Восемь лет назад.
Идёт шумный поединок в африканской степи, а птицы, кружащиеся над головой, от страха звуки издают и быстрее крыльями двигают. Их хищники пугают, не разрешают спокойно на ветвях деревьев сидеть. С каждой проявленной агрессией крупным зверем, они всё выше летят к оранжевому небу с янтарными полосами и рисунками. Мелкие животные убегают с опасной местности, не оглядываясь назад. Территория львов с чужаками — тремя гиенами — поспешно очищается. Грозные рычания сливаются с натуральной красотой, которой надышаться невозможно. Сочетание жестокого и превосходного создаёт необычайный пейзаж. Человек умолк, чтобы любоваться. С рождения готов лицезреть зрелище, что таит в себе большая насыщенная Саванна. У неё вырос и за каждым действием живых и бездействием неживых наблюдал. Имел и имеет по сей день большое удовольствие направлять взгляд на местность, которой Южная Африка может смело гордиться, и ищет тайный вечный смысл. С годами пропитался её сильной и влиятельной энергией, что прорывается в организм и не покинет никогда. Он ей не сопротивляется и смело смотрит в оранжевые глаза своими ярко-серыми, всевластными, проницательными. Тут ему нечего бояться. Нет в его жизни ещё людей, вещей и земель, рождающих в нём страх или тревогу. Из него творят достойного лидера — владельца большой долины с драгоценными камнями. И альфа соответствует будущей должности, не дав в себе засомневаться хоть на мимолетное мгновение. Чон-Рено учения своего наставника запомнит, заложит ими себя целиком, поселит в голове и в сердце, будет делать то, что старший ему говорит. Но когда власть окажется в руках, ни один смертный больше не проявит непристойное поведение. Он это обещает себе, семье и Африке. Настанут здесь времена, когда люди будут бояться самовольничать на чужой собственности, как делают это гиены на территории двухлетнего африканского льва и его львицы. Союз Аида и Персефоны смерти подобен. Оба были найдены в разное время, но в одном месте. Молоды и энергичны. Не состоят в прайде других львов и живут друг для друга и человека, что воспитывает их на протяжении пары лет. Только его принимают и ему ласку и любовь предоставляют. По Саванне мчатся яркими стрелами, но вскоре возвращаются туда, где их обязательно встретят. Но если прожигательные глаза не находят третьего верного члена их стаи, то без опасения отходят от степи и начинают поиски по дороге. Чонгук наблюдает за тем, как медленно растёт его собственный прайд. Уверен, что уже через два-три года львица понесёт детёнышей и его обязанности значительно увеличатся. Против этого ничего не имеет. Он готов и ждёт бесценного момента, поскольку начинает уже дышать ради своих животных. Свою жизнь им посвятит. В детстве мог лишь со стороны на львов смотреть, приближаться и не получать от них вреда, что порой и удивляло его. Теперь же своих растит и обучает. Двадцатилетний альфа стоит безбоязненно у начала Саванны и глядит вперёд, где у дерева Аид прогоняет гиен и не подпускает к пойманной с Персефоной добыче. Чонгук гордится и вскидывает бровь, видя, как трое более слабых животных покидают их и сбегают под громкое рычание крепкого сильного льва. Могущество Аида замечают и люди, находящиеся за спиной у Чон-Рено. Они защищают ядовитую долину и с ярко выраженным удивлением следят за старшим сыном своего босса. Для них всё ещё в новинку личность этого человека. Альфа от них всех отличается, не похож ни расой, ни поведением. Он больше африканец, чем каждый из них. Когда лев и львица начинают трапезу под оранжевым светом неба в полном одиночестве, окружённые отдыхом и вечером, Чонгук, наконец-то, разворачивается, спрятав руки в чёрных джоггерах, и идёт к дороге по желтоватой траве. Он слегка поворачивает голову в сторону, слыша звук приближающейся машины. Она вскоре останавливается у высоких ворот алмазной территории, а Рено, вступив на пыльную неровность, замедляется и безмятежно наблюдает за тем, как обе передние дверцы чёрного джипа раскрываются. На улицу из авто выпадает футбольный мяч, который катится в неизвестном направлении, а южноафриканский подросток мгновенно бежит за ним. Чон-Рено немного удивляется, видя молодого парня, и рассматривает его, после чего переключается уже на темнокожего высокого мужчину лет пятидесяти с сильным телосложением. Старший выглядит спокойно, даже понятно, что он в хорошем расположении духа. Закрывая машину, альфа смотрит с еле заметной улыбкой на младшего сына и вздыхает, взглянув уже на своего старшего. Саед Рено тянет уголок больших тёмных губ выше и усмехается. Он не трогается с места и терпеливо ожидает Чонгука, отворачиваясь обратно к играющему в мяч парню. — Привёл Сами в ядовитую долину? — серьёзной привычной интонацией начинает Чонгук, встав в нескольких шагах от отца и чуть прищурив насыщенные серым цветом глаза. — И зачем? Словно отчитывать собственного родителя собирается. Но ему обыкновенно интересны его действия, ведь младший брат Чон-Рено практически не появляется здесь. Эта земля представляет из себя страшную вещь — Ад на земле, и он кишит всем опасным, что может только существовать. Чонгук не имеет желание держать Сами рядом с ней. Тот должен учиться не тем вещам, каким учится он. Они с ним слишком разные. Но тринадцатилетний альфа и сам не проявляет интерес к бизнесу. — Не в ядовитую долину, а к тебе, — усмехается Саед, вскидывая бровь и смотря на парня, на чьей шее красуется сделанная около трёх месяцев назад татуировка. — Он этого хотел, — пожимает плечами и скрещивает руки на широкой мощной груди, обтянутой тканью чёрной футболки. Чон-Рено с лёгкой ухмылкой вздыхает и обращает внимание на активного брата. Альфа на него даже не смотрит и в нескольких метрах играет с самим собой, побивая мяч коленями. — Мной сейчас Сами не особо интересуется, — скептически проговаривает. Всегда тянется к нему, но в данный момент будто бы не видит Чонгука. Обижаться старший и не думает — его это малость смешит и приводит в изумление. — Это временно, — кажется насмехается мужчина над сыном, обнажая белоснежные зубы. — Любит же он доставать меня, — буднично произносит Чонгук. Чонгук иногда ночует в собственном особняке, что был достроен не так давно. Окончательно парень не переезжает, но позволяет себе временно отдаляться от родных. Такие отъезды не одобряет только один человек в небольшой семье — Сами. Часто сбегает из дома и хитрыми способами и разговорами вынуждает людей отца отвезти его к Чон-Рено в любое время дня. Чонгук уже привык открывать парадную дверь и видеть перед собой постоянно улыбающегося паренька. Не успеет что-либо сказать, а младший уже проходит внутрь с диким энтузиазмом и желанием поговорить обо всём, что произошло в школе или на улице с друзьями из другого поселения. Брат его выслушает, накормит, даст посмотреть телевизор, предложит уехать и услышит отказ, после чего предупредит родителей и поделит с Сами комнату, поскольку тот боится спать один. Чон-Рено не спешит оставлять дом, в котором рос. Любит и дорожит близкими людьми, однако, чем старше становится, тем больше потребность быть отдельно. А в будущем он планирует поселиться уже на всю жизнь в своём особняке, где будет счастлив одиночеству и отсутствию посторонних звуков. — Ты в его возрасте был точно таким же со мной. Возможно, даже хуже. — Мне жаль, отец, — хмыкает Чон-Рено, посмотрев на темноволосого альфу. Саед не сдерживается и негромко смеётся, из-за чего морщинки в уголках глаз собираются. — А мне нет, — улыбчиво признаётся мужчина и кладёт большую ладонь на плечо Чонгука. — Ты с самого детства берёшь с меня пример, — проходится взглядом с некой гордостью по чертам чужого лица. — Для отца это много значит. — Ты мой учитель на всю жизнь, — твёрдо и без сомнений говорит Чон-Рено, проницательно глядя на него. Он ему подражает. Смотрит и жаждет быть таким же, не избавившись от собственного характера. — И не только я. — И кто же ещё? — младший не понимает и щурится. Мужчина поворачивается к Саванне и заставляет Чонгука встать рядом с собой, так же держа руку на плече и глядя вперёд. В степи Аид и Персефона принимают пойманную пищу и не обращают внимание на людей через дорогу. Вечер тронул землю Африки и окрасил тёплым светом, превращая территорию в нечто прекрасное и сказочное. Это живопись, которой насмотреться невозможно. Это рай для Чон-Рено — его второй дом. Своими сияющими сталью глазами затрагивает в сотый раз за сегодня виднеющиеся деревья и отдыхающих диких животных. — Ты похож на меня, но больше сходств у тебя с этими хищниками, — спокойно продолжает Саед и наблюдает за большими кошками, что величественный прайд в будущем создадут. — Ты воспитан не только нами с твоим папой, но и львами. И даже он об этом начинает говорить. Чонгук задумывается и ведет языком по гранатовым губам, обдумывая услышанное. — У них многому можно научиться. Заставят стать другим, непохожим на остальных… — И ты научился, — уверенно выдаёт Рено. Взял у них важные качества и чувствует себя решительно в Ботсване среди людского и животного населения. — Возможно, — усмехается альфа, повернув голову к отцу. — Это не вопрос, Чонгук. — У тебя появился страх оставлять на меня долину, когда придёт время? — с явным подозрением спрашивает, принимая серьёзное выражение лица. Саед мотает головой и ухмыляется. — Не было и минуты, чтобы я засомневался в своём решении, — нет ни грамма лжи в словах. — Ты тот, в ком нуждается эта территория. Тот, кого опасаться должны. Чонгук не похож в свои двадцать лет на человека, что стремится щадить и прощать. Зверский взор в нынешнее время пугает некоторых личностей. Ещё совсем молод, но мелкую оплошность с глаз не упустит. Пока старший член его семьи является владельцем ядовитой долины, он делится с ним своими взглядами на различные ситуации, что кардинально отличаются от отцовских. В его суждениях и позициях колышет дикость со свирепостью. Речь устрашает надзирателей алмазной земли, а Саед безмолвно выслушивает и не комментирует, порой чувствуя тревогу из-за хладнокровности сына. Однако менять наследника не собирается, продолжает с уважением смотреть на него и поражаться уму и разумности альфы. — Доберутся до неё мои руки, и никто не заглянет без страха в мои глаза и без уважения в ваши. Ожесточённый лев ждёт, когда сможет кого-то поглотить. — Ты от меня этого даже не скрываешь, — вскидывает подбородок Рено и толкает языком щеку. — Зачем? — издаёт нервный смешок Чонгук. — В чём толк держать в тайне очевидное? — ломает брови и тянет пугающую улыбку, бегло рассматривая Саеда. — Долина сохранит твои слова и правила — я не позволю им исчезнуть, — а старший ему верит, внимательно слушая. — Но я и не позволю никому прыгать выше головы, — зачитывает он, не разрешив усомниться в себе. Чон-Рено слишком уважает своего отца, чтобы было по-другому. — Зная тебя, я абсолютно уверен, что на это никто и не решится. — В противном случае, последует один пример за другим для остальных, — усмехается ядовито Чонгук. Южноафриканец вновь переводит взор на Саванну и проваливается в тягучие мысли, улыбаясь одним уголком губ. — Ты превзойдёшь меня, — ласково говорит и сминает пальцами его шею. И это большая радость для него. Желает, чтобы оба сына были лучше него буквально во всём. — Неправда, отец, — глядит на профиль мужчины и сглатывает. Саед всегда будет на первом месте. — Правда, — хлопает по плечу и разворачивается к долине. — У меня нет за спиной львов, а твой прайд скоро окрепнет и увеличится, — ехидничает старший и с улыбкой двигается к воротам. — А с Богом львов лишь сумасшедший рискнёт связываться, сынок. Чонгук больше ничего не высказывает, задумчиво смотря вслед родителю, который сцепляет руки на пояснице и которому раскрывают решетчатую дверь, пропуская на землю с драгоценными камнями. «Бог львов», — крутится в голове, не покидая в течение некоторого времени. Слишком рано чувствовать себя таким. Он воспитывает только двух больших кошек. Но в любом случае рано или поздно появятся львята и с каждым разом хищников у Чон-Рено станет больше. Вновь гремит громкий всемогущий рык Аида, а после него слышен стук копытец. Чонгук осторожно возвращает внимание к паре у высокого дерева и следит за тем, как эти двое отгоняют мелких животных от себя, не дав приблизиться к своей пище. Он продолжает держать руки в карманах штанов и медленно идёт обратно к дороге, с прищуром наблюдая за львом и львицей. Но ему приходится отвлечься, когда незнакомый серый внедорожник останавливается около Саванны. Парень смотрит в его сторону и лиц не видит, но догадывается, что это люди не из ядовитой долины. Не любит видеть здесь посторонних, поскольку им тут не место. Вскоре дверца с пассажирской стороны раскрывается и оттуда выбегает некий мальчишка, со смехом направляясь к степи с животными. Это ещё сильнее не нравится Чонгуку, резко напрягавшемуся всем телом. Маленький омега, видимо, не видит хищников. И Рено мгновенно трогается с места и торопливо и напряжённо идёт к автомобилю, из которого выходит также альфа, выглядевший лет на сорок пять. Мужчина отходит от машины и что-то говорит ребёнку, широко улыбаясь. А Чонугк всё сильнее злится, боясь, что Аид и Персефона смогут отвлечься от ужина, увидев мальчика. Приблизившись к Саванне, омега замедляется и внимательно глядит, как малец подбегает к стаду нескольких слонов, вскидывает подбородок из-за своего ещё низкого роста и восторженно с раскрытым ртом смотрит на гигантских животных. Тот смеётся от радости, морщит нос и топает ногами по красной земле, повернув голову к мужчине, который складывает руки на груди и облокачивается бедром о внедорожник. Чонгук сглатывает, неторопливо двигаясь, и зачем-то рассматривает крошечного незнакомца, чьи шёлковые мягкие волосы развеваются на лёгком ветру. Он азиат, а их здесь редко встречает. Мальчик не видит Чон-Рено и, не услышав никаких возражений от человека, с которым приехал, подходит к слонёнку, тянет к нему руку, коснувшись его хобота, и хихикает во весь голос. Красивая картина: оранжевый закат, мирные отдыхающие животные и омежка, излучающий больше света, нежели дневное африканское солнце. Похоже на мощнейший гипноз. Чонгук и правда виснет, ничего вокруг не замечая. Себя не узнаёт и своё поведение. Словно энергия, опустившаяся с неба, окольцовывает его и вынуждает смотреть на того, кого прежде никогда не видел. — Он очень любопытный, — вырывает из глубокого анализа чужой доброжелательный голос, звучащий в стороне. Чон-Рено быстро моргает и несильно хмурит брови, взглянув на улыбающегося мужчину. — Что? — переспрашивает серьёзным тоном Чонгук. — Говорю: он любопытный у меня, — повторяет старший альфа и кивает на мальчишку в степи. — Не может на месте сидеть, — негромко смеётся. Младший возвращает взор на омегу, играющего со слонёнком, который хоботом касается его волос, что вызывает у того очарование. — Это ваш сын? — Мой, — подтверждает. — Мой маленький ангел. — Любопытный, но также смелый, — мягко усмехается Чон-Рено, не отрывая взгляд от ребёнка, чей профиль безумно красив. Незнакомец снова испускает смешок и тоже глядит вперёд, где покой царит и вдали два хищника из-под травы виднеются, но не проявляют агрессию к людям в вечернее время. Они спокойны, что уже очень хорошо. Тишина тянется без напряжения и лишних слов. Совсем ещё молодой омега лет десяти, отвлекается от такого же маленького зверя и смотрит на отца. На нём долго не задерживает сияющие и выплёскивающие искры глаза, замечая совершенно нового для себя человека. Заостряет на нём внимание и замирает. Улыбка с персиковых сочных губ постепенно испаряется, не оставляя за собой следа. Чонгук загоняет парня в замешательство, но он не обрывает зрительный контакт и видит, как тот вжимает голову в плечи и цепляется тоненькими пальцами за конец своей голубой футболки, стеснительно сжимая. Больше не следит за слонами, которые спустя несколько секунд идут к водоёму и оставляют мальчика в Саванне одного. Он сам медленным неуверенным шагом возвращается обратно к дороге с двумя альфами, не прекращая смотреть на Чон-Рено, чья сильная аура давит на него, накрывает высокими морскими волнами и пожирает. Аккуратная рука тянется к взрослому альфе, что сразу берёт её в свою большую ладонь и гладит большим пальцем по мягкой коже сына, догадываясь о волнении. Омега вжимается в отца, прячется за него и выглядывает, показывая только огромные блестящие бусинки. Держится за бедро родителя и закусывает губу, анализируя Чонгука и останавливаясь на татуировке, занимающей почти всю шею и переходящую на ключицы и левое плечо. Его взгляд становится ярче, уголки бровей опускаются, любопытство растёт, и за этим с удовольствием и собственным интересом наблюдают. Он склоняет голову и раскрывает слабо рот, вглядываясь, словно по внушению, в чётко вырисованные зеницы льва. Рассматривает густую гриву и так по-детски восхищается рисунком, не тая в себе эмоции и излучая их. А Чон-Рено молчит, не шевелится и не мешает любоваться большой кошкой, въевшейся в смуглую кожу. Она теперь с ним навечно. Пугает вместе с серыми глазами. — Что такое? — первым нарушает возникшее молчание старший альфа, погладив ребёнка по голове и улыбнувшись. От вопроса мальчик ещё сильнее теряется и уже обнимает родителя, краснея и отворачиваясь от Чонгука. — Я его смущаю, — без труда догадывается Рено. — Возможно, — смеётся в ответ. Мужчина берёт сына на руки и сажает на капот автомобиля, но младший ни в какую от него не отлипает, крепко вцепившись в его футболку. — Тогда я пойду, — собирается уже уйти, но медлит, кидая недолгий взгляд в сторону и поджимая губы. — Но заранее предупрежу, что далеко в Саванну не стоит идти, — негромко обращается к омеге, надеясь, что запомнят. Другой альфа лишь кивком соглашается со словами, в которых смысл присутствует, но сын его не особо понимает, хлопая густыми ресницами. Так сладок… Чонгук не может прекратить смотреть на него. Нежность затмевает рассудок. — Слышал? — хмыкает и заводит за ухо прядь волос мальчику. — Не только мы с папой говорим тебе об этом, так что прислушайся, ангел, — тычет ему указательным пальцем в кончик носа. Малыш заметно расстраивается и задумывается, положив голову на грудь отца, а Рено медленно подходит, видя грустное и надутое от обиды лицо. Вероятно, он часто находил приключения для себя и правда на месте сидеть не умеет, а сейчас ему всё испортили. — Но почему?.. — мямлит очень тихо сахарным голосом, поднимая округлившиеся глаза на Чон-Рено. — Там хищники, — свободно отвечает. — Такие? — указывает пальцем на его шею, с энтузиазмом ожидая слов. Чонгук вскидывает одну бровь и застывает. У омеги ещё сильнее горят щеки. Весь пылать начинает. Хочет ещё что-то добавить, но нижняя губа тут же начинает мелко дрожать, и он сжимает пальцы в маленький кулак, опустив себе на колено. — Пострашнее, — продолжает Рено и становится в шаге от машины. Трогает свою шею и добавляет: — Этот хотя бы не кусается и не царапается. Омега мягко смеётся, морща нос, а отец гладит по пепельным волосам, подглядывая с улыбкой на них двоих. — Не врёте? — уточняет на всякий случай сквозь хихиканье и квадратную улыбку. Рено неторопливо мотает головой и почти шёпотом говорит: — Не вру. Ни лев его, ни сам он не навредит такому маленькому, крохотному, кто львёнка напоминает. Его оберегать нужно. И, надеется, что уберегут. Омега ждёт-ждёт и сдаётся: поднимает правую руку и подаётся вперёд, желая дотронуться до альфы. Чонгук ближе подходит, нисколько не возражает и не обрывает чужое любопытство, позволив себя коснуться. Тёплые мягкие подушечки пальцев накрывают гладкую кожу на ключицах, выглядывающих из выреза чёрной футболки, и разносят тепло по всем остальным сантиметрам. Глаза в очередной раз озирают татуировку, пока их носитель наощупь её изучает, вкладывая весь интерес в нежнейшие движения. Рено стоит неподвижно и из-под век смотрит, ощутив слабые цветочные нотки, исходящие от мальчика и летающие теперь близко с ним. Аромат великолепный, дивный, превосходный. В окружности всё застывает и краски теряет. А омега осторожно скользит по выделяющимся венам, гладит гриву льва, пока у другого — живого — цвет стали в глазах сверкает. Чонгук не видит в нём ничего плохого и никакой угрозы. Нет в нём желчи, а во взрослых людях её в избытке. Он невинен, потому что ещё совсем мал. Не познал вкус жестокости остальных. И хочется, чтобы не познавал вовсе и продолжил быть одним таким непорочным во всей Южной Африке, даже когда Рено начнёт наказывать грешников и красить земли в более яркий красный цвет. Пусть останется ребёнком, сколько бы лет ни прошло. Чонгук первым отстраняется, отшагивая и сводя с младшего взор. Боковым зрением видит лёгкую чужую панику и то, как рука, которая трогала татуировку, прижимается в страхе к груди. Ничего не сказав, Рено смотрит на темноволосого мужчину и кивает ему. Когда тот слабо ему улыбается, парень разворачивается и молча уходит, сжав кулаки со всей силы. Всё дальше и дальше от них, отдаляется и не оглядывается. Вскоре слышит позади звук открывшихся и закрывшихся дверей автомобиля. Они уезжают, и их отъезд не провожается взглядом. Чон-Рено движется прямиком к воротам ядовитой долины, а у них с мячом стоит Сами и глядит на отъезжающую от Саванны машину. — Кто это был? — интересуется подросток и переводит внимание на старшего брата. Чонгук подходит к нему, кладёт большую ладонь на его макушку, потрепав по волосам, и вместе с парнем переходит на алмазную территорию. — Не знаю, Сами, — вздыхает Чон-Рено и кидает руку ему на плечо, идя дальше, к их отцу, который находится у шатров. Не узнает. Серые глаза в первый и последний раз увидели медовые, чистые и наполненные всем хорошим, что может вселенная в себе прятать.***
Настоящее время.
Смахнули с себя оковы и уже тридцать одно утро подряд омывают свои голые тела блаженным светом. Месяц вдвоём скрываются от проблем на Ближнем Востоке. Мысли не скачут. В тишине продолжают жить и напиваются спокойствием, вливающимся в любовные отношения чаще и чаще. Улеглись беспокойства. Все мгновения кажутся чудом, подарком за терпение и прошедшие испытания. Они заслужили капельку отдыха, сближающую их. На этой земле словно правда связь между ними усилилась и стала серьезнее. Подошли к пику ещё в первую ночь в Руб-эль-Хали, когда безымянный палец Тэхёна украсился кольцом из белого золота. Этот шаг определил всё и сжёг мосты, ведущие в прошлое. Теперь нет совершенно никакого выхода и способа сбежать и уберечь себя от непростой личности, у которой в крови яд бурлит. Согласием привязал себя к смеси дикости и суровости, что когда-то весь мир поставит у своих ног. Не подумал, не засомневался, не пожалел. С уверенностью принял украшение, заранее понимая, какое будущее рядом с этим человеком. Боится, но себя бы не простил, если бы отказал судьбе. Знает о всех трудностях, однако верит в хорошее, которое обязательно последует после них. Пережил многое, чтобы останавливаться и отпускать то, что действительно очень сильно полюбил. Разрыв не выдержит, сделает всё и к нему не приблизится. Комната в номере выбранного отеля заполняется спокойной мелодией. Телефон, лежащий на конце кровати загорается, и будильник не затихает, призывая обратить на себя внимание. Стряхнув с ресниц сон дурмана, Чонгук пробуждается без собственной воли. Сонно и низко мычит и раскрывает слабо веки, хмуря брови из-за ярких лучей солнца, залетающих из больших окон и открытых дверей на балкон с видом на столицу Арабских Эмиратов. Он лежит на спине и тянет руку к смартфону, выключая будильник и падая обратно на подушку, тем временем, как человек, деливший с ним постель, даже не дёргается и продолжает спать, как убитый. Торс Чонгука стал местом для сна маленького львёнка. Ему неудобно и холодно быть в других точках кровати. В последнее время Тэхён приобрёл привычку спать на нём. Прежде смещал Чон-Рено и занимал почти всю кровать, теперь же переместился уже на него. Мягким животом лежит на каменном прессе, находясь с ним под одним тонким одеялом. Одна нога между рельефными и обнажёнными, а другая — кинута в сторону, голова на груди мужчины, и руки на его горячих плечах. Сопит через нос и трётся им о кожу, почмокав губами и что-то пробубнив. Чонгук вскидывает подбородок, лениво хлопая глазами и смотря в потолок, и опускает правую ладонь на пепельные постриженные несколько дней назад волосы, пропуская сквозь них пальцы, на одном из которых блестит обручальное кольцо. Он перебирает мягкие пряди и старается окончательно проснуться, опустив взгляд на парня, замечая лёгкое движение густых ресниц. Им двоим нужно пробуждаться. Они сегодня возвращаются домой спустя ровно месяц. Уехали пустыми и прибудут с вестью о помолвке. Поженятся, и не имеет значение, услышат возражения или нет. Свет с улицы попадает на черты лица Тэхёна. Омега медленно раскрывает веки и тихо вздыхает, смотря на балкон и раздвинутые полупрозрачные белоснежные шторы, поднимающиеся и опускающиеся из-за несильного ветра, что остужает тела в большом помещении. Чон-Рено без комментариев берёт ладонь, лежащую на своём плече, и целует костяшки пальцев и своим большим касается золотого кольца, которое Ким ещё ни разу не снимал. Тэхён сонно стонет и ближе пододвигается, залезая лицом в изгиб чужой шеи и лакомится ароматом граната и крови. Сладкие поцелуи падают на смуглую, немного солёную от пота кожу, и выпускается изо рта язык, оставляющий влажные следы. Чонгук облизывает губы и позже стискивает зубы, запрокинув голову и начав шумно дышать через нос. Крепкая хватка оказывается на голых омежьих ягодицах, сдавливает и разводит в стороны, неспешно переходя на талию. Оба обнажены. Любое трение заставляет сердце бешено стучать. Всегда мало. — Последнее утро в Абу-Даби, — с тяжёлым выдохом вдруг напоминает Тэхён и зарывается в русые волосы. Настал день, когда нужно попрощаться с Эмиратами на неизвестный период. Все пережитые здесь сутки были невообразимыми и интересными. Они побывали на мероприятиях различных бизнесменов и прочувствовали всю восточную атмосферу, а Ким узнал многое для себя об арабском населении. Омеге удалось познакомиться с большим количеством замечательных людей и научиться нескольким фразам на красивом языке. Чон-Рено сдержал слово и действительно занимался с ним в любых точках этой страны. С произношением у парня по-прежнему проблема, но ему больше в удовольствие слушать чистую речь Чонгука с раскрытым ртом. Восхищается и не скрывает. Заставляет мужчину разговаривать, а сам лежит рядом и следит за движением губ. Самое важное — Тэхён знает, как признаваться в любви. И не упускает момента, чтобы этим похвастаться. — Ты не рад возвращению в Африку? — томно выговаривает вопрос Рено и невидимые линии рисует на пояснице львёнка. Им не хватает африканского воздуха. — Очень рад, — сознаётся, отлипает от шеи и упирается ладонями в мощную грудь, приподнявшись и встретившись с глазами. — Я скучаю по Диего, Амуру и… — делает напряжённую паузу, — Джухёку, — прикусывает от обиды нижнюю губу. Уже очень долгое время не виделся с родным старшим братом — это неприятно. Давит и изводит. Понимает, что их встреча будет непростой, но Тэхён больше не может терпеть. Он любит его и искренне хочет с ним увидеться и успокоить сердце мужчины и своё. — Ты готов увидеть его, когда прилетим? — серьёзность тревожит. Тэхён не уверен в себе и в своих будущих действиях. — Тебе многое придётся ему объяснить, а самое главное то, что нашего расставания никогда не добьётся, какой ужас бы он тебе ни рассказал обо мне. Рено не отдаст его ни в чьи руки. Нет никаких шансов. — Почему ты говоришь так? — с опасением щурится Тэхён и садится на его бёдра. — Чтобы глупости в голову тебе не лезли, — без эмоций, из-за чего веет нечеловеческой натурой. Грудь колотится. Желания ослушаться не возникает. Смотрит в серые глаза, дна в них не видит. Там один ветер бушует и долетает до Тэхёна, поглотив в свои объятия. — Начинаешь день сурово и холодно, — задумчиво и неторопливо произносит Тэхён. — Меня это пугает, — озвучивает, чтобы Рено понимал, когда нужно остановиться, иначе границ не увидит. Омега его хорошо знает и сейчас пытается подстроиться под него — это снизит риск появления боли. — Сам выбрал, с кем связать жизнь. Упрекает или снова розовые очки ломает? Тэхён опускает взор на доказательство того, что правда нет им конца. Оно уже долго с ним. Он накрывает ладонью руку, сдавливающую мягкую талию, и нащупывает уже украшение мужчины, которого может свободно называть своим будущим мужем. Его жених… Так далеко ушли за маленький период. Достигли высот в отношениях и вместе до последнего вздоха на одном пути. Они станут семьей. Ботсвана когда-нибудь услышит о существовании второго Чон-Рено, влюбившего в себя первого. — И теперь ради тебя, — замолкает и сглатывает, — ради нас, — исправляет себя, — мне придётся бросать всё, что имею: родных, друзей, учёбу. — Я этого не просил. — Потому что я сам принял такое решение, — скользит указательным пальцем по ключицам альфы. — Ты оставишь учебу? — хмурится Чон-Рено. — А как же журналистика? — Хочу в следующем году поступить в Ботсване на другую специальность… — вжимает голову в плечи, боясь реакции своего мужчины на решение, принятое без его участия. Чонгук трогает языком уголок губ и разглядывает запуганное выражение лица, приподнимаясь на локтях. — И к чему тебя тянет? — скептически выгибает бровь Рено. — Ветеринария… — очень тихо отвечает Тэхён. — Когда стану профессионалом своего дела, смогу лечить животных, — слабо и смущённо улыбается. Действительно желает заниматься этой работой и согласен не получать за труд деньги. Ему хватит знаний — они обязательно помогут многим. Теперь в его жизни есть львиный Бог и все хищники, воспитанные им. Тэхён хочет быть уверен, что звери будут в надёжных руках, когда он закончит учёбу. И надеется на понимание Чонгука. — Ты не пожалеешь? — А ты отпустишь меня в Корею учиться? — вопросом на вопрос серьёзно отвечает Тэхён, не отрывая взгляда. Ничего не говорит. Альфа сначала анализирует его и только потом грубо хватает за талию, повалив на матрас и нависнув сверху. Сдёргивает с тела одеяло, откидывая в сторону, и заставляет смотреть в свои ледяные глыбы, нетающие с годами. Обнаженные тела больше ничего не скрывает. Солнце жжёт их, словно йодом. У Тэхёна сердцебиение мигом ускоряется, а он продолжает глядеть, расширяя веки. — Нет, — с утренней хрипотцой отрезает Чон-Рено. За ним остаётся последнее слово. — Я это и ожидал услышать… Чонгук без мягкости вгрызается в призывающие его губы и тут же толкается в рот языком, хмуря брови и раздвигая ноги парня. Ким за ним не успевает, со страхом отвечает и трястись несильно начинает, положив ладони на широкие плечи и сжав их от безысходности. Вулканы в них извергаются, лава вытекает, сжигает все органы, и земля дрожит. Целуются торопливо, резко, словно долгие месяцы этим не занимались. Невообразимо хорошо и жадно. Прикасаются друг другу голыми участками. Тэхён приглушенно стонет, а Чонгук — рычит. Старший вдавливает омегу в кровать своим тяжелым весом и кусает за нижнюю губу, разрывая кожицу и слизывая кровь. Он помешан на её вкусе. От боли Ким жмурится и запрокидывает голову, раскинув пепельные волосы на белой подушке. Чон-Рено переходит на шею и чувствует быстрый пульс на артерии, кидая поцелуй под ухом. — Так хорошо меня изучил, львёнок? — цедит ядовито, всасывая мочку и прислушиваясь к тяжелым вздохам. Последняя капля теряется. Чаша самообладания становится пустой. Терпение окончательно покидает двоих. — Не изучил… — с трудом мямлит. — Всё ещё изучаю. Рено усмехается: непонятно, мрачно и зловеще. — У тебя на это вся жизнь, — хрипит на ухо и приподнимается, заглядывая в глаза, жаждой сияющие. — А у меня утро перед вылетом, чтобы заново исследовать твоё тело. И сгорят опять дотла… Тянут руки друг другу, дабы окунуться в порочность. Напрягая скулы, Чонгук переворачивает омегу на живот. Тэхён встаёт на колени и упирается локтями в матрас, оглянувшись через плечо и словив тяжелый взгляд, заставляющий немного дрогнуть. — Твой голод не утолить… — шепчет парень. — Моя потребность в тебе усиливается с каждым днём. Мужчина встаёт позади Тэхёна и кладёт на медовые половинки тяжелые грубые ладони. Он смачивает сразу два пальца и проводит ими по чувствительной розовой дырочке, надавливает и издевается. Тело мгновенно отзывается на прикосновение, покрывшись мурашками. Под тихий скулёж один палец проникает в узкое нутро, сжавшее костяшки. Сердечный ритм у младшего сбивается. Он ртом прерывисто ловит воздух и смотрит на изголовье кровати, выгибая расцарапанную спинку и шире расставляя ноги. Чонгук умело растягивает, готовит для себя и давит на мокрые стенки подушечкой, толкаясь в колечко мышц с вытекающей смазкой и добавляя второй палец. От неожиданности из Тэхёна вырывается сладкий мелодичный стон — подарок для слуха. Это повышает градус возбуждения. Остатки сдержанности сметает, как цунами. Альфа энергичнее двигает рукой и оставляет на бедре отпечаток после шлепка, позже погладив место удара. Вены сжимает желание. Хочется заполнить собой малыша, услышать крики и своё имя, снятые с потрясающих губ. Теряется контроль. Аромат цветов становится только ярче, призывает творить безумие. Опустившись, Чонгук целует поясницу Кима, глубже вгоняя длинные пальцы и резко вытаскивая их, выбивая из груди громкий пьянящий стон. Не успев расстроиться опустошению, Тэхён несильно растягивает рот и закатывает глаза, чувствуя влажный шершавый язык, размашисто скользнувший между ягодицами. Руки слегка подрагивают, как и аккуратный член. Ким пытается расслабить все мышцы, полностью отдаваясь удовольствию. Это и делает: опускает голову на подушку и закрывает веки. Действия Рено начинают чувствоваться насыщеннее. На языке у альфы сладко. Он проникает им внутрь, вертит и слизывает смазку с внутренних стенок, грубо держась за половинки и шлепая по ним, вызывая больше дрожи в чужих конечностях. Львёнок стонет и создаёт личную музыку в помещении, не контролирует себя и сильнее выпячивает задницу, заводя руку за спину и пропуская между пальцев волосы, что зажимаются в его кулаке. Чонгук толкается глубже, поднимает взгляд на пепельную макушку и звереет, заполняя серые глаза чем-то неизвестным и жутким. Тэхёна бы грубо, не жалеть, со всех ракурсов, везде и долго. Завораживает видом, мечется по подушке и скулит, похуже разрывая кровавые губы. Не дышит, и вскоре срывается на громкие звуки наслаждения, заполняя все углы комнаты. Тэ насаживается и просит о большем, нашёптывая ещё что-то себе под нос. Алая капелька скатывается по подбородку, рисует кривую полосу. Чонгуку дурно: заводится, напрягается и прячет рычание, стремящееся выбраться наружу. Сам касается себя, сжимает в ладони член и размазывает предэякулят по всей длине, кончиком языка играясь с дырочкой. Дрочит себе и от своего мальчика не отстраняется, продолжая пробовать вкус, что является для него обожаемым. — Люблю, когда… — Тэхён весь трясётся, — когда ты делаешь это… — и завершает протяжным стоном, ёрзая на лице альфы. Рено быстро и бесстыдно лижет, смакуя тягучие выделения, обсасывает кольцо мышц с усердием и хлопает по бедру, пока младший тянет сильнее за его русые пряди. Омегу бьёт током от всех подобных касаний. Его вылизывают словно начисто. Чонгук влажно целует в проход несколько раз, больно кусает за правую ягодицу и оставляет алый след, после чего резко поднимается к Киму и дарит румяной щеке успокаивающий поцелуй. — С членом глубоко в себе ты не любишь бывать? — низко говорит Чонгук на ухо и ведёт по нему языком. Пульсирующая головка полового органа прижимается к промежности, вдавливается, почти проникает. Рено откровенно провоцирует, чтобы любоваться представлением. Их липкая смазка смешивается, хлюпает. Тэхён глухо стонет и раскрывает медовые блестящие глаза, стреляя ими в те, в которых настоящий пыл. Он его подстрекает, дразнит и обнимает холодной тьмой. С ним тяжело, никогда не победить, не переиграть. Боится. Желает. Любит. Страдает. — П-пожалуйста… — искренне молит в приоткрытые гранатовые губы, сминая слабо их своими. — Хочу очень сильно… Целиком, что всё только ему… Хочет — получит. Чонгук неторопливо вводит член в просившее его тело, упираясь ладонями в матрас и касаясь грудью плеч Кима. Тэхён замирает в одном положении от возникшей боли, жалобно мычит и словно чувствует все напряженные венки на твердой плоти, что распухает в нём. Его переполняют разные чувства и эмоции, совладать с ними чересчур сложно или невозможно. Пытается разыскать нечто в зеницах своего нещадного зверя и ещё сильнее в них путается, выхода найти не в состоянии. Там зловещий лабиринт из лезвий, и об них он режется. — По крайне мере, с ним ты выглядишь головокружительно, — подмечает Рено и убирает с чужого лица мешающие волосы. Ему нужно лицезреть изысканность. — Жаль, что тебе не удаётся за собой понаблюдать. Сам насмотреться не может. Не получается. Пожирает плотоядным взором, обгрызая косточки. — Господи… — роняет слезу Тэ и коротко целует снова. — Чонгук… — проговаривает с трудом и глотает скопившуюся слюну. — Чонгу-у-к… — скулит и берёт мужчину за руку, сплетаясь с ним пальцами так сильно, что их обручальные кольца сталкиваются. И ещё сотни раз вскрикнет имя, выгравированное на сердце. — Ты божественен, — очередной комплимент без лести и лжи. — Мой мальчик, — растягивает ухмылку и делает толчок, давая себе услышать стон, сорвавшийся на его устах. — Саванна не так красива, как красив ты. Не устаёт повторять о привлекательности. Нет никого и ничего прекраснее. Перед ним солнце со звёздами меркнут. Нос утыкается в взмокший висок парня, и жгучее дыхание ранит щеку. Тело младшего заполняется горячей влажной плотью. Мужчина вдыхает ангельский аромат и срывается, не противостоит желанию и терзает движениями и укусами. Оставляет раны, новые увечья, распускающиеся кровавыми цветами на загоревшей коже. Тэхён выгибается из-за толчков и вжимает губы в подушку, за которую пальцами цепляется. Его ноги сгибаются всё сильнее, разъезжаясь в стороны. Рено отстраняется, становится позади и держится за медовые бёдра, толкаясь в дырочку и стискивая зубы. Он двигается непредсказуемо, а Ким не успевает привыкать к его ритму, захлебываясь стонами, что влетают в белоснежную ткань. Хлюпающие звуки заполняют комнату, разжигают в венах ботсванского кошмара больше азарта. Воздух трещит от вспыхнувшей вокруг одержимости, становится ещё на пару градусов жарче, словно окунаются с головой в Ад. На пределах скорости Чонгук вбивается в податливое тело, чувствуя, как тугие стеночки идеально обхватывают его член. Вдавливает будущего мужа в постель, а руками проходится по манящим изгибам и пьянеет от образа. На Востоке в последний раз упиваются друг другом до дурмана. Запомнят потрясающее утро и вспомнят. Ким ломает брови, отрывается от подушечки, гортанно стонет и тянет на себя простыни, не зная, что делать, как поступать. Ему плохо и хорошо. Его выламывает, и слёзы обжигают тут же. Мужчина сам переходит на низкий рык, шлепая по ягодицам и стискивая их в больших ладонях. Совершенно не контролирует себя под грузом эмоций. Львёнок им желанен, как дождь пустыней. Берёт его резко, так, как хочет, и не щадит нисколько, не наслушавшись звучанием. Сжимает пепельную копну волос, тянет слабо на себя, заставляя Тэхёна прогнуться в пояснице. Жар от соприкосновений невероятен, не приводящий в чувства двух влюблённых. А под их кожу осторожно страсть вползает змеёй. В сумасшествии, но вместе. Их пленит эта страсть, от неё трудно избавиться. Сильна её сладостная власть. Теряют разум одновременно и получают смертельный яд. Остановиться не в силах. И ветер, приходящий к ним из улиц Абу-Даби, не успокаивает и лишь мнёт своей мощью. Рено выскальзывает из кольца мышц, не даёт время на раздумья и быстро поворачивает Тэхёна к себе лицом, нависая сверху. Тот самостоятельно закидывает ноги на спину альфы и хватается за плечи, смотря в глаза сверху и не обрывая зрительный контакт. Чонгук вновь вводит в него ствол и увеличивает ритм. Ему сносит крышу ещё больше. Проталкивается в него быстрее и глубже, до основания, бьётся яйцами об половинки и сжимает слабо ладонью шею Тэхёна. Душераздирающий экстаз. Словив стон, Рено накрывает мокрые губы своими и требовательно целует, пробуя вкус крови. Вне себя. Мужчина вылизывает горячий рот парня, кусает губы и наслаждается влажным языком, с жаждой отвечающим ему. Он закидывает ноги Кима на свои вспотевшие плечи, не следит за движениями и захлестывает малыша грубостью. Пальчиками омега проводит по узору татуировки на шее мужчины, царапая кожу и гриву льва. Ранит хищника не так сильно, как когда-то ему подобный ранил его. Первым поцелуй обрывает Тэхён и лихорадочно ловит нотки воздуха, пытается отдышаться и собраться с мыслями, а проявляющаяся ненасытность Чонгука забирает последние силы. Чон-Рено берёт его за подбородок и пальцами давит на раскрасневшиеся и горячие щёки. Тэхён раскрывает рот и вытаскивает язык, глядя глазами, покрытыми пеленой, прямо на альфу. Возвышаясь, Чонгук сплёвывает ему на язык, и капли также падают на персиковые губы. Парень не думает лишний раз, сразу вылизывается и проглатывает, вскидывая подбородок. Смелое действие вызывает утробное рычание у Рено, жаждущего убить его этим сексом, разорвать изнутри рывками. Вместе так же безумны, как Аид с Персефоной. — Из-за тебя я горю точно в пламени… — шёпот хриплый, голос Тэхёна почти сел. В бездну с ним погружается. — Обвиняешь? — выгибает бровь Чонгук, строго оглянув лицо. — Снова… Альфа останавливает свои движения, замирая в нём, и держится за талию, поднимаясь с омегой с кровати. Ким тихо хнычет, обнимает и внимательно смотрит на мужчину, пока он направляется к открытым дверям, ведущим на балкон. — Каким смелым стал, — ухмыляется Рено, поцеловав в лоб. — Не зазнавайся, львёнок, я и вспылить могу, и ничто тебя не укроет, — предупреждает ядовито, оглаживая большим пальцем кожу Тэхёна на талии. — А разве сейчас что-то укрывает? — и мычит от вонзающегося в него удовольствия. Они выбираются на балкон, ощущая на себе мгновенное охлаждение, что становится их утренним спасателем. Чонгук опускает омегу спиной на деревянный стол, окружённый такими же стульями, и возобновляет толчки, сдавливая в руках его ноги. — Да, моя сдержанность, — адски сипло говорит в ответ и лижет губы, вскидывая подбородок и рыча сквозь крепко стиснутые зубы. Стоны превращаются в протяженный вой, и дикий взор не отцепляется от Чон-Рено, за кем раскрыт богатый вид на небоскребы Абу-Даби. Живописный пейзаж. — Её здесь нет, львиный Бог… — роняет негромко. Томный вздох с уст Рено заставляет парня сглотнуть. Мужчина, одарив его очередной ухмылкой, тянет левую ногу за щиколотку в сторону и вдалбливается в пульсирующую дырочку, ускоряясь и изводя. Тихий вскрик, полный наслаждения, разлетается, и Тэхён, застыдившись, быстро прикладывает ладонь ко рту и другую вводит в свои волосы, сжимая у корней. Он весь в печатях от происходящего. Душа раздирается, и выворачивается всё изнутри. Чонгук опускает ладонь на живот омеги и перебирается на грудь, перекатывая затвердевшие соски между пальцев, стискивая подушечками и царапая ногтями. Ким кусает себя за кожу и дугой выгибается, принимая новый сильный прилив экстаза и энергично двигая бёдрами навстречу, мечтая о разрядке. Получает глоток нежности, стоит мужчине опуститься и начать покрывать шею поцелуями. Его язык скользит ниже, к ключицам, рисуя на них невидимые узоры. Высасывает из него всю энергию, собственную набирая. А прищур выразительных глаз надменный. Они меняют положение по решению Чонгука. Переходят к перилам балкона, в которые альфа вдавливает стоящего на носочках Тэхёна грудью и плотно прижимается к нему сзади, заполняя глубоким плавным толчком. У Кима коленки сгибаются, дрожат, и Рено берёт парня поперёк живота и тычет носом ему в щеку, шумно дыша через раскрытый рот и с низким стоном жестоко вколачиваясь. Даёт понять, что сегодня они играют по его правилам. Смазка обильно вытекает, пачкает бёдра омеги и пах альфы. Тэхён хватается за железные перила и откидывается на плечо Чон-Рено, насаживаясь на толстый член и потерянно из-под век глядит на всю картину впереди, сжимая зубами нижнюю губу. Мучительная энергия в плен к себе забрала и никак не отпустит. Купается в алых отпечатках того, кого все боятся и кому себя навечно отдал. До боли приятно и невыносимо. Рыдать готов во всё горло, раскидывая доказательство нахождения на седьмом небе. Только благодаря силам крепкого человека, не падает мёртвой тушей на пол, дабы погрузиться в долгий сон. Пожирают, чтобы другим не досталось. Так жаден, алчен, лют, свиреп. — Объединённые Арабские Эмираты дух захватывают, не так ли? — умудряется прошипеть вопрос Чонгук. — Тут мы окольцевали друг друга, — целует в висок, вспомнив о ласке. — Хочешь вскоре вернуться обратно? Тэхён прикрывает на несколько секунд глаза и скулит из-за движений. — Я… — весь на исходе. Он иссяк и устал. — Больше не могу… Солнце испепеляет парня, сжигает дотла, и африканский искуситель ему в этом помогает. — Не игнорируй мои вопросы, — цедит, взявшись за его подбородок. — Отвечай на них сразу. Совсем помутнел и стал страшен. — Хочу… — говорит Тэхён, посмотрев на Чонгука с любовью, что никогда не погибнет в нём. — Хочу снова вернуться сюда с тобой… — А ни с кем другим и не получится. Творит последние толчки, впиваясь в губы Тэхёна поцелуем. Омегу сильный оргазм жёстко бьёт, точно хлыстом: захлёстывает и сдавливает. Он жмурится до бликов, протяжно стонет в рот альфы и обильно кончает, во вспотевших руках тая и утрачивая энергию. Чонгук хмурит брови и рычит, покидает истерзанное им тело и следом изливается, не оторвавшись от сахарных губ. Продолжает их уже медленно и обессиленно сминать, кусать и лизать, обнимая парня сзади. В полном огнями и людьми городе, в безграничной пустыне среди барханов, в морях и океанах, в космосе и в другой вселенной у Тэхёна только один единственный выбор. У него только Чон-Рено. А у Чон-Рено только он. А кольца на пальцах связывают их нервущимися лианами сильнее… *** Абу-Даби принял их с улыбкой и отпустит с ней, рассчитывая на скорое появление гостей с другого континента на своей горячей территории. Вчетвером провели прекрасные дни в стране Арабского мира. Она им показалась со всех сторон и поглотила на месяц в волшебную сказку. Дала увидеть Руб-эль-Хали, достопримечательности, обычные улицы с таким же обычным народом, оградила от плохого и предоставила отличный отдых уставшим от крови людям. Вылет частного самолёта Чон-Рено будет через два часа, ровно в двенадцать дня, и приземлится он в Ботсване поздно вечером. Но уже долгое время Намджун с Ханом на первом этаже ожидают Чонгука и никак не увидят его за это утро. Людей в вестибюле немного, тут приятная тишина, а не присутствует шум, который присущ дорогому отелю в Эмиратах. Пальцы Квона сдерживают уже второй стакан чёрного кофе, что должен был отогнать от него сонное состояние. Вчера они вернулись поздно из-за праздника в доме Амина Рашида, и Хан проснулся рано утром ради важных дел, закончив их только недавно. Сейчас же сидит в кресле, откинув голову на спинку и расставив ноги, облегающие бежевыми брюками. Глаза уставшие и немного покрасневшие, но они скрываются под солнцезащитными очками. Грудь заметно вздымается и опускается, алые губы поджимаются и позже резко распахиваются, словно воздуха не хватает. Сидящий на диване Намджун, разговаривает по телефону с младшим братом и только изредка кидает тревожные взгляды на друга, вздыхающего шумно в третий раз за последние минуты. Ким с подозрением его рассматривает и без труда понимает причину такого состояния, но продолжает беседовать с Джином. Хан нервный в этот день — не умеет скрывать свои чувства. Ему неспокойно. Что-то прошептав себе под нос, он допивает напиток и опускает стакан на стеклянный стол, стоящий напротив. Намджун не сдерживается и прощается с братом, откладывает телефон и упирается локтями в свои колени, прищурив глаза на Квона. — Хватит молчать, — строго выпаливает Ким, ломая брови. Глаза Квона тут же лениво раскрываются, однако по-прежнему не виднеются из-за тёмных стёкол очков. Не спешит отвечать и обыкновенно кидает руки на ручки кресла, похрустев шеей. — Молчал, потому что не хотел мешать твоему разговору с Сокджином. — Я не об этом, — резко отрезает старший и чуть тише продолжает: — Ты узнал, кто дал приказ убить членов Красного Креста четыре года назад. Уже месяц пытается добраться до истины по поручению Чон-Рено. Услышал от него слова Джухёка о их с Тэхёном родителях. Увидел агрессию и опасный психоз Чонгука по этому поводу. Понял, что ни перед чем не остановится. Хан медленно снимает с себя очки и вешает на вырез рубашки, поворачивая голову к Киму. — Когда-то должно было это раскрыться, — говорит, разглядывая серьёзное выражение лица друга. — Он убьёт его, Джун, — тот поджимает губы. — Сотрёт его с истлевшей африканской земли. Не умеет прощать и не научится. Об этом он сам догадывается. Рено пообещал, что расплатится с теми, кто убил отца и папу Тэхёна, и обязательно выполнит сказанное. Больше ничего не образумит и не сотрёт его ярость, раз она уже пустила корни глубоко в нём. И когда услышит, кто именно в этом замешан, ещё сильнее взбесится. — Всё катится ко дну, — цедит сквозь стиснутые зубы. — Мы были коллегами, мы были друзьями, Хан, — с некой болью вырывает из груди. — И смотри, что происходит, — нервно усмехается, откидываясь на спинку дивана. Всё между ними давно обрело совершенно иные краски. Кто не с Рено, тот пища для него. — Теперь нас только трое: я, ты, — делает небольшую паузу Хан, — и Чонгук, — его собеседник один раз и невнятно кивает. Ему сложнее всех, но идти против африканца никогда не станет. — Всё меняется слишком быстро, прошлое не вернуть. Я не ладил с Линь Вэем, но и смерти никогда ему не желал. — А Хосока ты ненавидишь, ему смерти разве не желаешь? У них ужасные отношения, война и жуткая неприязнь друг к другу с самого начала пути на алмазной территории. Им друзьями и коллегами отныне быть невозможно. Не случится перемирие в этой жизни. Хан точно специально находит всё больше причин его презирать и с отвращением смотреть в тёмные глаза, где не обнаружить и крохотной капли добра и милосердия. Сгнил он изнутри, потерял человеческие качества. Ещё несколько лет назад был не так паршив, как сейчас, когда перешёл на сторону противника, наплевав на годы преданности своему другу. Стоит бок о бок с американцем, не боится угрозы изо рта вырывать и показываться перед бывшими союзниками. Его поглотила месть: он ничего кроме неё не видит. Жаждет причинить более сильную боль Чонгуку гадким путём. С первого дня появления Тэхёна на ядовитой долине мужчина всячески пытается его задеть и, кажется, не планирует сдаваться. Не понимает всю серьёзность слов Чон-Рено. — Нет, — бесцветно бросает Хан, потупив взгляд. — Но она ему уже уготована. Сам к себе её призвал. Здесь поспорить нельзя. Так оно на самом деле. Внимание обоих вскоре привлекает звук открывающегося лифта в стороне. Они ожидают увидеть знакомого человека и, наконец-то, получают желаемое. Сначала выходят европейские улыбающиеся туристы, а за ними появляется высокий мужчина в чёрной облегающей мышцы футболке и серых камуфляжных джоггерах. Уже подготовился к возвращению. Никаких рубашек и классических брюк. Идёт с серьёзным выражением лица, расслабленный и не сеющий вокруг ужас. Лишь тяжелым взглядом есть шанс запугать мимо пробегающего ребёнка. Руки у него в карманах, подбородок чуть опущен, глаза уже вонзаются в друзей, что напрягаются от будущего разговора и неизвестной реакции. Он направляется именно к ним, а когда приближается, то немного замедляется и холодно анализирует их. Останавливается напротив и пока ничего не говорит, нагнетая ещё больше. — Может уже начнёте объяснять? — твёрдым тоном предлагает Рено. — Меня не устраивает это молчание. После его слов, альфы коротко переглядываются, а Чонгук выпрямляется в спине и из-под век на них посматривает, давая ещё несколько секунд безмолвию. — Чон Хосок, — произносит Хан ненавистное уже Чон-Рено имя. Гранатовые губы растягиваются в несильную, но змеиную ухмылку. От упоминания предателя злость поедает. Старший издаёт смешок и восседает в кресле, расставив широко ноги и кинув руки на подлокотники. — Что ещё умудрился этот кусок дерьма натворить? — Догадайся, — хмыкает Квон. Ботсванец постукивает пальцами по бежевой коже кресла и выделяет скулы, смотря в упор на альф. Накал всаживается в его тело, густым туманом заполняет серые пожирающие чужую энергию дыры. Ему не нужно слишком много времени, чтобы всё понять. Он усердно прячет в себе эмоции и чувства, сдерживается, но Хан с Намджуном научились за годы видеть маленькие изменения в плотоядных глазах. — Кто вам сказал? — голос мужчины обманчиво спокоен, а внутри него нещадное торнадо. Догадался. — Смотрители, работающие ещё при твоём отце на второй стороне. Я их попросил месяц назад узнать все детали о дне, когда были убиты… — рассказывает Хан и поджимает в моменте губы, — члены Красного Креста, — язык не поворачивается сейчас по-другому их называть. Боль сердцем одолевает, в клетке своей запирает. Жаль Тэхёна, слишком рано потерял родителей в стране, где опасно быть одному. — Но Хосок четыре года назад только стал работать у копей, — щурится Чонгук, стиснув зубы. Чон часто прилетал в Южную Африку и посещал отца, что был напарником и правой рукой Саеда Рено. В тот период он и стал близким другом старшему сыну африканца, а в будущем, когда пришло время парня быть владельцем крупной земли, превратился в официального его помощника. Альф связывает не только лишь их разрушившаяся дружба, но и тесная дружба родителей, к счастью, невидящих кошмарную вражду между сыновьями. — Короткий срок его не остановил, — устало добавляет Намджун. — Как Джухёк и сказал: Джон Мане из-за протестов в столице был зачислен в ряды рабочих по добыванию алмазов, — начинает Хан, имея зрительный напряженный контакт с Чонгуком. — Ким Сану и Ким Лиён, — сглатывает, понимая, как важны эти люди Тэхёну, — являлись из одного поселения с Мане. Они прибыли к воротам долины для разговора с тобой, чтобы ты позволил отпустить друга. Чонгук впервые об этом слышит и заметно злится, готов взорваться и собственной лавой земли сжечь. Кулаки сжимаются, зубы скрипят, брови хмурятся, ноздри разбухают. Ненавидит находиться на шаг позади. Ненавидит быть обманутым. Ненавидит терять контроль над ситуацией. — А до тебя никто не дошёл и не сообщил о происходящем, — качает головой Намджун, следя за хаосом в глазах Рено. Взбешён, но старается этого не показывать, раскопав в себе всю адекватность. Здесь нет человека, на которого сейчас он бы мог сорваться и почувствовать запах пролитой крови. Ему нужен бой, казнь виновников, чувство свободы внутри. — Ты сам знаешь, что из себя представляют некоторые из смотрителей. Линь Вэй и Хосок с самого начала нашли себе собак, и они им подчинялись, Чонгук, — уже цедит Квон, начиная вскипать. Не один Рено ждёт день расплаты. Хану осточертело терпеть выходки многих надзирателей. — Будет чем заняться в Ботсване, — звучит владелец ада грубо, жестоко, игриво. — Нужно отыскать Хосока и расчленить его тело и тела тех, кто оружие поднял по указанию этого грязного ублюдка, — говорит так, словно нет ничего ужасного в сказанных словах. — Он сейчас с Болтоном, будет сложно до него добраться. Непонятно где прячутся эти крысы в Африке, — фыркает от неприязни Джун. Есть жажда поохотиться, значит нет никаких причин останавливаться. — Не выберутся, тогда мне придётся вытаскивать их розовым алмазом, — предлагает Чонгук и вскидывает подбородок. От него исходит слишком плохая аура. — Дам американцу желаемое, — лживо улыбается, как помешанный. Намджун и Хан не понимают, и первый хмуро напоминает: — Розовый алмаз у Рашида или, — приподнимает брови, с подозрением смотря, — ты не продал его?.. — Продал, — ломает переживания в сердце друга равнодушно. — Дуайт все равно не заслуживает своим поведением настоящий камень, вот и получит подделку, а я взамен возьму Хосока, — а оскал с лица никуда не девается. Пойдёт на всё, но Чона перед собой поставит. Его кости необходимо в своих руках раскрошить. — А Тэхёну ты скажешь о его родителях? — спрашивает Квон, действительно переживая за состояние омеги. — Если промолчу, Джухёк сообщит ему об этом, чтобы отдалить его от меня, — отвечает спустя некоторое время. — Наивный и глупый. Чон-Рено никогда не даст львёнку от себя отвернуться. Слишком поздно. Мужчина помешался, думает о нём круглосуточно, в голове только одно имя и сладкий ласковый голос, что порой дрожит при разговоре с Чонгуком. Откажется от всего, что имеет, потерпит крах и примет удар мира, но не лишит себя Тэхёна и касаний нежных рук. Он сердце, душа, жизнь, сила. Он наркотик, который Рено в вены ввёл. — Его правда может это оттолкнуть, — осмеливается предположить альфа. — И Хёк обязательно воспользуется ситуацией, забрав себе брата, и ни за что не выразит согласие на встречи и тем более на ваш брак. — Что? — сухо усмехается Чон-Рено. Хан видит, как от ярости человек напротив гореть начинает. Не этого добивается. Хочет, чтобы он мыслил реально и думал не только о себе. Омега очень ранимый, ему нельзя причинять боль. Мал и воспримет новость в штыки, как и подобает человеку в таком возрасте. Слёзы от обиды сожгут пунцовые щёки. — Тэхён несовершеннолетний и… — Я устроил его перелёт за границу, а брак заключить, думаешь, не сумею? — услышав достаточно, моментально и грубо перебивает Чонгук, рассматривая Хана, словно сейчас подскочит с места и накинется на него. — Нам не нужно ничье согласие, — жутко усмехается. Пустыня снегом покроется, но возражения значимыми не станут. Они в пыль превратятся и потеряются в Калахари. Ни земля, ни воздух, ни вода, ни огонь не убьёт их общее будущее.***
В небе тишина, и в ней лишь звезды драгоценными камнями мерцают. На несколько часов избавилась от оранжевых красок, погрузив Ботсвану в тихую ночь. Месяц без опасных для жизни приключений в удовольствие даётся. Прекрасные дни проживают с улыбкой, смехом и тёплыми ощущениями в груди. Словно в роскошном сне находятся. Из него выбираться нет желания. Горе на них смотрит, тоскует и скучает, и ему никто приблизиться на шаг не разрешает. В позднее время совсем одни, одиноки и помешаны. В сотом поцелуе тонут и выплывают с негромким смехом, заполняя им уголок, где нотки двух смешанных ароматов летают. Хозяина дома давно нет, поэтому и страх вторым сердцем не бьётся. Расслаблены и свободны. Чимин и Юнги всё ещё не покинули Ботсвану, как они этого и желали с самого начала. До сих пор проживают в особняке, который долго держит гостей в шоке своей красотой, роскошью и своими размерами. Чонгук потратил большую сумму на постройку такого жилья. Мужчина богат, и дом соответствует ему. Омеги лишь поражены тем, что африканец не выразил недовольство в их сторону и не запретил оставаться на частной территории. С его приездом они обязательно покинут это место — слишком страшно оставаться под одной крышей со старшим сыном Саеда Рено. Понять толком Ким Тэхёна не могут. В голове крутится один вопрос: «Как удаётся стоять рядом с ним?» Его смелость невероятная. Парней один взгляд напугал. Они бы ушли на следующий день, но остались по просьбе Сами. Он-то на старшего брата ничем не похож, абсолютно другая личность: позитивный, улыбчивый, добрый и искренний. С ним легко. Рено Сами на протяжении всех недель вырывает друзей из некомфортного состояния. Постоянно находится рядом и внушает, что сейчас в доме они одни и нечего стесняться. Главного смотрителя за порядком нет поблизости. Добился своего и в итоге смог увидеть их расслабленность, но совершенно позабыл сообщить об ещё одном важном и главном жителе. Вышедшему утром во двор Чимину долго пришлось объяснять, что у него не галлюцинации и перед ним действительно лежит отдыхающий на солнце бенгальский тигр. К Диего омеги так и не привыкли, не смеют к нему приближаться, и, когда хищник сам к ним подходит, они убегают под его недовольное рычание. Тэхён по телефону говорил, что зверь не опасен и очень ласков, и папа Рено подтверждал его слова, но Сами убеждал в обратном. Прикрывают яркие глаза, заполненные счастьем, и отрешаются от мира. Их опухшие губы сталкиваются, надеются, в последний раз перед крепким сном, дабы утром вновь с нежностью примкнуть друг к другу. Чимин густо краснеет и хихикает сквозь поцелуй, сжимая в пальцах плечи Юнги. Вспыхивает и насладиться мгновением не может. Оба не верят своему везению. Мин со слабой ехидной улыбкой отрывается от мягких губ, скользит своими по чужому подбородку и едва его целует, перебираясь на шею, где кожа слаще свежих фруктов. В комнате для гостей, погружённой во мрак и лунный свет, они звуками любви наслаждаются. Пульс дрожит, по венам бежит и сводит с ума уже обреченных на безумие омег. Дыхание у Пака сбито, он через раскрытый рот пытается вобрать в лёгкие немного воздуха, подняв взгляд на потолок и тихо простонав, когда под ухом получает несильный засос. Обжигает, манит, лёгкий трепет будит в нём. Возникший подозрительный шум снаружи вынуждает оторваться от того, что уже начали. Распахнув веки, Юнги на локтях поднимается и смотрит в глаза, которые, как его, содержат испуг и вопрос. — Что это? — шёпотом спрашивает ямаец, высоко поднимая брови и поворачивая голову в сторону окон. Уже слишком поздно — одиннадцать часов ночи. Любой шорох способен заставить сердце биться быстрее в несколько раз. — Не знаю, — хмурится Мин. — Может, Тэхён и Чон-Рено вернулись, — неуверенно предполагает и отстраняется от парня. — Скорее всего, — кивает несколько раз, но совсем не успокаивается. — Они должны были, примерно, в это время появиться, ведь так? Юнги внимательно с постели анализирует раскрытое окно и вид на звёздное небо с полной луной. Из-за того, что их комната находится на втором этаже, двор им не виднеется с расстояния. Блондин в чёрных шортах и футболке слезает с кровати и наступает босыми ногами на пол, направляясь всё разведать. Чимин садится на матрас и со стороны за ним наблюдает, прикусывая нервно губу. Бесчувственная и холодная тревога вновь заполняет их, а причин веских на это нет. Хочется вновь ощутить успокоение. Мин подходит к окну, отодвигает шторы и делает последний шаг, направив заинтересованный взор к железным высоким воротам, где дверь открыта. Не видит никого. На большой территории ботсванца нет ни единого человека — это до жути странно. Особняк обязаны охранять нанятые Рено военные люди, которых в данный момент омега не может глазами найти. Пустота зарождает волнение. Ещё больше непонимания вызывают три неизвестных автомобиля, припаркованных у ворот. — Не понимаю… — удивлённо произносит Юнги, оглядывая весь двор. — Нет охранников, — уточняет более недовольно. — Ни одного, Чимин. Пак сглатывает и через пару секунд подходит к корейцу, вставая рядом с ним и переводя взгляд на безлюдную местность. Такого не должно быть, ведь только два часа назад видели пятерых мужчин, оберегающих дом их босса. — Эти машины… — одними губами проговаривает, не зная, о чём думать. — Почему они стоят у ворот? — смотрит на напряжённого Мина. Страх смеётся над ним зловеще. Это изводит. Собственных рук и ног Чимин не чувствует, пока блондин не показывает своих эмоций и безмолвно обдумывает все детали. — Надо найти Сами, — вмиг бросает Юнги, повернувшись к запаниковавшему растаману. — Останься здесь, я скоро вернусь, — касается нежно щеки омеги, перед тем, как пойти к выходу. Чимину подобное решение совершенно не нравится. Он здесь не останется, и любимого без себя не отпустит. — Ни за что, — одумавшись, следует за ним и хватает за локоть, заставляя замереть на месте. — Я пойду с тобой, по-другому ты не выйдешь отсюда, — предупреждает и сердито озирает его лицо. Мин вздыхает и поджимает сильно губы. Думает и в итоге одобрительно кивает, взяв парня за ладонь и крепко зажав в своей. Вместе безопаснее и спокойнее. Держась за руки, омеги покидают комнату и погружаются в очередную темноту. Во всём особняке сейчас не горит свет, что внушает опасение. Обычно, до поздней ночи включена хоть одна люстра, теперь же одинокий и колючий мрак сдавливает два тела, издевается и рисует кошмар вокруг них. Они заглядывают в комнату к Сами и не находят его там. Чимин плотнее прижимается к Юнги, и парни уже держат курс к длинной лестнице. Осторожно и без лишней спешки спускаются по ней и оглядываются по сторонам, страшась, заметить глазами силуэт. На пути никто не встречается, и прислуги тоже нет. Кажется, что Пак и Мин остались совершенно одни в этом доме. Оказавшись на первом этаже и остановившись, до слуха уже доносятся негромкие разговоры. Кровь в венах стынет, глаза широко раскрываются и сердце в глотке застревает. Страх туманит им сознание, а слабая дрожь овладевает ногами. Они переглядываются и продолжают небыстро идти к источнику звука, не отцепляясь друг от друга и не забывая осматривать каждый угол. Омеги приближаются к самому большому залу, откуда и выходят фразы, выговоренные сразу несколькими низкими голосами. Необходимое и, вероятно, опасное помещение совсем близко. Приходится прижаться спиной к стене и таким образом на цыпочках идти к залу. Застывая рядом с ним, больше не смеют двигаться и лишь нервно дышат через нос, смотря друг на друга. Слова ронять сейчас нет потребности — нельзя быть услышанными. Юнги кивает ямайцу, держась за его ладонь, и крайне осторожно приближается лицом к входу. Заглядывает в зал и первое, что видит, — это троих мужчин в чёрной одежде и в такого же цвета кепках и масках. Скрывают свои физиономии и разговаривают между собой, издавая противный смех. Один из них стоит у окна и в пальцах имеет деревянную дубинку, покрытую кровавыми следами, а остальные двое — держат человека, стоящего на коленях с опущенной головой. Слёзы заполняют и жгут до резкой боли глаза от понимания того, что в своих паршивых руках они сдавливают молодого южноафриканца — обессиленного Сами с ужасно разбитым лицом. Густые красные капли скользят по тёмной коже, катятся с подбородка вязкой тонкой ниткой и разбиваются прямо об пол, образуя небольшую кривую лужицу. Веки у альфы устало прикрыты, дыхание его не замечается, и сухие губы раскрыты, обнажая зубы, обмытые кровью. Рено издаёт тихое мычание, точно собирается что-то сказать, но чужак, замечая шевеление, издаёт смешок и бьёт коленом прямо в нос. — Твоё мычание раздражает, Рено, — рычит разгневанно он и хватается за короткие волосы Сами, запрокидывая его голову. Невозможно за этим наблюдать. Чудовище изнутри длинными острыми когтями разрывает на вялые обрывки сердце. Юнги молча плачет и зажимает рот ладонью, жмуря глаза и возвращаясь к Чимину, смотревшего на него с сочувствием и не говорившего ничего, потому что всё без слов понимает и стирает со своих щёк слёзы. Из зала выскальзывают болезненные стоны их близкого друга. Мин тяжело дышит и в лихорадке трясётся, чуть ли не падает, однако растаман быстро реагирует и цепляется за него. Как спасти и укрыть? Как отомстить за мучения, что причиняют дитю солнца? Потерявшиеся в обиде и жестокости этого мира не успевают заметить перед собой ещё двух высоких мужчин, подобных скалам. В шоке на них взглянув, одинокие маловажные писки издают и пытаются сбежать, спастись и не влететь в клетку к неизвестным мерзавцам. Но альфы ловко хватают два тела, к себе прижимают и заводят их руки на поясницу, крепко сцепляя и грубо толкая к залу. Тянут за собой, а они пинаются, пищат, хнычут и чуть ли не кричат. Сами поднимает голову и раскрывает широко веки, стиснув зубы и резко дёрнувшись к ним, но люди в масках не дают ему подняться. Он непонятное бросает в их сторону и пялится на омег, продолжая пробовать попытки вырваться из сильной хватки, в которую его заключили, словно пленного. — Сами! — орёт Чимин со слезами вместе и рыдает в голос. Рено леденеет и утрачивает адекватность. Лютая агрессия заполняет парня, впитывается в него без остатка. По вискам скатывается пот, альфа рычит и снова поднимается, за что его мощно бьют в лицо. Не расслабляется и сплевывает кровь на пол, кряхтя и через густую пелену смотря на двух омег, которых так же, как и его, опускают на колени. — Не трогайте! — срывается и по всему помещению свой устрашающий тон разметает. — Они вам не нужны. Бейте, калечьте и убейте меня, но отпустите их! — смотрит на каждого в надежде, что послушают. Те в ответ только громко смеются. — Тут нет твоего брата, так что осторожнее с приказами, — слышится уже ядовитый знакомый голос человека, которого Сами когда-то другом называл. Ненавидит, проклинает, смерти желает, когда ему эту участь уже уготовил старший Рено. Сами уверен: не спрячется от Чонгука. Мужчина не заставляет ждать и вальяжно проходит внутрь, держа руки в карманах карго-брюк. Чувствует себя Господом в отсутствии Львиного. Пробрался со стаей гиен на территорию льва и гордится совершенным мерзким поступком, нацелив на себя должное внимание шокированных и униженных людишек. Сухие губы красит оскал, растягивающийся шире с каждым напряжённым шагом. Ближе и ближе к ним, не прячется под маской и разглядывает поражённые лица, демонстрируя собственное, освещенное лунным светом с высоких окон. Чимин и Юнги не понимают, замирают во времени и таращатся заплаканными глазами на бывшего смотрителя ядовитой долины. От него бежали, и его существование презирали. Страшен до безумия. Предатель сам является безумцем, раз пришёл в дом того, кто охотится на него, как браконьеры на животных в запрещённых местах. — Хосок… — в бреду произносит одними мокрыми губами Юнги, не отрывая взора от ненавистника своего. Не может, не хочет верить, что вновь они встретились. Чон останавливается недалеко от темнокожего парня, но вонзает тяжелый взгляд в Мина, продолжая коварно улыбаться, точно бесами попутан. — Сами, — так гадко, что тошнота во рту собирается, — ты начал подражать Чонгуку? — усмехается, взглянув на альфу, смотревшего куда-то вперёд, но не на него. — Он притащил в свой дом рабочего, окончательно избавившись от ума, так ещё и ты пускаешь других собак сюда? Чимин и Юнги хранят молчание. Их удивление пожирает и отбирает дар речи. — Ублюдок, — брызгает Рено. — Обычно, ты со мной так не разговариваешь, — цокает языком старший и удобнее поворачивается к нему, напротив вставая и склоняя голову к плечу. — Что с тобой? — словно правда не догоняет, смеясь. — Это же я, приятель, — прикладывает ладонь к груди. Гадко иметь с ним зрительный контакт. Рено терпит издевательства словами, боль во всем теле и игнорирует кровь, которой измазано всё лицо. В такой ситуации он впервые, ведь Чонгук никогда никому не давал право неподобающе обращаться с членами своей семьи. Ему тяжело, и он держится изо всех сил, не унижается и не опускается ниже плинтуса. Он сын Саеда Рено. Он брат Чон-Рено. — Чонгук убьёт тебя, — далеко не предупреждение — это давно стало клеймом Хосока. — Не думаю, но, по крайней мере, он постарается, — холодно хмыкает. — Чон-Рено же так любит своего младшего братика, делает всё ради него, дорожит им, как я дорожил своим другом, — тон меняется и становится более грубым. Улыбки нет. — Я мечтаю ему причинить ужасную боль, лишая того, что он так любит: брата, папы, животных и, — приближается к Сами, встав в шаге, — омеги, — цедит, выражая свою ненависть к Тэхёну. — Он сойдёт с ума, потеряв вас всех. Мин, глядя на них, быстро мотает головой и поднимается. Хочет помощь другу предоставить. Мужчина возвращает его на место и удерживает за волосы. Блондин кусает дрожащую губу и шмыгает носом, чувствуя жажду дотронуться кончиками пальцев до Сами, дабы прижать к себе и охватить руками плечи, заключая в объятия. — Не трогай Тэхёна, папу и зверей, ты можешь просто убить меня, Хосок, — агрессивно говорит Сами. — Убей же! — не остаётся и капли самообладания. — Прострели мне голову, если не трусишь! — Чимин, слыша его крик, громче плачет и дрожит. Чон же цепенеет и стискивает челюсти. — Ты все годы боялся моего брата, только он мог на место тебя поставить, и ничего не поменялось, — тише выдавливает из себя и кривит губы, алой жидкостью испачканные. — У тебя всё тот же страх перед ним. — Сами, — сурово называет. Хосок на глазах вскипает. — Ты злишься, потому что знаешь, что это так. И правда злится: раскрывает поясную кобуру и за мгновение вытаскивает пистолет, снимая с предохранителя и отправляя первую горячую пулю в правое плечо африканца. От выстрела омеги дёргаются и в припадке стремятся вырваться из хватки к Сами, бросают в спину Хосока громкие слова и толкаются вперёд, видя больше крови. Рено утробно рычит сквозь стиснутые зубы, откидывая голову назад и сжимая кулаки, царапая ногтями ладони. На белой футболке возникает крупное красное пятно, становившееся ещё больше и ужаснее. Кровь растекается по грудной клетке и пораненной ударами дубинкой руке, несколькими линиями к локтю перебираясь. Чон, не налюбовавшись, пускает следующую пулю в левое плечо, разглядывая, как глубокие раны причиняют адскую боль, разрывая внутренние ткани. Сами глубоко дышит через раскрытый широко рот и чувствует внезапное головокружение. Слабеет и с трудом стоит на коленях. Хосок грешно насмехается над картиной: жертва терпит издёвку, не издаёт ни звука и раскрывает потяжелевшие веки. Вот он — родственник львиного Бога. Карие глаза Сами, излучавшие только ярость, наливаются алым цветом. Под тяжелым дыханием он взглядом, напоминающим братский, мог прожечь бетонную стену. Никогда не показывался с подобной стороны. Чон удовольствие получает и приставляет дуло пистолета ко лбу парня, сверху вниз смотря на него. — Уже в голову, да? — спрашивает и улыбается. — Взбесим Чон-Рено твоей смертью? — Нет! Хосок, пожалуйста, нет! — кричит позади Юнги, и его никто не слушает. — Не делай этого, молю, не надо! — задыхается и рыдает, рвясь вперёд, к ботсванцу, за что получает мощную пощёчину. Альфа, покрытый татуировками, игнорирует просьбу и сильнее вдавливает огненное железо в кожу. — Давай, — усмехается Сами, снова сплюнув кровь и растянув губы. — Выведи зверя из себя, — шепчет, исподлобья глядя. — Вскопай себе могилу, Хосок. Знает: Чонгук на это глаза не закроет. Висит гнетущая пауза, на фоне которой омеги просят не трогать, не отнимать ангела своего. Без него потеряются в нескончаемой боли. Без него уйдёт вера в доброе, хорошее и искреннее. Без него погибнут. К Господу шёпотом обращаются: пусть укроет парня от жестокости. Чон буравит взором, замахивается и ручкой оружия ударяет альфу в затылок, вырубая. Люди в масках отпускают Сами, и тот падает на холодный пол ненужной вещью, погружаясь в долгий необходимый сон и выпуская из пальцев крупицы выдержки. Несложные испытания уничтожили его, разбили вдребезги, когда он к этому совсем не был готов. Веки закрыты, а кровь рекой возле него разливается и окрашивает собой искалеченное извергами тело. Не оказалось брата рядом, и сорвался в тёмную пропасть. Хосок стоит над ним, опускает пистолет и смотрит на спину, обтянутую тканью, что больше не примет прежний цвет, не сотрутся тёмные большие следы с белоснежности. Ухмылка бесследно пропадает с его лица. Анализирует потерянными глазами и устало вздыхает, после чего крепко поджимает губы. Никак не может отойти от него и прячет пистолет в кобуру, тем временем алая жидкость пачкает подошву обуви. — Умри от потери крови, друг мой, — тихо говорит Чон. — Сами! — не успокаивается Чимин и воет, не видя никого вокруг. — Сами! — сердце избито и изорвано изнутри. — Сами! — надеется, что будет им услышан. А не доносится в ответ голос родной, любимый… Хосок медленно поворачивается к омегам и сразу сталкивается с заплаканным взглядом Юнги, что язык проглатывает и ничего не говорит. — Блондина в машину, а другого бросьте здесь, — твёрдо даёт поручение, вскинув подбородок. Парни в замешательстве переглядываются, мотают головой и уже собираются раскрыть рот, выразить нежелание расставаться, но в один миг к их лицам прижимают куски тканей с хлороформом. Пак и Мин сопротивляются, мычат, крутятся, бьются до последнего, и мужчины убирают платки, уже зажав ладонями им рты. Силы их значительно покидают, голова кружится и в глазах темнеет, вынуждая впасть в сон. Юнги поднимают на руки и выносят из зала, а Чимина оставляют на полу вместе с Рено Сами. Главный организатор жуткого представления, напоследок оглядывает помещение и уходит, оставив врагу подарок по его возвращении в Южную Африку. *** Земля жадно глотает лунный свет и насытиться не может, охлаждаясь после дневных красок, что прожигали её метры без пощады. Ярко выраженные в ночном небе облака создают невообразимую красоту. Саванна, как и несколько часов назад, заполнена различными дикими животными, уже отдыхающими на своих границах в спокойствии и тишине. Это всё, по чему соскучились верные жители Ботсваны. Сердце обмотано теплом от вида родного, от звуков нетронутой людьми природы, от аромата жизни и естественности этого континента. И преданный Родине весь мир охраняет, пока любовь его так сладко спит… Не агрессивен. Не шумит, не убивает молчание, не подпускает к себе мерзкие и грязные мысли, думая только о хорошем. Раз с ангелом близко, то обязан окружить его нечто самым добрым, что имеет натура. Несёт на руках, лоб, нос и мягкие губы трепетно целует, не мешая сну. Улыбается и костяшками пальцев очерчивает линии изысканного личика, утопив суровость в нежности ради волшебного мгновения с ним. В темноте, в полночь не лишает стального взора ребёнка доброй стороны людского населения. Исследует, словно впервые видит. Укладывает удобно рядом, на пассажирское сиденье, и услышав сонное мычание, дарит без конца поцелуи, сахаром ложившиеся на загорелой коже. Благодарен судьбе, что посчитала, что и мерзавец заслуживает дар, в качестве встречи с прекрасным. Каждое утро и каждую ночь на протяжении всей жизни будет шептать ей «спасибо». Ладонь сдерживает кожаный руль автомобиля, едущего по пыльной дороге Африки, что ждала момент, когда сможет зреть лица двух своих жителей. Свет фонарей и луны отражает четкий путь уставшему водителю к дому. Его заждались. Их заждались. В тёмный период Чон-Рено наконец-то управляет своим хаммером, который был без его внимания целый месяц, и едет на небольшой скорости в особняк. Свернувшийся в кокон Тэхён спит в огромной камуфляжной куртке альфы на пассажирском сиденье и сопит, изредка чмокая губами и хмуря брови во сне. Когда что-то говорит, дёргается и хнычет, мужчина моментально реагирует и трогает то лицо, то волосы, то колени, рассчитывая таким образом успокоить. Его метод работает, и омега быстро замолкает, расслабляясь от ласковых прикосновений. Рено ненадолго переводит взгляд на Тэхёна, разглядывая с глубокими искренними чувствами в сердце и без мороза в глазах. Он рядом, не рвётся далеко, не просит отпустить, и Чонгуку от этого спокойно — не время ходить по Ботсване без него. Спать хотелось парню ещё в самолёте, но сдержался и устремил своё внимание на просмотр фильма. Дотерпев до посадки и окончания всех проверок по прилёте, он уже уснул на скамье ожидания в аэропорту. Рено не стал будить и на руках унёс в свою машину, которую привезли его люди по услышанному поручению. Столица прячется позади, забывается на неизвестную пору. Теперь в плену у дикой Саванны и животных, в полночь мирными становясь. Нет вокруг больше барханов и пустоты. Вернулись домой к степи и живности. Пролетает ещё около пяти минут в тишине и без разговоров со львёнком. И младший, вновь испугавшись чего-то во сне, резко шевелится и протяжно мычит, медленно раскрывая веки и лениво хлопая ими. Чонгук лишь коротко на него смотрит, убеждается, что он окончательно просыпается, и продолжает следить за дорогой. Тэхён зарывается пальцами в волосы и старается понять, где находится, оглядываясь и задерживая глаза на профиле молчаливого мужчины. Облегчённо выдыхает от понимания, что не один в темноте пребывает. Сердце успокаивается и возвращает привычный ритм. Парень струной растягивается на месте, негромко стонет и поворачивается к окну со своей стороны, щурясь и откидывая голову на спинку сиденья. Всё тело ноет, буквально каждый сантиметр отдаёт несильной болью, а заметные яркие засосы и укусы полыхают и искрятся на коже. Его так долго и жадно желали. Чонгук плохо контролировал себя, как и сам Тэхён. От воспоминаний щёки и кончики ушей краснеют. Омега сонно оглядывает Саванну, погружённую в ночь, и не может из-за темноты заметить ни львов, ни зебр, ни слонов, ни кого-либо ещё, а ведь он сильно жаждал увидеть фауну. — Амур будет спать, верно? — умиротворённо и совсем негромко интересуется Тэхён, глазами бегая по Саванне. Давно не прижимал к груди комок шерсти с чёрными пятнышками на туловище и больших ушах. Скучает по его теплу, мягкому рычанию и активному поведению. Так любит и так любим им самим. В восемнадцать лет имеет маленького львёнка, которого Рено отдаёт ему на воспитание, веря искренним намерениям своего омеги. С ним в безопасности и не будет обделён лаской и любовью. Душу отдаст ему. Чонгук через лобовое стекло смотрит на местность с животными и не может ничего там увидеть. — Слишком поздно для поиска прайда, — спокойно ему отвечает. — Завтра утром я привезу тебе его или пойдём вместе ко всем львам, — стремится собрать в нём интерес к завтрашнему дню, чтобы не тосковал в данный момент. Тэхён в последний раз озирает территорию и возвращается влюблённым взглядом обратно к сосредоточенному за рулём Чон-Рено, слабо приподнимая уголки пересохших губ и проводя по ним языком. Альфа не смотрит на него и не высасывает дух. Но от необычной красоты, как всегда, трудно оторваться. — Даже не представляю их реакцию на твоё появление, — улыбается мягко, скользя взором по линиям лица Чонгука. — Ты их вырастил и на протяжении всей их жизни находился рядом, — старший отвлекается, взглянув на парня и вынудив его сердце замереть в груди. — Они будут рады тебе. Из-за дел пришлось их лишить любимого человека. Расставаться было крайне тяжело. За ними постоянно следили по приказу Рено, но тревожность всё равно давила на него и давит по сию секунду. Ему необходимо их увидеть. Ждёт наступления нового дня, который вкусит долгожданную встречу членов крепкой нерушимой семьи. У Чонгука в Абу-Даби ломка была — от Тэхёна у него удалось это скрыть. Нервным, взволнованным и злым ходил, точно проголодавший кровью. Часто говорил о прайде и названивал своим людям в Африке, прося съездить в Саванну и проведать больших кошек. Когда слышал желанные слова об их безопасности и здравии, тогда и успокаивался, на время отогнав от себя переживания. Омега понимал, что он до безумия скучает по хищникам, как по своим собственным детям. Они для него и правда дети. Львам он Бог. Богу львы — целая жизнь. — Как бы не растерзали от счастья, — буднично говорит мужчина. — В прошлый раз, вернувшись после долгого отсутствия, они живого места на мне не оставили. — Они напали на тебя? — непониманием давится Тэхён, раскрывая широко веки. Рено из-за вопроса негромко усмехается. Не быть этому. — Обнимали, — исправляет его. — Показывали, как сильно соскучились. Жди той же реакции в свою сторону от Диего. — Нам придётся увидеть реакцию не только зверей, — с волнением напоминает Тэхён. От своих же слов напрягается и выглядит очевидно взгрустнувшим. Ему понравился вкус покоя. Одно удовольствие было ни о чём плохом не думать. Оградился от нагнетающих мыслей, и сейчас ненавидит себя, потому что хорошо было ему, но не его брату. — Боишься? Боится очередных перемен в жизни. Привык быть рядом с Чон-Рено и ему не нужны изменения. Он учится жить с ним мирно и без ссор. Страшит всё, что может навредить их отношениям. А такую боль может пока что причинить только один человек — близкий омеге, являющийся его родным старшим братом. — Очень… — без труда шепчет. — В Эмиратах я старался не думать об этом, но сейчас здесь, в Ботсване, приходится понимать, что уже ничего не избежать. Нет смысла держать очевидное в секрете. У Рено есть способность насквозь его видеть. От него и одну эмоцию не утаит. Никто не утаит… — Не переживай лишний раз, — бесцветным голосом убеждает его Рено. — В этом нет надобности. — Как ты можешь быть так спокоен, Чонгук?.. От полученного вопроса мужчина переменяется в лице, после чего сеет испуг в омеге своим тяжелым взглядом. Ким опускает уголки бровей и заворачивается в большую куртку альфы сильнее, чувствуя холод, распространяющийся человеком рядом. — А что ты от меня ждешь? Истерики и слёз? — пользуется нелюбимым Тэхёном тоном. Он не выносит его, покрываясь мурашками. — Это брак, а не причина смерти, — возвращается к дороге, крепче сжимая в ладони руль. — Чужие недовольства нас никак не касаются, а наше будущее не касается других, — грубее выговаривает, чтобы младший заполнил голову этой фразой. — Если ты этого не понимаешь, то как поймут остальные? — Ты говоришь о моём брате… — сразу догадывается, большими блестящими бусинками смотря. — Но его мнение мне тоже важно… Рено напрягается, его острые скулы режут напряженный воздух в салоне — это уже нехорошо. Он резко тормозит машину, но не глушит её, останавливаясь посреди африканской дороги, окружённой диким миром. Ким лихорадочно выдыхает через раскрытый рот и пялится вперёд от накатившего страха, медленно приходя в себя и поворачиваясь обратно к старшему. Повсюду ни звука, ни шелеста, только быстрое сердцебиение омеги слышно, и оно эхом в ушах отражается. Чёрные тучи скапливаются над ними: тревожные и злые. Глаза, что переводятся на Тэхёна, меняют окрас в более яркий и насыщенный и намертво вонзаются в тело, точно наточенными мечами. Мальчишку загоняют в ловушку. Ему никуда не деться от льва, охотившегося на него. Чонгук напряжён: заявляет видом, что не понравилось сказанное своим омегой. И тени ауры его мечутся поблизости, приглашая в безумие и жизненный тупик. Конца свирепости не видно… Тэхён вдавливает голову в плечи и тонет в куртке, чем на напуганного детёныша похож. — Куда делся твой энтузиазм быть со мной вечность? — выгибает бровь Чон-Рено, словно издевается. Жутко. — Услышишь от него отказ на наши отношения, так сразу дёру дашь, львёнок? — медленно закипает, стискивая зубы и рассматривая малыша. — Думаешь, всё так легко? От непонимания парень гулко сглатывает и мотает головой, отрицая. Расставание с ним равно смерти. Ким желал только его, его и его. — У меня никогда не было подобных мыслей… Чонгук резко хватает парня за локоть, притягивает к себе и сам приближается к его лицу, ловя ртом сбитое горячее дыхание. Омега упирается ладонями уже в его сиденье и глядит прямо в океаны, в них себя хороня. — Ты не уйдёшь от меня, — шепчет надменно, взяв в два пальца аккуратный подбородок Тэхёна. — Не уйду, — тихо отвечает. — Я не хочу этого… Клянётся чем угодно. Не откажется от него. Предан самым сильным чувствам, имеющимися к непростому человеку. Любит целиком и с ним одним будет в данном мире. Бархатную нежную кожу в полном молчании оглаживают и плавно перебираются на щеку, ощущая пламя, засевшее взволнованно в львёнке. Тэхён поджимает ненадолго губы и быстро их распахивает, опуская взгляд на чужие: сухие и с ароматом дурмана. Жажда мглой бежит по венам, отнимая последние остатки сдержанности перед зверем, что пленит острым взглядом. Не закончится тяга друг к другу, её ни слова, ни крики не истребят. Соблазн прильнуть к устам Рено справляется с Тэхёном, и он мягко самостоятельно приступает их сминать, прикрывая веки и сжимая кулаки на сиденье. Чонгук заводит ладонь на затылок младшего и закрывает глаза, активно отвечает и проникает языком в рот, плотнее к себе притягивая и чувствуя обожаемый сладкий вкус. Он является пределом наваждения. Другую руку с руля опускает на талию партнера, пробирается под футболку и болезненно стискивает, подушечками пальцев бросая сильные ожоги. Тэхён стонет сквозь мокрый поцелуй и обнимает за широкие плечи, прикусывая за язык и довольствуясь рычанием. Вызывает более долгую продолжительность этого выражения любви. Тает свечой и не имеет больше сонного состояния. Рёв машин и свет с их фонарей, возникшие в темноте, привлекают к себе внимание и не дают разрешение продолжить поцелуй. Они мягко обрывают его и смотрят друг на друга, и Рено, хмуря брови и медленно отстраняясь от затихшего омеги, поворачивает голову к тонированному лобовому стеклу и вглядывается в открывшуюся перед ними пока ещё таинственную картину. Тэхён язык проглатывает и смотрит на Чонгука, страшась происходящего и находясь близко к собственной панике. В четырёх метрах от хаммера Чонгука останавливаются три чёрных джипа, и водители автомобилей не выключают фары, нагло светя ими, словно подзывают к себе. Дверцы их раскрываются и выходят шестеро мужчин с белым цветом кожи. Они не являются здешними — это американцы. У Рено в глазах темнеет, он начинает пылать, и Тэхён, смотря на него, тревожится и осторожно прикасается к его локтю. Мужчина не реагирует и продолжает буравить взглядом, не отцепляющимся от людей снаружи, словно жаждет перерезать им горло с расстояния. Чего-то или кого-то ждёт — понятно сразу. Пугает, внедряет парню в голову плохие мысли. Тэхён гладит по коже, стараясь подогнать его интерес в свою сторону, чтобы услышать, в чём дело. Иным образом в тишину боится встревать: неизвестные вещи способны возникнуть, когда Чон-Рено в гневе. Его сила, поглощённая яростью, убьёт любого. Рука альфы тянется к бардачку, открывает и показывает содержимое в нём: крупный личный нож с гравировкой и два чёрных пистолета. От увиденного у Тэхёна веки расширяются и рот раскрывается. Животный страх накидывается на него так же жестоко, как лев когда-то. Не понимает и дрожать не прочь. Ему ничего не говорят и не объясняют — это сводит с ума. — Чонгук… — шепчет, тяжело сглатывая. — Что происходит? — переводит на него взор и поднимает брови. Рено не отвечает и молча берёт холодное и одно огнестрельное оружие, пряча их в кобурах, находящихся на крепких бёдрах. Утонув в замешательстве, Тэхён следит за его действиями и снова трогает плечо, после чего африканец уже смотрит на него своим бешеным взглядом. Бесы в нём проснулись. — А теперь ты должен быть тихим и сидеть здесь, — строго начинает он и пугает только сильнее. — Услышал меня? — уточняет и глядит прожигающе, а младший почти не дышит. — Не смей ослушаться. — Нет, — мотает головой и приближается к нему, уткнувшись носом в щеку и обнимая. — Не выходи… — отчаянно молит, прижимая альфу к себе. На улице опасно. Во мгле страшная аура и мужчины в ней такие же. Тэхён считает, что идти к ним не лучшая идея. У него плохое предчувствие. На незнакомцах автоматы висят. Они смотрят с чертями в глазах и ждут появления двух особ перед собой, будто бы видят, кто сидит в машине. Стоят около своего транспорта и голову к плечу склоняют, львёнка вынуждая сжаться в комок. Гиены огненные что-то замышляют. Омега им не доверяет, и Чонгук тоже, раз, не думая, за оружие хватается. Львиный Бог не отступает. Ему бросили вызов — он выйдет. Рено врезается в губы Тэхёна своими и торопливо целует, отвлекает, чтобы без спешки избавиться от его рук на своих плечах и окончательно выползти из объятий. Резко отстраняется и открывает дверцу, предупредив ещё раз: — Не покидай машину. Не глядит больше на Тэхёна, который лишь вздыхает, и вылезает из хаммера, закрывая за собой и поворачиваясь к мерзким созданиям. Знает, что не только собаки прибыли, и держит взор на авто, в центре стоящим, напряжённо и медленно к нему наступая. Ждать долго не приходится: появляется второй в списке будущих смертных и держится за дверь, сухие тонкие губы в отвратной и токсичной улыбке растянув. Ничтожному иностранцу нравится играть со своей жизнью, раз Африку ещё не покинул. Он отходит от джипа и вольно идёт навстречу к сопернику, что сегодня выглядит намного свирепее, чем обычно. Его это забавляет, а Чонгук лицезреть довольную физиономию не в состоянии. Уставшим готов разбить всё лицо, в красный цвет его окрасить и довольствоваться болезненными стонами. Своими шагами даёт понять — для шуток нет настроения. Тих, но с усиленной злостью идёт. Ботсванец скользит по Дуайту плотоядным взглядом и мысленно режет его по частям. Запаха крови ему не хватает на тропе войны между львами и гиенами. Не спешит выполнять свой порыв — прострелить Болтону лоб. Рено один, львёнок в машине, а вооруженных американцев шестеро, и они окружают их со всех сторон. В первую очередь, Чонгук должен защитить омегу от чужаков и ни в коем случае не дать им приблизиться к нему, а всё остальное отходит на второй план. Оберегать Тэхёна — его обязанность до конца жизни. — Здравствуй, Рено, — приветствует улыбчиво темноволосый мужчина, становясь в метре от него. — Давно не виделись. — Почему ты отказываешься успокаиваться? — хрипло и серьёзно спрашивает Чонгук. — Зачем так рвёшься на погибель собственную и своих людей? — выгибает бровь и оглядывает альф вокруг, задерживаясь на Дуайте. — Найди разум, ведь ты его потерял. С большим трудом унимает себя африканец, несмотря на то, что в груди бушует гнев и постепенно разъедает его, мчась бедой для посторонних стать. — Брось, я просто соскучился, — негромко и коротко смеётся он. — Последняя наша встреча была крайне неприятной и напряжённой, если ты не помнишь, — улыбается фальшиво и погано, напрашиваясь на кулаки. Чонгук хладнокровно выслушивает и плюёт на этот бессмысленный лепет. — И это давит на меня больше месяца, в то время, как ты развлекаешься в Арабских Эмиратах. Рено понимал, что Болтон знает о его поездке в Абу-Даби, раз пытался связаться с Амином Аль Рашидом, которому Чонгук продал розовый алмаз. — Как за кумиром следишь, — холодно отзывается о его осведомлённости. Дуайт пытается игнорировать грубость и тянет губы ещё шире. — Хорошо отдохнул? — Я был погружён в работу. — Правда? — хитро усмехается, делая ещё два шага вперёд. — Твой омега тоже теперь помогает тебе с бизнесом? — приподнимает скептически бровь и кончиком языка ведёт по контуру губ. — Ты с ним летал в Абу-Даби. Выделяя скулы, Чонгук реагирует на упоминание о Тэхёне сухо и качает головой. — С ним, — уверенно подтверждает Рено. — Незачем ему быть здесь без меня. Ни под каким предлогом не оставил бы Тэхёна в Ботсване одного. Он ещё в своём уме, чтобы поступать подобным образом. Африка сейчас слишком опасна. — Так крепко держишься за него, — продолжает попытки взбесить врага, расхаживая из стороны в сторону и кидая недолгий взгляд на чёрный хаммер, а Чонгук внимательно следит за его глазами и скрипит зубами. — Влюблённый Чон-Рено, — хмыкает, возвращая внимание к нему. — Кому ни скажи о твоей любви — не поверит. Ты ведь львиный Бог, африканский миллиардер и жестокий владелец самой ядовитой долины, что может только существовать, — взгляд коварный, противный и дразнящий. — Не свойственно таким людям, как ты, любить. — Продолжай, — хмыкает ботсванец, вскинув подбородок. — Интересно? — Да, — признаётся и пожимает плечами, засовывая руки в карманы. — Хочется знать, насколько далеко ты зайдёшь. Дуайт подходит к Чонгуку ближе, не прекращая улыбаться и действовать этим на нервы, увеличивая его мощное желание отправить всех стоящих вокруг мужчин в Ад. Они молчат, друг друга пожирают и одновременно ненавидят. Образуют затишье перед бурей, которой Рено рвётся управлять. Свысока смотрит и опускаться не собирается, приподняв уголок гранатовых губ. — Ты звереешь, стоит заговорить о твоём мальчишке, — говорит Болтон, вглядываясь в серые глаза. — А какая же ужасная участь ждёт тех, кто коснётся его, — шипит змеёй и добавляет, намереваясь затронуть чувства ледяного человека: — Я слышал историю с Линь Вэем. Адское существо просыпается в нём и своими грязными прикосновениями пачкает душу, а в мыслях сплошные картины с дня расправы над бывшим другом и коллегой. Не раскаивается. — Слышал, но наступаешь на те же грабли, что и он, — тихо и медленно хрипит, четко выговаривая каждое слово. Нужно дать ему понять всю суть происходящего. — Вы все одинаково глупы и трусливы. — Трусливы? — щурится Дуайт. Чонгук, видя его изумление, перемешанное с долькой раздражения, удовлетворяется. — Вэй побоялся справиться со мной и обошёл меня, приблизившись к менее сильному человеку и выдавив из него информацию об алмазе для тебя. — Не стоит меня сравнивать с ним, — недовольно хмурится американец и испускает нервный смешок. — К омеге твоему я не подхожу, а стою напротив тебя. — Отправь этих людей на свою землю и постой в одиночестве напротив меня, Дуайт, — негромко и жутко цедит Рено, приблизившись к нему лицом. Горит и не против сжечь тут всё пламенем. — Раскрой свой паршивый рот и дай приказ, — кривит в презрении верхнюю губу. Иностранец не двигается, не слушается его и обыкновенно смотрит в зеницы. — Богом клянусь, я извинюсь за ложные обвинения, если сделаешь это. Страшен зверь, мечтающий рвать, чтобы Болтон впредь знал, что судьбой он наказан, имея в противниках Рено. Чужак замирает и взгляд не отводит. Не собирается произносить поручения другим альфам, что в ожидании на них пялятся и готовы в любой момент взяться за автоматы. — Рено, — шумно вздыхает. Чонгук предвидел бездействие, и другого от этого человека лицезреть он не мог. Усмехается и глядит на нахмуривших американцев и на их руки, сдерживающие тяжелые опасные предметы. — Тогда скажи им убрать оружие в машину, — вручает ещё один шанс Дуайту показаться смелой личностью. — Не будет этого, — сквозь зубы отвечает Болтон, неторопливо теряя контроль над собой. Один он беспомощен. Один он чересчур слаб и безнадёжен. Ничего не сделает, не навредит и не рискнёт лишний раз поднять руку. Забоится слово выронить без своих верных и таких же мнительных поданных, и сам это признаёт, бесчувственно смотря в хищные глаза и наблюдая за сильной убивающей метелью в них. Чонгук не видит в Дуайте достойного соперника. Он лишь притворяется, играет свою роль, читает реплики и надеется сравняться с Рено различными гадкими способами: лезет в бизнес, ищет коллег и переманивает на свою сторону бывших друзей. Сначала беседует, угрожает, и только за спиной приступает к действиям и планам. Мужчине он стал тошен. Мнение о нём меняется и становится ещё хуже. Чонгук ждёт ещё несколько секунд и отходит, качая головой и насмешливо озирая их всех с дикой ненавистью в сердце. Раздражён до крайности. Ему надоело продолжать бессмысленный разговор: из него ничего не вытечет. Он должен возвращаться к Тэхёну. Львёнок напуган — чувствует это. Его необходимо успокоить и увезти подальше от американцев. — Хватит пытаться соревноваться со мной, если ничего из себя не стоишь, — грубо бросает напоследок Рено и собирается уже вернуться к автомобилю. Окружённый чужаками жизни его лишить пока не может. — Ты прав. Возможно, мы с Вэем чем-то похожи, — неожиданно говорит темноволосый, заставляя Чонгука остановиться и сжать кулаки. — Мне сейчас тоже интересно поглядеть на Ноа, — издевается и сцепляет руки на пояснице, из-под век наблюдая. — Я знаю, что он сидит в машине. Позови его, пусть поздоровается со мной, а позже поезжайте домой. Перешёл черту. Зашёл за грань окончательно. Ярость высвобождается из клетки и безумствует, сдавливая шею Рено. Она полна сил, чтобы творить искусство, пугающее людей. И человек, носящий её в себе, просит крови и криков, сорванных с чужих уст. Рено тянет ладонь к бедру, вальяжно идёт к Болтону и раскрывает без предупреждений кобуру, вытаскивая пистолет и моментально снимая с предохранителя. — Ну же, повтори это ещё раз, — низким грубым голосом произносит Чонгук, в мыслях рук и головы уже его лишая. — Я не собираюсь его трогать, угомонись, — ухмыляется и переводит взор на стоящего недалеко своего человека. — Вперёд, — резко приказывает. — Раз не Рено, то вы откройте ему дверь. Делает то, что не следует. О последствиях не думает и игнорирует тяжелый взгляд, гласивший о глупости и поспешности его фразы. Пёс кивает, вешая автомат на спину, и движется к хаммеру, намереваясь привлечь скорую смерть. Иссякает сдержанность, отдавая своё законное место вспыльчивости и дикости. Одержимостью крови взята душа. Возникшее молчание разбавляется звуками шагов обреченного на неприятный конец. Рено сжимает крепче ручку пистолета и вздёргивает бровь, смотря на Дуайта, чья усмешка становится шире. Альфа, что верен боссу, уже в метре от авто — очень близок к удовлетворению желания африканца. Но обрушивают задуманное, запрещают закончить его, выпуская в один короткий миг сразу три пули, попадающие в затылок. Никакие бы молитвы и силы ему не помогли. От выстрела люди Болтона дёргаются, начинают угрозы кидать в Чонгука и наставляют на него автоматы, пока тот медленно опускает руку и холодно и без жалости смотрит на упавшую на пыльную неровную дорогу убитую хищником жертву, облизывая губы, вскидывая подбородок и напрягая сильнее скулы. Нет в нём и капли сочувствия. Его лицо озаряет едкое злорадство и ликование. Адреналин бурлит в венах от необходимого вида крови. Не страшится прицелов, державшихся на его теле, и поворачивается к разгневанным людям, оглядывая одного за другим и останавливаясь на Дуайте. Не ожидал, но и не удивлён. Злится, напрягается и взглядом сжирает, не двигаясь и не смотря на лежащий труп. Но Чон-Рено его чувства не волнуют. На всех выродков, что поселились в Ботсване, ему плевать. Знает, что заставил львёнка плакать и ненавидит себя за это, но постороннего подпустить к машине не мог. Там его драгоценность, нежность и непорочность. И её он запугал. Не хотел срываться, лишаться человечности и убивать на виду у любви, смотревшей через стекло на творившееся. Не хотел быть перед ним чудовищем. — Не стоит его оставлять здесь, — предупреждает их томно Рено. — Гиены недалеко. В темноте освещённый светом фонарей со своей жуткой речью ещё суровее. Мёртвый у Саванны быстро привлечёт внимание животных, и американцы об этом догадываются. Двое из них подходят к товарищу, поднимают и уносят к джипу, укладывая его внутрь. Чонгук за ними не следит, не имея интереса, и держит глаза на Дуайте. — Не боишься поступать так, когда буквально на мушке у нас? — вырывается из транса Болтон и всё же задаёт вопрос, находясь на пике возмущения. — Если моя смерть была бы вам выгодна, вы бы сделали это ещё минуту назад, — медленно идёт к нему и, встав напротив, сквозь зубы рычит: — Но, как видишь, я жив и цел. Вам нужен розовый алмаз, значит нужен и я. И к нему на несколько шагов приближаются, стреляя пару раз ему под ноги. Чон-Рено не дёргается, лишь маловажным взглядом их обводит и не чувствует абсолютно никакой опасности, усмехаясь. Вмиг звенит в голове от лёгкого шума позади — открывающаяся дверь. Он забивается не в панике, а в гневе. Он жгучий, чудовищный, и растекается по всему телу. Вдыхает свежесть новой ярости и сталь со зрачками пропитывает ужасом. Смотрит на поменявшееся в выражении лицо Болтона, переводящего заинтересованный взор мимо Чонгука, глядя на стоящего около чёрного автомобиля омегу и сводя брови у переносицы. Все они не отрываются от мальчишки и анализируют его, как нечто невероятное. Мужчина тянет до последнего, ведь не выходит управлять злостью, что уже им овладела, но в итоге крайне осторожно внедряет глаза в потерянного в алмазных слезах парня. Нервы кричат, больше нет адекватности. Грудь холодом заполняется из-за увиденного и значительных изменений в поступках Тэхёна. У Чон-Рено впервые слова в глотке застревают, и вырваться наружу у них не получается. Захлебнувшись в эмоциях, повторил за своим мужчиной… Такое не должно было произойти. Не сегодня и никогда. Не раскрывая рта, малыш просит не трогать личное святилище. Его разрушать нельзя. Царапину на его крепких стенах не вынесет и падёт на колени, от чудовищной боли кожу себе разодрав. Сгорает небо в момент, когда львёнок руками сжимает принадлежащий Чонгуку пистолет и целится в его врага, с дрожью в конечностях защищая часть своей жизни и души. Выжил из ума. Шмыгает носом и закусывает мокрую губу, пытаясь не образовывать звук, однако невольное поскуливание выскальзывает изнутри. Он едва стоит на ногах. Туман в голове, темнота перед глазами, пальцы ни за что не отпускают магнум, и жизнь скользит куда-то прахом. Пользоваться огнестрельным оружием не умеет и сдаваться не планирует, сглатывая ком и смотря на Болтона. Такую смелость ещё не показывал. Рено не гордится им — не тот случай. Предупреждал, а его ослушались. Слишком волнуется за него, и Тэхён поступает глупо, вставая рядом с тем народом, который ножи на Чонгука точит и не скрывает о намерениях нанести вред омеге, желая примкнуть к цели. Его губы сильно сжаты в одну полосу и грудная клетка, скрывающаяся под чёрной облегающей тканью, от скопления негативных эмоций беспокойно поднимается и опускается. — Ты не за свою жизнь и свой бизнес волнуешься, — хрипит негромко Дуайт, не отрываясь от Тэхёна, — а за него, — ухмыляется и склоняет голову к плечу. — Настолько сильно, что прячешь такого красавца. Ким настораживается и еле дышит. Он не знает альфу, впервые видит его и лихорадочно трясётся, не обрывая зрительный контакт с ним и страшась интереса, вонзающегося в него острой стрелой. Незнакомый ему человек улыбается и с ног до головы изучает, вытаскивая кончик языка и тыча им в уголок сухих губ. В мыслях творится разгром и путаница. Чувствует себя загнанным в угол. Слёзы градом текут по щекам, и ладони потеют, не опуская пистолет ни на секунду. — Я тебе глаза прострелю, — выпаливает грозно сквозь зубы Чонгук, не став на него смотреть. Три человека Болтона поворачиваются к молодому парню без приказа и целятся в него. Рено, увидев красные точки на обожаемом теле, цепенеет, и агрессия пускает глубоко в нём корни. — Ты не в том положении, чтобы угрожать, — хмыкает иностранец. А он и не рискнёт жизнью львёнка. Сегодня ничего не способен сделать. Его действительно не волнует своё состояние. Сейчас для него важен только Тэхён, на которого оружие наставили. Шаг опасно сделать. Голова кругом идёт и раскалывается. Чонгук молчит и глядит на Кима, замечая, как тот боится перевести на него взор. Болтон жестом заставляет альф опустить автоматы и отправиться к машинам. Сам он оглядывает ещё раз Тэхёна и Рено с ухмылкой, разворачивается и направляется к своему джипу. — И ещё, — открывая дверцу, Дуайт замирает и смотрит на спину африканца. — У тебя прекрасный вкус, Чон-Рено. — Замучаю в пытках, — шёпотом говорит Чонгук тишине и убирает пистолет в кобуру. За слова и взгляды ответит. Африканец не бросит это безнаказанным. Чужаки их оставляют в бесконечной и странной ночи, разворачиваются и уезжают, освещая себе дорогу. Теперь они одни. И смятение омегу не покидает, намертво вцепляется в него и душит липкими пальцами. Всё худшее ждёт его впереди. Не Болтон страшен, а сердитый Чон-Рено. Первые часы в Южной Африке, а давление уже зарождается и отвратительные вибрации разгоняет от макушки до пят. Тэхён робко прячет покрасневшие глаза, уводит на землю с каплями крови убитого и ужасается от понимания того, кто заставил их там оказаться. Путается, не зная, где искать выход из этого сумасшествия. Опускает слабые ватные руки, разжимая ладони, и роняет чёрный холодный предмет, к которому, надеется, больше никогда не прикоснётся. Он падает ему на ноги, а Ким всхлипывает и отшагивает, обнимая себя крепко и согреваясь в вечернее время. Ему не нужны больше похожие случаи в жизни. Перепугался и своё поведение до сих пор понять не умудряется. Мокрые длинные ресницы и раскрытые губы у него дрожат. Не хватает тепла, обязательно залечившего его раны. Разглядывает через пелену слёз картину на неровной дороге и вдавливает подушки в чужую куртку, не утихая и вспоминая каждую секунду увиденного. Ему нехорошо. Очень слаб и плохо стоит, словно готов упасть и потерять сознание. Рено выстрелил, не одобрив то, что мужчина направлялся к машине с Тэхёном. — Ты вышел, — Чонгук выдыхает через нос и выпрямляется в спине, с расстояния закутывая в замешательство своего бесценного мальчика. За все эти минуты Ким никак не решится посмотреть на альфу. Для него это сложно. Легче к хищникам в Саванне подойти, нежели к этому — серьёзному и безжалостному. Он похож на всадника, пришедшего умело уничтожить омегу, раскрошить до гладкого песка и сдуть в бесконечность. Тэхён задумчиво лупится на камни и сдирает зубами сухую кожицу с губ, крепче себя обнимая. Кажется, ласки от львиного Бога не дождётся. — На тебя наставили оружие и… — Плевать, — перебивает грозным рычанием Чонгук. — Ты обязан был сидеть в машине, как я и сказал. Тэхён от полученного холода заметно вздрагивает, быстро поднимает заплаканный взгляд на мужчину и в первую же секунду теряется, видя злобность на его лице. Не мягок — не сегодня. — Плевать?.. — ломает брови, опухшими губами еле двигая. — Чонгук… — рвано выдыхает. Раздражает поставленная точка зрения. Чон-Рено не входит в положение, в котором Киму пришлось находиться. Это был кошмар наяву. Спать после такого будет трудной задачей, и любовь тигра и его хозяина не спасёт. У младшего не получилось просто сидеть на месте и лицезреть, как вооруженные люди угрожают тому, кто целует его по утрам и в чьих объятьях со сном воссоединяется по ночам. Его лихорадило, и слезам конца видно не было. Ладонью рот закрывал, глушил лишние звуки и прижимался к спинке сиденья. Боялся, что Чонгуку навредят. Прежде никогда за него так не переживал. Мужчина силён и сам чрезмерно опасен для других, но случиться могло всякое, и неизвестность сдавливала в личной тесной клетке упорнее и безжалостнее. Она его не щадила. Никто его не щадит за сегодняшний долгий день, наполненный яркими и тусклыми тонами. …дайте воздуха и понимания. Рено направляется к нему, пристально всматриваясь, и словно вот-вот взорвётся, разломав весь континент на несколько десятков кусков. — И что ты сделал, львёнок? — цедит он, вставая напротив. — Оружие взял? Ты думаешь, я этого ждал? — хмурится. — Случись с тобой что, я бы никогда в жизни себя не простил, — ещё один шаг и сбрасывающий его в бездну мучений взгляд. В омутах снова туман — серая мгла, не имеющая конца. — Я был напуган и напуган до сих пор… — намекает, чтобы альфа остановился и прижал к себе, любовь подарив. Землю под ногами не чувствует. Со всех сторон одно напряжение, причиняющее протяжную боль в быстро бьющемся сердце. Уставший, сонный и встревоженный. От него не отстают, и он согласен просить помощь уже у диких зверей в Саванне. Чонгук хватает его за ладони и сдерживает крепко в своих, нависая над парнем высокой непробиваемой стеной. — Эти руки, — сдавливает больно их, — мной целованные, — произносит сквозь зубы и дьявольским взглядом выпивает чужие силы и громче плакать заставляет. — И ими ты не смел прикасаться ни к чему подобному. Задыхается, убивается горем и скулит, зажмурившись и раскрыв рот в немом болезненном стоне. В темноте, затянутой в жестокость, нет ни просвета, ни капли надежды на выход. — Хотел помочь… — Я умею постоять за себя, Тэхён, — неприятно отрезает Рено. — Ты — нет. Поэтому у тебя есть я, — орать и метать хочет, резко отпускает и шумно дышит, разглядывая мокрое личико. — От войны, цунами, торнадо и конца света укрою. Только ты этого не понимаешь и действуешь, не думая, — ругает по новой, учит строго и готовит ножи, которые в тело самостоятельно вобьёт. — Ты всегда так поступал, а иначе бы не попал в ядовитую долину и ко мне. Младший от его слов не успокаивается: сильнее сжимается и молча просит далеко уйти, чтобы не видеть и не чувствовать. Безжалостность жадно впивается в ледяную душу мужчины, угнетает и издевается уже над другим маленьким человеком, обхватывая ему грудную клетку болью и боязнью. — Замолчи… — шепчет Ким, мотая головой и раскрывая веки. Рискует всем такой резкостью и наблюдает за яростью, что последовала за его просьбой. — Не затыкай меня, — низким хриплым голосом указывает Чонгук и вплотную подходит, хватаясь за подбородок и сильно в пальцах стискивает. Не управляет своими порывами. — Не буди во мне то, чего ты так боишься. Тэхён больше не терпит: рычит львёнком и отталкивает альфу с крепким телосложением, вкладывая все возможные силы и со смешанными чувствами на него смотря. Тот отшагивает и опускает его подбородок, напрягая скулы и скрипя зубами от поведения омеги. Одурманен плодом Ада. Не хватает лишь терроризирующей улыбки полумесяцем, что закрутила бы в танце и приблизила к смерти. — Оно уже пробудилось, — уверяет его Тэхён. — Ты себя не видишь и не слышишь! — срывается и кричит, в слезах купаясь и трясясь вялым лепестком. — Вывел. За вечер утратил нежность, а ведь ею он грел Тэхёна. — Я хотел защитить! — кричит Тэхён, надрывается и заводит ладонь в пряди волос, нервно сжав у корней. — Это всё, что мне нужно было, — тише вырывает и отходит, прижимаясь спиной к машине. — Ты не можешь упрекать меня в этом… — Защитил? — вскидывает бровь Рено. Омега сглатывает и закусывает нижнюю губу, прекращая плакать и обыкновенно смотря на Чонгука. Его уголки бровей вновь опущены, из-за чего включается невинный взгляд. — Они уехали… — Малыш, — с придыханием, — считаешь, что из-за твоей смелости американцы испугались и отступили? — скептически спрашивает Чонгук. Тэхён уводит взгляд, опуская голову. — В этой битве в выигрыше эти ублюдки. Увидев тебя, они поняли о моём вранье, — ужас внушает, ничего не скрывая. — Я прятал тебя, — кипит гневом, — и убил человека, чтобы он к машине не подошёл, но ты самостоятельно в капкан наступил, разрушив все старания. Изо всех сил старается не освобождаться от пут и не нападать криком на уже дрожащего в конвульсиях парня. Обещает ему и вселенной, что не повысит тон и не сделает хуже. На Кима уже невыносимо смотреть. Он на себя не похож: бледный, с красными глазами и очень слабый. В ласке и заботе нуждается, как никогда. — Когда они все окружили тебя, я запаниковал и вспомнил, что в бардачке лежал ещё один пистолет, — негромко рассказывает младший и не поднимает взор. — Ничего другого придумать не мог, — касается пальцами своей горячей щеки и стирает слёзы. — Ничего другого… — повторяется шёпотом, точно бредит. — А если бы я выстрелил и попал, — думает о плохом и плотно жмурит глаза, своего поведения пугаясь. — Я не так силён, как ты, чтобы смириться с убийством… — в голос плачет. На чужие мучения смотреть не способен, а с ужасным исходом и вовсе потерялся бы среди обыкновенно народа, возненавидев себя. Чонгук бы сам не допустил нажатия на курок. Тэхёну нельзя — он солнцем и Богом целованный ребёнок в Южной Африке, тот самый одинокий цветок в пустыне. Таким и должен оставаться, приобретая лишь моральные силы, которые помогут справиться с гадкими подарками судьбы. Для насилия и нанесения увечий у него есть Чон-Рено, выполняющий свою работу решительно и без угрызения совести. Привык к собственной буйности и согласен увеличить её ради львёнка, дабы сам никогда не приближался ни к какому из видов оружия. Омега останется кусочком, успокаивающим и усыпляющим монстров в жестоких людях. Не отнимет современная ботсванская жизнь у этой земли последний источник милосердия и добросердечности. Чонгук глядит на рыдающего Кима ещё непродолжительное время, и не сквозит от него больше ни единым чувством. Будто бы перед ним некто другой, а не Тэхён. Он медленно опускает глаза на землю, на лежащий без внимания пистолет. От него мужчина обязательно когда-нибудь избавится, сожжёт, истребит. Делая два шага, альфа поднимает предмет. Ким мгновенно замечает его действие и распахивает губы, вцепляясь взглядом в его венозные руки. Рено ловко и не полностью вытаскивает магазин магнума, из-под век его рассматривает и убеждается, что он абсолютно полный. Снаряжения на месте. Чонгук не носит с собой пустые пистолеты, и этот тоже не является исключением. Тэхён держал заряженное оружие. — Тут нет пуль, — решается на обман Чонгук и засовывает магазин обратно, посмотрев на омегу. — Ты врёшь… — всхлипывает. Верит в какой-то степени, но предполагает, что Чон-Рено просто хочет его успокоить. — Он пуст, Тэхён. Ему лучше довериться и лично не проверять. «Пуль не было», — для себя в голове повторяет несколько секунд. Ким растирает влажность на лице и глотает слюну, потонув в серых водоворотах. На них всегда полагается, как бы сильно они ни пугали. Негромко выдыхает и маленькими шагами идёт к Чонгуку, смотревшего на него. Без лишних слов мягко льнёт к его телу и кладёт голову на вздымающуюся широкую грудь, зацепившись дрожащими пальцами за конец чёрной футболки. Мужчина груб сегодня, однако Тэхёну он необходим. Ему плохо от тайфуна внутри себя. Рено глядит вперёд, в пустоту и не поднимает рук, в ответ не обнимает и выделяет во тьме острые скулы, но и не отталкивая эмоционального детёныша. Омега снова плачет, не получая должного тепла. От боли сердце вдребезги крошится. Его прикосновения ослабевают, теряют чувства и силы, и теперь младший просто вплотную стоит и собирается с мыслями, пуская хрустальные капли по гладкой коже. Очередное наказание? Львёнок их ненавидит. Не заслуживает подобное отношение. Он же так сильно любит и совершает ради него безумия. Только тот отказывается принимать это. — Сядь в машину, — даёт указ Рено. Тэхён отходит от него и глядит под ноги, мотает отрицательно головой и полушёпотом мямлит: — Нет. — Что? — злобно хмурится мужчина, никак не одобряя услышанный короткий ответ. — Я не сяду в машину, Чонгук, — смотрит слезливо Ким на альфу и делает ещё один шаг назад. Рено воплощение хаоса. Отказы никогда не одобряет, от них он выходит из терпения. — Иногда мне кажется, что ты забываешь, кому перечишь, — его тон страшнее удара молнии. — Я перечу тебе — своему жениху и будущему мужу, — громко уточняет нынешний статус Чон-Рено и ненадолго замолкает, обдумывая всё. — Или кого я должен видеть перед собой? — сводит брови у переносицы от отчаяния. — Владельца ядовитой долины, чей разум от жестокости помутнел? — Его, — смиряет жертву свирепым взором. — Чтобы на землю спускался. Обидные слова выговаривает так, словно пули в него пускает. Никакой жалости и любви сегодня. Он с поля боя вышел без победы, и ему нанесли наибольший урон. Скрывать омегу долго не смог и не знает, что ждёт его в будущем. Это будоражит. Весь на нервах и не прячет львиные клыки, причиняя страдания речью. Ботсванского кошмара разъяряют проигрыши. — Чонгук… Рено подходит к нему: близко и до чертиков в голове. Крупная ладонь ложится на затылок парня, собрав в кулак пепельные пряди и слабо сжав. Ким вскидывает подбородок, не рассоединяя их взгляды, и тенью блеклый страх застывает на его побледневшем лице. — Я тот, кто защищает тебя всеми способами, — твёрдо заставляет запомнить. — Я тот, кто ради тебя спалит все государства, — шипит сквозь зубы, не теряя свою мощь и энергию лидера. Приблизившись к уху, Чонгук продолжает: — Клянусь семьей и своими животными, я тела ублюдков выпотрошу, искромсаю и изуродую, чтобы лишить их шанса к тебе подойти, — противно и холодно хмыкает, сухими губами касаясь мягкой кожи и вдыхая аромат цветов. — Я руки омою кровью и ни о чём не пожалею, — шепчет так ядовито и язвительно. Сам Сатана не возбудил бы в Тэхёне такую жуть в сердце, как делает это Чон-Рено. — Прекрати… — не шевелится и прикрывает веки. Больше всего на свете боится эту сторону Чонгука. Она невозможна и убивает храбрость и вольность, собирающиеся в нём днями. — Смотри, ты снова стал свидетелем моих слов, — отстраняется и глядит на мокрые длинные ресницы. — Я пустые угрозы не бросаю, — хрипит и берётся за чужой подбородок, но младший глаз не раскрывает от волнения. — В прошлый раз я сделал то, что пообещал, и, к счастью или к сожалению, это повторится. С завтрашнего дня каждого похоронит во мраке вечном, где воздуха нельзя глотнуть. Кровь водопадом с неба польётся. — Прошу тебя… …не наноси больше шрамов. — Скоро узнаем, убережёт ли людской Бог своих детей от львиного, — оглаживает большим пальцем участок кожи и целует в лоб. — Как думаешь, кто выиграет эту войну? Ответ сам уже знает. — Я не хочу об этом д-думать… — сложно говорить из-за дрожи во всем теле. Рено убирает хватку и глядит на мальчишку сверху вниз. — Повторяю в последний раз: сядь в машину, — продолжает настаивать на своём, зная, что малыш не посмеет возразить отныне. Поверх старых возникают новые раны, словами не передающиеся и усыпанные щёлочью. Хочется рыдать и кричать посреди дороги и поблизости с огромной местностью с животными. Они ему не помогли, не пришли укрыть на время от любимого человека, вышедшего из себя. Слёзы львёнка этой нескончаемой ночью никто не стёр. Тэхён давит жалобный скулёж и незаметно закусывает нижнюю губу, с комом в горле взирая на мужчину. Вновь разбив колени в кровь, поднимается и не отворачивается от истязателя. Не сгорают любовь, доверие и вера — внедрились уже намертво в него. Он ослабшим вступает к дверце с пассажирской стороны и занимает своё место. Чонгук опускает взгляд на левую руку, по-прежнему сдерживающую пистолет, и стискивает зубы. Не Тэхёна обвиняет, а американцев — они вынудили Кима пойти на крайние меры. Но чем выше они будут восходить, тем опаснее им будет падать.