Что мне делать в этом мире?

Дракон После полуночного полёта за цветами, я снова вернулась на яйца, сменив моего Птица. Да, я разрешила ему греть яйца собой, даже после того, как я подогревала их огнём, и он с гордостью высиживал их, нахохлив все перья. Это придавало ему забавный вид, и после того, как мы обратно менялись, я всегда прилизывала его головные перья обратно, отчего он тихонько мурлыкал, с непередаваемым птичьим акцентом, и лизал мою морду, припорошенную цветочной пыльцой, подмечая, что в моей шерсти всегда застревает немного цветочного запаха. Тогда я шевелила крыльями, позволяя запахам дупла перемешаться, и казалось, что внутри зацвела пара больших цветков. В такую цветочную ночь я поняла, что я в него окончательно влюбилась. Что это не только связь поколений, установленная за долгие годы совместной жизни наших видов, но и банальные чувство одного дракона к другому… не дракону. Может быть, на это ещё и повлияло то, что я была ещё как ребёнок, только родилась (думаю, появление в новом теле и переход на новое мышление можно назвать рождением), и ещё никого не запечатлела в качестве родителя и представителя своего вида. А потом вот встретила его, птица такого! Да, не сиди я на яйцах, не жди детей, которые вылупятся в виде драконят, то уже бы превратилась в грифона, и счастливо бы жила с моим «мужем». Но сейчас мне надо быть драконой, чтобы быть похожей на моих детей и кормить их молоком. Так уж приспособлен наш вид, и я не хочу, чтобы драконята мнили себя грифонятами, не имея ни клюва, ни перьев. А значит, с превращением надо повременить. Превращение… я вспомнила песню, что он мне пел, совсем недавно. Судя по ней, один дракон дал целой птичьей стае то, чего у них никогда не было — рога и похожие на свои глаза. Почему же я не могу превратить всего одного грифона в дракона? Тем более, что мы от них не так уж и сильно отличаемся! А когда он станет одного со мной вида… в животе что-то тягуче сжимается. Я смогу продолжать драконий род, и мне даже не придётся беременеть от самой себя! В груди теплеет. Так было, когда я готовилась дыхнуть на моих детей, но сейчас нельзя было выдыхать. Нужно было больше. И тепло нарастало, распространялось на всё тело, захватывая и живот. Я хочу, чтобы он превратился в красивого дракона! Чтобы я могла иметь от него детей! И наконец, когда напряжение в теле достигает максимума, я выдыхаю в спящего рядом Птица. Ни единого его пёрышка не пострадало. Огонь будто растёкся по нему, формируя защитную оболочку, светящуюся неярким светом, за которой вообще ничего не было видно. И изменение началось. Сначала клюв, точнее, его контуры, обведённые моей энергией — он будто плавно перетёк в морду, длинные рога которой тоже загнулись немного вверх. Шея удлиннилась, вместе с утолщающимся хвостом, что лишился перьев, но приобрёл красивый копьевидный наконечник, а сложенные крылья приобрели типичный крылопальцевый изгиб. Ещё немного — видимо, происходила невидимая мне внутренняя перестройка — и вот, на месте грифона спит дракон, и только золотые искры в его шерсти напоминают о недавнем превращении. Но я буду называть его Птицем, несмотря ни на что. Искорки впитались в тело, и теперь только лунный свет играл в его шерсти. В нём я увидела, что по краям мембраны его крыльев растут длинные перья, тех же цветов, что были у него до превращения, да и цвет шерсти был точно такой же. Какой же красавец! Я лизнула его в макушку, и удовлетворённо села на яйца, погружаясь в дремоту. Утром он разбудил меня удивлённым рыком — и бомбардировкой удивлением по широкой полосе волн. Я вскочила, ещё не до конца понимая, что произошло, и увидела, что он удивлённо рассматривает себя, трогая морду лапами, а потом тыкаясь ею во все места своего нового тела. А лапы-то, кстати, остались птичной конструкции, с противостоящим большим пальцем относительно всех остальных трёх! Я подошла к нему и тыкнулась в шею. Его запах поменялся, но всё ещё оставалась доля старого, чего-то… перьевого? Птиц перестал себя осматривать, поворачиваясь к мне. Я подняла голову — и наши глаза встретились. Я вижу черноту его щелеобразного зрачка, и мало-помалу погружаюсь в неё. Делаю слабую попытку выбраться, но вместо этого наши носы встречаются. Чувствую, как кончики наших морд сталкиваются, и от этого ощущения по моему телу проходит волна — и я чувствую, что и по его телу тоже. Я высовываю язык и трогаю его вилочкой верхние клыки дракона, такие же не закрывающиеся до конца, как и у меня. Он не отстаёт, и вот наши раздвоенные языки встречаются, сначала кончиками, а потом и всей плоскостью. Глазной контакт разрывается, потому, что мы наклонили наши головы вбок, чтобы полностью охватить пасти друг друга. Это мой первый поцелуй в жизни! Мы раскрываем наши крылья, и наши ладони встречаются друг с другом. Я чувствую тело дракона — и закрываю глаза, ибо нельзя вынести столько ощущений сразу. Я ложусь на землю. Наши дети! Я готова встать, чтобы подпитать тепло яиц огнём, но Птиц просто поворачивает голову, и, любовно тыкнувшись носом в скорлупу, выдыхает жёлтый от жара огонь, что полностью впитывается в яйца. Каналы вновь мерцают, говоря о том, что с час детям в яйце хватит собственного тепла, и он поворачивается обратно ко мне. Я лежу, выставив вперёд лапы, готовая принять в них его тело. Дракон аккуратно ступает, так, чтобы не наступить на перепонку моих раскинутых по земле крыльев (а я и не заметила, что раскрыла их), и нависает надо мной. Он тоже раскрыл крылья, и теперь они лежат на моих, даря прекрасное, неповторимое ощущение того, что он рядом, и водит носом по моей шее и нижней челюсти, деликатно не доходя до передних лап, где у меня начали расти груди. Я отвечаю ему тем же, и моё тело уже готово, ещё с самых первых мгновений после того, как он оказался надо мной. И вот, он входит в меня, нежно и медленно. Я всё подаюсь вперёд, и обхватываю его тело передними лапами. Дракон ложится на меня, о чём мне активно сигнализирует каждый сосок на моих грудях. От переизбытка ощущений вырывается крик, тихий и довольно высокий для ушей такой драконицы, как я. И мы лежим вместе. Весь мой старый, прошлый опыт не нужен, ведь нам не надо двигаться, чтобы не прекращалась охватившая нас сладость. Он «заперт» во мне, но малейшего движения достаточно, чтобы сладостное напряжение вновь прокатывалось по нашим телам, с каждым разом растворяя нас друг в друге. «Очнулась» я тогда, когда лежала на боку рядом, и во мне затихали последние волны. Чувствовалась полнота, такая, как никогда прежде, и счастье, такое тихое и семейное, наконец полностью охватило меня. Я подобралась к Птицу поближе, и обняла его лапами и крылом, снова целуя в пасть, и он ответил мне тем же. «У тебя такие красивые глаза были, как будто немного светятся изнутри» — улыбаясь одними клыками, сказал мне он, и я счастливо заулыбалась во всю пасть. Наверное, кому-то это показалось бы страшным, но не ему, счастью моему шерстистому. А потом мы вышли на утреннюю песню. Ветка была не то, чтобы широкая, так что мне пришлось идти за ним. И когда высыпавшие на ветки около своих дупел грифоны стали спрашивать, кто же это, Птиц сначала поцеловал меня в пасть, а потом объяснил всем, что это он, просто попавший под очарование одной драконицы — то бишь, меня. Кажется, то, что я липну к нему, и это ясно видно по моему телу, окончательно убедило их, и он снова взялся за дирижёрство. Вот что хорошо с шерстью, так это то, что в отличие от перьев она не скрадывает контуры тела. Благодаря этому, я видела контуры его тела, и даже крупные мышцы лап и крыльев — и пела, глядя на него с щемящим чувством в груди. А когда в конце вступил он, подпевая моему голосу… я готова была свалить его на спину и зацеловать прямо тут. Драконята Я сидела рядом с Птицем, который на этот раз сидел на яйцах. Теперь он был выше, и его нагрудная шерсть полностью закрывала их, сохраняя в тепле, так что я не боялась оставить ему эту почётную обязанность. Он любил заменять меня, показав это ещё несколько дней назад, но теперь он мог делать это в любое время, и не нужно было перед этим подогревать скорлупу моим огнём. И вдруг по всей роще разнеслось сообщение разведчика: — Вижу странных существ, в количестве трёх! — Какие они? Рассказывай! — спрашивали его, и далеко не я одна. — Они ходят на задних лапах. У них всего четыре конечности, и нет крыльев. А ещё у них плоские морды, и даже без клюва! И сначала я не смогла понять, что привлекло меня, кроме необычного описания существ. Ну странные, да. Наверное, не из нашего мира, раз всего четыре конечности… Не из нашего мира… Это же люди! Я когда-то была такой, пока не обрела настоящее тело! Но что они здесь делают? И почему, почему не превратились, как я? Вопросы. Надо было слетать на место и всё разузнать. Я поцеловала моего дракона в щёку, едва не удержавшись от поцелуя в клычки, и, сказав, что иду посмотреть на странных существ, чтобы знать, что с ними делать, вылетела из дупла. Долетя до дозорной «вышки», вызвала разведчика, что летал в своей зоне ответственности. Прилетев на мой зов и увидев меня, грифоница (а это была она) отсалютовала мне покачиванием крыльев. Я попросила её показать мне тех странных существ, и она повела меня за собой, оставляя после себя слабый запах листвы, которой, видимо, был устлан сторожевой пост (или правильнее сказать, гнездо?), древесины и перьев. Ближе к месту обнаружения перешли на парение, чтобы не пугать людей шумом взмахиваемых крыльев. Это был небольшой ручей, стекающий с гор и густо покрытый рогозообразными растениями. Вот в нём-то они и копошились. Я поблагодарила грифоницу, отпуская её лететь дальше, и перешла в круговой полёт, рассматривая их повнимательнее. Да, это люди. Они ходят по колено в воде, собирая в плетёные корзинки стебли рогоза, и совершенно не смотрят в небо. У них тут лагерь, или они проходили мимо и хотят есть? И сколько их — так и есть, всего трое? Насколько я вижу, тут двое юношей и одна девушка. Попыталась предположить возраст — и не смогла. Их тела больше ничего не говорили мне о них, кроме принадлежности к определённому виду и их пола. Это я что, окончательно драконею? Приземлилась прямо в ручей, с их спин. Вода сразу попыталась добраться до кожи, но натолкнувшись на плотный подшёрсток, отступила, не в силах пробиться через него. Услышав меня, люди обернулись — но были слишком рядом, и уже побоялись бежать от меня. Я слышала, как они негромко говорили. Мои вставшие торчком уши слышали все их слова, и я их понимала — но только слова, а не их связки в речи. Я понимала, что это знакомый мне из прошлой жизни язык, но речь сливалась в один почти монотонный поток, полный различных звуков, и было не понятно, где кончается и начинается конкретное слово. Мой разум просто не понимал, как и что разделять! «Вот ты окончательно и стала зверьком» — только и подумала я. Но отдельные слова, которые они произносились в конце и начале пауз, которые брались для дыхания, были всё-таки понятны. «Берег», «дракон», «нож». Они оставили ножи на берегу? Они хотели убить меня теми ножичками, которыми срезали рогоз? В поисках ответа, я заглянула в их глаза. И они подчинялись мне. Я же не хочу их убивать! Я подошла ближе, впрочем, держась мордой подальше от их рук. Запах, который непонятно о чём сигнализирует у этих существ, смешанный с запахом ручья. И вдруг меня охватило понимание — прямо как тогда, когда этот мир подстроил меня под себя. Они уже готовы. Мир менял их тоже, но их слишком много, и они далеко от точек. Но их тела уже изменились. Они могут есть больше, чем могли раньше (то-то они вспомнили про рогоз!), их череп уже имел зачатки для рогов (ведь разумным надо общаться между собой!), а их грудная клетка уже начинала отращивать киль для третьей пары конечностей (потому что они тоже хотят летать). Иди и закончи начатое, осталось только добавить твоей энергии, драконица — и свершится. И снова это тёплое, горячее чувство в груди. Я держусь, чтобы хватило огня на всех — и выдыхаю, когда больше держать нельзя. Огонь обрушивается на них с высоты, но не испепеляет, а как тогда, образует световой кокон, повторяющий их очертания тела. И они меняются. Шея удлинняется, а лицо вытягивается в красивые рогатые и ушастые мордочки, появляется длинный, прекрасный хвост с копьевидным наконечником, ноги и руки превращаются в лапы, на которых так удобно стоять, и большие крылья складываются за спиной. Они встают на все четыре лапы — и кокон, наконец, пропадает, искорками впитываясь в их шерсть. Передо мной стоят три подростка, только-только вышедшие из возраста маленьких драконят. Я снова втягиваю их запах, и обнаруживаю, что один из мальчиков, тот, что стоял самый близкий ко мне и активнее всех говорил, осамочнел, а остальные сохранили свои старые пола. И все они голодные, после всей той трансформации, что с ними приключилась. Будто отвечая на этот запрос, что-то пульсирует снизу туловища, и ощутив запах этого, драконята идут. Они тыкаются мне в грудь — и наконец, захватывают её своими небольшими мордочками, и я чувствую их прикосновения, вытягивающие из меня молоко. Я аккуратно ложусь набок, чтобы не стоять на ногах и не заставлять драконят задирать морды. Они садятся на свои ноги, и продолжают вытягивать из меня питательную влагу. Налюбовавшись их телами и замечая, что теперь груди мои увеличились куда сильнее и явно проглядывают из шерсти, я лизнула каждого по морде и спине, и драконята замурлыкали мне в ответ. Поздравляю себя. Я — мамочка! У меня есть три прекрасных подростка, а скоро подоспеют маленькие хатчлинги*. Как хорошо, что я многогрудая, и сумею одновременно накормить всех шестерых! И я уже без ума от моих детёнышей — они же мои, раз я превратила их? И… осталась ли в них их память, или они всё забыли, и осталась только их детская «душа»? Я не знаю… но знаю, что они красивые! После сытного обеда драконята осоловели и, так и уткнувшись мордочками ко мне в живот, уснули. Я лизнула каждого: по голове, по спине, по их крыльям. Милые мои, как же я рада, что вы теперь драконята! Наверное, лучше, чтобы вы были взрослыми драконами, как я… но видимо, моего огня не хватало, или это так повлияло, что я готовлюсь к вылуплению детей. Я не знаю! Надо унести вас ко мне в дупло. То-то Птиц и другие грифоны обрадуются пополнению в нашем драконьем полку! Я послала сигнал, его приняла разведчица и с воздуха перенаправила к мужу. Он ответил, что уже вылетает, и я принялась его ждать, иногда лижа уснувших детей по спинкам. Он прилетел, и тоже сел в воду. Только вот как наших детей переносить? «По старой памяти» я думала о том, чтобы нести их в лапах, или даже в тех больших корзинах, куда они собирали рогоз. Но Птиц с негодованием отверг такие предложения, и усадил одного из драконят за шкирку на мою спину, туда, где она соединяется с шеей. Драконёнок так и не проснулся, но сразу обхватил мою шею, и даже выпустил коготки, зацепившиеся за мой крепкий подшёрсток. А так куда удобнее! К сожалению, третий не поместился ни на одну из наших шей, и пришлось звать разведчицу. Её шея тоже подошла, хоть и в месте объятия довольно сильно подмялись перья. Я боялась, что они будут немного скользкие, и даже когти не помогут, но быстрый тест носом показал, что даже за перья можно отлично держаться. И мы полетели домой. Вечером детёныши проснулись. Они пытались что-то сказать, но (видимо, по привычке) пытались говорить горлом. Я, сидя на яйцах, несколько секунд наблюдала, как их мордочки выражают недовольство, когда они поняли, что их речевой аппарат не предназначен для отрывистых звуков, а длинный и раздвоенный язык не даёт достаточного препятствия для прохода воздуха, а потом просто послала сильный радиоимпульс на волнах их небольших рогов. Они сразу обнаружили новый канал речи, и наконец, сказали свои первые слова. «Мама»… хорошие мои, я вас научу говорить так, как говорим мы!