diamond hell

Большое облако пыли тянется за чёрным автомобилем, который едет по каменистой длинной дороге в очередной жаркий день в Южной Африке. Обитающие в огромной Саванне зебры и антилопы смотрят ему в след. Каждый зверь отвлекается, прислушивается к громкому шуму двигателя. Вожак прайда поднимается с земли и держит свой дикий взгляд на проезжающей вдалеке знакомой машине. Своего человека где угодно узнает… Чон-Рено слабо сдерживает кожаный руль и смотрит в сторону большой территории, где сразу же замечает старшего льва — Аида, окружённого своими львицами. Один уголок губ нежно тянется вверх, стоит хищнику издать громкий рёв и разогнать рядом с собой мелких животных. Этим он пытается привлечь чужое внимание, поскольку думает, что мужчина не замечает их присутствие в Саванне. Чонгук видит каждого, но в этот раз не останавливается и проезжает мимо своих больших кошек, не получивших сегодня от него ласку, к которой они все так привыкли. Сегодня альфа сделает это чуть позже, потому что сначала ему нужно разобраться со срочными делами в ядовитой долине. Как бы больно сердцу ни было, Чонгук может в данный момент смотреть только на расстоянии на грустно рычавшего Аида, что делает несколько коротких и спокойных шагов вперёд. Чонгук мысленно обещает ему, что вернётся. Обязательно вернётся. Машина проезжает мимо места, где львы обитают, оно остаётся совсем позади, и тогда Рено прекращает смотреть в зеркало заднего вида. Глядит только в лобовое стекло и следит за дорогой. Время близится уже к вечеру, и с каждым метром он всё ближе к огромной первой стороне ядовитой долины, которая ожидает хаоса вместе с его верным хозяином. Сегодня Чонгука там не было ни разу, и, небось, каждый находящийся на той территории только этому безгранично рад. После вчерашнего вечера вместе с белым львом в шатре никому не хочется видеть Рено перед собой, а уж тем более кровожадного Борея, которого альфа вернул ночью обратно к прайду. Об этом хищнике никто не захочет даже слышать. От одной мысли все волосы дыбом на теле встанут. Он вчера отлично показал, на какие именно вещи способен благодаря Чон-Рено, стоящему рядом с ним, пока лев с огромным желанием терзал прикованного к стулу мужчину. Чонгук не дал ему убить человека, натравил его только для того, чтобы наказать как следует. Борей выполнил свою задачу и отступил в нужный момент, дал хозяину продолжить разговор с американцем, еле дышавшим и захлебывающимся в слезах и собственной крови. Чонгук, видя состояние другого альфы, абсолютно не морщился, не сожалел о содеянном, смотрел ясно в глаза напротив и склонял голову к плечу, наблюдая за тем, как алая жидкость вытекала из совсем свежих укусов белого безумца. Он к такому кадру уже давно привык, поэтому разговаривал уверенно. Заворачивая в нужное направление, Рено уже видит высокие решетчатые ворота, за которыми долина и тропический лес. Он подъезжает ближе и паркуется рядом с одной из десяти машин тех, кто работает на него. Выходя из автомобиля, мужчина его блокирует и оглядывает местность, пока охранники, стоящие у самого входа, здороваются с Рено и открывают для него ворота. Чонгук неторопливо двигается туда и кивает альфам, проходя в долину и сразу замечая направляющихся в его сторону африканцев, которые крепко сдерживают того самого искусанного американца. Также видит и Квон Хана, который уверенно идёт рядом с ними. Чонгук слегка хмурит брови и останавливается, смотря на них из-под век. Своим присутствием пугает жертву. Рено прячет руки в карманах бежевых карго, а его люди, увидев его, буквально приводят к нему американца, у кого на расцарапанных кистях блестят серебряные наручники. Он еле-еле раскрывает отяжелевшие веки и поднимает глаза на спокойно смотревшего на него мужчину. Судорога охватывает всё его тело от одного только ледяного взгляда, который скользит по его вялому и истерзанному виду. Чонгук лениво хлопает ресницами и кончиком языка трогает один уголок губ, заново анализируя обработанные раны на теле и разорванную Бореем чёрную футболку. У американца кончики пальцев дрожат, он даже не скрывает, что в данный момент до жути боится Чон-Рено вместе с его белым львом. Старший делает ещё один шаг вперед, чем сильнее заставляет его нервничать за собственное состояние. Вскоре Хан тоже появляется рядом, он смотрит то на американца, то на своего друга, поджимая губы и тяжело сглатывая. Он действительно опасается, что Рено и сегодня выкинет какой-нибудь очередной ужас, и остановить его у Квона уж точно не получится. — И как ты себя сегодня чувствуешь? — задаёт Чон-Рено лицемерный вопрос. Ему и дела нет до его нынешнего состояния. Совершенно плевать. И другой это хорошо понимает, поэтому смотрит на него огромными глазами, чуть приоткрыв рот. Противно видеть. — Из ада радостными не возвращаются, — почти неслышно проговаривает американец. Губы Чонгука тянутся в хитрой ухмылке, и в зрачках загораются огоньки, из-за чего Квон подозрительно оглядывает его. — Живыми тоже не уходят, но как видишь, я тебя немного пожалел, — цедит сквозь зубы альфа. Другой напрягает скулы и не сводит глаз с чужих. — Или же ты даже таким щедрым поступком не доволен? — ещё один шаг вперёд. — Уж лучше бы я умер, Чон-Рено, чем переживал вчерашнее, — злобно рычит и дёргается на месте альфа, но тут же начинает шипеть от боли во всем теле. У Рено ухмылка с губ исчезает, он пробегает глазами по его лицу и чуть напрягает скулы. — Хотел бы я видеть твоё лицо, когда на тебя, прикованного к стулу, натравливают льва, — он сплёвывает и презрительно кривит губы. Чтоб на Рено напал лев? Уму непостижимо. — Ты этого никогда не увидишь, о невозможном говоришь, — обыкновенно и безэмоциально отвечает Чонгук. — Да, — хмыкает американец, вяло стоя на ногах. — Все об этом знают, львиный Бог. Уже вся Ботсвана начинает так называть старшего сына Рено. И всё это благодаря детям из ближайшего поселения, которые просто сочинили маленькую песню года три назад. Они по сей день напевают её и разносят известия об этом львином Боге. Всё больше людей узнают о его существовании и жестоких телесных наказаниях, которые никому не понятны. Не каждый строки этой песни воспринимает всерьёз, не обращают внимание на то, что поют маленькие дети и подростки. Чонгук сам не жалуется насчёт того, как именно его прозвали. Он быстро к этому привык, ничего отрицательного и не думает говорить, что очень удивительно. Он этим львиным Богом останется до конца своей жизни. До последнего вздоха это будет его вторым именем… Хан в стороне закатывает глаза и потирает пальцами переносицу, поражаясь поведению американца. Он никак не заткнется, а Чонгук может не сдержаться. Хотя сейчас стоит перед ним без единой эмоции и оглядывает лицо альфы. Чонгуку безразлично, что говорит ему этот мужчина, хотя такого точно не должно быть. Спокойный и сдержанный. — Тогда не говори слова, которые ничего значимого не несут. Не трать моё время и терпение, — хрипит Чон-Рено, опуская слегка подбородок, и сокрушает одним взглядом. — Лучше прокручивай в своей голове мои вчерашние слова, — он грубо тычет указательным пальцем ему в висок, — чтобы ты всё правильно и чётко сказал своему боссу, не допустив ошибку. Американец не моргает, слегка морщится от боли из-за серьёзных ран. Он ненавидит старшего Рено ещё сильнее, чем прежде. — Я понял, — коротко отвечает и поджимает губы. — Повтори их, — требует Чонгук, чуть склонив голову. У каждого появляется чувство, что альфа просто издевается над ним и унижает ещё сильнее, но Чонгук должен донести до Болтона ещё раз одну простейшую вещь — не соваться на его территорию, когда тому этого захочется. Устал предупреждать. — Завтра не наступит, если будет слишком поздно, — без желания произносит фразу, которую вчера сказал ему Чон-Рено. Эти слова Чонгука вечность будут преследовать, и он внимательно будет их слушать, вспоминая своего отца, кто постоянно повторял ему их и учил многим вещам. Его тяжелая, но тёплая ладонь ложилась на макушку или плечо старшего сына, и изо рта часто вылетала в точности эта фраза с гордой улыбкой на губах. Сами, в отличие от брата, даже не стал запоминать эти слова, решительно пропустил мимо ушей, так как и в детстве постоянно отвлекался на что-то более интересное. И сам Саед Рено понимал, что Сами до последних своих дней останется таким эксцентричным. По этой причине своим преемником он его точно не видел. У младшего не было ни грамма желания руководить ядовитой долиной, в мире существуют свои занятия поинтереснее каких-то алмазов. Поэтому отец акцентировался именно на своём старшем сыне, который с малых лет испытывал любопытство и тягу не только к животным в огромной Саванне, но и к работе своего родителя. Чонгук в последний раз осматривает оставленные Бореем следы и укусы на чужом теле, после чего поднимает глаза на своих людей и кивает, давая разрешение. Американец хнычет от нестерпимой и адской боли, и его насильно уводят с этого места, направляясь к высоким и длинным воротам. И теперь альфа уже смотрит на своего друга, кто на месте вздыхает и переводит на него малозначимый и немного усталый взгляд. Квон Хан никогда за эти четыре года рядом с Чонгуком не одобрял его методы наказания. Это ведь безумие в чистом виде. Он всегда его осуждает по этому поводу, и не за спиной, говорит прямо в лицо. В этот раз то, что сделал друг, тоже вызывает у него недовольство. Подумать не мог, что Рено пойдёт на такой поступок и натравит на человека собственного льва, нисколько не колеблясь. Младший никак не мог привыкнуть к тому, что Чонгук отрубает руки, не моргнув глазом, а теперь он уже начинает переходить все границы. Слухи о том, что Чон-Рено натравливает на своих жертв львов, разлетятся быстро. — Что-то не так, Хан? — спустя недолгую и неловкую паузу спрашивает Чонгук. — Мы вчера с тобой нормально не говорили, — отвечает негромко, но уверенно. — А должны были? — скептически выгибает бровь, приподнимая подбородок. — Есть что обсудить? Хан кидает взор в сторону американца, которого ведут к одной из машин. Не понимает, как выжил этот человек. Где нашёл силы разговаривать? — А разве нет? — хмыкает Квон Хан, а Чонгук просто смотрит уже в сторону алмазных копей и облизывает нижнюю губу. — Как ты воспитал Борея? — после этого вопроса слышится усмешка старшего. — Я ведь знаю, что абсолютно иначе… — делает один шаг к нему. — Не интересуйтесь вещами, которые вас не касаются, — перебивает его Рено и движется вперёд, проходя мимо Квона. Хан напрягается и закатывает глаза, идя сразу же за Чонгуком. Понимает, что Борей с самого рождения воспитывался совершенно иным образом, в отличие от других львов в прайде. Он кардинально от них всех отличается. Не в лучшую сторону. Ничего схожего почти с ними нет. Белого зверя нужно опасаться всеми способами, от него необходимо бежать, он ничего хорошего людям не принесёт. Ещё один безумец. Им управлять в состоянии только сам Чонгук, больше никого Борей не слушается. И ни за что не станет. Даже Квон начинает чувствовать неприятный страх при упоминании этого хищника. Он не хочет ему попасться, хотя знает, что Чон-Рено не даст навредить его близкому на данный момент другу. Только сейчас Хан должен ожидать от старшего всё что угодно. Мужчина выглядит опаснее каждого своего животного. Чонгук приближается к большому шатру, из которого доносятся разговоры, прикасается пальцами к ткани и собирается её уже отодвинуть, но его неожиданно прерывает Квон, схвативший его за кисть. Чонгук, стискивая зубы, вопросительно смотрит на альфу и видит отчетливо на чужом лице или обиду, или небольшую злость. — Ты усугубишь своё положение в Африке, Чонгук, если продолжишь то, что вчера начал, — говорит как можно тише Хан и глядит прямо в серые глаза. — Ближние страны могут услышать об этом, и тогда бежать будет некуда, попадёшь в тупик, — Рено хмурится, явно не приветствуя подобный разговор. — Мы все попадём в тупик. — Если так боишься за свою задницу, можешь лететь в Корею и без возвращения обратно в Ботсвану. Я закрою на это глаза, — заявляет сквозь зубы Чонгук, чуть приблизившись к нему. — Там тебя в тупик никто не загонит, — эти слова даже больно слышать. — А если вновь появишься в Африке — я убью тебя, Хан. Младший отстраняет от чужой кисти свою ладонь и с обидой глядит на своего друга. Возможно, Чонгук совершенно не тот человек, с которым стоит иметь тесные дружеские отношения, но Хан уже привык к нему, привязался, и ссоры с ним также могут приносить непривычную боль в сердце. Четыре года они вместе в одном государстве, почти каждый день друг с другом, а обрывать связи в будущем будет совсем тяжело. Хан всегда пытался ставить Чонгука на правильный путь, отстранять от жутких и неправильных вещей, даже если понимал, что у него ничего не получится. Этот африканец никогда не поменяется. Рено с вечными попытками Хана исправить его терпел и не возникал. Несмотря на прискорбный и ледяной характер Рено, бывало, что он мог просто сесть рядом с Ханом и поделиться некоторыми малозначимыми вещами. И именно в эти моменты Хан верил, что Чонгук не полностью отдалился от людей. — Ты ни за что не убьёшь меня, — с уверенностью отвечает Хан. Он для него слишком важен, как человек, как друг. — А ты ни за что не покинешь Ботсвану, — ничуть не сомневаясь, говорит абсолютную правду. — Буду гнить в ядовитой долине до последнего вздоха. — Сам выбрал себе судьбу. — Как и ты, друг мой, как и ты, — качает головой Хан и отодвигает ткань шатра. Хан первым проходит внутрь, и только после него идёт Чон-Рено, окидывая находящихся в шатре людей взглядом. Окружающая атмосфера мгновенно меняется на совершенно новую, потому что сидящие Намджун и Сокджин широко улыбаются и смотрят на такого же яркого, вечно позитивного и очень надоедливого младшего Рено, который сейчас перед ними весь в белоснежной одежде, точно только сошёл с подиума. Сами с огромным энтузиазмом рассказывает братьям Ким какие-то вещи, но быстро затыкается, когда видит рядом своего старшего брата. Улыбаться не прекращает, искренне радуясь приходу Чонгука в долину. Сами любит издеваться над ним, но постоянно и искренне бывает счастлив ему, несмотря на безжалостные дела, которые тот проворачивает у всех на глазах. Пусть на всю Ботсвану натравит львиный прайд, Сами никогда от него не отвернётся. — А ты что опять здесь делаешь? — Чонгук закатывает глаза. Хан усмехается и подходит к столу, прислоняется к нему боком и складывает руки на груди, держа глаза на младшем Рено. А чистокровный африканец хихикает как-то по-детски, довольно озирая Чонгука. — Веселюсь, брат, — отвечает сквозь лучезарную улыбку Сами и пожимает плечами. — Веселишься? — щурится Чон-Рено и проводит взглядом по чужому телу сверху вниз. — В ядовитой долине? — Абсолютно точно, — убедительно кивает. — У тебя особняк большой, но там ужасно скучно. В таком дворце нет ничего развлекательного, а если и есть, то только для Диего, — обиженно вздыхает. Сами чересчур завидует тигру. Считает его своим врагом. — Ещё раз говорю: я тебя там не держу, а в буквальном смысле прогоняю. Так что хватит ныть, Сами, — говорит Чонгук и садится на стул у стола, на котором раскиданы карты и лежит разобранный пистолет. — Собери свои вещи и бегом к папе. Сами недовольно на него смотрит и поджимает губу. Понятно сразу, что младший Рено никуда не собирается уходить ещё долгое время, продолжит сидеть на шее своего брата. Он комфортно себя чувствует рядом с ним, и пока что ничего не хочет менять, только Чонгук ещё об этом не знает и рассчитывает, что Сами совсем скоро уедет обратно жить к папе и оставит его в покое в его собственном доме. — И не подумаю, — в точности как маленький ребёнок отвечает младший и вскидывает подбородок. — Подумаешь, — коротко и ясно. Намджун потирает пальцами переносицу и вздыхает, не желая слушать их очередной спор. Джин же кусает нижнюю губу, сдерживая в себе смех. А Хан просто тянется к бутылке с водой и смотрит в одну точку перед собой, думая о своём. — Нет, — твёрдо настаивает на своём. — Не зли меня, это плохо кончится. — Не уйду, — мотает головой. — Будем жить вместе. — Сами, — грозно и раздражённо. — Не уйду, даже если натравишь Борея на меня, — хитро растягивает губы. Не только сам Чон-Рено меняется в лице, но и все остальные. Однако Чонгук смотрит уже коварно, напрягает скулы и чуть хмурит брови, а другие пытаются делать вид, будто вчера ничего не случилось, и они не слышали никакие крики о помощи из шатра. Им явно не понравилось, что произошло. Это никому бы не понравилось, и Рено по этому поводу точно не должен хоть как-то злиться. Безумие поймет только сам безумец. Чонгук откидывается на спинку стула и озирает всех присутствующих, проводя кончиком языка по нижней губе. — Может, вы тоже хотите что-нибудь сказать о Борее? — обрывает тишину Рено. — Лев твой, Чонгук, а не наш, и только тебе его поступки осуждать, — подаёт голос Намджун и встаёт со стула. — Ведь сам его так воспитал, — мужчина поворачивает к нему голову и ухмыляется. Чонгук, не отрывая от него серых глаз, убедительно отвечает: — Сам. Борей — его продолжение. *** Сколько ни думает, ни ворошит воспоминания, ни мучает себя каждым сказанным словом в свою сторону, всё равно не получается успокоиться. Это клеймо. Это чистое наказание. Ходит в одни и те же родные места, терзает свои же ранимые чувства, насмехается откровенно над собой, будто делать больше нечего. Он тихо просит о помощи в тридцать третий раз и вновь слышит только шёпот листьев над головой и рёв льва, счастливо играющего со своим человеком. Нежными длинными пальцами ведёт по грубой коре дерева и изредка говорит себе под нос непонятные глупые фразы, которые не будут никем услышаны сегодня. В следующую секунду хватается другой рукой за конец своей белоснежной блузки с глубоким вырезом и прикрывает на короткие нужные секунды веки. Прикусывает опять блестящие губы и прокручивает в голове бесчувственный тон. Этот тон ни разу не дарил ему хотя бы на мгновение приятное тепло. Он дарил один холод и страх за прожитые минуты рядом с ним. Раскрыв веки, он понимает, что картинка перед глазами не меняется: та же красота, те же два создания Бога, и только одного из них хочет забыть. Хочет выдохнуть его. Ему никто не говорил, что придётся вложить душу… Хочет услышать его аромат. Сам себе противоречит. Пусть плотоядные нотки граната, перемешанные с кровью, вернут ему сердце на место. Просит сжечь себя на костре за своё же поведение. Тэхён теряется во времени, забывает, сколько минут уже сидит на своём любимом дереве и спокойно глядит куда-то вдаль, всматривается в оранжевые облака и снова переводит медовые глаза на что-то более интересное. Это настоящее наслаждение для него. Фантазирует о невозможном и ругает самого себя. Что снова забыл здесь, в опасной Саванне? Зачем начал искать глазами этого человека, из-за которого потерял сон, как самый последний глупец? Слишком далеко, где-то около тоненьких небольших деревьев они одни и близки, как два человека и верных друга. Африканский лев часто отбегает в сторону, дабы в следующую минуту рвануть обратно к сероглазому мужчине, который широко разводит руки и ждёт, когда зверь прыгнет на него с новой порцией ласки и любви. Ким невольно растягивает губы в приторной и нежной улыбке и издаёт очень тихий смешок, наблюдая за тем, как объект его восхищения валится спиной на землю вместе с огромным взрослым львом. Они оба лежат в обнимку, хищник играется с ним, залезает сверху и облизывает, не думая, что весит намного больше этого человека. Но тот терпит, гладит его по гриве, и, скорее всего, ярко улыбается той улыбкой, которую Тэхён мечтает увидеть хотя бы один раз. Ему только издалека разрешено смотреть на него. Нельзя больше переходить границу и заглядывать в серые бездны, топившие его. Назвали его по имени, попросили не падать спиной на нож, а так адски желает, но сдерживает в себе этот неправильный порыв. Учитывая то, что сейчас сводящий его с ума незнакомец находится рядом со львом, Тэхён бы подошёл и пожелал услышать хотя бы в последний раз слова, приносящие ему странную боль в сердце. Но Тэхён продолжает сидеть на толстой ветке дерева, прижимая одно колено к своей груди и не отцепляя заинтересованного взгляда от дикого животного и крайне холодного человека. Потирает левой ладонью правую кисть, где до сих пор чувствуется чужое прикосновение. Прошли почти сутки, а сердце никак не угомонится из-за вчерашней близости с этой личностью. Он был так рядом. В нескольких сантиметрах находились их лица друг от друга и чужое дыхание всё ещё ощущает на своих покусанных от нервов губах. А сейчас смотрит, как он играет с африканским львом, небось, дивно смеясь, когда на него рычат и утыкаются мордой в лицо. Порой проводит своим большим языком по шее с татуировкой, к которой Тэхён аккуратно кончиками пальцев прикасался и не верил собственной необдуманной выходке. И с такого расстояния видит, насколько красив и необычен мужчина, чьё имя предположить не может. При прошлой встрече Тэхён уже боялся разговаривать с ним, а теперь страх только увеличился в несколько раз. И, к счастью для него, его на этот раз никто не видит. Незнакомец ещё ни разу не посмотрел в его сторону. И Ким действительно этому рад, так как просто хочет понаблюдать, успокоить своё сердце, что просилось сюда. Проводя языком по контуру губ, омега медленно хлопает чёрными ресницами и смотрит, как альфа просто садится на красную землю и упирается локтями в собственные колени, когда лев с него слезает и просто ходит по территории, устав от игр с ним. Он поднимает голову вверх и поворачивает в определённую сторону, чтобы вынудить Тэхёна сорвано выдохнуть и сжать пальцы от накатившего замешательства. Он знал. Прекрасно знал, что сейчас в Саванне есть ещё один человек где-то поблизости. Смотрит на Тэхёна и, к сожалению, омега не видит эмоций на его лице, чтобы понять, стоит ли ему паниковать или же нет. Но сейчас он чувствует себя в безопасности. Мужчина не стоит в шаге от него, и ему понадобится минуты три, чтобы дойти до дерева, на котором сидит Ким и тайно мечтает о нём, как какой-то влюблённый дурак. У омеги звездочки перед глазами зажигаются от понимания того, что неземной взгляд вновь держится на нём. Он широко раскрывает веки и распахивает пухлые влажные губы, не желая умирать от недостатка воздуха. Сильнее вдавливает подушечки пальцев в грубый корень дерева: царапает кожу, приносит себе неприятную боль, тут же её игнорирует и глотает накопившуюся слюну во рту. Они оба не двигаются, единственно глядят друг на друга, и только одному от этого непритворно плохо становится. Но никто из них ни за что не сделает первый шаг, чтобы сократить расстояние между ними. Не в этот раз. Никогда больше… Не стоит падать на нож спиной. Тэхён первым сводит взгляд, опускает его и смотрит на лежащего у ствола дерева Пёсика. Омега от некой обиды прикусывает губу и сдерживается не пустить никчёмную слезинку по щеке, сжимая в одном кулаке ткань своей блузки. Ему хочется к нему, и от этого ужасно сложно бывать в любимом месте. Это невероятно глупо — думать только об одном человеке и жаждать разговора с ним, каким бы ужасным он у них ни вышел. Он ведь толком его не знает. Точнее, совершенно ничего о нём не знает. Тэхён видел мужчину полураздетым, прикасался к его телу, анализировал каждую мышцу взглядом, а имени так и не услышал, он не выговорил даже первую букву аккуратными губами, которые так и манили неопытного львёнка. Сейчас понимает одну элементарную вещь: с первого взгляда. Пёсик скулит, смотря на взгрустнувшего омегу, который снова переводит глаза на мужчину. Незнакомец уже не глядит на Тэхёна. Он просто поднимается на ноги, подходит ко льву и хлопает его по брюху, вместе с ним уходя дальше. Не в сторону Тэхёна. Отдаляются, с каждым шагом их всё хуже видно, почти не разглядеть в этих ярких цветах Южной Африки. Омеге тоже больше не хочется оставаться здесь. Нет смысла. Ничего не держит. Он осторожно сползает с дерева, дабы не свалиться на землю, как это было в предыдущий раз. Грустно вздохнув, Тэхён смотрит на чёрную дворняжку, которая наворачивает круги рядом с его ногами. Последний раз оглядывая территорию, Тэхён вместе с маленькой собакой покидают любимое место у дерева и направляются в сторону поселения. Они идут в большой неприятной на ощупь траве, и только сейчас Ким жалеет, что надел сегодня чёрные джинсовые шорты выше колен. Пёсик снова бежит вперед, дабы, если что-то пойдёт не так, он мог защитить идущего омегу позади. Он настолько привязался к нему, что даже, видимо, не думает оставлять Кима где-нибудь на час. Хотя вчера питомец не застал момент, когда Тэ ушёл вечером в Саванну и пропал там на приличное время. Двигаясь уже по неровной дороге в сторону дома около десяти минут, омега видит вдалеке идущего к нему Джелани. Наверное, заметил очередное долгое отсутствие Тэхёна и вышел его искать. Только Ким совершенно не хочет разговаривать ни с ним, ни с родным старшим братом. Сегодня целый день их игнорирует и избегает, показывает, что имеет обиду. Неприятно знать, что они видят в нём маленького ребёнка, который никакие проблемы понять не сможет. Тэхёну не восемь — ему восемнадцать. Но близкие люди не хотят этого принимать, ограждают буквально от всего, думая, что так для молодого парня будет намного лучше. Младшего Кима только это задевает. Хочет быть взрослым омегой, а не малышом в глазах своего брата и его лучшего друга. Когда между Джелани и Тэхёном остаётся только два метра, последний вскидывает подбородок вверх и проходит мимо альфы, словно не замечает его. Мбиа вскидывает брови и поворачивает голову, смотря на спину омеги и вздыхая. — Тэхён, — зовёт его темнокожий парень и быстро догоняет, идя боком с ним. — Может, ты уже прекратишь вести себя подобным образом? Хватит быть упёртым, как баран. Тэхён пока что не собирается прощать их двоих. Они должны принять, что Тэхён уже не маленький и непонимающий мальчишка, от которого всё плохое нужно скрывать и которого нужно оберегать, как зеницу ока. Это уже, честно говоря, очень надоедает. Теперь он точно берется за себя. Повзрослеет и перестанет быть наивным, как ему об этом и сказали четыре дня назад в Саванне. — Я не хочу разговаривать, Джелани, — твердо говорит Тэхён и идёт прямо, не оглядываясь на парня. — Ты почти сутки повторяешь одно и то же: не хочешь разговаривать, — огорчённо выдаёт альфа и смотрит на профиль Тэхёна. — Интересно, почему же я так говорю? — наигранно задумывается и резко останавливается на месте. — Ах, точно, — переводит на него глаза и сводит брови у переносицы. — У меня ведь есть на то причина, и вам с Джухёком о ней известно, — и снова отворачивается, ускоряя свой шаг. Мбиа Джелани проводит ладонью по лицу и плетётся за неугомонным парнем. Вчера, после напряжённого разговора с сероглазым незнакомцем, у Кима совершенно не было настроения беседовать с кем-либо, он просто хотел зайти домой и завалиться в свою маленькую, но очень уютную комнату, дабы его там никто не доставал. Но как только омега появился на улице, то сразу заметил там почти всех своих соседей, включая Джухёка и Джелани, которые снова собрались у большого костра. Тэхён хотел их как-нибудь обойти, но это бы точно не получилось сделать, так как нужно было обязательно проходить мимо. Старший брат сразу заметил младшего поблизости и тут же рванул к нему, допрашивая о каждом его шаге. Ему Тэ, конечно же, не сообщил, где и с кем он находился. Он хотел это оставить только для себя. Каждый диалог с тем человеком как что-то интимное. Поэтому Хёк ничего ясного от него не услышал и только проводил взглядом его отдаляющуюся спину. Тэхён лежал в постели и думал только об одном человеке, позабыв все остальные заботы. На какой промежуток времени он поселился у него в голове? — Джухёк и я желаем для тебя только лучшего. Ты должен понимать это, — объясняется Джелани, пытаясь успеть за чересчур быстрым шагом Тэхёна, который будто вот-вот побежит. — Пойми и то, что в Корее тебе будет намного лучше, нежели здесь, дома. — Прекратите говорить об этом, — сквозь зубы и с капелькой агрессии говорит. — Я устал. Это уже невыносимо, Джелани, постоянно слышать об одном и том же, точно у вас одна цель на двоих — это свести меня с ума, — он снова останавливается и поворачивается к Мбиа лицом, морща нос от возмущения. — Прошло почти две недели с моего приезда, и каждый день вы твердите только одно: мне будет плохо в Ботсване. Я уже не ребёнок, чтобы не знать, что именно мне необходимо. Я вправе решать за себя. Альфа немного напрягается, но ни на секунду не сводит с него потерянного взгляда. — В этом и дело, ты ещё ребёнок и ничего пока не понимаешь, — спокойно говорит Джелани и сглатывает. Тяжелая артиллерия. Лучше бы он молчал. Тэхён обиженно вскидывает брови и раскрывает широко веки, прикусывая губу изнутри, дабы не дать слезам скопиться в уголках глаз. Смотрит на Мбиа с такой болью, что хочет просто раствориться в воздухе и исчезнуть. И сам чистокровный африканец видит, что обидел своими словами друга детства. Жалеет. Правда жалеет о сказанном. Не хватало, чтобы он его ещё назвал наивным, тогда бы Тэ точно не выдержал. — Так попытайся объяснить мне, я ведь сам прошу этого. Что в этой ядовитой долине такого ужасного? — сделав один шаг, смело спрашивает Ким и напрягает скулы, отгоняя от себя жуткую обиду. — Ты ведь не поделишься, я прав? Вы ничего мне не расскажете об этом месте, — Джелани смотрит сверху вниз, не выдает на лице ни единой эмоции. — Вы и рот не раскроете об этом Чон-Рено, эта личность останется для меня тайной. Продолжите скрывать правду о том, что здесь происходит, и отправите обратно в Корею, и оттуда я точно не доберусь до этой информации, — уверенно говорит, словно разгадывает их замысел. Разгадал. Он это знает. По глазам читает. — Ты искал? — вылетает серьёзный вопрос из уст Джелани. — Ты ведь искал в интернете хотя бы одно предложение об алмазах Рено? — Искал, — и не скрывает Тэхён, смотря в глаза. — И ничего не нашёл. Абсолютно ничего, — задумывается и торопливо облизывает губы. — Будто… — глотает слюну, — будто в Ботсване придумали этого человека. — Если бы это было так. Ему жутко интересно узнать об этом человеке хотя бы что-нибудь. Ему хватит и один короткий, но важный факт, чтобы понять, почему жители Ботсваны так боятся его. Каким образом он вложил в их сердца страх? Какое право этот Рено имеет вести себя в африканском государстве так, точно он создал его и теперь эта земля принадлежит только ему? Не получается сложить в голове из-за отсутствия данных о нём. Тэхён правда сегодня утром залезал в ужасный интернет, долго ждал, чтобы всё прогрузилось, и чтоб позже он смог прочитать по крайней мере кусочек текста о деятельности Чон-Рено. Но нет. Ни единого слова. Никто никогда не писал в социальных сетях и других сайтах о мужчине с двойной фамилией. О нём не знают. Наверное, даже не подозревают о его существовании. Уже сам Тэхён иногда сомневается, что такой человек живёт в Южной Африке. И самый главный вопрос, который крутится в голове: почему ядовитая долина? — Только в Ботсване о нём знают, в других странах — нет, — тихо проговаривает Тэхён и внимательно смотрит на Джелани, которому не хочется разговаривать на эту тему. — Тем, кому абсолютно ничего неизвестно о Чон-Рено, только лучше, Тэхён, — отвечает и снова направляется в сторону их улицы. — Я это понял, но мне уже всё равно. Почему именно вы не хотели, чтобы я знал об алмазах? — никак не угомонится омега и идёт рядом с альфой. Они ролями меняются очень быстро. — Что происходит на другой стороне Саванны? Разве может быть что-то настолько кошмарное, что вы молчите?.. — Почему ты так интересуешься этим? — поворачивает к нему голову и вскидывает вопросительно бровь. — Ты получил достаточно информации, в большем не нуждаешься. А вдруг он живет там… среди тиранов. Тэхён верит, что его вчерашний красивый собеседник точно живёт на другой стороне, ведь в этом поселении Ким никогда его не видел. Он такой же загадочный, как и сама Саванна. А Тэхён дурак, раз задаёт эти вопросы, пытаясь узнать что-нибудь о сероглазом мужчине. Тот отчётливо сказал ему уходить, оставить в покое, пытался избавиться от надоедливого парня, которому понравился с первого взгляда. Ким больше не подойдёт к нему, и тот вряд ли это сделает, но омега хотя бы хочет знать, к кому именно тянется его молодое сердце. Надеется, что рано или поздно сможет одуматься. Его нужно забыть. Тэхён нервно сглатывает и делает шаг назад, хлопает длинными густыми ресницами и задумывается. Собственно, сразу сдаёт себя. Джелани подозрительно его оглядывает и щурится. И предположить ничего не может, а допрашивать не станет. — Нуждаюсь, — совсем негромко сообщает омега и смотрит в чужие глаза. — Очень нуждаюсь. Джелани вздыхает и осматривает улицу, где они живут. Там бегают как обычно дети и также заметны взрослые. — Джухёк меня убьёт, — он снова переводит взгляд на заинтересованного и взбудораженного парня, который безумно ожидает от него слов. — Чон-Рено владеет огромной территорией, где добывают алмазы. Люди работают на той земле часами, и никто им за это никогда не платит. Они предоставляют свой труд без желания. Немыслимо. — Они рабы? — уточняет полученную информацию почти шёпотом Тэхён, вскинув брови. — И преступники, — кивает, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что Джухёка поблизости пока что нет. — А стоит им повести себя неподобающе и глупо, или, что более страшно, посягнуть на алмазы, то их за это жестоко наказывают, — парень поджимает губы и отводит взгляд. — Неправильно, нечеловечески, точно у Рено нет сердца. Приносит адскую боль и сеет хаос вокруг себя, — возвращается к медовым глазам и видит в них промелькнувший страх. — Поэтому, пожалуйста… — его ладонь касается чужой щеки, — попытайся не думать об этом и наслаждайся отдыхом. В голове теперь имеется больше вопросов. Сколько не корми — больше нужно. — Сеет хаос? — чуть расширив веки, шепчет Тэхён и чувствует, как темнокожий альфа оглаживает большим пальцем скулу. — Да, — легко подтверждает. — Возможно, было бы хорошо, если бы о нём узнали и попытались остановить, но это просто невозможно, — он издаёт нервный смешок. — Чон-Рено останется ночным кошмаром, и о нём продолжат петь песни. Тэхён поворачивает голову и сразу замечает своего старшего брата, стоящего на балконе их небольшого дома. Он осторожно отстраняется от Джелани и идёт дальше по улице. Притворится, что всё ещё ни в чем не осведомлён, и принимает максимально обиженный вид: хмурит брови и дует губы. Обида на Джелани уже улетучилась, на Джухёка — абсолютно нет. Альфа пытается защитить своего близкого человека, но и омега имеет права позлиться на него ещё некоторое время. Тэхён поднимается по маленьким ступенькам балкона и проходит мимо Джухёка, который весь напрягается и осторожно хватает его за локоть, заставив остановиться. Младший ещё сильнее хмурится, сразу заглядывая в его немного агрессивные глаза. Джухёк чуть ли не дымит от собственной злости. Он не старается убрать хватку, наоборот — корпусом разворачивается к брату и с вопросом на лице глядит на него. Вместо слов Джухёк ведёт омегу в другой конец балкона и останавливается у маленького круглого деревянного столика, где лежит раскрытый и включенный ноутбук Тэхёна. На экране виден небольшой текст, написанный младшим Кимом. Нет, нет, нет. Джухёку нельзя было видеть это. Ни за что перед глазами не должны были высвечиваться начальные предложения о драгоценных камнях Ботсваны. — Разве я тебя не предупреждал? — строго спрашивает старший и отпускает его. — Ты без разрешения залез в мой ноутбук, Джухёк… — глаза огромные, как две яркие бусинки. — И правильно сделал, — даже извиняться не собирается перед ним. Он лучше разворачивает ноутбук к омеге и очерчивает скулы. — Так бы я не узнал, что ты взялся за то, что я тебе запретил. — Я почти ничего не написал, — мотает головой, пытаясь спасти себя. — Я не нашёл никакую информацию в интернете. Разве ты не видишь, что всего лишь пару предложений? — Вижу, ангел, я всё вижу, — цедит сквозь зубы Джухёк и делает шаг к растерянному омеге. — Я говорил тебе не лезть в это, не подходить ни на шаг к этому дерьму, но ты плевать хотел на мои слова и заботу, — говорит негромко, но Тэхён всё равно ощущает боль в области груди. — Собирай вещи. Альфа оглядывает его удивлённое красивое личико, разворачивается и уходит, спускаясь по ступенькам и двигаясь по улице. — Нет, Джухёк, не надо, прошу тебя, — буквально бежит за ним и держится за руку, пытаясь развернуть к себе лицом. — Я не хочу улетать обратно, пойми же ты меня, не хочу! — слёзы жгут глаза, а после и пылающие щеки. — Ты всё равно должен был возвращаться через неделю, поэтому будет лучше, если это случится уже завтра, — посмотрев на брата, говорит старший Ким. Ненавидит, что придётся разойтись. Тэхён давится обидой. Она застревает прямо в горле. Непередаваемые ощущения. Легче просто оказаться в аду или утонуть в своих агрессивных чувствах. — Не хочу… — повторяется, и только слезы и лёгкая дрожь в кончиках пальцев. — Ты мог просто послушать меня, — уже спокойно говорит мужчина, так как нет сил и желания смотреть в стеклянные глаза. — Послушаю, — всхлипнув, кивает несколько раз Тэхён и прижимается к его плечу. — Не послушаешь, — сухо отрицает и отстраняется. — Я твой брат, и только я знаю твои действия наперёд. — Джухёк… — одна мольба в голосе. — Завтра утром. Собери чемоданы, — приказав, вытаскивает из кармана ключи и идёт в сторону своего автомобиля. А Тэхён так и остаётся на месте, жуя солёные губы. Меньше всего ему сейчас хочется покидать Южную Африку. Здесь его должен держать только родной брат, но это далеко не так. Это ужасно, нелепо, бессмысленно и так наивно. *** Сладкая истома окутывает приятно тело вместе с густым сизоватым дымом. Пьянит и возбуждает аромат закрученной в трубочку травки. Просто хороший запах. Медитация для мозга. Это просто дурь, не кокаин и героин, но перед глазами рисуются картины о солнце, тёплом море, жарком пляже… Однако реальность оказывается даже лучше. Всё вокруг плывёт, приобретает невообразимые краски. Африканское оранжевое небо стало ярче в несколько раз из-за одной лишь лёгкой затяжки. Красная земля, на которой сидит парень, раскинув ноги, качается, словно гамак. Проблемы и напрягающие чувства улетучиваются под тихое пение. Слова песни в стиле регги всегда крутятся в голове, о них молодой омега не забывает, шепчет себе под нос и с дурманной улыбкой преподносит самокрутку к полным губам. Во второй раз затягивается и пропадает в огромном дыме, который пока никто не видит, кроме него самого. Упираясь локтями в собственные колени, Чимин прикрывает глаза в чистом удовольствии и улыбается. Ему до трясучки нравится находиться в этой ядовитой территории, видеть в ней только хорошее, нагло закрывать глаза на весь остальной ужас, который абсолютно никому не нравится. Вероятно, один он всем доволен. Омеге жутко нравилось жить на Ямайке. Родина у него прекрасная, райская и необычная, бывает, по ней скучает, но не настолько сильно, потому что в данный этап жизни тоже окружён не менее красивой природой. Южная Африка оправдала его ожидания. Возможно, он находится на алмазных копях, но его и это абсолютно не смущает. Ему бы сейчас только облокотиться на что-нибудь или кого-нибудь — релакс овладевает его телом. Чувствует запах не только травки, но и вечерней утихающей Африки. Поблизости никого нет, хотя, возможно, охота с кем-то побеседовать, рассказать о том, как чертовски хорошо себя чувствует накуренным. Только Чимина избегает буквально каждый, с ним никто не хочет контактировать, считают растамана душевнобольным. Он совершенно здоров. Под кайфом, но здоров. Летает где-то в облаках, иногда разговаривает стихами и отталкивает от себя людей, а позже провожает их насмешливым взглядом и хихиканьем. Одному тоже не особо скучно и грустно, всегда может развлечь себя красотой Ботсваны и довольно интересным занятием добычи алмазов. Он устаёт от этой работы, разыскивать среди камней нужные драгоценности сложно, но пытается делать это хоть с капелькой удовольствия. Отстраняя от губ самодельную сигарету, Пак раскрывает веки и поворачивает голову, оглядывая местность. Здесь как обычно ходят африканцы — люди Чон-Рено. Каким бы чудовищем ни был этот человек, ямаец даже особо не обращает на него внимание. Чимин считает дебилами тех, кто пытается украсть у Чонгука алмазы. Они уже должны были выучить, что за подобный поступок альфа никого щадить не собирается. Например, Пак просто работает и продолжает себе спокойно жить, нежиться на солнце, курить, вкушать блаженство. Чимин сам добрался до ядовитой долины и предложил африканцам свой труд в качестве рабочего на алмазных копях взамен на укрытие. Это было очень неожиданным, странным и, конечно же, бредовым предложением, поэтому ему просто отказали, отправив парня куда подальше. Чимин ушёл, но точно не сдался. Он появился у их ворот уже с угрозами. Кидал камни в их людей, кричал, что убьёт Рено, а перед этим обязательно сообщит о его нелегальном и непристойном бизнесе журналистам. Это ему никто, собственно, не простил, и его быстро закинули на нужную территорию и дали решать Чон Хосоку его дальнейшую судьбу. Омега выложил правду и долго умолял остаться здесь, что альфа сдался и просто обыскал его. Нашёл в большом рюкзаке только травку, которую разрешил оставить растаману из-за его мольбы и горьких слов. К тому же, забрал приличное количество себе. Прошло два месяца, и Чимин доволен буквально всем. Ему разрешили курить, а это самое главное. Никого не трогая и продолжая курить, Чимин боковым зрением поблизости замечает блондинистого омегу, кто от усталости тяжело переставляет ноги и мнет пальцами шею. Пак широко улыбается и еле держит веки раскрытыми. Он приставляет два пальца ко рту и громко свистит, моментально привлекая внимание этого вечно злого корейца. Юнги реагирует быстро, большими глазами смотрит на нового знакомого, а потом оглядывает территорию, чтобы убедиться, что Пак призывает именно его. Ямаец кивает и тычет указательным пальцем в его сторону, вынуждая Мина осторожно к нему двигаться. Когда Юнги подходит уже близко, он останавливается у его ног и очень удивлённо смотрит на содержимое в руках этого чудика, чуть ли не пуская слюни. Не может поверить, что омега сейчас курит. Что, так можно было? Здесь? В ядовитой долине? Чимин ещё раз затягивается и через несколько секунд выдыхает через рот дым, расплываясь в улыбке от неземного удовольствия. — Ты шутишь? — ошарашенно спрашивает у растамана и сгибает бровь, раскрывая от шока рот. — Шучу? — серьёзно уточняет Чимин, ничего не понимая. Он смотрит на сигарету и начинает негромко смеяться, снова переводя взгляд на блондина. — Почему ты думаешь, что я шучу? Я ведь ещё ничего не сказал. Юнги с ним свихнётся. Это гарантировано. Мин опускается на колени рядом с парнем и глотает слюну, внимательно глядя на самокрутку, зажатую между чужими пальцами. Он принюхивается и прикрывает от приятного запаха глаза, приподнимая уголок губ. Так скучал по этому аромату, что только из-за него готов остаться на алмазных копях, если ему разрешат курить травку. — Марихуана, — с придыханием произносит любимое слово Мин и смотрит на омегу с косичками. — Да, — подтверждает Чимин и смотрит вдаль, точно видит там что-то волшебное. Опять. — Ганджа. Наша ганджа с Ямайки, — хмыкает и затягивается. — Так ты ямаец, — усмехается Мин и бегает заинтересованным взглядом по профилю Пака. — И слава Богу, не родись я на Ямайке, не попробовал бы такую потрясающую шмаль, — говорит Чимин и смотрит на улыбающегося омегу. Мин снова голодно облизывается и удобнее садится на красную землю, оглядывая парня и рассчитывая, что он с ним поделится. — Как тебе удалось тайно пронести сюда травку? — этот вопрос его действительно очень интересует. Пак спокойно сидит и курит, а люди Рено абсолютно ничего ему не говорят. Это, как минимум, очень странно. Но сейчас Юнги чуть больше заботит своё желание покурить. Теперь он не сможет спокойно спать, зная, что где-то поблизости у кого-то есть самокрутки. Омега с шестнадцати лет как ненормальный балдеет с курения, и марихуану тоже много раз пробовал, так как с ней были совершенно иные ощущения, в отличие от обычных сигарет из круглосуточного магазинчика рядом с его домом. Все эти дни в ядовитой долине Мин едва ли не плакал, стоило ему увидеть Чон Хосока и других таких же курящих ублюдков. У омеги нервно глаз дёргался от табачного приятного аромата. Хотел уже сорваться и рвануть к ним, нагло отбивая никотиновые палочки прямо из их поганых ртов. Они не заслуживают курить, Юнги — да. — Разве видно, что я что-то от них скрываю сейчас? — смеется Пак и снова заполняет лёгкие дымом как ни в чем не бывало. Мин осторожно переводит взгляд на татуировку парня и перечитывает слова во второй раз. Там как-никак чистая правда написана. Смеётся тот, кто накурился травки. Чимин сейчас абсолютно подтверждает эту фразу своим странным хихиканьем в этом густом дыму. — Они не против? — кивает в сторону двух темнокожих и разговаривающих между собой альф. Чимин отрицательно мотает головой. — Нисколько. — Быть не может… — всё ещё поверить не может. — Ты уверен? — очередная затяжка. — Не совсем… — негромко отвечает и вздыхает. — Чимин, ты меня соблазняешь. Чертовски соблазняешь. Пак отстраняет от губ сигарету и вопросительным взглядом проводит по лицу напротив, тщательно оглядывая аккуратные черты лица этого симпатичного омеги. Смотрит в течение нескольких секунд прямо в глаза, после переводит любопытство на маленький нос и приоткрытые розовые губы. Ему нравится его лицо, оно красивое. Юнги действительно очень красивый, что так и притягивает. Возможно, Чимин курит слишком много травки и по этой причине так ярко реагирует на чужие слова. Наблюдает себе спокойно, пока Мин вскидывает одну бровь и чуть склоняет голову к плечу. Друг на друга смотрят в чистой тишине, и от этого становится уже как-то неловко. По крайней мере Юнги, так как появляется чувство, что Пак никогда ни перед кем не будет себя чувствовать неудобно. — Соблазняю? — улыбается Чимин и лениво хлопает ресницами. — Мы можем поцеловаться, если хочешь. Что? Они омеги… Это не смущает. Смущает то, что Пак подумал, что Мин жаждет поцелуя с ним. — Ты соблазняешь меня курением… Ямаец кидает короткий взгляд на сигарету, потом снова смотрит на рядом сидящего парня. — Так мы можем и покурить, дружище, — Чимин засовывает руку в глубокий карман своих шорт и вытаскивает небольшую железную серебристую коробку. — А потом целоваться, — он открывает её и дёргает бровями, протягивая и показывая несколько самокруток. — Долго. Будет неплохо, если на один день ядовитая долина для Юнги превратится в рай, раз он собирается курить марихуану и целоваться с каким-то симпатичным растаманом. — Хоть что-то приятное за эти кошмарные дни здесь, — хмыкает и берёт одну сигарету. — Я согласен, — быстро облизывает губы от предвкушения. И под теплым оранжевым солнцем Пак поджигает ему сигарету, позволяя Мину сделать свою первую затяжку, спустя долгий и неприятный перерыв. В голову за короткую секунду плеснуло блаженством и свободой, эти ощущения растекались по всему расслабленному телу. Неописуемо хорошо становится от вкуса и запаха марихуаны. Это так же хорошо, как и заниматься сексом. Юнги действительно опьяненно улыбается и закрывает веки, дабы тщательно вкусить этот райский момент и отдаться ему с концами. Плевать даже на то, где он сейчас находится, ему нравится именно сегодняшний день, когда даёт организму вновь травиться очередной дрянью. Слабо сдерживает самокрутку и делает ещё одну затяжку, раскрывает рот и выпускает серый и густой дым, разрешая им вдвоём его вдохнуть. Ямайская травка и правда лучшее, что он когда-либо курил. Чимин, может быть, и странный, но без лжи ему всё сказал. — Не описать словами, — шепчет Юнги с наслаждением. — И не нужно, и так всё понятно, — усмехается Пак и наблюдает за ним. Мин раскрывает веки и поворачивает голову к растаману. — Сколько у тебя ещё осталось? — чисто из интереса хочет знать об этом. — Много. Очень много. Он бы с малым количеством ни за что бы не попал сюда. В путешествия только с хорошим запасом. — Неужто у тебя были деньги на большое количество дури?.. — с неким подозрением спрашивает и щурит глаза, тот смеётся, и это вызывает больше вопросов. — Чимин… — Я сбежал с Ямайки не просто так, — чуть приблизившись к его лицу, шепчет Пак и улыбается. — Нужно было спрятаться от тех, кого ловко обчистил, — в завершении таких откровений он щёлкает пальцами. Юнги высоко поднимает брови и раскрывает слегка рот от услышанного, но после заливается искренним смехом, и Пак сразу подключается к нему. — А я стырил у своего любовника дорогую вещицу и продал её, и поэтому попал сюда, — признаётся Юнги, и смех у них обоих становится только громче. «Смеётся тот, кто накурился травки». Сидят обкуренные и угорают над тем, что один из них украл марихуану, а другой — ценную картину. В такой атмосфере неизвестно, кто первым потянулся целоваться, как они и договорились. Сознание просто хочет отдохнуть и пробовать полные губы Пака на вкус как можно дольше. Так нежно сминает нижнюю губу и прижимается плотнее, отодвигая самокрутку в сторону и прикасаясь свободной рукой к шее своего партнера. Кожа у него под пальцами на удивление нежная и горячая. У обоих вены на висках начинают пульсировать, и сердца неспокойно колотятся. Мин заставляет языком разжать сильнее зубы и врывается внутрь, облизывая зубы и десна. У растамана не получается сдержать улыбки от этой ситуации. Ему дико нравится. Он придвигается ближе, опускает на чужое колено ладонь и скользит ею выше, пролезая пальцами под белую футболку. На секунду Юнги отстраняется только для того, чтобы сделать ещё одну затяжку и вернуться обратно к чужим губам. И подумать не могли, что настолько сильно понравится друг с другом целоваться. Юнги может поклясться, что это один из лучших поцелуев в его жизни. Долго нежиться не получается. Из пальцев Мина кто-то вырывает самокрутку, и омега ошарашенно обрывает самый сладкий поцелуй и быстро оборачивается, поднимая глаза вверх. — Надо же, — Хосок склоняет голову к плечу и усмехается, оглядывая парней и останавливаясь на блондине. — Неплохо, бедолага, неплохо. Чтоб он сдох… Альфа возвышается над ним, точно Бог. Этого Бога хочется только придушить и отобрать свою сигарету, которая дарила ему такое удовольствие. Но Чон просто задерживает самодельную палочку между губами и делает глубокую затяжку, сводя несильно брови и смотря прямо в чёрные глаза снизу. Юнги сейчас уже точно разорвется от внезапной агрессии и ненависти к этому человеку. Мужчина выдыхает и коварно улыбается, опуская ладонь к лицу блондина и прикасаясь костяшками пальцев его щеки. Омега терпит это прикосновение, стискивает злобно зубы и не отрывает своего взгляда от него, точно пытается телепатией выколоть ему глаза и вырвать проклятый язык. Хосоку до ужаса нравится издеваться над ним, Юнги об этом прекрасно знает, как и тот в курсе, что молодой парень мечтает вырезать ему сердце и выкинуть в болото. Чимин забивает на них и просто отворачивается, продолжает себе курить, а Мин поднимается на ноги и вскидывает подбородок. — Верни обратно, — сквозь зубы приказывает младший. — Не порть мне настроение, Хосок, — ещё и по имени назвал. — Я собираюсь портить тебе не настроение, а жизнь, — чуть опустившись, рычит альфа и кидает взгляд на исцелованные омегой губы. — И почему же я тебя не пристрелил, когда был на то шанс? Безумно жалеет, что не сделал этого, если даже понимает, что умер бы в тот же момент от рук дружков Чона. — Может, тебя просто влечёт ко мне? — с ухмылкой на губах интересуется мужчина. — Или тебя ко мне, раз не оставляешь в покое, — шепчет Юнги и бегает глазами по чужому лицу. — Признайся, тебя никто не осудит, — произносит с усмешкой. — По ночам ты дрочишь на меня? — Хосок издаёт смешок на такой вопрос. — Скажи… — Не придумывай, малыш. От этого «малыш» мурашки сами ползут по худенькому телу омеги. Он невольно прикусывает губу и задумывается на некоторое время, не отстраняясь от альфы. — Интересно… придумал ли я, что ты легавый? — сгибает одну бровь омега и проводит взглядом по темноволосому. Чон от чего-то напрягается и очерчивает скулы, совершенно не сводя своих глаз с чужих. Никто никогда в ядовитой долине не распространял подобную информацию, из уст бедолаги странно слышать это. Юнги чересчур часто сталкивался с полицейскими, поскольку всю сознательную жизнь был сложным парнем и постоянно попадал в неприятности, а потом и в камеру на разное количество времени. Он вор. Крал много вещей у богатых и обеспеченных людей. Не всегда получалось провернуть собственные неправильные дела как нужно, и легавые быстро хватали молодого парня за шкирку и закидывали за решётку. Юнги изучил эти физиономии, их характер, образ жизни, фразы и манеры. Буквально все одинаковые, каждый друг на друга похож. И Хосок такой же. Мин точно не ошибается. — Бывший, — отвечает холодно Чон. — Коп до конца жизни останется копом, тебе от этого никуда не сбежать, — уверенно заявляет омега. Альфа и ответить на это ничего не может, потому что, возможно, Юнги говорит правду. — Я уезжаю, постарайся не уничтожить это место, пока меня не будет здесь, — и уходит. Мин прикусывает губу и смотрит ему вслед, раздумывая о глупостях. Он делает несколько шагов вперед и выдыхает. — Куда ты? — спрашивает и сразу же жалеет об этом. — Наслаждайся моим отсутствием, Юнги, — отвечает и двигается в сторону своей машины. Обязательно насладится. *** Осуждает себя за ошибочные действия, а остановиться и одуматься у него не получается. Тэхён под гипнозом своих же обид и терзаний. Они им сейчас руководят, как хотят. Неправильно. Нужно уезжать обратно. Нельзя так поступать с собой. Он обязательно огорчится в Ботсване ещё сильнее, в этом он уверен, но смотрит лишь в темноту, что окружает его сейчас в уже поздние часы в этом государстве. Запрещено в десятый час вечера выбираться из дома и делать то, что задумал младший Ким. Он ведь обижен на свою судьбу и идёт против неё бесстыже, внаглую. Никогда не думал, что решится на подобный шаг и перейдёт границу максимально сильно. Это не просто пойти дальше собственного дерева — это пойти дальше Саванны. Проводя подушечкой большого пальца поверх кнопок фотоаппарата, Тэхён пристально смотрит в окно со своей стороны и шастает широко раскрытыми глазами по местности, по которой они сейчас едут в чёрном пикапе. Нужен был буквально целый час, чтобы попасть именно сюда. Ботсвана огромная, для него она почти состоит из территории с дикими животными. Оглядывается по сторонам, изучает новые виды даже в этой тьме, чувствуя глубоко в сердце тревогу, она сообщает ему, что не стоит этого делать. Но разве станет слушать? Тэхён находится на другой стороне Саванны. Чуть успокаивается и прекращает плакать, но всё равно не говорит таксисту поворачивать и возвращаться в поселение. Он брата не послушал и Джелани проигнорировал, так как испугался своего отлета обратно в Южную Корею. На эмоциях понял, что не собирается покидать Родину без каких-либо данных. Решился хотя бы что-то отсюда забрать, может быть, и такое рисковое… На другой стороне есть живность. Здесь живет большой львиный прайд, гепарды, леопарды, стада зебр, буйволов и много других животных. Тэхён видел несколько проезжающих мимо машин и именно туда, откуда те ехали, направляются младший Ким вместе с водителем. У омеги глаза уставшие, покрасневшие и заплаканные, однако не прекращает всё анализировать. Вокруг очень тихо, едва ветер колышет высокую траву и листья деревьев. Два-три раза они услышали рычание взрослого льва, но глазами омега его не заметил, хотя очень бы этого хотел. Как бы странно это ни было, здесь все по-другому, нежели на другой стороне, в их поселении. Только у Тэхёна не получается вникнуть, какая конкретно царит в этом месте атмосфера. И пугает, и интересует. Таксист, который привозил омегу в прошлый раз к его дому, кусает нервно свою губу, явно недовольный тем, что они катаются на этих землях. Он в сотый раз уже поворачивает голову к тихо сидящему светлому парню и обводит его взглядом, поражаясь его умиротворенности и молчаливости. Только он сидит как на иголках и часто сглатывает, смотря вперёд, на каменистую и широкую дорогу. Как и в прошлый раз в этой машине Ким сидит вместе со своим дорогим фотоаппаратом, который висит у него на шее и ждёт своего часа. Совершенно ничего не говорит водителю, только держит глаза в сторону Саванны и подсматривает за затихшими и засыпающими зверями в ней. Иногда теребит свои длинные пальцы, проводит ими по бриллиантовому браслету на правой кисти и поджимает больно покусанные губы, вспоминая вчерашний вечер. — Это плохая затея, — обрывает сладкую тишину альфа за рулём и привлекает внимание Тэхёна, захлопавшего любопытно ресницами. — Очень плохая… — Почему Вы так говорите? — Ким знает ответ, но в любом случае спрашивает. Он хочет услышать это из его уст. — Вы все сообщаете мне одно и то же. Джухёк и Джелани и вовсе с ужасно серьёзными выражениями лиц твердили это на протяжении нескольких дней. Небось, они вдвоём сейчас с ума сходят из-за отсутствия своего близкого человека. Тэхёну приспичило самому увидеть это место. Он уедет в Южную Корею с данными. Не ребёнок, не малыш, не трус. — Мы близимся к ядовитой долине, она совсем недалеко, — таксист кивает на дорогу и вынуждает Кима перевести взгляд. — Это настоящий алмазный ад, которым руководит львиный Бог. Неправильный Бог, — глотает вставший ком альфа и проводит кончиком языка по нижней губе. — За один краденный алмаз или неправильный поступок — одна отрубленная рука. Шок, перемешанный с долькой испуга ползёт к лицу. Как будто такого не может быть, но с другой стороны, интересно до жути. Но как люди добрались до таких чудовищных и безжалостных поступков? Когда они успели потерять всю свою человечность, не оставив даже маленькой крошки? — Вы пытаетесь меня напугать? Тэхён просто надеется на это. — Простите, если правда Вас пугаю, но я хочу, чтобы Вы были в курсе, что это место небезопасное. Его все в Ботсване избегают, почти никто не переходит на эту сторону Саванны, — убедительно, но мягко пытается говорить темнокожий парень. — Люди Чон-Рено бывают крайне жестокими, могут и просто поиграться, когда им наскучит. Таксист останавливается и прикусывает губу, переводя взор на лобовое стекло, за которым виднеется просвет. Половина Ботсваны превращается в ад… Тэхён поправляет ремешок фотоаппарата и чуть подаётся вперёд, начиная разглядывать открывшийся перед ним новый вид. Решетчатые ворота метров трёх тянутся в высоту до невидимой Киму точки. Появляется чувство, что им попросту нет конца. За ними виднеется территория, откуда выходит шум и громкие разговоры. Чуть отодвинувшись в другую сторону, омега обнаруживает яркий свет между не слишком толстыми щелями в воротах. Там горят фонари, и, кажется, их много, потому что место действительно огромное и нуждается в этом. Здесь припарковано сразу несколько крупных машин, разглядеть хорошо их не получается из-за темноты, что окружает. Ким жуёт свои губы и неожиданно вздрагивает прямо на сиденье, когда до ушей долетает чей-то громкий смех из этой самой ядовитой долины, которая хранит в себе очень много жестокости и секретов. Омега прикасается к ручке двери и тянет, раскрывая её и толкая вперёд. Он одной ногой наступает на землю и придерживает свой фотоаппарат, смотря на бесконечные и железные ворота. Пугается того, чем его пугали. Но страх уходит на второй план, давая желанию спасти кусочек своей Родины взять верх над безобразным чувством. — Пять минут. Дайте мне только пять минут, и мы уедем отсюда, — просит Тэхён таксиста и смотрит на него умоляюще. — Вы журналист? — мужчина смотрит на содержимое в руке омеги. — Почти, — улыбается Ким. — Я быстро, — другой ему кивает, и он закрывает дверь. Тэхён движется в нужную сторону очень осторожно и медленно, пытаясь не создавать шум. Помимо него и таксиста в машине никого рядом нет, к счастью. Ким на полусогнутых ногах бежит к одному из автомобилей и становится позади него, выглядывая и смотря с близкого расстояния на происходящее в ядовитой долине. Из-за плохой видимости парень аккуратно прижимается к металлу машины и движется чуть ближе к воротам, которые уже находились от него в четырёх метрах. Наклоняя голову к плечу, Тэ пытается разглядеть, что там творится. Ему удаётся увидеть двух темнокожих альф, ходящих с одной точки в другую. Видимо, охранники, и они не выглядят дружелюбно. За ними огромные глубокие ямы с небольшим уровнем воды, несколько шатров, а ещё дальше медовые глаза фокусируются на высоких зарослях — знаменитые и опасные африканские джунгли. За восемнадцать лет своей жизни Тэхён только слышал о тропическом лесе в Ботсване, но самому никогда не удавалось его увидеть. Ещё один шаг к долине, и будущий журналист поднимает свой фотоаппарат и приближается к объективу, настраивая чёткость и свет, чтобы картинка была хорошо отражена на экране. Он быстро делает несколько снимков, где немного можно разглядеть те самые большие ямы и несколько разговаривающих африканцев. Сжимая зубами нижнюю губу, Тэ скользит между двумя машинами и подкрадывается всё ближе к воротам, фотографирует шатры, рядом с которым горит большой костёр, а его окружают уже несколько высоких мужчин. Сохраняет больше доказательств на флэшке и напрягает скулы от лёгкого волнения. Это страшно и захватывающе. Тэхён выпрямляется в спине и отстраняет камеру от своего лица, хлопает ресницами и продолжает занимательно рассматривать территорию с нечистыми алмазами, покрытыми кровью несчастных людей. Омега хочет им помочь, спасти из этого логова зверя, чьё имя произносить страшно. Хочет спасти и саму Ботсвану от таких людей, но на это толком он не способен. Он просто напишет статью в Корее. Парень не успевает тяжело вздохнуть, как большая чужая ладонь сзади грубо накрывает его рот, и его буквально толкают на машину и прижимают. Тэхён жмурит до боли глаза и стонет, пинаясь кулаками и пытаясь вырваться из этой крепкой хватки. Раскрыв резко и широко веки, омега сталкивается с незнакомыми глазами нахмурившегося темноволосого альфы, кто оглядывает его напуганное личико и хватается свободной рукой за его две кисти. Не даёт двинуться, пискнуть. От страха Ким задыхается, болезненно морщится и смотрит маленьким брошенным зверьком на это рычащее чудовище, находясь в полном неведении из-за этой ужасной ситуации. Мужчина смотрит зловеще, крепче зажимает его тоненькие запястья и кривит губы, от чего становится в сотни раз страшнее. Будто он готов его сожрать, обгрызть косточки и после кинуть собакам на поедание. Становится дурно, кошмарно плохо, голова кружится… Альфа опускает взгляд на висящий на шее парня фотоаппарат и вскидывает брови, возвращаясь обратно к двум медовым бусинкам. — Журналист? — усмехается он и склоняет голову, разглядывая красивые черты лица. — Как же ты влип, малыш, ты просто не представляешь. Земля из-под ног уходит… На глазах тут же выступают слезы. Тэхёна насильно отстраняют от машины и ловко заводят руки за спину, больно и крепко удерживая у поясницы и продолжая другой ладонью закрывать ему рот. Омега издаёт только один стон от боли в кистях, когда его толкают и заставляют идти к воротам вместе с ним. Панически хлопает ресницами, оглядывается по сторонам, дергается и пытается вырваться, но всё напрасно — в нём нет такой большой мышечной массы, как в этом альфе с азиатской внешностью. Охранники тут же замечают их и открывают дверь, удивлённо оглядывая парня. Тэхён от безысходности и отчаяния пускает маленькую слезинку, задыхается и сходит с ума, но нет никому здесь дела до него. Тэхёну хочется к своему старшему брату, только он защитит как следует. Перед глазами плавают цветные круги, разнося волнами головную боль. От напряжения мышцы его будто одеревенели. Силой приходится делать быстрые шаги, успевать за чрезмерно нахальным мужчиной, насильно тащившим его рядом с собой непонятно куда. У Тэхёна взгляд останавливается на ямах с водой, мимо которых они проходят. Он расширяет ещё сильнее веки и переводит глаза уже на шатры. Рядом с ними видит нескольких альф, стоящих у большого костра, он их лица разглядеть не может, но уверен, что они также незнакомы ему. Мужчины поворачиваются к ним и оглядывают их двоих, толком не понимая, что происходит. Они все, как стая гиен, а Тэхён просто попадает в их логово. Не знает, как из него выбраться. Молит Бога спасти его отсюда, потому что сейчас больше никто не сможет услышать молитвы. Ведущий Кима к ним альфа отстраняет руку от его рта, и омега судорожно собирает в себя воздух, чувствуя, как больше слёз катится по щекам. Мужчина снимает с него фотоаппарат и уже держится за его локоть, толкает вперёд, отчего омега сам не сдерживается на ногах и коленями падает на красную землю перед костром. Тэхён стеклянными глазами смотрит на оранжевые длинные язычки огня и отползает немного назад, почувствовав слишком сильное тепло на своём лице. Голые колени пачкаются, равно как и ладони. Хнычет и плачет, предательски дрожит и чудовищно боится поднимать глаза на альф напротив себя. Сердце так ненормально бьётся. Неистово страшно. Никогда такого чувства не было… Тэхён всхлипывает и смотрит на них, бегая по каждому находящемуся здесь потерянным взглядом. Тот китаец, что притащил его сюда, находится рядом и усмехается. Впереди, в двух метрах, стоят два темнокожих африканца с неприветливыми глазами и три корейца. Один из азиатов как-то отчаянно и сочувствующе смотрит на загнанного зверька, другой — покрытый полностью разнообразными чернильными рисунками — подходит к нему и сгибает бровь, третий просто оглядывается в разные стороны, словно разыскивает кого-то. Омега падает на ягодицы и снова отползает назад, упираясь ладонями в землю и скребя по ней ногтями. Он быстро вытирает тыльной стороной свои щёки и больно зажимает зубами губу, наблюдая за темноволосым мужчиной, который останавливается и сверху вниз на него глядит, хмыкая. — Какой милый ягнёнок попал к нам, — слышится ядовитый тон. — Ты его только сильнее пугаешь, Чон, — молодой кореец позади подходит чуть ближе и держит агрессивный взгляд на татуированном альфе. — Отойди от него. Чон?.. Чон-Рено?.. Тэхён облизывает солёные губы и разглядывает его. Поверить не может, что встретил этого знаменитого на всю Ботсвану человека. — Хан, — цедит сквозь зубы и закатывает глаза, оборачиваясь. — Давай ты примолкнешь, жёсткости в тебе никогда не найдёшь. — А в тебе человечности, Хосок. — Заткнитесь оба, ваши ссоры меня выклинивают, — подключается третий — блондинистый кореец. — Что будем делать с ним? — Как что? — хмыкает Хосок и опускает взгляд на Кима. — Разве ему неизвестно, что делают с такими, как он, на земле Рено? — Ты?.. — совсем тихо шепчет Тэхён и почти задыхается, не отводя взгляда. — Чон-Рено?.. Мужчина искренне смеётся и вскидывает брови. — Я не Чон-Рено, — омега поджимает губы и сжимает в ладони пустоту. — А вот ты в любом случае обречённый. Не он… Не знает, должен ли он радоваться, что сейчас не видит этого тирана рядом с собой или же нет. Ему в данный момент просто хочется спрятаться за спиной своего брата, попросить прощения и сказать, насколько сильно он ценит и любит его. Но Тэхён в ловушке. В самой настоящей адской ловушке. Омега хлопает мокрыми ресницами и смотрит в одну точку между этими людьми, замечая движение в темноте. Кто-то направляется к ним вальяжно, величественно, хищно. Так знакомо. Будто дежавю… — Ты вновь меня ищешь, львёнок? — доносится точно эхом в голове полюбившийся голос. Не может такого быть… Бред. Ким в бреду, и ему просто кажется. Не верит. Не верит до тех пор, пока серые глаза во мраке не видит. Они снова смотрят на него. Только на него. Пытают, издеваются, посмеиваются. Лучше бы он просто умер в Саванне, не зная этих пылающих чувств. Альфы отходят чуть в сторону, дабы Тэхён мог установить зрительный контакт со своим вечным мучителем. Губы у него дрожат, в глазах отражается пламя костра, а сердце вновь тянется вперёд, к нему. Чувствует себя подвешенным в воздухе от того, что мужчина снова появляется перед ним, точно Бог. Львиный Бог. Он смотрит на него и забывает дышать, слышит только своё быстро бьющееся сердце и приближающиеся к нему шаги любимого хищника. Тот осматривает его, исследует испачканные колени и руки, а затем снова возвращается к удивлённому и ангельскому лицу. Останавливается у костра, немного наклоняет голову и не показывает своих чувств ему, скрывает их тщательно и откровенно не знает, что делает здесь молодой омега. Он напрягает незаметно скулы и поджимает гладкие губы, делая ещё два шага к парню и наблюдая сверху за его искрящимися глазами. Тэхён хочет попросить помощи у него, но внутренний голос говорит, что это совершенно не тот человек, который сможет укрыть его от стаи людей. Мужчина оглядывает каждого альфу, чуть хмуря брови, но те и слова не произносят, только Хосок усмехается, а китаец крутит в руке фотоаппарат и смотрит на Рено. Он опускается на корточки перед Кимом и упирается локтями в свои колени. — Ты знаешь, где находишься? — хрипит сероглазый и опускает взор на дрожащие приоткрытые губы. Омега царапает ногтями кожу на правой ноге и пускает слезы по побледневшим щекам, тяжело сглатывая и подавляя всхлип, который так и рвётся из горла. — Я… — и затыкается. Не может разговаривать с ним. Это сложно. Не так легко, как в прошлые разы. Уверенность в себе теряет за считанные секунды. — Смелее. — В… — совсем неслышно, что альфа даже чуть приближается, — ядовитой долине Чон-Рено… — Всё верно, ты в этом осведомлён, — кивает один раз и скрипит зубами. — В моей долине с алмазами, и ты снова зашёл слишком далеко. Поблизости не живёт стая гиен, но поблизости есть я, — разговаривает строго, холодно, как обычно. Принуждает сильнее плакать. — И уж лучше для тебя бы было находиться рядом с этими животными, нежели со мной. — Нет, — задыхается от обиды. — Не говори мне такое, — не хочет верить. — Страшно? — обыкновенно спрашивает. Тэхён ошарашенно и быстро бегает глазами по смуглому лицу, шепотом отвечая: — Больно… Нельзя влюбляться в неправильного человека с первого взгляда. Рено внимательно глядит ему в глаза, пока тот сам не отворачивается и перепугано, как в полудреме, смотрит на притихших и наблюдающих за ними альф. Он вытирает слезы, но они не прекращают скатываться к опухшим губам и мочить их с каждой секундой сильнее. Альфа ни на кого другого не отвлекается, намертво вонзает свой уничтожающий взгляд в лицо светлого парня. Омега быстро возвращает внимание к мужчине и прерывисто вбирает в себя воздух. Этот серый цвет вокруг чёрных зрачков стал таким любимым, ему не хочется его ненавидеть и считать чудовищем Южной Африки. Ещё сегодня днём мечтал о нём, смотря, как он играет с африканским львом. — По какой причине ты пришёл сюда? И язык не повернётся сказать правду, но её так или иначе не удастся скрыть. Никогда бы не пришёл, если бы знал, кому принадлежит эта земля. — Он журналист, — сдаёт его сразу же китаец, смотревший в маленький экран фотоаппарата и просматривая недавние снимки. — Сделал несколько фотографий парней, — кивает на стоящих рядом альф, — и алмазных копей. — Я вопрос задал ему, пусть он и отвечает, — не отводя взора от Тэ, цедит сквозь зубы Чон-Рено. Наступает тишина. Тэхён не хочет с ним разговаривать, ему жутко что-либо выговаривать, будто мужчина в ту же секунду переломает ему кости и раскрошит их в своих же руках. Ведь он знает, как зовут. И альфа был прав: услышав его имя, Тэ и слово не проронит перед ним. А говорить придётся. От него не отстанут. В серых глазах нет ни просвета, ни капли надежды. Им не хватает тепла. Не знает, что ему стоит сделать, как испариться и больше не вставать на его пути. Кожа почти горит из-за тепла, исходящего от костра, а кончики пальцев дрожат и касаются мокрых щёк. С трудом вытирается и сглатывает, опуская взгляд на шею и обводя им могущественную морду крупного льва. Ким бы ещё раз прикоснулся к нему, не был бы он в курсе того, что человека называют львиным Богом. Но сейчас он только лишь прикусывает на три секунды губу изнутри и до скрежета зубов жаждет забыть свои возмутительные детские желания. Их нужно похоронить глубоко и не ставить надгробья, чтобы больше ни за что не нашёл. Мужчина его тихо ожидает, понимает его страх, но нервов ему вряд ли надолго хватит. Видит мольбу и крики о помощи в маленьких зрачках, а руку не собирается протягивать, ведь он сам создаёт безумие, ужас, кошмар на этих драгоценных африканских землях. — Отвечай, — требует и чуть опускает подбородок. — Почему ты пришёл в ядовитую долину? Чтобы не покинуть эту страну опустошенным и ненужным… — Теперь мне кажется, чтобы просто загубить себя, — тихо-тихо произносит он и смотрит в зеницы самому хищному существу. — Обязательно загубишь, — Рено поворачивает голову к китайцу и смотрит на фотоаппарат в его руках. — Такое я точно не прощаю, — у Кима ком в горле застревает. — Шанс спасти себя у тебя был единственным, а ты упустил его из собственных рук. — Убьёшь… — почему-то в этом Тэхён абсолютно уверен. — Убьёшь меня… — Всё намного хуже, чем ты думаешь, — ядовитый голос сводит с ума. Мужчина кривит губы и смотрит на заметные шрамы на ключицах. — От льва ты убежал… — От львиного Бога не сумею, — перебивает его и смотрит на оскал, как загипнотизированный. Именно он ко всем в кошмары приходит. Воспоминания взрываются водородной бомбой, сразу перебирает в памяти маленьких детей, которые часто поют короткую песню о нём. Он тогда и знать не мог, что строки написаны про мужчину, которого в Саванне несколько раз видел, и с каждым разом всё чаще бредил им. Это один и тот же человек, осознавать это крайне мучительно и тяжело. Обидно, что смотрел на него светлым и заинтересованным взглядом, ведь по словам Джухёка, Джелани и даже того таксиста, Чон-Рено не заслуживает его даже лёгкого прикосновения. Мужчина глядит с вопросом на лице, как будто его вообще впервые называют львиным Богом. Скорее всего, не ожидал услышать это от парня, на чьей кисти до сих пор блестит бриллиантовый браслет. — Ты знаешь, — усмехается старший и мажет языком по нижней губе. Одиннадцать дней подряд слышит одну и ту же песню. Помнит все слова, к сожалению. — Есть ли в Ботсване тот, кто не знает? — голос по-прежнему дрожит. — Произнеси эти строки, — буквально приказывает и пугает его. Пусть не просит у него этого. Это неправильно. Это безумие. Тэхён должен забыть эту песню и оградить себя от неё хоть на чуть-чуть. — Не надо, не издевайся, прошу… Омега желает отползти назад, подальше от мужчины, однако тот сильнее приближается и аккуратно заводит руку за его шею, сминая пальцами мягкую и тёплую кожу. От прикосновения Кима бросает в дикий жар. Уже точно нечем дышать. Все же за пару минут он не смог бы избавиться от чувств. Смотрит в пустоту перед собой, когда альфа слишком близко оказывается у его лица. Рено осматривает, изучает свою добычу и губами прикасается к ракушке правого уха, впервые ощущает чужой природный очень лёгкий запах. Успокаивающий, нежный, райский и такой цветочный. От аромата альфа ни на грамм не расслабляется, только сильнее злится на этого парня и чуть ли не издаёт настоящий львиный рык. Никто из присутствующих не понимает, что происходит, а Тэхён и вовсе медленно умирает, трясясь всем телом и ожидая от сероглазого дальнейших действий, дальнейших пыток. — Я тоже тебе говорил прекратить быть таким наивным, глупым детёнышем, и что сейчас я вижу? — говорит ему прямо на ухо и травит атмосферу смертельным ядом. — Ты своим детским характером и взглядом на жизнь сам привёл себя ко мне, когда в Саванне я ограждал тебя от своих же демонов, — он отстраняется от уха и сдерживает пальцами уже его подбородок, смотря на закрытые веки и дрожащие густые ресницы. — Ты стал первым и последним человеком, которому я дал возможность избежать здешний ужас, пока не поздно, — тон становится чуть мягче и тише. — А ты оказался ужасно настырным. Тэхён плачет и жмурит до цветных бликов глаза, чувствуя, как не только сердце, но и весь он ломается в кровавых руках. — Ты н-не понимаешь… — еле произносит и мгновенно кусает губу, опуская голову вниз. Не понимает, что он просто хотел видеть его, разговаривать с ним, стоять рядом, а по ночам мечтать о чём-то большем. — Ты обрёк себя на это, наивный львёнок. Беззащитный львёнок. Чон-Рено поднимается на ноги и переводит с него взгляд на темнокожих альф, которым внятно кивает. — Куда его? — спрашивает чистокровный африканец и берётся за локоть Тэхёна, кто не раскрывает свои веки и послушно встаёт, шмыгая носом. — К остальным, — короткий, но верный ответ. Ким не сопротивляется, не смотрит ни на кого, сжимается и дрожит, словно осенний лист, тем временем Чон-Рено молча отбирает у китайца чужой фотоаппарат и движется в сторону большого шатра. — Я пойду за наручниками, — говорит Хосок и трогается с места. — Никаких наручников, — сквозь крепко стиснутые зубы агрессивно рычит и останавливается, смотря на альфу, изогнувшего вопросительно бровь. — В каком смысле, Чонгук? — морщится он и сухо усмехается. — Мы на всех… — Если увижу наручники на его руках, то я тебя твоих собственных лишу, — кидает в него мерзкую угрозу, к которой все уже привыкли, и вновь направляется к шатру. Из-за сказанных слов Тэхён открывает глаза и смотрит на спину отдаляющегося Чон-Рено, распахнув покрасневшие и опухшие губы. В груди была слышна струна, и от её звона становится ужасающе больно, что перехватывает дыхание. Его тащат в неизвестном направлении, а у него нет желания и сил отрывать бессовестный взгляд от причины своей гибели. Папа при жизни сказал ему фразу: «Иногда Бог наказывает нас, осуществляя наши желания». И только спустя годы Тэхёну открывается значение этих слов. Сегодня исполнилось его желание. Сегодня же он получил самое тяжкое наказание. Ему не нужно было в Африке гулять…