diamond hell

Одну неделю выживал. Одну неделю живёт. Трепетный огонь в груди окружают любовью, чтобы не погас. От этих чувств загорается всё вокруг: солнце, луна, звёзды и свечи. Среди земной нетронутой красоты человек забыл вкус слёз. Бился до последнего, чтобы достигнуть желаемого результата. Вместе с возлюбленным пришёл к финишу, к Руб-эль-Хали. И затерялись в нём… Две недели назад Чон-Рено Тэхён начал ухаживать за своим супругом очень усердно и продемонстрировал свою новую сторону, выработанную за несколько часов после страшного вечера в абудабийском отеле. Он стал внимательным и строгим. Часто рычал на Чонгука и многое ему запрещал, на что тот лишь показывал настоящее львиное рычание маленькому львёнку, но не смел его ослушиваться. Из номера выходил, чтобы поехать в больницу, провести обследование и убедиться, что нет внутренних повреждений. А в отеле имел право только лежать и ходить в туалет, в душ и на балкон. Еда на завтрак, обед и ужин у него была расписана. Тэхён получил от врача много поручений и список лекарств, а через час уже отправился с Квон Ханом в аптеку и в продуктовый магазин. Вернулся в номер он с пакетами, квадратно улыбался и рассказывал Чонгуку, что он ему купил, торопливо снимая с себя кеды. Такое поведение вызывало мягкий смешок. Чон-Рено с удовольствием выслушивал лепет Тэхёна, принимал таблетки и пил гранатовый сок, который, по громким словам омеги, должен был вернуть ему силы. Рено не сопротивлялся и восстанавливался. Сшитая рана в животе медленно, но успешно заживает. С течением времени она уже прекратила предоставлять сильную боль, благодаря мазям, что постоянно наносил и наносит Тэхён, и поцелуям, что срывались и срываются с мягких персиковых губ. Сутки летели, и Чонгук уже мог ходить и не хмуриться от острых ощущений. Он чувствовал себя лучше и неоднократно шептал мужу слова благодарности, расцеловывая ему всё лицо и вслушиваясь в сладкое хихиканье. Выздоравливали вместе, и только теперь свободно задышали… В качестве награды они отправились в пустыню, где находятся уже седьмой и последний день. Целую неделю провели с бедуинами среди бесконечных песков и не спеша изучали красоты, наслаждаясь каждой минутой. Забирались на различные размерами барханы, катались на верблюдах, сблизились с племенем, по утрам выпивали натуральный кофе, а вечером встречали дивный закат и слушали звуки традиционных арабских инструментов перед костром. В большом шатре супругов очень тихо, мирно и уютно. В этот ранний час все три лампы не горят: их заменили едва пролезающие сквозь плотные ткани лучи солнца. Везде разбросаны ковры, а на них множество мягких цветных подушек и Тэхён, затерявшийся среди них и спящий под одеялом. Громкие разговоры бедуинов и шаги, и звуки верблюдов насильно вытягивают омегу из сна и возвращают в не менее приятную реальность. Легко пробуждается и хмурится, сонно мычит и по привычке лезет ладонью на соседнее место, пытаясь нащупать крепкое тело своего мужчины. Рядом с ним никого нет. Сторона Чонгука пустует. Чон-Рено, как в Африке, так и Арабских Эмиратах всегда просыпается первым. Постоянно нуждающийся в утренней ласке Тэхён недовольно вздыхает и принимает сидячее положение, кулаками протирая закрытые веки и чмокая опухшими губами. Пепельные пряди торчат во все стороны, и мятая футболка спадает с одного плеча. Раскрывая глаза, омега просто сидит и смотрит перед собой, вяло моргая и пытаясь полностью пробудиться. Позже он быстро умывается, экономя воду, приступает переодеваться в белые брюки, того же цвета рубашку с длинными рукавами и надевает ботинки. Закончив, Тэхён направляется на выход, раскрывает ткани шатра и тут же жмурится от яркого света. Снаружи его встречает жаркая погода и пустыня, будто бы не имеющая границ. Вокруг одни песчаные холмы, шум и арабские беседы. Мимо парня проходят бедуины в синей длинной одежде и в головных уборах и приветствуют его, ведя за собой верблюдов. Тэхён мягко им улыбается и на их же языке отвечает, отходит от шатра и взглядом разыскивает своего мужа, потратив на это всего пару минут. За неделю Чонгук пропитался пустынной атмосферой, без труда влился в местный народ, что полностью отличается от городского. Чон-Рено сидит с пятью бедуинами на коврах под навесом, сделанным из палок и плотной грубой ткани. Одет в бежевую рубашку, брюки и ботинки, а на голове у него чёрная арафатка, спадающая ему на широкие плечи. Чонгук опирается ладонями назад и с серьёзным выражением лица на арабском разговаривает с мужчинами, пока один из них готовит кофе на горячем песке. У них идёт некая дискуссия, из-за которой Рено не сразу замечает поблизости улыбнувшегося Тэхёна. Омега просто стоит, и альфа пальцами подманивает к себе, продолжая беседовать. Тэхён идёт к нему, привлекает внимание каждого бедуина и здоровается на арабском, как те с ним. Ему предлагают кофе и не принимают отказов, а парень смущенно усаживается рядом с супругом и с заметным акцентом отвечает на лёгкие вопросы: хорошо ли спал, никто ли ему не мешал, что будет есть. Уровень его арабского продвинулся. Не знает так же хорошо, как Чонгук, но элементарное понимает и научился читать и писать. Чон-Рено, глядя на Тэхёна, не сдерживает лёгкую улыбку и внимательно следит за его губами и неуверенной речью. Результат его трудов виднеется — это радует. Когда омега заканчивает бросаться короткими новыми словами, он поворачивает голову к мужу, а бедуины возобновляют разговор между собой. — Радуешь своим арабским, — говорит Чонгук, вскинув подбородок и хмыкнув. От похвалы Тэхён горит ярче сегодняшнего солнца, от которого они все сейчас прячутся. — У меня неплохо получается, и я, наконец-то, научился выговаривать все буквы правильно, — его интонация охвачена радостью. — Совсем скоро заговоришь, как носитель. Улыбнувшись, омега поднимает брови и задаёт очень важный вопрос: — Гордишься мной? — В последнее время я только и чувствую гордость за тебя, — от сердца, чисто и с любовью даёт ответ Чон-Рено. От его слов у Тэхёна в груди расцветают сотни прекрасных цветов. Чонгук подаётся в сторону парня и берёт его лицо в ладони, прижимаясь губами ко лбу и мягко целуя. Щёки омеги мигом покрываются румянцем, и длинные ресницы трепещут вместе с сердцем. Стесняется чужого присутствия и вжимает голову в плечи, насильно отодвинув от себя альфу. Чон-Рено его реакции усмехается и возвращается на место, вновь упирается ладонями назад, на цветной ковер, и склоняет голову, обращая внимание на губы Тэхёна и облизывая собственные. Они перед бедуинами не переходят границу из-за их религии и нравов и обходятся только поцелуями в лоб, но не могут прекратить пытать друг друга желанием в глазах. Их с трудом отвлекает подошедший араб с серебряным подносом с кофе и ставит его в центре, призывая всех начать пить. А лично Тэхёну, как единственному омеге в их лагере посреди Руб-эль-Хали, он отдаёт миску с финиками и что-то говорит на арабском, широко улыбаясь. От этого вежливого жеста парень смущается и благодарит несколько раз, взяв сладость в руки и посмотрев на Чонгука, который усмехается и пьёт кофе. Тэхён ужасно доволен. Садится по-турецки, берёт чашку горячего напитка и делает маленький глоток, покусывая финик. Но, желая накормить и своего мужчину, он тянется к нему и даёт откусить. Тот не против и только с удовольствием ест. — Вкусно? — интересуется Тэхён. — С твоих рук вкусно всё, — вполголоса произносит Чон-Рено и, взяв ладонь омеги, целует в неё. Зажимая нижнюю губу между зубов, Тэхён не перестаёт давать Чонгуку финики и параллельно сам кушает, запивая кофе. И каждое утро в пустыне у них начинается так тепло. — Я буду скучать по дням, проведённым в этой атмосфере, — вздыхает омега, наслаждаясь моментом и коротко оглядывая пятерых арабов, что сидят рядом с ними. — Я не думал, что неделя в пустыне с бедуинами будет настолько прекрасной идеей. Они планировали это несколько дней и искали караван, который согласится взять их с собой в Руб-эль-Хали. В этом им помог Амин Аль Рашид, что быстро нашёл подходящих людей. — Нам это было необходимо, и я рад, что тебе понравилось это маленькое путешествие. — Но мне совершенно не понравилось кататься на верблюде, — бубнит Тэхён надутыми губами. Чон-Рено застывает, проглатывая сладость и разглядывая лицо парня. — Из-за того, что ты упал с него? — прямо и серьёзным тоном спрашивает он. — Не-е… — очень сомнительно отвечает и мотает головой. — Нет? — скептически выгибает бровь Чонгук, отпивая кофе. Тэхён думает несколько секунд и в итоге сдаётся, быстро кивая. — Да… Неприятный для Тэхёна инцидент случился в первый же день приезда в пустыню. Сев на верблюда, он через минуту выпал из седла и приземлился прямиком на сумки с водой, а после немного прокатился по песку, не сумев вовремя встать, что вызвало большой шум среди людей. — Я догадывался, что ты ещё долго будешь это вспоминать, — пожимает плечами альфа. — Мне было стыдно, потому что бедуины смеялись надо мной, — возмущается Тэхён. — И у меня остался синяк на бедре, — тычет пальцем в болезненное место. — Я целую его каждую ночь и каждое утро, — Чонгук поглаживает его правое бедро. — Пройдёт. — Это так, — не отрицает и уводит взгляд. — Но, кажется, у меня серьёзная травма. — Вместе со змеями теперь будешь бояться ещё и верблюдов? — хмурится Чон-Рено. Тэхён искренне рад, что этих животных нет в Ботсване, куда они скоро вернутся. — Тебе не понять, — чуть разозлившись, хмыкает младший и прекращает кормить мужа финиками. — Ты никогда не попадал в такие ситуации. Над тобой никто не смеялся. — Они забыли обо всём, львёнок. Заинтересовавшиеся в их разговоре бедуины зовут Чонгука и что-то спрашивают, показывают в сторону, где стоят верблюды, и улыбаются, демонстрируя свои золотые зубы. Чон-Рено на арабском отвечает и кивает, вместе с ними начиная негромко смеяться. А Тэхён таращится то на одного, то на второго, обиженно надувшись, словно шар. И без хорошего знания языка, понимает, что сейчас они обсуждают его падения с верблюда. — Тебе очень смешно, Чонгук? — спрашивает Тэхён, вцепившись в него строгим взглядом. Рено возвращает на омегу внимание, медленно успокаиваясь, и не в силах убрать улыбку с собственных губ. — Совершенно нет. — А я вижу, что да, — качает головой. — Прости, но у меня не уходит эта сцена с глаз. То, как Тэхён, поднявшись с песка, подбежал к Чонгуку, прижался к его груди и прятал своё алое лицо. На фоне смеялись арабы, и Чон-Рено сам не сдерживался и широко улыбался, стряхивая с волос и одежды омеги песок. — Вместо того, чтобы защищать меня и успокаивать, ты издеваешься, — сильнее злится Тэхён. — Я не издеваюсь, — твёрдо говорит Чонгук. — Не я ведь тебя скинул с верблюда. Омега долго анализирует альфу, принимает решение и откладывает кофе и миску с финиками, вставая с ковров. — Не хочу больше с тобой разговаривать и как-либо контактировать, — вдруг заявляет и уходит. — С меня хватит. — И куда ты? — Подальше от тебя, Чон-Рено, — бросает со спины Тэхён. А слыша за собой тихие смешки, он наступает более агрессивно и сжимает кулаки по швам. Чонгук смотрит ему вслед и вздыхает, ставит чашку на поднос и поднимается с места, на арабском предупреждая бедуинов о том, что ему нужно успокаивать супруга, пока тот не расплакался. Тэхён, не останавливаясь и двигая бёдрами, идёт по лагерю и проходит мимо мужчин и верблюдов. Не оглядывается на Чон-Рено, который направляется за ним неторопливым шагом из-за травмы, словно гуляет, и засовывает руки в карманы штанов. По дороге к омеге Чонгук не забывает здороваться с бедуинами и обмениваться с ними несколькими незначительными фразами, но вновь переключается на Тэхёна и трёт пальцами переносицу. Тот собирается отойти от шатров и людей и забраться на один из барханов, окружающих их со всех сторон, окончательно дав всем понять, насколько серьёзно он задет. — Может, немного замедлишься? — чуть повысив тон, интересуется Чонгук. Омега только ускоряется, сильно поджимает губы и рыкает: — Нет. — Тогда прекрати дуться и иди ко мне. — Нет, — ответ не меняется. Чон-Рено снова шумно вздыхает. — Я не могу быстро ходить, поскольку начинаю чувствовать покалывания в животе, — говорит Чонгук, заранее зная, какая последует реакция. И своего добивается: Тэхён застывает у подъема на песчаный холм и внезапно меняется в лице. Альфа мягко усмехается и тоже останавливается в метре от него, разглядывая его спину. Омега медленно поворачивается к мужу корпусом, хлопая ресницами и чувствуя лёгкое волнение. — Тебе больно?.. — слетает с уст Тэхёна тихий вопрос. — Больно, — врёт Чон-Рено. Тэхён тратит некоторое время на размышление и, не сумев поставить свою обиду на первое место, подходит к Чонгуку. Его пальцы слабо касаются живота мужчины через ткань рубашки. — Очень?.. — вскидывает подбородок, смотря в серые глаза снизу вверх. — Неприятно. Омега гулко глотает слюну, а у Чон-Рено, стоящего перед ним горой, нет абсолютно никаких эмоций на лице. — А зачем ты так быстро шёл? — находит новую причину для возмущений, не прекращая поглаживать в области чужой раны, точно это отнимет всю боль. Отнимет. Обязательно отнимет. Его прикосновения способны лишить всех страшных мучений. — Тебя по-другому не догнать. — Не надо было вообще пытаться меня догонять, — Тэхён сводит брови к переносице. — Я же ясно сказал: не хочу с тобой разговаривать. — Но сейчас-то разговариваешь, — хмыкает Рено, аккуратно подхватывая его подбородок и оглаживая большим пальцем. — Ты вынуждаешь… — опускает взор. — Ничего подобного. Везде ходят арабы и особого внимания на них не обращают, однако Чонгук в любом случае целует Тэхёна лишь в лоб, хоть и безумно желает столкнуться с его губами своими. — Сперва обижаешь, а потом целуешь, — бубнит омега. Ничего против ласки не имеет. Всегда в ней нуждается и особенно по утрам и перед сном. На часах девять утра, но он почти её не получал, что его немного расстраивает. — Я тебя не обижал, это ты обиделся, — в своё оправдание говорит Чон-Рено. — Потому что ты смеялся надо мной, — вцепившись пальцами в конец его рубашки, Тэхён снова поднимает блестящие глаза и сталкивается с другими. — Что плохого в том, что ты вызываешь у меня смех и улыбку? — Из-за того, что я упал… — Из-за того, что ты упал, никто тебя не разлюбил, — сразу и уверенно убеждает Чонгук, заставляя Тэхёна задуматься. — Бедуины тебя обожают всем сердцем, — оглядывается вокруг, где ходят арабы. — Только тебе одно утро принесут миску с фруктами и орешками, а на другое — с финиками. Они постоянно говорят, что не хотят, чтобы мы уезжали, а особенно ты, — касается его щеки. — И будут вспоминать каждую мелочь, связанную с тобой. — Правда?.. — шепчет омега, увлечённый услышанным. — Конечно, — нисколько не сомневается. Эти люди с первых минут прекрасно относятся к Тэхёну, словно он прибыл к ним не как гость с Южной Африки, а как ангел с неба. Своё восхищение не скрывают и пытаются делать всё возможное, чтобы парень чувствовал себя хорошо. Дарят комплименты на красивом арабском, веселят, балуют его различными сладостями, хотя у них небольшой запас еды, и играют на традиционных инструментах исключительно ту мелодию, которую пожелает Тэхён. Чонгуку ежедневно повторяют: «Тебе повезло с супругом. Цени его». Чон-Рено с улыбкой выслушивает все приятные слова, сказанные о его маленьком львёнке. Рад, что не он один видит добрую душу Тэхёна. — Они расстроятся, когда мы уедем… — шепчет омега и подаётся вперёд, положив голову на грудь Чонгука. Ладонь Рено оказывается на его затылке, и пальцы перебирают мягкие пряди. — А ты нет? — Ужасно, — кивает. — Мне так сильно здесь нравится. Нет никакого желания вечером возвращаться в город… А с города сразу в аэропорт, откуда отправятся домой. По Африке, по животным, по друзьям и по брату скучает, однако Арабские Эмираты с пустыней тоже прочно засели в его сердце. — У нас есть ещё куча времени до этого. Проведём его с пользой, — успокаивает Чонгук. — Я сяду вместе с тобой на верблюда, чтобы ты прекратил их бояться. У Тэхёна широко раскрываются веки. Он отстраняется от крепкого тела и вскидывает подбородок, гулко сглотнув. — Не надо… — Я буду рядом, и не дам тебе с него упасть. Омега с большим сомнением поворачивает голову в сторону верблюдов, закусывая губу. Выглядят те не страшно, и мысль о том, что его к себе будет прижимать муж, греет и отнимает лёгкий страх. — Но перед этим зайдём в наш шатёр, — не предлагает, а ставит перед фактом, вернув невинный взгляд на Рено. — Зачем? — не понимает Чонгук, прищурившись. — Я хочу целоваться… — заявляет Тэхён, не стесняясь. Услышанное для Чон-Рено не является чем-то необычным и удивительным. Уже привык к тому, что львёнку необходимы утренние нежности. Вздёргивает бровь и безмолвно разглядывает лицо сверху вниз в течение нескольких секунд. А Тэхён ждёт либо слов, либо действий. — Не терпится? — Нет, — отрубает и берёт Чонгука за руку. — Пойдём, — тянет за собой. Мужчине в радость открытость Тэхёна. Приятно слышать о его желаниях, и намного приятнее их удовлетворять. На его поведение лишь мягко усмехается и нисколько не возражает их близости, послушно вступая за супругом и держа другую ладонь в кармане бежевых штанов. Уютное место, где находятся все их личные вещи и где они спят и очень тихо доставляют друг другу удовольствие, расположено в конце небольшого лагеря. Но из-за Тэхёна и его рвения поскорее остаться наедине, они добираются до туда за минуту. Входя в шатёр, омега разворачивается к Чонгуку, который закрывает ткани у входа, чтобы никто не смог ничего увидеть. Лучи солнца в помещение больше не пролезают. Вернувшись к Тэхёну, Рено скидывает с головы арафатку на ковры, наклоняется и целует в губы. Наконец, ощущает их мягкость и сладость и разгорается, уложив ладони на талию и плотнее притянув изящное и красиво помеченное шрамами тело к своему. Тэхён с диким наслаждением отвечает и сплетается языком с чужим, встаёт на носочки и скользит пальцами по предплечьям Чонгука, задирая рукава его рубашки. Их движения становятся быстрее, будто бы прошло несколько дней с их последнего поцелуя. Омега желанно мнёт, грызёт, тянет губы Чон-Рено, а нотки граната, исходящие с тёмной кожи, манят его и кружат голову. Хочется большего. Хочется жара, который мог бы срывать с уст стон за стоном. Тэхён тянет Чонгука в центр их личного шатра и цепляется пальцами за пуговицы на его рубашке, без спешки углубляя поцелуй. Закончив, он не сбрасывает ткань с его тела и накрывает ладонями крупную обнаженную грудь, начав щупать мышцы. Выдыхает мужчине прямо в рот от восхищения. От удовлетворения. И расслабляется, едва улыбнувшись. Пальцы опускаются к выделяющимся кубикам пресса, очерчивают и осторожно трогают длинный порез на животе, что обязательно превратится в заметный шрам. Тэхён заботливо поглаживает эту область и отрывается от губ Чонгука, в следующий момент ощущает их на своей шее и для этого склоняет голову к плечу, распахнув рот. Чон-Рено лижет кожу, кусает её и стискивает талию, опуская одну руку на ягодицу и шлепая, а слух улавливает первый тихий и рваный стон. Оставив на шее свежий засос, Чонгук отстраняется и смотрит Тэхёну в раскрывшиеся глаза. — Тебе хватило поцелуев? — понизившим голосом спрашивает Рено. — Нет… — мотает головой омега, ухватываясь за широкие плечи. — Как и тебе… Чонгук твёрдо кивает, соглашаясь: — Как и мне. Обоим нужно продолжение. Никуда не спешат. Пустыня от них не убегает и ожидает последней прогулки с ними перед их отъездом в Африку. Рубашка с Тэхёна снимается благодаря Чонгуку, что выбрасывает кусок одежды подальше, а сам с омегой опускается на мягкие цветные подушки. Они окружают их со всех сторон и дарят невероятное удобство. Омега в восторге лежит на них и не прекращает улыбаться, слепо скидывая с себя ботинки и глядя на снимающего со своих ног берцы Чон-Рено. В шатре из-за задвинутых толстых тканей темно: они совершенно не пропускают солнце и жару. Чонгук хватается за одну лампу и включает её, поставив недалеко от Тэхёна, у кого на лице возникают тени. Это освещение поселяет в их груди больше интереса, азарта и сильную жажду. Чон-Рено, встав на колени между расставленными, изучает своего довольного мальчика хищным взглядом и полностью его обнажает, откинув штаны и бельё в другой конец помещения. Мужчина тоже раздевается, ничего не оставляя на себе, и опускается к мягкому животу Тэхёна, целует, лижет, кусает и щекочет, наслаждаясь различными звуками над головой. Львёнку хорошо не только физически, но и морально. Наблюдает за макушкой и вплетает в русые волосы пальцы, быстрее задышав и немного заёрзав на подушках. Чонгук ласкает губами и языком внутреннюю сторону его бёдер и сжимает в ладонях, никак не насытившись процессом. Любит исследовать тело Тэхёна. Любит покрывать снова и снова поцелуями его шрамы. Любит чувствовать его вкус и запах. Любит его целиком. Сильнее, чем солнце Африку. Из-за травмы в животе Чонгука Тэхён вынуждает поменяться местами. Чон-Рено ложится на подушки и хмыкает, когда омега ловко седлает его бёдра и оглаживает ладонями торс, вяло двигая тазом от нарастающего возбуждения и выдыхая. Он аккуратен, поскольку боится причинить боль. Хочет видеть, что Чонгуку действительно сейчас комфортно и хорошо. Улыбается и урчит, ластится и наслаждается прикосновениями к горячей африканской коже, смотря на её обладателя сверху вниз и голодно облизываясь. Наклонившись к животу Чонгука, Тэхён вытаскивает язык, проводит им по линии, где пока ещё не сняты швы, и медленно расцеловывает её. Не противится и не видит ничего плохого в этом, ускоряя процесс заживления. Его бёдра спокойно поглаживают сильные руки, и Тэхён тянется уже к лицу мужа, вжимаясь в его губы своими. — У тебя ничего не болит? — чуть отстранившись, омега роняет тихий шепот. Чон-Рено томным мычанием отрицает и целует Тэхёна в уголок рта. — Стоит тебе оказаться рядом, боль меня покидает. Одним своим присутствием вылечит от тяжелых болезней. — Сделаю всё, чтобы она тебя всегда стороной обходила. Парень вновь втягивает их в ломкий поцелуй, но в совсем недолгий. Быстро переходит к впалым щекам альфы, носом скользя по гладкой коже. — Собираешься защищать? — усмехается Рено, продолжая разговор. — Собираюсь, — кивает Тэхён, игриво кусая супруга за подбородок. Чонгук ощущает любопытство, ведь голос омеги звучит очень серьёзно. — И каким образом? — Буду держать тебя за своей спиной, — проговаривает Тэхён ответ, пропитанный твёрдостью. Чонгук зависает и замолкает, глядя в одну точку с распахнутыми губами, пока омега играется языком с его шеей. — За вот этой хрупкой хочешь прятать меня? — Чон-Рено гладит ладонями по спине, выгнув бровь. Тэхён быстро выпрямляется и вновь удобнее садится на крепких бедрах, смотря на своего мужчину. — Не поместишься?.. — хлопает глазами. Этот невинный вид доводит Чон-Рено до безумия. — Нет, львёнок, — срывается с его уст тихая усмешка. Тело Тэхёна прекрасное. Парень высокий и совершенно не худощавый, а наоборот за последние два месяца немного набрал в весе, чем Чонгук очень довольствуется, стискивая в пальцах его мягкие округлые формы. Но по сравнению со своим мужем он перо: гораздо меньше и на голову ниже. — А что ты такой огромный? — вдруг возникает Тэхён. — В два раза больше меня. Ты как непробиваемая стена… — Разве тебе не нравится? — Безумно, — воодушевленно произносит, раскрыв широко веки. — Очень нравится, — его руки ложатся на мускулистую грудь Чонгука. — Очень-очень… Чон-Рено с надменным прищуром разглядывает парня и заявляет: — Я такой большой, чтобы мог прикрывать такого маленького тебя. — А тебя кто будет прикрывать? — хмурится Тэхён. — Я уже говорил: я умею постоять за себя. Данный ответ абсолютно не удовлетворяет омегу. Не сомневается в способностях и силе Рено, но после случившегося две недели назад, он начал чаще беспокоиться о нём. Ему страшно, что когда-нибудь ему снова придётся увидеть Чонгука перед собой разбитым и окровавленным. Чон-Рено обещал, что теперь будет осторожнее и никому не позволит коснуться ни себя, ни его близких. Тэхён верит. — И поэтому у тебя сейчас швы на животе? — надувается и бунтует. — Самоуверенный, гордый, такой глупый мужчина. Смелость Тэхёна перед человеком, которого боится вся Ботсвана, огромная и рекордная. Ледяной тяжелый взгляд Чон-Рено впивается во львёнка, глубоко в его нутро. Альфа приподнимается на локтях и вскидывает подбородок, анализируя сидящего на его бёдрах мужа. Выглядит больше удивлённым, нежели возмущённым. — Повтори, — хрип в голосе. А Тэхён не боится и позволяет хищным глазам себя поедать. — Ты и правда дикий. Воспитанный львами. Чонгук живет в Африке, а Африка в нём. — Из-за того, что получил ранение? — в неясности сводит брови к переносице Рено. — Из-за того, что, получив его, ни к кому не обратился за помощью и думал, что справишься самостоятельно, — пальцы омеги тянутся к полосе на животе Чонгука, а взор становится чуть мягче. В их шатре возникает тишина. До слуха долетают лишь разговоры бедуинов и звуки верблюдов снаружи. Чонгук смыкает губы, смотря на Тэхёна и неторопливо оглаживая его талию. — Но не справился без тебя, — вырывает прямиком из сердца Рено. — Тебе повезло, что в твоей жизни есть я, львиный Бог, — бормочет Тэхён. — Безумно повезло, — с ним не смеют спорить. — Ни дня не протянешь без меня. И он без него. — Не протяну, — не прекращает подтверждать Чонгук. Тэхён снова опускается к нему и шепчет уже на губы: — Не прекратишь любить меня. — Невозможно прекратить любить тебя, львёнок, — так же тихо произносит Рено перед тем, как поцеловать. В круговороте прекрасных чувств он останется на вечность. Не вернётся к жизни, в которой ничего не знал о такой сильной любви. Их нежный поцелуй плавно перетекает в бурный. Страсть наполняет их за несколько минут, позволяя понять, что именно им нужно в раннее утро в шатре посреди пустыни. Вжимаются друг в друга горячими телами, мычат, задыхаются и не останавливаются. Тэхён не в состоянии терпеть отсутствие тепла внутри себя, а Чонгук, получая его жалобный скулёж на ухо, мокрыми от слюны пальцами начинает растягивать. Закусывая губу и держась за крепкие плечи, омега не разрешает себе издавать стоны и выгибается на мужчине, отчего его грудь дотягивается до чужого лица. Зубы альфы цепляются за его затвердевший левый сосок, кусают и дразнят, переходя к правому, и Тэхён оставляет первые царапины на бронзовой коже, зажмурившись от ощущений. Рено обнимает свободной рукой омегу за талию, плотнее притягивает и лижет его грудь, чувствуя его быстрое сердцебиение и подушечками пальцев интенсивнее давя на стеночки. Секунда за секундой. В воздухе застревает слияния их шёпота и тяжелого дыхания. От собственного желания попадают точно в пекло. Тело Тэхёна горит как снаружи, так и изнутри. Чонгук заменяет пальцы на половой орган и одним толчком заполняет нутро, стиснув челюсти. Омега прижимается губами к плечу альфы и мычит, замирая и привыкая к размерам. Боится издать громкий звук, который может привлечь внимание людей. Он выпрямляется в спине, ровно сидит на бёдрах Чон-Рено и начинает двигаться на члене, одной ладонью закрыв себе рот, а другую уложив на напряжённый пресс альфы. Чонгук подкладывает себе под голову ещё одну подушку и сгибает ноги в коленях, расставляет их широко и держит Тэхёна за талию, приподнимая уголок губ. Восхищается красотой напротив и позволяет ей взять инициативу на себя. Омега убирает руку с уст и заводит её назад, опираясь на колено мужчины и запрокидывая голову. Веки у него блаженно прикрыты и губы распахнуты, а движения бёдрами небыстрые, масляные, пластичные. Часто выгибается и втягивает живот, трогая его и ощущая присутствие Чонгука в себе. От этого роняет неслышные стоны и поглаживает кожу. Тусклый свет с лампы огибает черты их лиц и изгибы смуглых тел. Время застывает, и пески затихают в ожидании их. В Руб-эль-Хали, где на бархане было надето на безымянный палец Тэхёна кольцо, они оба вкушают наслаждение, и улыбчиво смотрят друг на друга, находясь не в бреду, а в чистом счастье. *** Средь чёрных полос возникла первая белая. Её ждали долго и терпеливо. Четырнадцатый день на свободе. Четырнадцатый день имеет право дышать и передвигаться, не нуждаясь в разрешении других. Первые часы в Абу-Даби проводил в слезах и в страхе, но последние с улыбкой и с искренним смехом. Надеется, что этот город не будет в будущем вызывать у него плохие воспоминания, а лишь хорошие, которые парень получает сейчас. К Юнги проявляется прекрасное отношение и наивысшая забота. Он скучал по теплу и адекватным людям, у кого нет в голове мерзких мыслей. С Намджуном и Ханом омега стал близок и смело может называть их друзьями. Всё время проводит в их компании, и к ним под вечер постоянно присоединяется Амин, когда освобождается от дел и забот. Изначально Мин максимально стеснялся с ними пересекаться даже взглядом и в особенности с Рашидом, что лет на пятнадцать старше него и является одним из влиятельных людей в Арабских Эмиратах. Однако трое мужчин добились своего и вырвали из парня напряженность, заменяя её расслаблением и весельем. Часто разговаривали, делились неважными фактами и вспоминали смешные истории, в основном связанные с Чонгуком и его младшим братом. Амин Аль Рашид не позволил приезжим из Африки жить в отеле и насильно поселил их в своём особняке, выделив им комнаты. Узнав о травме Чонгука, он связался с одним из лучших врачей, отправил к африканцу и потом тянул его с мужем к себе. Тот помощь принял, а с Тэхёном на пороге его дома появился только через шесть дней, остался на ночь и утром со своим омегой отправился на неделю в пустыню, откуда они должны вернуться сегодня. Юнги безумно хотел видеть Тэхёна, но не его альфу. Волнение перед встречей с Чон-Рено у него росло с каждой минутой. Хан и Намджун это видели и старались успокоить, повторяя, что Чонгук не зверь и не будет рубить его на куски. Юнги не верил, поскольку у Рено было достаточно причин избавиться от него. Мин за собственные поступки себя ненавидел, но найти другие способы выхода из глубокой ямы тоже не сумел. Он хотел извиниться перед Чонгуком и сделал это очень тихо и коротко, как только мужчина появился перед ним. Чон-Рено молчал, изучал тяжелым взглядом, и Тэхён, стоящий рядом с ним и злобно смотревший на любимого, слабо ударил его кулаком в плечо, после чего Чонгук просто кивнул в знак принятия извинений и ушёл. Юнги не радовался и не расстраивался: понимал, что Рено на самом деле пожалел, а не простил. Жалость, да и всё. Большего от этого человека не ожидал за своё предательство в его же доме. Немного огорчённым остался Тэхён, который ждал примирения, и Юнги быстро стряхнул его, заключив в объятия. С Ханом, Намджуном и Амином ему было хорошо, но находиться с омегой намного легче. Мин удивлялся его замужеству, расспрашивал о жизни и с нотками грусти о Чимине. Узнал, что его ямаец сильно поменялся, стал менее энергичным и мог долгими часами сидеть в комнате, из-за чего Тэхёну и Сами приходилось вытаскивать его, применяя силу. После этого Юнги хотел вернуться в Ботсвану как можно скорее. Чимин, разговаривая по телефону с Тэхёном, услышал, что теперь Мин находится с ними и в полной безопасности. Разговаривать с возлюбленным лично он не осмелился, как и Юнги, отложив этот важный момент на будущее, когда они встанут друг перед другом. Наступает тёплый вечер. Восьмой час, и фонари вокруг особняка Амина Аль Рашида медленно включаются. Юнги сидит в мягком кресле в небольшом и зеленоватом внутреннем дворе и прислушивается с закрытыми глазами к звуку фонтана недалеко. Рядом как всегда на диванчике Хан и Намджун: то громко спорят между собой, то смеются, иногда подключая омегу. — Даже не знаю, хочу ли возвращаться в Ботсвану, — вздыхает Намджун и откидывается на спинку дивана, запрокинув голову и посмотрев на темнеющее небо. — Услышит Чонгук — тебе конец, — задумчиво напоминает Хан и что-то листает в телефоне, позже откладывая его в сторону. Через два часа им нужно уезжать в аэропорт к частному самолёту Чон-Рено, чтобы отправиться обратно в Африку. — Он сам понимает, что в Абу-Даби намного спокойнее, нежели в Африке, — хмыкает Ким. — Там постоянно возникают какие-то проблемы на пустом месте, а здесь мы расслабляемся. — Американцев там больше нет, Намджун. Никакого Болтона, — вздыхает Квон и внутри ликует от собственных слов. — Теперь мы в Ботсване единственные добываем алмазы и, наконец-то, за эти годы вздохнём и просто будем делать свою работу. — Даже не верится, — уголки его губ поднимаются, и взгляд становится ярче. — Приятно становится, вспоминая это. Заинтересовавшийся в их разговоре Юнги, медленно раскрывает веки и поглядывает на мужчин. Глотнув слюну, он задаёт вопрос, что тревожит его с недавних пор: — Чон-Рено вернёт меня в ядовитую долину, когда мы прилетим в Африку? Альфы одновременно меняются в лице и переводят на него глаза. — С чего такие мысли? — выгибает бровь Хан, выглядя немного удивлённым. — С чего бы им не возникнуть? — в ответ Юнги грустно усмехается. — Он бы мог это сделать. В этот раз я хотя бы вполне заслужил. Ему стыдно. Искренне стыдно перед человеком, который позволил ему жить у себя дома, есть и пить, а он в ответ слил информацию о розовом алмазе его врагам. — Успокойся, Юнги, — цокает языком Квон. — Чонгук не проявляет к тебе никакого интереса. У него другие заботы есть. — Просто… — вздыхает парень и поднимает ноги на кресло, прижав их к груди и обняв. — Я до сих пор удивлён его бездействию. Был уверен, что Чон-Рено просто так не оставит это дело и обязательно выдвинет наказание Юнги, но омега встретил с его стороны лишь холодное безразличие. Чонгук видом и взглядом продемонстрировал своё недоверие к нему, свою неприязнь к его поступку. — Благодаря Тэхёну, — мягко улыбается Хан, нисколько не сомневаясь. — Он понимает, что ты не виноват в этой ситуации и что был обязан идти на крайние меры. Юнги сразу догадался, что именно этот омега поговорил с Чонгуком и, возможно, переубедил его в некоторых моментах. — Я пожизненно должен Тэхёну за его доброту ко мне и к Чимину, — приподнимает уголок губ Мин. — Этот кроха правда молодец, — добавляет Намджун, качая головой. — Управлять таким тяжелым человеком, как Чонгук, нужно уметь. — Хоть кто-то научился вправлять ему мозги, — усмехается Хан. После его слов до них доносится посторонний шум. Во внутреннем дворе появляются ещё трое человек: Амин с Чонгуком и Тэхён, молча идущий рядом с ними, пока те сосредоточенно о чём-то беседуют. Рашид одет в традиционную одежду, Чон-Рено в классические брюки, слабо обтягивающие крупные бёдра, и чёрную рубашку с расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными рукавами, а Тэхён в белые джинсы и голубую блузку. Омега скоро отрывается от альф и торопливо идёт к Хану, Намджуну и Юнги, сразу с ними здоровается и весь сверкает положительными эмоциями, не прекращая улыбаться и говоря, что он соскучился по ним за неделю. Чон-Рено и Рашид же шагают очень медленно: араб держит одну руку на плече африканца и другой жестикулирует, с энтузиазмом разговаривая, и его внимательно слушают с серьёзным выражением лица. Тэхён садится с Юнги на одно большое кресло и сразу расспрашивает о его состоянии. Омега выглядит очень счастливым, насыщенным приятными воспоминаниями и радует глаз каждого. Через пару минут Чонгук и Амин в итоге заканчивают свой диалог и направляются к остальным. — Свадебное путешествие пошло тебе на пользу, — мягко усмехается Хан, оглянув Чон-Рено с ног до головы. — Ты похож на человека. Один уголок губ Чонгука немного приподнимается и быстро опускается. Мужчина располагается с Амином на свободном диване, стоящем напротив того, где сидят Хан и Намджун. — Да, — кивает Рено и переводит короткий взор на мужа. — Меня подлатали. Тэхён смущается и прикусывает нижнюю губу, смотря на своего альфу с расстояния. — Как прошли ваши дни в пустыне? — заинтересованно спрашивает Намджун. — Вам понравилось быть среди бедуинов? — Это было необычно и очень интересно, — отвечает Чонгук, закидывая руку на спинку дивана. — Они нормально к вам относились? — С трудом отпустили. Точнее, Тэхёна, — хмыкает, выгнув бровь. — Хотели оставить его себе. — Но Чонгук не согласился, и они просто подарили мне золото, — широко улыбаясь, добавляет омега и показывает браслет на своём правом запястье. Чон-Рено вновь поворачивает голову к нему и в течение нескольких секунд рассматривает, пока другие присутствующие негромко смеются. — Это всё мое, — твёрдо говорит Чонгук о Тэхёне. — И делиться не намерен. Щёки его омеги вмиг принимают алый оттенок. В серые глаза смотреть парень отказывается и вжимается в Юнги, а вспышки воспоминаний быстро возникают в мыслях. — Теперь, когда вы супруги, наслаждайтесь каждым мгновением вместе, — интонация голоса Амина серьёзная, поучительная. — Это правильно. — Наслаждаемся, Амин, наслаждаемся, — кивает Рено, отвернувшись от Тэхёна. Стараются делать это всегда, и в Руб-эль-Хали полностью отдались друг другу и ни на что не отвлекались. — Бедуины не выпускали Чонгука с Тэхёном из пустыни, а я совершенно не хочу выпускать вас всех из своего дома, — грустно признаётся Рашид. — Я заставлю Чонгука прилететь сюда в скором времени, — уверенно заявляет Тэхён и улыбается. — Сделай это через месяц, — просит у него араб. — Я организую для вас большой праздник. — Хорошо, — быстро кивает. На это Чон-Рено только усмехается. Нисколько не противится возвращению в Абу-Даби. Привык к этой земле и к этому народу. Начало поездки оказалось неприятным и напряженным, но они хорошо провели время. Чонгук желает ещё сильнее подтянуть арабский Тэхёна, чтобы омега мог легко переговариваться со здешними и не чувствовать себя некомфортно. Желает возить его в пустыню и катать на верблюдах, поскольку пару часов назад он отнял у него страх к этим животным. Желает радовать его. Желает видеть яркую улыбку на ангельском лице ежедневно. — Расстраивает лишь то, что раньше в нашей компании был Хосок, — тяжело вздыхает Амин и потирает пальцами переносицу. — Сейчас же о нём вспоминать не хочется. Обида в нём хранится не первый день. Он лично не ругался с Чоном. У них никогда не было разногласий, но после всего случившегося у Рашида не получится смотреть на него, как на друга, а не как на предателя. — Он хотя бы немного помог нам, даже если ради собственных целей, — пожимает плечами Хан. — Что ты будешь с ним делать? — обращается Амин к Чонгуку, хмуря брови. — Постараешься найти? Взгляд у Рено темнеет. — В Африке у меня другие дела, и я не собираюсь тратить своё время на его поиски, — холод. Чонгуку о всей ситуации рассказали сразу. Отреагировал он равнодушно, словно ждал подобный шаг от него. На эту тему мужчина отказывался разговаривать и обо всём размышлял у себя в голове. Чон Хосок предал давнего друга, а предать постороннего человека из Штатов ему было бы не сложнее. — Теперь у него есть алмазы и деньги, — хмыкает Хан. — Он может улететь на другой конец планеты и не появляться у нас на глазах. — Странно, что он не попытался украсть розовый алмаз, — задумывается Намджун. Юнги внимательно смотрит на мужчин и слушает их разговор, поджимая губы и чувствуя очередной ком в горле. Рядом сидящий Тэхён замечает внезапное напряжение и обнимает омегу, положив голову ему на плечо. — Целью Хосока было обчистить Болтона, а не кого-то другого, — встревает Юнги, не стерпев и поделившись правдой. — Его не интересовал камень из ядовитой долины. Альфы одновременно переключаются на Мина, кроме Чонгука, который только боковым зрением видит его и игнорирует. — Тем лучше. Этот камень очень важен для меня, — говорит Амин и прикладывает ладонь к груди. — Через неделю он выйдет в продажу. Рено, услышав это, хмурится и удивлённо взирает на араба, спросив: — Ты обработал его? — Сейчас увидите, — Рашид расплывается в улыбке. Все заинтересованы. Амин на арабском зовёт человека из дома, и к нему быстро выходят во внутренний двор, получают указание и уходят обратно. Пока ожидают его, каждый занят разговором, а Чонгук сосредоточенно глядит в одну точку перед собой, задумываясь о всём сразу. Услышав в стороне смех своего мужа, он медленно переводит на него взгляд. Омега делится с Юнги тем, как провёл время в пустыне, и сверкает от прекрасного настроения. Слова из него хлещут и хлещут. Чон-Рено счастлив видеть его таким, но ему не нравится тот, кому он всё рассказывает. К Мину нет доверия. Знает, что омега был вынужден идти против него, и это нисколько не меняет мнение о нём, ни на секунду не остужает злость. Чонгук никогда не простит, но только ради Тэхёна, у которого мало друзей, он молчит, терпит и бездействует, смотря на квадратную улыбку и миллионы звёзд в медовых глазах. Лишать его друга Рено ни в коем случае не станет. Не расстроит и не доведёт до слёз, когда львёнок обрёл комфорт в жизни. Из мыслей вырывает вышедший во двор араб. Все переключаются уже на него. Амин забирает у него небольшую чёрную коробочку и благодарит, и тот, кивнув, покидает их. Тэхён весь пропитывается интересом и поднимается с кресла, подходит к Чонгуку и садится уже рядом с ним, прикусывая губу и глядя на Рашида. Чон-Рено заинтригован не меньше. Кладёт ладонь на бедро Тэхёна, поглаживая с внутренней стороны. Амин с ухмылкой раскрывает коробочку и демонстрирует розовый бриллиант в ней. Его цвет насыщенный, яркий, размер большой, грани ровные, блеск похож на лучи солнца. Камень, из-за которого начались кровавые бои… Он из Ада. Был найден в ядовитой долине ангелом. На него смотрят, не отрываясь. Лицезрят красоту и впадают то ли в восхищение, то ли в ужас, зная, что родом этот бриллиант из Южной Африки. С земли Чон-Рено. — Твои чистые руки нашли этот камень, львёнок, — смотря на профиль Тэхёна, Чонгук берёт его за ладонь и целует в тыльную сторону. Парень не дышит. Глядит только на большой бриллиант и гулко глотает слюну, прошептав: — Насколько он редкий? Чон-Рено и Амин усмехаются, переглянувшись. — Настолько, что цена зашкаливает, — отвечает Амин. — И какая у него цена? — Тэхён удивлённо заглядывает ему в глаза. — Восемьдесят три миллиона долларов. Чонгук следит за реакцией мужа и улыбается одним уголком губ. Розовый алмаз первым взял в руки самый светлый человек этой планеты — отдать меньше денег за него невозможно. *** Луч солнца будит раньше обычного. Но, на удивление, шторы с возмущением никто не закрывает, а даже раздвигает, впуская яркий свет в свою просторную комнату. Сегодня утром, ближе к десяти в Южную Африку возвращается человек, на которого Рено Сами ужасно хочет возмущаться. Его снова оставили в Ботсване. Снова не забрали в Арабские Эмираты. Снова отдыхали без него в богатой и насыщенной развлечениями стране. В прошлый раз Чонгук сказал младшему брату, что летит в Абу-Даби по делам, и с этим Сами смирился и был рад остаться в большом особняке на целый месяц. Но о том, что Чон-Рено снова отправился в Эмираты две недели назад, альфа даже не знал. Услышал об этом по телефону, когда тот уже приземлился. Сами очень громко возникал, злился и не понимал, как такое могло произойти. На Чонгука в трубку он долгие минуты не прекращал орать, кидаясь всеми возможными оскорблениями, а старший спокойно выслушивал, молчал и сдался, отключив звонок. Это действие взбесило чистокровного африканца еще сильнее. Сразу после своего монолога в адрес брата, он ворвался в комнату к Чимину и начал ему рассказывать всё в подробностях, жестикулируя и повышая тон. Ямаец тихо сидел на кровати и огромными глазами таращился на друга, не перебивая его. Чон-Рено вместе с остальными прибыли в Африку и уже на пути из аэропорта домой. Приняв душ, Сами выходит из ванной комнаты в красных спортивных штанах. Он берёт из шкафа белую футболку и покидает комнату, натягивая ткань на тело и подпевая песню, которую никак не выкинет из головы. Сразу направляется в сторону кухни и по дороге здоровается с прислугой, коротко отвечая на их ежедневные обычные вопросы. Они провожают его взглядом и шепчутся, а Рено всё слышит и довольно улыбается, пританцовывая от хорошего настроения. Парень приближается к кухне и уже слышит доносящиеся оттуда разговоры, смех и обыкновенный посторонний шум. У него день сурка. Постоянно одно и то же. Ему не дают отдохнуть в одиночестве. Тэхёна и Чонгука в особняке нет, вместо них ежедневно сюда приезжают Рено Нео, Джухёк и Сокджин со своей птицей и остаются до позднего вечера. Они втроём сильно сблизились и с большим удовольствием проводят время вместе, и в основном на той территории, чьи оба владельца находятся в Арабских Эмиратах. Сами заходит к ним и сразу упирается плечом о косяк, вздыхая и складывая руки на груди. Нео стоит у плиты и готовит панкейки, Сокджин сидит за столешницей с Джухёком, который из ладони кормит попугая. Трое беседуют на очередную тему и улыбаются, не замечая присутствие Рено. — Я хотел этим утром побыть в своём собственном доме один. Заняться спортом, пойти искупаться в бассейне и позавтракать, — повысив тон, обрывает их разговор Сами и хмурится. Каждый обращает на него внимание. Боа, севший Джухёку на плечо, тоже поворачивает голову к альфе и чирикает, словно приветствует. — Это не твой дом, а твоего старшего брата, — папа снова напоминает и продолжает готовить. Ему постоянно повторяют одно и то же на протяжении нескольких месяцев. Сами слышать это и убеждать в обратном уже устал. — Наш с ним и Тэхёна. — Ты так решил? — вздёргивает бровь Нео и скептически оглядывает младшего сына. — Я, — подтверждает и быстро кивает. — Это проблема? Сокджин и Джухёк переглядываются и негромко усмехаются от семейной картины. — А Чонгук в курсе, что ты серьёзно не намерен переезжать отсюда? — Конечно, нет, — хмыкает Сами и отталкивается от косяка, проходя дальше на кухню. — Он же меня прибьёт, ты разве его не знаешь? Рено присаживается на свободный стул рядом с Джухёком, тянется к миске с фруктами и выбирает себе красное яблоко, вытирая о свою футболку и откусывая. — Сами, — его папа вздыхает и снова поднимает на парня взгляд. — У Чонгука теперь есть муж, своя семья, что в будущем станет только больше. Им нужно своё райское местечко, и это местечко — их дом без тебя, — тычет в его сторону деревянной лопаткой. — Они мне нисколько не мешают, — пережёвывая фрукт, пожимает плечами Сами. — Мешаешь ты, — строго говорит Нео. Сами возмущённо хмурится и отстраняет от пухлых губ яблоко, набитым ртом спрашивая: — Кто это сказал? — Чонгук, — на тяжёлом выдохе отвечает Нео. Только молодой парень ни во что не ставит слова Чон-Рено. Игнорирует и делает всё, что хочет, сколько бы лев ни рычал на него. — Пап, научись меньше слушать его, — твёрдо просит. — Он же псих. — Тут я с тобой согласен, — подключается Джухёк, смотревший на них и кормящий птицу на своём плече. Нео наслышан о сложных отношениях старшего брата Тэхёна и Чонгука и не вмешивается в это, просто закатывая глаза и потирая пальцами переносицу. — Джухёк, ты первый человек в моей жизни, кто меня понимает и поддерживает, — проглотив кусок яблока и удобнее повернувшись к альфе, Сами широко улыбается. — Я безумно счастлив, что у Тэхёна такой замечательный брат, не то что у меня, — морщится в конце. — Сами, — зло рычит и испепеляет взглядом папа. Тот игнорирует родителя. Сами любит всем сердцем Чонгука, жизни без него не представляет и в глубине души ужасно боится, что они могут отдалиться, но в этом никогда никому не признается. В детстве постоянно тянулся к нему, всегда хотел быть рядом и носился за ним, как хвост, надоедал и просил возить в развлекательные места, спал с ним в одной кровати и ел только в его присутствии, так и в настоящее время привязан к нему. — Как же мелкому повезло, да и тебе, — вздыхает Сами, а из Хёка вырывается смешок. — Он у тебя такой сладкий, милый и добрый, но у него ужасный вкус, раз выбрал Чонгука в качестве своего мужа. — Я сам с этим до сих пор свыкаюсь, — говорит Джухёк и поворачивает голову к папе Сами и Чонгука, улыбнувшись. — Извини, Нео, просто твой старший сын, мягко говоря… — Идиот, — бросает Сами и громко откусывает яблоко, так же громко чавкая. Джухёк непроизвольно кивает и добавляет: — И очень сложен. Нео сжимает в ладони кухонный предмет, глядя то на Сами, то на Джухёка. Омега всегда становится на сторону своего старшего сына. — Но Тэхёну он подходит идеально, — четко проговаривает все слова Нео. — Никто другой, помимо Чонгука, не может стоять рядом с ним. — Всем страшно приближаться к Тэхёну, потому что у Чонгука всегда под рукой топор, пап, — пытается ему объяснить Сами. — Взглядом он тоже отпугивать умеет, — наконец-то, подаёт голос Сокджин, с интересом слушавший их спор. — Надеюсь, их общим детям ничего не достанется от Чонгука, — фыркнув, говорит Сами. — Пусть будут полностью похожи на Тэхёна. Людьми выйдут. — И часто вы обсуждаете нас в наше отсутствие? — возникает за спиной вопрос, произнесённый серьёзным и стальным голосом. Приехали. Уже дома. У Чонгука руки спрятаны в классических тёмных брюках, чёрная рубашка заправлена, а русые подстриженные волосы заведены назад и открывают вид на лоб. Образ говорит о том, что мужчина действительно прибыл из Арабских Эмиратов. За ним скоро появляется его муж, одетый во всё светлое и со смехом разговаривающий с Ханом, а после них заходят Намджун и Юнги. Все мгновенно застывают на месте и синхронно переводят взгляд на присутствующих на кухне, удивившись. Не ожидали увидеть всех сразу здесь. Тэхён осматривает их с улыбкой и торопливо приближается к брату, что поднимается со стула и заключает омегу в тёплые объятия, признаваясь на ухо в том, как сильно соскучился. Намджун и Сокджин тоже приветствуют друг друга и тихо переговариваются, посмеиваясь над чем-то. Чонгук и Сами единственные братья на кухне щурившие глаза. Старший услышал, как младший говорил о детях, и по этой причине даёт ему подзатыльник, отчего у того выпадает яблоко из рук. Сами шикает на мужчину и бьёт его кулаком в плечо, параллельно потирая ладонью свой затылок. Скептически озирая темнокожего парня, Чон-Рено отправляется уже к папе и целует его в лоб, а Нео счастливо улыбается и обнимает старшего сына. Хан и Юнги стоят в стороне и смеются над Сами, что всё ещё морщится от боли и бубнит невнятное себе под нос, поднимая на них взгляд. Веки у африканца мгновенно расширяются при виде Мина и уголки губ приподнимаются, обнажая белоснежные зубы. Рено знал об освобождении Юнги и ждал их встречи. В последний раз они виделись больше месяца назад. Оба до безумия соскучились. Первым трогается с места Мин и влетает в объятия вставшего на ноги Сами. Альфа облегченно выдыхает и прикрывает глаза, сжимая худое тело в руках и не желая больше никогда отпускать. — Как же я счастлив, что ты снова с нами, — шепчет Рено и поглаживает ладонями чужую спину. — Я так боялся за тебя. — Весь ужас позади, — так же тихо говорит Мин. — Меня выпустили из той тюрьмы, в которой я думал, что умру. Сами отстраняется и заглядывает в его глаза. — Юнги… — Всё хорошо, — мягко усмехается. Будет. Он вылечит кровоточащие раны. Несколько недель пыток нелегко стереть из памяти. — Чимин очень ждал тебя. Юнги оглядывается и снова убеждается в том, что почему-то ямайца нет среди всех. Его отсутствие давит, подталкивает к волнению. — А где он? — взгляд блестящий, напуганный, и голос почти дрожащий. — В комнате?.. — Нет, — издаёт смешок Сами. — Пару дней назад он начал снимать небольшую квартиру в городе. Брови омеги ползут вверх. Это слышать неожиданно, хотя раньше он с Чимином планировали временно побыть в столице Ботсваны, чтобы позже перебраться на Мадагаскар. Рад, что растаман уже сделал первый шаг, ничего не боясь. — Ты… — нервно глотает слюну. Весь наполняется разнообразными эмоциями. — Ты отвезёшь меня к нему?.. Рено улыбается и быстро кивает, соглашаясь: — Без проблем. — Спасибо, малыш, — Мин коротко целует его в подбородок. Пока Рено смущается, толкая язык за щёку, Юнги идёт к его папе и крепко обнимает. Недолго с ним разговаривая, он предупреждает его о своём уходе, а затем возвращается к Сами, который стискивает в руках пищащего Тэхёна, поднимает в воздухе и расцеловывает алые щёки. Чонгук за этой сценой наблюдает с едва заметной улыбкой, но младший брат опускает его мальчика на пол и вместе с Юнги покидает кухню. В помещении в их отсутствие по-прежнему стоит шум. Где-то над головой летает гиацинтовый ара и роняет слова, иногда спускаясь к хозяину ради грецких орехов. Множество вопросов отправляются с одной стороны в другую, а Тэхён уже тихо подкрадывается к мужу, наливающему себе в стакан воду. Омега вжимается в него, расслабляясь в домашней атмосфере и на фоне громко беседующих близких людей. Чонгук, попивая холодную воду и выпрямляясь в спине, сверху вниз поглядывает на Тэхёна и вздёргивает бровь. Отложив стакан на столешницу, он притягивает его за талию и вынуждает уткнуться носом в свою грудь. Омега в восторге и сильнее тает, находясь настолько тесно с любимым крепким телом. Липнет к мужчине, удерживается за его бёдра и целует в ключицы, что выглядывают из глубокого выреза чёрной рубашки. От полученной ласки Чонгук дёргает уголком губ, поглаживая затылок парня. — Вам нужно отдохнуть после перелёта, — говорит Нео прибывшим из Арабских Эмиратов, смотря на каждого. — Приготовлю всем завтрак. — Позже мы должны поехать в ядовитую долину с Ханом и Намджуном, — предупреждает Чонгук. И Квон с Кимом подтверждают его слова, кивая. Тэхён вскидывает подбородок, посмотрев на Чон-Рено. — Мог бы остаться сегодня дома… — шепчет он. — За две недели, пока мы были в Абу-Даби, дела в долине накопились. Их нужно решить, а вечером я вернусь и уделю тебе всё время, — опустив на него взор, тёплым тоном объясняет альфа. — Но Чонгук… — Пойду переоденусь и увижу Диего, — Рено не даёт ему договорить, целует в лоб и отстраняется, идя к выходу. Желания встретить тигра прочно заселяются в Тэхёне. Он оглядывает всех присутствующих, убеждается, что они заняты только друг другом, и направляется за Чонгуком, догоняя его. Сразу же клеится к нему, обнимает за талию и по дороге к их комнате целует то в плечо, то в грудь, посмеиваясь. Чон-Рено любит эту игривость, не сдерживается и сам слабо улыбается, потрепав по пепельным волосам, как настоящего львёнка, и поцеловав его в уголок сладких губ. В последние дни Тэхён в прекрасном расположении духа. Ни единую слезу не проронил. Наслаждается всем вокруг и подобным поведением дарит радость своему мужу. Чонгук всегда смотрит и питается его энергией, чувствуя себя втрое сильнее, втрое счастливее. Они входят в комнату и в первую же секунду встречают бенгальского тигра. Диего лежит на кровати, а, услышав, как за ним открылась дверь, лениво поворачивает голову и сонно хлопает длинными чёрными ресницами. Его глаза становятся больше и ярче при виде своих людей. Ждал их две недели, и сейчас резко спрыгивает с кровати и подбегает к ним, сначала наваливается на Чонгука и закидывает тяжелые лапы ему на плечи, облизывая и издавая громкое рычание. Рено хрипло смеётся и жмурится, поглаживая ладонями большую кошку, что за эти дни набрала вес. Тэхён закусывает губу и смотрит на них, играясь пальцами с мягкой полосатой шкурой. Диего переходит с альфы на омегу, и тот не удерживается на ногах и валится на пол, а тигр сразу на него, водя языком по его щекам и голове. Парень переходит на громкий смех, заполняющий каждый угол комнаты. Обнимает хищника и целует его в морду, показывая, как сильно соскучился. Чонгук с широкой улыбкой на них смотрит. Понимает, что эта жизнь, о которой он не позволял себе мечтать. Не хочет, чтобы она менялась. Пускай остаётся такой же тёплой, спокойной и мирной. По крайней мере, в этом доме. Тигр и львёнок продолжают играть между собой, и Чон-Рено расстёгивает на себе рубашку и подходит к шкафу. Он сменяет классическую одежду на чёрную футболку и брюки-карго, а тем временем Диего с Тэхёном перебираются на кровать. Омега стягивает с себя обувь, ложится рядом с крупным зверем и чешет ему за ушками, закидывая на него ногу. — Чонгук, — задумчиво зовёт его Тэхён, и альфа вопросительно мычит и застёгивает на себе штаны, стоя к нему спиной. — Давай заведём ещё одного тигра. После его предложения мужчина прекращает свои действия, крутит в голове услышанные слова и медленно оборачивается, недоуменно взирая на омегу. — Ещё одного тигра? — переспрашивает, прищурившись. — Точнее, тигрицу, — хмыкает Тэхён, посмотрев на Чон-Рено. — Мы с тобой пара, и Диего она нужна. Он нас безумно любит, как и мы его, но ему нужна ещё другая любовь. Чонгук не раз думал о самке для Диего. Его эта идея привлекала и отпугивала одновременно. Он борется за права животных и знает, что диким лучше быть в их среде обитания, а не в доме у людей. Но к своему тигру слишком привык, до безумия любит и никогда не будет готов расстаться с ним. — После этого союза обязательно появятся тигрята, — спокойно говорит Рено. — Разве это плохо? — вскидывает брови, похлопав ресницами. — Нисколько, — отрицает Чонгук. — Просто Африка не место для них. Диего сюда попал из-за браконьеров, поэтому я решился оставить его у себя. А держать в особняке ещё больше диких зверей будет тяжело и не лучшим решением. Грусть прокрадывается в глаза Тэхёна. Парень размышляет над этим и лениво гладит тигра, внезапно находит в голове решение и торопливо озвучивает его, расширяя веки: — Сделаем внутренний двор в два раза больше, чтобы им было комфортно. Чон-Рено усмехается и подходит к кровати, на которой лежат Тэхён и Диего, присаживаясь на край рядом с мужем. — И мы будем успевать смотреть за каждым? — сиплым голосом интересуется Чонгук, а омега в ответ быстро кивает. — За прайдом и за тиграми? — Да, — еще раз и более уверенно кивает. Согласен на все условия, чтобы Диего был счастлив и имел собственную тигрицу. — За нашими львятами тоже? — этот вопрос звучит тише. Тэхён на мгновение не дышит и не двигается, смотря в серые глаза. — За нашими тоже… — шепчет омега. Сердцебиение учащается. Не страшно — волнительно понимать, что Чонгук действительно желает детей и думает об этом всё чаще. — А когда выкрадем время для нас? Отлипнув от тигра, Тэхён принимает сидячее положение. — Ты ведь сказал, что пока рано для детей, — теребит пальцы младший, немного смущаясь. — Сначала будем наслаждаться друг другом, а потом сделаем нашу семью чуточку больше. — Чуточку? — Чонгук выгибает бровь. Омега теряется, не зная, какое количество их львят Чон-Рено планирует встретить. — А скольких ты хочешь?.. — Четверых, — без колебаний и сомнений отвечает Чонгук и пожимает плечами. — Так много… — рот у Тэхёна растягивается в удивлении и глаза становятся огромными и блестящими. Широкая улыбка трогает губы Чон-Рено, и даже слышен негромкий хриплый смех. — Уже испугался? — Нет, я не испугался, — отрицательно мотает головой и хмурится омега, подползая к альфе ближе. — Четыре так четыре, — твёрдо. — Больше не сможешь взять свои слова обратно, Чон-Рено. Не возьмёт. Не раскидывается ими бесцельно. Положив ладонь на затылок парня, Чонгук притягивает его к своим губам и произносит: — И не думал. Рено целует нежно, не спешит и языком ласкает чужой, пропуская между пальцев пепельные пряди волос. Тэхён укладывает руки на бёдра мужчины, сжимает крепкие мышцы через ткань штанов и выгибается в спине, углубляя поцелуй и склоняя голову. Диего падает на подушку и не отцепляет добрый взгляд от пары, прорычав и вызвав у них смешок. Первым отстраняется омега и довольно облизывается, улыбаясь и смотря в глаза напротив. — Я сделаю тебя самым счастливым человеком во всей Южной Африке, — обещает Тэхён и ладонью скользит по щеке мужа. — Нет, — вдруг говорит Чонгук и оставляет на кончике носа омеги поцелуй. — Потому что ты уже сделал меня самым счастливым человеком во всём мире. Он позволил ему узнать, каково это любить сильнее, чем солнце любит Африку. — Ты сводишь меня с ума, когда говоришь подобное… — очарован и поглощен в свои чувства. — Я делюсь с тобой правдой, и не более. И согласен ежедневно это повторять. Тэхён вжимается губами в скулу Чонгука и целует, скользит ниже и кусает за подбородок, рыкнув маленьким львёнком на взрослого опытного льва. — И эта правда звучит из уст того, кто при первых наших встречах рычал на меня, — льнет к мужчине, вкушая аромат его горячей кожи. — Хотел отпугнуть, — не скрывает уже давно. И добавляет важное: — От себя. — Ничего у тебя не получилось, хотя являешься таким сильным и строгим. Играется и упивается. Схватив омегу за талию, Чонгук неожиданно валит его на кровать и подминает под себя, нависнув сверху и разместившись между расставленными коленями. У Тэхёна в глазах задор и восхищение. Парень закидывает ноги, обтянутые белой тканью джинсов, на широкую спину и окольцовывает руками шею с крупной татуировкой, не чувствуя ни грамма страха перед ботсванским кошмаром. Очаровал и сам зачарован. — Это ты оказался ужасно неусидчивым и настырным, — говорит сквозь стиснутые зубы Чон-Рено. — Добивался своей цели, — почти урчит ему на губы и щекочет своим шёпотом, продолжая: — И, как видишь, добился, раз сейчас ты мой законный муж. — Вцепился в меня намертво. И Чонгук в Тэхёна, когда понял, как он ему необходим. — Ты заставил меня прийти к тебе, — бурчит омега, хмурясь. — Не заставлял. — Твои глаза покорили меня и призывали. Я больше не мог о них забыть, — разглядывает серый цвет в свирепых зеницах, вновь убеждаясь в их красоте и необычности. — И о твоей натуре, — оглаживает пальцами чернильные узоры на шее. — Умением жить в среде с хищниками… Рождённую любовь к незнакомцу уже нельзя было погасить, растерять, убить. — Я и тебя этому научил, — хмыкает Чонгук. Скрасил его жизнь одним своим появлением. — Вместе будем покорять Африку, Саванну, джунгли, пустыни, все дикие земли планеты, — горит в предвкушении Тэхён. — Как два безумных африканца. Оба Чон-Рено понимают: начинается лучший период в их жизни. Без сожалений, страхов и слов ставят печать очередным поцелуем. *** Три маленькие птицы на ветке дерева, стоящего неподалеку, сладко поют. Словно разговаривают с ним и повторяют: «Не беспокойтесь ни о чем». Юнги не трястись в волнении практически не получается. По вискам катятся капли пота не из-за утренней жары, а от предстоящей встречи с парнем, что родом с Ямайки. Они с Сами тратят долгие минуты на дорогу с пригорода, где находится особняк Чон-Рено и ядовитая долина, в столицу Ботсваны. Всё это время Рено веселит Юнги и отвлекает, рассказывает различные ситуации, случившиеся в его отсутствие, и старается не задавать ему вопросов о пережитом с американцами. Избегает болезненных тем, не желая напоминать омеге о неприятных днях. Мин сам пока ещё не готов делиться и искренне ценит разумное решение Сами не трогать прошлое. Юнги спрятал глубоко в себе жуткий мрак, что по сей день способен довести его до истерики, слёз и дикого вопля. После освобождения состояние стало лучше: обрёл шанс дышать и делать желаемое. Но настроение скачет. Перед глазами изредка возникают картины с противными монстрами — это пугает и рождает дрожь. В машине один раз, когда Сами красочно разговаривал с ним, потупил взгляд и не с первого раза услышал, как альфа его окликает и спрашивает всё ли в порядке. Всё в порядке. Ничего ему не грозит, никто за ним не гонится и не забирает насильно к себе. Только сердце и мозг этого ещё не могут понять. Не верят, что воля в руках у Юнги. Чон Хосок не покидает его. Прочно сидит, следит и скалится. Постоянно напоминает ему о себе и совместных ночах, проведенных в криках о помощи. Он его мучил физически неделями. Мучает до сих пор, находясь на неизвестном расстоянии с ним. Чудовищу Юнги ничего не желает… Это чудовище уже само себя пожирает — это его наказание. Скорость машины снижается, поскольку она заезжает в жилой африканский район. Юнги спускает окно со своей стороны и разглядывает старые сооружения, дома, магазины и автомобили. Несмотря на бедность, люди здесь очень жизнерадостные, шумные и улыбчивые. Сами едет медленно из-за большого количества детей. Маленькие мальчишки бегают, догоняют друг друга, играют в футбол с самодельными мячом и громко смеются, вызывая восторг в глазах Юнги. До него доносится и детское пение. Все ребята знают наизусть одну песню и с широкими лучезарными улыбками проговаривают строки о львином Боге, живущем около Саванны с дикими животными. Чон-Рено Чонгука страшатся взрослые люди, а дети любят, мечтают заглянуть в ледяные глаза и издалека посмотреть на его львов. Они им восхищаются, не зная подробностей его личности. В таком раннем возрасте для них важно лишь то, что существует человек, имеющий общий язык с хищниками. У детей Европы свои кумиры, а у детей Африки свои. Сами усмехается, слыша короткую песню о своём старшем брате, и паркуется около пятиэтажного дома. Юнги быстро переводит взгляд на это здание, закусывая губу. Сердце начинает быстрее биться в груди, делая больно. Воздуха внезапно не хватает, и на мгновение кажется кружится голова. — Откуда у него деньги на квартиру? — спрашивает Юнги, увлечённо анализируя дом. — Я помог ему продать один из алмазов, которые вы взяли из ядовитой долины. Волнение в тот же миг превращается в страх. Слышно, как Мин глотает слюну. Его веки широко раскрыты, и дыхание прекращается. Он медленно поворачивает к Сами голову и таращится на него, как на сумасшедшего, а тот сидит расслабленно в водительском кресле и вытаскивает руку в открытое окно. У альфы прекрасное настроение: ему хочется петь, танцевать и веселиться с близкими. — А Чонгук?.. Он рассчитывал с Чимином вернуть алмазы обратно Чон-Рено, чтобы как-нибудь сгладить ситуацию с ним. — Плевать он хотел на эти камни, Юнги, — фыркает Сами, закатив глаза. — Да и уже забыл о вашей краже, поэтому расслабься, — смотрит на него и хмурится. — Укусить ему вас я ни за что не позволю. Вы друзья мои и его мужа, он точно рыпаться не станет. — Безумие какое-то, — мягко посмеивается Мин. — Обсуждать это безумие сейчас не время, — неожиданно тянется к двери омеги и открывает её, вернувшись на своё место и приказав: — Вперёд. Второй этаж, девятая квартира. Юнги с большим сомнением выглядывает, осматривается и переводит блестящий напуганный взгляд обратно на Рено, поджав губы. — Мне очень страшно, — негромко признаётся. — Вдруг он не захочет разговаривать? — Захочет. — Не захочет… Сами закатывает глаза во второй раз за этот короткий промежуток времени. — Когда Чимин узнал, что ты возвращаешься, он начал снова слушать и петь регги музыку. У него был большой перерыв, из-за чего ходил трупом, — рассказывает Рено и тяжело вздыхает. — Он же растаман с Ямайки. Регги у него в крови, — очень серьёзно вбивает этот факт в голову Юнги, жестикулируя. — И новость о тебе оживила его и вернула к своим истокам. Для Чимина действительно эта музыка играет большую роль в жизни. Он последователь растафарианства: его взгляды, поведение, разговоры и цели иные и необычные. Юнги это изначально отпугивало, но сейчас не может представить Пака другим человеком. — Ладно, — кивает Мин, приподняв уголок губ. — Я пойду к нему… Желание увидеть его огромное. — Удачи, — усмехается Сами. Юнги вздыхает перед тем, как покинуть автомобиль и закрыть за собой дверь. Сами из салона показывает ему большой палец и кричит, что всё хорошо, вызывая у омеги смех. Всё хорошо… Он заходит в дом и поднимается по ступенькам на второй этаж, встречая то одного жильца, то второго. Все счастливые, улыбчивые и громкие, а Мин кусает щёки изнутри и с замиранием сердца глазами разыскивает нужную цифру на старых дверях. Девятку замечает быстро, в конце длинного узкого коридора, и встаёт напротив неё, постучав и от дикого страха зажмурившись. Боится, что потолок обрушится на него. До слуха доносится негромко играющая с другой стороны музыка. Она в стиле Чимина. Проходят секунды — Юнги ждёт. Проходит минута — он продолжает ждать, стучит ещё раз, а замок уже шумит. Дверь перед ним раскрывается, а Мин отходит от своей смелости и лишь носом вдыхает свежий аромат, исходящий от человека напротив. Раскрыть веки он всё-таки решается и видит лицо того, кого представлял долгими днями и ночами, пытаясь добиться успокоения и капли счастья. За Чимином тихо играет музыка регги и нараспашку открытые два окна впускают в маленькую комнату яркий солнечный свет. Тёмные вьющиеся мокрые волосы лежат на голых загорелых плечах ямайца. На нём лишь жёлтые шорты и высокие полосатые носки, торс обнажён, а на ушах светятся серебряные кольца. Он держится за железную ручку двери и внимательно и очень спокойно смотрит Юнги в глаза, не удивляясь, не злясь, не показывая абсолютно никаких эмоций, точно не узнаёт его. У Мина в груди колет. Пустил бы слёзы, но изо всех сил смыкает челюсти и рассматривает омегу с вечной любовью и теплом. Скучал, а сейчас оторваться не может. Пак от него тоже. — Не войдёшь? — первым молчание обрывает Чимин, отошедший в сторону. У Юнги начинает дрожать нижняя губа. Глотнув ком в горле, он чувствует в уголках собственных глаз влажность и с трудом и тихо уточняет: — А ты позволишь?.. Позволит вернуться в его жизнь? — Позволю, — не думает над ответом. Мин переступает через порог и проходит вглубь квартиры, что размерами совсем небольшая. Одна маленькая кровать у стены, шкаф, стол с двумя стульями, в другом углу кухонная столешница, а дверь с левой стороны, вероятно, ведёт в ванную комнату. Всё очень просто и недорого. Однако аромат, стоящий в этих стенах, приятный. Чимин позади закрывает входную дверь и остаётся у неё, смотря на спину Юнги. Анализирует его волосы: теперь они натурального цвета и далеко не блондинистые. Медленно опускается к плечам и ниже и подмечает в мыслях, что омега очень похудел, а одежда уже висит на нём. — Уютно, — негромко комментирует Мин. Поморгав, Пак вырывается точно из сна и еле слышно вздыхает, облизнув полные губы. — Тебе точно нравится? Юнги задумывается над элементарным вопросом и поворачивается к Чимину. — Да, — невнятно кивает. — Но разве моё мнение что-либо значит? Главное, чтобы тебе было комфортно. — Не только мне, — несильно хмурится Пак. — Чимин… Ямаец делает первые шаги к нему и оглядывает помещение, перебирая пальцы и останавливаясь напротив Юнги в полуметре. — Это место временное, — предупреждает его. — В будущем я покажу тебе больше и красивее. Обещаю… Глаза Мина блестят от слёз, но те не катятся по щекам. Мерцают не от боли, обиды и страха, а от счастья видеть Чимина и от отсутствия цепей на себе. — Почему ты говоришь это мне?.. — шепчет, боясь оказаться во сне. — Чтобы ты не думал, что бедность и издевательства это то, что мы заслужили, — сразу отвечает Пак. — Я, наверное, покажу тебе богатство не суммой денег, но увезу на Мадагаскар, а его там полным-полно. В природе, в океане, в людях, в свободе. Одинокая хрустальная капля обжигает ровную кожу. Юнги сдаётся: плачет и сжимает кулаки, скрывая хотя бы позорную дрожь. Не стесняется Чимина. Он в глубине души ненавидит себя за возникшую слабость. Раньше таким не был. А сейчас стоит разбитым, слабым и смотрит на человека, который зажёг факел любви в нём. — Мне уже и Мадагаскар не нужен, — сухо усмехается сквозь слёзы Юнги. — Нужен, — настаивает Пак. — Мне нужен только ты, Чимин… И шанс продолжить спокойную жизнь с ним. — Я здесь, перед тобой, — хлопает густыми ресницами. — Точно такой же, как прежде. Ничего не поменялось. — Вообще-то поменялось, — мягко усмехается Юнги и быстро стирает пальцами влажность с щёк, шмыгнув носом. Пак меняется в лице, выглядя встревоженным. Осматривает себя, свои шорты и высокие цветные носки, почесав в непонимании затылок. — Что же? — не может догадаться и вопросительно выгибает бровь Чимин, подняв взгляд обратно на Юнги. — Я плохо пахну? — нюхает правое предплечье и пожимает плечами. — Я купил клубничный гель для душа. Думал, тебе понравится. Мин негромко смеётся над ямайцем, а тот теряется и не знает, какие изменения успели в нём найти. — Я о волосах, — произносит Юнги. — Ты распустил косички. Чимин трогает концы своих прядей и тянет уголки губ в ласковой улыбке. Прождав ещё несколько секунд, он прямо спрашивает: — Заплетешь мне их обратно? Данное предложение — воплощение мечты. — Конечно, — быстро кивает Юнги. — Свой навык, выработанный с тобой, я не потерял. Чимин усмехается и не двигается, в возникшем молчании смотрит на Мина и смущённо отводит взор, гулко глотая слюну. Опомнившись, он быстро подходит к тумбе и берёт с неё пачку прозрачных резинок и расчёску, отдав их Юнги. Мин присаживается на конец кровати, а Чимин располагается на полу перед ним голой спиной, полностью доверяя его рукам свою фирменную причёску. На фоне для них поёт Боб Марли о трёх маленьких птицах, и, Пак, не сдержавшись, начинает ему шёпотом подпевать и прикрывает веки. Юнги со слабой улыбкой вслушивается в любимый голос и расчёсывает тёмные мягкие волосы, разделяя их и приступая туго заплетать первую косичку. Ему нравится это занятие: расслабляет и даёт ощутить себя правильно, счастливо, независимо. Соединяет тонкие пряди и получает удовольствия от момента. Пение Чимина становится только громче и приятнее и ласкает слух. Юнги сходит с ума от любви к нему. Закончив заплетать уже третью косичку, он утыкается кончиком носа в макушку растамана и кладёт на его плечи ладони, медленно скользнув к груди. Ему необходимо ощутить тепло человека, родившегося на Ямайке. И ему позволяют, улыбаясь ярче и продолжая проговаривать строку из песни: «Каждая мелочь будет в порядке». Юнги вспоминает эти слова слишком часто. Не верит, что ему удалось вновь услышать их из уст Чимина. Спускаясь с кровати на пол, Мин оказывается перед Паком лицом к лицу. Он подползает к нему и зарывается носом в изгиб его шеи, а Чимин крепко обнимает, поглаживая горячими руками спину. — Мы снова вместе, — шепчет ему на ухо Пак. После пыток. После невыносимого одиночества в тюрьме. После громкого рёва. Юнги осторожно отстраняется, заплаканными глазами взглянув на омегу. — В этот раз надолго?.. — Уже навсегда, — тихо отвечает Чимин, коснувшись пальцами его щеки. — И даже не смей засомневаться в этом. Приблизившись к устам Юнги, ямаец закрывает веки вместе с ним и робко целует. Медленно разрушает мысли о плохом, прижимая к себе, и сминает сухие губы своими, возвращая их обоих к тому месту в отношениях, где когда-то остановились. Выжили на территории одного государства Южной Африки, а процветать начнут на другом. На Мадагаскаре… *** Мир, созданный его отцом, весь в песках, в грязи, в крови и окрашен ярко-оранжевым закатом. Саед Рено выдвинул здесь правила: они живут и помнятся. Но к ним прибавились несколько тех, которые возникли в голове у его старшего сына, что оказался жестче Саеда в несколько раз. Ядовитая долина — это чистилище под управлением африканца без африканской крови, но с африканской душой. Она не умрёт, не исчезнет, не станет лояльной к грешникам, прибывающим сюда. На первой стороне долины сегодня тихо. Все смирённые, послушные. Никто не умирает и не идёт против судьбы. Стоят по колено в мутной воде, держат специальные корзины и промывают грунт с обычными камнями, пытаясь найти среди них драгоценные. Пашут и часто поглядывают на небо, богатое тёплыми красками, ожидая момента, когда солнце полностью исчезнет за горизонтом. Лишь тогда они отправятся отдыхать и принимать пищу, а пока трудятся под чутким наблюдением суровых и внимательных надзирателей. Те с автоматами на спинах ходят из одной стороны в другую, не отвлекаясь ни на что и следя за каждым движением рабочих в алмазных копях. Но они сами находятся под контролем. Ослушаться и сделать неверный шаг в присутствии владельца ядовитой долины не осмелятся. Чон-Рено в их глазах стал ещё сильнее, ещё опаснее, устранив врагов. Он избавил их от иностранцев, что долгие месяцы надеялись занять их место. Теперь они единственные, кто добывают алмазы в Ботсване. Их земля огромная, и есть шанс, что она станет ещё больше после ухода американцев. В долине Чонгук с одиннадцати часов утра, а сейчас пошёл уже восьмой час вечера. Хочется вернуться к мужу, что звонил ему несколько раз, но ему приходится оставаться здесь из-за некоторых незаконченных дел. Успокаивает лишь то, что дома рядом с Тэхёном есть те, кто не даёт ему соскучиться. Сам Чон-Рено стоит около копей и держит руки в карманах чёрных брюк-карго, следя, как вокруг него работают десятки людей. До слуха доносится всё и сразу: обычный непонятный шум, громкие разговоры, приказы, недовольства, смех. Ничего из этого не способно привлечь должное внимание поникшего Чонгука. Мужчина неподвижен, выглядит серьёзным и ожидает, когда сюда привезут новых людей для добычи драгоценных камней, чтобы затем он мог отправиться домой. Недалеко от него находятся Хан и Намджун, которые несколько раз пытались втянуть Рено в беседу, но встречали только нежелание. Чонгук в рабстве у собственных спутанных мыслей. Его напряжение видят многие и не осмеливаются поинтересоваться, в чём причина. Он сам ещё не знает. Что-то давит на него, не разрешает расслабиться. Ощущение, что довёл войну не до конца. Оно ужасно противное, и из-за него Чон-Рено шастает серыми хищными глазами по территории. Ищет не там, где нужно. Над головой у Чонгука пролетают множество птиц с громкими криками, наводя беспокойство. Рено хмурится, прислушивается и резко поворачивает голову к главным воротам долины, к которым подъезжает посторонняя машина. Смотрители сразу хватаются за оружие и готовятся наставить дуло на незваного гостя, а Чонгук шагает туда и открывает железные решетчатые двери, выходя за ворота и становясь напротив чужой машины. Тёмные стёкла не позволяют ему увидеть лицо водителя, но Рено и без этого обо всём догадывается. Пропадая в грехах, впадает и в маразм. Дверь раскрывается, и из автомобиля выбирается человек, уставший бежать и прятаться. Тишина исчезает без следов, а ярое и громкое недовольство рождается со стороны африканцев, застрявших в кошмарном гневе. Не умеют оставлять без наказания провинившихся. Готовы плеваться и уже целятся автоматами в предателя, угрожая расстрелять на месте. Но Чон Хосок никак не реагирует и даже не смотрит на них, вцепившись опустошённым и абсолютно не агрессивным взглядом в Чонгука. В этот раз не делятся обидой и ненавистью, временно с ней попрощавшись. Ведут себя так, будто бы между ними ничего страшного не произошло. Без злости настроенные, но и не простившие друг друга. Надзиратель, стоящий рядом с Чон-Рено, рычит и внезапно берётся за огнестрельное оружие, желает тронуться с места и навредить Хосоку, однако Чонгук вытягивает руку в сторону и запрещает приблизиться к нему, сжав челюсти. — Не подходите к нему, — жёсткий приказ. Его люди, находящиеся повсюду, удивляются поведению босса и медленно отступают, не убирая оружие. — Рено… — хочет возникнуть один из африканцев. — Вы меня слышали, — цедит Чонгук. — А ты, — скрипит зубами, глядя Хосоку прямиком в глаза. — Иди за мной. Чон-Рено разворачивается и проходит за ворота, а Хосок направляется за ним после того, как безмолвно оглядывает смотрителей. Получает оскорбительные слова в спину от бывших друзей и товарищей, и всех игнорирует, не показывая им истинные эмоции и чувства. Он сталкивается взором с Намджуном и Ханом, что удивлённо распахивают веки и не понимают происходящего, и сухо хмыкает, засовывая руки в карманы штанов и возвращаясь глазами обратно на Рено впереди. Всё внимание на первой стороне ядовитой долины. Содеянное им помнит каждый. Каждый задет предательством. Никто не простил… Чонгук приближается к своему шатру и грубо отодвигает его ткани, входя внутрь. Он включает все лампы, горящие тусклым светом, а тем временем Хосок успевает войти и останавливается в центре, следя за мужчиной. Тот вскоре встаёт лицом к лицу и холодно озирает искомую жертву, отгоняя дальше от себя жажду впиться острыми клыками в его нутро. Стоят друг перед другом. Этого хотели. Об этом мечтали до кровавого пота. — Я рассчитывал тебя больше не увидеть, — начинает Чон-Рено. Дал ему шанс исчезнуть в этом мире с деньгами и алмазами американцев, найти себе место и залечь на дно, никого не провоцируя. Хосок поступил иначе: очень глупо и неразумно. — С чего вдруг? — вздёргивает бровь Чон. — Я ждал, когда ты найдёшь меня. Прошло две недели, и я пришёл к тебе сам. Рено не собирался искать его. Он собирался полностью выкинуть его из головы. — Поступок безумца. — Я он и есть, — усмехается Хосок, пожав плечами. — Рискуешь из безумца стать рабом, — вскидывает подбородок Чонгук. Хосок негромко и сипло смеётся, запрокидывая голову и сминая пальцами шею. Успокоившись, он снова глядит на Чон-Рено и ехидно спрашивает: — Поставишь в ряды рабочих ядовитой долины? — Будешь отбывать наказание, — спокойно отвечает. Его словам не верят и шумно вздыхают, словно задуманное им нечто невозможное. Хосок оглядывается на стол, стоящий в центре большого шатра, и занимает за ним место. Чонгук садится напротив него и откидывается на спинку стула, кладёт одну руку на стол и барабанит пальцами по деревянной поверхности, испепеляя тяжелым взглядом альфу. — Тогда и ты должен, — продолжает разговор Хосок. — Ты не меньше дерьма натворил. — Я поступаю разумно, а ты — импульсивно. Во всяком случае, Чон-Рено старается. Тэхён ему в этом помогает, утешая голодных монстров, от случая к случаю пробуждающихся в муже. — Привести тебя к Дуайту Болтону тоже было импульсивным решением, Чонгук? — слегка склоняет голову набок. Непонятно, гордится ли он этим. А Рено молча смотрит на него, задумывается и вспоминает присланные сообщения, осведомляющие его о местонахождении американцев. Всё дело рук Хосока, о чём Чонгук узнал не сразу. За этот поступок он ему ни капли не благодарен. Не начал вновь считать другом. — Зачем ты сделал это? — прямо интересуется Чон-Рено. — Совесть замучила? Хосок стискивает зубы и спустя короткую паузу произносит: — Я ненавидел его так же сильно, как ты. — Не так же, — рычанием отрезает Чонгук. — Он навредил мне — не тебе. Сейчас Болтон мёртв, а то, что он отнял у меня, уже не вернуть, — сжимает кулаки и цедит тише с болью в раненом сердце: — Никогда. Убитые львы не оживут, больше не посмотрят в глаза своему человеку. Чон-Рено верил, что его животные умрут от старости, но не от пули людей. Хосок замолкает. На секунду кажется, что блики в его глазах преображаются и что мужчина почувствовал жалость к человеку, потерявшему своих детей. Он знал, как сильно их любил и дорожил ими всеми Чонгук. — Я не думал, что он пойдёт на подобное, — тон почему-то спокойнее. — Что тронет прайд, — уточняет, а Рено только мрачнеет. — Я узнал об этом только после того, как это произошло. Серый цвет в глазах Чонгука становится светлее, наполняется яростью. Его умиротворенность утекает в щели. Опять смотрит пытливым взглядом. Никто никогда не поймёт, какой ужасный мятеж творится в нём от скорби. — Болтон убил моих львов, а ты чуть не убил моего младшего брата, Хосок, — негромко и холодно чеканит каждое слово Чонгук. — Не строй из себя невинного, когда погряз в дерьме. — Таким меня воспитала эта земля. — Нет, — нервно усмехается Рено. — Четыре года назад ты только прибыл сюда, но сразу же воспользовался статусом моего друга и моей правой руки и дал приказ расстрелять членов Красного Креста. Ты скрыл это, не выяснил ситуацию и убил двух невинных людей, — произнося это, ему хочется вцепиться в горло Хосока, но терпит и терпит. — Этому тебя научила не Африка — с этим ты приехал в Африку. Хосок качает головой и поджимает губы. — Возлюбленный пожаловался на меня? — вопросительно выгибает бровь. — Пожелал мне жесткой смерти? Это не похоже на львёнка… — Тэхён не умеет держать зло ни на кого, — ровно говорит Чонгук. — Даже на тебя, а ты лишил его родителей в четырнадцать лет. — С трудом верится, — срывается с уст Хосока едкая усмешка. Никогда не признавал Тэхёна. Всегда ненавидел и желал избавиться от него. — Ты все эти месяцы представляешь его не тем человеком, каким он является на самом деле, Хосок. Твердил одно: принц, строящий из себя святого, или ангел, оказавшийся змеёй. Не было и дня, чтобы Чон поверил в искренность чувств и поведения омеги Чонгука. Везде видел подвох. — Я не признаю своих грехов и не собираюсь ни перед кем извиняться. Здесь я не для этого, — хрипло предупреждает Хосок. Чонгук в этом был и уверен до сих пор, но спрашивает: — А для чего? Агрессия, гордыня, обида ведут к одному — к насилию. За спиной десять лет крепкой дружбы, а Хосок без спешки достаёт из кобуры пистолет и кладёт руку на стул, направив дуло вперёд, на Чонгука. В шатре виснет гробовая тишина. Никто не напряжён, не напуган и не стремится бежать. Чон-Рено смотрит Хосоку глубоко в глаза, прямо в очернённую душу, и видит в ней лишь плохое, страшное и уродливое. Раньше там иногда проскальзывал свет, но не сегодня и не перед ним. В мужчине для душ открыта дьявольская пасть, и ею намеревается поглотить Бога львов. Тот сидит перед и лижет кончиком языка контур сухих губ, неторопливо опуская мутный взгляд на пистолет, направленный на него. У Чонгука в обеих кобурах на бедрах есть огнестрельное и холодное оружие, но к ним не тянется и не собирается, стиснув челюсти и резко вернувшись глазами к чужим. Не чувствует страх, и безопасностью не пахнет. Долго молчит, тая в себе гнев, а Хосок таит в себе горечь. — Я устал, Чонгук, — тихо и безжизненно. Ненависть ко всему живому и к себе самому толкает в яму. Не сожалеет — выдохся. — Пришёл убить меня? — тон Чон-Рено очень спокойный. — Удивлён? — Нисколько, мы с тобой хотим одного и того же — смерти друг друга. Скатились хорошие отношения в непонятные… — С одной стороны, хорошо, что наших отцов уже нет в живых, — уголок губ Хосока дёргается. Позже альфа задумчиво добавляет: — Они не видят, во что превратилась наша дружба. — У них она была лучше и без предательств. Их отцы долгие годы работали плечом к плечу, были понимающими и близкими друзьями. Их сыновья были такими же, пока нить между ними внезапно не загорелась и в какой-то момент полностью не сожглась. Эту нить нельзя восстановить или заменить. Всё закончилось для них обоих. Один счастлив в браке с любимым человеком, а второй — губится в одиночестве. Африка некоторых людей сводит и некоторых делает кровожадными врагами. — Я ушёл к Болтону после того, как ты убил Линь Вэя, — произносит Хосок, сильнее сжимая в пальцах пистолет. — Ни на день раньше. Чонгук нежданное признание крутит в голове и анализирует. Верит не ему, а себе. Он догадывался, что Хосок не перешёл бы на сторону врага, не будь у него на то резкой причины. А она у него была. — Зачем ты говоришь это мне? Хосок полминуты находится где-то в своих мыслях и правдиво отвечает: — Не знаю. Словно стремится уничтожить сомнения и очистить своё имя. Он был предан до последнего, но стерпеть изменения в их кругу общения в ядовитой долине не сумел. Чон-Рено детально изучает Хосока, замечая все изменения в нём. Впервые застаёт его в подобном образе: упавшим духом, тусклым, отрешённым. Он призван творить ужасные вещи и убивать, но на сей раз даже не снимает пистолет с предохранителя. Сидит рядом с Чонгуком, но мыслями он не здесь. Зрачки его расширенные, и Рено сразу догадывается, что Хосок принял наркотики. В этом причина его редкого спокойствия. Без них альфа границ не видит и растворяется в пламени агрессии. — Если осмелился взять в руки оружие, то осмелься и пустить пулю, — в голосе Чонгука мелькают раскаты грома. В сказанной фразе не одно значение — Хосок понимает. Осмелился пойти против Чон-Рено, а осмелится ли довести дело до конца? — Я грезил мыслью вредить тебе, наносить ужасную боль, чтобы ты захлёбывался в ней, но убивать… — делает паузу, сглатывая и со скрежетом зубов смыкая челюсти. — Убивать тебя гораздо сложнее. Глядя ему в глаза, Чонгук качает головой и поднимается со стула. — Тогда уходи, Хосок, — вдруг бросает он и идёт к выходу из шатра. — Покинь Ботсвану и не возвращайся сюда. Чон сводит брови у переносицы и встаёт с места, повернувшись к Рено и прорычав вопрос: — Ты что, прощаешь меня? Возмущение в Чонгуке повышается. — Ни за что, — останавливается и оборачивается к Хосоку. — Не хочу, чтобы на моих руках была ещё и твоя кровь, — зло цедит. За последние два месяца отнял достаточное количество жизней. Это выпивает из него все соки. Убийства никогда не были в удовольствие Чонгуку. После них не чувствует себя человеком, а пустым и бесчувственным. — Думаешь, я идиот? — Хосок медленно выходит из себя. Кулаки сжаты: в одном из них до сих пор есть пистолет. — Я приехал с целью умереть. Смотрители не выпустят меня отсюда живым. — Но выпускаю я, — рубит Чон-Рено. Делает то, что не планировал. Жалости нет — есть воспоминания. — Не выпускай и просто убей. — Нет, — рычит. Хосок приближается к Чонгуку и грубо прижимает к его груди сжатый в ладони пистолет, тихо его попросив: — Наплюй на свои чувства. Рено бьёт его по руке, отстранив оружие от себя, и горой возвышается перед мужчиной, пожирая взглядом, что является кошмаром для многих. — Я тебя ненавижу, — хриплым голосом напоминает Чонгук. — Но нелегко забыть то, что ты был мне братом, и нелегко выстрелить в тебя, как того ты заслуживаешь. Выражение лица Хосока смягчается. — Мы оба этого заслуживаем, Чонгук. Чон-Рено уверенно кивает, вслух подтверждая: — Оба. Не считал себя правильным. Считал себя самым грязным Богом среди всех существующих. С ним навечно будут грехи, которые не искупить словами. У Чонгука висит крест на груди. Ежедневно. Надеется и верит, что его простят за всё свершённое и всё то, что будет совершено. — Так давай вдвоём сдохнем на этом самом месте, — предлагает Хосок, отшагивая и разводя руками. — Кому-то станет легче жить. Чон-Рено не имеет право. У него есть серьёзная причина, и её озвучивает: — Он ждёт меня дома, Хосок. Ради Тэхёна продолжает ходить по земле. Чтобы не провести глубокую полосу на его сердце и не заставить ронять горькие слёзы, ценит свою нечестивую жизнь. Маленького львёнка не оставит — ежедневно повторяет. Чонгука ждут, Хосока — нет. Сам всё потерял, а теперь ему трудно жить с собой в раздоре. Хосок напился ядом и сидит на пороге Ада. Его сознание на дне, а человечность впервые за долгие месяцы показывается, сообщает о своём существовании. Мужчина долго смотрит бывшему другу в затихшие светлые глаза и бросает пистолет себе под ноги, поджав сухие губы и покачав головой. Ненависти в груди полно, но её не проявляет. Никого больше не любит и ничего отныне не ценит. Кладёт ладонь на чужое плечо, несильно сжав и ни слова не проронив. Где-то глубоко-глубоко в сердце счастлив, что Чон-Рено глядит на него без отвращения, хотя своими действиями лишал его воздуха. Чонгук отнял у Хосока близкого друга. Хосок у Чонгука отнять никого не смог. Их зрительный контакт первым обрывает Хосок, посмотревший на выход из шатра. Похлопав Чон-Рено по плечу, он покидает его и выбирается наружу, где полно надзирателей ядовитой долины, которые, в отличие от своего босса, не освободят и не дадут шанс спрятаться в другой стране. Рено стоит в шатре один, освещённый тусклым светом ламп, и глядит перед собой. Ждёт… Ждёт первого выстрела, что звучит только через пять минут. За ним возникает следующий, ещё и ещё. Не ликует и не чувствует себя удовлетворённым. Сильно смыкает челюсти и слушает, как убивают того, кто долгие годы стоял с ним бок о бок. Сейчас его уже нет. В Южной Африке не осталось противников и людей, к которым Чонгук потерял доверие. Пробыв на месте ещё десять минут, Чон-Рено медленно выходит из шатра и поворачивается лицом к дальним решетчатым воротам. За ними его верные находятся люди, что расстреляли предателя. Они не бросят его на земле около Саванны — Чонгук не позволит и заставит похоронить. Тело Хосока Чон-Рено не видит и не отходит от шатра, засовывая руки в карманы. К нему молча подходит Хан и коротко его оглядывает, а вскоре присоединяется Намджун и тоже не раскрывает рта. Им и нечего сказать. Знают, кем для Чонгука был Хосок, и им жаль не за его смерть, а за всё случившееся между ними. Теперь они стоят втроём, а работа вокруг них кипит: кто-то добывает алмазы, а кто-то обязывает их это делать. Здесь иерархия, которая будет существовать вечность. Чон-Рено смотрит на неё, на землю, созданную его отцом, и горд тем, что не дал врагам её уничтожить. Бился за семью, за имя своё и этой территории, и был в адском приключении, вытерпев боль и гнев. — Всё закончилось? — спрашивает рядом стоящий Хан. Ничего не закончилось… — Всё только началось, — убеждённо и твёрдо говорит Чонгук. Чистилище под руководством старшего сына Саеда Рено длится только пять лет. Впереди ещё десятки. Чон-Рено совместно с правительством Ботсваны продолжит принимать в алмазный ад людей, что были отправлены сюда за тяжкий грех. — Рено! — слышится в стороне громкий крик. Это сильно настораживает Чонгука. Он хмурится и поворачивает голову к темнокожему мужчине, что является одним из смотрителей и бежит к нему, сжимая нечто в одной ладони. — В чём дело? — резко кидает вопрос Чон-Рено. Африканец останавливается в двух шагах от него и громко дышит, воодушевлённо смотря на босса и широко улыбаясь. Он вытягивает правую руку вперёд и медленно разжимает ладонь, показывая содержимое, а Чонгук, скептически выгнув бровь, опускает взгляд. Чон-Рено видит на ладони крупный алмаз, размерами похожий на тот, что когда-то нашёл Тэхён. Но у этого цвет другой — не менее красивый. Он жёлтый. Ярко-жёлтый, тоже считающийся одним из самых редких в мире. И вновь был обнаружен в ядовитой долине… В серых глазах удивление заседает. Чонгук осторожно берёт в пальцы драгоценный камень и анализирует его под ярким светом оранжевого заката, коварно усмехнувшись играм Африки. Войну за розовый алмаз львиный Бог выиграл, войну за жёлтый алмаз закончит тем же результатом.