатью было ожидаемым посланием в старинном мавританском замке. Удивиться можно было разве что скорости, с которой оно прибыло в Гранаду – при том, как неспешны бывают августейшие особы в рассмотрении частных дел. Прошение маркиза Морелла о королевском благословении на венчание было отправлено в Севилью в день свадьбы - а еще через сутки вдогонку ему понеслась и копия документа о браке. С той поры шла уже вторая неделя, и супруги не ждали быстрого ответа. По правде говоря, меньше всего они были склонны думать о формальности столичного разрешения – окрыленные, с юным пылом и нежностью льнущие друг к другу. Муж и жена, оставившие позади немалую часть прежних тревог и еще не захваченные тревогами грядущими, не позволяли ничему омрачать для них эти дни любви и расцвета. Лето подходило к концу, но не им было печалиться о приходе осени: она ласкова и приветлива в андалусских краях. Гонец из Севильи прибыл наутро, усталый с дороги, но восседающий на свежем коне – верный признак вестника монаршьей воли, которому по пути всегда предоставят сменных лошадей. Второй письмоносец проехал через ворота дворца всего часом позже, и выглядел он не столь представительно, да и кобыла его была измучена долгой и быстрой скачкой. Ни тот, ни другой не застали маркиза и его супругу: Морелла и Маргарет еще до рассвета выбрались в горы на конную прогулку, наслаждаясь ранним часом, когда утренний туман еще не развеялся от лучей пылкого южного солнца. Обоих гонцов приняли слуги, отправив их в трапезную перекусить и отдохнуть, а их лошадей поручив заботам конюха. Таким образом, когда возвратились хозяева замка, оба письма одновременно попали к ним в руки, хоть и были доставлены порознь. И второе письмо было таинственным и непредвиденным, способным хранить в себе что угодно. Но королевская весть на дорогой бумаге, скрепленной рельефным узором печати, никак не могла принести беды в счастливый дом. По крайней мере, так казалось Маргарет. И лишь в следующую минуту после того, как был взломан сургуч, она поняла, как сильно заблуждалась. Руки Мореллы не дрогнули, но пробежав взглядом первые несколько строк письма, он вдруг изменился в лице. Ошеломление и неверие в чертах испанца проступили настолько внезапно и жутко, что Маргарет быстрым движением покинула кресло и оказалась рядом с ним. - Что-то не так? Фердинанд неблагосклонно отнесся к вашему письму? – спросила она мягко. Д’Агвилар отозвался не сразу, дочитывая чернильную вязь на бумаге, и губы его беззвучно шевелились, словно одним лишь глазам он довериться не мог. - Это не ответ Фердинанда. Это вообще не послание короля своему племяннику, - он протянул Маргарет распечатанное письмо. – Это приказ безотлагательно явиться в Севилью на королевский суд. Меня обвиняют в незаконном похищении и насилии над английской подданной. Над вами. - Быть не может! – сорвавшееся с языка восклицание было инстинктивным и совершенно детским, и это молодая маркиза уже понимала, впиваясь взглядом в недвусмысленные слова королевского веления. Могло быть, и еще как могло. И хуже того – было. И становилось тошно при осознании того, с чьей легкой руки это – было… - Инесса… - простонал Морелла с такой болью, что сердце Маргарет сжалось и дрогнуло. Испанец приложил ладонь ко лбу и тяжело опирался об инкрустированный угол письменного стола. В его тоне и лице не было гнева или мстительной злобы, одна лишь горесть, и отчего-то при виде этого только прибавлялось тяжести на душе. - Не верю, - тихо, но решительно произнесла Маргарет, и ее рука бережно легла ему на плечо. – Она не могла предать. Или я совсем не знаю людей, или все это какая-то чудовищная ошибка, но не ее месть и подлость. Та Инесса, с которой я говорила в саду, не поступила бы так. - Лишь бы вы оказались правы, - выдохнул д’Агвилар, подняв на нее потемневшие глаза, в которых еще не ожила надежда. – Но если не она, то ваш кузен? Как он-то сумел довести дело до подобного? Или команда «Маргарет» подняла шум, который дошел и до столицы? Нелепость какая!.. - Час от часу не легче… Разве Фердинанд допустил бы такое дело до суда, даже не выслушав вас прежде? – Маргарет упорно перечитывала письмо, и взгляд ее становился все более пристальным и цепким. – И вот еще в толк не возьму: «приказано незамедлительно явиться для свидетельства в королевском суде, а также для ответа на вышеуказанное обвинение…» - но свидетелем чего вы должны быть? - А ведь вы правы, любимая. Меня настолько потрясло обвинение, что я совершенно упустил это из вида. Что за интригу она затевает, хотел бы я знать… - Она? Неужто вы все же думаете, что Инесса… - Не Инесса. Изабелла. Вся эта чертовщина, с чего бы она ни началась, происходит с ведома королевы, - Морелла поморщился, словно нечаянно раскусил лимонное зернышко. – Без ее прямого приказа подобное письмо просто не могло быть написано. Но второе, кажется, без гербовой печати, и хоть что-то должно прояснить. Как странно оно свернуто… Д’Агвилар уже вертел в руках второе послание, которое действительно выглядело необычно: сложенная вчетверо плотная бумага была перевязана тонкой бечевой, и часть этой бечевы уходила внутрь, под сгибы письма. Сургуч был налит прямо поверх узла, и когда испанец сломал печать и разрезал бечеву, из письма на стол с тихим звоном выпало нанизанное прежде на нее кольцо. Оно отскочило от столешницы, но Маргарет стремительным движением поймала его на лету – и в следующую секунду удивление на ее лице сменилось торжеством. - Мое кольцо! Инесса нас не предала, - она улыбнулась, видя невольное облегчение и в глазах Мореллы. Следующая мысль, однако, была отнюдь не утешительной. – Не предала, но сама в беде, а быть может, с нею и Питер… - Ваш Питер… прости Господь мою грешную душу, - выразительное лицо испанского гранда ярко отражало те бурные чувства, что вызывало в нем и упоминание Брума, и объемистое письмо. Жена не торопила его, уже ощущая с пробегающим вдоль хребта холодным покалыванием: происходящее было началом долгой и неприятной истории. В лучшем случае за всем этим крылась роковая ошибка, в худшем – чей-то недобрый, жестокий умысел… - Это письмо от сеньора Аррано Пуэбло, капитана Святой эрмандады. В свое время я помог этому человеку: он один из тех, на кого я могу полагаться в Севилье, - маркиз отдал ей исписанную бумагу с помрачневшим видом. - Брум жив и цел, но он в тюрьме эрмандады и ждет суда. Инесса с ним. Это она просила капитана как можно скорее написать мне о случившемся и приложить к письму ваше кольцо. - Боже, он убил солдата… - на сей раз пришла очередь Маргарет схватиться за голову, стоило ей прочесть начало письма. Морелла глубоко вздохнул, сдерживаясь от резких слов. - Аррано пишет, что ваш Питер принял их за разбойников и защищал Инессу. Благородно и очертя голову, как он и привык действовать. В результате – мертвый солдат и обвинение в убийстве. Еще повезло, что Инесса по случайности знает Аррано… но дело обстоит скверно, Маргарет. То, что я прочел между строк, звучит опаснее самих этих строк. - Опаснее для кого? И от кого исходит опасность? – чуть помедлив, спросила Маргарет. Наскоро пробежав взглядом письмо капитана, она отложила его. Еще не искушенная в подобных играх, она не надеялась вычитать там то, что выхватил взгляд Мореллы. - Очень правильные вопросы, моя леди, и очень неприятные ответы… - негромко откликнулся он. – Судите сами: на третий день после нашей свадьбы Брум убивает этого злополучного бойца и оказывается в тюрьме. Еще через несколько дней они с Инессой предстают в суде перед королевой. Дело его очевиднейшее, не требует долгого расследования, все ясно, как божий день – но никакого решения суд не принимает. Вместо этого их отправляют обратно в тюрьму. Инесса очень смелая женщина, и против нее никаких обвинений нет – но она испугана, Аррано несколько раз повторяет это. Она отчаянно уговаривает его срочно и подробно сообщить мне обо всем случившемся. Подробно, понимаете? - Понимаю. Ее испугала не тюрьма, а что-то, что случилось на суде. И она даже не может сообщить вам прямо… - … потому что за этим стоят интересы слишком высокопоставленного лица, - Морелла подхватил ее мысль, и черные глаза его сверкнули потаенной яростью. – О, Инесса умна и прекрасно знает, какие вещи опасно доверять бумаге напрямую. Но и я не дурак, и она это понимает. Недосказанность бывает красноречивее слов. - И Питер говорил с королевой, а после этого королевский суд обвиняет вас в похищении англичанки. Загадка не из сложных, - губы молодой женщины скривились в печальной усмешке. – Дон Карлос, чего стоит ждать от Изабеллы Кастильской? Чего она желает от вас, на что способна в самом худшем случае? - Спросите лучше, на что она не способна, - отражение ее улыбки тронуло уста д’Агвилара. – И, пожалуй, таких вещей не слишком много наберется. Я неудобен для королевы: пока я жив, я могу быть ей угрозой и конкурентом. Даже если я пока что не посягал на трон, некоторое влияние на Фердинанда я все же имею, и этому Изабелла не рада. Как и тому, какую поддержку я получу в Гранаде, если дело дойдет до сражения за корону. Поэтому отвечу так: любой удар по мне будет ей на руку. Если я потеряю жизнь или здоровье, или пострадает моя репутация – все это будет в ее интересах, и она станет этому способствовать. Единственное, на что она сейчас не пойдет – это убийство. Прошло то время, когда ко мне можно было подослать наемников и надеяться, что дело пройдет тихо. Я стал слишком ценен для короля и для церкви, и моя смерть при сколь-нибудь двусмысленных обстоятельствах станет таким скандалом, который Изабелле не нужен. Она очень грамотный и расчетливый игрок: в ее стиле делать ход чисто и наверняка. - И шанса опорочить вас в суде она не упустит… а Питер, несчастный болван, своими руками предоставил ей этот шанс, - подвела итог Маргарет с тяжелым сердцем. – Но не станет же ее величество продолжать эту игру, когда поймет, что эти обвинения пусты? Я поеду с вами, мы будем свидетельствовать в суде. Мы обвенчаны по всем правилам, и вам не смогут приписать никакого беззакония. Вы сами сказали, любимый: Изабелла действует наверняка – а значит, ей незачем будет ставить на заведомо проигрышную атаку… - Я надеюсь, что вы правы. Если она увидит, что за словами Брума не найти веского повода для обвинения, ей не будет резона продолжать этот фарс, - кивнул испанец. Плечи его уже были расправлены, жесты стали энергичны: оправившись от шока, он был готов теперь к любой схватке. – А затем мы найдем способ вызволить вашего кузена, Инессе же им и вовсе нечего предъявить. Что ж, донья Маргарет, благородная маркиза Морелла, ваше знакомство с Севильей свершится скорее, чем мы предполагали… - Должна же я увидеть ту семью, с которой породнилась, - глаза Маргарет блеснули оживленно, но в улыбке не было легкомыслия: азартом в предчувствии боя она старалась заглушить страх. Тот страх, которым объята душа даже самого отважного из новобранцев, когда он мчится в первое сражение, настоящее в своей кровавой неизбежности. Они и в самом деле мчались на запад, точно спешили на поле битвы, оставляя позади холмы и горные тропы, мавританские и христианские поселения. Со слов д’Агвилара Маргарет знала, как дорого время в подобных делах. Шанс встретиться с королем до суда позволил бы им выиграть многое. Именно поэтому она настояла на том, чтобы маркиз не медлил ради ее удобства и не собирал того тихоходного эскорта, что полагался в пути знатной даме. Дочь Кастелла с ранних лет держалась в седле так же уверенно, как большинство ее знакомых юношей, – и теперь они с Мореллой неслись впереди небольшого отряда вооруженных слуг. С одним из охранников ехала его сестра, молодая прислужница маркизы: выносливому коню была по силам двойная ноша. Такая кавалькада не теряла в дороге ни одного лишнего часа. Плодородные поля и пышные леса, залитые солнцем скалистые склоны и быстрые реки с цветущими берегами – все это мелькало и проносилось мимо, оставаясь в памяти Маргарет витражом из сотен прекрасных и ярких осколков-минут. Как хотелось бы ей проехать здесь неспешно, в свое удовольствие, деля эти мгновения с мужем, слыша от него завораживающие истории об этих краях! Испания была перед ней, как на ладонях – живая страна со своим гордым блеском и тайными тенями, с богатством и бедностью, весельем и печалью. И все это ей хотелось знать, обрести заново эту землю, как родную – как была та родной для ее дедушки, появившегося на свет в Толедо. Совсем не так она желала прибыть в испанскую столицу и предстать перед королевскими очами. Сейчас Маргарет чувствовала себя не доньей, не маркизой, а безвестным странствующим рыцарем, что изо всех сил старается успеть на далекий турнир. Питер посмеялся бы прежде над такими словами. А если сказать Карлосу, то и он рассмеется, но над иным: раз я странствующий рыцарь, то дорогому кузену на сей раз отведена роль дамы в беде… Только шутить и остается – пока все мы еще можем смеяться. Сердце щемит и чудится недоброе: не впустую были те сны, неспроста по коже веет холодом. Лишь бы не оказалось, что мы – не рыцари, не дамы, а лишь фигурки на чьей-то шахматной доске. И шах уже был объявлен. Эти мысли страшили ее, но она заставляла себя успокоиться. Оглядывалась на полный жизни мир вокруг, слушала мерный перестук копыт, ощущала под собой мощные движения скачущей лошади – и крепче бралась за поводья и упиралась ногой в единственное стремя дамского седла. Держалась здесь и сейчас, не позволяя опасениям унести ее в опасный мрак туманного будущего. Морелла был рядом, и встречаясь с ним глазами, Маргарет чувствовала себя увереннее, сильнее. Что-то переставало незримо давить на грудь – и становилось легче. Испанец действительно был рыцарем, ее рыцарем, и этого было не отнять никакими играми. Даже если в Севилье затеяли шахматную партию, что ж, да будет так. Но видит Бог, увидят и они - мы не соглашались быть их пешками! Резиденция Мореллы в Севилье могла показаться скромным жилищем лишь в сравнении с простором и великолепием гранадского дворца. В первые мгновения по приезде Маргарет не могла оценить изящно обставленный особняк по достоинству: измученная, она валилась с ног, и была от души благодарна хлопотавшей вокруг нее служанке за расторопность. Какой бы опытной всадницей ни была молодая маркиза, но дамское седло изрядно уступало в удобстве мужским, а бешеную скачку ей пришлось выдерживать наравне со всеми остальными. Поэтому, когда уже в ночи кавалькада въехала во двор, Морелла видел, что его жена покачивается в седле от усталости – и, спешившись, бережно снял ее с коня. Слуги, обитавшие в севильской резиденции и хранившие дом в порядке и чистоте, были ошеломлены внезапным приездом господина, но к их чести, были полностью готовы к такому визиту. Никакой гонец не добрался бы до Гранады быстрее, чем это проделал небольшой отряд – и засыпая в ту ночь, Маргарет еще успела мысленно поблагодарить своего ангела-хранителя за то, что эту гонку со временем им удалось выиграть. Увы, следующий день доказал, что эта победа принесла не слишком много плодов. Морелла пытался испросить королевской аудиенции, но встретил учтивый и твердый отказ королевы, а король, его дядя, и вовсе оказался в отъезде. Следующим шагом д’Агвилара была попытка проникнуть в тюрьму Святой эрмандады, чтобы переговорить хотя бы с Инессой. В самом лучшем случае он надеялся убедить коменданта выпустить Инессу из-под стражи до суда, поскольку та была не преступницей, а лишь свидетельницей преступления. Однако он убедился, что на сей раз ни его высокое звание, ни власть, ни деньги не могут открыть ему двери тюрьмы. Комендант ясно дал ему понять, что по приказу королевы его не допустят к заключенным, а им самим не выйдет покинуть тюремные стены. Было видно, что опытный служака не по своей воле препятствовал маркизу, которого никто в здравом уме не пожелал бы прогневать – но навлечь на себя гнев Изабеллы Кастильской было страшнее. - С языка дипломатов это переводится одним коротким словом: война, - мрачно подытожил Морелла, пересказав все это Маргарет. – Отдав такой приказ, Изабелла неприкрыто дала понять, что в этом деле она мне враг. Я уже говорил с адвокатами и с некоторыми из моих друзей здесь, в Севилье: все сошлись на том, что нужно готовиться к обороне. Вот только никто из нас понятия не имеет, как именно королева станет атаковать. - То есть, обвинением в похищении дело точно не исчерпывается? - Будь это так, зачем ей перекрывать мне доступ в тюрьму? К чему держать Инессу взаперти? Нет, там что-то иное затевается, глубже и тоньше. Изабелла слишком много лет плетет интриги, и не привыкла полагаться на прямой предсказуемый удар без подстраховки, - испанец тяжело вздохнул, но тень улыбки вернулась на его лицо, когда тонкие пальцы жены накрыли его кисть. Подушечки пальцев самого Мореллы были запачканы подсохшими чернилами: писать в этой суматохе ему пришлось немало. Он не обратил на это внимания прежде, заметив лишь теперь, когда Маргарет осторожно попыталась стереть эти синеватые подтеки. - Любой обрывок знания о происходящем сейчас на вес золота. На беду, комендант слишком напуган: в случае промашки ему лично держать ответ перед Изабеллой… - д’Агвилар устало склонил голову, и пара темных прядей мягко качнулась, ниспадая ему на лоб. – Она не чудовище, конечно, но воля у нее стальная, и ослушавшегося этой воли она не пощадит. Иначе попросту не удержаться на троне, и это всем хорошо известно. - Да нужен ли такой трон, если ради его сохранения приходится строить плахи? – Маргарет серьезно и вопросительно взглянула на мужа, прежде чем заговорить снова. – Но вот о чем я подумала: если вас не пустили в тюрьму, значит ли это, что туда вообще никого не пускали? Да, вы теперь в городе, Изабелле это известно, и она запечатала тюрьму наглухо – но раньше? Не имеет ли смысл поискать кого-то, кто навестил пленников до нашего приезда? - Об этом я тоже спрашивал, но вразумительного ответа не получил. К Инессе посетителей не было, но зато кто-то успел навестить Брума, - Морелла встрепенулся, в оживших глазах его мелькнуло одобрение. – Я изумился тогда: кто, во имя всего святого, мог прийти к нему в этом городе? Добиться имени визитера у меня не вышло, из-за королевского приказа господа офицеры стали чересчур молчаливы… - К Питеру? Слава Всевышнему, это может изрядно облегчить наши поиски, - оживление теперь читалось и в чертах Маргарет. – Севилья для него совершенно чужой город, но Питер ведь долгое время был клерком моего отца. Он мог вспомнить кого-то из компаньонов фирмы и попросить известить того. И пока вы были в разъездах, любимый, я послала двоих слуг в севильский порт, и очень надеюсь на их скорое возвращение с новостями. - В порт? Но что может… - испанец осекся на полуслове, настигнутый внезапной догадкой. – Вы послали их искать «Маргарет»? Потому что Брум с Инессой не поехали в Малагу, конечно же! Они бы не натолкнулись на отряд Аррано, не выбери они дорогу на Севилью! И значит, они могли известить экипаж, чтобы перегнать шхуну… - … сюда, раз их путь лежал в столицу. У них было на это время – больше чем достаточно. И если «Маргарет» стоит в речном порту, то, как дочь купца, я могу сказать одно: за это кто-то платит, - подхватила Маргарет. – Капитан Смит уже совершал рейсы в Севилью, он наверняка знает, к кому обратиться здесь. Кто-то из компаньонов отца уже должен в таком случае знать обо всей этой сумасшедшей истории. Я велела слугам проверить, прибыла ли сюда «Маргарет», и если да, то разузнать, кто имеет с ней дело и платит портовые сборы. - Просто и гениально. Если ваша затея увенчается успехом, то вы переиграли нас обоих: меня и Изабеллу, - Морелла тихо рассмеялся, но его взгляд был полон искреннего уважения. – Не могло же у королевы хватить дальновидности засекретить портовые записи! Честное слово, иногда не предскажешь, каким благом обернется происхождение - что ваше, что мое… - Коронованные особы могут кичиться чистотой крови, но стихи Рабии и Руми им неведомы, а уж торговые тонкости и того меньше, - задорно улыбнулась Маргарет. – Пусть знают теперь, что и у нас есть чему поучиться! Хуан Бернальдес, почтенный купец из Севильи, завершил дела ранним вечером, оставив контору на двоих клерков. Вероятнее всего, он намеревался отдохнуть как следует, поскольку заботы и тревоги последних дней наложили отпечаток усталости даже на этого флегматичного и уравновешенного человека. Меньше всего он мог ожидать визитеров, о которых доложил ему слуга – знатного господина и даму, что не назвали своих имен, но срочно желали поговорить с ним по делу, не терпящему отлагательств. Гости дожидались хозяина в богато обставленном зале, куда сеньор Бернальдес спустился из своего кабинета на втором этаже зажиточного дома. Когда уважаемый торговец, степенный плотный мужчина лет пятидесяти пяти, вскоре вошел в просторную комнату, он явно намеревался учтиво приветствовать внезапных посетителей – но в следующую секунду застыл, онемев на несколько мгновений. Маргарет, ожидавшая его вместе с маркизом, была потрясена тем, как переменилось спокойное умное лицо купца – казалось, под загорелой кожей не осталось ни кровинки, и живые черты превратились в маску покойника. На какую-то секунду устремленный на д’Агвилара взгляд испанского еврея был взглядом человека, услышавшего свой смертный приговор. Матерь Божья, да ведь это же он предупреждал отца о приезде Карлоса! Он же решил, что… - Сеньор Бернальдес, прошу простить нас за это вторжение. Умоляю, не тревожьтесь: все не так, как вы подумали, - быстро произнесла Маргарет, страшась за пожилого еврея. Здесь уже было не до правил и приличий: никакой этикет не стоил подобной пытки. – Мое имя Маргарет, я дочь Джона Кастелла, вашего родственника и компаньона. Произошло несчастье, сеньор, и мы пришли сюда, чтобы просить вашей помощи. - Я рад приветствовать вас в своем скромном доме, - с трудом заставил себя заговорить Бернальдес, механически отдавая привычную дань вежливости. Самообладание быстро возвращалось к нему, что было неудивительно для человека, живущего под гнетом постоянной опасности. – Однако, по чести сказать, я не знаю, какой помощи может желать маркиз Морелла от бедного торговца… - Может статься, сеньор Бернальдес, что ваша помощь убережет от беды и нас, и вас, - негромко и веско произнес Морелла. – Но для нашего общего блага будет лучше, если этот разговор не достигнет сторонних ушей. Есть ли в вашем доме место, где вы можете быть уверены в этом? - Если дело обстоит так, то я прошу вас подняться в мой кабинет, - ошеломление не помешало купцу рассуждать здраво. Он удержал при себе все вопросы до поры и провел гостей на второй этаж, в уютную комнату, где стенные шкафы были полны книг, а письменный стол уставлен аккуратными стопками бумаг. Плотно закрыв дверь, Бернальдес наконец собрался с мыслями, переводя взгляд с д’Агвилара на Маргарет. - Джон Кастелл писал мне месяцем ранее о том, что его дочь была похищена, и молил меня о любой посильной помощи. Но как я вижу, произошла ошибка, сеньорита… - Маркиза Морелла, - поправил его испанец, сохраняя деликатный тон. – Донья Маргарет теперь носит этот титул. В остальном вы правы: ошибка произошла, и далеко не одна. И боюсь, что последствия этих ошибок сейчас могут ударить по многим. Сеньор Бернальдес, мне известно, что шхуна «Маргарет» стоит в порту Севильи за ваш счет, и что вы лично поднимались на борт и говорили с ее капитаном. А вам, в свою очередь, известно, что в Испании сейчас находится англичанин по имени Питер Брум. Мне нужно знать, встречались ли вы с ним? - «Маргарет» не в первый раз приходит за грузом… - начал было Бернальдес, но д’Агвилар поднял ладонь, останавливая его спешную попытку выгадать время. - Сеньор, при всем уважении, в эти игры нам с вами сейчас играть некогда. Вы не в подвалах инквизиции, и поверьте, что в этом есть и моя заслуга, - он приглушил тон, видя, как потемнели глаза еврея. – Вы считаете меня врагом, я это понимаю. Почтенный Кастелл тоже уверен в этом, но он заблуждается. На самом деле у него сейчас нет в Испании более преданного друга, чем я. Ради доньи Маргарет я рискнул собой, защищая Кастелла и всех, кто с ним связан. Ваше имя в этом списке одно из первых. Поймите, опасность действительно есть, и она огромна, но сейчас она исходит не от меня. - От кого же в таком случае? – тихо спросил пожилой купец, прямо взглянув в лицо Морелле. Уклончивость и осторожность разом исчезли из его голоса, утратив теперь всякий смысл. - От молодого протеже Кастелла, Питера Брума. От того, кто прибыл сюда вслед за доньей Маргарет, а теперь находится в тюрьме эрмандады и ждет суда. - Насколько я знаю, это честный юноша, который не склонен к подлости, - интонации Бернальдеса стали вдруг твердыми, почти укоризненными. Морелла печально и жестко усмехнулся ему в ответ. - О да, можете в этом не сомневаться. Этот человек предельно честен и прямодушен, не способен на фальшь и свято верит в справедливость. И он сейчас находится в руках Изабеллы, успев побывать на суде и поговорить с ней. Вы понимаете, что случается с честными и прямолинейными людьми, когда они оказываются в распоряжении королей? - Они становятся удобными игрушками, - пробормотал купец, и плечи его чуть дрогнули, утратив часть прежнего напряжения. – Господин д’Агвилар, вы дали мне понять, что я в вашей власти. Объясните же, чего вы хотите от меня? Да, я позаботился о корабле моего компаньона и о его экипаже. Да, я узнал о бедственном положении сеньора Брума и навестил его в тюрьме, чтобы хотя бы обеспечить беднягу приличной одеждой перед судом. Но в чем я теперь замешан? - А после суда? – быстро спросила Маргарет. Бернальдес все еще колебался, и не спешил ответить на ее вопрос, не будучи уверен в последствиях. Морелла видел это и сделал шаг к просторной софе, стоявшей у стены кабинета. Опустившись на мягкое сиденье, он всем своим видом давал понять: предстоит долгий разговор, сократить который уже не вышло. - Хорошо, сеньор Бернальдес. Если вы пока что не желаете ничего рассказать нам, то рассказчиком побуду я. Уверен, что вам уже хорошо знакомо дело, по которому обвиняют Брума – деловые люди, подобные вам и Кастеллу, быстро получают все нужные сведения. Возможно, Брум рассказал вам и о том, что я коварно похитил донью Маргарет и силой держу ее в плену, - здесь испанец помедлил, и хозяин дома неохотно кивнул в ответ на его пристальный взгляд. – Достойнейший Питер глубоко заблуждается и разлучаться с этим заблуждением упорно не желает. Настолько упорно, что после того, как он предстал перед королевой, меня вызвали в Севилью на суд. - Поскольку Джон Кастелл считает вас похищенной, донья Маргарет, я поверил и словам сеньора Брума. Он действительно рассказывал мне вкратце о своих злоключениях перед судом и говорил, что станет искать справедливости у Изабеллы, - Бернальдес устроился в своем кресле, последовав примеру гостей и очень медленно расставаясь со своей настороженностью. – Но если вы теперь маркиза и сами выбрали такую судьбу, отчего же ваш отец и кузен все еще об этом не знают? - Я надеюсь, что хотя бы отец получил от меня новые письма и спокоен теперь, - стыд и горечь отразились на лице Маргарет. – А что до Питера, то ему я пыталась объяснить положение… и попыталась бы снова, если бы королевским приказом не было запрещено видеться с пленниками. - Почтенный Кастелл своей корреспонденцией поднял на ноги не только вас, но и половину еврейского квартала в Гранаде. Если ваша шифрованная почта все так же надежна, то новые письма уже на пути в Лондон, - добавил д’Агвилар многозначительно. – Но тревожиться сейчас стоит не о нем. Обратите внимание, сеньор Бернальдес: Изабелла закрыла двери тюрьмы так надежно, что войти туда нельзя даже мне и моей жене. Ради чего она так старается? Дело самого Брума явно не стоит ее хлопот, но если он может стать удобным инструментом для удара по мне, то такое орудие королева станет беречь всеми силами, пока не наступит момент его применить. Послезавтра назначен суд в присутствии королевской четы и севильской знати, и там она разыграет свой козырь. А теперь представьте на мгновение, - здесь Морелла слегка понизил голос, - представьте, сеньор Бернальдес, что наш прекраснодушный англичанин в своем шквале обвинений против меня невольно упомянул и что-то, косвенно обличившее Кастелла. Совершенно случайно, даже не поняв того – но Изабелла-то подобные вещи понимает с полуслова. В охоте на иноверцев она безжалостна и тверда как кремень, которым поджигают костры. Скажите, донья Маргарет, ведь Бруму известно о вашем отце? - Господи, да… - Маргарет побледнела как полотно, вцепившись в диванный подлокотник. Ни разу прежде маркиз не высказывал такого предположения, и ей самой оно не приходило в голову, но сейчас в ее черных глазах стоял дикий, почти животный страх. Тот же ужас отразился и во взгляде Бернальдеса: старый купец мог понять все последствия такого несчастья, как никто другой. - Если Брум случайно проговорился на малом судебном заседании, то на грядущем суде королева вцепится в него, сама или через судей. А поскольку он человек честный и благородный, совершенно не умеющий лгать и скрывать, то из него так или иначе вытрясут достаточно, и случится это при таких свидетелях, что хуже не представить, - продолжал испанец. В этот миг он походил на генерала, чья армия вынуждена принять бой в неравных, резко переменившихся условиях. – И в этом случае отцы инквизиторы вгрызутся мне в глотку и выпьют немало крови. Как же это: я ведь лично убедил их, что Джон Кастелл примерный христианин, никаких подозрений и быть не может… Я отобьюсь, конечно, не в первый раз имею с ними дело – но доверие короля и церкви утрачу в изрядной степени, и это весьма выгодно Изабелле. Что до Кастелла и всех, кто с ним связан, то здесь исход может оказаться и того страшнее. Новое расследование, новые списки, новые узники в застенках у инквизиции… вы видите, сеньор Бернальдес, что на сей раз мы с вами на одной стороне. И в равной степени желаем предотвратить подобную катастрофу, не правда ли? - Я дожил до седин, но впервые вижу, чтобы леопард был на одной стороне с косулями, - хмыкнул хозяин дома, но в его тоне больше не сквозило недоверие. – Теперь я понимаю вас, сеньор д’Агвилар, и сожалею, что не знал обо всем этом ранее. Я предостерег бы молодого человека всеми силами, чтобы он ни в коем случае не совершил такой оплошности. - Я стремился сделать то же самое. Но комендант тюрьмы получил такие приказы, чтобы я не поговорил ни с Брумом, ни со своей поверенной, которая его сопровождала. И сейчас я надеюсь на вашу помощь, - Морелла заговорил мягче и свободнее, видя теперь понимание во взгляде купца. – Расскажите нам все, что успели услышать и увидеть, когда приходили к нему. Донья Маргарет задала верный вопрос: вы виделись с ним после суда? - Мне удалось попасть к нему на следующий же день после заседания. К тому моменту я уже уладил все формальности с «Маргарет» и позаботился об экипаже, и хотел успокоить юношу на сей счет, - Бернальдес говорил медленно, припоминая детали и подробности дела. – Я также надеялся услышать от него о королевском решении: если бы дело обошлось одним лишь денежным штрафом, я не пожалел бы золота ради освобождения воспитанника Джона Кастелла. Комендант дал добро на эту встречу, и сеньор Брум был рад меня видеть, но наотрез отказался объяснить мне, что произошло на суде, так как дал слово чести не раскрывать некоторых событий. Он сказал лишь, что ее величество Изабелла Кастильская возвратила ему надежду на справедливость в этой стране. Королевского правосудия он ждал безбоязненно и уверял меня в том, что теперь непременно спасет свою кузину – то есть, вас, донья Маргарет. Он возлагает огромные ожидания на грядущий суд, а между тем и в тюрьме ему живется привольно. Помимо моей скромной помощи его снабдили хорошей одеждой и поместили в такой камере, что скорее походит на апартаменты. Сеньор Брум, похоже, уже не столько преступник в глазах ее величества, сколько охраняемый гость. Я ушел оттуда со спокойной душой и передал доброе известие английским морякам, но я и подумать не мог, что за всем этим кроется подобная игра… - Неделю назад это и нам не могло прийти на ум, - Морелла поднялся на ноги вместе с Маргарет, намереваясь откланяться. – Сеньор Бернальдес, если у вас есть хоть малейшая возможность повидаться с Брумом снова, то поспешите воспользоваться ей. Комендант должен вас помнить, и найти благовидный предлог вы наверняка сумеете. Нам же осталось только попрощаться с вами - и пожелать, чтобы вам повезло больше моего. - Помоги нам отец Авраам, - с чувством произнес пожилой купец вполголоса, прежде чем успел одернуть себя. Как бы ни были взвинчены нервы Маргарет, все же знакомое присловье заставило ее невольно улыбнуться. Д’Агвилар размашисто перекрестился, но на сей раз в лице его не читалось никакого осуждения. - Лишним не будет, сеньор Бернальдес, - не без иронии откликнулся он уже с порога кабинета. – Ей-богу, не будет! Выходило, однако, что крестное знамение плохо сочеталось с иудейской мольбой. Конечно же, Маргарет не всерьез полагала так: суеверием она никогда не отличалась, а в милосердие и сострадание небес верила гораздо тверже, чем в ритуалы и разночтения молитв. И все же неудача была налицо: на следующий день посыльный доставил им записку от Бернальдеса, в которой тот извещал их о провале своей попытки. Теперь видеться с Питером или Инессой было позволено лишь посланцам из Алькасара да охранникам из числа солдат эрмандады. Вероятнее всего, после прибытия Мореллы в Севилью правила были ужесточены немедленно, и приходилось признать: здесь королева оказалась на ход впереди. Фортуна мельком улыбнулась маркизу и маркизе Морелла лишь к вечеру - благодаря отчаянной решительности Инессы. Отвага и хитрость испанки дали свои плоды: неведомым чудом ей удалось передать капитану Аррано собственноручное и весьма рискованное письмо, которое тот честно переправил д’Агвилару. Вкратце обрисовав уже известные события, Инесса сообщала, что на суде благосклонность Изабеллы к Бруму возросла в разы после упоминания маркиза и обвинения того в похищении английской дамы. Когда допрашивали саму целительницу, та была в отчаянном положении: подтверждая слова Питера, она подкрепила бы угрозу Морелле, а отрицая – выставила бы Брума лжесвидетелем и боялась подтолкнуть его к эшафоту. Инесса отвечала так уклончиво и путано, как только могла, и в конце концов ее оставили в покое до времени. Королева постановила перенести судебное разбирательство и вызвать в столицу д’Агвилара, после чего пожелала обстоятельнее побеседовать с одним Питером. Инессу увели в тюрьму, и об этой аудиенции она могла лишь строить тревожные догадки, не зная истины. И ее, и Питера разместили в самой удобной части тюремного замка, разрешили им ежедневные прогулки в саду, в ходе которых целительница могла видеться с Брумом. На ее расспросы о беседе с Изабеллой англичанин с сожалением отвечал, что свято поклялся сохранить каждое слово этого разговора в тайне до суда. Однако, он был явно окрылен, и вся мрачность прежних дней будто разом покинула его, сменившись уверенностью и твердостью. Милость Изабеллы к нему простиралась так далеко, что королевским указом ему разрешалось неслыханное для арестанта. Ежедневно он упражнялся в бое на деревянных мечах с другими заключенными во дворе тюрьмы, а кроме того, вновь получил в свое распоряжение коня, на котором приехал из Гранады. В своем письме Инесса с изумлением рассказывала о турнирных боях с комендантом и офицерами эрмандады, которые Брум устраивал и неизменно демонстрировал редкостное искусство и силу. Для офицеров это развлечение было приятным разнообразием в рутине, к Питеру они относились с немалой долей дружелюбия, а сам он с увлечением и пылом отдавался этим состязаниям. - Узнаю Питера. Именно так он и стал бы коротать время перед судом… - дочитав послание Инессы, Маргарет могла разве что головой покачать в недоумении. – Но каких же чудес красноречия ждет от него Изабелла на суде, раз окружила его такими поблажками? - Демонстрирует полное доверие к английскому рыцарю, для которого намерена вершить справедливый суд, - холодная полуулыбка Мореллы походила в этот миг на тихий оскал. – Она делает так, чтобы он всецело доверял ей в ответ. Чтобы не сомневался и не задавался лишними вопросами. И королева своего добилась: предостережений Инессы он уже не слышит. Господи, в какое осиное гнездо я ее отпустил… - Мы отпустили, - твердо поправила его Маргарет. Склонив голову на плечо мужу, она ощущала, какое напряжение скрыто за его видимым спокойствием. Ее ладонь рассеянно поглаживала его руку, которой он ласково обнял ее за талию. – Мы решали и выбирали вместе, и в Гранаде, и в Англии. Что бы ни случилось завтра, нам и отвечать вместе… - Я отдал бы все на свете, чтобы ответить за все в одиночку, - тихо признался испанец, невесомо притронувшись поцелуем к ее локонам. – Что угодно, лишь бы не впутывать в это дело вас… - «В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас…» - клятва, которую Маргарет произносила перед алтарем со счастливыми искрами во взгляде, теперь звучала негромко и ровно, но оттого еще более пронзительно. Так, словно вес каждого слова ложился на новобрачных – и облекал их стальными пластинами кованых доспехов в эту долгую ночь перед боем. Алькасар, ставший резиденцией короля и королевы Испании, выдавал свое мавританское прошлое на каждом шагу. Изящные сады, искусная мозаика, тончайшие рельефные орнаменты – от всего этого веяло тем же восточным мастерством, что ласкало взгляд Маргарет в Гранаде. Отчего-то это сходство придало ей безотчетной уверенности, укрепило дух – словно эти стены, древние, чужие, все же могли стать поддержкой для новоприбывшей в ответ на теплое узнавание в ее глазах. Рука об руку с Мореллой Маргарет шла по длинному коридору: спокойные и статные, они и сами могли показаться со стороны королевской четой. По придворному обычаю за маркизом и маркизой следовали прибывшие с ними слуги, чьи парадные одеяния были украшены алым гербовым орлом. Небольшая процессия приближалась к залу Правосудия, у которого собиралось все больше людей. Мелькали богатые наряды, в гуле приглушенных голосов можно было разобрать немало громких имен. Здесь можно было не только понять, но и буквально кожей ощутить: в этом месте вершатся судьбы людей и держав. Беломраморный зал, украшенный колоннами, был истинной жемчужиной таланта мавританских зодчих. Достаточно было поднять взгляд к потолку, ажурные деревянные конструкции которого не уступали в изяществе легковесным храмовым витражам. Но то было отнюдь не стекло, а тонны дерева и камня, превратить которые в невесомый с виду свод можно было только умелыми руками и точнейшими расчетами. Ниже, по стенам, шла резьба по мрамору, проследить все извивы и переплетения которой казалось попросту невозможным. Красоте дворцового убранства была под стать и собравшаяся в зале публика: на суде присутствовала едва ли не вся севильская знать, и Маргарет с удовлетворением разглядела в этой толпе несколько знакомых и дружелюбных лиц. Некоторые из давних друзей д’Агвилара уже успели нанести ему визит в Севилье и были представлены молодой маркизе. И если недоверчивый по натуре испанец полагался на этих людей, то и для нее их появление здесь было добрым знаком. Десятки любопытных взглядов были обращены на прибывшую пару, пока те проследовали на отведенное им место, а свита разместилась позади них. Лишь теперь Маргарет смогла увидеть среди присутствующих Питера, по обеим сторонам от которого стояла вооруженная стража. Брум ничуть не походил на человека, пережившего тяготы тюремного заключения: он был бодр и полон сил, облачен в новую и весьма хорошую одежду, скромную лишь в угоду его привычкам. Серые глаза англичанина жарко и вопросительно были устремлены на Маргарет, и та на миг утратила хладнокровие, ответив ему взглядом, полным мольбы. Но тут же она вспомнила, что на беду, Питер не отличался догадливостью, когда речь шла о человеческих чувствах. И если он заметил выражение ее глаз, то понял совершенно превратно – и уже глядел на Мореллу убийственно, с неумолимой решительностью. На лице испанца не дрогнул ни единый мускул – казалось, что он и вовсе не замечает Брума, устремив свое внимание куда-то поодаль. Инесса стояла по другую сторону от свободного прохода к пустующим пока что тронам. Стражников рядом с ней не было: все указывало на то, что ее роль действительно была не более чем свидетельской. Красавица испанка также сменила мавританский наряд на дорогое лазурное платье и могла бы показаться одной из приглашенных на процесс знатных дам, если бы не отрешенность ее лица и напряженно выпрямленные плечи, точно у часового. Когда она увидела Мореллу и Маргарет, в черных глазах целительницы мелькнула бессильная боль – и маркиза словно бы невзначай подняла руку, поправляя ткань на своем плече и ловя луч света на украшавшее ее палец старое серебряное кольцо. Намек был понят: Инесса облегченно выдохнула, зная теперь, что письма ее достигли цели, и в предательстве ее не винят. У высоких дверей грянули трубы, возглас герольда подхватил их сигнал, и в зале Правосудия показались те, чьего появления ожидали для начала суда. Король Фердинанд и королева Изабелла торжественно прошли под аркой, пересекая просторный зал. Все присутствовавшие склонились перед ними, ожидая, пока их величества окажутся на тронах. При этом немногие – и Морелла в их числе, - не сняли головной убор в присутствии королевской четы: эта привилегия принадлежала самым знатным и близким к августейшей семье грандам Испании. Маргарет же после почтительного реверанса внимательно приглядывалась к венценосной паре, вспоминая все то, что слышала о них от мужа. Король Фердинанд, улыбкой и благосклонным кивком ответивший на приветствия подданных, не внушал ей ни доверия, ни опасений: сложно было прочесть что-либо по его чертам или жестам. Этот подвижный, не слишком высокий человек, достигший зрелости, отличался живым взглядом красивых глаз, умным и хитрым лицом – и в этом лице Маргарет с большим трудом могла уловить слабое сходство с Мореллой. Роскошный костюм короля был расшит изображениями арагонского герба, а на поясе тот носил меч в изукрашенных ножнах, но этот символ короля-воина странным образом не подходил ему и казался лишней деталью перенасыщенной картины. Чувствовалось, что своих целей Фердинанд скорее стал бы достигать остротой пера, а не клинка – но при необходимости это перо могло перечеркнуть человеческую судьбу одним росчерком. Морелла называл своего дядю непостоянным и своекорыстным, и все же Маргарет искренне надеялась, что, не питая к племяннику вражды, король может оказаться их союзником. Изабелла Кастильская, грациозно опустившаяся на трон по правую руку от своего мужа, приковывала к себе взгляды без малейших усилий. Только самый талантливый художник, способный заставить портрет дышать, сумел бы передать на картине истинное впечатление, которое производила королева. Иначе можно было тщательно и тщетно вырисовывать ее до черточки – не упустить ни рыжеватого тона волос под драгоценным венцом и вуалью, ни доброжелательного открытого лица женщины средних лет, ни ясного отблеска голубых глаз, - и все равно не приблизиться к цели. Было нечто иное за исполненными спокойствия и достоинства манерами, за сдержанными жестами – нечто, походившее на необъятную морскую глубину под белой пеной и зыбью кротких волн. За мягкостью и приветливостью в королеве чувствовалось совершенно железное самообладание, и на миг Маргарет не то чтобы усомнилась в рассказе д’Агвилара – скорее, взмолилась, чтобы суждение испанца на сей раз оказалось ошибкой. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось видеть врага в этой величественной, внушающей невольное восхищение женщине. И словно уловив этот всполох чужих мыслей, Изабелла задержала на Маргарет долгий взгляд, внимательный и даже ласковый. Вероятно, красота молодой маркизы заставила едва заметную улыбку появиться на губах королевы – но на Мореллу она глядела гораздо прохладнее, и заметив это, Маргарет насторожилась вновь. Поддаваться очарованию сейчас – смерти подобно. Карлос правду говорил: она не чудовище, а сильный и опасный человек. Быть может, она и в самом деле оставит нас в покое после моего свидетельства, но лишь бы Питер не наговорил лишнего! - Я несколько поставлен в тупик, - произнес вслух король после обмена несколькими тихими фразами с королевой. В ходе этих неслышных переговоров он слегка растерянно переводил взгляд с Мореллы и Маргарет на окруженного стражей Брума и затихшую неподалеку Инессу. – Какое именно дело мы должны теперь разбирать? Один из советников обратился к их величествам с разъяснением. Формально, заявил он, представленное на рассмотрение суда дело заключалось в обвинении находящегося здесь под стражей англичанина в убийстве солдата Святой эрмандады. Однако, вскрывшиеся в связи с этим делом обстоятельства сами по себе требовали теперь судебного решения. - Насколько я успел понять, - прервал его в конце концов Фердинанд, - нам предстоит рассмотреть обвинение в похищении подданной дружественного нам государства с территории этого государства, установить личность некой таинственной свидетельницы и Бог знает что еще. Ну, всему свое время. Давайте начнем с англичанина, раз уж его дело прозвучало первым. Пока прокурор излагал обвинение против Питера, виновного в убийстве некого Луиса База, солдата Святой эрмандады, на территории испанского королевства, Маргарет с волнением прислушивалась и присматривалась к происходившему в зале. Как ни мала была вероятность того, что ее кузена решат заключить в тюрьму или сослать на галеры, она не могла быть спокойна до оглашения королевского вердикта. Севильцы вполне могли взъяриться на дерзкого иностранца, зарекомендовавшего себя столь нелестным образом. На многих лицах уже лежала тень сдержанного негодования – но по счастью, после выступления прокурора слово дали капитану Аррано. В своей краткой офицерской манере тот пересказал обстоятельства гибели солдата, а затем стал отвечать на вопросы нанятого Бернальдесом адвоката Брума. Капитан эрмандады очевидно не питал к подсудимому вражды, и дальнейшие его слова ощутимо покачнули чашу весов в пользу Питера. Аррано объяснил, что упомянутый солдат грубо оскорбил сопровождаемую Брумом даму, и что обвиняемый, будучи иностранцем, мог свободно принять их за шайку бандитов или даже за мавров. По его словам, он никак не мог утверждать, что англичанин намеренно хотел убить солдата. Поскольку, осознав свою ошибку, Брум тут же прекратил сопротивление, Аррано полагал его проступок непреднамеренным и потому не требующим строгой кары. - Я клянусь святым распятием, что все было именно так, как сказал капитан, - спокойно и с достоинством подтвердил Питер, когда ему предоставили слово. – Как я имел возможность изложить вашему величеству, - он слегка поклонился Изабелле, - я спешил в Севилью, чтобы просить о королевской справедливости, и у меня были все основания ждать нападения бандитов или гранадских наемников. До этого я был пленником в Гранаде в течение многих недель, оказавшись в заточении у маркиза Морелла. Этот человек похитил в Лондоне мою кузину, обманом заманив ее на корабль, и насильно привез ее в свой дворец. Я гнался за ним из Англии в надежде спасти леди, но к несчастью, сам был ранен и попал в плен. Мне удалось выбраться оттуда лишь благодаря сеньорите Инессе, которой я обязан жизнью. По дороге в Севилью - а мы ехали в мавританской одежде, потому что в ней мы бежали, - на нас напали люди, которых я принял за разбойников. Нас предупреждали о таких злых людях. Один их них грубо схватил сеньориту Инессу, я ударил его и, к несчастью, убил, за что я сегодня и стою перед вами. Но я не мог знать, что он солдат Святой эрмандады, и я умоляю вас простить меня. Слушая эту речь, Маргарет усилием воли заставляла себя дышать ровно и не позволяла своему лицу выдать обуревавшие ее чувства. Радость от того, что Питер был жив, и голос его звучал без измождения и боли, была сильна, но немногим слабее был глухой гнев от его упрямых обвинений. Сюда же примешивалось удивление: за короткое время Питер настолько улучшил свое знание испанского, что почти не прибегал к услугам стоявшего рядом переводчика. Вероятнее всего, благодарить за это стоило Инессу, на нежном лице которой сейчас играл тревожный румянец. Ладони молодой испанки были сжаты в кулаки, словно та готовилась к какому-то отчаянному шагу и пыталась побороть последние колебания. - Хорошо сказано, сеньор Брум, но я вынужден вас остановить, - заявил король. – Ваши обвинения в адрес благородного маркиза Морелла отчасти мне известны, но в данный момент несвоевременны. У вас будет возможность высказать их после того, как мы вынесем решение по вашему делу. - И если вы сообщили правду, сеньор Брум, то решение это не будет слишком суровым, - заметила королева. – Однако, суду еще ничего не известно о вашей спутнице, которую, по вашим словам, вы так ревностно обороняли. Нет-нет, на сей раз я жду ответа не от вас, - она повелительным жестом оборвала попытку Питера заговорить. – Пусть сама сеньорита подтвердит или опровергнет ваши слова. - Назовите себя, сударыня, - обратился к Инессе один из судей. Та подняла взгляд, переводя дыхание, но когда отозвалась, то звонкий голос ее был чистым и недрогнувшим. - Если угодно почтенному суду, мое имя Инесса. Я жительница Гранады, откуда прибыла сюда вместе с сеньором Брумом. Я могу свидетельствовать, что он не желал убить… - Постойте, сеньорита, но ведь это не ответ, - покачал головой судья. - То же самое мы слышали на прошлой неделе в присутствии ее величества. В тот раз вам было это позволено, но сейчас соизвольте назваться, как полагается. От вашего положения в немалой степени зависит правдоподобность этого рассказа, вы должны понимать. Это вы должны были уже понять, что происхождение здесь не при чем! Да, Питер стал бы защищать служанку или торговку столь же решительно, как и графиню. Как любую женщину, над которой пытаются учинить насилие… Яростная мысль отразилась в глазах Маргарет секундной вспышкой, но швырнуть ее в лицо судье возможности не было никакой. Инесса же, на удивление, не подавала никаких признаков прежнего замешательства. Ее лицо было обращено к Фердинанду и Изабелле, а за спокойствием тона чудилось нечто тяжкое, недоброе, словно бы это она готовилась вынести чей-то приговор. - Я понимаю и прошу вашего снисхождения за то, что не дала должного ответа. Ваши величества, высокий суд, моя совесть чиста, и я могу назвать себя без опасений. Я не совершила никакого преступления, не скрывалась и не пускалась в бега. Но если я назову свое имя, то мне придется подкрепить его грязной и гнусной историей чужих злодеяний. Мой рассказ бросит тень на святую Церковь и на чистоту рядов инквизиции, поскольку преступник самым тесным образом с ними связан. Велите ли вы мне говорить, ваши величества? - Вы обязаны говорить, сеньорита, и более того, это ваш святой долг, - взгляд Изабеллы помрачнел, в мягком прежде голосе появились волевые ноты. На мгновение этот взгляд скользнул по силуэту Мореллы в черном бархате, и что-то торжествующее проступило в тот миг в изгибе ее губ. – Ни один преступник не будет пятнать своим присутствием сень истинной Церкви, пока я зовусь королевой. Рассказывайте и не страшитесь, поскольку выше этого суда вы не найдете на земле – лишь небесный суд будет беспристрастнее и справедливее. - Я благодарна вам до глубины души, ваше величество, - молодая испанка поклонилась королеве. Когда она выпрямилась, ее осанка сделалась прямой без напряжения, ладони уже не были нервно сцеплены, а изящно соприкасались одними только кончиками пальцев. Преображение, заметное внимательному глазу, не оставило и следа от прежних ее метаний: выбор был сделан, а жребий - брошен. - Мое настоящее имя – донна Инесса де Сильвейра. Я дочь покойного дона Аугустино де Сильвейра, бывшего некогда министром при королевском дворе Кастилии. Эта фамилия знакома многим, пусть сейчас в Севилье нельзя найти ее следов. К несчастью, мне это очень хорошо известно. Взрыв пороховой бочки не произвел бы такого впечатления на переполненный зал. Фердинанд смотрел на свидетельницу с неприкрытым интересом, невозмутимая прежде королева слегка подалась вперед, а в рядах аристократов пошел приглушенный гул. Маргарет не слышала прежде этого имени, но судя по реакции севильских дворян, упомянутый кастильский министр в самом деле был известной в этих кругах личностью. - Семью дона Аугустино считали погибшей, всех до единого, - вымолвил в изумлении пожилой судья, заставляя тишину воцариться снова. – Ведь после того, как он покинул двор… - Отца вынудили покинуть двор, - сдержанно, но с непреклонной настойчивостью вмешалась Инесса. Выражение ее черных глаз поразило Маргарет: в них из-под ледяной толщи многолетнего молчания пробивалось на волю бешеное пламя. – Он стал жертвой интриг и подлых наветов: оставаться было опасно и ему, и всей нашей семье. Поэтому он и уехал, надеясь на поддержку прежнего посла вашего величества в Гранаде. Путешествие подорвало здоровье моей несчастной матери: она похоронена там на одном из немногих христианских кладбищ. А когда отец решил, что опала его в прошлом, и он может возвратиться… он не успел этого сделать. Одному человеку, вхожему в наш дом, заплатили из столицы немалые деньги за то, чтобы дон Аугустино не вернулся ко двору. Он не сам организовал покушение, лишь свел заказчиков с нужными людьми – но этого хватило. На нас напали почти у самой границы. Отец до последнего защищал меня и мою старшую сестру: я до сих пор помню каждую кровоточащую рану на его бездыханном теле… Наемники не пощадили ни охрану, ни слуг: живыми в их руках оказались только я и моя сестра. Старая боль в словах Инессы звучала так отчетливо, что никаким криком не вышло бы передать ее полнее и острее. В зале стояло такое безмолвие, что Маргарет слышала каждый случайный скрип, каждый удар собственного сердца – и каждый сдавленный вдох стоящего рядом д’Агвилара. - Нас обеих продали перекупщикам, которые зарабатывают свои грязные деньги тем, что растят и готовят девочек для гранадских гаремов, - последние слова Инесса едва ли не сплюнула с презрением. – Меня вскоре разлучили с сестрой. Моя Кларисита… донна Клариса де Сильвейра была старше меня на три года, красивее и многократно смиреннее. Благородная, благочестивая девушка быстро стала в их глазах выгодным товаром. Позднее я узнала, что ее купил тот самый человек, который предал моего отца. Он долго таил свои похотливые взгляды на сестру, а в тот год сумел получить свое. Но в Гранаде его положение не позволяло ему держать Кларису при себе: он опасался не то гнева своего нового покровителя, не то чьих-то кривотолков. Этот дьявол поступил изобретательно: заполучив себе Кларису, он не стал сразу выдавать свои мерзкие намерения, а притворился другом, внесшим за нее выкуп из уважения к памяти дона Аугустино. Моя бедная сестра поверила ему и не стала противиться, когда он тайно увез ее в Севилью. Он убедил ее, что здесь он поможет ей найти хоть кого-то из нашей дальней родни, а затем и меня спасти из плена. И Клариса не пыталась бежать по пути… и попала в чудовищную западню. Негодяй держал ее под чужим именем, выдавал за продажную и желал сделать своей игрушкой, но она сопротивлялась со всей стойкостью. Она всю жизнь была кроткой, но за свою честь стояла до конца. Я знаю об этом со слов других людей, но поверьте, что эти картины по сей день встают передо мной в кошмарных снах. - И ваша сестра до сих пор в Севилье? - Моя сестра умерла, - отчеканила Инесса, и эхо жуткой фразы летучей мышью заметалось под сводами зала Правосудия. – Ему не удалось сломать ее волю, а насилие над ней, вероятно, быстро прискучило. Отпустить ее или передать кому-нибудь он не мог, слишком рисковал бы своей шкурой, решись Клариса рассказать о его преступлениях. Он оболгал мою сестру, и та оказалась в подвалах инквизиции, как еретичка, одержимая нечистым духом. Там ее словам никто не верил, и ни один крик оттуда не пробился наружу. Быть может, обманутые отцы инквизиторы считали, что спасают ее душу, но тело такого спасения не выдержало. Кларисы не стало. Я с огромным трудом смогла узнать хотя бы имя, под которым ее похоронили – это все, что осталось мне от любимой сестры. Но я готова разыскать и ее могилу, и свидетелей, что заверят мой рассказ. Вы хотели услышать мою фамилию, мою историю – и вы слышите, ваши величества. Когда-то я дала клятву, что раскрою все это только перед судом – человеческим ли, Божеским ли, - в надежде, что предатель моего отца и убийца моей сестры понесет кару. - Вам стоит лишь назвать имя этого человека, донна Инесса, - промолвила королева учтиво и с долей сострадания. Что-то в ее лице, однако, показалось Маргарет отнюдь не сострадающим: скорее это походило на предвкушение, на готовность к смертоносному выпаду. И казалось, Инесса тоже видела это: уголки ее собственных губ дрогнули в холодной жестокой полуулыбке победительницы. - Этот человек был когда-то священником, втершимся в доверие к моему отцу. Благодаря священному сану он заручился и поддержкой инквизиции, использовав их тюрьму для собственных целей. Сейчас он зовется капелланом Энрике из Мотриля и, как мне известно, недавно получил приглашение на пост секретаря святейшей инквизиции в Севилье. Если я не ошибаюсь, он прибудет в столицу еще до конца этого месяца… - Если я не ошибаюсь, его здесь ждет жаркая встреча, - усмехнулся Фердиданд, и лицо его посуровело. – Донна Инесса, я обещаю вам при свидетелях, что будет проведено самое тщательное дознание. В этом зале есть и представители инквизиции, и будьте уверены, что они не забудут данного мною слова. Виновные понесут ответственность за смерть вашей сестры. - Подобные люди должны быть вычищены из лона Церкви без промедления и жалости, - голубые глаза Изабеллы поблескивали колючим инеем. – Даже самый высокий сан и влияние не станет им защитой. Донна Инесса, почему вы умолчали о том, какую роль в этой позорной истории сыграл маркиз Морелла? - Потому что маркиз Морелла не сыграл в ней никакой роли, - Инесса вновь склонила голову перед королевой, но за этой почтительностью крылась ловкость парировавшего удар фехтовальщика. – Он никак не замешан в интригах вокруг отца, он не был причастен к покушению. Будучи послом ваших величеств в Гранаде, маркиз выкупил меня из плена, и я много лет жила и служила в его дворце. По моей просьбе он пытался разыскать Кларису и принес мне печальные вести. Ему сообщили, что сестре удалось уехать в Севилью на поиски наших родных, но не найдя здесь приюта, она от горя впала в помешательство и стала бесноватой. Ее смерть объяснили несчастным случаем во время обряда изгнания бесов – ошибка экзорциста, и только. Сеньор д’Агвилар не знал правды: я сама доискалась ее лишь спустя годы и не рассказывала о том. Я лишь предупредила его, чтобы он поостерегся доверять капеллану Энрике и держал эту гадину подальше от себя. А что касается сегодняшнего дела, то сеньор Брум попал во дворец маркиза, будучи при смерти от кровопотери и лихорадки. Я была его сиделкой и сумела его выходить, возвратив ему здоровье. Когда он оправился достаточно, чтобы пуститься в путь, я решилась ехать с ним, надеясь на ваше милосердие. Я знала, что сеньор Брум – благородный рыцарь в истинном смысле слова, и что с ним я буду в полной безопасности. И я молю вас простить его невольный грех, совершенный только для того, чтобы защитить одинокую женщину. Маркиз Морелла же не препятствовал нашему отъезду, и я не вижу причин хоть в чем-то здесь искать его вину. - Господи Боже, если бы я только знал… - прошептал Морелла, и даже в этом беззвучном шелесте слышалась бившая его дрожь. Маргарет незаметно для остальных сжала его ладонь, надеясь хоть немного поддержать его. Впервые за все это время гордый испанец даже не пытался сохранить маску бесстрастия: бледность разлилась по его смуглым щекам, сердце колотилось, отдавая зачастившим пульсом на запястье. Инесса смотрела теперь на него, открыто и прямо, вновь поведав ему самое важное в лисьей своей манере – между строк. Это значит – больше не винит. Значит – она простила, до конца и навсегда. Приняла просьбу о примирении, не стала мстить – держала в руках оружие и бросила наземь… Но Изабелла… проклятье, она ведь хотела, чтобы Инесса обвинила Карлоса! Она этого ждала, потому и побуждала Инессу говорить! Вот только Инесса оказалась умнее: поманила намеком, а затем атаковала не маркиза, а своего настоящего врага. И весь зал теперь на стороне Питера, и в то же время маркиз не попал под удар. Лишь бы так шло и дальше!.. Король и королева между тем уже совещались с судьями, в то время как среди деликатно приглушенных, но многочисленных и оттого шумных голосов в зале все отчетливее ощущался снисходительный, сочувствующий тон. Расправы над англичанином теперь не желали – из преступного иностранца тот превратился в защитника несчастной и высокородной испанки, чья повесть взволновала многих. И поэтому не было ничего удивительного в том одобрении, которым присутствующие встретили вердикт короля. Фердинанд поднял ладонь, призвав зал к тишине, и объявил о принятом решении: суду совершенно очевидно, что при выяснившихся обстоятельствах Питер Брум не виновен в намеренном убийстве солдата и не мог быть осведомлен о принадлежности отряда Аррано к Святой эрмандаде. Таким образом, надлежало освободить англичанина из-под стражи при условии выплаты определенной суммы вдове солдата, а также церкви за поминальную мессу по душе погибшего. Благодарность во взгляде Маргарет, обращенном к королю и судьям, была выразительнее слов. Питер же, не отличавшийся красноречием, прямо и несколько неловко принялся благодарить короля – но при всей благосклонности Фердинанд не дослушал его, вновь перемолвившись о чем-то с королевой. - Суд продолжается, и я прошу говорить по существу следующего дела, - объявил он, поглядев вначале на Брума, затем на своего племянника. Д’Агвилар уже успел возвратить себе былую невозмутимость и бестрепетно ждал его дальнейших слов. – Маркиз Морелла, этот английский джентльмен предъявил вам обвинение в похищении дамы, его кузины, из Лондона, а также в насилии над указанной дамой. Вы можете ответить на это обвинение? - Не только могу, но и желаю, ваше величество, - Морелла говорил с такой вежливой непринужденностью, словно все это разбирательство казалось ему затянувшейся неостроумной шуткой в близком кругу. – Пусть меня приведут к присяге, и я готов изложить вам все обстоятельства дела. Я невиновен и докажу это в присутствии ваших величеств, почтенного суда, а также упомянутой дамы – моей маркизы и законной жены. - Лжец и негодяй! – взорвался Питер, и намеревался выкрикнуть еще что-то, но король резко одернул его, велев сесть и не нарушать судебный порядок. Морелла принес присягу и с привычным изяществом речи начал свою повесть, заметив заранее, что некоторые ее детали все же не делают ему чести. Он начал свой рассказ с того, как, будучи посланцем испанской короны в Англии, присутствовал на публичной церемонии в Лондоне и встретил Маргарет Кастелл в сопровождении Брума и мисс Дин, ее родственницы. Вкратце обрисовав происшествие у Вестминстерского дворца и свое появление в доме купца Джона Кастелла, он объяснил, что стал частым гостем этого дома, поскольку был очарован Маргарет и вскоре влюбился в нее без памяти. К концу мая он укрепился в решении жениться на ней и просил ее руки у господина Кастелла, но здесь произошла неприятность: они поссорились, и купец дал ему резкий оскорбительный отказ. Будучи в расстроенных чувствах, маркиз необдуманно прорвался тем же вечером к Маргарет и повторил свое предложение - но девушка была слишком встревожена и всецело доверяла отцу, поэтому не дала своего согласия, и ему, д’Агвилару, пришлось покинуть Лондон в одиночестве. - Имя господина Кастелла мне уже доводилось слышать из других уст, - Изабелла произнесла это отвлеченно, будто рассуждала сама с собой, но на Мореллу смотрела весьма пристально. – Если вспомнить о причинах вашего пребывания в Англии, маркиз, то ваши визиты в его дом резонно было бы трактовать иначе… - Боюсь, ваше величество, что это имя вам называли по ошибке, - голос Мореллы оставался все таким же бархатистым и плавным, хотя сердце слушавшей его Маргарет и пропустило удар при этом опасном намеке. – Если бы упомянутое вами обстоятельство было истиной, посудите сами, разве рискнул бы Кастелл отказать мне и вызвать мой гнев? Этот человек нанес мне жестокую обиду, поскольку отлично знал, что совесть его чиста и бояться ему нечего. К тому моменту и я знал, что не имею над ним никакой власти, и к стыду своему признаюсь, что очень жалел о том не только по зову долга. Имей я хоть малейшее основание обвинить его… на беду, мой нрав слишком горяч и подчас мстителен, и я бы не удержался даже ради своей любви. Исповедуюсь в этом вам, и прошу не судить меня строго: человек грешен по земной природе своей. Грешен по земной природе своей, но светел и чист по небесной природе души… Одного без другого не бывает, вопрос лишь в том, какая природа берет верх. И твоя природа раскрылась даже не в ту ночь, когда ты отдал мне письма на сожжение. Раньше, гораздо раньше, когда я ранила тебя отказом, когда отец оскорбил тебя, а ты имел над нами всю власть - и не тронул. Твоя исповедь – святая ложь во спасение, но обида и боль неподдельные, и как же я хотела бы сберечь тебя от них, любимый… Маргарет была безмолвна, лишь рукав ее тихонько зашелестел, когда она поднесла ладонь к сердцу. На сей раз на виду оказалось мягко поблескивавшее обручальное кольцо – и на миг обращенный к жене взгляд маркиза зажегся столь же мягким отсветом. Такой язык, понятный лишь среди самых близких людей, был спасением для них: сокровенное и взаимное признание в любви оказалось скрыто от любопытства многочисленных свидетелей – но их самих согревало и укрепляло в тревожный час. Морелла между тем продолжал, не подавая вида, что ощущает устремленное на него со всех сторон внимание. Он поведал, как отплыл из Лондона на борту «Сан Антонио», но не вынес разлуки с Маргарет и не сумел превозмочь своих чувств. Каравелла возвратилась вверх по Темзе, встав на якорь близ Тилбери, и Морелла в отчаянии прибегнул к хитрости, заманив Маргарет и ее кузину, Бетти Дин, на корабль. Там ему удалось объясниться с дочерью Кастелла по-настоящему, и к своему несказанному счастью, он услышал, что любим. Препятствием была лишь воля отца девушки, и единственным выходом в тот момент им казался побег. Мисс Дин согласилась отвезти в Холборн письмо Маргарет и на словах передать ее решение родным, а «Сан Антонио» спешно направился к испанскому берегу, где причалил в Кадисе. Маркиз и Маргарет беспрепятственно прибыли в Гранаду, где в конце концов и состоялась их свадьба. Копию брачного документа адвокат Мореллы предоставил суду, еще одна такая бумага находилась в распоряжении архиепископа Севильи, а посему законность этого брака неоспорима. - Оспорить здесь можно лишь одно: вашу предусмотрительность, маркиз, - иронично добавил Фердинанд после прочтения документа. – В своей любовной горячке вы натворили столько дел, и среди них не нашлось возможности своевременно испросить нашего благословения на брак? Ваше запоздалое письмо застигло меня уже посреди всей этой суматохи, и сами понимаете, что мне было несколько не до ответа. - Прошу у вас прощения, ваше величество, со всем моим раскаянием, - д’Агвилар покаянно склонил голову. На уста короля возвратилась сдержанная, но теплая улыбка, в то время как выражение лица Изабеллы становилось все прохладнее. Фердинанд посмотрел на Маргарет не без затаенного восхищения, прежде чем ответить племяннику. - Что ж, вас трудно винить и несложно понять. Красота вашей избранницы кого угодно лишит холодного рассудка, - он слегка прищурился, видя ярость в наливающемся краской лице Питера. – Однако, почему же в таком случае сеньор Брум столь настойчиво обвиняет вас? И зачем, помилуй Боже, вам понадобилось держать его в заточении, раз он вдобавок еще и родственник вашей прелестной жены? - Ваше величество, я не заточал этого человека, а попросту спас его. Вернее сказать, эту заслугу мы делим на двоих: я и сеньорита де Сильвейра, - на сей раз д’Агвилар слегка поклонился в сторону Инессы. – Сеньор Брум преследовал «Сан Антонио» на шхуне Кастелла, был выброшен штормом в Мотриле, оказался замешан в портовом беспорядке и ранен. Мне сообщили об этом, и я послал своих слуг ему навстречу. Они нашли его на Гранадской дороге, едва державшимся на ногах от жара и потери крови. Не желая его смерти, я распорядился поместить его в своем дворце, а донна Инесса ухаживала за ним. Она в свое время получила подготовку сестры милосердия, и потому я доверил сеньора Брума ее заботам. Отпустить его из замка я не мог: вначале он был тяжело болен, а затем лихорадка еще долго туманила его разум. Донья Маргарет пыталась с ним поговорить, но он оставался в уверенности, что я враг ему, а маркиза – моя пленница. Пусть я не имел законного права держать его под стражей, но помилуйте, я боялся за его жизнь. В таком состоянии иностранцу ехать куда-то в одиночку – безумная затея. Но спустя какое-то время я узнал, что сеньор Брум образумился, а в донну Инессу и вовсе был уже влюблен… - И я должен слушать клевету этого мерзавца?! – вновь не выдержал Питер, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Маргарет. К порядку его призывать не пришлось, он замолчал сам, но был напряжен, как сжатая пружина. Серые глаза его сверкали, устремляясь то на кузину, то на д’Агвилара, то – с каким-то неясным немым вопросом, - на выжидающую королеву. Маргарет же с досадой видела, что выкрик Питера словно ударом в грудь обрушился на Инессу, побледневшую и закусившую губу до крови. Господи, Питер, дубовая голова! О себе не думаешь, так хоть ее пожалей! Или ей мало было несчастий в этой жизни, или ты оглох и ослеп?! - Как уже упомянула донна Инесса, я снабдил их лошадьми и припасами в дорогу, и они благополучно покинули Гранаду, - Морелла сохранял хладнокровие, хотя в глазах его уже появилась недобрая тень. – Обо всем остальном мне известно не больше, чем вашим величествам и высокому суду. Такова правда, и добавить мне к этому нечего. - И все же добавить требуется, - задумчиво промолвила Изабелла, когда Морелла вновь сел, завершив свои показания. – При всем уважении к вам, благородный маркиз, я вижу в вашем рассказе серьезнейший изъян. Допустим, в Гранаде сеньор Брум был в лихорадочном бреду, о том мы можем судить лишь косвенно. Но и капитан Аррано, и почтенные судьи, и, наконец, я сама, - она подчеркнула эти слова, выдержав небольшую паузу, - так вот, все мы имели дело с сеньором Брумом, когда тот был в здравом уме. Я убеждена, что и сейчас он абсолютно здоров и мыслит трезво. Тем не менее, все мы слышали, что он с вашим рассказом не согласен. - На мой вкус, мы слышали это слишком уж отчетливо, - слегка поморщился Фердинанд. – Сеньору Бруму нет нужды повторяться, его взгляд нам и без того понятен. Но вы, прекрасная сеньора, - обратился он к Маргарет, - вы еще ни слова не произнесли, а между тем все эти страсти кипят вокруг вас. Вы должны принести присягу и объяснить нам, наконец, как в действительности обстоит дело. Кто-то здесь лжесвидетельствует, и будьте любезны, положите этому конец. Маргарет поднялась на ноги, и в зале вновь затих любой шепот и шелест. Молодая маркиза буквально телом чувствовала, сколь многие глаза следят теперь за ней – знакомые и незнакомые, родные и чуждые. Испанская присяга в ее устах звучала отчетливо и чисто – самым искренним и правдивым обещанием поставить точку в этой хитросплетенной истории. - Ваши величества, я клянусь всем, что свято: перед вами нет лжесвидетелей, - твердо ответила она. – Все эти люди говорили правду, свою правду, как знали и понимали ее. Мне мало что остается добавить к их рассказам. Я - Маргарет, маркиза Морелла, урожденная Маргарет Кастелл из уважаемой в Лондоне семьи Кастеллов. Остальное уже поведал вам мой муж, дон Карлос д’Агвилар, маркиз Морелла. Я полюбила его и не смогла подчиниться воле своего отца, доверилась ему и решилась на побег. Если этот шаг и постыден, то не преступен: ни в Испании, ни в Англии закон не карает за нашу любовь. Маркиз не похищал меня и не совершал насилия, я своей волей шла с ним под венец и прибыла в Севилью вместе с ним, чтобы свидетельствовать это. Я согласилась стать его женой, и никакой иной участи с тех пор не желала. Брум вскочил на ноги с шумом, но не мог произнести ни слова: казалось, его душила первая же застрявшая в глотке фраза. Маргарет посмотрела на него с печалью, но затем продолжила, вновь обращаясь к королю и королеве. - Этот человек – Питер Брум из древнего и прославленного рода Брумов, сын рыцаря и рыцарь по крови. Он мой кузен, но я столь же верно могу назвать его своим братом. Он с юношеских лет был в доме моего отца, мы росли под одной крышей и были неразлучны с детства. Как благородный и благодарный человек, он всегда почитал моего отца, а меня оберегал так ревностно, как родную сестру. Из-за злополучной ошибки отец был убежден в том, что я похищена, а Питер не усомнился в словах отца. Вот почему он враждебен к маркизу и не верит ему, а меня считал невольницей и пытался спасти любой ценой. Всему виной недоразумение, ваши величества, одно лишь недоразумение и моя неосторожность. Донна Инесса де Сильвейра может подтвердить мою правоту. Она была доверенным лицом маркиза в Гранаде, а для меня стала самым уважаемым и благородным из друзей. Все мы по злой случайности оказались сейчас здесь, перед судом. Все мы честные люди, которые просто не поняли друг друга вовремя. Умоляю, позвольте этому закончиться здесь и сейчас, ведь уже погиб человек, и не нужно, чтобы пострадал еще хоть кто-то! Жаркая, искренняя речь Маргарет не оставила равнодушными ни судей, ни слушателей. Нечасто под сводами зала Правосудия звучала чистосердечная просьба о мире – не о наказании, не о помиловании, не о деньгах и сроках, а лишь о человеческом примирении. Надежда Маргарет крепла с каждой секундой – с нежной благодарностью в чертах Инессы, с теплым признанием в глазах Мореллы, с благосклонным одобрением во взгляде Фердинанда. Нас не в чем винить. Тайну отца никто не выдал. Все благородные дома Севильи теперь – наши свидетели, и они на нашей стороне. Боже, благодарю: больше ни капли крови не прольется из-за меня! Питер Брум все еще стоял с отчаянным взглядом, словно вновь оказался на окровавленном Босвортском поле или на Вестминстерской площади, один против десятка солдат. Резкие движения его головы походили на рывки сокола, сидящего на перчатке и освобожденного от клобука. Он словно метался между Маргарет, чья тонкая фигура в жемчужном платье и плаще походила на дельфийскую жрицу-оракула в белоснежном тумане, и восседавшей на троне королевой. Изабелла с величественным спокойствием окинула взглядом зал, будто все происходившее было ей очевидно заранее, предсказано и предвосхищено. Умные, сосредоточенные голубые глаза ее встретились с горящими серыми глазами молодого англичанина. Королева чуть заметно кивнула ему ободряющим жестом, и обреченный вид Брума растаял в считаные мгновения, пока тот смотрел в лицо Изабеллы. Казалось, что в этот миг все его сомнения, все нараставшие было колебания смело порывом ветра, оставив одну лишь целеустремленность - незыблемым утесом среди летучего песка. Вместо потерянного, запутавшегося человека в старинном зале Алькасара выпрямился во весь рост бесстрашный и неудержимый боец. - Есть ли здесь кто-либо, желающий сказать свое слово в этом деле? – громко и отчетливо спросила Изабелла с властной, повелительной интонацией, больше подходившей приказу, а не вопросу. – Тот человек, которому есть что сказать, должен говорить сейчас – или молчать до конца дней своих. Маргарет видела и слышала катастрофу, еще не успев осмыслить и осознать ее – как видят тень от гигантской волны над гаванью, как слышат рокот лавины и камнепада. Беда сжимала свое змеиное чешуйчатое кольцо – в требовательном голосе Изабеллы, в тишине зала, в медленных шагах двинувшегося вперед Питера. В отрывистом движении кисти королевы, которое заставило двоих стражников отступить и не препятствовать Бруму, пока тот шел в сторону королевской четы. То был жест сокольничего, спустившего с перчатки сапсана – натравленного, наученного, без раздумий ринувшегося на цель. - С разрешения ваших величеств, мне есть что сказать, - Питер говорил громко и жестко, с выражением обузданного, но неугасимого гнева. – Я мог бы раскрыть истинную причину того, почему моя несчастная кузина покрывает совершенное над ней преступление маркиза. Мог бы сказать, чем маркиз Морелла угрожал ей и ее семье, вынуждая ее подчиниться и тем самым защитить остальных. Я не стану этого делать по одной причине: это бессмысленно. Мы в сердце Испании, где этот высокородный негодяй пользуется всеобщим доверием, я же лишь милостью ваших величеств избавлен от тюрьмы или плахи. Но пусть я не могу разоблачить его ложь, даже его собственных слов уже достаточно, чтобы я мог призвать его к ответу, как мужчину и воина. Маркиз Морелла нанес урон чести родственного мне дома Кастеллов, увезя мою кузину против воли ее семьи. Он прилюдно оскорбил сеньориту де Сильвейра своим грязным и лживым намеком на мой роман с ней. Наконец, он сам стал причиной бесчестья и горя для донны Инессы, и пусть она в своем благородстве не пожелала обличить его перед вами, я обязан хотя бы из благодарности к моей спасительнице наказать ее обидчика. Я чужестранец, и у меня здесь мало друзей, а может быть, и вовсе их нет, но все-таки я не могу поверить, что ваши величества откажут мне в праве на удовлетворение, которое во всем мире в подобном случае один дворянин может потребовать от другого. Я вызываю маркиза Морелла на смертельный бой без пощады для побежденного. И вот доказательство этого. Произнося свою речь, Питер успел поравняться с Мореллой, от которого его отделял теперь лишь непрочный резной поручень барьера. Резко обернувшись и сорвав с руки кожаную перчатку, он с силой швырнул ее в лицо испанцу – так внезапно, что по залу разнесся звук хлесткого удара, который никто не успел предотвратить. И это был тот предел, после которого Морелла не мог держать себя в руках. На секунду перед остолбеневшей Маргарет промелькнули его полные бешенства глаза, покрасневшее пятно на смуглой щеке, а затем д’Агвилар сорвался с места с диким проклятьем. Его ладонь уже лежала на эфесе меча, который наполовину был выхвачен из ножен, и до безоружного Питера ему оставался лишь короткий смертоносный бросок. Трое офицеров метнулись к нему, и к великому счастью, первым из них был стоявший рядом капитан Аррано. Именно он схватил маркиза за руку, помешав ему обнажить меч, спасая его самого от бесчестья. Знакомое, дружеское лицо, побледневшее, но твердое, отрезвило Мореллу, остановив его безрассудную атаку. Противники уже были надежно разделены спохватившейся стражей, а суровый голос короля приказал им немедленно прекратить эту ссору в присутствии королевской четы. - Я прошу у вас прощения, ваше величество, — задыхаясь от гнева, произнес Морелла, - но вы видели, как этот англичанин поступил со мной, с испанским грандом! - Да, - промолвила королева, - но мы также слышали, какие поступки вам, испанскому гранду, вменяет в вину этот английский джентльмен. Законы чести обязывают вас ответить на эти обвинения, весьма тяжкие, на мой взгляд. Сеньор Брум только что бросил вам вызов от своего имени, а также от имени семьи Кастелл и донны Инессы де Сильвейра. Принимаете ли вы этот вызов? Маргарет казалось, что узорчатый купол зала рушится на нее и хоронит под своим обманчиво-ажурным и неподъемным весом. Где-то поодаль Инесса с тихим и совершенно нечеловеческим стоном пошатнулась, закрыв лицо руками. Морелла стоял, тяжело дыша, как затравленный хищник, чьи атласные бока мучительно часто вздымаются от ярости и боли. - Я с готовностью бы принял его, ваше величество, - отозвался он хрипло. - До сих пор никто не имел оснований сомневаться в моей храбрости, но я должен напомнить, что я… - он приостановился, затем продолжал с мрачной решимостью: — Ваши величества знают, что я испанский гранд, и не только… поэтому вряд ли мне пристало скрестить меч с клерком купца. К вашему сведению, именно таково было звание и положение этого человека в Англии, что он не станет отрицать под присягой. - Мое звание и положение не дало бы вам сбежать от боя, будь мы в Англии! - с ненавистью воскликнул Питер. – Я сын сэра Брума из Дедхэма, законный сын и представитель рода, уважаемого в моей стране. И заявляю вам, что в любви и в бою я считаю себя равным любому из похитителей женщин и незаконнорожденных негодяев, живущих в этом королевстве. - Собака! – выдохнул Морелла. Его голос пресекся от потрясения и негодования, пунцовые пятна на его скулах скрывали теперь след от удара перчатки. Маргарет лишь невероятным усилием воли заставляла себя хранить тишину, понимая, что любое ее вмешательство даст повод толпе поднять ее мужа на смех. Питер, похоже, счел отчаяние в ее глазах страхом за его собственную участь в поединке - и бросил в ее сторону быстрый обнадеживающий взгляд, а затем отвернулся, ожидая ответа короля и королевы. Те совещались с судьями и алькальдами, понимая всю серьезность положения – как из-за недвусмысленного вызова на бой, так и по причине разницы в происхождении противников. Нет. Нет. Питер не был посвящен в рыцари. Они не имеют права назначить такой бой. Этого не случится, нет! Маргарет хваталась за эту мысль, как утопающий за соломинку. Совсем недавно ее голос трогал души и умы севильцев, теперь же она была словно связана по рукам и ногам с кляпом во рту. На кону были жизни двух людей, каждого из которых она была готова заслонить собой от гибели – и не могла пошевелиться… Жена-заступница. Жена-защитница. Они набросятся на Карлоса, он не вынесет смеха. Этот кошмар нельзя будет прекратить даже приказом короля… Но Боже милосердный, дуэль предотвратить еще можно! Ваше величество! Она обратила свое побледневшее лицо к Фердинанду, ее темные глаза были влажны и полны страдания. Тот видел ее, уже завершив совещание, и, казалось, слегка вздрогнул от этого пронзительного взгляда. Нахмурившись, король повернулся к Изабелле и судьям, хотел что-то сказать им, но затем, передумав, лишь вздохнул с сожалением, предоставляя королеве решающее слово. - По законам нашей страны испанский гранд не имеет права встречаться в поединке с простым иностранным джентльменом. Раз маркиз посчитал удобным выдвинуть это соображение, мы поддерживаем его и считаем, что он не обязан принять этот вызов для сохранения своей чести, - размеренно и неторопливо произнесла Изабелла. - Однако мы видели, что маркиз Морелла готов принять этот вызов, и решили сделать все, что в наших силах, чтобы никто не мог сказать, что испанец, причинивший зло англичанину и открыто вызванный на бой в присутствии своих суверенных властителей, отказался от этого по причине своего звания. Сеньор Брум, если вы согласны получить из наших рук то, что с гордостью принимали другие ваши соотечественники, мы намерены, считая вас храбрым и честным человеком благородного происхождения, посвятить вас в рыцари ордена Сант-Яго. А следовательно, дать вам право обращаться или сражаться как с равным с любым испанским дворянином, если только он не прямой потомок королей, на что, как мы думаем, могущественный и блестящий маркиз Морелла не претендует. Сказанные учтивым, доброжелательным тоном, эти слова были такой недвусмысленной и целенаправленной пощечиной д’Агвилару, какой не сумел нанести даже Питер своей перчаткой и заявлением о законнорожденности. Морелла, должно быть, ждал их и встретил новое оскорбление с окаменевшим лицом, но на сей раз изумленным и яростным вздохом захлебнулась уже Маргарет. Даже ужас грядущего боя не мог в этот миг перекрыть ту волну осознания и гнева, что поднялась в ней сокрушительным шквалом. Тренировки в тюрьме! Фехтование с заключенными, турниры с офицерами! Изабелла с самого начала готовила это, она подучила Питера, использовала, как разменную фигуру! Она и не собиралась судить Карлоса – она хотела, чтобы оскорбление произошло при свидетелях, и ему пришлось сражаться насмерть! - Тварь… - прошептала Маргарет, и как бы ни был взбудоражен Морелла, на ее голос он обернулся мгновенно. Пояснять не пришлось: губы испанца скривились в ироничной усмешке, походившей на страдальческий оскал. - Я сделал все, что только мог, - глухо и сдавленно отозвался он. – Простите меня, если сможете. Теперь уже иначе не выйдет… Маргарет не нашла в себе сил ответить – лишь сжала его ладонь так, словно и не сумела бы больше отпустить. Голос Питера перекрывал гул зала, обращаясь к Изабелле и Фердинанду: - Я благодарю ваши величества за честь, которую вы мне оказываете и в которой я бы не нуждался, если бы мой отец встал не на ту сторону в битве на Босвортском поле. Еще раз приношу вам свою благодарность и полагаю, что теперь маркиз не будет считать для себя унизительным решить наш долгий спор так, как ему хочется. - Подойдите сюда, сеньор Питер Брум, и преклоните колено, - Изабелла приняла у короля меч и встала над склонившимся англичанином, трижды коснувшись клинком его правого плеча. Традиционные слова акколады, рыцарского посвящения, были произнесены ею со всей подобающей моменту торжественностью. - Встаньте же, сэр Питер Брум, отныне рыцарь благороднейшего ордена Сант-Яго. Маргарет дорого дала бы за то, чтобы перехватить этот меч в свои руки. Чтобы швырнуть его в окно, разбивая этот дурной сон со звоном разлетевшегося вдребезги стекла. Чтобы только не видеть, как поднимается и кланяется королеве Питер, честный, смелый, обманутый Питер, обреченный теперь, как взбесившийся и понесший жеребец - либо разбиться насмерть, либо убить того, с кем столкнется. - Сэр Питер, наш церемониймейстер назначит время вашего поединка с маркизом, наиболее удобное для вас обоих, - распорядился Фердинанд, с лица которого еще не до конца ушла недовольная тень. - Пока что мы приказываем вам обоим, чтобы никаких неподобающих слов или действий не было между вами. Ведь вы скоро встретитесь лицом к лицу в смертном бою, где судьей вам станет сам Господь Бог. Суд был окончен. Все формальности подошли к концу, взволнованно переговаривающиеся кавалеры и дамы постепенно покидали просторный зал. Маргарет казалось, что если она не выберется из этих проклятых стен с минуты на минуту, отчаяние и ярость попросту задушат ее. Краска лихорадочно играла на ее лице, и на вовремя подставленную руку мужа она незаметно опиралась с молчаливой благодарностью. Силы ее, подорванные этой изощренной пыткой, были уже на исходе. - Донья Маргарет, я желаю, чтобы вы повременили и составили мне компанию, - мягкий, почти успокаивающий голос Изабеллы Кастильской прорезал судебную залу. – С делами покончено, и я хочу немного поговорить с вами с глазу на глаз. Уверена, что благородный маркиз возражать не станет. Издевательская уверенность эта была совершенно напрасна. Доведенный до грани, разъяренный оскорблениями, обеспокоенный состоянием своей жены, Морелла был готов в присутствии короля ответить ее величеству категоричным отказом, не считаясь с последствиями. Остановило его то единственное, чему он не мог противиться: оживший взгляд встрепенувшейся Маргарет и ее чуть слышный шепот: - Я должна попытаться, Карлос. Я должна, ради всего святого… Она не знала, чего ждать, когда Морелла покинет зал, и украшенные старинной резьбой двери сомкнутся за его спиной. Не могла предположить, чего пожелает от нее Изабелла, коронованная мастерица шахматной игры, мановением руки разрушившая жизнь Маргарет и не заметившая того. Она понимала лишь одно: если и есть еще малейший шанс предотвратить непоправимое, избежать кровопролития и обернуть все вспять – это он, и другого не будет. Слыша ее и понимая до боли ясно, Морелла тихо кивнул. И Маргарет совершила самый трудный в жизни шаг со времени той памятной ночи в порту Тилбери – выпустила его ладонь из своей.