Что мне делать в этом мире?

Плетение На улице шумел дождь. Точнее, ливень, сопровождающийся резкими порывами ветра. Самая нелётная погода из всех, что могла быть, так что, вся наша стая сидела по домам — и моя семья в том числе. Птиц жался ко мне, сидящей на яйцах. Дети же без дела не сидели, и активно использовали всё пространство дупла — даже стены. Вот драконёнок лезет на стену, легко цепляясь своими когтями за дерево, но у самого верха потолок начинает наклонно сужаться кверху, когти перестают держать, и он с писком срывается, рефлекторно распахивая крылья. Они смягчают его падение, как и его шёрстка, так что он почти не пострадал. Но всё равно, дитё бежит ко мне, чтобы я зализала ударенный бок, что я и делаю, мягко касаясь языком его шёрстки. И он снова убегает, теперь уже залезать в компании с смелой драконочкой, пока другая облюбовала мой хвост в качестве небольшой горки. У нас тут уже большое общество (и будет ещё больше), а от человека мне, всё-таки, досталось орудийное мышление, так что, надо облегчать жизнь нашей стае. Поэтому я сижу перед уже рассортированными по размеру гибкими веточками, и пытаюсь плести корзину, в которой можно будет перенести больше, чем просто зажав в лапе. Птиц пытается тоже. И мы оба не знаем, как это делается, так что приходится изобретать заново. Проблема только в одном. Передние лапы. По сути, это ноги, и предназначены они для ходьбы, не для мелкой моторики. А ещё них есть небольшие подушечки, смягчающие ходьбу и приглушающие ощущения от всяких острых предметов, навроде веток или каменей. Да, не спорю, удобно, и обувь не нужна. Но для того, что должно служить руками, такое качество, как пониженная чувствительность, не очень хорошо. Да ещё и пальцы не очень хорошо координируются в пространстве. Птицу чуть легче, у него палец строго противопоставлен и он может без проблем хватать. Но и это не отменяет того, что у него такая же чувствительность и такие же способности к мелкой моторике. Драконята иногда смотрят на то, что мы делаем, и даже пытаются подсказать. Но потом снова срываются, чтобы потратить свою энергию на игры. Драконочка уже научилась планировать с самого потолка, успевая в воздухе перевернуться и полностью раскрыть крылья. Дракон не такой смелый, и предпочитает падать по старинке — благо он лёгкий, а скелет его куда прочнее человеческого. Мы начали с самого утра, и только ближе к полудню мы, наконец, закончили наши первые корзинки. Неравномерно сплетённые, с небольшими дырами и без ручки, ибо забыли, что она нужна — но мы сделали! Мои пальцы болят и будто задеревенели, но я очень рада, что смогла! И это учитывая, что о корзинах я знала только то, что их можно плести. Птиц тоже устал. Но он тоже рад, ведь я дала ему и всей нашей стае рецепт штуки, с помощью которой можно носить в лапах куда больше вещей! Мы можем свободно поднять с собой в воздух где-то половину своего веса, но не можем этим воспользоваться, а с корзинами возможности возрастают. И это я ещё не начинала гончарное дело. Да, глина на берегах есть, но обжиг дело явно не домашнее — особенно, если твой дом это дупло в дереве, так что, надо выделять место. Да те же поляны-аэродромы, которые мы наконец расчистили (все восемь штук), вполне хорошее место, если не мешаться на «взлётной полосе». Только вот я сомневаюсь, что даже сытая смогу выдать много высокотемпературного пламени, а значит, надо бы задуматься о постройке обжигной печи. После всеобщего короткого мозгового штурма, одна грифоница предложила немного модифицировать корзину. Что если брать столько же палок, но не загибать их кверху, а оставить плоскими, сделав таким образом плоскую основу, а потом уже втыкать в неё ещё палки и по ним плести стенки? Идея показалась хорошей, но вот лапы уже болели от напряжения, так что мы решили перенести это на следующий день. В наше дупло ввалился мокрый грифон, сразу же у входа отряхивая перья. К нему побежали дети, и он коснулся своим клювом морды каждого. А прилетел он к нам за лозой — он тоже хотел попробовать. Нам и не жалко, так что, мы отдали ему все лишние палки из оставшегося запаса. Ничего, завтра ещё насобираем, благо, после уборки полян их осталось много, а дождь не даст им высохнуть и потерять гибкость. Наша вечерняя песня получилась немного приглушённой из-за дождя, и из-за того, что солнце не проглядывало из облаков, кончилась довольно быстро. Но никто не был этим опечален. Будут новые дни, и многие их них будут солнечными! На самом деле, песня наша не была чем-то фиксированным и застывшим во времени. Они изгибалась как ниточки, за всем, что происходило в стае, будь то погода (как сейчас) или что-то, случившиеся с членом нашей стаи, и это будто само оказывалось в канве песни. Дети даже поначалу не поняли, зачем мы поём, а кто-то привлёк прошлую память и сравнил это с сектой, но и их всё-таки подхватил этот могучий поток, и их голоса, пока ещё высокие и не такие громкие, как у нас, тоже вплелись в ткань нашего песенного гобелена. Гончарное дело По ночи, напившись с Птицем вместе нектара и закусив его молодыми побегами, хотели набрать с собой веточек для плетения. Но оказалось, что другие грифоны тоже не спят, и собирают ветки для своих собственных корзин. Конечно, увидев меня, многие норовили поделиться, но я так решила — ну их, эти корзины, с такими лапами морока одна их плести. Думаю, слепить плохонький горшок полегче будет! Птицу сказала, что хочу опробовать ещё одно дело. Он захотел со мной. А я и не против, вместе веселее! Так мы и пошли к реке, по тропе, натоптанной множеством грифоньих ног. Если ткнуться носом в землю, думаю, по запаху и его интенсивности можно распознать, кто и когда проходил. Обоняние подсказало, что в общем-то, все, кого я на запах знаю, тут ходили. На чуть подмытом берегу как всегда было много глины, в которой даже отпечатались несколько клювов. Я отщипнула несколько самых незагрязнённых кусков, и прямо на чистой траве принялась её мять. Ну, а чего? Надо сначала понять, смогу ли я вообще вылепить, потом посмотреть, подойдёт ли мой огонь… Конечно, с самого начала о ровном круге и речи не шло, как и ровном дне. Хорошо хоть лапа в кулак сжиматься умела, да и пальцы попривыкли к мелкой работе, так что кривая чашка без ручки всё-таки вышла. Вроде бы пригодная, если хвататься за её борта и так нести. Теперь пора сушить. По идее, надо просто оставлять её на солнце, но долго ждать не хочу, поэтому я просто выдохнула пару раз красным пламенем, чтобы быстро высушить. Как и ожидалось, быстро высохло и едва прогрелось. Отлично! Теперь пора обжигать. Я настроилась на самое горячее пламя, вдохнула, чувствуя горячее тепло внутри… И выдыхаю ослепительно-синее пламя! Вся растительность тут же превращается в пепел, а горшок через пару секунд раскаляется как кусок металла, готовый вот-вот расплавится — даже часть стенки, куда попало пламя, кажется поплыла. Это… настолько горячее пламя застало меня врасплох, и я захлопываю пасть, от удивления садясь на хвост. Это ж какую температуру я только что выдала? И зачем с такой силой я вообще пытаюсь что-то делать? Зачем той, у кого и так всё при себе, пытаться что-то себе в помощь делать? Я смотрю на лапы. Их шерсть запачкана голубоватой глиной, кое-где даже слипшись в колтуны. Я поднимаю одну, а потом вторую, проходясь по шёрстке языком и слизывая с неё всю глину, отчего шерсть снова ровнёхонько ложиться. Вот тебе и напоминание, что ты зверёк. И зачем я вот этими лапами что-то делаю? Что мне ими не ходится-то по земле спокойно — тем более, лапы для этого и предназначены! «Чего пригорюнилась?» — спрашивает меня Птиц, и я все мои мысли ему рассказываю. Он обнимает меня крыльями — тихо и ласково — и тыкает носом в щёку. «Мы разумны. Почему мы не можем раскрыть своё тело полностью? Мы можем нести куда больше, но в лапы много не возьмёшь. А в корзину можно много положить, и за ручку её нести! Ты же не будешь делать себе заменитель когтей или крыльев — у тебя и свои есть. А корзину, почему бы не сделать?». А я просто поворачиваю голову, лижа в основание шеи. «У меня есть прекрасная стая, ты, трое детей и три яйца. Почему мне не живётся спокойно?» — возражаю я ему. «Потому, что ты умненькая дракошка, которая может сделать жизнь лучше, — отвечает он мне, открыв клыки. — И свою и всей нашей стаи». И мне остаётся только согласится. Так мы и сидели, смотря на пышущий красным жаром и остывающий «горшок». Когда его стало можно схватить лапами, я зачерпнула им воды, и мы полетели домой. Дома нас ждали дети. Увидев воду в посуде, немедленно принялись её лакать, и я невольно залюбовалась на их раздвоенные язычки. А потом, когда я вылила остатки воды, убедившись, что он не пропускает воду, драконёнок надел его себе на рог, и так и носил, пока горшок не выдержал таких издевательств и не разбился.

***

— Мам, а скажи… когда откладываешь яйца — это не больно? В ночной темноте ко мне подошла драконочка — та самая, что когда-то была юношей и самая смелая их всех троих, когда я как раз сидела на яйцах. Может, мне такое имя ей и дать? А что, Смелая — звучит же! И ничем не хуже моего мужа под «именем» Птиц, против которого он, кстати, ничего не имеет. — Нисколько! Даже скажу, что в каком-то роде приятно… — я сама про приятность ничего такого не помнила, но хотела, чтобы моя дочь подходила к периоду яйцекладки без лишнего волнения, тем более, что насчёт безболезненности я не соврала. — Просто… я хорошо дружу с драконом (который теперь мне, получается, как брат). Но прекрасно понимаю, что когда мы подрастём, эта дружба немного… расширится. И я ничегошеньки не знаю про ощущения, которые испытывают драконицы! Я про ощущения людских девушек-то только по словам знала… а теперь вот, драконица, да такой и останусь, навсегда. — Не бойся! — а сама-то как-то боюсь рассказать, что у меня почти такая же ситуация, как и у неё. Правда, я опытнее, я уже испытала и откладывание яиц, и секс в этом теле. — Это так же естественно, как и ходить на четырёх лапах, летать и пить моё молоко. Тебе же это трудным не кажется? — Нет… — задумчиво дёрнула ушами драконочка. — Это часть всего моего существа. Полёт, стояние на четырёх лапах; ты, мама… это так естественно! Так и должно быть! Разум говорит мне, что я была другой, что не только тело, но даже пол мой поменялся, и я теперь, как ты, тоже могу рождать новую жизнь. Но это только разум и его воспоминания, а вот это вот, — она показала крылом на себя, — тело, оно говорит о другом, и даже нет желания сопротивляться ему. Мама… — драконочка прижалась ко мне, и я сдвинулась вперёд, открывая переднюю пару грудей, к которой она немедленно присосалась. — И молоко у тебя вкусное! — добавила она через некоторое время, когда я лизнула её по макушке между рогов. — Не бойся яйцекладки. Мы ходим на четырёх лапах и не так далеко, так что наши задние ноги могут стоять (и стоят) далеко, для того, чтобы яйцо безболезненно выходило наружу. Мы — другие. По секрету скажу, что я даже считаю правильным то, что поддалась желанию и превратила вас… вам теперь не надо выживать тут. — Ма. Я тебя люблю… — засыпая от сытости, пробормотала драконочка.