Что мне делать в этом мире?

Мы потихоньку облагораживали наши деревья. Я перекинула несколько верёвочных мостиков — и вскоре каждый грифон перекинул не один мостик к соседям. Это было куда удобнее (и безопаснее), чем прыжки с полуразвёрнутыми крыльями. Когтистая раскрашивала деревья, а Резун делал красивые вещи. Он не только вырезал — он и научился лепить, и частенько приносил к нам на обжиг глиняные фигурки. Я показала ему интересную идею — стержни, что при стуки друг об друга издают музыку, и он начал лепить и их тоже, и по моему совету, вешать у входа и выхода в дом. А я, слушая переливчатые стуки, задумалась о хотя бы простеньком ксилофоне. И вскоре, вытесав из сухого твёрдого дерева плашечки и привязав их на ниточки, сделала его (конечно же, с помощью моих неугомонных детей). А палочки не понадобились, ибо первый же эксперимент показал, что неприкрытый коготь прекрасно извлекает звук. Я даже начала тренироваться стучать сразу несколькими пальцами, превращая ксилофон в некий аналог пианино. Конечно, его настройка была сделана не с камертона, и я смотрела по благозвучности к нынешнему уху. Наверное, интервалы были выдержаны неточно, и человеку бы показалось фальшиво — но не было кому слушать, кроме нашей стаи, которой это нравилось. Одна из грифониц вскоре мастерски научилась подражать этому звуку, хоть и с характерным птичьим акцентом. Она аккомпанировала себе на ксилофоне, играя аккордами, а основную партию пела его же звуком. Будто бы пианино! А когда я построила металлическую версию ксилофона, где звук был ещё чище, а по «клавише» не приходилось стучать так сильно, она научилась и его звуку. Вместе с ней научились этому и ещё двое малышей из нынешней кладки, и на вечерней песне они всегда организовывали небольшой симфонический оркестр, который Птиц мастерски вписывал в общую ткань. Плоды и семена Поспели семена наших домашних деревьев. И они оказались похожими на липовые. Дети и взрослые срывали грозди лопастей, чьи размеры были с длину моей ладони, а потом запускали их с высоты — взлетая, или, если было лень, выходя на одну из высоких веток. Я с удовольствием присоединилась к ним, благо, тут не было понятия о том, что взрослое и детское поведение должно сильно отличаться. Признаться, и в правду было неожиданно, что семена будут именно такие. Но мои предки явно выбирали эти деревья с расчётом — видимо, им нравилось идея того, что семена их домов летают, да ещё и на своеобразных крыльях. Вспомнив о вертолётах из прошлой жизни, я при помощи смоляного клея построила автожиры, раздала всем желающим, и они запускали их, любуясь, как винты входят в авторотацию и плавно приземляются, с какой бы высоты ни были сброшены. Цветы первой волны уже отцвели, и теперь на их месте росли вкусные плоды. Колоколообразные цветы образовывали семенные коробки, которые съедались и склёвывались прямо полностью, только в пасти или клюве разделываясь на отдельные мелкие семена. Широкие цветы, в основном на кустарниках и мелких деревьях (последних было много внутри рощи из больших деревьев) радовали ягодами, похожими на земляничные и черничные. Хотя, конечно, были и исключения. Я попыталась спросить, есть ли ядовитые ягоды, которые нельзя есть — и столкнулась с тем, что в языке нет слова для ядовитости. Тогда я спросила Птица о том, есть ли плохие ягоды, которые нельзя есть, иначе заболеешь. Он с удивлением на морде ответил, что таких нет, можно есть любую ягоду, и каждая по-своему вкусна. «Неужели у тебя были ягоды, которые нельзя было склевать?» — в свою очередь, удивлённо спросил он. «Довольно много!» — ответила я, и была сочувственно поглажена мордой по шее. Дети ели наравне со взрослыми, так же задирая голову к кустам или наклоняя её к стелющейся по земле траве. Поляны и леса рядом были съедены в первую очередь, и пришлось отлетать дальше, но благо, ягоды были такими же насыщающими, как и нектар, да и вкусные побеги и минералы никуда не подевались, так что, по полдня летать не приходилось. И конечно, у всех морды были перепачканы в соке, и самооблизывание им не очень помогало отчиститься, поэтому, им помогала я, заодно и вылизывая всю морду полностью. Кстати о минералах — следуя за когда-то выходящей на поверхность жилой, мы уже продолбили небольшую пещеру, в которую мог поместиться один дракон. В отличие от старых деревьев, чьи дупла выросли настолько, что через них свободно влетает взрослый дракон с полурасслебленными крыльями, тут вход получился узкий, и крылья приходилось плотно прижимать к телу. Зато как уютно было там находиться, свернувшись калачиком! Жара Тепло резко сменилось жарой. Плотный подшёрсток защищал нас, не давая нагревать кожу. Но зато, хоть и довольно медленно, нагревалась сама шерсть, и если долго стоять под солнцем, тело начинало потихоньку нагреваться. А ночью, когда солнце уступало место лунам, нагретая шерсть начинала еле заметно светиться тёмно-красным, и с охлаждением свечение постепенно пропадало. И это было не только у нас, драконов — грифоньи перья тоже светились! Из-за жары на меня напал жор — причём, только в определённом направлении. Я ела столько минералов, сколько, наверное, не ела за всю зиму. И это оказался прекрасный способ избавиться от жары, будто переваривание минералов охлаждало меня. Или это так энергия забиралась? Грифоны спасались более традиционными способами, отлёживаясь в тени или купаясь в реке. Но был и ещё один способ — подняться высоко, где холоднее и дуют отнюдь не тёплые ветра, и там парить, охлаждаясь и продувая свои перья. Способ довольно утомляющий, так что река и лежание в тени пользовались куда больше популярностью. Болото за рекой начало высыхать, обнажая торф. Я попробовала и его тоже — невкусный, заполняет всю пасть и плохо жуётся. Больше не пробовала, но иногда всё-таки летала сюда, за кислыми болотными ягодами, растущими на низкорослых ползучих кустарниках. Ливень Любая жара кончается дождём. Сначала в эфире появились странные помехи, будто откуда-то раздаются короткие крики. Грифоны назвали это «голосом молний», и сказали, что судя по тому, что он становится громче, нас скоро накроет ливень. Потом появились далёкие синие тучи. Я смотрела на них с ветки моего дерева, и мне хотелось узнать, что же там, внутри. Я даже приоткрыла крылья, готовая взлететь — но когда по ним гулко ударил порыв свежего ветра, я вдруг вспомнила, как холодно на высоте, и какой силы там может быть ветер, сразу передумала и прижала их обратно к бокам. А ведь ещё и ничего не видно из-за облачного тумана! А учитывая, что крылья имеют парусность, и вспоминая, какой ветер поднимается перед такими дождями даже на земле — меня там будет кидать во все стороны! Это точно не то, что я бы хотела испытать… Туча приближалась, и поднялся ветер. Пока что несильный, но малыши, уже достигшие почти половины взрослого роста, уже говорили о том, что летать становится сложновато, ибо ветер пытается отнести их в сторону. Они прилетели к нам в дупло, но всё-таки, быстро вышли наружу, посидеть вместе с мамой. Я пыталась сделать круг у наших деревьев, но ветер только крепчал, и с ветром в бок без риска опрокинуться летать стало невозможно. Вскоре полёты прекратились полностью, после того, как до своих дупел долетели последние сторожевые. Грифоны говорили, что дождь будет сильный. Видя, как синие тучи закрыли пол горизонта, и в них мелькают молнии, отдающие в мои чувствительные ушки перекатами грозы, я верила им. В эфире тоже творился хаос, молнии со всей округи постепенно сливались в один гул помех, из-за которых приходилось говорить «громче». Ветер тем временем и не думал останавливаться, так что, я обнаружила, что ветка подо мной начала плясать. Драконята ушли в дом, а я переместилась ближе к стволу, где раскачка была очень слабой. Здесь сверху нависла крона дерева, так что, может даже меня не промочат первые капли. Смотря, как пляшет ветка на конце, я понимала, что уже бы слетела с неё, стой я там. Это явно были финальные порывы, сопровождающиеся громкой грозой — и наконец, я ощутила, как на морду упали первые капли, задуваемые ветром прямо под крону. Рядом сверкнула молния — и вместе с почти сразу прозвучавшей грозой начался ливень. Ветер почти сразу утих, и я слышала, как шумит падающая пологом вода. Я ушла ближе к краю ветви, и почувствовала, как дождь обтекает мою тушку, замачивая шерсть, но не достигая до моего разгорячённого недавней жарой тела. Удивительно тёплая была вода — или это я просто не чувствовала её температуры? Я закрыла глаза и вытянула вверх голову, подгибая уши и чувствуя, как по морде течёт вода. Ветка завибрировала, на неё вышла вся наша семья — и мы так стояли под дождём, даже тогда, когда подшёрсток наконец сдался ливню и пропустил воду к телу. Она и правда была совсем не холодной! Когда мы зашли домой, с нас текло в три ручья. Вода пропитала шерсть, и я явно потяжелела. Стремясь избавится от воды, я быстро дёрнула телом, а потом ещё и ещё — и так, вместе с моей семьёй, отряхнулась от воды, оставляя огромное количество капель на полу и выкрашенных стенах нашего жилища. Потом я лизала моих детей, и они отвечали взаимностью. Я укладывала шерсть на их мордах, чтобы она высохла в правильном, красивом направлении — и как много раз до этого, не сдерживала мурлыкание, пока мой раздвоенный язычок слизывал влагу с их носов и ушек. Когда дошла очередь до мужа, всё начиналось как обычно. Но потом он высунул язык, и нагло поймал им мой! Я не могла этому противостоять — и вскоре мы лежали рядом, обнявшись, терясь мордами и гладя друг друга лапками. Дети лежали рядом, прибившись к нашим бокам. Так мы тихонько и уснули. Последующие дожди чаще всего были не такие бурные. Небо просто обкладывало тучами, и начинался дождь, не слабый, но и не проливной. В такие моменты я любила летать, разбрызгивая капли крыльями, а потом прилетать абсолютно промокшей, сразу попадая под нежный язык Птица и пока неумелые попытки лизаться детей. А потом летали они, и тогда их лизала уже я.