Что мне делать в этом мире?

Я вновь хожу на задних лапах — то есть, ногах, а мои передние… руки снова имеют длинные, гибкие пальцы. Я трясу головой — и вижу, что нет уже привычных, до невидимости, очертаний морды. Зато есть торчащий впереди нос. Я — человек? Вокруг безлюдные, ночные улицы, только иногда проедет одинокая машина, да пройдёт пешеход. «Они неправильны» — кричит мне моё чувство прекрасного. Да я и сама вижу эту нескладную человеческую фигуру, без хвоста, с плоскими ушами и не менее плоским лицом. Пытаюсь сориентироваться, где же я, и вдыхаю мешанину уличных запахов. Но я как тогда, когда не в силах была разобрать, что говорят люди. Только теперь я не могу разобрать запахи. Да, мелькает знакомый запах бензина, гари — не не более, да и сами запахи более грубые, сливаются вместе, и я не могу сказать, какой откуда пришёл. Пытаюсь дополнить это звуками, но ничего, кроме шума далёкой машины не слышу. Пытаюсь повернуть уши в сторону уже ушедшего дальше на метров сто пешехода, чтобы уловить шуршаще-стучащие звуки его шагов, но они просто дёргаются, передвинувшись чуть назад. Поворачиваюсь одним ухом, но всё становится только хуже. Надо именно наводить уши на источник звука, а не поворачивать головой! Ужасно. Я пытаюсь снова, но запахи и звуки опять не дают достаточной для ориентировки информации. Приходиться полагаться на одно только зрение, у которого, кажется, отняли один цвет — но я не могу понять, какой, ведь для этого мозга такая картинка привычна и понятна. Чувствую, будто у меня отбили всякое обоняние и оглушили, и теперь идёт перекос только в область зрения, как самую информативную на данный момент. Я едва ли не физически чувствую, как часть картины мира отправляется в утиль, как всё меньше становятся мелкие запахи и переливы звуков, и от осознания этого ужаса цепенеет тело… И я просыпаюсь. Махом поднимаю переложенную на лапы голову, и глубокий вдох даёт мне понять, что рядом всё ещё спит Птиц, а под другим, наполовину расправленным крылом устроились все мои трое детей. Навостряю уши, автоматически направляя их в сторону выхода из дупла, и слышу, как через него проходят ночные звуки вроде шелеста, шума ветра и редких насекомых, забирающихся в поисках цветов на такую верхотуру. Облегчённо выдохнула. Я снова я. Шерстяная (на всякий случай лизнула лапу, чувствуя раздвоенным кончиком языка её покрытые мехом пальцы) драконица, вокруг меня спит моя семья, а я сама грею теплом своего тела деток, что пока защищены толстой стенкой скорлупы. Счастье-то какое… Выхожу на улицу — на своих четырёх! — и вдыхаю снова запах зелёной природы, и кажется, даже смогу различить породы деревьев по запаху. Кажется, зашевелились дети, и посылают мне тревожно-беспокойные сигналы, улавливаемые моими рогами. Успокаиваю их — детки мои, я совсем недалеко и ненадолго! Просто маме приснился страшный сон… Ещё одна корзина Дети играют на улице. Между прочим, салки в воздухе очень отличаются от салок на земле! В полёте драконята ловят друг друга не только по сторонам, но и сверху, и снизу. Да и переход из зависающего режима в полёт занимает больше времени, чем переход от стояния к бегу. Но они тренировались и в приземлении. Например, прямо на ствол дерева, выпуская коготки, чтобы сразу же уцепиться. Сначала я даже испугалась, но ничего, кроме дополнительного вылизывания от остатков коры, так и не произошло. Драконята росли, и однообразие начинало им надоедать. Значит, пора развивать лапки. Так что, подогрев яйца и оставив Птица, я с детьми отправилась вниз, к реке, за новыми веточками для корзины, которые мы намеревались взять у деревьев с длинными, растущими до самой воды ветвями. При первом укусе оказалось, что кора и древесина горчили, но довольно приятно. Хотя конечно, в больших дозах я бы такое не ела. Но за… приправу? сойдёт. И вскоре этот горький вкус превратился в запах, повисший над местом сбора. Дотягиваясь до высоко растущих ветвей, я встала на задние лапы. Ощущение… странное, и я попыталась сравнить его со стоянием на ногах у человека, только вот у человека нет хвоста. Масса всего тела теперь держалась всего на двух пружинящих лапах и более-менее уравновешивалась хвостом, передние опирались на дерево, а зубами я отгрызала ветки. В конце-концов, они банально устали меня удерживать, и я просто села на хвост. Дети тоже не отставали, и, полностью выпустив свои коготки, залезли на самые верхушки. В первый раз отгрызенная ветка стукнула мне по голове, но не сильно больно, шерсть с подшёрстком амортизировали удар. Драконёнок, с поджатыми к голове ушками, извиняюще лизал ударенное место. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль о наказании, но я с негодованием отвергла её. Он и так за меня переживает, бедный! Домой каждый летел с грузом. Дети несли небольшую охапку веток в зубах, а я сама нагрузилась по полной, держа по большой охапке и в пасти, и в лапах, из-за чего приземление в дупло было тяжеловатым — но вполне удавшимся. После такого «похода» множество кусков коры и древесины застряло в шерсти драконят, так что пришлось каждого. Лизание — самый прекрасный процесс! Я чувствую, как под языком ровно укладывается шерсть, блестя от каждого лизя, и улыбаюсь клыками, мурлыкая от удовольствия. Дети мурлычат тоже, и пытаются лизнуть меня, что у них вполне получается. Потом, когда их шерсть чиста и даже ничем не пахнет (если не считать едва уловимый, только если засунуть нос в шерсть, запах моей слюны, но это важно для различения моих и чужих детей!), они, играясь, лижут друг друга, а я улыбаясь смотрю, радуясь за каждого. Боже, какой прекрасный способ объединить стаю, когда у тебя нет гибких лап! И даже самолизание прекрасно. Ведь приятно, когда чувствуешь давление языка на шёрстку, чувствуешь, как она ложиться ровно — настолько, что тихонько мурлычешь. Приятнее только тогда, когда это делает кто-то другой — например, Птиц или дети, и тогда скрыть мурлыкание решительно невозможно. На следующий день, когда ветки перестали пахнуть горьчинкой на весь дом, плели корзину. Теперь уже все вместе. Я только сплела донышко, а дети, высунув свои раздвоенные язычки, усердно переплетали стенки, активно пользуясь пальчиками на лапках. Иногда я помогала, правильно укладывая веточку, и дети с интересом смотрели, запоминая, а потом снова брались за дело. Как оказалось, корзинка была высока для их роста, и в конце им приходилось вставать на задние лапы, чтобы сплести верх. Времени это заняло много, ибо плели медленно, а иногда даже возникали споры, что дети спорили, чья очередь плести ветку. Но вокруг меня шумел лес, а я сидела на яйцах, так что, никто неикуда не спешил. Это тебе не город и работа! Тьфу, аж в дрожь бросает, как вспомню… Ручка оказалась совершенно не нужна. Оказалось, что достаточно было взять корзинку в лапу, чтобы, почувствовав знакомую древесную поверхность, чуть ли не автоматически выпустить когти на полную, и они прекрасно проходили между сплетёнными прутьями, удерживая корзину. Счёт Драконята явно подросли, и это заметно. Чтобы понимать, не кажется ли нам это, предложила детям отмечать свой рост на стене, а мой коготь легко прочертит черту в древесине. И сразу же появились метки всех трёх. В следующий раз точно узнаю, насколько быстро они растут! А вот другие дети, скрытые под скорлупой, уже сигналят о том, что им становится тесновато. Приближается вылупление, а значит, в семействе будет полноценная прибавка из ещё трёх драконят. И их надо будет учить. Вырисовывается новая проблема, и она в том, что хатчлинги не будут обладать «заёмным» разумом, как я или мои более старшие драконята. Их надо учить с нуля, учить разуму и чтобы они могли передать его своим детям. Я вспоминала. В прошлой жизни сначала учили ползать, ходить, потом учили говорить, а потом считать и писать. А как у нас? Я ведь совершенно не знаю о том, чему учатся драконята! Ну допустим, летать (и уж тем более, ходить) у нас вполне инстинктивные действия, им учить не надо. А вот счёту, разговору и письменности надо будет учить. Причём, последнего для нашего языка и вовсе не существует, хоть сама придумывай! Ага, а потом пиши своей лапой, да непонятно на чём… Ну допустим, счёт специальных букв не требует, да и использовать можно всё, что угодно — хотя, ввести впоследствии нормальную позиционную систему не помешает, для развития математики. Кстати, о ней! Я посмотрела на мои мохнатые лапы. Не удержалась и лизнула обе, правильно укладывая шерстинки, которые сразу тускло заблестели. Итак, вот самая древняя и простая система для счёта. Что я вижу? Правильно, я вижу восемь пальцев. А это значит что? Это значит, что в десятичной системе мне и моим потомкам считать будет тяжело, придётся иметь два «виртуальных» пальца. Как костыль сошло бы, но… я, в конце-концов, в новом мире! Я совсем другое существо! Зачем создавать трудности на ровном месте? Вот шесть коготков видны ясно, ещё два будто немного висят, но если положить лапу плоско, то тоже прекрасно видны. Вот по ним, по всем восьми пальцам, и будем считать. То бишь, система счисления будет восьмеричная. Конечно, жалко терять целых две единицы, но удобство счёта перевешивает недостатки. Тем более, для них даже обозначения в языке нет, они открыто образованы от восьмерки, как и остальные числа до шестнадцати! Да и десятки тоже, простираются только до восьмидесяти. И даже сотни есть! Это, кстати, кое о чём говорит — например о том, что моим языком пользовались довольно цивилизованные существа. Я открыла клыки, глядя на лапы — наверное, так и принимаются исторические решения. А если вспомнить прошлое… Даже мои «якорные точки», от которых я делаю предположения о числе чего-то, всегда считала по восьмеричной системе, а при слишком малых величинах восьмёрка разбивается до четвёрок. И ведь даже не обращала внимания, благо, сам язык мне диктовал именно такие числа. «Итак, решено! — думала я, вылизывая залетевшую отдохнуть от игр драконочку. — Буду учить считать по количеству наших пальцев, да и сама окончательно перестану думать десятками. Кстати — саму неделю тоже пора сделать восьмидневной! Всё равно она чисто номинальная, а считать будет легче».