diamond hell

В ядовитой долине шум: работа кипит, и разговоры не прекращаются. И лишь в одном большом шатре тишина заблудилась. Она нежно прошлась по каждому метру и слилась со сверкающим на дубовом столе маленьким лучом утреннего солнца, спокойно ожидая своего убийцу. Здесь правит настоящий покой с пением птицы где-то поблизости. Здесь правит ангельская красота. Здесь правит нечеловеческая душа ботсванского кошмара. От девственно-невинного аромата чувствует себя точно на распятье. Ни один запах не мучил Чон-Рено так, как этот. Цветочные нотки преследуют, не дают о себе позабыть и летают за ним, разгораясь пылким Адом. Он молча сдаётся: сам с желанием вдыхает их, прикрывая в наслаждении веки. Весь его шатёр теперь пахнет этим парнем, или альфе просто так кажется. Но голова определённо кружится и мышцы до предела напрягаются каждый раз, как входит сюда и проверяет острым взглядом. Малыш находится в чужом логове несколько часов, обыкновенно спит и травит своей нежностью всё вокруг, окружённый самой сильной защитой в Южной Африке. Такой маленький и уставший, и под чутким наблюдением восстанавливает потерянные на этой территории силы. Своим бездействием он беспощаден, однако об этом даже нисколько не догадывается. Тэхёна никто не тревожит. Ни один человек сейчас не рискнёт выбить его из крепкого и долгого сна, иначе прожгут насмерть одним страшным взглядом. Розовый алмаз блестит на конце стола в одиночестве, как омега лежит в чужой тёплой постели. На его умиротворенное лицо смотрит Чонгук, упирающийся ладонями в дубовую поверхность стола и держащий голову повёрнутой в сторону спящего на спине Кима, на котором его серая широкая вещь. Сколько времени смотрит на него? Когда они успели поменяться ролями в этом диком спектакле? Знает одно: ни за что не разбудит. Белая мятая простыня давно скатилась с плеч на бедра: прикрывает сейчас только длинные загоревшие ноги. Правая ладонь слабо сдерживает конец футболки, другая же лежит на ковре и моментами перебирает тёплый воздух в помещении. Пепельные шелковистые волосы разметаются на белой подушке и не закрывают спящее лицо, давая Рено видеть каждую аккуратную черту. Омега тихо, очень сладко сопит, дует персиковые полные губы и чмокает ими, издавая тихий стон и находясь в несокрушимом сне. Не хочет просыпаться и не проснётся ни в коем случае, ведь никто не будит его и чудовищным криком не зовёт работать в алмазные копи много часов подряд. Ему определенно нравится лежать в постели Рено, полностью пропитанной кислым пьянящим ароматом. Его будто бы это успокаивает, расслабляя каждую мышцу тела. Чонгук лениво моргает, со стороны внимательно и спокойно за ним наблюдает, охраняя, точно сторожевой злой пёс. Он скользит яркими глазами по открытой шее и ключицам, по которым его собственные губы бесстыдно проходились и оставляли горячие поцелуи. Пролетело уже много часов, но мужчина до сих пор ощущает на пальцах тепло и мелкую дрожь чужого хрупкого тела. Чон-Рено сам его доводил до такого состояния: не мог остановиться и держать себя в руках. Ему хотелось прикоснуться к нему. Ему жутко сильно хотелось понять, каков вкус его бархатной кожи. Кончик языка прошёлся по одному миллиметру — цепи с громким звуком оборвались. Всё внутри переворачивалось, большая волна поднималась из глубины души и выдержка отчаянно пряталась из-за прикосновений к нему. Но альфе больше нравился драгоценный вид, который перед ним с каждой секундой открывался. Это было нечто магическое и противозаконное. У Тэхёна ноги слабели и дыхание прерывалось, а медовые глаза с расширенными зрачками ни за что не отрывались от Чонгука. Стонал, хныкал, не мог сидеть ровно: ему было хорошо. Смотрел, как его ласкают и кусают за набухшие соски, ведь никто до него этого не делал. И только от одной мысли, что чист, нетронут, неопытен, — страсть Чон-Рено накрыла с головой. Чонгук еле уснул после такого, забил все мысли прожитыми минутами. Но Тэхён по причине своих бессонных ночей уснул спустя пару минут вместе с Амуром. На часах уже одиннадцатый час, а омега продолжает спать и, видимо, пока не собирается просыпаться, когда так сопит. Альфа встал рано, как обычно, в пять часов утра он был уже бодрым и успел вернуть маленького львёнка в прайд, поскольку детёныш уже хотел к своей матери. Позже Рено занимался делами в ядовитой долине, следил за добычей алмазов и иногда заглядывал в свой шатёр, проверяя, не проснулся ли главный гость на этой территории. Каждый раз его встречала только тишина и разные позы омеги во сне. Рено отталкивается от стола, на котором стоит тарелка с кашей, выпрямляется в спине и, окинув в последний раз взглядом спящего Тэхёна, выходит из шатра. Скучающе и быстро бегая глазами по территории с рабочими, Чонгук ничего подозрительного и неправильного не замечает, да и к тому же остальные его люди тщательно следят за происходящим и почти не отвлекаются, ибо знают, что владелец копей находится рядом. Альфа поворачивает голову влево, видит чёрный джип в нескольких метрах с открытой дверью с водительской стороны, где на сиденье сидит Хосок и одиноко курит, держа взор направленным на алмазные большие ямы. Чонгук несильно поджимает губы, пряча руки в карманах своих чёрных штанов, и неторопливо двигается к Чону, будто находится на обычной ежедневной прогулке. Они со вчерашнего дня даже коротко не переговаривались, что не особо нравится Рено. Хосок, конечно же, видит, что Чонгук идёт к нему, но глаза переводить на него он, наверное, не собирается. Напряжение между ними растёт очень быстро. — Ты ведь знаешь, что это неправильно? — спрашивает черноволосый, делая затяжку и выдыхая дым в сторону. Гук дёргает бровями и останавливается в двух метрах. — Многое на этих землях неправильно, будь конкретен, Хосок, — холодный тон даже не удивляет. — Не делай вид, что не понимаешь, о чём я говорю, — он поворачивает к нему голову и добавляет: — А точнее, о ком. Чон с первого дня возненавидел этого человека. Не выносит его нахождение здесь. — Я уже говорил, что журналист — моя забота, а не ваша. — Ты печёшься о нём, как о ребёнке, — сухо усмехается и мотает головой. — Блять, он сейчас спит в твоём шатре, когда его место у алмазных копей, — этот факт жутко раздражает. — Что ты творишь, Чонгук? — пялится на него и хмурит брови, стараясь прочитать в серых глазах ответ на свой вопрос. Гук очерчивает скулы, нервно дыша через нос и в карманах сжимая кулаки. — Не лезь в это, ещё раз предупреждаю, — сквозь зубы цедит Рено, не щадя своим взглядом. — Меня это уже медленно выводит из себя. Хосок, сделав последнюю затяжку, откидывает окурок в сторону и полностью вылезает из машины, подходя ближе к Чонгуку и становясь напротив него. У обоих адское пламя в глазах горит, и только у одного из них оно более ядовитое. — А меня выводит то, что ты так мягок к этой двуличной суке, — хрипит Чон. — Теряешь хватку, Рено. — Хосок, — предупреждающе опасно произносит его имя и стискивает зубы, явно не приветствуя то, какими словами он разбрасывается. Ему нужен был обычный разговор. — Ты пригреешь змею на своей груди, и сам не заметишь, как она уничтожит одними словами место, которое твой отец держал так долго в своих руках, — тише говорит черноволосый, не отрывая от него своего взгляда. — Я его не выпущу отсюда, — резко выдаёт Чон-Рено. — Ты веришь моим словам? Хосок невольно напрягается и шипит: — Не верю. — А люди поверят словам восемнадцатилетнего парнишки, который говорит о ядовитой долине, не предоставляя на это доказательства? — мужчина склоняет голову и обыкновенно смотрит на него. Альфа молчит, ничего не отвечает на этот вопрос. — Я не паникую из-за какого-то ребёнка на своей земле, ты — что-то чересчур. Настолько сильно, что вчера был готов убить его ядом. — Нисколько не жалею, — бесцветно признаётся. — Ну, так пожалеешь, если это повторится ещё раз, — кивает Чонгук и поджимает губы. — Не посмотрев на долгие года нашей дружбы, я тебе руки переломаю, Хосок. Младший раздражённо усмехается и вскидывает подбородок, проводя кончиком языка по контуру губ. Чонгук, окинув его взглядом, разворачивается и идёт к своему шатру. — Он станет твоей слабостью, — вслед говорит ему. Рено игнорирует сказанные слова, не желая даже думать о них. Такого не будет. Чонгук, как только подходит к шатру, так сразу слышит какое-то шевеление внутри. Он осторожно отодвигает бежевые ткани, медленно проходя внутрь, и поворачивает голову влево, видя сидящего на матрасе только проснувшегося Тэхёна. Омега кулаком сонно трёт закрытое веко и поправляет пальцами пепельные растрепанные из-за сна волосы, смотря на свои скрещённые ноги и зевая. Чонгук спокойно идёт дальше и сводит взгляд с парня, который, заметив чужое присутствие, чмокает опухшими губами и внимательно следит за мужчиной. Альфе будто бы безразлично его пробуждение: он подходит к столу, открывает встроенный в него ящик и вытаскивает оттуда три сюрикена вместе с небольшим куском абразива. Падая на один из стульев, Рено начинает затачивать один из острых предметов, а остальные два оставляет на дубовой поверхности. Тэхёну неловко. В шатре гробовая тишина сменяется на звук шлифовки маленького, но опасного орудия. Ким, теребя пальцы, смотрит на Чонгука и хлопает широко раскрытыми глазами, не понимая, почему он молчит и ничего не скажет. Сам не знает, с чего начать, когда в мыслях только сцены вчерашнего вечера. Но об этом парень уж точно не хочет говорить: будет красным, как рак. Воспоминания уже начинают по-новому разжигать огонь в груди. Его тело всё ещё пылает в тех местах, где находились тяжёлые руки и влажные губы Чон-Рено. Ему страшно заглядывать под футболку: кажется, что там десятки ожогов, полученных от этого человека в безрассудные и дикие минуты, когда впадал в мятежное наслаждение. Стоит на несколько секунд закрыть глаза и лишь представить, он вместе с яркими картинками улетает, как во время безжалостных, одновременно нежных поцелуев Чонгука. Щеки от смущения полыхают, чувствуя легкую боль на сосках, которые с рыком кусали и тянули. Стыдно. Жутко стыдно. Сложно поверить, что всё это было и это не очередной сон. Невозможная ласка от сурового и жутко холодного Чон-Рено. Тэхён даже не знал, что к нему когда-нибудь так кто-то прикоснётся: к его коже, талии, бёдрам, шрамам… Его расцарапанное тело с желанием целовали и не противились. Омега аккуратно пальцами трогает ключицы и шею, шастая подушечками по горячей коже и прикусывая нижнюю губу. Он пробегается взглядом по постели, в которой так крепко и сладко спал, чувствуя лёгкий, еле ощутимый аромат граната. — Где Амур? — интересуется хриплым ото сна голосом и вновь смотрит на Чон-Рено, откинувшегося на спинку стула. Тэхёну безумно понравилось лежать со львёнком. Это было невероятно и очень необычно для него. — С прайдом, — отвечает негромко Чонгук, так и не подняв глаза на него. — Ещё с самого раннего утра. — А сейчас сколько времени? — очень тихо спрашивает и немного вжимает голову в шею, ибо сам понимает, что спал довольно долго. — Одиннадцать, — коротко говорит ему в ответ, шлифуя лезвие сюрикена. У Тэ брови на лоб ползут и губы со звуком распахиваются. Он поднимает ладони и сгибает пальцы, шепотом считая себе под нос. — Ты спал тринадцать часов, — помогает ему мужчина. — И догадываюсь, это потому, что ты предыдущие ночи даже глаз не сомкнул. Ким смущенно отводит взгляд и кусает внутреннюю сторону щеки, ведь, по сути, Чонгук прав. У него не получалось уснуть среди посторонних и странных людей, будто бы они наблюдают за ним, как ночные монстры. — Не мог уснуть… — шепчет и сжимает в пальцах конец серой футболки альфы. — Но за пару минут уснул в моей постели. Чонгук по собственной воле разрешил спать на своём месте и, зная о его страхе из-за остальных рабочих, попросил бы Тэхёна остаться в этом шатре на столько ночей, сколько ему захочется. Рено со вчерашнего дня не появлялся в собственном доме, что для него редкость. Мужчина примерно в одиннадцать часов уснул в одной из машин на территории ядовитой долины и в пять утра пробудился. Долго спать ему не свойственно, и шести часов более чем достаточно. И с такого раннего времени он следил, чтобы в его шатёр никто не входил. Тэхён растерянно смотрит на него и шумно сглатывает, ощущая тяжесть и силу его взгляда. Сердце от чужих слов почему-то до запугивающей боли сжимается, глухо колотится, и мурашки толпой бегут по шее. Его пылкие чувства насквозь чувствуют — ни для кого уже не секрет. Он молча поднимается с матраса и, стоя на изодранных коленях, сразу начинает заправлять чужую постель, где пролежал всю ночь. Слабо бьёт по мягкой белой подушечке и ладонью проводит по таким же простыням. Чонгук сгибает бровь и следит за его действиями, остановив свои собственные. Взгляд Рено цепляется за спину, скрытую серой тканью его футболки, которая для омеги является довольно широкой, ведь хорошо прячет аккуратные бедра. Тэ заканчивает, встаёт с колен на ватные слабые ноги и поворачивается обратно к Чонгуку, сталкиваясь со светящимися при любом свете глазами. Тэхён каждый раз на грани находился, когда Чонгук на него смотрел, а после случившегося вчера на этом столе, омеге теперь намного сложнее даются эти взгляды. Они его пугают и одновременно чаруют. Рено и так внаглую забрался к нему в сердце, что ещё нужно? — Не буду больше здесь спать… — сообщает мужчине своё решение. — Собираешься на улице? — Чонгук откладывает сюрикен и берётся за второй, смотря на парня, стоящего у другого конца стола. — Уж лучше там. Нисколько не лучше… — А в этой постели не хочешь? — обыкновенно спрашивает Чонгук. — Одной ночи хватило. Совершенно не хватило… Чон-Рено безэмоционально глядит на него и один раз уверенно кивает, опуская взгляд на орудие в своих пальцах и начиная точить одно из лезвий. Тэ зажимает зубами нижнюю губу, продолжая стоять на месте, и смотрит на альфу, занятого своим немного пугающим делом. — Умойся и вернись, чтобы позавтракать, — неожиданно даёт указы старший, вынуждая омегу сжаться. Ким переводит глаза на стол, на котором замечает прозрачный стакан с водой и небольшую белую миску с кусочками фруктов. — Я… не голоден, — тихо говорит Тэхён. — Я пойду к алмазным копям, — и делает маленькие шаги к выходу из шатра. — Умойся и вернись в шатёр, Тэхён, — Чонгук поднимает тяжелый и недобрый взгляд, от которого омега хочет просто умереть. — Ты поешь и пойдёшь добывать алмазы, я слишком сложно объясняю элементарные вещи? — тон ужасно строгий и пугающий. — Если не появишься здесь в течение десяти минут, я снаружи у всех на глазах буду заталкивать еду тебе в рот. Становится поистине жутко от него. Рено в состоянии подтвердить свои слова действиями. Не похож на человека, который разбрасывается угрозами от скуки. Ким молча выходит и оставляет Чонгука одного в его шатре. Мужчина некоторое время смотрит на бежевые ткани, но после продолжает точить сюрикен, отгоняя от себя посторонние мысли. Спокойно трёт абразив о лезвие и поджимает губы, ожидая появления Тэхёна. Ведь альфа действительно сделает то, что сказал, если маленький львёнок не вернётся. Нисколько не шутил. Он видит его бледные сухие губы и трясущиеся руки: долго думать не надо, чтобы понять, с чем это связано. Омега выглядит так, будто только-только из могилы вылез и расхаживает по этой территории. Но Ким упёртый и пытается казаться гордым, когда на самом деле очень проголодался за эти дни. Рено полуживые люди здесь не нужны. В итоге, буквально через десять минут Тэхён входит обратно в большой шатёр и короткими шагами идёт к столу, не смотря на альфу, как и тот на него. Он тихо садится на стул, стоящий рядом с Чонгуком, и притягивает себе миску с кашей, беря в пальцы ложку. В этой тишине омега послушно начинает есть, не желая сопротивляться, потому что правда очень голоден. Он с удовольствием закидывает в рот маленькие кусочки бананов и медленно их пережёвывает, иногда поглядывая на тихо сидящего Чон-Рено, который даже не взглянет на него. Параллельно омега невольно вспоминает сцены вчерашнего вечера, устремив взгляд туда, где лежал и протяжно стонал в чужих крепких руках. Сейчас сидит за этим столом и кушает, будто бы ничего и не произошло. Тяжело проглотив кашу, Тэхён облизывает губы и крепче зажимает ложку в пальцах. От этого он весь горит. От этого ему больно в сердце. — То, что было вчера… — шёпотом нарушает тишину Тэхён и перебирает ложкой фрукты. — Это не повторится, а теперь ешь, — обрывает его и кидает сюрикен с абразивом на стол, вставая с места. Тэхён рвано выдыхает и поднимает на него глаза. — Я не железный, Чонгук… — голос немного дрожит. Рено поворачивается к нему. — У меня есть чувства… — не в первый раз признаётся в этом и глотает ком. — Для тебя это были обыкновенные поцелуи, а я горел в пламени и, как последний дурак, хотел большего. Тэхён откладывает ложку и встаёт из-за стола, идя к выходу. — Я больше не прикоснусь, — негромко хрипит Чонгук. — Моё тело слишком израненное для тебя?.. — с жуткой болью тихо спрашивает, останавливаясь рядом и держа стеклянные глаза на нём. Мужчина от его слов напрягает скулы и в неясности пялится. — Оно не такое красивое, как у других омег… У альфы чувство, словно яд одолевает его, затмевая рассудок. В него прорывается адская ярость от глупости, которую он только что услышал. Настолько взбешён этим, что готов разгромить весь шатёр и обрушить на каждого свою злость. Чонгук вплотную к нему подходит и нагибается, скрипя зубами и чуть обнажая их. — Я бы не целовал каждый твой шрам, если сказанное тобой было бы правдой, — рычит ему в лицо рассерженным опасным львом. Тэхён со слезами на глазах выбегает из шатра, не желая ничего от него слышать. Чон-Рено остаётся на месте и тяжело дышит, чувствуя, как нелюдская злость разъедает изнутри. Его тело прекрасно... Невозможно словами описать, насколько оно у Тэхёна красивое. *** Без мысли, но с приятным чувством в груди хранит пленительное спокойствие и вдыхает воздух, излучая искреннюю любовь к Южной Африке. Ему нравится здесь. Он ощущает себя свободным: не физически, но душевно. Мечтательно плывёт, поднимая голову к небу и прикрывая в наслаждении веки. Жаркие лучи солнца прожигают его загорелую кожу, тело полностью окутывается в тепло, и пухлые целованные губы тянутся в нежной улыбке. У него отличное настроение. Сегодня утром с правильной ноги встал. Он каждый день с правильной ноги встаёт и одним щелчком пальцев откидывает от себя негативные мысли. Чимин не цепляется за прошлое, не живёт обидами и злом, просто помнит: всё будет хорошо. Всегда жил сегодняшним днём, и этому его научили на родном острове, на Ямайке. Рад тому, что в нём не живёт негатив. На самых ужасных людей Земли он смотрит с добрыми искрами в глазах. Его сейчас окружают верные преданные люди Чон-Рено, но даже им Пак умудряется улыбаться и кидаться в них фразами, на подобие: «Как жизнь, хмурые?». Те к его характеру и поведению давно привыкли, поэтому одаривают обыкновенными взглядами и не отвечают на вопросы, рукой подталкивая работать. Он им часто надоедал разговорами, поскольку спокойно сидеть и молчать никогда не получалось, а энергию куда-то девать нужно было. Однако сейчас, когда у омеги появился, наконец-то, за все эти месяцы настоящий друг, Чимин лезет уже к нему и своими душевными радостями делится именно с ним. С самого утра Мин на нервах. Ходит рассерженным на весь мир: проснулся снова в ядовитой долине и ему это абсолютно не понравилось. Рычит на каждого человека Рено и хмурит брови, сдерживая в себе желание сломать их носы. Блондин напрямую заявляет им, что когда-нибудь настанет прекрасный день, когда он сорвётся и разобьёт хоть одному из них лицо, превращая в кусок мяса. Подобные жестокие угрозы его немного успокаивают. Это как глоток свежего воздуха. Но уже ближе к девяти Чимин начал лезть к нему с нежностями и поцелуями, тот сначала отнекивался, но быстро сдался и сам уже тянулся к омеге, пока их не заставили отойти друг от друга. Юнги лишили сладких утренних поцелуев, что только сильнее его разозлило и взбесило. Находился в ужасной ярости, думал даже запихнуть в свой карман сразу несколько камней, если найдёт, но Пак быстро его переубедил и попросил не спешить с этим делом. Даже со вспыльчивым характером Юнги является главной причиной отличного расположения духа Чимина. Ещё поздней ночью, когда уже начался второй час, Пак и Мин, лежа в своей постели, развернулись друг к другу лицом и шептались. Говорили абсолютно на разные темы, начиная с жизни на Ямайке и заканчивая «карьерой» Юнги. С улыбкой делились личными фактами и медленно отпускали от себя дискомфорт. Все вокруг них спали, и эти минуты были очаровательными для них. Из-за этой ночи стали намного ближе, что обоих радует. Они вместе выживают в африканском государстве. Точнее, Чимин помогает корейцу выжить на этой территории, так как самого всё устраивает. Он бы и дальше жил в Ботсване, если бы его друг не так сильно ненавидел находиться здесь. К тому же вдвоём решили, что Мадагаскар для них будет лучшим местом для проживания. А Пак только рад — этот остров напоминает ему Ямайку и привыкать долго к новой обстановке не придётся. Юнги снова спокоен: ни на кого не ругается, молчит и спокойно плетёт Паку уже восьмую косичку на голове. Люди Рено, к удивлению, не были против этого, ведь сейчас находятся рядом с озером. Чимин покорно сидит на земле со скрещенными ногами и со сложенными на груди руками, пока Мин, стоя на коленях, увлеченно занимается его тёмно-каштановыми волосами. Ямаец был удивлён услышать, что омега согласен заново заплести ему тонкие косички. Пока блондин не притронулся к его волосам, Пак был почему-то уверен, что Юнги не умеет этого делать, однако тот быстро заставил поменять о себе мнение. Косички плести получается у него очень хорошо, будто всю жизнь только этим занимался. И сейчас с ужасно серьёзным выражением лица туго сплетает тоненькие пряди, слушая, как Чимин себе под нос напевает очередную песню в стиле регги. Остальные рабочие ядовитой долины сейчас находятся в воде, либо греются на солнце под внимательным наблюдением. Чимин уже успел побывать в прохладном озере, а Юнги даже к нему не приблизился и, наверное, не собирается. Он косо поглядывает на водоем и морщит нос, хотя это место совершенно не грязное, как думает Мин. Один он противится и никак не рискнёт. — Затягивай чуть туже, малыш, — просит Пак и лыбится, поднимая подбородок и смотря снизу вверх на корейца. Юнги медленно опускает на него взгляд и несильно дёргает омегу за тёмные волосы, затягивая так, как его попросили, но Чимин сразу хватается за голову и корчится от боли. — Сильнее? — хлопает ресницами Мин и глядит так, точно собирается заехать кулаком в лицо. — Нет-нет, сильнее не нужно, — делает невинные глаза и слегка мотает головой, добавляя: — Пожалуйста. — Тогда не мешай плести, — хмыкает кореец и возвращается к тоненькой косичке. — У меня получается очень профессионально. — Ты бы смог быстро найти работу на Ямайке, — хвалит его и вновь поворачивает голову к озеру. Юнги самодовольно усмехается и пожимает плечами. У Чимина довольно длинные волосы, из-за чего омега любит быть с девятью или десятью аккуратными косичками. Ещё утром растаман их распустил, чтобы кто-нибудь смог заплести их по-новому. Мин, смотря, как хорошо выглядит эта причёска, сам захотел подобную, но у него слишком короткие волосы. Однако кажется, что Чимин единственный на свете, кому настолько сильно идут тонкие косички. С ними он выглядит невероятно привлекательно и сексуально для Юнги. Волосы не попадают на лицо, и парень может рассматривать каждую черту. Альфы отсюда сами считают Пака красивым: круглосуточно держат свои пожирающие взгляды на омеге, обожающем курить травку с родины. Это внимание к себе сам Чимин не видит, зато Мин успевает заметить любую пару глаз на своём друге. И каждый раз он изо рта вырывает животный рык, говорящий: «моё». Пак молча наблюдает за рабочими с ядовитой долины, которые входят в воду с лёгкими улыбками на губах. У самого вновь появляется желание охладиться под этим жарким африканским солнцем. Один туда залезать не особо хочет, а Юнги сбросится с обрыва, нежели пойдёт купаться в это озеро. Чимин, прикусывая нижнюю губу, глазами бегает по местности, где они сейчас находятся, и с наслаждением вдыхает через нос чистый воздух, нежно улыбаясь непонятно чему. Мин, заметив эту довольную улыбку, вскидывает одну бровь и усмехается себе: никогда полностью не поймёт этого парня, и медленно привыкает к нему. Если бы Пак неожиданно сегодня куда-то испарился, Юнги уверен, что скучал бы до чёртиков и, возможно, пустил слезу. Он бы уже и день не прожил без чужого растаманского поведения и песен в стиле регги: слишком быстро привязался, что очень странно. Хочется до конца жизни плести Чимину косички, не позволяя никому другому этого делать. — Ты уже обдумывал?.. — осторожно и шёпотом спрашивает Пак, прокашляв. Мин смотрит на него, после чего ямаец ещё тише поясняет: — Я о камнях… Кореец поджимает губы и незаметно оглядывается по сторонам, посматривая на людей Рено, которые следят за ними и иногда переговариваются между собой. — Точного плана пока нет, — отвечает ему Юнги и начинает заплетать уже последнюю косичку. — Но у нас всё получится. Мне кажется, что скоро мы свалим отсюда, растаманчик. Они вдвоём больше не говорили о том, что собираются сделать. Это дико и очень безумно, но пора покинуть это место. — Ты не боишься, что кому-нибудь из нас отрубят руку? — Пак чешет затылок и пялится в одну точку на земле. — Я собственными глазами видел подобное, и это жуткое зрелище. Столько крови на пне, а рядом валяется чья-то отрубленная плоть, — морщится темноволосый и поднимает взор на блондина. — А знаешь, чего я никак не могу понять? — Юнги вопросительно вскидывает бровь. — Куда они девают эти руки?.. — Их не сами пострадавшие забирают? — немного удивляется Мин, расширяя веки, ведь действительно так думал. — Н-е-е-т, — тянет Чимин и машет на него рукой, отворачивая голову. — Зачем она ещё им нужна? — Я бы свою забрал. Она даже отрубленной ведь мне принадлежит, — пожимает плечами омега, будто говорит на обыкновенные темы. — Ты бы нет? — Конечно же, нет, — мотает головой. — Что я бы с ней делал? Мух убивал? — негромко смеётся Пак. — Хотя это неплохо и эффективно, — поджимает губы и задумывается. — Чимин, прекрати, — вздыхает как-то обречённо Юнги. Ямаец издаёт саркастичный смех, зная, что Мина это немного взбесит. Кореец же быстро мотает головой и отгоняет от себя подобные мысли, не желая о них больше думать. Никто никогда не посмеет лишить их руки. Юнги сам лично все конечности Чон-Рено отрубит, если тот пойдёт на них. Мин вместе с Чимином уйдут отсюда. Они не пострадают. Их не тронут. Ни один человек не прикоснется к ним. Вдвоём за руку сбегут на Мадагаскар. Заканчивая с последней косичкой и фиксируя её маленькой прозрачной резинкой, Юнги хмыкает и хлопает друга по плечу. Он жутко доволен результатом. Пак радостно к нему поворачивается и широко улыбается, проводя правой ладонью по своим волосам и удивляясь проделанной Мином работой. Блондин складывает руки на груди, вскидывая подбородок и смотря на светящееся лицо парня с тонкими косичками. Он необычно и красиво смотрится с ними, и сам это понимает, раз встаёт на ноги и никак не может прекратить трогать каждую косичку пальцами. В зеркало не заглядывал, однако понимает, что прическа удалась на славу. Остальные рабочие ядовитой долины любопытно смотрят на него и улыбаются, перешёптываясь. Чимин чувствует себя настоящей моделью, а Юнги его верным и профессиональным визажистом с большим опытом в работе. Наглядеться практически невозможно. — Ты выглядишь так же хорошо, как кусочек ганджи, — усмехается Юнги. — Неплохо сказано, — лыбится Пак и медленно подходит к блондину. — По-ямайски, — исправляет и подмигивает, проходя языком по нижней губе. — Подмигиваешь, как Сами, — издаёт смешок и притрагивается кончиком своего носа к чужому. Юнги сначала улыбается на все зубы, но в моменте принимает каменное выражение лица, задумавшись непонятно о чём. У Пака от любопытства тоже спадает улыбка с губ: не знает, что произошло за эти секунды. — Сами… — потерянно произносит имя Юнги и заглядывает в глаза напротив. — Рено Сами. — Младший брат Чон-Рено. Именно о нём и говорю, — кивает Чимин и дёргает уголком губ. — Хороший и весёлый парень. — Да, — резко подтверждает и сглатывает. — В отличие от старшего Рено и других людей в ядовитой долине он нормальный человек, — отчего-то улыбается блондин и прикладывает ладонь к щеке друга. — У него доброе сердце. — К чему ты клонишь? — подозрительно сгибает бровь Чимин. При таком ярком солнечном свете в глазах Юнги загораются яркие огоньки. — К тому, что со здешним человеком на своей стороне нам будет легче покинуть Ботсвану, растаманчик. Чимин удивляется, и это удивление сопровождается яркой улыбкой. Они не собираются использовать Сами. Они собираются хорошо с ним дружить, ведь он и правда не токсичен. *** Прилетел в Ботсвану за долгожданным счастьем, но только холод и раны для себя нашёл, а мечты на фоне о проблемы и ужасную боль разбиваются. Закрывая глаза, понимает — устал. Устал от людской злости и алчности. Боится стать таким же бесчувственным и каменным, и Чон-Рено именно этому учит самого молодого парня на своей земле. Чонгук не хочет видеть его нежность. Тэхён не хочет меняться. Этот мужчина его терзает. Ему плохо от него, но быстро избавиться от чувств не получается. Альфа каждый день одну звезду в нём губит, хищно желает засунуть в грудь кровавую руку, чтобы сжать сердце в ладони и без предупреждения вырвать. Медовые глаза вновь на нём держатся: изучают и готовы проливать огромные слёзы. Но так больше не может. Не получается плакать, поэтому кусает губы до алых капель и нервно теребит собственные пальцы, спокойно глядя на Рено, разговаривающего с Линь Вэем. Прошло три часа с их неудобного разговора, а боль пока ещё нисколько не утихла в нём. Они в очередной раз за это время пересекаются долгим взглядом, смотрят и понять не могут, что творят друг с другом. Тэхён задыхается и душой тянется к нему, ненавидя собственные желания и детскую слабость. В глазах Рено нет ненависти к омеге: в них круглосуточно присутствуют власть над ним и неправильный пугающий холод. Перед Чонгуком легко опуститься на колени и провозгласить его не только львиным Богом, но и людским. Ким изо всех сил держится не пасть настолько низко, пытается ровно стоять на ногах. Он обязан стать сильнее. «Подобная слабость тебя здесь убьёт, и очень быстро. Учись быть сильным, чтобы выжить», — часами крутится в голове фраза Чонгука. Тэхён послушается Рено: разобьёт свои взгляды на этот мир и постарается быть таким человеком, которого заслуживает окружающая среда. Не знает, сколько ещё ему придётся быть в ядовитой долине, и, чтобы выжить в этом аду, нужно меняться. Воздух пьяный, точно как и разум. Сидя на небольшой скамейке около копей и попивая короткими глотками холодную воду из бутылки, Ким отдыхает недолго от добычи алмазов и смотрит на Чонгука, сгорая уж точно не от жаркого солнца. Напротив альфы стоит о чём-то говорящий Линь Вэй, но Рено, точно все сказанные им слова пропускает и глядит мимо него, образуя зрительный контакт с Кимом. Знает, что и взглядом может заставить влюблённое сердце забиться в несколько раз быстрее. Тэхёновы чувства, как птица в клетке, а в голове и перед глазами лишь один человек. Омега еле дышит и сжимает в длинных пальцах бутылку, медленно поворачивая голову и направляя затуманенный взор в совершенно другую сторону. Мучительно ежесекундно чувствовать своё бессилие, и он обязательно с этим справится. Пока что спасает себя в этот ядовитый момент, но всё ещё чувствует на себе глаза, наполненные тайнами. Мужчина изучает его эмоции издалека и не желает прекращать этим заниматься. Львёнок под чутким наблюдением. Закрывая бутылку крышкой, Тэ прикусывает нижнюю губу и боковым зрением замечает, что Чонгук трогается с места. Вновь взглянув на него, видит, что мужчина говорит по телефону и отходит от Вэя. Ким хлопает ресницами и следит за тем, как альфа движется к воротам — к выходу из алмазной долины. Уходит… Уходит и вновь Тэхёна одного оставляет среди пугающих его людей. На омегу лёгкая паника нападает, когда наблюдает за Рено, который за решётчатыми воротами садится в свой чёрный хаммер и постепенно отъезжает. Покидает собственную территорию, а Ким снова чувствует в области груди приближающуюся опасность. Не хочет оставаться здесь без него, какую бы боль он ему ни причинял. Обижает, но вряд ли другим позволил бы это сделать. Ким теперь уж точно не торопится приступать к работе: продолжает ровно сидеть на скамейке ещё около десяти минут, смотря на алмазные копи и запутываясь в собственных мыслях. Его никто пока что не призывает добывать драгоценные камни, но кажется, что рано или поздно он услышит крик в свою сторону, ведь Чон-Рено больше здесь нет. Дрожь и страх вновь овладевают им, в глазах читается чистое беспокойство: сильно сжимает кулаки до побеления костяшек и судорожно бегает взглядом по ядовитой долине. Рядом с шатрами замечает беседующих между собой Хосока и Линь Вэя, но мужчины на омегу не обращают внимания, как и другие люди Рено. И что-то подсказывает, что долго незаметным Тэхён не сможет оставаться: гиены скоро вспомнят о нём и воспользуются моментом, пока жестокого владельца поблизости нет. Они одного его боятся. Лишь Чонгук им вкладывает в сердца страх. Тэ вздыхает и крутит в руках бутылку, не зная, стоит ли ему идти к своей корзине, чтобы находить новые алмазы. Нет сил и желания. — Малыш? — парень дёргается на месте от тихого незнакомого голоса и быстро поворачивает голову, широко расширив глаза. — Ты ведь Тэхён, правильно? — видит, как вспыхивает доброжелательная улыбка на алых пухлых губах. Ким несильно растягивает рот и непонимающе смотрит на молодого темноволосого омегу с чёрным рюкзаком на спине, и у кого на плече молча сидит большой синий попугай. Птица любопытно пялится на Тэхёна и склоняет немного голову, но и парень от него ничем не отличается. Они все втроём сейчас друг друга анализируют, и только один из них чему-то очень нежно улыбается. Тэхён тяжело сглатывает и отодвигается подальше на скамейке, держа растерянный взгляд то на омеге, то на его питомце, который послушно находится рядом с ним и не собирается улетать, даже когда у него есть на это большие возможности. Незнакомец из-за его действия издаёт тихий смешок и подсаживается, рассматривая смущенное лицо Тэхёна и растягивая губы ещё сильнее. Ничего не понимает. Его немного смущает то, что этот человек знает его имя. И он ещё сильнее пугается, стоит синему попугаю неожиданно издать громкий крик — не доволен нависшим молчанием. — Кто вы?.. — негромко интересуется, со страхом на лице разглядывая его. — Меня зовут Сокджин, — представляется омега, не показывая пока что ни одну негативную эмоцию. — Это Боа, — кивает на большую птицу, сидящую на его плече. — Боа, — подаёт свой голос гиацинтовый ара, чем очень сильно удивляет Тэхёна. — Боа умнее Намджуна, — зачем-то говорит он. — Боа лучший. Джин смеётся и указательным пальцем поглаживает попугая по маленькой голове, а Ким недоверчиво косится на них со стороны. — Намджун мой старший брат, — сквозь улыбку мягко объясняет темноволосый и смотрит на растерянного парня. — У них серьёзная конкуренция. Ким хотел бы улыбнуться этому факту, но сдерживается и лишь слегка дёргает уголком сухих губ, что очень сильно понравилось другому омеге, будто это для него зелёный свет. Младший переводит глаза на Боа и почти незаметно хмыкает, потянув к нему правую руку и прикоснувшись кончиком пальца к его большому клюву. Попугай ничего против этого не имеет, как и сам его хозяин, который осторожно пересаживает ару на колени застывшего Тэхёна. Он этого совершенно не ожидал, и немного теряется, непонимающе смотря на Сокджина, одарившего его добрым взглядом и уверенно кивнувшего. Похлопав густыми ресницами, Ким аккуратно поглаживает птицу по ярко-синим перьям и удивляется тому, как тот в наслаждении прикрывает веки и ближе подходит к новому знакомому. Боа такая ласка очень нравится, и он определенно не желает, чтобы она быстро заканчивалась. Тэхён не знает, что именно сейчас происходит, но ему до безумия нравится этот болтливый попугай. — Вы… — Тэ кидает на Сокджина короткий смущенный взгляд и облизывает губы. — Откуда вы меня знаете?.. — Боже, тебе здесь нельзя быть, ты ведь ещё совсем крохотный, — нежно ему говорит и чуть склоняет голову, игнорируя вопрос и рассматривая красивое личико. — Рено ненормальный, — фыркает он. — Я не крохотный… — неслышно тявкает и отводит взор. Джин издаёт смешок и кивает несколько раз: не хочет обижать, ведь Тэхён и правда ещё ребёнок. — В любом случае, меня попросили присмотреть за тобой, — выдаёт неожиданное. — Надеюсь, ты не против этого. Я ни за что не причиню тебе вред, — совершенно искренне произносит и даже прикладывает ладонь к груди. Ким медленно поднимает на него ошарашенные глаза и практически не моргает, прекращая гладить Боа. — Попросили за мной присмотреть? — переспрашивает, не веря сказанному. — Да, Тэхён, — подтверждает и приподнимает слегка уголки губ. — Ядовитая долина кишит неправильными и гадкими людьми. Не позволять никому из них приближаться к тебе — правильное решение. Младший задумывается ненадолго и через несколько секунд только задаёт важный вопрос: — Чонгук?.. Сокджин усмехается и переводит взгляд на джунгли впереди. — Здесь никто другой не смеет разбрасываться указаниями, — Тэхён весь сжимается и смотрит на Боа, смущаясь. — Что уж там, он никогда о подобном не просил, а я не смел отказать, потому что не хочу, чтоб такого малыша обижали, — хмыкает и снова глядит на младшего омегу. Ким отворачивает в сторону голову и прикусывает как можно сильнее губу. Сразу вспоминаются вчерашние слова, когда Рено сказал, что не позволит никому причинить ему вред. Он пытается залечивать раны, которые сам и наносит. С ним всё сложнее и сложнее находиться, а без него намного хуже. Тэхён не видит серых глаз — видит вокруг себя опасность. Это уже ненормально: переходит все границы и сводит с ума. Когда узнал его имя, чувства обязаны были погаснуть, но, к сожалению, произошло обратное — контроль над сердцем невозможен. А из-за случившегося вчера в шатре в омеге будто бы что-то более серьёзное расцветает с невероятной скоростью. Ему просто хочется, чтобы Чонгук был в ядовитой долине, и одна мысль, что мужчина отправил сюда Сокджина, дабы тот присмотрел за ним — маленьким львёнком — внушает непонятные и в какой-то степени пугающие чувства. Чонгуку должно быть плевать. Он должен был избавиться от него в первый же день, спасая не только свой бизнес, но и Тэхёна от собственной неправильной детской любви. — Когда он сам вернётся?.. — шепчет Ким, поглаживая ару по голове. Сам не понимает, зачем ему нужно это знать. Вступит на эту землю и вновь сделает больно. Они оба питаются этой болью. — Я не знаю, он этого мне не сообщил, — вздыхает Сокджин и поднимается со скамейки, рассматривая густой тропический лес и делая несколько шагов вперёд. — Лучше скажи мне, — Тэ поднимает на него любопытный взгляд. — Что ты выбираешь: добывать алмазы под наблюдением Чон Хосока или пойти со мной и Боа в африканские джунгли? — старший оборачивается к нему и улыбается. — С нами будет намного интереснее. Ким вскидывает брови и немного пугается, когда гиацинтовый ара взлетает, издавая не слишком громкие крики, и кружится над головой своего хозяина, после чего присаживается на его широкое плечо. Джин смеётся из-за такого счастливого поведения и облизывает губы, поглядывая на молодого омегу и ожидая от него ответа. Тэхён осторожно переводит глаза на Хосока и Вэя, стоящих около нескольких машин и смотревших в их сторону, и сжимает одну ладонь в кулак, впиваясь ногтями в кожу. Ненавидит. Боится. Не хочет его видеть. Этот мужчина мечтает от него избавиться, и, скорее всего, он не успокоится. Однако Чон-Рено уже предупреждал парня, что в здешних джунглях ходить крайне опасно, а чёрная мамба вчера выползла именно из этих высоких зарослей. Представить страшно, сколько видов ядовитых змей обитают там. И лишь одна причина ужасно сильно тянет Тэхёна в тропический лес — Ла Алегрия. Он всё чаще прислушивается к её чарующему шуму, точно она призывает его к себе непонятно для каких целей. А Ким готов преклонить колено, чтобы мог чётче услышать её слова. — Я хочу с тобой… — Тэхён поднимается и слегка улыбается, смущённо теребя свои пальцы. — Правильный выбор, — довольно хмыкает Джин. — Хосок сегодня выглядит крайне раздражённым. Он по характеру очень вспыльчивый, поэтому лучше держаться от него подальше, когда у него плохое настроение, — пожимает плечами старший и незаметно кивает в сторону Чона. — Я это понял, — признаётся, невольно вспоминая, что альфа сделал вчера. — Пойдём отсюда, кроха, — воодушевлённо говорит ему Сокджин и двигается к джунглям. — Будем фотографировать туканов, — хихикает и смотрит на чирикающего Боа на своём плече. Тэхён быстро его догоняет и непонимающе смотрит. — Туканов? — выгибает бровь и слабо улыбается. — Я орнитолог, — с явной гордостью произносит и глядит на младшего. — Мне в джунглях нужны только мои пташки. Они восхитительны. Тэхён даже не собирается с ним спорить, лишь мягко улыбается и покорно идёт рядом. Они входят осторожно в зеленые густые заросли и оглядываются по сторонам, не желая получить на себе укус ядовитых существ. Тэхён в прошлый раз пытался убежать сюда от Чон-Рено, но на этот раз он пытается быть аккуратным и постоянно смотрит себе под ноги, переступая различные камни и ветки. Пока Джин копается в своём рюкзаке и ищет там что-то, его синий большой ара летает над их головами и негромко выкрикивает некоторые банальные слова, заставляя младшего омегу смеяться. Биолог, вытаскивая свой фотоаппарат и слыша его хихиканье, посматривает на него и приподнимает уголки губ — ему нравится видеть этого ужасно ласкового журналиста в таком настроении. Тэ медленно шагает по неровной земле и с поднятой головой наблюдает за попугаем, который садится на одну из веток высокого дерева и радостно качает головой. Его действительно очень удивляет то, что птица не отлетает от них далеко даже в дикой среде. Боа уже давно привык быть только рядом с Джином. В один момент Тэхён останавливается и поворачивает голову в сторону, слушая еле слышный шум водопада и прикусывая губу. — Сокджин, — зовёт его, и тот мигом оборачивается и вопросительно глядит на омегу. — Ты знаешь, где находится Ла Алегрия? Эти звуки, вероятно, большого ботсванского водопада, перемешанные с пением птиц в гуще листвы, гипнотизируют и окутывают в истинную сказку из детских книжек. Волшебно, и никакая камера передать это не сможет. В звуках чувствуются жизнь и гармония. Здесь бы остаться и не выбираться больше в ядовитую долину. Тэхён слышит где-то вдалеке шипение змеи, однако это нисколько его не пугает, он продолжает ровно стоять и дышит полной грудью. — Она где-то глубоко в этих джунглях, никогда не доходил до неё, — отвечает ему и застёгивает свой рюкзак, осматриваясь вокруг. — Хоть кто-нибудь к ней подходил из здешних? — спрашивает Ким, взглянув на него. — Как я знаю, у Ла Алегрии несколько раз бывал только Чонгук, — хмыкает и дёргает бровями. — Больше никто такого дикого интереса к ней не проявлял, — улыбается и продолжает свой путь, настраивая фотоаппарат. Тэ смотрит на отдаляющуюся спину парня и задумчиво хлопает густыми чёрными ресницами. Только Чонгук. Словно это его тайное место. Боа слетает с толстой ветки и устраивается на плече застывшего парня, который смотрит на него и снова идёт за фотографирующим различных птиц Джином. *** Солнце в Ботсване скоро сядет и начнёт пылать закатом. И это будет знаком для всех рабочих о наступлении их долгожданного отдыха. На них сейчас то ли с обидой, то с жалостью смотрят, не понимая, как эти люди довели себя до такого. Им нужно было раньше лучше следить за своими действиями, дабы избежать хотя бы маленькую возможность попасть в беспощадную ядовитую долину Чон-Рено. Буквально каждый из них натворил неприятные и не одобренные другими личностями дела. Они кому-то насолили, а в данный период жизни будут расплачиваться за это: кто-то из них украл важную дорогую вещь, кто-то связался с японской мафией, кто-то решился на убийство, и многие перешли дорогу Чонгуку, не прощающему даже мелкие пакости. Малая часть рабочих присутствовала в этих алмазных копях ещё при Саеде Рено. Им удалось прожить столько лет в жестоких условиях. Терпели муки и страдания, не переходили границ и совершенно не пытались украсть маленький драгоценный прозрачный камень. Но не одни они здесь грешники. Верные люди Рено — смотрители ядовитой долины — нисколько от них не отличаются. Квон Хан себя нечистым чувствует. Он находится здесь среди них, значит, тоже уже полностью окунулся в здешнюю «грязь». Мужчина сам выбрал свою судьбу. Решил остаться с Чон-Рено и до сих пор не знает, правильным ли был его выбор. В любом случае он даже не планирует всё здесь бросить и вернуться обратно в Южную Корею. Такие мысли мелькали в голове несколько раз в начале своего пути, а в итоге альфа слишком сильно привязался не только к людям здесь, но и к самой Ботсване. Кажется, будто бы он родился на этой земле и больше никогда не сможет её покинуть. Так и есть: Хан никогда не переедет в другую страну. Ему не нравится руководить и следить за порядком на алмазной территории, и он единственный не применяет обыкновенный крик на рабочих. Ему нравится быть среди своих друзей. Не получается отказать себе и не может оставить даже своего близкого друга, каким бы мерзавцем он ни был. Научился находиться рядом с ним. Теперь он правая рука Чон-Рено. Предаст его — предаст себя. На правом бедре закреплена чёрная кобура, и в ней пистолет. Хан со сложенными рельефными руками на крепкой груди, обтянутой чёрной тканью футболки, стоит у алмазных копей и наблюдает за рабочими, не высказывая ни одно слово. Он как обычно спокоен и не разговорчив ни с кем из посторонних. Рядом с ним ходят остальные смотрители, которые часто беседуют между собой или же кричат на людей, дабы те работали живее и не притворялись уставшими. Квон косо на них поглядывает, не вызывая эмоций на лице, и совершенно не удивляется тому, сколько в них токсичности и агрессии. Он знает, что рабочие — это преступники, и они, возможно, заслуживают к себе такое обращение, но сам Хан никогда с ними так не обращается и обычным спокойным тоном просит продолжать работу. Чон-Рено лишь один раз просил альфу быть немного жёстче с ними, на что Квон мотнул головой и откровенно отказался, ссылаясь на свою человечность и любовь к людям. Чонгук на эти слова ничего не ответил и больше не поднимал тему насилия, молча разрешая другу поступать так, как тот посчитает нужным. Честно говоря, Хан ему за это благодарен. Ему хочется чувствовать себя человеком и в ядовитой долине. Здесь хватает жестокости холодного и непоколебимого Чон-Рено. Квон кивает двум африканцам с огнестрельными оружиями в руках и отходит от алмазных копей, поворачивая голову к одной из ям и замечая там Сами, который улыбчиво уже около двадцати минут разговаривает с двумя омегами азиатской внешности: один блондин, другой с косичками. Хан не заостряет на этом внимание и заходит в один из шатров, оглядывая его изнутри и обнаруживая разговаривающего по телефону Намджуна. Альфа, стоя на ногах, поворачивается к нему корпусом и дёргает бровями, точно у него имеется некая информация для него. Хан на это лишь вопросительно выгибает бровь и садится на стул около деревянного стола, внимательно наблюдая за Намджуном и тем, как странно меняется его выражение лица. В один момент Намджун и вовсе чуть раскрывает рот и пялится на Хана, позже непонимающе усмехаясь и слушая чью-то затянувшуюся речь по телефону. Спустя пару секунд Намджун отключается и кидает смартфон на стол, смотря на Квон Хана. — Что такое? — сразу спрашивает Хан, подозрительно оглядывая старшего. — Разговаривал с Сокджином, он на первой стороне ядовитой долины, — говорит ему в ответ. — И с каких пор это стало для тебя чем-то удивительным? Намджун усмехается и опирается бедром на стол, скрещивая руки на груди. — Не это для меня удивительно, а то, что Чонгук его попросил прийти туда, — объясняет ему немного шокирующие подробности. Это уже абсолютно меняет ситуацию. Рено никогда не просил омег хотя бы о маленьких вещах, он всегда обращается только к ним — альфам. Джин не работает на алмазной земле, он лишь через неё входит в джунгли, и Чонгук ничего против этого не имеет. — Чонгук?.. — хмурится Хан. — Зачем? — Чтобы он побыл рядом с журналистом и не позволял никому из наших и рабочих к нему приближаться, — сам немного ошарашен тем, что сейчас говорит это. Слышать подобное крайне необычно. Они оба никогда прежде не замечали за Чонгуком таких действий, поэтому сейчас реагируют довольно странно, будто услышали новость о начале войны. Рено отправил Сокджина к Тэхёну… Хан толком не может уяснить, зачем он сделал это — не похоже на него. Искренне радует одно — Тэ в безопасности рядом с младшим братом Намджуна. С ним его никто не тронет, не рискнёт подойти и обидеть, за что очень сильно тревожился сам Квон и сутки раздумывал о возвращении на первую сторону. Молодой омега ещё несовершеннолетний, является неопытным ребёнком, который только-только увидел всю жестокость этого мира в один день. Это неправильно по отношению к нему. С ним нельзя так обращаться, и Хан делал всё возможное, чтобы парень не чувствовал себя настолько ужасно в пугающей для него среде. В его глазах он читал сожаление о сделанном и нескрываемый страх. Наблюдая за ним со стороны, сердце разбивалось вдребезги. Было тяжело видеть, как у Кима дрожат пальцы и как сильно он дёргается из-за громких указаний остальных людей Чон-Рено. — Чонгук действительно попросил его об этом? — хрипит Хан, на что Намджун кивает. — Не понимаю… — альфа откидывается на спинку стула и массажирует пальцами шею. — Будто бы задумал что-то. — Не в этом дело, — выдаёт уверенно и отрицательно мотает несколько раз головой, а Квон Хан вопросительно смотрит на него. — Они были знакомы до того, как малец попал к нам. Хан тоже подозревал это с самого начала, но вслух никогда не произносил — не желал видеть реакцию Рено. Вечер, когда Линь Вэй привёл Тэхёна, был неожиданным. Но более неожиданным оказалось поведение Чонгука, который угрожал Хосоку отрубить руки, если тот наденет на омегу наручники. Журналистов в ядовитой долине нужно убивать — не щадить. — Он не говорил этого. — А мы не спрашивали, — Намджун вскидывает одну бровь. — Но я уверен, что это правда. — Тем не менее, пусть делает так, как считает нужным, — кивает темноволосый, заглядывая в чужие глаза. — Ты всегда на его стороне, Хан, — саркастично говорит старший. — А ты? — альфа немного приподнимает подбородок и дёргает уголком пухлых губ. — Ты не на его стороне? — К большому сожалению, я с этим африканцем до последнего, — усмехается Намджун, вызвав у Хана непринуждённую лёгкую улыбку. Мужчины переводят с друг друга взгляд, услышав, как ткани шатров отодвигаются. Внутрь входит вечно позитивный и улыбчивый Рено Сами, за которым сразу же появляется его вечно ледяной и хмурый старший брат. У Хана от лёгкого удивления улыбка за секунду исчезает и густые брови сводятся у переносицы, внимательно следя за Чонгуком, проходящим неторопливо в глубь помещения. Совершенно не ожидал видеть его здесь, потому как он исчез на три дня, не отвечая ни на звонки, ни на сообщения. Альфа выглядит очень спокойно, расслабленно и вольно, и взгляд у него точно такой же, вяло бегающий по Намджуну и немного раздраженному Хану. Квон напрягает скулы и одним взглядом пытается задушить, ведь действительно взбешён тем, что Чонгук после своего отсутствия легко появляется на второй стороне ядовитой долины. Ему такое здесь позволено, однако младшему альфе в любом случае хочется один раз заехать кулаком по носу. Пока Сами падает на один из стульев рядом с Ханом, Чонгук останавливается в двух метрах от стола. — Ублюдок, — цедит Хан, яростно смотря на Рено, который переводит на него нечитаемый взгляд. — Мог хотя бы сообщить о своём отсутствии. — Не посчитал нужным, — привычно-холодно отзывается. Конечно. Себе не изменяет. Хан на его слова кривит губы, сдерживая в себе желание закатить глаза. Намджун и Сами в стороне одновременно усмехаются и переглядываются. — И куда же ты испарился? — сквозь зубы спрашивает младший, склоняя голову. — Это абсолютно не важно, Хан, — отвечает Чон-Рено, медленно приближаясь к столу. — Я не для этого сюда пришёл. Все из присутствующих вопросительно на него глядят, а Чонгук просто засовывает руку в правый карман чёрных брюк-карго и осторожно вытаскивает оттуда полупрозрачный крупный камень, кладя его на стол и ухмыляясь. При виде розового алмаза каждый язык проглатывает. Такого быть не может. Квон отстраняется от спинки стула и изумлённо ломает брови, коротко посмотрев сначала на друга, потом уже снова на блестящий на этом деревянном столе предмет. У Намджуна давно рот раскрылся: глазам своим поверить не может и пялится на неожиданно появившийся камень рядом с ними. Голова у них взрывается, и только Сами хлопает длинными ресницами и следит за ребятами, облизывая большие тёмные губы и пытаясь понять, что сейчас происходит. Чон-Рено упирается обеими ладонями в стол и поворачивает голову то к растерянному Квону, то к шокированному Намджуну. Интересно видеть их лица и вспоминать себя, когда неопытный львёнок вручил ему эту драгоценность. В один миг он сталкивается с ярким взглядом Хана, который поднимается со своего стула и обходит стол, приближаясь к близкому другу и опуская своё зрительное внимание на розовый алмаз, лежащий около его руки. Именно подобной реакции и ожидал Чонгук. — Чёрт меня драл, — первым обрывает тишину Джун и качает головой. — Он ведь розовый, — говорит так, будто никто этого не заметил. — Я впервые такой вижу. Младший Рено слегка приподнимается и щурится, смотря на драгоценный камень. — Чонгук… — хрипло говорит Хан и переводит взгляд на альфу. — Это подделка? Чонгук складывает руки на груди и облокачивается бедром о стол, усмехаясь и негромко отвечая: — Это настоящий розовый алмаз. Хан осторожно берёт камень в пальцы и крутит его, рассматривая со всех неровных углов и слабо зажимая нижнюю губу зубами. В глазах искры горят, никогда прежде не держал его в руках, для альфы это что-то необычное. — Так, — кашляет Сами, пытаясь привлечь их внимание, что отлично срабатывает. — А что не так с этим камнем? — вскидывает брови и удобнее располагается на стуле, стуча пальцами по его деревянным ручкам и глядя на старших альф. Чонгук, оглянув брата, дёргает уголком губ. Южноафриканец очень далёк от алмазной деятельности, никогда этим не интересовался и был всю сознательную жизнь безразличен к семейному бизнесу. Чонгук этому от всей души рад, не имеет ни капли желания в том, чтобы младший брат связывался с их нечистым и неправильным делом. Это не необходимо. Он постарается держать его подальше, а сам продолжит заниматься любимым кошмаром: привык и иначе нельзя. Погряз, и сам не хочет искать выходы. В Южной Африке, в Ботсване, в ядовитой долине будет последний вздох Чон-Рено. — Что не так? — усмехается Намджун, глядя на Сами и переводя взор на драгоценность в руках Хана. — Розовый алмаз — один из самых дорогих и редких, блять, камней. Ещё и таких размеров — это эксклюзив, — младший Рено широко и удивленно распахивает глаза. — Ты и представить не можешь, сколько денег за эту малышку бы дали. — Всё настолько… круто? — уточняет темнокожий парень. Ким, улыбаясь, ему ясно кивает и уже смотрит на немного напряжённого Чонгука. — Если ближние страны узнают об этом… — Хан вздыхает и оглядывает их, останавливаясь на самом старшем из них, — тебя живьём сожрут, Чонгук. Это без внимания не останется. — За розовый алмаз в Южной Африке друг друга расстреливать начнут, — без единого сомнения говорит Чон-Рено и очерчивает скулы. Альфа не встречал раннее цветных алмазов на своей территории. И абсолютно уверен, что его отец тоже за свои годы их ни разу не перевозил за границу. Маленький наивный львёнок оказался очень удачливым даже тогда, когда прежняя жизнь неожиданно прервалась. На копях работал несколько дней, был ужасно слаб, но каким-то образом смог найти большой розовый камень, видимо, даже не догадываясь, какова его цена. Тэхён с оленьими глазками к нему подошёл, смотрел слегка напугано и потерянно, хотя очень старался показаться перед ним сильным и гордым, предоставляя ему алмаз. Чонгук брал в руки дорогую вещь, но не мог оторваться от чего-то более интересного и красивого. Был очарован тем, как крепко держался молодой омега и с какой уверенностью произносил чужие слова, вынуждая Рено задуматься. Впервые не знал, что ответить ему. Это было ужасно. И держа полученный от него алмаз у себя, мысли им заполняются. — И что будем делать? — спрашивает у Чонгука Намджун. — Мы как можно скорее должны найти пути перевоза алмаза в Зимбабве, а оттуда в Ливию, — холодно объясняет мужчинам Чон-Рено, а те внимательно слушают и кивают. — В какой стране продадим? — серьёзным тоном уточняет Хан. — Обработаем как обычно в Индии, конечная остановка — Абу-Даби, — сразу же продолжает Чонгук. — И никто… — он окидывает каждого предупреждающим взглядом, — никто не должен знать об этом камне. Львёнок даже не в курсе, что может произойти, узнай о розовом алмазе кто-нибудь посторонний. *** Дни идут медленно, и ничего ясного и приятного в них больше не видно. Точат беспокойные мысли, никак не угомонятся и кружатся в голове, отравляя разум только сильнее, ужаснее. На языке одно имя. Перед глазами только он — маленький ангел. Ангел обязан быть рядом с ним — с братом, который до потери пульса будет биться за него и не даст в обиду. Его кровь, душа, сердце. Джухёк против всего мира встанет, но вернёт Тэхёна обратно себе. Сломает каждому попавшему на пути человеку жизнь, перейдёт пешком Саванну вместе с опасными дикими животными, без оружия нападёт на людей противника, будет терпеть физическую боль и постарается выхватить из жестоких рук свою частичку. Своё всё. Он с ними ничем не делился, и никто не имел права забирать в грязное логово слишком нежного мальчишку, не видевшего раньше ничего плохого в мире. С любовью и счастьем смотрел на каждую вещь. А зная, что в данный момент Тэхён находится среди настоящих моральных уродов, Хёку хочется распороть собственными руками себе грудь, дабы хотя бы на пять минут успокоить больно бьющееся сердце. Не получается нормально жить. Ему невыносимо плохо. И боится представить, насколько страшно его младшему брату в неизвестном для него месте. Никотиновый дым витает около его лица и ничем не спасает. Всё также невыносимо смотреть на небо и сидеть в родном доме. Ничего не расслабляет. Джухёк в отвращении отправляет почти новую сигарету в мусорный бак рядом с письменным столом и морщится, проводя ладонями по лицу и стискивая максимально сильно зубы, точно это ему чем-то поможет. Не хочет открывать глаза, поэтому жмурит до белых бликов и издаёт негромкий рык, мощно заезжая кулаком в деревянную дверь и прислоняясь лбом к стене в небольшой комнате. Здесь всё ещё ярко и приятно пахнет цветами. Каждый угол напоминает о нежной натуре. Старший Ким вдыхает эти слабые нотки и отталкивается от стены, медленно распахивая веки и усталыми глазами рассматривая голубые обои и небольшую кровать, стоящую у стены около единственного окна. Цветные подушки и игрушки с детства всё ещё лежат на простынях по желанию Тэхёна. Для него так было намного уютнее здесь, а никто с ним спорить, конечно же, не стал. Ненавидит себя за то, что так легко упустил. С самого начала не нужно было разрешать брату приезжать в Ботсвану даже эти дни. Ни в коем случае. Джухёк поддался, проявил слабину и совершил жуткую ошибку. В Южной Корее Тэхён был в полной безопасности, и эта безопасность моментально исчезла на границе Ботсваны. Альфа прикасается к ручке, открывает дверь и выходит из комнаты, закрывая её и неторопливо двигаясь к выходу из дома. Ким выбирается на улицу, где его встречает на небе оранжевый закат, однако и это не залечивает его раны, он просто спускается по маленьким ступенькам и направляется к скоплению людей у костра. Сегодня не так шумно, как это бывало прежде. Никто своим весельем не хочет расстраивать Джухёка ещё сильнее, и по этой причине они спокойно разговаривают между собой, а дети в стороне негромко играют в самодельный мяч. Джелани, сидящий подальше от остальных, поворачивает голову в сторону своего близкого друга и немного напрягает скулы, вновь переводя рассеянный взгляд на костер, разведённый в двух метрах. Он сидит на небольших подушечках, которые сам и положил, и упирается локтями в свои колени, ожидая прихода Кима. Хёк, ничего не сказав, садится рядом с Мбиа и вздыхает, рассматривая большие огненные язычки. — Ты курил, — обыкновенно и тихо говорит Джелани, посмотрев на старшего альфу. — Снова. Всю сознательную жизнь ненавидел табак, и причина его употребления вполне понятна младшему парню. — Тебе не нравится запах? — хрипит Ким и поворачивает к Мбиа голову, заглядывая в его тёмные глаза. — Мне плевать на это, — незамедлительно отрезает он и поджимает сильно губы. — Просто постарайся взять себя в руки. Джухёк пытается, но, пока напряжённо ждут определённого нужного момента, у альфы сдают нервы, и он срывается на неправильную гадкую вещь. Курит не впервые, но в последний раз это было года три назад, и тоже в тот период, когда ужасно сильно скучал по своему младшему драгоценному брату. Тогда Хёк хотя бы был абсолютно уверен, что Тэхён рядом с дедом цел и невредим, а сейчас уверенности нет никакой. Ссылается на сигареты и надеется на их помощь. Лучше с никотином ему не стало. Это только на две-три минуты расслабляет тело. Ему станет хорошо рядом с омегой, о котором ничего не слышал на протяжении четырёх дней. В голову иногда лезут паршивые мысли о смерти, но Джухёк моментально откидывает от себя эту дурь, не веря. Он бы почувствовал, если с Тэхёном что-нибудь случилось. Молится каждый день, чтобы высшие силы помогли земному ангелу продержаться на опасной территории ещё немного. — Это была последняя, — вполне серьёзно говорит Ким и облизывает пересохшие губы, вновь возвращаясь взором к костру. — Нет смысла и удовольствия от этого дерьма. — Всё будет в порядке, Хёк, — негромко пытается успокоить его своими словами. — Не сомневайся в том, что Тэхён выберется оттуда. Ни в коем случае не сомневается. Надежда его не покидает. — Я верну его какими угодно способами, — сквозь крепко стиснутые зубы цедит Ким. — Я устал сидеть и ничего не делать, Джелани. Это невозможно, — смотрит на парня и сжимает одну ладонь в кулак, окунаясь в очередное раздражение. — Мы знаем, что таксист привёз его к первой стороне ядовитой долины… но его могли отправить на вторую. — А нас с тобой двое, — Джухёк с лёгким удивлением, написанным на его лице, вскидывает одну бровь. — И не говори, что не думал об этом. Он думал обо всём. Размышлял буквально о каждом возможном варианте. — Это слишком опасно… — сомневается кореец. — Опасно просто заявляться к воротам и просить выпустить Тэхёна. Нас так сразу могут убить, и никто жалеть не станет. В этих людях нет человечности, — довольно строго произносит Мбиа, чуть приблизившись к другу, дабы никто из посторонних их не услышал. — Единственный выход… — Влиться в ряды рабочих в алмазных копях, — перебивает его Джухёк, коротко кивая. — Ты на одну сторону, а я на вторую, и посмотрим, кто из нас встретит Тэхёна, — чуть тише объясняет Мбиа. — И самое главное… нужно постараться сбежать оттуда. — Мы не должны там остаться, Джелани. Мы должны выбраться. Любой ценой спасти малыша и покинуть навсегда ядовитую долину Чон-Рено. *** Сложно найти истину. Сложно понять свои мотивы. Сидя за рулём, поник в себя. Мысли вынуждают крепко сжимать кожаный руль и ногой сильнее давить на газ. Раздражён, разъярён, в жутком настроении, хотел бы спустить куда-нибудь свою агрессию, взявшуюся за считанные секунды. Чон-Рено ненавидит то, с каким насыщенным желанием он едет на первую сторону ядовитой долины. Ненавидит то, что провёл с бенгальским тигром недостаточно времени. Ненавидит то, что на месте сидеть не мог и зверски жаждал лично убедиться в его безопасности. Нужно увидеть Тэхёна, потому что Сокджин около часа не отвечает на звонки. Это ужасно сильно напрягает. Чонгук находился рядом с Диего около Саванны, когда держал трубку у уха и с последними каплями терпения слушал гудки, не сменяющиеся на знакомый голос. Это быстро вывело его из себя. В ту же секунду Чонгук рыкнул неизвестно на кого и запихнул смартфон в свои чёрные брюки, и, побыв с тигром около десяти минут, мужчина вернул его обратно в особняк. Долго ждать он не мог: сразу же сел за руль своего хаммера и отъехал от территории дома. Чувствует себя виноватым перед хищным животным, от этого паршиво на сердце, но другой путь не успел отыскать за короткий срок. Нервы шалят, каждая мышца тела напрягается и скорость машины увеличивается почти до предела. Большая пыль тянется за чёрным крупным автомобилем в этом янтарно-оранжевом свете. На часах уже восьмой час: солнце скоро начнёт испаряться с неба, а пока облизывает волшебным закатом красные земли государства Южной Африки. Чонгук за все двадцать минут, находясь в дороге, только два раза повернул голову к затихшей вечерней Саванне, когда обычно он делает это намного чаще, дабы найти собственных хищников среди других диких животных. Сейчас же у него нет на это времени. Занят: давит сильно на газ и следит за дорогой, сжимая в пальцах правой руки руль под громкий крик пролетевшего мимо кафрского орла. Чего хочет добиться этим — сам не знает. Зачем так мчится туда — ответ не мелькает. Ему это чувство не знакомо. Чонгук, наконец-то, подъезжает к высоким решётчатым воротам и паркуется около них. Выходя, он захлопывает дверь и блокирует автомобиль, после чего торопливо и напряжённо входит на территорию ядовитой долины, взглянув на охранников, которые с большим уважением кивают ему и проводят по нему странным взглядом. Чонгук на это внимание долго не обращает: двигается вперёд чуть медленнее и осматривается вокруг, шастая неспокойными глазами по покидающим алмазные копи ради отдыха рабочим. В этой толпе разыскивает определённую фигуру, обтянутую серой тканью чужой футболки. Он ищет и ищет, не сдаётся и незаметно начинает не в шутку злиться, не видя постоянно дрожащее в страхе аккуратное тело. Перед ним проходит один человек за другим, буквально каждый из них пугливо смотрит на него и быстро отводит взор, продолжая идти. У Рено пока что нет дела до этих людей: глядит мимо них и хмурит брови, стиснув зубы. Нигде не видит его. Поблизости нет Тэхёна — глаза яростью наполняются. Почему так адски злобно себя чувствует, допуская мысль о возможном побеге? Чон-Рено останавливается около одной большой ямы, наполненной водой, и смотрит на двух рабочих, которые тоже выбираются под грозным тоном смотрителей с автоматами. Альфа хрустит шеей и поворачивает голову влево, видя у шатров два чёрных джипа: на капоте одного сидит Линь Вэй, кто чистит в руках большое красное яблоко, а рядом с ним стоит о чём-то тревожно разговаривающий Сокджин. Вскоре омега сам замечает Чонгука и переводит на него растерянные глаза, из-за чего Рено щурится и вскидывает подбородок, напряженно идя в их сторону и вонзая в Кима тяжелый, полный агрессии взгляд. Джин от волнения, неясного для альфы, прикусывает розовую губу и теребит пальцы, пока гиацинтовый ара совершенно спокойно сидит у него на плече. Рено поручил мальчишку ему. Именно он должен знать его местонахождение. И Ким обязан ему сказать об этом, поскольку у Чонгука нервы сдают. Чон-Рено останавливается напротив Вэя и Сокджина, но смотрит только на последнего, а китаец с ухмылкой на губах наблюдает за ними, чистя фрукт уж точно не кухонным ножом. — Где он? — интонация пугает ещё сильнее. — Я… — омега сглатывает и делает один шаг вперёд, не зная, с чего начать. — Где Тэхён, Сокджин? — суровее интересуется, напрягая сильнее скулы. Ему нужен ответ, а не волнение. Младший кивает и прикусывает щеку изнутри, коротко взглянув на тропический густой лес. — Я забрал его с собой в джунгли, — всё же признается Джин. — Не хотел, чтобы он был у копей, поэтому мы пошли туда вместе. Всё было в порядке: он не скучал и постоянно находился со мной, — негромко рассказывает парень и вздыхает. Альфа с каждым его словом сильнее напрягается, ощущая противное чувство в груди. — Но… я правда заметил только через некоторое время, что Тэхёна больше нет рядом… Испарился слишком быстро и непонятно куда — я не уследил, — заглядывает прямо в глубины серых глаз, считая себя виноватым в этой ситуации. — Он отошёл от меня, Чонгук… Тэ никак не может угомониться: продолжает искать себе проблемы, когда знает, что слишком слаб, чтобы справляться с ними. Сейчас, узнав об этом, Чон-Рено не только агрессия сжирает, к этому чувству прибавляется беспокойство. — Как давно? — цедит. — Полтора часа, — Сокджин отводит взгляд на джунгли, надеясь, что младший омега вот-вот появится. — Я искал его, но не смог… Рено больше не намерен это выслушивать: грубо выхватывает из рук Линь Вэя нож, которым альфа чистил яблоко, и трогается с места, целенаправленно двигаясь к тропическому лесу. Он сам лично его найдёт в этих зарослях. Не даст ему перейти границу. Тэхён от Чон-Рено никуда не денется. Чонгук не думает о том, насколько опасно в диких джунглях — думает о том, что у омеги ума не хватило этого понять. Упрямый, непоколебимый и всё ещё такой же наивный. Маленьким львятам не безопасно расхаживать в таких местах. Гук входит в африканский зелёный ад, держа в пальцах правой руки крупный точеный нож, и оглядывается вокруг, перешагивая через небольшую ямку с водой. Он двигается прямо и довольно быстро, так как нельзя терять ни единой секунды — солнце скоро сядет, а оставаться здесь в темноте намного опаснее, нежели при дневном свете. Чонгук не впервые находится в джунглях, но бдительность и осторожность и в сотый раз не нужно ни за что терять. Проходит мимо деревьев, сквозь густые высокие кусты и неизвестные ему растения, часто встречает ползучих жужжащих насекомых и капуцинов, сидящих на ветках деревьев и наблюдающих за человеком. Один из них и вовсе следует за Чон-Рено, который так усердно ищет глазами пути и пытается понять, куда именно мог пойти затерявшийся ребёнок. Альфа на стволах деревьев оставляет ножом кривые полосы, дабы он не ходил кругом и не заблудился в этом лабиринте. Гук сводит брови у переносицы, прислушиваясь к шуму водопада и застывая на месте. К Ла Алегрии нужно идти, свернув налево, но альфа не уверен, мог ли Тэхён пойти туда или же он искал пути выхода из джунглей. Молодой журналист чересчур любопытный: не смотрит по сторонам и оказывается в капкане, который он замечает лишь через некоторое время и начинает пускать горькие слезы, дрожа всем телом и кусая персиковые губы. Маленький обидчивый львёнок. И Чон-Рено действительно надеется, что его за это время ничто не съело и не укусило. На очередном дереве рисуется ножом длинная глубокая полоса, и Чонгук рассерженным хищником идёт к ботсванскому водопаду, рассчитывая встретить там свою жертву. Не успокоится, пока своими адски-пугающими глазами не увидит перед собой парня с самым нежным блестящим взглядом. Чонгук знает путь к Ла Алегрии, поэтому идёт уверенно и не боится затеряться. Несколько раз находился в волшебном месте, которое быстро ему полюбилось. И уверен, что своими словами он заинтересовал Тэхёна водопадом. Шум воды всё громче и громче. Дорога оказывается не утомительной, но довольно долгой. Спустя около получаса сложных ходов через тропический лес, Чонгук, наконец-то, оказывается в самом сердце диких джунглей и останавливается около одного дерева, придерживаясь за небольшую ветку и сосредоточенно слушая, как громко шумит знаменитая в Южной Африке Ла Алегрия за большой влажной высокой скалой. Делая ещё несколько шагов, он вскидывает голову, окидывает взглядом уже почти потемневшее небо и напрягает скулы. Он устало двигается вперёд и понемногу начинает сомневаться в том, что Тэхену бы хватило смелости ходить в опасном тропическом лесу, дабы найти это место. Под звуки, насыщенные жизни, Чон-Рено приближается неспешно к скале, за которой уже виднеются большие водяные струи, стекающие с уступа высокого водопада. Птицы поблизости только дополняют всю атмосферу и сливаются с разговорами Ла Алегрии. Чонгук обходит скалу, и перед ним открывается невероятный красочный вид на громкий водопад, находящийся под оранжевым африканским небом. Тело расслабляется и беспокойство за три секунды исчезает, будто его и вовсе не было, потому что на то есть большая причина. — Львёнок… — на выдохе шепотом произносит Чон-Рено и прикрывает на некоторое время веки. Лица альфа не замечает, вместо него отчетливо виднеется голая спина с длинными яркими шрамами, которые делают красоту парня более необычной и неземной. Стоит по колено в чистой кристальной воде и загипнотизировано смотрит, как выливается вода из уступа. Шелковистые пепельные волосы развеваются на лёгком ветру на фоне огромного водопада, из-за чего это становится одной из самых живописных картин, что удавалось увидеть Чон-Рено за двадцать восемь лет. Такой расслабленный и умиротворенный, точно найденная им Ла Алегрия — его исцеление. В этом шуме Чонгук, не издавая своих личных звуков, медленным шагом движется в его сторону и не прекращает свой анализ. Глаза вновь без спроса ходят по нежному телу и ни в коем случае не отводятся слишком далеко. Омега слишком ангельский и правильный для этого грешного мира, а осознавать факт становится только тяжелее с каждым разом. Чонгук идёт к Тэхёну по камням и видит на большом булыжнике серую футболку и голубые кеды, сдерживая в пальцах рукоять ножа и ожидая, когда заметят его присутствие. Детёныш неожиданно выпрямляется в спине и чуть дёргает подбородком, прислушиваясь к шагам и напугано оборачиваясь. Медовые глаза снова встречаются с обаятельными и устрашающими — ярко-серыми. Страх перемешивается с чистым удивлением. Рено сразу понимает, что Ким не ожидал его здесь видеть. А альфа не ожидал, что у омеги правда получится найти Ла Алегрию в одиночку. Всё чаще удивляет его. Ким нервно сглатывает и прикрывает ладонями свою грудную клетку, полностью не оборачиваясь к Чонгуку и опуская взгляд на его правую руку, держащую нож. Веки ещё сильнее расширяются и губы слегка распахиваются, точно не зная, как на это реагировать. — Зачем тебе нож?.. — голос Тэхёна сквозит испугом, а щёки алеют из-за своего вида. Чонгук смотрит на его скрещенные руки, которые отчаянно стараются закрыть участки тела от него, а затем возвращается обратно к глазам, приподнимая немного подбородок. — Тебя пошёл искать. Этот ответ ничем не успокоил. — Чтобы убить?.. — почти пищит, как мышь, надеясь на своё помилование. — Ты ведь сбежал, — серьёзный тон ни на какой другой не заменяется. — А это мне совершенно не понравилось. — Необязательно убивать меня за это, — неуверенно произносит Тэхён и хлопает глазами. Ким ещё дальше от него убежит, если продолжит так невыносимо глядеть на него, сжирать взглядом и вызывать в нём море волнения. Находясь в прохладной воде, Тэхён больше не дрожит от лёгкого холода — дрожит от пламени, разрывающего ему грудь изнутри. Ему плохо и страшно. Одна маленькая частичка верит, что Чонгук в силах его за пару минут убить, а другая — более крупная — убеждает в обратном. Смотрит в яркие глаза: не мелькает в них желание неправильно прикасаться к Киму. Чон-Рено — грозный, опасный, жестокий, и даже с этими качествами не нанесет раны кончиком большого ножа на чувствительной коже. Возможно, омега таким мышлением пытается не опускать этого человека в своих глазах, но до последнего момента будет верить в его человечность по отношению к себе. Как бы волнительно рядом с ним ни было, Тэхён с места не тронется. В Рено не все безобидные чувства погасли. Такого быть не может. — Это уже мне решать, — Чонгук делает два шага вперёд. Тэ прикусывает губу и с непониманием смотрит на него. — Не нужно было так далеко уходить, Тэхён. Я тебя и из-под земли бы достал. Омеге только что провозгласили проклятье. — Ты первым меня оставил там, — не сдерживается и с обидой громче ему говорит, оборачиваясь уже полностью к нему и чувствуя, как колет в сердце. — Я был один среди этих людей. Они злые, — пытается донести до альфы этот факт. — Очень злые… — Я ведь попросил Сокджина быть с тобой, как только уехал. Но я даже представить не мог, что он потеряет тебя здесь, в джунглях, — хмурится Рено и очерчивает скулы. — Он не виноват, я сам отошёл от него, — шёпотом признаётся. Себе Тэхён не изменяет, что немного начинает злить Чон-Рено. — И почему же ты такой неугомонный? — хрипит Чонгук и делает очередной шаг к нему. — Когда я говорил тебе о Ла Алегрии, то не имел в виду, чтобы ты так вольно пошёл её искать в такой опасной местности, — от строгого тона Ким хочет укрыться за чем-нибудь. — Любопытный до ужаса, ещё и ушёл от человека, которому я тебя доверил, — сквозь зубы и с тихим рыком. Холод принимает омегу в свои крепкие объятия, и на лице застывает блеклый страх. Его кончики пальцев начинают мелко дрожать, находя озлобленный взгляд Чонгука в тусклом свете — солнце почти полностью село. Мужчина выглядит так, будто готов живьём его закопать в этой земле среди высоких деревьев и чириканья аров на их ветках. — Я хотел побыть один, — тихо, напугано и смущённо. — В джунглях? — возмущённо уточняет Рено, выгибая бровь. — Тут неплохо. — Ты только что сказал, что тебе не нравится быть в одиночестве. Чонгук всё подходит и подходит. Тэхёну всё хуже и хуже от его дикой ауры. Львиный Бог ничего от него не оставит… — Без тебя, — немного повышает тон Тэхён и вжимает подушечки пальцев в свою кожу, не отрывая от альфы свои блестящие глаза. — Мне не нравится быть там без тебя, Чонгук, — прямо из сердца вырывает. Мужчина мгновенно меняется в лице, не ожидав услышать подобное. Он толком не понимает, как омеге удаётся бояться его и одновременно хотеть быть ближе к нему. В Саванне отстранял Тэхёна, не подпускал к себе и пытался косвенно донести до наивной личности, что рядом с ним ему будет не так хорошо и волшебно, как он это себе представляет. Но даже в ядовитой долине Тэхён, узнав, кем является Чонгук, полностью не сдаётся и не отпускает от себя быстро вспыхнувшие и сводящие с ума чувства. В его глазах всё ещё показываются искры, которые Чонгук видел в Саванне, только сейчас в них метают молнии страха и печали. Он не отказывается, идёт напролом и, вероятно, продолжает мечтать о взаимности. А Чон-Рено, не зная глубины чувств, льдом и пламенем медленно уничтожает их и не успевает уследить за тем, как у него самого начинаются приступы агрессии и ярости, когда не чувствует поблизости цветочные нотки, а глаза не видят носителя губительного аромата. Чонгук в этом молчании снимает с себя чёрные берцы, оставляя их на камнях, и заходит в прохладную хрустальную воду, медленно приближаясь к омеге и не избавляясь от ножа в руке. Тэхён сильнее прижимает руки к своей груди, думая, что хоть как-то скроет голые участки от хищных глаз, но они сами качают ему землю под ногами. Он прекращает дышать и теряется в пространстве, растерянно смотря на Чонгука, остановившегося от него в никчёмном шаге. Запах граната резко становится чётче ощущаться из-за короткого расстояния между ними. Голову от него кружит и мышцы со всей силы напрягаются. Сердце пылает, как и воздух. И водопад никак не охлаждает горячую адскую атмосферу, будто бы он сам встал на сторону безумия, а сейчас для него пришло время насмехаться над этими людьми. — Тебе ведь страшно рядом со мной, — утверждает Чонгук и полностью сокращает дистанцию, возвышаясь перед ним и заглядывая прямо в зрачки. Жутко, безбожно, донельзя. Тэхёновы костяшки пальцев, которые сильно сжаты в кулак, слегка прикасаются к крепкой вздымающей груди Чонгука. Лихорадочно выдохнув, младший не вникает, чего добивается Чон-Рено своими действиями. — Страшно, — не отрицает. — Но ты мне не навредишь физически… — Не веришь, что смогу убить? — мужчина поднимает руку и едва прикасается кончиком ножа к чужому плечу. Ким, глотая ком в горле, пронзительно глядит в глаза выше и шепчет: — Попробуй. Они будто бы в игру играют: друг друга пытают взглядами и находятся так близко, что сойти с ума не трудно. Чон-Рено, стоя ровно и смотря сверху вниз, напрягает скулы и откидывает крупный нож назад, на камни, этим действием показывая, что бессилен перед ним. — Нечто отталкивает меня от своих же принципов, — хриплым голосом произносит Чонгук. Тэхён ни единый звук не успевает выдать и видит, как Рено берётся за конец своей чёрной обтягивающей футболки и стягивает её с себя, отправляя ткань следом за ножом. Он воздухом давится и раскрывает как можно сильнее веки, зацепив удивленный взгляд на открывшейся так близко голой груди. Рельефная, крепкая, смуглая и широкая по сравнению с омежьей. Чувствует ужасную силу над собой. Такой азарт и неясный трепет в теле. Тэхён даже в глаза не смотрит. Язык проглатывается, и руки слабеют, ватными становясь и немного опускаясь по собственной загорелой коже. Омега скользит диким взором — но хочется горячими пальцами — по мышцам, плечам и шее с устрашающей татуировкой. Во рту слюна собирается, колени чуть сгибаются и быстро выпрямляются. Дышит гранатово-кровавым ароматом — это слишком опасно. Лишается разума от дикого жара бесстыдных желаний. Чонгук молча обходит Тэхёна и шагает ближе к водопаду. Застывший омега быстро хлопает ресницами, выбивая себя из гипноза и оборачиваясь к отдаляющейся спине мужчины. Вид сзади ничем не хуже, чем спереди. Прикусывая нижнюю губу, Ким убирает руки со своей груди и следит за тем, как Чон-Рено встаёт под одну из небольших струй воды. По его коже скатываются хрустальные капли и полностью мочат чёрные брюки-карго. Светлые отросшие вьющиеся волосы пальцами заводят назад и приподнимают подбородок, прикрыв с тяжелым выдохом веки. Альфа игнорирует чужое присутствие: спокойно наслаждается и охлаждается под водой, окружённый дикой природой и её звучанием. Его мышцы плеч и спины двигаются в полутьме, заставляя парня позади сжаться и почувствовать слабость в ногах. Младший и представить не мог, что он такой вид когда-нибудь увидит. Это выходит за грани дозволенного. Тэхён осторожно и медленно идёт к нему, разглядывая тело, пока ему это позволяют. — Ты правда пошёл искать меня? — разбавляет шум водопада своим нежным голосом омега. — Нет, львёнок, — со спины отвечает Чонгук. — Внезапно ближе к ночи приспичило пособирать фруктов в диких джунглях. Никогда не слышал от него шуток, и это очень необычно. — Не нужно было, я бы вернулся, — сообщает ему правду и поджимает губы. — Зачем? У тебя была бы отличная возможность сбежать. — Я бы пошёл обратно в своё поселение, и что дальше? — он неспешно приближается к нему, пока тот на один шаг отходит от струи воды, но не поворачивается к нему лицом. — Сколько времени я бы ждал момента, когда ты снова появился бы в моей жизни? — Меньше суток, — со всей уверенностью в ответ говорит Чон-Рено, дёрнув подбородком вбок. — Ты бы успел уехать в аэропорт. — Я бы не сел в самолёт, Чонгук… — в уголках глаз почему-то слёзы собираются. Он не может покинуть ни Ботсвану, ни брата, ни сурового львиного Бога, который лишь боль ему умеет причинять. — Это слишком глупо, — цедит Чон-Рено, не одобряя сказанное им и поворачиваясь корпусом. Тэхён больше не прикрывается руками, не стесняется и откровенно показывает своё расцарапанное хищным животным тело. Серые глаза спускаются с лица на шею, острые ключицы и ниже. Длинные и короткие шрамы на его коже сносят крышу. Они нисколько не уродливые, к ним только прикасаться хочется, чтобы ощутить пальцами всю перенесенную омегой боль. Чонгук опускает подбородок, бессознательно проводит языком по нижней губе, слизывая капельку воды и убирая маленькую русую прядь волос за ухо. Взгляд оказывается уже на бёдрах, на которых резинка чёрных шорт еле держится и оголяет тазовые кости. Старший скрипит несильно зубами, напрягая мышцы, и омега это замечает по каменному торсу, где сильнее выделяется каждый кубик. Неправильно. Они оба совершают ошибку. — Тогда не рассматривай меня так, — шепотом и с дрожью в голосе шепчет Тэхён. — Не надо. Не смотри, будто тебе нравится. Перед глазами целый день то, как он целовал его: с нежностью и страстью. Атомный взрыв внутри случается от воспоминаний. — Нравится, — не скрывает Чон-Рено. — И чтоб у тебя больше язык не поворачивался говорить о некрасоте своего тела, иначе я тебе его лично вырву, — не шутит: говорит вполне серьёзно и угрожающе. Тэхён, стоя в метре от него, отводит на некоторое время взгляд и кончиками пальцев подбирает слезу, не дав ей скатиться по пламенной щеке. Ему обидно и больно, а от чего именно — понятия не имеет. Рядом с ним всегда слаб. Теряет землю, мысли и, конечно же, себя. — Посмотри на меня внимательно… — очень тихо и с жутким смущением просит его. — Это… — Закрой рот, Тэхён, — не позволяя завершить фразу, грубо и резко обрывает Чон-Рено, у кого в глазах искрится чистая злость. Омега поднимает на него стеклянный взор и издаёт тихий писк, когда Чонгук неожиданно хватает его за руку и притягивает к себе. Рено не рассчитывает силы, и омега врезается в него и прижимается, сильно жмуря глаза и судорожно дыша через рот. Нос утыкается в чужую грудь и длинные худые пальцы сгибаются от эмоций, что сейчас его в плен забирают и пожирают плоть с дьявольски нечистым смехом. Капли Ла Алегрии разбиваются сразу о два тела. Тэхён медленно начинает намокать под тонкой небольшой струёй воды, пепельные волосы становятся от влажности темнее и прилипают к лицу, которое скрывается от неловкости и замешательства. Чонгук больно, крепко, с злостью сдерживает его правую руку и опускает большую влажную ладонь на талию, уничтожая шанс отстраниться от себя даже на маленький шаг, но запуганный детёныш и сам не сопротивляется. В этих джунглях на водопаде синхронно избавляются от цепей жизни, от ужаса и африканских проклятий. Лишь сегодня. Лишь вдвоём. Лишь под шум Ла Алегрии и её уже понятных предупреждений. И спастись нельзя. Дороги назад не видно. Слишком мутно. Жар тэхёновой кожи Чонгука пронзает, как электротоком. В нём ведь абсолютно всё прекрасно и красиво. Жаль, что омега этого понять не может. Каждый шрам заслуживает нежности и приятных слов. Чон-Рено поднимает руку и берёт парня пальцами за подбородок, вынуждая его с опасной близости взглянуть на себя, чего моментально добивается. В этот раз по щекам Кима катятся не слёзы, а капли водопада. Губы цвета персика раскрытые и влажные: он ртом легонько вбирает в себя воздух и похлопывает мокрыми длинными ресницами, не зная, где задержать свой встревоженный взгляд. — Ты сказал, что больше не притронешься ко мне… — тихо напоминает Тэхён. — О чём ещё я говорил тебе? — Чонгук оглаживает большим пальцем скулу и опускает взгляд на губы, оставляя распахнутыми собственные. — Что никому нельзя верить, — не думая, отвечает шёпотом Тэхён. — Даже тебе… …моё личное святилище. — Всё правильно, львёнок, — провозглашает подбадривающие слова, перед тем как нейтрализовать. Ловит, губит и убивает. Отбирает самое важное, не спросив. И ни совесть, ни страх не пробудятся в мгновение, когда губы Чон-Рено касаются чужих — влажных, мягких и сахарных. Прошлое рушится за их спинами, так громко и страшно, а они и не оборачиваются, одновременно закрывая веки. Стоя под водопадом, Тэхён и Чонгук вжимаются в друг друга, вместе ломают скованность и смущение, пропуская в себя страсть и давая ей управлять ими обоими среди джунглей, где не существует правил и морали. Здесь нет Бога. Здесь есть только два человека. И они пользуются моментом — дают себе полную волю на горячий первый поцелуй. У Тэхёна тело с ног до головы дрожит, сердце замолкает, пальцы рук отчаянно касаются мускулистых плеч и сжимают их, как спасательный круг. Шокированный, потерянный, такой влюбленный. С огромной осторожностью отвечает на что-то новое для себя, сгорая от того, как Чонгук сминает своими губами его нижнюю, несильно посасывая и прикасаясь к глубоким ранкам кончиком языка. В Тэхёне будто бы один фейерверк за другим взрывается. Тело немеет, в ушах звенит и перед глазами темнота. Никогда не испытывал что-то похожее. Чувствует только поцелуй. Ему сейчас нужен только Рено… Чонгук сладость губ его узнаёт и крошит в кровавых руках выдержку. Она ему больше ни к чему. Мужчина, склонив голову, подаёт животный голодный рык, чуть царапает короткими ногтями нежную кожу на талии и силой распахивает рот омеге, прорываясь языком и сплетаясь им с другим. Тэхёну приходится на носочки встать и вести ладонями по плечам, издавая тихий протяжный стон и осторожно стараясь успевать за поцелуем, который становится сказочным сумасшествием. Тело нагревается даже под струёй прохладной воды. Внутренности разгораются пламенем, подавая тревогу. Каждая клеточка просит ещё, ведь так приятны эти прикосновения. Чонгук с подбородка переводит большую ладонь на затылок, прорывается сквозь мокрые пепельные пряди, стискивая их, и прижимает омегу только плотнее, сильнее, с жаждой насытиться ненасытным, вдыхая цветочный аромат глубоко и размеренно. Целует его смачно, агрессивно, покусывая мягкие подушечки и вводя язык глубже, но также вкладывает необходимую нежность, догадываясь, что для Тэхёна этот поцелуй является самым первым и ценным. Мокрыми телами и губами прикасаются до головокружения, не имея желания заканчивать начатое здесь. Приятно задыхаются… Огонь по венам, утопают словно в морской бездне, когда Чонгук подхватывает Тэхёна, заставляя того сцепить холодные ноги на его пояснице и слабо обнять руками шею, толкаясь языком в чужой. Альфа слепо приближается к скале, где стекает вода, и прижимает омегу голой спиной к ней и блуждает ладонями по бедрам и талии, пальцами ведя по красивым шрамам и чувствуя, как бежит дрожь по этому телу. Целует напористее, до боли кусает нижнюю губу, оттягивая её, и вырывает тонкий писк, резко обрывая долгое безумие между ними. Ловит чужое лихорадочное дыхание и раскрывает медленно глаза, вблизи наблюдая за лицом, по которому скатываются много больших капель воды. Тэхён лишь слегка распахивает веки, взглянув на гранатовые мокрые губы и облизнув свои. Ему дышать нечем. Боится посмотреть на Чон-Рено, который прикасается кончиком носа к его собственному, дёргает подбородком вверх, желая получить на себе нужный взгляд, и крепко сдерживает его в своих сильных руках, ласково поглаживая бедро. — Всё же убил, — шепчет Тэхён сквозь шум водопада, проводя большим пальцем по татуировке на шее. — Ты вонзил в меня этот нож, львиный Бог… — Не в тебя одного, — оповещает, и медовые блестящие глаза на него теперь смотрят. — И я истекаю кровью, — хрипит и мягко целует в щёку. Вместе окрасили эту воду алым цветом. Чонгук упирается ладонью в скалу и накрывает очередной страстью губы парня, зарывающегося пальцами в его мокрые волосы и жмурившего глаза, углубляя самостоятельно самый болезненный поцелуй. Это то, о чём предупреждала Ла Алегрия — в джунглях все обречены.