diamond hell

Бродят во тьме приведения и окружают в кошмарах застрявшего человека. Несколько часов травят его и выкалывают жизненные силы. Они тычут пальцем и хохочут над чужой судьбой, накрывая чистейшим ужасом. Их гадкий смех режет слух. Он не прекращается и становится громче. Африка испытания любит проводить. Африка не для слабых людей. Во мгле страшной и густой выбивается насильно из мучений. Не мог больше оставаться во сне, что изводил и ломал ему кости, раскрашивая. Медленно веки размыкает и вяло ими хлопает, смотря через туман на одинокую темноту. Голова от резкой боли трещит, ломается на куски и вынуждает заскулить. Он жмурится и прикладывает ладонь ко лбу, зажав в ладони чёлку и раскрыв рот, дабы начать свободно дышать. Абсолютно ничего не понимает. Не мысли, а каша. Лежит спиной на кровати и у него практически не получается сосредоточить взгляд в одной точке. Всё перед раскрывшимися глазами плывёт. Парень словно в океане во время сильного урагана. Чувствует себя плохо. Тяжело дышит и бегает уставшим взором с одного участка темноты в другой. Страх сжимает цепями. Хочется смерти, чтобы в тишину не смотреть. Невыносимо быть потерянным в четырёх углах. Спустя пару минут Юнги привыкает к отсутствию света. Он с трудом поднимается и садится на матрас, покачиваясь и пялясь вперёд, на закрытую дверь. От неясности его обливают точно ледяной водой. Душа, заточенная в плену, мечется и кричит. За вспыхнувшими в голове воспоминаниями мгновенно следуют слёзы и обжигают щёки. Чимин… Сами… Только эти имена слышатся. Нет больше других слов. Парню нужны эти два человека, но их нет рядом. Не видит лиц и не чувствует аромата. Без них задыхается и впервые настолько сильно боится. Он не трус, но сейчас запуган до крайности. Не знает, сколько времени спал и какой сейчас час. Возможно, пролетели дни, а, возможно, и сутки еще не прошли. Совершенно один непонятно где и для чего. Невероятно слаб. Однако умудряется скинуть ноги с кровати, удерживаясь за белые простыни, и оглядывается вокруг, рассматривая небольшую комнату. Мебель почти отсутствует: одинокая постель в центре установлена. Это местная тюрьма, уготованная для него. От истины волосы на всём теле дыбом встают и холод заключает в свои объятия. Юнги осторожно поднимается и небольшими шагами подходит к окну, раздвигая бежевые шторы и выглядывая наружу. Видит двор, освещенный и загруженный различными автомобилями и их хозяевами, разговаривающими и смеющимися. Они все белые. Нет ни одного южноафриканца, что подозрительно. Омега глотает слюну и мокрыми глазами анализирует каждого, словно ему это поможет. Он отшагивает и хватается руками за болящую голову, стискивает зубы от скопившейся злобы и вырывает изо рта отчаянный рык, смотря на пол и свои босые ноги. Логово гиен. Падальщиков здесь полно: прячутся от гнева. И они Мина доставили сюда как пленного. Их цели узнать не может, но успокаиваться не собирается. Не останется среди сволочей. Из мыслей не вылетает сцена, в которой присутствовал измученный и окровавленный Рено Сами. Грудная клетка разрывается от желания узнать состояние друга. Жив или отобрали парня у любящих его людей? За спиной раздаётся негромкий звук, а холодные стены вмиг давят. Кто-то двери раскрывает, и мурашки разливаются по коже Юнги. Он расширяет веки и вскидывает брови, неторопливо поднимает голову и смотрит на окно, внимательно прислушиваясь. Только один вариант. Один единственный. Проклинает… — Уже проснулся? От чистого сердца ненавидит… От хрипловатого из-за сигарет голоса сглатывает. Каждой живой клеткой своего тела презирает альфу позади. Омега раздумывает несколько секунд и в итоге поворачивается лицом к мужчине, показавшему ядовитую улыбку. Хосок закрывает за собой дверь и в полумраке в позднюю ночь не отцепляет внимание от Мина, стоящего на фоне света, что заходит из окна. Ведёт языком по нижней губе и облизывает прожорливым взором худую фигуру, застывая на одном месте и вскидывая подбородок. Словно вкусить и поглотить его стремится. У Юнги у самого не получается оторвать безысходный взгляд, страшась происходящего. Молчание волнует. Затаив дыхание, младший сжимает челюсти и анализирует человека, чей почти каждый сантиметр кожи одарен чернильным рисунком. Он в обыкновенной футболке и джоггерах. С ним нет оружия, что уже хорошо. Раньше Чон так не пугал, как делает это сейчас. Теперь он на другой стороне. — Где я? — цедит вопрос омега. Дежавю. В памяти сразу возникает их первая встреча. Но хочется знать, куда заточили. Местность не узнал. Они находятся уже не поблизости с Саванной и диким миром, а с городом. — Далеко от места, где ты прятался, бедолага. Мин горит собственной злостью и жаждой убить, отомстить и нейтрализовать. Во взгляде кристальная ненависть. Ему тошно. Видеть мужчину не может из-за его жуткого поведения и взгляда на жизнь. — Я не прятался. — А как ты это называешь? — выгибает бровь Хосок, не избавившись от кривой улыбки. — Если жил в доме владельца долины, то это не значит, что смотрители тебя с твоим Бобом Марли не искали и не строили планы на вас, — строже говорит, а Юнги сжимается, вспоминая о Чимине. — Я жил с этими людьми несколько лет. Вы задели их гордость побегом, и они от вас не отстанут. Этим и ужасны. Юнги с Чимином это понимали. Были не уверены, что о них позабыли. Просто африканцы не догадывались, что сбежавшие находятся в особняке их босса. Они кошмарные и вырвавшиеся из Ада ради другого — алмазного и более безумного. — Ты хуже них, — прямиком из сердца вытаскивает и сквозь зубы произносит омега, не прекращая с неприязнью смотреть. Чон от его слов заливается низким негромким смехом, качая головой и вальяжно двигаясь к нему. — Юнги, — смеётся он и глядит, как ненормальный, — я знаю. Блондин отшагивает к окну и прижимается спиной к стене, сглатывая. — Ненавижу надзирателей, но тебя ещё больше… — шепотом, словно для себя, но парень был услышан. — Ты чего такой злой и обидчивый? — цокает языком Хосок и останавливается у кровати. — Мне просто хотелось видеть и чувствовать тебя рядом. — Что?.. — в полном непонимании хмурится Мин. Хосок ухмыляется и присаживается на постель, упираясь ладонями назад и расставляя широко ноги. Глаза, вобравшие в себе зло, в темноте мерцают и терроризируют. В них пропасть. Беду отыскать не трудно. Взглядом съедает, издевается и удовлетворяется. Не стесняется показывать, что сегодня нет шанса сбежать и скрыться. Гадкая улыбка тянется шире, а широкая грудь, обтянутая чёрной тканью, заметно вздымается и опускается. Искренний страх обволакивает омегу, в порошок мечтая стереть. А он обыкновенно хочет к Чимину, в его тёплые объятия… — Возможно, я правда дрочу на тебя. Сказанное отождествляется с безумием. Юнги окаменевает, уставившись удивлёнными и мокрыми глазами на альфу, что, видимо, окончательно ум потерял и потерялся в своей же желчи. — Ты неадекватен, — шокировано пытается донести до него Мин, расширяя веки. — Ты обезумевший, Хосок, — вскипает. Не пребывает с ним сдержанность. — Это не смешно! — кричит на всю комнату. — Ты ранил Сами и выкрал меня! — Я его не ранил, — отрицает темноволосый, точно не догадывается, о чём идёт речь. — А убил, — добавляет противно, улыбаясь и облизывая губы. У младшего тут же меняется лицо. — Думал, что с двумя пулями в теле он выживет? — склоняет голову к плечу. Ложь. Ложь. Ложь. Сами их не оставил — за гранью реальности. Но омега не знает, сколько времени альфа лежал без помощи на холодном полу. Его бросили там как животное. Он мог потерять много крови, и от понимания этого Мина бросает в сильную дрожь. Ни в чём не осведомлён — это не даёт покоя. Хочется сбежать и лично увидеть результат порыва Чона. Юнги ненавидит возникшую ситуацию на территории львиного Бога. Не произошло бы сумасшествие, будь Чон-Рено дома. Хосок не рискнул бы на глазах у Чонгука вредить его младшему брату. Он сделал это в его отсутствие, показав свою нерешимость перед ботсванцем. Юнги отказывается верить словам безжалостного врага, но эмоции не контролирует и проливает без лишнего звука горькие слёзы. Ладони в кулаки сжимает и ногтями кожу специально себе царапает, как царапают монстры до кровавых рек затихшее от сокрушительной боли сердце. Всё изнутри рвётся тонкими нитями. Его ноги слабеют, и колени подкашиваются. Головокружение, проголодавшись, бросается на него и предоставляет муки. — Нет… — шепчет Мин. — Нет… — повторяется и задыхается, за чем с удовольствием наблюдают. — Он не мертв… — Мертв, — уверяет Чон, исподлобья глядя. От вида чужой боли витает в блаженстве. — Н-нет… — жмурится. — Скажи, что врёшь, — падает на колени и в голос рыдает. — Скажи, что Сами дышит! — кричит и ногтями ведёт по полу. — Прошу тебя, скажи же мне это! — Не надрывайся и угомонись, — твёрдым тоном говорит Хосок, хмуря брови. От мести слеп. Мин крепко сжимает зубы и поднимает заплаканный яростный взгляд на старшего, шумно дыша и одновременно рыча. Руки чешутся стиснуть горло альфе и придушить, упиваясь долгожданной смертью. Выносит мозг эта бесчеловечность и несправедливость. Смотрит и в мечтах убитым видит. — Что плохого он тебе сделал?! — громко задаёт вопрос парень, возненавидев мир и жителей его. — Что?! — ещё громче, захлебываясь слезами. — Ты воюешь с Чон-Рено, но зачем трогаешь его близких?! — бьёт кулаками по полу от омерзительной обиды. — Сами был прав, — шипит и вызывает интерес у Хосока, прищуривающего глаза. — Ты грёбаный трус, который боится бывшего друга! — Я врежу Чонгуку таким образом, каким навредил он мне, — выкладывает токсичное признание и упирается локтями в свои колени. — Сначала брат, а дальше в списке все остальные: его папа, Тэхён, Диего и прайд. В бреду находясь, Мин вяло мотает головой и одними влажными бледными губами диагноз ставит: — Ты ненормальный… — Он это заслужил, Юнги. Но не все остальные… Те, кто любим Чон-Рено, не должны расплачиваться за его жестокие и кровавые действия. Нельзя поступать с ними подобным образом. Никто не вправе. — А я? — глотает ком и шмыгает носом. — Зачем ты забрал меня? — Охота поиграться, — рычит в ответ мужчина. Захлестнувшись в диком испуге, Мин выпрямляет спину, молчит и вглядывается в чужие тёмные пропасти, кидающие в него новую порцию острых игл. Прочитать чужой взор не выходит. В голове гиены творится сочетание хитрого и плохого. У омеги плохое предчувствие. Он рядом с Хосоком в данный момент посреди ночи только ради его желаний и интересов. — Поиграться?.. — боится собственных домыслов. — Я не игрушка, Чон… — Значит, станешь ею с этой поры. Вся жизнь Юнги на миг останавливается и теряет былые краски. Незваный гость его навещает — беда с душераздирающим криком, перемешанным со зловещим смехом. Юнги понимает, что в этом доме ничего хорошего он не встретит, и вскакивает с места, мчась к дверям. Хосок тянет уголок губ и поднимается, направляясь за младшим. Омега судорожно хватается за ручку и тянет вниз, но начинает сильнее плакать, понимая, что дверь заперта. Не сдаётся, хнычет и продолжает отчаянно тянуть ручку, надеясь выбраться наружу. За его локоть цепляются и вынуждают оторваться от выхода, разворачивают и больно припечатывают спиной к стене. Мин не успокаивается и толкает в грудь мужчину, что оказывается в несколько раз сильнее. Воздуха в лёгких мало, а попыток избежать наихудшего нескончаемое количество. Сопротивляется и противится прикосновениям этого человека. Альфа вдавливает его, держится одной ладонью за талию и другой берётся за подбородок, стискивая и приближаясь к мокрому от слез лицу. Юнги не моргает и рычит, пуская кулаки в крепкие руки, но не добивается своего. Хосок без труда поднимает Мина и возвращается к кровати, игнорируя нежелание. Он кидает парня на матрас и нависает сверху, располагаясь между худых ног и удерживая его запястья над головой. — Чудовище! — орёт блондин и дёргает ногами, пинаясь и вертясь на месте. Жертва опутана. Ей некуда сбежать. — Это чудовище даёт тебе шанс сохранить целым то, что ты так любишь, — рычит над ним посланный Сатаной и скалится, пальцами водя по скуле. — Не глупи и не подвергай Чимина опасности. — Даже не думай подходить к нему, — тише говорит. — Всё зависит от тебя, — приближается к малиновым губам и слабо по ним мажет своими. — Только от тебя, — шепчет, холодно хмыкая. — Не падай ещё ниже… — отворачивает голову в сторону и закрывает веки. — Не делай этого… — молит и на части разрывается от боли. — Пожалуйста, не надо… Его добивают, когда горячая ладонь под футболку пролезает и скользит по талии. Юнги рыдания остановить не может. Чувствует себя куском обыкновенного мяса. Хосоку нельзя. Это тело не для него. Оно только для одного человека, чей образ до последнего перед глазами останется. — Ты выбрал жизнь ямайца, Мин Юнги, — змея шипение роняет на ухо. — Поздно ценить собственное существование. Он ведь только начал ценить его, живя рядом с Чимином. Нечего сделать. Негде укрыться. Остаётся лишь глядеть в окно, в котором видит ночное небо без ярко выраженных звёзд. Оттуда помощь не придёт. Никто не ворвётся и не остановит действия того, кто потерял человечность. Не запретят стягивать одежду с помеченного другим тела. Мужчина не видит грани, стремится себя удовлетворить и своим действием заживо хоронит омегу. Тот бьётся, выражает несогласие и ненавидит себя, оказавшись абсолютно голым перед Хосоком. Каждый сантиметр белоснежной кожи застилают укусами и свежими засосами. Берут насильно, закрывая рот сухими губами и утягивая в поцелуй, на который Юнги ни за что не посмеет ответить. Он лишь кричит, вопит и просит отпустить, пока полностью не раскрошился изнутри. От страха сердце и душа нескончаемой болью обливаются. Чона чужие чувства не интересуют: заполняет целиком нутро, не подготавливая, и пожирает, не наедаясь. Не дарит тепло и переходит на более зверское поведение, физически и морально терзая в четырёх углах. Движется в нём резко и на максимальной скорости, сжимая снежные бедра в длинных татуированных пальцах и обрывая поцелуй. Его тяжелый взгляд вонзается в личико парня, чьи шелковистые волосы разливаются на простынях. Юнги продолжает плакать, отворачивая голову, чтобы не смотреть на Хосока. Альфа прижимается губами к мокрой щеке и ласково целует, словно не ломает в данный момент. …словно не сбивает в пропасть. *** В ледяном сердце нет места прощению и жалости. Оно не скажет человеку сдержаться и укрыть тягость совершать побоище. Ничто не затуманит зародившуюся агрессию. Пришла пора для исповеди тех, кто не успел покинуть африканскую землю. Предупреждал и больше не собирается. Глаза с высокими глыбами возбуждают испуг в смелых людях, увидевших немало страшного на этом континенте. Смотря на ботсванца, понимают, что ужасная участь виновников неизбежна. Они его не остановят и не образумят — это им не нужно. Смотрители ядовитой долины с ним до последнего, показывая свою непоколебимую верность. Не окунаясь за сутки в сон, имеет прежнюю мощь, которая не пойдёт на пользу противникам. Наплевал на всё и решился выполнять то, что должен. Кровь родных — причина перевернуть вверх дном весь сгнивший мир. Чон-Рено себя обвиняет. Не успел и не спрятал за своей спиной. Вернулся домой слишком поздно и встретил безумную сцену в большом зале, что был заполнен не только лунным светом. Нормально соображать на тот момент не получалось — страх за младшего брата заполнил его целиком. Не менее страшно стало за Тэхёна, чувствовавшего себя плохо и еле держащегося на ногах. Младший не справлялся с эмоциями, но продолжал быть с Чонгуком, когда тот двух раненых из своего дома отвозил в городскую больницу. Оба ненадолго забыли о разногласиях и пытались помочь пострадавшим от рук неизвестных на тот момент. Ким с Нео Рено находился рядом с Сами и Чимином, пока разгневанный мужчина вместе со своими людьми по следам ублюдков ходил, как хищник в поисках своей жертвы. Никто ему помешать не рискнул, видя всю серьёзность ярости. Осуждения ему не нужны. Он пришёл на чужую территорию так же, как сделали это они — американцы с предателем. И поступать собирается похуже них. Здесь Чон-Рено ради превращения живых в мертвых. Чистокровные африканцы прибыли с ним и успели окружить масштабный особняк Дуайта Болтона, около которого припаркованы только три машины. Чонгука это не волновало: он каждый метр этого государства обшарит и истребит всех попавшихся на пути иностранцев. Они посягнули на важное и расплатятся за это. Ни один с глаз не уйдёт. Мужчины в камуфляжной одежде с оружием в руках на чеку стоят и ждут поручений от организовавшего данный рейд. Один чужак, увидевший их, собирается сообщить всем остальным, но человек Чон-Рено без лишнего шума и одним крупным ножом избавляется от него, утащив тело в кусты. Они двигаются осторожно и тихо и не выдают своё нахождение возле дома Болтона. Исследуют всё и через снайперскую винтовку заглядывают в высокие окна, узнавая, кто именно захлебнётся собственной кровью. Дневной свет окрашивает красную землю и не лишает жары местных жителей. Взгляд от русского автомата не отцепляется, как и длинные пальцы, заполняющие магазин огнестрельного предмета. В глазах у Рено туман и омрачение. Он напряжен — ему нужно удовлетворить свои потребности. Ни на что не отвлекается и засовывает личный нож в кобуру, отходя от багажника хаммера и закрывая его. Подняв враждебный взор, мужчина оглядывает своих людей, стороживших свободную от невинных улицу. Сегодня в планах только американцы. Больше никто не нужен. Хан и Намджун стоят в нескольких шагах от Чонгука: вооружены и готовы идти до конца с ним. Они смотрят на Рено, глядевшего на особняк и державшего оружие в одной руке, словно нет энтузиазма кого-то жизни лишать. Он уверен в себе и в своих способностях, точно убережен внешними силами и не грозит ему ни одна царапина на коже. — Как-то тихо, — комментирует Намджун, оглядываясь. — Потому что это не место для укрытия, — хрипло отвечает Рено. Не глупы, чтобы прятаться всей стаей в точке, о которой знает Чонгук. Это особняк Дуайта — ничего более. Тут присутствуют единицы, и они тоже не останутся без внимания. — Тогда зачем мы приехали, если здесь только несколько человек? — вопросительно выгибает бровь Ким. — Мне нужен Хосок и Дуайт, — вылетают ядом сквозь зубы слова, и взор тускнеет. — Я буду искать их в каждой дыре, начиная с этой. И под землёй не скроются. Чон-Рено бывшего друга не простит за предательство и пули, выпущенные им в тело не имеющего интереса к делам человека. Он на части его разорвёт. — После случившегося Болтон не появится в своём доме, — абсолютно уверен Хан, с прищуром глядевший на богатый крупный двор. — Яиц нет, — хмыкает Ким. — Призовём, как они призвали меня к себе, коснувшись моего брата, — рычит Рено, снимая автомат с предохранителя. От Чонгука, кроме злобы и ненависти, никакие чувства не исходят. Взбешённый последними событиями напряженной походкой и мятежными глазами позволяет знать, что и природные катастрофы не прервут неожиданный налёт. Он поднимает левую свободную руку и двумя вытянутыми пальцами жестом показывает начать запланированное. Африканцы обращают на него внимание и кивают, неторопливо вступая к воротам. Хан с Намджуном больше не стоят на месте и находятся с обеих сторон от Чонгука, идя рядом с ним и смело цепляясь за своё оружие. Не страшатся действовать насильственно, избавившись от милосердия к этим людям. Они сидели тихо и не трогали приезжих до тех пор, пока те сами этого не добились неподобающим поведением. С самого начала Рено просил не лезть в его алмазный бизнес — не послушали. Предупреждал покинуть Ботсвану — проигнорировали. Говорил обрести смелость и биться лицом к лицу без близких и непричастных к происходящему людей — сделали всё наоборот. У ворот к ним спиной стоят два охранника в чёрных костюмах. Они обернуться не успевают, как из пистолетов с глушителями вылетают по одной пуле, что всаживаются им в голову и заканчивают с их днями. Мертвые тела падают на ровную землю бесшумно. Ботсванцы раскрывают дверь и вбегают во двор, направляясь к дому. Чон-Рено идёт следом за ними и осматривается, дабы никого не упустить рядом с собой. Пробравшись без лишнего труда внутрь, все делятся на группы для поисков определённых людей, но четверо по-прежнему остаются поблизости с Чонгуком, Намджуном и Ханом. Мужчины держат курс к большому помещению, где через снайперскую винтовку видели пятерых альф и откуда выходят громкий смех и разговоры. Первыми в зал врываются чистокровные африканцы и наставляют автоматы на присутствующих: трое сидят на диване, а остальные стоят напротив них. С их губ тут же пропадают улыбки, и удивление втекает в глаза. Они поворачиваются: безмолвно смотрят и не двигаются, не рискуя жизнью. Их внимание к ним пропадает и перекидывается уже на более важного неожиданного гостя, вошедшего без спешки и демонстрирующего властный металлический взгляд. Джек Тёрнер — единственный, кто здесь знаком лично с Чон-Рено — в неясности и в шоке сводит брови у переносицы и распахивает губы, словно собирается что-то произнести, но продолжает молчать, анализируя вид в жестокости погибшего человека. Чонгук имеет с ним пристальный зрительный контакт и слегка опускает подбородок, вступая дальше и выделяя скулы. Догадывается, что в доме только правая рука Болтона и маленькая часть гиен, не отвлекающихся от львов, которые вторглись на территорию их босса. Американцы переглядываются и не могут себе разрешить сорваться с места и убежать от самых опасных в Ботсване хищников, пришедших с нехорошими намерениями. — Дуайта здесь нет, — жёстким тоном говорит Тёрнер, сидящий на диване. Чон-Рено вальяжно приближается к чёрному креслу и располагается в нём, расставляя широко ноги и в течение нескольких секунд исследуя удивлённые и злые физиономии. — Мог бы для начала предложить выпить и после приступать к разговору, Джек, — откидывается на мягкую спинку и кладёт автомат себе на колени, не выпуская его ручку из ладони. — Я предпочитаю ром. — Есть только вино. — Дерьмо, — кидает в отвращении. — Я такое не пью. Хан и Намджун вместе с остальными стоят позади Чонгука, не отпускают оружие и следят за каждым движением противников, не давая им свободы на собственной земле. — Тогда мне нечего больше тебе дать, — хмурится темноволосый. — Можешь уходить. Рено растягивает губы в несильной ухмылке, бегает тяжелым взором по иностранцам, которые находятся напротив, и окунает их в смертельный холод. — Нет, — отказывается, усмехаясь и мотая головой. — Мы с парнями только пришли. — И для чего? — начинает сильнее злиться, посмотрев на людей, стоящих за Чонгуком. — Поразвлечься, убить время, — вздыхает и добавляет, чётко выговаривая каждое слово. — Узнать, где прячутся Дуайт и мой верный корейский друг. Пора заканчивать с концертом, начатым неугомонным американцем. Чонгук не может снова допустить, чтобы кто-нибудь из чужаков приблизился к членам его семьи. Болтон уже предначертал для себя муки, посмотрев на львёнка двусмысленным взглядом. Рено не забыл. Не забудет. Глаза выколет. — Думаешь, я скажу? — ухмыляется Джек, хмуря брови и в бешенстве разглядывая лицо Чон-Рено. — Я не предатель в отличие от твоих друзей, Чонгук, — стискивая зубы, цедит. — Один примкнул к твоему омеге и перешёл на сторону врага, а другой из мести последовал по его стопам, — хочет задеть чувства и не затыкается. — Это даже смешно. Серый взгляд становится насыщеннее от ярости, сверкающей в сердце. Мужчина терпит, и терпение кончается. Последние капли самообладания роняются и разбиваются, призывая что-то посерьёзнее. — Первого убил, — Чонгук извещает в сказанной Джеком манере, входя во вкус, и постукивает длинными пальцами по ручке автомата, словно ждёт момента его использования. — Остался второй, — тянет уголок сухих гранатовых губ. — Не надо защищать обречённого на смерть человека. Не сбежит от судьбы. Хосок не спасётся от гнева. За Сами он рук и ног лишится и окунётся с головой в собственную кровь, не получив ни грамма жалости. Вопить во всё горло у него станет и молить о пощаде, которую не получит. — Глупо было приходить сюда, — рычит Джек, тяжело дыша и не лишая внимания гостя. — Вломившись в мой дом вместе с Хосоком, вы не думали о том, насколько это глупо и как ужасны последствия. Чонгук не боится ничьих слов и угроз — привык. Слишком многое видел в жизни, чтобы в данный момент прибегать к чувству страха. — Я к этому не причастен, — бросает спустя время Тёрнер, сжав челюсти. — Мой брат не был причастен к нашей войне, Джек, — бесцветно произносит Чонгук. — Я спокойно просил покинуть Африку, но вы этого не пожелали, и я не уйду отсюда с чистыми руками. После заявления Чонгука двое стоящих американцев опускают взор на деревянный стол, находящийся в центре, и смотрят на различные предметы и одинокий пистолет с ножом. Рено, нахмурившись, боковым зрением замечает шевеление и поворачивает к ним голову. Те собираются подбежать к столу, но африканцы, преданные Чонгуку, за пару секунд лишают их жизни, разнося по большому помещению звуки выпущенных пуль из русских автоматов. От неожиданности Тёрнер и рядом сидящие двое альф встают с дивана и расширяют веки, глядя, как товарищи окровавленными падают на пол, не попытав удачу. Иностранцев остаётся трое. Загнаны в ловушку. Против больше десяти ботсванцев, засевших в этом доме, они никчёмны. У них нет оружия и шанса выиграть этот бой. Глаза Джека от агрессии краснеют и слезятся, он глубоко и быстро дышит и сжимает кулаки до побеления костяшек пальцев. Сделает шаг — та же участь встретит его. Чонгук снизу вверх наблюдает за ним и избавляется от ухмылки, принимая серьёзное выражение лица и поджимая губы. Тёрнер, помрачнев, глядит на Чон-Рено и желает вцепиться в его шею с большой татуировкой, а тот продолжает испепелять и нагонять ужас дикой аурой. — Я не знаю, кто именно из вас вошёл в мой особняк и позволил себе поднять руку на моего брата, и не думаю, что узнаю об этом в ближайшее время, — мужчина поднимается и неторопливо приближается к нему. — А ждать у меня нет времени, — становится в шаге от него и вскидывает подбородок, ведя языком по нижней губе. — Понимаешь, что это значит, Джек? Младший ненавистно смотрит на него и нервно глотает слюну, выпрямляясь в спине. — Будешь каждого из нас перебивать. На такое он вполне способен. Средь бела дня согласен грешить и упиваться превратным, точно сладчайшим напитком. — Какой смышлёный, — вздёргивает Чонгук бровь. — За то, что угадал, дам тебе ещё две-три минуты жизни, — произносит буднично и сухо хмыкает. — Помучаешься дольше. — Щедро, — Тёрнер заметно напрягается, хоть и старается это скрыть. Рено оборачивается к своим людям и кивает в сторону стоящих мужчин. Четверо африканцев приближаются к двум американцам, и те быстро реагируют, пытаются защититься, но оказываются на коленях точно так же, как вчера ночью Сами. Они прижимают к ним дуло и скалятся, поглядывая на напуганные лица. Джек остаётся на ногах и глядит на друзей, не в силах им помочь. — Знаешь, — привлекает внимание Тёрнера, и оглядывает автомат в своих руках, — огнестрельное оружие не для меня, — кидает его на кресло. — Оно скучное и не показывает настоящего зрелища. Одна пуля и конец театра, — вновь сталкивается с потерянными стеклянными глазами и видит испуг в зрачках, вытаскивая из кобуры крупный нож. — А я люблю растягивать удовольствие. Ему нужно больше крови. — Наслышан и лично видел. Мужчины смотрят друг на друга в тишине. Кто-то страшится, а кто-то в победу верит. Чонгук отходит, переводит взгляд на стоящий рядом стол и берёт с него нож, подкидывая Тёрнеру, который ловит его. Младший, проанализировав врага и оружие, нападает первым и целится прямо в лицо Чон-Рено, уклонившегося и схватившегося за его запястье. Чонгук, стискивая зубы, с большой силы внедряет свой нож в локоть Джека и в следующую секунду пирует его скулежом, подогревая в себе азарт. Не став ждать, ботсванец выгибает чужую руку и заводит альфе её за спину, грубо вытаскивая толстое лезвие из мяса, истекающего жидкостью. Тёрнер от боли рычит и жмурит глаза, выгибается и разжимает ладонь, роняя острый предмет. Соперник ослабевает и уже на грани — этим пользуются. Чонгук бьёт по ногам, ставит мужчину на колени спиной к себе и вгоняет нож в правое плечо, схватившись другой рукой за волосы и запрокидывая ему голову. Кровь мгновенно расплескивается по одежде кричащего Джека и линиями скользит по белой коже. Рено и этого мало: крутит оружием, даёт испытывать зверские издевательства и резко вырывает свою личную вещь из ненавистного падальщика. Всё произошло слишком быстро. Чонгуку хватило пары недолгих секунд на сложные действия, вызвавшие слёзы. За ними обыкновенно наблюдают, и никто не смеет мешать Чон-Рено получать удовольствие от мести. Он отпускает альфу и становится напротив него, смотря в упор и присаживаясь на корточки. Тёрнер через раскрытый рот вбирает воздух и прижимает ладонь к локтю, медленно раскрывая веки и глядя в пол. — Можешь передохнуть, Джек. Я позволяю, — надменно хрипит Рено. — Но время терять не будем и позвоним твоему другу. Американец поднимает на него взгляд и презрительно кривит губы. — Да пошёл ты, — цедит он и плюёт мужчине в лицо. Чонгук прикрывает глаза и поворачивает голову вбок, запястьем стирая влажность со скулы. — У тебя был нож, но ты не справился и не смог нанести им даже один удар, — усмехается старший. — К счастью, плеваться умеешь. Иностранец не отвечает и глубоко дышит. Чон-Рено хлопает ладонями по бёдрам альфы и залезает в левый карман его брюк, вытаскивая телефон и поднимаясь на ноги. Он быстро находит в контактах номер Дуайта, набирает и ставит на громкую связь, кинув смартфон на деревянный стол и присев на диван. Упираясь локтями в колени, мужчина крутит в пальцах испачканный в крови нож и держит тяжелый взор на Тёрнере, слушая гудки, что вскоре обрываются и заменяются низким голосом: — Да, Джек? — а в ответ молчат. Чонгук и Тёрнер друг на друга пялятся. — Джек? — повторяется более взволнованно. — Он здесь, — сквозь боль негромко произносит. — Чон-Рено здесь. — В чём дело, Дуайт? Я заглянул в гости, а тебя дома не оказалось, — говорит Чонгук и вытирает оружие о диван. — Хотел поговорить и обсудить некоторые детали, но меня встретили только твои людишки и твоя верная правая ручонка, — оглядывает всех и снова останавливается на Джеке. — Тебе с ним очень повезло, — не лжёт, делится чистой правдой и наслаждается. — Редко можно встретить такого преданного друга. Слов от Болтона не дожидаются. Из трубки выходят учащённое дыхание и некие разговоры на фоне. Ему нечего сказать. Его поразили и напугали. Джек для него так же важен, как Хан с Намджуном для Рено. — Не приезжайте, — предупреждает Тёрнер с трудом, кряхтя и зажимая рану. — Пока вы будете ехать, он убьёт меня, — сглатывает. — Нет смысла появляться здесь, Дуайт. — Не волнуйся, Джек тебя не сдаст, — уверяет на полном серьёзе. — Вытерпит часовые пытки, но будет молчать. — Ты его тронул? — цедит вопрос Болтон, чуть ли не рыча в телефон. Озирая тело с бордовыми пятнами, Чонгук приходит в восхищение. То, что ему нужно, но не то, что лишило голода. Насытить хищника — сложная проблема. — Я только начал и позвонил тебе не для расспроса о твоём местонахождении, — прячет нож в кобуру и поднимается, посмотрев на своего человека, который подходит и протягивает предмет покрупнее и опаснее. — Я хочу, чтобы ты знал: все порезы на теле Джека и его каждая отрубленная плоть — твоя заслуга, — нет в речи ярких красок. Мужчина берёт в ладонь топор и сжимает деревянную ручку. — В этом виноват ты, и никто иной. Карай себя за мучения друга до конца своих дней, а их у тебя осталось очень, — делает короткую паузу, — очень мало, Дуайт, — взяв смартфон, Рено бросает последнее, перед тем, как оборвать звонок: — Как и у Хосока. И живое сердце врага, стоящего на коленях, уже не стучит и превращается в прах. Африканцы подходят сзади, хватают руки затихшего Джека и припечатывают их к поверхности стола. Кинув телефон на пол, Чонгук подхватывает подбородок Тёрнера лезвием топора и вперяет серые глаза в чужие. Младший не сопротивляется и терпит, дожидаясь скорой смерти. Чон-Рено режет ему кожу на линии челюсти и пускает брусничные капли, текущие по шее, прислушиваясь к шипению и растягивая жуткий оскал. Передохнул. Не смотря вниз и с рычанием замахиваясь, отрубает правую руку и довольствуется душераздирающим воплем. Ведёт двумя пальцами по деревянной поверхности, собирая алый сок бесов, и мажет по лицу рыдающего и пострадавшего. Отступая, внимание его вонзается уже в остальных двух шокированных американцев. Чонгук им то же самое уготовил. *** В государстве Южной Африки застывает всё, что цвело и сияло, и зло вспыхивает, как дрова в камине. Ужасает неизвестность. Она способна творить историю: не волшебную и не красивую. Уродство и извращенность её не достойны листов книг. Первый день, а боль в сердце уже гложет и рвёт в клочья. Тревога Тэхёна с глубокой ночи не покидает и не оставляет в одиночестве, как верный друг. А у парня мысли только об одном: «Зайдёт ли далеко любовь всей его жизни?» Много часов не видел Чон-Рено. Долго не убеждался в его уравновешенности в сложный для них всех день. От обиды и гнева натворит ужасающие вещи, а рядом не будет того, кто угомонить сумеет. Ким волнуется и думает только о нём, нервно грызя губы. Звонит каждый час и слышит гудки, не дожидаясь голоса, засевшего в голове. От представлений злости мужчины на весь мир горло сдавливают невидимые руки паники. Его остановить хочет, коснуться и обнять, пообещав о хорошем, что ждёт их в будущем. А Чонгук словно противится это слышать. Ушёл из больницы рано утром, не предупредив никого о своих планах, и своего львёнка оставил рядом с папой, не подарив поцелуй, необходимый им двоим. Тэхён о его уходе узнал через окно, увидев, как альфа садится за руль своего автомобиля. Ничего сделать не мог и вернулся обратно к Рено Нео, который больше всех нуждался в поддержке. Он находился рядом с ним и высказывал ласковые подбадривающие слова, надеясь успокоить и отстранить от него плохие мысли. Старший лишь пару раз улыбнулся омеге, но всё остальное время находился у палаты младшего сына и просил врачей пустить его к нему. Уже в девять часов утра приехал Хан по просьбе Чон-Рено и должен был отвезти омег в особняк. Нео отказался уезжать и ни в коем случае не сел в машину, отправляя Тэхёна и слабого после долгого сна и случившегося Чимина с Квоном. Ради Пака Ким согласился и уехал домой, где месяц в ожидании находился тигр. И встреча львёнка и Диего была незабываемой. Парень предполагал, что дикий зверь будет счастлив ему, но реальность оказалось намного теплее и безумнее. Диего, увидев мальчика, рычал и мгновенно налетел на него, повалил на пол и приступил облизывать, не отлипая от Кима в течение долгих сладких минут. Янтарный и оранжевый цвета окрашивают Ботсвану, устроив ей встречу с вечером. Комната погружена в лёгкий ветер, приходящий к жителям из открытых дверей во внутренний двор. Ладони скользят по полосатой шкуре энергичного животного, державшего во рту игрушечный мягкий банан. Тигр не отлипает от предмета и терзает его длинными острыми клыками, чувствуя поблизости с собой нежнейшего человека. Тэхён сидит на конце кровати и гладит Диего по туловищу, прикусывая губу и поднимая взгляд на выход. Поцеловав занятого игрушкой зверя в голову, парень поднимается и покидает их с Чонгуком спальню. Одетый в обычную домашнюю одежду он заглядывает в комнату для гостей и встречает там спящего Чимина. Его тревожить нельзя, и Ким бесшумно закрывает за собой дверь и направляется на кухню. Если не поест, то об этом узнает Рено, и тогда вновь ему придётся проходить через ругань с ним. Сейчас меньше всего хочется злить его. Проходя в помещение, омега движется к холодильнику и открывает его, доставая для себя салат. — Добрый вечер, Тэхён, — раздаётся за спиной стеснительный голос. Ким замирает и выпрямляется, поворачиваясь корпусом к стоящему с другой стороны столешницы темнокожему улыбающемуся мальчику. Тот теребит пальцы и огромными ясными чёрными глазами смотрит на омегу, излучая одну детскую невинность, которую старший так любит. Скучает по ребятам из своего поселения. — Ези, — радостно лепечет и широко растягивает губы, подходя к столешнице и укладывая на неё тарелку. — Здравствуй, солнце. — Мы… — чешет затылок подросток и медленно подходит. — Мы с родителями уезжаем домой, а я узнал, что вы с Чон-Рено уже вернулись, и пришёл поздороваться. На его слова негромко и мягко смеются, что смущает младшего ещё сильнее. Тэхён им наглядеться не может. Берёт прозрачный стакан и заполняет его фруктовым соком, ставя напротив парнишки и кивая. Ким чувствует себя полноценным вторым хозяином в этом особняке и способен распоряжаться любой вещью здесь. — Ты всё ещё им помогаешь? — Редко, — расстроенно произносит, взяв напиток в руки и сделав небольшой глоток. — Очень редко. Они больше не пускают меня сюда. Не зная точную причину, омега пытается догадаться, почему Ези запрещают появляться на этой стороне. Тут собрано всё самое ужасное и опасное. Пока идёт война на почве бизнеса между Рено и неким американцем, Тэхён сам боится выбираться наружу без Чонгука или Квон Хана. — И ты должен слушаться, — спокойно говорит Ким, чтобы ему правда поверили и выполнили сказанное. — Оставайся лучше в нашем поселении и не иди так далеко. Белло заметно дуется и пьёт сок. — А когда вернёшься ты? — интересуется он, вскидывая брови. Ответ на этот вопрос Ким абсолютно не знает. Всё вверх дном перевернулось с долгой кровавой ночи. За короткий срок произошли две кошмарные вещи, и парень боится открывать рот и говорить с Рено на эту тему. Представляет его резкую реакцию и стремление защитить омегу, держа у себя под боком. Мужчина сейчас очень агрессивен и мечется, как проголодавшийся лев. К нему лишний раз опасно приближаться. Произошла серьёзная ссора, после которой они ещё не поговорили и не помирились. Страх по сию секунду в сердце скрывается и, когда Ким увидел Сами при смерти, он увеличился в несколько раз. К тому же, Ким, привыкший к этой территории, пока не может покинуть её. Она ему стала родной из-за всего пережитого здесь. В поселение ему нужно только к брату, дабы позже обязательно вернуться в свой очаг к Чонгуку и Диего. Скоро Тэхён официально станет частью семьи Рено. Самое трудное — это сообщить неожиданную новость брату. — Когда появится удобное время, я обязательно появлюсь там, — улыбчиво говорит Ким и через небольшую паузу задаёт уже свой вопрос, сглатывая: — Ты видишь Джухёка? — Почти нет, — вздыхает Белло и ставит стакан на мраморную поверхность. — Он всегда занят. Парень обходит столешницу, подходит к молодому альфе и поджимает губы, беря худенькие ручки в свои ладони и присаживаясь на корточки. — Ты можешь как-нибудь зайти к нам и сказать моему брату, что я в полном порядке и ему не нужно беспокоиться обо мне? — опуская уголки бровей, искренне просит Тэхён и ощущает лёгкую пульсирующую боль в области груди. — Пожалуйста, Ези… — шёпотом, словно хочет достучаться до самого сердца. — Конечно, я обязательно всё передам, — кивает несколько раз Белло, всматриваясь в медовые стеклянные глаза. — Ему не нравится то, что ты живёшь с Чон-Рено?.. — Всё наше поселение нехорошего мнения об этом человеке. Одобрение от Хёка не скоро можно встретить, — тепло объясняет и улыбается, коснувшись длинными пальцами чужой щеки. — Они его просто боятся, как и вся Ботсвана, — с грустью бубнит Ези и прикусывает нижнюю губу. — Но сэр не ужасный человек. Он всегда ко мне хорошо относился… — Мало, кто станет верить в его добрую сторону. Рено самостоятельно построил себе такую репутацию. Взгляд народа на него уже никакой новостью не поменять. Страшен он в глазах людей и любим в тэхёновых. Снаружи доносится чей-то голос, звавший Ези, и альфа тут же оглядывается. Он, одаривая Тэхёна улыбкой, выбегает с кухни к своим родителям. В одиночестве Киму не приходится быть длительное время. Он этого и не хотел — тишина угнетает. Поднявшись на ноги, видит тень в проходе и внимательно всматривается, надеясь на приход Чонгука. Взгляд смягчается, замечая бессильного и заплаканного старшего Рено, нуждающегося во сне. Цепи все внутренности сдавливают от разбитого вида. На темнокожем омеге лица нет. Он погас из-за двадцатиоднолетнего парня, чей мелодичный голос долгие часы ждёт услышать. Еле стоит на ногах и стирает маленькие хрустальные капли с щёк, умудряясь слегка приподнять уголки тёмных больших губ, когда встречается взглядом с застывшим Тэхёном. Близко не знакомы, а Ким уже засел в сердце папы Чонгука и Сами. Мужчине приятно видеть его дома у своего сына. — Наверное… — тихо начинает Нео и огорчённо хмыкает, — нужно отдохнуть. Он медленно проходит дальше, к ангельскому парню, что по-прежнему стесняется его и ярко алеет. — Хорошо, что вы приехали, — ласково улыбается младший и сцепляет пальцы вместе, теребя их и хлопая невинно веками. — Отдых правда очень важен, особенно сейчас. Мужчина подходит к нему и касается его щеки, поглаживая и анализируя личико несколько секунд. — Ты спал, малыш? — тон дарит тепло, расплывшееся по телу парня. — Спал, и вам нужно… Тэхён во сне находился длительное время с Диего. Обнимал его, закинув ногу на большое туловище. Только с ним мог отдохнуть, отвлечься и не думать о проблемах. — Не хочу надолго оставлять его в больнице одного, — устало произносит и присаживается за столешницу. — Мне нужно быть рядом, когда он очнётся, — отворачивает голову, потупив взгляд и закусив губу. — И мой мальчик обязательно очнётся. Раскроет глаза и раскрасит Ботсвану своим громким смехом. Из-за потери большого количества крови альфу до сих пор держат в реанимации. Врачи не спешили прогнозировать состояние Сами, говоря о терпении и моральной силе близким, не позволяли входить и исчезали без следа, не обнадёживая тех, кто тонет в волнении. Из всех присутствующих злился один Чон-Рено, взглядом изрезав из-за нервов тела людей в белых халатах. Он молчал, ждал часами и не скрывал раздражение. Только Тэхён знал это состояние и не впервые видел его. Ким наблюдал за ним со стороны и настораживался, понимая, что спокойствие с большой скоростью уходит прочь, планируя замениться волной дикой агрессии. Мужчина копил её внутри себя, чтобы в итоге уничтожить всё, к чему притронется. Поднял больницу на уши и в тайне от родных предупредил нещадным тоном персонал: «Умрёт Рено — все понесут ответственность». И пропал осуществлять ужас на африканских землях. — Сами у вас крепкий и сильный, — подбадривает львёнок и становится рядом, словив потерянный, но всё ещё добрый взор. — Оба ваших сына такие. Нео улыбается ему, беря правую руку Кима в свои горячие ладони. — Чонгук не приезжал? Тревога за старшего Рено их двоих не покидает. — Нет, — шёпотом отвечает, пряча глаза и мотая головой. — По крайней мере я его не застал. Я ужасно волнуюсь за него, но он даже трубку не берёт… Сколько ни звонит, голос услышать не получается. — Разозлят его — всему государству приходится прятаться. — Он сделает что-то плохое, — задумчиво лепечет Тэ. — А иначе может? Чонгук неисправим, малыш, — с нежностью его называет и хмыкает. — Добр, заботлив и нежен, но жестокости в нём столько же, сколько в кровожадном хищнике. Папа альфы не отрицает реальность и не критикует природу сына, приняв его таким, каким является. Они с Тэхёном похожи. — И даже это меня не отталкивает от него… — очень тихо произносит Ким. Рено ничего не говорит, догадываясь о сильных серьёзных чувствах в детском сердце. Без лишних слов гладит по руке и смотрит в кристально чистые глаза, случайно коснувшись холодного металла на безымянном пальце парня и немного приподняв брови. Его заинтересованный взгляд моментально опускается на кольцо из белого золота и становится ярче лучей солнца. Дар речи теряет и анализирует неожиданное. У младшего дыхание сбивается и веки расширяются, от волнения не шевелится и не раскрывает рта, следя за нечитаемой реакцией. Не таким образом и не в настолько сложную пору Ким хотел сообщать о неизбежном и приятном. Вдвоём счастливы, а будут ли другие?.. Пролетают ещё секунды, и страх львёнка сильнее пытает. Позже, наконец-то, образуется зрительный контакт между мужчиной и парнем. Молчание Кима только подтверждает возникшие в мыслях старшего догадки. — Тэхён… — Нео поднимается с места. — Надеюсь, вы не против… — вжимает голову в плечи, гулко сглатывая. Не став терпеть, Рено заключает Кима в крепкие объятия, прикрывая веки и вздыхая. Тэ медленно расслабляется и заводит руки на спину омеги, слабо сжимая и улыбаясь. — Против вас — ни за что, — шепчет Нео, не отпуская его. И одно хорошее событие умудрилось возникнуть в сегодняшнем дне. *** Руки испачканы в крови, как и вечернее африканское небо, кричащее о всех бедах людей. Под ним смело ходит Бог и наказания раскидывает приезжим с других земель. Одновременно животные и человеческие войны идут, у первых в Саванне, у вторых — на территориях заклятых врагов. Последние лучи окрашивают путь к добыче. Аид не любит спешить: долгими минутами в высокой желтоватой траве прячется и выжидает, зорким взглядом полосатого более слабого зверя прожигая и рыча. Первый воспитанный Чонгуком лев под его наблюдением вырывается из временного логова и несётся к нужному объекту на большой скорости. Несмотря на десять прожитых лет, энергичен, быстр и ловок, как многие молодые львы в степи. Он продолжает оправдывать свой статус вожака прайда. Разгоняя лишних особей, острые клыки всаживаются в мясо обреченной на погибель зебры. Не жалеет, валит на красную землю и накидывается сверху, а беременная Персефона со стороны глядит и лежит под деревом с маленькими игривыми львятами и остальными самками большого семейства. Молодые львы во главе с белым и одним из самых агрессивных хищников — Бореем — прекращают стоять на месте и бегут к Аиду, помогают справиться с добычей и находят ещё одну. Скучал. До безумия скучал. Солнце тонет на дне горизонта, а ярко-серые глаза внедрены в происходящее в Саванне. Рено с гордостью смотрит на командную работу своих животных. Увидев крохотного пятнистого детёныша, кто был прозван Амуром, он задумывается об идее забрать его в особняк, что расположен в паре десятков метров. Другой львёнок был бы рад видеть его, но нечто тормозит и не позволяет сделать первые шаги. День заканчивается, а Рено не разговаривал с Тэхёном. Голова кругом идёт, нервы шалят и ломка происходит из-за отсутствия рядом с собой призрака, рожденного на цветочных полях. Без него безумие на коротком поводке Чон-Рено держит. Был в доме Дуайта Болтона: никого в живых не оставил и разлил кровь на дорогих полах. Был в ядовитой долине: верных смотрителей сильнее завербовал и сообщил о своих намерениях. Прибывает к собственному очагу и отдыхать после резни не решается. Впереди чёрного хаммера едут пять машин с чистокровными африканцами, давно преклонившими колено и находящимися в рядах надзирателей со вздёрнутым подбородком. Готовые к любому бою, рискуя жизнью и упиваясь чужими страданиями. Они безумны и жестоки, любят издеваться и с садистским желанием заглядывать в глаза пойманных жертв. Такие люди нужны Чонгуку. Он на небольшой скорости движется позади них, сдерживая руль в одной руке и другую высовывая в открытое окно, через которое следит за прайдом. Львы сегодня поблизости с особняком Чон-Рено, словно сутками искали своего пропавшего на месяц хозяина. Сидящий на пассажирском сиденье Хан заполняет магазин пистолета и засовывает его обратно, щелкает оружием и убирает в кобуру, переводя взор на профиль друга, что за всю дорогу не выронил ни слова. Кровожадному зверю сказать нечего. Он на действиях показывает своё настроение. Автомобили останавливаются у высоких ворот, и африканцы постепенно вылезают наружу, раскрывая багажники, где уложены различного вида оружия. Вскоре Чонгук паркуется на своём месте, и первым выходит Квон, одаривший Рено встревоженным взором. Альфа вытаскивает ключи и откидывается на спинку сиденья, поворачивая голову к особняку, откуда выходит свет. Во всем дворе зажжены фонари и освещают большую территорию. Рено знает, что здесь папа и Тэхён, но сердце на части распадается, поскольку младшего брата на этих границах нет. Скрывается боль за маской страшного человека. Выходя из хаммера, Чонгук лицом поворачивается к Саванне и засовывает руки в карманы чёрных карго-брюк, делая несколько вальяжных шагов и глядя на свой прайд. С глаз не убежит, когда по нему так скучали… Борей, оторвавшись от зебры, отступает и движется к пыльной дороге, окрашенной закатом. В первые секунды не находит диким взглядом Рено, но не сдаётся и сталкивается с ним глазами, по местности раздав могущественное рычание. Отныне не ждёт и бежит на предельной скорости к растянувшему улыбку мужчине, вокруг которого люди настораживаются и отшагивают к воротам. А Чонгук стоит уверенно, смотрит на своего мальчика и ждёт долгожданной встречи. Белый лев бросается на него, чуть не сбивая на землю, и вжимается, закидывая крупные лапы на широкие плечи и облизывая челюсть и шею. Чон-Рено ладонями водит по молодой гриве и хлопает по брюху, обнимая и усмехаясь. Тот отлипает, наворачивает круги вокруг ног, рычит и кусается, долго не успокаиваясь. Долгое расставание даёт о себе знать. И суровый хищник нуждался во внимании и ласке. Только от Чонгука это получает и сейчас не собирается от него отдаляться, игнорируя ужин в степи. — Я вернулся, мальчик, — несильно сжав в пальцах белоснежную мягкую гриву льва, хрипит Чон-Рено и смотрит в насыщенные голубые глаза. — Вернулся к вам ко всем. Вдыхает этот аромат — аромат свободы и дикого мира, которого не хватало. — Сэр, — зовут его за спиной. Люди, видевшие способности Борея, боятся, однако хорошо скрывают страх, опуская автоматы. Чонгук гладит зверя по шкуре и позже выпрямляется в спине. Голубоглазый не отходит, не возвращается в Саванну и ходит из стороны в сторону от радости, поворачивая голову к ботсванцам, что делает и Рено. — Шестеро снаружи и шестеро внутри, — провозглашает решение Чонгук двенадцати мужчинам в камуфляжной одежде и неторопливо движется вместе с Бореем к ним. — И тихий шум не должен оказаться без вашего внимания, — останавливается напротив и озирает каждого разрушительным тяжелым взглядом. — Чужаки убили прошлых охранников моего дома, ворвавшись внутрь, а я убью вас, если вы останетесь каким-то образом целы, и посторонний перейдёт границу, — слушающие его надзиратели не дергаются, не боятся и внимательно слушают, уверенно кивая. — Здесь мой тигр, мой родитель и мой омега, — цедит он, сжав зубы. — Защищайте их так же, как защищали бы своих родных. — Вам не за что переживать, — включает стальной тон один из альф. — И призрак мимо нас не пройдёт. Они выполнят сказанное — иного варианта не существует. Нет среди людей Рено больше крыс, жаждущих смерть. Двое, кому когда-то Чонгук доверял, не стали для них примером для подражания. — В ядовитую долину прибыли тридцать новых смотрителей, — говорит в стороне темнокожий мужчина, складывая руки на груди и облокачиваясь на крыло машины. Заинтересовавшись, Чонгук обращает на него внимание, вскидывает бровь и спрашивает: — Откуда? — Десять из Зимбабве и двадцать из Арабских Эмиратов, — отвечает он и дёргает уголок губ. — Они от вашего друга — Амина Аль Рашида. Чон-Рено незаметно усмехается себе под нос и качает головой, ведя языком по нижней губе. Дождался помощи от араба и искренне благодарен ему. — Вы их проверили? Уверен в Амине и в его подосланных людях, но в других — ни капли. — Да, они военные, — кивает африканец. — Осталось завербовать, — с прищуром говорит и усмехается, заставляя некоторых надзирателей поблизости негромко засмеяться. — Я нескольких отвезу в город, — серьёзно говорит Намджун, сидящий в своём заглушенном автомобиле с открытой дверцей и державший в пальцах сигарету. — Будем ночью по следам Болтона ходить и искать их логово, в котором они укрылись. Также заглянем на американские алмазные копи здесь. Чонгук не комментирует и лишь кивает Намджуну, на что тот хмыкает и затягивается, выпуская через рот дым. Борей, находящийся рядом, отвлекается от своего человека и смотрит в сторону высоких решётчатых ворот. Альфа вздёргивает бровь и следит за львиным взглядом, поворачивая голову. Среди мерцания плохого ангел не теряет свои добрые качества, из-за чего Рено влюбился в него кошмарно сильно. …сильнее, чем солнце в Африку. Лишенный должного внимания взгляд у него тот же гипнотизирующий и напитанный чувствами. Они друг у друга в вечной власти. Очаровывает обворожительным и невинным образом, заставляя игнорировать разговор мужчин вокруг и сосредоточиться на себе. Львёнок в белой футболке и шортах стоит у ступенек дома с закушенной губой и глядит на Чон-Рено, не переключаясь ни на кого другого. Ему интересен только он среди толпы альф из ядовитой долины. Видя этих людей, не боится, не убегает и не прячется. Повторяет любимую привычку: за конец своей верхней одежды цепляется и молча просится к нему. Секунды идут, а для них время застывает. Поругались и пережили тяжёлый случай, но отказываться от того, что построили общим трудом, не жаждут. Тэхён делает несколько маленьких пробных шагов, не сдерживаясь, и не замечает с большого расстояния раздражённости в свою сторону, после чего продолжает двигаться к воротам. Чонгук не выражает нежелание, засовывает руки в карманы и глядит на приближающего парня, жадно скользя густым взглядом по голым загорелым ногам и выделяя скулы. Хрупкий образ — сладкая пытка. — Я тебя наизусть выучил, — слышит рядом голос Хана, стоящего у своей машины. Рено трогает кончиком языка уголок губ и сухо хмыкает, не отвлекается от Тэхёна и внимательно смотрит ему в глаза, когда он приближается к железной двери, спокойно открывает её и выходит. Белый лев отходит от Чонгука и из любопытства неторопливо идёт к застывшему в страхе омеге, с которым уже успел познакомиться. Тэхён огромными глазами таращится на своего альфу, в надежде на его помощь, но старший не мчится к нему, не предчувствуя беды. Борей подходит к мальчику, анализирует его по новой и нюхает, шагая рядом и касаясь мягкой шкурой его медовой кожи. Тэхён затаивает дыхание и ловит на себе взоры любопытных смотрителей, не прекращающих разговаривать между собой и вскоре забывших о присутствии Кима. Мужчины понимают, что им не разрешается любоваться запретным плодом. Парень вновь смотрит на крупного хищника и тянет кончики пальцев к гриве, едва проходится по ней и быстро отстраняет руку, вспоминая о предупреждениях Рено об этом звере. — Ты этим гордишься? — спустя небольшую паузу, тихо хрипит вопрос Рено. — Нет, — отрезает Хан, отрывая взгляд от Кима и возвращая его на мужчину. — Но сейчас я один вижу твою напряженность даже после того, что ты сделал с американцами, — почти шёпотом произносит, дабы Тэ не слышал. Чонгук его слова тщательно обдумывает и тянет с ответом, наблюдая за своим омегой и львом. — Я не закончил начатое, Хан, — говорит Чон-Рено. — В этом и загвоздка. — Тебя беспокоит молчание Болтона, — спокойно поясняет младший, и Чонгук вонзает в него бесчувственный взгляд. Хана он уже ничем не напугает. — Не встретить от него ни угрозу, ни злость и ничего другого — странно. Учитывая то, что ты убил его друга. Напряжение кольцами сковывает тело старшего альфы. Он глядит и прожигает насквозь. — Тишина к добру никогда не приводит. К счастью, Рено находится у дома, внутри которого папа и тигр. Прайд за спиной, брат в больнице под присмотром врачей, а маленький львёнок перед ним. Хан, собирающий уже ответить, замолкает и хмурится, вместе с Рено поворачивая голову к дороге, окрашенной оранжево-красными красками солнца, что вскоре собирается уйти за горизонт. На ней что-то опасное и разжигающее злость. Даже разгневанные и обиженные гиены могут возомнить из себя королей Саванны. Вдали виднеются четыре чёрных джипа, на большой скорости направляющиеся в их сторону и образующие большое облако, потянув его за собой. Шум моторов постепенно доносится до них и вынуждает каждого сосредоточиться, прекращая с разговорами. Некоторые умудряются в ту же секунду взять оружие и приготовиться к неизвестному. Брови Чон-Рено хмурятся, и сухие губы сильно поджимаются. Он не торопится с выводами, но остаётся начеку, всматриваясь в машины и делая несколько шагов к Киму, пряча его за собой и медленно опуская ладонь на кобуру с пистолетом. Омега перестаёт любоваться рядом сидящим Бореем, замирает и поднимает взгляд на широкую спину Чонгука, позже оглядывая остальных людей из алмазной долины, поймавших тишину. Не улавливает смысл происходящего и сглатывает, испугавшись их напряжённости и внезапной молчаливости. Повторив за всеми, Ким смотрит на вечернюю дорогу и наблюдает вместе с остальными за посторонними машинами. Сцены тяжёлой ночи разжигаются пламенем в воспоминаниях и влекут за собой страх. Не хочет повтора… Сутки ещё не прошли, а бой возобновляется. — Это не наши, — зло рычит один из африканцев, удерживая автомат в ладонях и направляя прицел на дорогу. — Крысы выбрались из конуры, — добавляет второй. Достав магнум, Чонгук сталкивается глазами с Ханом, стиснувшим челюсти и взявшимся уже за своё оружие. Рено отшагивает и глядит на Тэхёна, который боится сделать лишнее движение и смотрит альфе в глаза. — Иди в дом, — мужчина обращается к Киму, строго оглянув лицо. — Чонгук… — очень тихо шепчет, желая коснуться. Он ничего не понимает. Ему страшно за Чон-Рено так же сильно, как это было вчера. Но больше нет сил ругаться с ним и принимать удары его жёсткой агрессии. — Не повторяй тех же ошибок и делай то, что я тебе говорю, — тон воссоздаёт иллюзию грозы. — В дом, — резко и грубо. — Немедленно. Страшен объект сильной любви. Страшны все и всё. Раздавшийся выстрел обязывает Рено поменять решение и прибегнуть к крайним мерам из-за возникшего шума: резко хватает парня за запястье и тянет за собой, быстро приближается к своему хаммеру и припечатывает Тэхёна спиной к дверце, прижавшись телом к нему и схватившись за его талию. Он пылает чистой злостью, но не отстраняется от омеги, который уже утыкается ему носом в грудь и обнимает за торс. Впереди начинается перестрелка, смешавшаяся с чужим дьявольским смехом. Точно битва психопатов — она и есть. Выдрессированные и обученные к ситуациям, где прибегают к издевательствам и варварству, блаженствуют, применяя всякого вида оружие. И этот ужас не для глаз львёнка. Африканцы рискуют собственной жизнью ради удовольствия и верности и напрямую встают лицом к противникам, переговариваются и советуются, усмехаясь. Они стреляют и тратят патроны, внедряя их в людей, прячущихся в салонах авто. Чонгук из-за крепчайшей хватки и тихого плача ничего не может сделать, плотнее прижимая драгоценность к себе и скрипя зубами от жажды помочь остальным и защитить всех своих. Дрожь Тэхёна угомонить прикосновениями не получается, она у него становится только сильнее и ощутимее. От кровожадности других слёзы по щекам пускает и вдавливает подушечки пальцев в спину альфы. Чонгук осторожно выглядывает и вкалывает разъярённый серебряный взгляд в остановившуюся машину, откуда двое белых стреляют. Вытягивая руку, он выпускает горячую пулю и попадает в голову сидящему на пассажирском сиденье, переключается уже на водителя, но не успевает нажать на курок, как тот немедленно давит на газ и гонит по дороге дальше. Чонгук, рыкнув и выругавшись, снова возвращается к Тэхёну и припадает губами к его виску, пытаясь хоть каким-либо способом успокоить быстро бьющееся сердце. Ненавидит мир. Ненавидит себя, потому что даёт Тэхёну переживать подобное. Он обязан был оградить и не подпускать к тому, к чему сам привык с годами. Молча просит тысячу прощений за картины, что долго не выплывут из сознания. Иностранцы внезапно отступают и кидают последние выстрелы то ли в небо, то ли непонятно куда, произнося различные громкие фразы. Пятеро людей Рено разбегаются к трём машинам и садятся в них, отъезжают от ворот и следуют за чужаками, не прощая за содеянное. Убирая пистолет, Чонгук немного отстраняется и берёт в ладони мокрое личико Тэхёна, заставляя поднять на себя огромные медовые зеницы, заполненные крупными слезами, паникой и растерянностью. В последнее время только за таким взглядом наблюдает, что вспарывает ему грудную клетку и добирается до сердца, на куски его разрезая. Тэхён тяжело дышит через рот и снизу вверх смотрит на Чонгука, неслышно плача и мягко взявшись за его предплечья трясущимися руками. Не знает, как начать говорить, и закусывает мокрую губу, издав тихий скулёж. Чон-Рено оглаживает большим пальцем гладкую влажную кожу и приближается ко лбу, утешает ломким поцелуем и прикрывает ненадолго веки, успокаиваясь цветочным ароматом. Он шумно выдыхает и перебирается на кончик чужого носа, целует и приближается к персиковым губам, незначительно к ним прикоснувшись и почувствовав мягкость. Соскучился по их сладкому вкусу. Омывает его волшебным теплом, пряча от теней земной жути. Два африканских вечера подряд терзают малыша. — Тише, — хрипит Чонгук и оставляет ещё один поцелуй уже на мокрой щеке. — Они уехали, львёнок, — убеждает и заглядывает в глаза. — Их здесь больше нет. Тэхён моргает и пускает слезу, всматриваясь в него и шмыгая носом. От басистого голоса и поцелуев немного расслабляется, хоть в стороне продолжаются грозные напряженные разговоры между людьми Рено. С ним получает раны. С ним залечивает их. — Почему они делают это?.. — проговаривает дрожащими губами Тэхён. — Где добродушие людей?.. — недоумевает и ломает брови. — Когда утеряли человечность?.. — в конце затихает. — Я не лучше их, — Чонгук ведёт костяшками пальцев по чужой скуле. Он делает вещи похуже, чем они. Тэхён в молчании рассматривает его и глотает ком, вбирая больше сил. — Ты опаснее… — шёпотом доносит до него. — А ты единственный, на кого никак не повлияла жестокость Африки и её жителей. Ни Чонгука, ни чья другая. Он всё тот же яркий мальчик с добрым сердцем и искренними поступками. Мужчина берёт омегу за руку и неторопливо ведёт за собой, вступая к воротам. Тэхён вжимается в него, не отлипает и глазами бегает по возмущённым смотрителям, глядевшим на Саванну с неизвестным прищуром. Этого омега не понимает и более детально анализирует их, наблюдая за тем, как они ослаблено опускают свои автоматы, словно их окунают в невероятно мощный шок. — Рено! — нервным криком зовут далеко за спиной. Чонгук тут же останавливается вместе с Тэхёном, но не оборачивается, прислушиваясь к бегу и другому непонятному шуму с переговорами. — Сэр! — не прекращают, вгоняя в ступор. Сэр, сэр, сэр… Чонгук, Чонгук, Чонгук… До него пытаются докричаться, но слышны не только голоса. Слышен сильный могущественный поблизости рёв, распугивающий птиц, на которых Чонгук смотрит, вскидывая голову и видя, как они улетают подальше от этого места, быстро двигая крыльями. Это стоящий в нескольких шагах Борей… Его нескончаемые громкие рычания этим вечером, прозвучавшие в мерцание длинных оранжевых линий на небе, совершенно иные: пропитанные скорбью и болью. Словно ранен и просит о помощи, а до своего человека никак вибрации не донесёт. Это он — второй удар за два дня. Тэхён, немного отстранившись, кидает короткий взор на альф и возвращается обратно на Чон-Рено, глядевшего вперёд, в одну точку, замечая, как быстро он начинает дышать. Слабеет. Медленно разжимая пальцы, он выпускает из своей ладони более маленькую, заставляя за себя понервничать. Тэхён рвано выдыхает через рот и становится напротив мужчины, взволнованно коснувшись его плеча и надеясь воссоздать зрительный контакт с ним. Старший в пространстве теряется, выхода найти не может и мечется, пугая львёнка. А Тэхён всё видит — видит картину за сильнейшим человеком Африки, у которого кусочек сердца вырывают. Серые глаза не носят злобы и вгоняются в Тэхёна, ищут в нём поддержку. Они кристальные, чистые и лишённые жизни. Рено поменялся за мгновение, без слов поняв истину. …неприятную и причиняющую боль. Он умирает изнутри, как родитель, потерявший своё дитя. — Чонгук! — это Хан. — Львы! Он и есть родитель, потерявший своё дитя. У Тэхёна вся кожа покрывается холодными неприятными мурашками, но не отрывается от Чонгука и аккуратно касается его руки, ожидая действий от него. Рено молчит и не шевелится, тем временем один африканец уже выполняет указания Квона и уезжает на первую сторону ядовитой долины за медикаментами опытного ветеринара. Борей нервно ходит, приближается к мужчине и рычит на него, касаясь носом бедра и привлекая к себе внимание. Не дожидаясь, белый хищник подрывается с места и бежит к Саванне, веря, что за ним последуют. Чон-Рено прикрывает веки и сжимает руки в кулаки, собираясь с мыслями и пытаясь восстановить сбитое от страха дыхание. У него плохо получается. У него ничего не получается. Разбивается, как тонкий хрусталь, и нехотя поворачивается корпусом к открывающемуся перед ним виду из самых страшных кошмаров: степь с взбешёнными львами и окружающими четверых неподвижно лежачих на земле членов своего прайда. Они попали в пятерых. И пятому, глядевшему на этот ужас, прямо в сердце. Тэхён хлопает глазами и внимательно наблюдает, как Чонгук делает первые шаги к случившемуся и направляется в Саванну, переборов себя. Ему невыносимо. Выглядит отрешенным и не готовым лицезреть отсутствие жизни в телах любимых. Он вступает на желтоватую траву и смотрит на спину Хана, сидящего на корточках перед молодой львицей, чьи веки распахнуты и взгляд направлен в сторону. Ей физически больно — даёт знать своему человеку отчаянными короткими рыками. Рено подходит к ним, опускается на колени перед хищницей и приближается к её морде, утешающе раскидывая поцелуи и водя ладонями по мягкой шерсти. Есть надежда её успокоить. А она в страхе вжимается в мужчину, которому доверяет, и лапами дотрагивается, пока Квон изучает её раненую ногу с пулей внутри. Немного отстранившись, альфа заглядывает ей в большие зеницы, награждающие его любовью и теплом, и продолжает гладить. — Я помогу ей, Чонгук, — спокойно говорит Хан, положив руку на плечо друга. — Она выживет. Рено не в состоянии ответить: коротко и незаметно кивает и разглядывает львицу, вынуждая её положить голову на землю. Его слушаются и шумно дышат, роняя тихие звуки. — Ранена только она, — продолжает Хан, смотря на профиль мужчины. — Остальные трое… — сглатывает и поджимает губы, отворачивая голову и разглядывая рану зверя. Чонгук прислушивается и стискивает зубы. — Мне жаль… — шепчет сквозь обиду и знает, что его боль несравнима с болью львиного Бога. — Искренне жаль, что не было шанса что-либо сделать. Понял с самого начала, когда часть души оставила его с диким воплем. В пустоту смотрит и пальцами водит по большой кошке. Не от лап хищников пострадала, не в драке за пищу, не в соревнованиях за территорию, а от рук тех, кого ради неё, её братьев и сестёр, убьют в ближайшем будущем. — Кто? — обессилено спрашивает Чонгук. Кто сегодня ушёл из прайда?.. — Осирис, — называет первого. — Нефтида, — его сестра. — И… — прерывается, поджав губы и закрыв веки. Рено из-за паузы поднимает на него глаза, глядит несколько секунд и переводит взор на лежащего в дали крупного зверя, от которого ни на шаг не отходит беременная Персефона. — Аид… — Чонгук самостоятельно проговаривает имя своего первого льва. Произнося вслух, отказывается верить. Где-то глубоко внутри все погибает, рвётся на части и истекает кровью. Воздух и небо давят на него, вжимая в землю. Он дышать прекращает. И существовать. Нестерпимо в груди крик таится. Его мальчик. Избитый судьбой поднимается и идёт на ватных ногах ко льву, возненавидев всё вокруг. Стоя, потерянно смотрит на него и распахивает губы, не замечает чужое дыхание и шевеление и падает на колени, пропуская в глаза красный оттенок, рассказывающий об агрессии и панической боли. Персефона ложится рядом с Чонгуком и негромко и мягко рычит, ища в нём объяснения. Мужчина сам теряется и ответа не знает, разглядывая Аида с закрытыми веками и без показателей жизни. Его обе ладони скользят по туловищу животного, касаются трёх ран от пуль в брюхе и оказываются у густой гривы, зарываясь пятерней в неё и в кулаках сжимая. Он с шепотом о просьбе в прощении опускается к первенцу и кладёт на него голову, обнимая так же сильно, как обнимал детёнышем десять лет назад. …когда дышал и старательно кусал маленькими клыками, вызывая смех и гордость у своего человека. Все посторонние остаются позади, и только Тэхён с подросшим за месяц Амуром в руках оказывается вблизи, садится с Чон-Рено и поддаётся вперёд, уткнувшись носом ему в плечо и пустив новую порцию слёз. Маленький львёнок после выстрелов напуган и прячет голову в изгибе шеи Тэхёна, который прижимает его сильнее к себе, пока его любовь задыхается от скорби. Чон-Рено слаб и разбит, но он восстанет, войдёт в свой дух и воздаст, а Тэхён не отвернётся, поддержкой его становясь. *** Не воин, не странник, не мятежник, а с собой в лабиринт забирают именно его, наблюдая с небес на дальнейшие действия. Ночные демоны насильно держат у себя и кривят чёрные сухие губы, оскал показывая. Сумрачные тени бродят из угла в угол, нарочно кружат голову и смеются над плачем и просьбами отпустить. Мальчишка судорожно дышит и слезливыми медовыми глазами во тьме выход увидеть не может. Окна забиты неровными кусками дерева. В них полно гвоздей, словно не с первой попытки жаждали лишить гостя шанса понять, где находится, куда утащили. Тэхён не понимает происходящего и рыдает, веря, что рано или поздно Чонгук его заберёт обратно, подальше отсюда и в тёплый дом. Он зовёт его долго, надрывно и криком на всё помещение. Нет его… Здесь никого нет. Парень выбирается из пугающей комнаты и попадает в не менее странный коридор, где глаза щурит от боли, полученной от искусственного света. Лоб, ладони, шея потеют. Все тело от страха потеет. Кажется, что только вынырнул из воды. Стоя на ватных ногах, Тэхён осматривается и слышит голоса. Дальше располагаются лестницы, ведущие на нижний этаж, и к ним омега медленно вступает. Смех снизу становится громче, разгоняя по коже Тэхёна табун ледяных мурашек. Спускается, а перед ним постепенно раскрывается вид на большое освещенное помещение, в котором находятся около десяти мужчин. Не африканцы и не азиаты. Каждый из них европейской внешности. Высокие и статные, держащие в ладонях стаканы с различным алкоголем. И тут вновь нет Рено. Ким боится, трясётся и больше слёз роняет, глотает слюну и шокировано вглядывается в них, привлекая к себе внимание всех и застывая на месте. Он ухватывается за перила и шумно вбирает воздух в лёгкие, чувствуя осуждающие взгляды. Среди всех людей узнаёт только одного человека — американский темноволосый мужчина с несильной ухмылкой на губах, неотрывно смотревший на него. От него Чонгук его прятал и страшился показывать. Враг любимого. Альфа не отводит от него глаз и подносит толстое стекло стакана ко рту, делая небольшой глоток бордового напитка. Его товарищи не шевелятся. Тэхён тоже. Он хмурит брови и не обрывает зрительный контакт с иностранцем, молча плача. — Чонгук… — шепчет себе под нос. — Где Чонгук?.. — вновь оборачивается, исследуя каждый угол. — Чонгук, — повышает немного тон и поднимается обратно по ступенькам, до сих пор чувствуя на себе интерес посторонних. — Джухёк, — ищет хотя бы брата, видя боковым зрением, как мужчины идут за ним. — Чонгук! — падает на колени, не в силах почему-то бежать и водит ногтями по деревянному полу, сквозь пелену слёз смотря куда-то вперёд. — Ты мне нужен, Чонгук! Нужен всегда, чтобы жить. Кричит долго, надрывая горло, и жмурится до бликов, не переставая произносить имя своего святилища. Оказавшись мгновенно в некой темноте, Ким помимо своего голоса слышит и мягкие рыки. Они близко, но он никак не может понять, откуда именно доносятся. Амур?.. Тэхён резко подскакивает, откидывает от себя белоснежное одеяло, пинается ногами и бьёт по ним кулаками, подбираясь к изголовью кровати. Распахнув длинные мокрые ресницы, скачет взглядом по привычной обстановке. Он в комнате. В их с Чонгуком комнате. Тут нет неизвестных мужчин и их пристальных взоров. В этих четырех углах отсутствует плохая аура. Она пропитана домашним уютом, чувствами, сильной любовью и сексом. От радости и понимания того, что это был обыкновенный кошмар, Ким начинает вслух плакать и прижимать колени к своей груди, положив на них голову. Его не обнимают крепкими руками, не согревают рельефным горячим телом и не утешают хриплым шепотом на ухо. Чон-Рено не было во сне, но его и здесь нет. Омега весь дрожит, сжимает в кулаках футболку, в которой спал и которая принадлежит его альфе, и тихо хнычет, мечтая забыть увиденное. Пытается прийти в себя, вздыхая аромат граната, исходящий от куска ткани, и старательно восстанавливает сбившееся дыхание. Рено всё ещё не вернулся домой. Потеряв трёх львов, он потерял и себя. Тэхён не спит, однако продолжает слышать короткие рыки, словно бредит. Успокаиваясь и хмурясь, Ким окончательно пробуждается и шмыгает носом, снова раскрывает веки и глядит на открытые двери, ведущие во внутренний двор, где у фонтана спокойно спит Диего. На улице темно. Посмотрев на часы, лежащие на тумбе, парень убеждается о скором наступлении раннего утра. Половина четвертого. Вновь до слуха доносится мягкое неопытное рычание — резко вспоминается, что вечером ушёл в особняк далеко не один. Переводя взгляд на подушку, он чувствует себя виновато и распахивает пухлые губы, сталкиваясь глазами с огромными и чёрными, как две маслины. Его малыш испугался и пытался дорычаться, когда Тэхён кричал в кошмаре, пытаясь найти Чонгука. Маленький львёнок помог ему выбраться из ужаса. Больше не медлит: искренне просит прощение, поднимает бодрого Амура, точно крохотное лёгкое облачко, и прижимает к груди, мягко обнимая и целуя в пушистую пятнистую голову. Омега аккуратно гладит по шёрстке и облокачивается на спинку кровати, вспоминая о случившемся в Саванне и прикусывая губу. Он этого детёныша любит всем сердцем и клянется защищать, укрывая от боли и врагов. Тэхён и Амур пробыли с Чонгуком в Саванне около двадцати минут, после чего Квон Хан насильно увёл омегу и всех остальных смотрителей, сообщая, что Рено стоит побыть одному с прайдом. Тэхён долго упрямился и не желал оставлять Рено в трудный момент, но в итоге сдался, видя истину. Чонгук и с ним, и с другими отказывался разговаривать и взглядом контактировать. Был слишком подавлен для общения с людьми, обращал внимание только на львов и не отходил от Аида. Омега нисколько не обижался, и лишь сердце болело, впервые видя мужчину в таком состоянии. Возвращался к Саванне Тэхён только в одиннадцать часов ночи, дабы убедиться, что всё в порядке, однако издалека увидел только прайд, среди которого больше не было Чонгука. Ушёл по следам виновников во мраке, что таит в себе столько же демонов, сколько и Рено. Не может находиться в спальне без него. Кошмарно тяжело и грустно. Ким долго не думает: вместе с Амуром встаёт и движется во внутренний двор. Диего раскрывает веки и хлопает длинными ресницами, смотря на них. Тэхён присаживается рядом с ним и заводит руку в гладкую шерсть, поглаживая и улыбаясь одним уголком губ, когда дикий зверь вяло облизывает ему колено, проявляя чистую любовь. Амур, обративший внимание на крупного хищника, прыгает на траву и крохотными шагами приближается к его морде. Их носы случайно касаются, из-за чего львёнок отскакивает и напугано таращится в мирные жёлтые глаза тигра. Он вновь медленно к нему возвращается и приступает обнюхивать, поднимает одну лапу и трогает ухо старшего, издавая мягкое рычание. С животными Тэхёну становится легче и спокойнее, но в мыслях по-прежнему пребывает один человек. Мятежный дух ботсванского кошмара в опасную пору не спокоен. — Где же ты?.. — в пустоту летит вопрос. …ищет свет правосудия. Создаётся громкий звук, вынуждающий дёрнуться на месте от неожиданности. Но эта неожиданность мгновенно испаряется, исчезает за горизонтом, и страх покоряет сердце. Хочет услышать правду, и одновременно боится её знать. Понимает — она страшнее его сегодняшнего кошмара. Этот образ страшнее всего на Земле. Дверь в комнате со всей мощи закрывается. Трещины вот-вот пойдут по стенам. Гроза вторгается внутрь и ломает всё подряд на маленькие частицы. Порыв несдержанности пропитывает собой воздух и добирается искрами до парня во внутреннем дворе. Тигр не подрывается с места и не бежит в крепкие объятия, ведь тепла сейчас не находит в своём человеке. Не видя никого вокруг, Рено срывается и ломает всё в своей же спальне. Не жалеет ценность и громит, нагоняя на Тэхёна ужас. Омега бесшумно роняет слёзы. Плачет, потому что больно его видеть таким же разбитым, как дорогой хрусталь, влетевший от ярости в дверь. Чонгук не утихает и спустя две минуты. Вскидывает голову и подносит к губам горлышко бутылки, выпивая крепкий любимый напиток — ром. Он не оглядывается и не старается искать членов семьи, словно забыл, что давно живёт не один. В полной темноте мужчина находится в своей среде и поднимает очередной предмет, запуская с утробным рычанием его в стену. Это состояние — пик паники. Но Тэхён не может убежать, укрыться за деревом и не попадаться на безумные серые глаза, пока не стихнет злость владельца ядовитой долины. Ни за что не будет думать о себе, когда Чонгуку так плохо. Под звук разбивающейся мебели Тэхён поднимается с травы и неторопливо идёт к раскрытым дверям в комнату, понимая, что и для него Чон-Рено опасен в гневе. Переступив через порог, омега шире раскрывает веки и глядит на широкую спину громко дышавшего человека. Убеждается в одной вещи — всё началось не с алкоголя и погрома. «Всё началось с резни», — кричат об этом следы на теле Чонгука. От него несёт кровью. Он сам весь в крови. Не в своей. На нём нет ни единой раны, потому что мужчина сам их наносил: в пытках и в воплях о помощи. Первый порез Рено получает из-за себя: подходит к стене и ломает об неё бутылку в своей ладони, сжав в кулаке крупный острый осколок. Он уверенно отшагивает в центр помещения, будто бы трезв, медленно поворачивает голову на затаившего дыхание Тэхёна и внедряет в него зеницы с ураганом и буйством внутри, заставляя нервно глотнуть слюну. Пьян, если даже держится крепко. Корпусом развернувшись к нему, альфа взгляд не старается менять. Его мысли заняты другим. Он здесь, перед Тэхёном, но одновременно очень далеко, где и точки света не видно. Тэхён с трудом отрывается от плотоядных затуманенных глаз, скользит по подбородку, шее, рукам и везде замечает алые линии и капли. На чёрной одежде крупные пятна, доказывающие возникшие теории. Застывает взором на правом кулаке, что крепко сжимает осколок, режущий кожу до обильной крови. Жидкость капает на пол, окрашивая собой его. Она не прекращает течь и быстро образует новые слёзы на горячих щеках пылающего беспокойством омеги. Тэхён медленно подходит к Рено, становится довольно близко и почти утыкается носом ему в подбородок, опускает руку на окровавленную и стремится разжать длинные пальцы, подняв взгляд обратно на смуглое лицо и обнаружив ненавистную надменность в сером цвете. Альфа смотрит на него сверху вниз из-под полузакрытых век и выделяет скулы, сильно поджав сухие бледные губы. На себя не похож: выдохшийся, пьяный и злой. Отказывается выпускать острый кусок, специально крепче стискивает его, игнорируя боль, и шумно дышит через нос, из-за чего широкая грудь часто и сильно поднимается и опускается. Рассвирепевший лев плохо скрывает желание вкогтиться в жертву напротив. — Отдай мне осколок, — собрав твердость и серьёзность воедино, негромко прерывает молчание Тэхён. К его словам не прислушиваются. Чонгук делает наоборот — пускает больше крови. Невменяем и омрачён собственными насильственными действиями. Вредит себе, чтобы не напасть на львёнка. И Тэхён не сдаётся: поднимается на носочки и трогает губами линию челюсти мужчины, роняет еле ощутимый поцелуй и проводит носом по горячей коже с бордовыми следами. Не противится и вдыхает нотки граната, путанные с кровью и алкоголем. — Прошу тебя… — шепчет Тэхён и кончиками пальцев слабо скользит по тыльной стороне его ладони, коснувшись тёплой влаги. Смотря друг другу в глаза, обыкновенно стоят вплотную и упиваются ароматами. Рено без жажды и спешки разжимает порезанные пальцы и скрипит зубами, а младший опускает взор на кусок стекла и аккуратно забирает, уходя в ванную и выкидывая осколок в мусорную корзину. Возвращаясь, Тэхён видит Чонгука на том же месте, потерянно глядевшего перед собой. Омега анализирует разгромленную комнату, берёт со своей тумбы стакан воды и торопливо находит маленькую аптечку в ящиках. Он обратно подходит к Чонгуку и тянет за собой к кровати, кивая, чтобы тот сел. В этот раз не встречает сопротивлений и мелко удивляется, когда по его просьбе присаживаются, но не смотрят в ответ. Тэхён располагается у ног, на полу, кладёт рядом с собой пластмассовую белую коробку и открывает её, разыскивая необходимые медицинские препараты и взволнованно проводя языком по губе. Не особо хорошо разбирается в подобных вещах, однако ради Чонгука постарается изо всех сил. Смочив некий кусок ткани и взяв чужую правую ладонь в свою, Тэхён приступает крайне осторожно стирать с кожи кровь и изредка наблюдает за Чон-Рено, который прикрывает веки, упирается локтями в свои колени и устало свешивает голову. Где именно был — ответа вряд ли дождётся. Лезвия на детском сердце полосы рисуют. От этой молчаливости медовые глаза снова мокнут, но Тэхён сдерживается и зажимает губу между зубами, продолжая начатое. Тэхён переходит к перекиси водорода и аккуратно промывает глубокие порезы, зная, что приносит неприятные ощущения. — Извини, если очень жжёт… — проговаривает омега, дуя на ладонь. — Но я должен правильно обработать порезы. Хоть чему-то научился у Джухёка, — закончив, он берёт йод и небольшим куском ваты протирает края нескольких ран. — Маленьким я был неугомонным и часто падал, а он залечил все мои царапины, — поднимает один уголок губ и мягко усмехается, кинув взгляд на Чонгука, внимательно смотревшего на него. Эмоции в стальных глазах смешались с более спокойными и мирными. К большому удивлению, ломкие и тёплые прикосновения уняли гнев и его верного фаната. Теперь Тэхёну впервые удаётся за целые сутки узнать истинное лицо, от которого страх улетучивается. Нет предчувствия, что мужчина на него сорвётся и попробует словами ударить. Молча сидит, глядит и устало моргает, давая парню залечивать последствия несдержанности. Усмирился лев. — Ты и сейчас такой, — тихим тоном заканчивает со своим долгим молчанием Чонгук. — Неугомонный и маленький. Не будет дня, когда поменяет своё мнение о нём. На протяжении вечности Тэхён будет для этого человека крохотным игривым львёнком. Он часть его души. Ким быстро хлопает всё ещё мокрыми ресницами и задумывается, прокручивая слова в голове и позже продолжая заниматься рукой альфы. Не обижается, но не особо одобряет сказанное, чуть нахмурив брови и выпучив сочные губы, которые соскучились по долгим поцелуям. — Неправда, — мямлит Тэхён и снова дует на рану. Альфа не проявляет признаки боли, словно не чувствует её. Изрезал до кривых глубоких следов себе ладонь и сейчас ни морщится, ни напрягается от действий Тэхёна, что так осторожно обращается с ним. — Мне лучше знать, — хрипит, не избавившись от пристального взора. Чонгук всматривается в омегу, точно только этим живёт: разглядывает и любуется своим. Тэхён, убрав вату в сторону, снова вскидывает подбородок и встречается глазами с Чон-Рено. Сердцебиение ускоряется слишком быстро. Робко молчит и не собирается больше спорить с ним, сглатывая. Он возвращает взгляд на правую руку и приступает её перебинтовывать несколькими слоями, пылая от направленного на себя внимания. Тишина посреди ночи в пользу им двоим. Когда полностью завершает процедуру, Тэхён откладывает оставшийся кусок бинта и берёт обеими ладонями порезанную и обработанную, прижимается губами к белой ткани и трепетно целует, вяло поглаживая предплечье утихомиренного альфы. Перебирается на запястье и роняет поцелуи, соглашаясь все порезы и синяки на теле Рено залечивать подобным способом. — Не делай так больше, — вымаливает Тэхён и кладёт его ладонь себе на щёку. — Не причиняй себе боль, — поднимает зоркие медовые зеницы. — Моё сердце не выдерживает при виде твоей крови. Чонгук бездействует полминуты и только после начинает шевелить пальцами, оглаживает скулу парня и ощущает сильное тепло, довольствуясь мягкостью, с которой на него смотрят. Он то перебирает пепельные пушистые пряди волос, спадающие на лицо, то водит подушечками по гладкой коже. — Прости, — впервые за всё время удаётся услышать это слово от Чон-Рено. — Прости меня, — хрипло шепчет, не отстраняя руку от лица несильно удивившегося Тэхёна. — За всё прости, — скользит указательным пальцем по горячей щеке и добавляет: — За каждую слезу, пророненную из-за меня. Тэхён вкушает неожиданное и пялится на него, ближе пододвигаясь и кладя ладони на колени мужчины. От ласки тает и покорным становится, улыбаясь одним уголком губ и с любовью рассматривая Чон-Рено, который переступил через себя и действительно сожалеет о причинённой недавно им боли. Много плакал, но больше счастья получил рядом с Чонгуком. А последний месяц, прожитый в Арабских Эмиратах, оказался сказкой из книжек. — Давно простил, — уверяет в элементарном. — Прощу тебе всё. У Чонгука сомнения не имеются. Его прежде никто настолько сильно и искренне не любил. И у него ведь тоже ни к кому не было таких безумных чувств… — Как ты можешь терпеть меня? — вмиг вылетает неприятный вопрос из уст Рено, а Тэхён сжимается. — Ещё и согласился выйти замуж за такое чудовище. Сумасшедший не Чонгук, а Тэхён, полюбивший его. Не удаётся понять, каким образом Ким продолжает быть с ним, жить под одной крышей и спать в общей постели. Его преданность ощутима — невероятно. — Слишком люблю, чтобы думать так же, — совсем тихо произносит омега, расстроившись из-за мнения альфы. — Никогда не посмею назвать тебя этим гадким словом. — Я убивал весь день и всю ночь, и этого мне жутко мало, — Чон-Рено подхватывает двумя пальцами подбородок парня и напрягает скулы. — Не остановлюсь и буду проливать чужую кровь, пока не иссякнут во мне силы, — томность и уверенность не исчезают. — Чудовищем и небеса меня назовут. Парень не удивлён слышать правду, но застывает и замолкает. Его взгляд бежит по широким плечам, обтянутым тканью футболки с каплями крови, и переходит к шее, где также замечает красные точки. Весь день и всю ночь… — Не ты это начал… Никаким образом не способен почувствовать омерзение по отношению к Чонгуку. Не получается. — Ты ничего не знаешь, — холодно, злясь на себя, бросает мужчина и несильно хмурит брови. — Так убеди меня в обратном, — возмущаясь, просит Тэхён и разглядывает старшего. — Скажи, что иностранцы вредят тебе таким ужасным способом только из мести. Рено не меняется в лице, но тщательно обдумывает сказанные его омегой слова и готовит правдивый ответ. — Я убил близкого друга своего врага сегодня днём, — одна хладнокровность. Нет во фразе сожаления. — Ужасно и беспощадно, — стискивает зубы и сквозь них проговаривает: — Вложил всю злость в свои действия. Повторил бы, будь у него возможность. Ужасное творил в чужом доме и вальяжно по нему расхаживал, словно в собственном. Оскал с губ и дикость в глазах не испарялись длительное время. — За что? — твёрдо задаёт вопрос Ким, выпрямляясь в спине. — За что ты это сделал, Чонгук? Взгляд Рено вновь мрачен, ведь Тэхён попросту оказался правым. — Они коснулись моего младшего брата. — Я молчу и игнорирую чужую кровь на твоей коже, потому что… — делает паузу и сглатывает, — эти люди, вероятно, другого не заслуживали, — тихо и с сожалением признаётся Тэхён. — Они отобрали у тебя членов семьи, — в голосе дрожит сожаление, и взор вонзается прямо в серые глаза. — Тех, кого ты растил с рождения, — он поднимает руку и едва касается груди альфы. — Эту ужасную резкую боль в твоём сердце чувствую и я, настолько она сильна. Извели, раскрошили и превратили в палача не только алмазного ада. Чонгук берёт в свою перебинтованную ладонь омежью, лежащую в области своего сердца, и подносит к губам, целуя пальцы и их костяшки и наслаждаясь моментом спокойствия с ним в трудную нескончаемую ночь. Аромат цветов окружает его и не разрешает чувствовать другой — пропитанный смертями многих. Душу ему одному раскрывает и не боится предательства с его стороны. Его буквально не будет никогда. Тэхён давит в себе слёзы и мягко улыбается, свободной рукой трогает скулу мужчины и скользит по ней, немного поднимаясь на коленях. Приблизившись к лицу, он коротко целует в уголок рта, судорожно выдыхает и наделяет очередным ласковым поцелуем. Отстраняется и трётся кончиком носа о его, садится обратно на пол и кладёт голову на крепкое бедро, обнимая за ногу. В серебристые волосы пятерней влезают и большим пальцем теребят мочку уха, отвечая нежностью на нежность. Лечат друг друга во мраке и в надежде на скорое счастье в их жизни. — За эту боль я пойду до конца, истребив каждого. — Не трогай невинных, — искренне желает Тэхён. — Лишь это я могу сказать сейчас, — грустно смотрит снизу вверх на Чон-Рено. — Или попросить… — шепчет. Из-за молчания Чонгука понимает, что, наверное, это невозможно. Глядит и взглядом говорит о суровой реальности. Парень прикрывает веки и закусывает нижнюю губу, сильно сжимая её. — Война без смертей невинных не обходится, львёнок, — без грубости доносит до него старший. — Мой брат и мои львы не были причастны ни к чему, но это никого не остановило, — обида глубоко засела в нём и не погибает. — Почему должно меня? — Ты — не эти люди, — роняет убеждённо Тэхён. Вслед он слышит сначала усмешку, вызвавшую у него вопрос, и дальше ответ: — Несколько часов назад ты сам сказал мне: я опаснее. …в несколько раз. Тэхён поднимается и не отвечает. Не хочет продолжать этот разговор, потому что боится того, к чему это может привести. Против жестоких откровений, и Чонгук вряд ли перечислит их. — Я приготовлю тебе ванну, — резко меняет тему и встаёт с места Тэхён. — Примешь её, и ляжем спать. Скоро начнёт светать, — оборачивается к выходу во двор и видит идущего сюда хищника. Вступая к дверям ванной комнаты, омега не сводит с Диего взгляд, который пялится на своего человека и не может поверить его присутствию в доме. Радость растёт, как и скорость бега. Мягкое рычание разносится по местности, пугая маленького Амура, спрятавшегося за деревом. У разбитого изнутри Чонгука не выходит быть с серьёзным выражением лица и красит губы улыбкой, наблюдая за большим полосатым мальчиком. Тигр врывается в спальню и прыжком кидается на сидящего альфу, рычит и облизывает ему всё лицо, повалив на кровать. Ему не возражают: крепко обнимают, гладят и хлопают по большому брюху. Он отбегает к подушкам и ходит из стороны в сторону, глядит на широко улыбающегося Чон-Рено и вновь быстро возвращается к нему, играя и кусая. Чонгук уже сам кидает зверя на матрас и ладонями водит по животу, пропускает сквозь пальцы пушистую шкуру и наглядеться красавцем не может. Скучал, как ненормальный, и по нему не меньше, раз Диего так игриво отзывается на его ласку и издаёт красивые звуки, звучащие музыкой. Тэхён в стороне ещё недолго с удовольствием наблюдает за ними и заходит в большое помещение, включая свет и двигаясь к белой крупной ванне, стоящей у мраморной стены. Включив тёплую воду и заткнув отверстие пробкой, он роется в высоких деревянных шкафах, вытаскивает мягкие полотенца и кладёт их рядом с ванной вместе с шампунем, гелем для душа и мочалкой. Вода быстро набирается, и спустя пять минут входит уже Чонгук, закрывает за собой дверь и идёт дальше, по пути избавляясь от берцев с носками. Тэхён, занявшийся небольшой уборкой на туалетном столике, отвлекается и переключается на Рено. Из-за глубоких порезов на правой руке альфы Тэхён приближается к нему, когда тот приступает раздеваться. Омега останавливает его, получив на себе обыкновенный взгляд, самостоятельно берётся за конец чёрной футболки и неторопливо снимает с тела, яркими глазами шастая по смуглой коже и выделяющимся мышцам пресса. Чонгук не смеет сопротивляться, смотрит на него из-под век и не комментирует желание Тэхёна ему помочь, хоть он не особо нуждается в этом. Даёт длинным худым пальцам перебраться на застёжку карго-брюк и потянуть змейку, вместе с нижним бельём стягивая ткани с бёдер. Тот немного стесняется, краснеет из-за обнажённого вида и прячет лицо, беря в руки его вещи и унося к стиральной машине. Чонгук больше не стоит на месте и залезает в ванну, удобно ложится и раскидывает по сторонам руки, сгибая одну ногу в колене и поворачивая голову к парню, что пытается чем-то себя занять. Изучает длинные загорелые ноги и вспоминает способность их гладкости кружить голову. Не хватает телесных прикосновений. Не хватает слишком многого. — Тэхён, — зовёт низким уставшим голосом, в миг сталкиваясь с вопросительным взором и напрягая скулы от невинного образа. — Подойди. Тэхён откладывает тряпку, которой вытирал столик, и слушается, хлопая ресницами и ожидая дальнейших слов, но ничего не встречает. Чонгук же сейчас не скрывает свой интерес к нему, вгоняя в более яркую краску, и с лица переходит на бёдра, прикрытые его широкой футболкой. — Помочь тебе? — вдруг спрашивает Тэхён, не оценивая возникшее молчание. Переживает за него и не собирается покидать комнату. Хочет быть рядом, как был рядом Чонгук с ним в трудный период. — Я не инвалид и способен двигаться, — возвращается к потерянным глазам Чон-Рено. — У тебя болит рука, — настаивает, не угомоняясь. Они слишком близки — будущие супруги. И Тэхён может себе это позволить. Омега берётся за белую мочалку и собирается уже присесть рядом со старшим, но Чонгук быстро хватает его за запястье и не позволяет шевелиться. — Для начала разденься, — стальной приказ вместе со стальным взглядом, которому возникать не разрешено. — Сними всю одежду с себя. Паники и страха нет. Лишь непонимание присутствует. — Зачем?.. Ответа нет. Никакого. Напряженная тишина напоминает: отказывать не стоит. Голыми друг друга видят каждый день, и стыдиться по идее не должен. Им упивались, упиваются и будут до конца жизни упиваться. Это тело только для одной пары глаз. Хочет отрицать своё смущение, но румянец некуда деть. Рено забирает у него мочалку, вскидывает подбородок и лицезрит любимое, ведя языком по контуру губ и расслабляясь в слегка горячей воде. От такого анализа не трудно сознание потерять. Тэхён от этого в одном в шаге, однако выполняет сказанное и цепляется за футболку, выпрямляет изысканную разрисованную шрамами спину и стягивает ткань с себя, отправляя на плитку. Показывается мягкий в линиях живот, что мужчина любит дразнить укусами и влажными полосами с одного следа до другого. Чонгук тянет правую, всю в бинте руку, и указательным пальцем поддевает резинку белых шелковистых трусиков, опускает её и вгоняет глаза в чужие — потерянные и блестящие. Тэхён избавляется от последней тряпки и шагает ближе, его ладонь подхватывают и приглашают занять большую ванну, что он и делает, усаживаясь между ног и лицом к альфе. В Абу-Даби они часто принимали душ вместе и несколько раз сопровождали его сексом. Но бывали случаи, когда альфа не нападал с желанием и обыкновенно мыл омегу: пенил серые волосы, тёр каждый сантиметр и с мычанием слушал лепет львёнка, который мирно стоял и улыбался во время своего монолога. — Теперь можешь взять это, — Чонгук отдаёт обратно мочалку тихому парню и откидывается назад, — и помочь мне, раз считаешь, что я не могу самостоятельно купаться. Тэхён уверенность где-то теряет и смотрит на широкую мокрую вздымающуюся грудь, облизываясь. Кидает недолгий взор на его пах и быстро возвращается обратно к лицу, быстро похлопав веками. — Я так не считаю. — Разве? — выгибает бровь. — Просто не хочу, чтобы ты напрягался, — задумывается, крутя в пальцах мочалку. Крупная левая ладонь мужчины ложится под водой на талию Тэхёна и сильнее прижимает, не встречая недовольство. Тот и сам подаётся и кладёт руки на торс альфы. — Этот процесс не напрягал бы меня, — оглаживает большим пальцем кожу, слабо стискивая. — Тогда почему не запретил? — спрашивает Тэхён. — Сам ведь потянул сесть с тобой. Чонгук опускает неясные глаза на выпученные губы и тянет с ответом, в итоге произнося: — Причина в другом. В чём-то более серьёзном. — Не в собственных силах, — близится к нему Тэхён и тяжело выдыхает. — В тебе, — шепчет в распахнутые губы, перед тем, как столкнуться с ними в долгожданном поцелуе. Ждали сладкого момента с нетерпением. Погрязли, упали в обиду и к началу нового дня, наконец-то, добились своего, ненадолго отрешаясь от внешнего мира. Им бы к Ла Алегрии сбежать, где ни одна душа не найдёт. Но пользуются любым моментом, мягко и медленно целуются и пробуют мимолётный дар за всё пережитое. Окончательно воссоединились и слились, как две реки в одну. Вялые и уставшие, а старший уж слишком: еле двигает языком и сминает губы, часто выдыхая и лениво водя рукой по пояснице Тэхёна. В нём очень мало духа и энергии. Больше двух суток не спал и пережил много плохого за эти часы. Нет напора с его стороны. Ким сразу замечает нездоровое поведение и отлипает, с сочувствием глядя на бледное лицо и на закрытые глаза и замечая сбитое дыхание. Слёзы наворачиваются. Чонгук кладёт ладонь на его затылок и насильно притягивает обратно, требуя новую порцию поцелуев и получая её. Ему он необходим. Тэхён его личное обезболивающее. Омега посасывает нижнюю губу, вызывает томное мычание и чувствует мурашки, расползающиеся по всему телу. С тихим стоном отстранившись, он перебирается на челюсть и раскладывает по ней свои следы, а Чон-Рено снова бросает руки на ванну и запрокидывает голову, несильно размыкая веки. — Всё-таки признал, — целует в щеку Тэхён и отодвигается, их взгляды привязывая. — Когда тебе плохо, тебе нужен я. Когда от горя рвётся вся жизнь, когда обиженно прячется душа, когда стремится мир в пепел превратить… Ему он нужен всегда. — Хоть раз я это отрицал? — рассеяно звучит вопрос из уст Чонгука. Силён до ужаса, но он всё тот же человек с чувствами, как и остальные. — Ты примкнул к насилию и алкоголю, а не ко мне, Чонгук, — ком в горле застревает, и тонкая пелена слёз застилает глаза. — Не вслух и не передо мной отрицал, но сделал это молча… О помощи кричало его сердце, а хозяин его чересчур горделив для таких поступков. Они для него низки. Рено в очередной раз молчит, будто не знает, что сказать, как оправдаться. Тэхён переводит взор на свою руку, капает на мочалку гель для душа и приступает мыть грудь мужчины. Слыша только дыхание и ничего больше, парень аккуратными движениями очищает кожу от кровавых капель и растирает пену по его плечам. — Я был голоден, — низко сопит Чон-Рено. Омега останавливается и возвращает на него внимание. — Был попутан бесами и мог жаждать лишь жестокой расправы, — в серых океанах разбитость и утомлённость. Гранатовые губы утеряли свой цвет. Теперь они бледны. — Добился своего, — сухо хмыкает и шумно сглатывает. — И, омыв руки кровью, я исключал шанс коснуться ими тебя сегодня и показываться в таком мерзком состоянии. Веки у Тэхёна широко раскрыты. Он эту открытость ценит, однако страшится чего-то до немоты, до дрожи в теле. — Я бы ни за что не отвернулся от тебя… И смерть не убьёт любовь. — Не это меня волновало, — тихо переубеждает старший, вызывая интерес. — Я был уверен, что в мыслях у тебя будет одно решение — смириться, — измученно закрывает глаза, словно засыпает или сознание теряет. — Опять, — цедит. — О другом бы ты не подумал. Они читают друг друга легко и без усилий. Родине и народу так не преданы, как преданы любви и доверию. — У нас счастливое будущее вместе — это мой стимул держаться до последнего, — шепчет и трогает ладонью щёку Чонгука, который совсем иссяк. Рено ярко не реагирует на ласку и слабеет на глазах. Это оправданно. Ким желает, как можно скорее закончить с принятием ванны и отправиться с Чонгуком в постель, чтобы тот мог выспаться и отдохнуть. — Если нет? — неожиданно доносится настоящая глупость. Услышанному Тэхён не верит и в страхе хмурит брови. — Что?.. — Вдруг нет никакого совместного будущего, — безжизненно взирает на львёнка, видя его недоумение и испуг. Из-за потребности в отдыхе не догадывается, о чём говорит. Его слова режут, жрут и сильно обжигают. — Чонгук… — не сдерживается и роняет одну слезу. Рено пальцем подхватывает влагу и растирает по щеке. — Не плачь, — запрещает строгим тоном и сдерживает подбородок омеги. — Не делай этого. Тэхён мотает головой и действительно слушается, в который раз подавив в себе желанный плач ради него, зная, что им он причинит боль. Сейчас думает только о Чонгуке и его состоянии. — Тогда не говори таких вещей. — Хочу, чтобы ты был готов ко всему, — объясняется мужчина. Это выводит Кима из себя: пылает и искрится злостью. Никак не жаждет принимать данный факт. Этого не будет. — Замолчи, — грубо произносит Тэхён и бьёт кулаком его в плечо. — Я стираю чужую кровь с твоего тела и не противлюсь, — опускает уголки бровей и дует губы, глядя в безмятежные глаза, но Чонгук стискивает зубы. — Больше никогда не смей мне это говорить, когда я уже окончательно потонул в своей любви к тебе, Рено, — чуть повысив тон, внедряет истину ему в голову и ударяет в торс. — У нас с тобой только один вариант. Не ломай представления своим взрослым суровым взглядом, — молит и очень хочет плакать. В голос, чтобы потом обняли. — Оно мне не нужно… — Успокойся, — твёрдо, не жалея. — Мне не нужно оно, — повторяет, как не в себя, и подаётся вперед. — Мне нужен только ты, — зарывается носом в изгиб шеи. — Ты один… Требует теплоту и телячьи нежности, и очередной отказ принимать вряд ли станет. Чонгук его и не предоставит. Не в этот раз. И никогда больше. Опускает левую руку на его спину, легко обнимает и притягивает к себе, повернув голову и прижавшись губами к виску. Его львёнок наполнен цветами. С ним душа свободу обретает. Закрыв веки с тяжелым выдохом, Чон-Рено лечит себя этим ароматом и ненасытно вбирает его. Хватка становится крепче, пальцы вжимаются в обожаемую мягкость тела, и крайне сухие губы распахиваются. Обессиленный поцелуй ложится на шелковистые вьющиеся волосы, и дыхание становится шумным. Тэхён вслед целует его в шею и садится на бёдра, отбрасывая мочалку и обнимая за плечи. Утихает, встречая потребность в себе. Сердце страх отгоняет и понимает, что от него никогда не откажутся. Им нельзя по отдельности быть. Обязаны одну жизнь вместе проживать. И в горе, и в радости. — Не имей привычку сразу паниковать и проливать слёзы без остановки, — снова учит Чон-Рено, хоть и понимает, что ничего не поменяется. — Я не умираю и никуда не денусь. Ким отстраняется, трогает его лицо и смотрит на губы, клюёт в них и зачем-то хнычет, заглянув в глаза. Нежность у него в венах течёт. — Обещай мне… — Львёнок, — вздыхает альфа. — Обещай, что всегда… — в губы шепчет. — Всегда, Чонгук, — уточняет, — будешь рядом. Страшно давать ложные обещания. Не знает, что будет завтра. Знает одно — дикое желание посвятить ему все оставшиеся годы. — Обещаю, — выговаривает слово, являющееся надеждой. — Как мне оставить тебя без себя? — хрипло задаёт риторический вопрос, водя пальцами по скуле парня. — Мой крохотный, маленький, беспомощный львёнок. Они целуются. Опять и недолго, только чтобы закрепить произнесённое львиным Богом. — Скажи, что любишь меня… — требует Тэхён последнее за сегодняшний день. Это важнее всего остального. Давно не слышал фразу, которую ждал долго и терпеливо. У него ломка: ужасная и приносящая муки. — У тебя возникли сомнения в моей любви к тебе? — Нет… — отрезает. — Хочу услышать это вновь. Чувства Чон-Рено реальнее элементарного. Реальнее почвы, солнечного света, воздуха, огня и воды. — Я люблю тебя, — так просто и без труда. — Сильнее чего? — снова поцелуй в уголок губ. — Сильнее, чем солнце любит Африку. …сильнее всего, что есть на свете. Помешаны. Одурманены. Одержимы. Прикосновения возобновляются. Им мало. Теряют счёт во времени. Поцелуй с использованием языка в этот раз дольше. Рено не скрывает слабость и соглашается отдать инициативу омеге. Тэхён сжимает между губами чужую и оттягивает, оставляет на ней капли слюны и припадает к шее, помечая её бледно-красными засосами и зарываясь в светлые отросшие волосы. Пальцы судорожно нащупывают выделяющиеся кубики, ногтями по ним проходятся и перебираются к груди, подушечками едва коснувшись сосков. Парень заставляет себя отстраниться, взять мочалку и вернуться к купанию. Чонгук с закрытыми глазами лежит и дышит через рот, периодически облизывая губы, что и после поцелуев не приобретают привычный цвет. Страшит, будоражит кровь и заставляет волноваться. Не только морально. Ему и физически плохо. Ничего не сказав, Тэхён тянет Чон-Рено на себя и удерживает за талию, оказывается за его спиной и начинает её мыть, часто целуя и гладя. Альфа вцепляется в обе стороны ванны и разрешает омеге закончить со всем, поскольку сам не имеет на это мощи. Вскоре Ким возвращается обратно на своё место, капает шампунь на русые волосы и пенит их, наслаждаясь процессом. Массажирует ему голову и раскидывает поцелуи по подбородку, перебирается на челюсть и игриво кусает, вызывая усмешку, сорвавшуюся изо рта Чонгука. Слабая улыбка создаёт яркое пламя в груди и согревает. Ещё десять минут уделяет Рено, и только потом купается сам у него на глазах, многократно не сдерживается и просит ласку для губ, мгновенно получая её и продолжая пенить себе то тело, то волосы. Альфа смотрит и не произносит ни единого слова, следя за каждым движением рук и мутным взором облизывая его до последнего. Они вылезают из ванны и хватаются за мягкие полотенца, впитывая в них всю влажность и вытираясь. Пока Тэхён сливает воду, Рено подходит к туалетному столику и упирается в него руками, убирает ткань в сторону и прикладывает ладонь ко лбу, сжав чёлку в кулаке и пошатнувшись. — Чонгук… — хмурится Тэхён и оказывается около него, пытаясь взглянуть на лицо и трогая плечо. — Тебе нехорошо?.. Мужчина, гулко сглатывая, мотает головой, отстраняется и идёт на выход, а младший сразу за ним, фиксируя полотенце на своих бёдрах и внимательно следя за вялыми шагами. Выходя в комнату, пара встречает лежащих на кровати Диего и Амура. Чон-Рено подходит к шкафу, открывает его и берёт чёрные боксеры, надевая их на себя. Не успев отойти, он на ровном месте обессилено и болезненно падает на колени и хватается за дверцу, не позволяя себе полностью оказаться на полу. Гордость не даёт пасть. Тэхён быстро реагирует и подбегает, до ужаса пугается и закидывает тяжелую руку себе на плечи, помогая встать. Чонгук придерживается за шкаф и омегу и горбится над ним, ломает брови и тяжело дышит, словно задыхается. Впервые теряет владение над собственным телом. Не может нормально держаться на ногах и качается, сквозь густой туман бегая глазами по разгромленной комнате. Тигр спрыгивает с постели, мгновенно приближается и взволнованно обнюхивает хозяина, издавая рычания и опуская маленькие уши. А человек ранен и упрямится это признавать, когда без опоры стоять не имеет возможности. Враги не нанесли порезов, царапин и ударов. Они избили его изнутри. Поиздевались, растерзали и изуродовали. Его мясо в клыках у гиен. — Я в порядке… — откровенно лжёт Чонгук, а у него стены плывут, как и спутанные мысли. Тэхён ничего не понимает, в ужасе разглядывает и обнимает мужчину, безысходно целуя в щёку и осторожно вместе с ним идя к кровати. — Не надо… — шмыгает носом и тихо плачет. — Мне ты не обязан врать, — Тэхён сажает альфу на конец кровати. Он имеет право видеть его таким. — Малыш… — закрывает веки. — Я должен вызвать врача, — и отходит к тумбе с телефоном. Рено внезапно цепляется за его ладонь и притягивает обратно к себе, заключив в нежные объятия. — Ты моё лекарство, — тихо роняет в грудь, ловит ртом воздух и мажет губами по медовой коже. — Мне тебя хватит… Тэхён становится между широко расставленными обнажёнными ногами и утыкается носом в макушку, положив ладонь на его затылок. — Пожалуйста, я вижу, как тебе плохо… Видит, как трещит по швам. — Я устал, — от боли в сердце. — Я не спал двое суток, — вздыхает Чонгук. — Мне необходим сон и ты, — водит пальцами по его талии и истощенно роняет руку, потеряв последние крупицы сил. — Я нуждаюсь только в этом, львёнок… — в конце звучит почти неслышно. Посторонних к себе не подпустит. Дикий зверь не раскроется перед ними и не покажется разбитым. Он дозволяет единственно своему мальчику созерцать убитую сторону. Его не ослушиваются: стирают влажность с щёк и находятся рядом со смыслом жизни в качестве его моральной и физической поддержки. Чон-Рено ложится животом на матрас, и даже в этом не обходится без Тэхёна. На его смуглое тело натягивают тонкое одеяло, пряча от влетающего лёгкого ветра и первых тусклых лучей восходящего солнца. Ким снимает с себя полотенце и голым забирается на свою левую половину кровати, садится на простыни и озирает уснувшего мужчину, гладя его по мокрым волосам и не имея ни капли желания спать. Пододвигается ближе и опускается, кладёт голову на горячую спину, перед этим поцеловав её, и держит плачущие глаза на выходе во внутренний двор, укрываясь белоснежной тканью и сворачиваясь маленьким комком. Диего с Амуром его не оставляют одного, подбираются близко и греют любовью, как и окунающегося в крепкий сон Чонгука. Утро подступает. И о дне львёнок уже мечтает, чтобы голос святилища обрадовал фразой: «Уже лучше». Лучше будет, а следы останутся с ним на всю жизнь, ведь бои в Африке жестоки и боль в шрамы превращают. В этот раз где-то в Саванне, в спокойной Саванне лев уснул, и чей-то громкий надорванный крик не гаснет и извещает, что и следующий раз существует.