***
Гермиона сидела на лужайке во дворе Трансфигурации, последние лучи солнца озаряли травинки и макушку девушки. Она находилась в полной растерянности и ужасе, будто являлась маленьким жуком, которого раздавили тяжёлым каблуком, а потом провозили по земле ещё несколько часов. Она была рядом, в паре метров, но не смогла сделать ничего. Абсолютно ничего. Просто смотрела на мучения своей сокурсницы и испуганные глаза друзей. Только вчера с Кэти всё было в порядке, она сидела на кресле, припрыгивая на пружинах и слушая какой-то дурацкий, но крутой рок. Как же тогда это раздражало, Гермиона не могла сосредоточиться на эссе по Маггловедению! Сейчас же она полностью опустошена, из неё вырвали кусок и оставили у этой каменной стены умирать от одиночества. Ещё и эта противная погода, которая меняется каждые полчаса. Если тогда снежинки падали на землю, одаривая её своим белым одеялом, то сейчас солнце беспощадно избавлялось от их дара. Лучше бы оно избавилось и от Грейнджер. Навсегда. Избавило её от проблем и боли. — Здравствуй, Гермиона Грейнджер. Девушка вздрогнула и вскинула плечи, направляя взгляд в сторону звука, носитель которого уже пристроился рядом с гриффиндоркой. — Элио, здравствуй. Как дела? — всем своим видом скрывая глубоко упрятанную от чужих глаз боль, промямлила Гермиона, но голос предательски дрожал, выдавая уязвимость. — Прекрасно, а ты? — ненавязчиво спросил он, повернув голову в её сторону. А как она? Ужасно. Никак иначе и быть не может, но зачем ему об этом знать? Наверняка, Бруно здесь не для того, чтобы выслушивать чьи-то проблемы. — Всё… — она сделала паузу, мотая головой и выдавливая из себя улыбку. — неплохо, очень неплохо. — Уверена? Совсем идиот? Я же сказала, чёрт возьми, да! Да нифига не в порядке! Ничего больше не будет никогда в порядке! Это же конец, всё катится в бездну. Тонешь в проблемах, словно в вязких песках, и когда накроет с головой, перестанешь дышать, в конечном итоге задохнувшись. Уже задыхаешься из-за нехватки сил, из-за того, что их у тебя отнимают, но всё пытаешься отбиться от того, кто это делает, и идти ровно, а в итоге твой путь снова изогнут. — Ты рассыпаешься, — прошептал на ухо парень, чтобы не спугнуть. — Что? — Просто доверься мне. Расскажи, что тебя тревожит. — Почему я должна доверять тебе? — Гермиона недоверчиво отодвинулась от него, давая понять, что не очень то и доверяет. — Я бы хотел стать твоим другом, если ты не против. Ну, а если против, ты всегда можешь попросить меня уйти, — он вздохнул, положил одну руку на зелёную траву, а другой заправил за ухо свои непослушные волосы. — Я дам тебе небольшой совет — человеку нужен человек. Кто знает, может если ты сейчас выговоришься, то потом тебе не придётся справляться со своими эмоциями в одиночку? Ведь он прав. Да и какая разница? О Кэти завтра же утром будет знать каждый ученик, картина и призрак в этом замке и за его пределами. Нечего терять, а тебе так нужна поддержка… Рон и Гарри? Их сейчас нет рядом. «Рассыпаешься, » — так он сказал? — Я… на самом деле есть много причин, почему я чувствую себя так ужасно. Всё это очень—очень сложно, — прошептала Грейнджер, чуть склонив голову на бок, коснувшись ухом плеча и прикрыв глаза. Обдумав все слова, что хотела сказать, поняла, что не должна этого делать. Никому не доверять. Он же друг Мур, и насколько бы хорошим ни был, поверить Бруно — значит просунуть голову в петлю. Ты же не глупая, Гермиона Грейнджер, так и поступай соответственно. Именно это тебя и губит. — Я просто очень устала, день был тяжёлым. Поговорим позже. Может, встретимся на ярмарке, — выпалила девушка и поспешила уйти, но остановилась и посмотрела на сидящего у стены парня, и всё-таки он был вполне красив: кожаная куртка, белая футболка и бесвкусные скини джинсы. Длинные кудрявые волосы были растрёпаны, а он сам невероятно невозмутим. — Спасибо тебе. И быстро покинула лужайку, испарилась словно призрак.***
— Пока всё идёт отлично. Ты большая молодец, Гермиона! — заявил Макмиллан и, не дожидаясь ответа, сказал: — Думаю, мы заслужили этот отдых? Но девушка вновь застряла в своих мыслях, думая о том, что почти целый день не видела Малфоя. И это насторожило. Почему? Чёрт знает. Обычно он маячил перед глазами со своей гаденькой улыбочкой и портил всё, что она делала, и может должна быть рада, что и след его простыл, но сердце завывало. Не хватало его глаз. Таких цепляющих, крошивших мир гриффиндорки на мелкие кусочки и оставлявших за собой лишь пепел, прах, пыль, стирая в ничто. И лишь один вопрос: «Что заставляет думать об этом?» Ты бежишь, ищешь, мечешься, спотыкаешься, падаешь. Всё, что угодно, лишь бы не это. Всё, что угодно, лишь бы не он. В постоянном поиске смысла в тех своих действиях, в которых его нет, ты испытываешь эмоции сравнимые с бурей, ураганом. «Ты не сможешь пережить это, » — говорят голоса в голове. Но они забыли, из чего ты сделана. Из камня, тебя не пробить. Ошмётки кожи будут слетать с твоих хрупких плеч, но если нужно — не пошевелишься. Встаёшь с колен, ноги трясутся, и пытаешься не закричать от такой боли в груди, что в глазах чернеет. Они забыли, но ты им напомни: — Я и есть шторм, — буркнула Грейнджер, резко подняв голову, устремляя взгляд на Макмиллана. — То есть… Да, пожалуй, нам нужно отдохнуть. Удачи. Дура, дура, дура. Что теперь он подумает? Что ты сумасшедшая! Быстро проскользнув в палатку Гриффиндора, Гермиона уселась на ближайший бордовый диванчик с несколькими жёлтыми подушечками, прямо на стене висела пара флагов факультета. Хоть они и не предусматривались, ученики не удержались лишний раз покрасоваться своим факультетом. На пуфиках сидели младшекурсники, которые, видимо, не хотели играть у костра или участвовать в ярмарке. В центре, на красном ковре, развлекались ребята постарше, а в самом дальнем и тёмном углу сидела пара ребят, с каменными выражениями лиц. Это неудивительно. Происшествие с Кэти сильно подкосило гриффиндорцев, хоть некоторые пытались особо не беспокоится по этому поводу, пряча в душе страх за себя и своих друзей. Сначала отравление Рона, затем пострадавший Кормак, теперь Кэти. Кто следующий? В палатку ворвались Рон и Гарри, и они точно пришли сюда не просто так, скорее всего искали Грейнджер. — Гермиона, быстрее! У нас для тебя сюрприз! — бодро воскликнул Уизли. — Последний ваш сюрприз заставил меня отмывать половину гостиной. Надеюсь, на этот раз такого не случится? — лицо девушки в миг посветлело, и образовалась милая улыбка. Девушка поднялась с мягкого дивана и поспешила к выходу. Проходя неярко светящиеся гирлянды, радио, в котором играл рок (та же песня, что слушала Кэти?), она наконец вынырнула на свежий воздух, в котором витал запах яблочного пирога. Дети правда продают яблочный пирог? На долю секунды этот сладкий запах заполонил лёгкие, а потом быстро вышел, не давая вдоволь насладиться им. Повсюду висели круглые фонари, прикреплённые к деревянным столбам, которые соединяли гирлянды, подальше горел огонь, и были слышны детские визги и смех. Направляясь вслед за ребятами, Гермиона впервые за долгое время почувствовала умиротворение. Послышалась любимая песня, которая с каждым шагом становилась всё громче и громче, волшебные переливы заполнили сердце, и оно начало биться под темп музыки. По телу разлилось приятное тепло. На траве весело танцевали ребята из различных факультетов. Дин и Джинни быстро двигались под музыку, их тела почти прикасались друг у другу, но в нужный момент отдалялись, сами они, словно птицы, шумны и задорны. Поодаль от них смешно двигался Невилл, его ноги поочерёдно отрывались от земли и с громким звуком возвращались на землю. Он словно ребёнок, не умеющий танцевать, раскидывал руками во все стороны. Очень странно, но даже когтевранцы вышли потанцевать, в их главе гордо красовалась Мур. Она грациозно владела своим телом, извиваясь, точно язык пламени, кружилась вокруг своей оси с закрытыми глазами. Хоть это в какой-то степени и было нелепо, но она настолько умело подавала свой танец, что её можно было назвать королевой этой вечеринки. На танцпол ворвались Гарри и Рон, и их особо не волновало, как двигаться. Они просто весело вскакивали до небес, будто хотели дотянуться до звёзд. Рон подозвал Грейнджер к ним, отчего она, конечно, не отказалась. Тоже начала глупо прыгать и двигать руками, звонко посмеиваясь. Казалось, вот она — жизнь. Повернувшись лицом к столу с закусками и напитками, Гермиона заметила бледное лицо, которое внимательно следило за каждым её движением. За каждым. Это обладатель того самого одеколона, с немного цитрусовым запахом. Она быстро перевела свой взгляд, но не стала останавливаться, стала лишь пластичнее двигаться. Послушав тело и закрыв свои глаза, её рука поднялась и оказалась на затылке, придерживая влажные от пота волосы, тазом подалась вперёд, увлекая остальное тело за ним, время на мгновение застыло. Открыв глаза, поняла, что её подзывает к себе Макмиллан, а Малфоя и след простыл. К чёрту. Девушка одёрнула Рона, объясняя, что настала их очередь дежурить, и благополучно отправив Уизли следить за младшекурсниками к огню, сама направилась проверять палатки факультетов. В палатке Гриффиндора ничего не изменилось, разве что Симус готовясь к экзамену по Зельеварению, снова что-то взорвал. Разбираться с этим особо не хотелось, поэтому она прошла в палатку Пуффендуя, в которой сидели несколько девушек, в том числе и Лианна. Нужно было подойти? Нет, определённо нет. Пуффендуйка слишком громко рыдала, а её друзья её успокаивали. Возможно, своим появлением Гермиона всё только бы испортила, лучше не рисковать. В палатке Когтеврана было слишком много ребят, они либо читали, либо играли в волшебные шахматы, либо просто болтали, а вот в палатку Слизерина заглядывать совсем не хотелось. Скорее всего там сидят все «змеи», включая Малфоя, Паркинсон, Нотта и других… но это лишь её обязанность, пройдёт, посмотрит и сразу убежит. Кажется, ничего трудного, но ноги стоят камнем на земле, лишь еле передвигаются. В нос ударило резким запахом спиртного, но голосов не было, вообще никаких. У дивана сидел Забини, его глаза были стеклянные, а у ног стояли две бутылки алкоголя. Бежать, нужно уходить, кто знает, что сейчас у него на уме? — Грейнджер? — несвязно проговорил парень. — Стой, стой, не уходи! — Прости, я не хотела тебя беспокоить, но об этом нужно сообщить, — чётко сказала гриффиндорка. — Не будь занудой, пойдём, — он постучал рукой по ковру возле себя. Забини был не настолько пьян, чтобы не понимать происходящего, но и не настолько трезв, чтобы оценивать ситуацию. О чём думала Грейнджер в этот момент? Да ни о чём, просто подошла к Забини и села рядом. — Выпей, — он протянул тёмную бутыль, и девушка не была уверена, что это сок. — Нет, спасибо. — Пей, ну же! Стало страшно, поэтому аккуратно взяла в руки бутылку, чтобы не разбить и отпила всего полглотка. В нём вдруг что-то переменилось, замолчал, а взгляд его застыл на одной точке. Он потёр глаза, на которых образовалась тонкая плёнка отчаяния и, чуть ли не плача, произнёс: — Знаешь… это ведь… я не из вредности это делаю, мой отчим, он… — прошептал, уткнувшись в свои колени, его голос задрожал, а сам Блейз еле сдерживался. В груди предательски защемило, вроде с ней сидит холодный, сдержанный слизеринец, который никогда бы не простил себе сидеть с кем-то в комнате и завывать от горя. Оказывается, и у них есть точка кипения, у всех она есть. — Забини, мне… я очень сожалею твоей утрате, — кем бы он ни был, он тоже заслуживает спасения, правда? Он тоже человек. — Я могу как-то помочь? — Блейз, просто Блейз. Он поднял голову и взял другую бутылку, стоящую рядом с ним, кивком указывая в сторону бутылки, находящейся в руках Гермионы. Они оба сделали по глотку, правда, Блейз этим глотком выпил чуть ли не полбутылки. В воздухе вновь повисла гробовая тишина, и лишь сбитое дыхание обоих ребят прерывало её. — Знаешь, это очень несправедливо… Когда кого-то по-настоящему любишь, а он оставляет тебя. Оставляет наедине с собой. А это ведь самое страшное, верно? Остаться одному, — он сделал ещё глоток и положил голову на диван, смотря в потолок палатки, который подрагивал от порыва ветра. Остаться одному. Да, это самое страшное, Блейз Забини. Смотреть в зеркало и видеть монстра, обляпанного грязью, в которую превратил тебя этот человек. Стоять в душе и тереть себя губкой, пока кожа не начнёт жечь и краснеть, но тебе всё кажется, что ты по уши в грязи. Что ты и есть грязь. Ты бьёшься головой о книгу, не в силах поднять руку и записать хоть три слова, чтобы не словить на уроке неуд. Сидишь у огня и желаешь лишь одного — прыгнуть в пекло и сгореть заживо. — Понимаю, — Гермиона сделала большой глоток, жидкость полилась по горлу, обжигая его, оставляя кровавый цвет в желудке и растворяясь в его соке. Слизеринец внимательно посмотрел на неё, и в его глазах было больше сострадания и понимания, чем в любых других. На нём была чёрная, помятая футболка, серые брюки и тёмные кроссовки, на диване лежала бейсболка, скорее всего, его. — Я видел, как он смотрит. — Кто? — Он. Его имени не было названо, но оба знали, о ком говорят. — Это всего лишь ненависть, — промямлила с грустью Гермиона, неожиданно даже для себя. Ей было трудно это осознавать. — Ты хоть сама в свои слова веришь? Как можно ненавидеть настолько, что ищешь глазами всегда, желая одного — насытится страданиями в своей голове? Это не ненависть, — усмехнулся парень. — Тогда почему он относится ко мне, будто меня и нет вовсе, будто я пустое место? Объясни, для чего? Забини сделал глубокий вдох, будто он был лучшим в предмете и обязан объяснять двоечнику, что единственная его проблема — он сам. — Понимаешь, от него многого ждут. Всю жизнь он должен быть лучшим во всём. Это его обязанность, его долг. Никто не пытается понять. Все видят в нём идеального, ищут только идеальное, потому что он — Малфой. — Блейз сделал долгую паузу, переваривая свои слова. — Ему сейчас нелегко, очень нелегко. Война настигла его и его семью слишком близко, пойми… Слишком близко? О чём это он? Гермиона отложила бутылку, готовясь расспрашивать нетрезвого слизеринца, но в палатку быстро и резко зашёл Малфой. Его глаза расширились, когда он увидел там девушку, тем более с бутылкой в руках. Поэтому молниеносно подошёл к гриффиндорке и больно схватил за предплечье, сминая ткань малиновой футболки. Он шепнул своему другу что-то вроде: «Поговорим потом.» Что будет с Грейнджер, вопрос оставался открытым…***
Говорят от привычки можно избавиться за двадцать один день. Прошло уже хрен знает сколько, и я до сих пор хочу перерезать себе горло из-за того, что осознаю, что ты уже не просто привычка. Но я не одержим. Я не безумец. О нет, я не хочу видеть тебя. Я хочу вытоптать на твоём идеальном лице слово «ненавижу». Потом целовать. До бесконечности, стирая кожу на своих губах. Ты уже не просто привычка. Ладонь жжёт от прикосновения к Грейнджер. И что она делала рядом с Блейзом? Подлизывалась? Пыталась соблазнить и заняться, как бы эта потаскуха сказала, «этим»? Смешно. Это просто смешно. Сам Драко Малфой ревнует эту никчёмную Грейнджер и испытывает бурю эмоций. Из-за кого? Из-за, мать твою, Грейнджер! От неё несёт алкоголем, но этот запах смешался с мёдом, стал слаще, стал притягивать. Драко несёт её через весь замок к гостиной Гриффиндора, она брыкается, кричит о том, что он урод, чтобы отпустил немедленно. Везде темно, погашен свет, и лишь небольшие огни на стенах освещают путь к лестницам, которые до сих пор шумят и режут слух. Наконец ей удаётся вырваться. В бешенстве, она просто в бешенстве. Поднимается по лестнице, и возвышаясь над слизеринским принцем, начинает верещать: — Ты не имеешь права со мной так обращаться! Не имеешь! Ты кусок дерьма, Малфой! А знаешь почему? Потому что не можешь сказать мне, что сейчас происходит. Почему мы находимся рядом и разговариваем? Почему ты поднимаешься по ступенькам и пытаешься отвести меня в гостиную? Что тебе, нахер, нужно?! — её колени трясутся, на Гермиону падает лунный свет, а сама она — прекрасна. Больше, чем прекрасна, просто великолепна. — Ты ничего не значишь. И я ненавижу тебя. — Ты не ненавидишь. — Да ну?! Значит я что-то значу для тебя? Да. Значишь, очень значишь, но я не могу тебе об этом сказать и не могу молчать. Я ничего не могу, Грейнджер. Я выбился из сил. И задрожал бы. Задрожал, но не мог показать свою слабость, когда слаба она. — Драко, поцелуй меня, — из её глаз потекли слёзы. — Всего раз, прошу. В её голову точно ударил алкоголь, но Драко думал о том же. Он хотел этого больше всего. Пробрало до дрожи, собственное имя из уст Грейнджер звучало по-другому, совсем по-другому. Из уст Гермионы. Гермионы. Он поднялся по ступенькам, стуча маленькими каблучками по камню. Его платиновые волосы озарил лунный свет, только сейчас почему-то он заметил разницу в их росте, наверное, потому что он выпрямился около неё. Её глаза были прекрасны, карие, безобразно шоколадные. Колени рядом с ней затряслись, девушка закрыла глаза, из которых капали последние слёзы. Первый раз без злобы, он не чувствует в ней ненависть, как и в себе, бушующие волны сменились на тихие. Наклонившись, он поцеловал свою вселенную. Сжав карман своей ветровки, из неё что-то с шелестом упало, но это так не важно. На этот раз поцелуй не был горячим и требовательным, скорее спокойным и усталым. Грейнджер подалась на встречу блондину, пытаясь запечатлеть это. Малфой отстранился и нежно погладил девушку по щеке, и она не открывая глаз, наслаждалась этим. Ты правда одержимый безумец. Правда. — Это неправильно, Грейнджер. Именно поэтому этого больше не повториться, — убежал в страхе перед ней, как тогда в библиотеке, потому что боялся того, что чувствует. Понимал, что это неправильные чувства, их не должно быть, и пусть они умрут вместе с ним. Как же она была прекрасна в том танце, двигалась подобно изящному лебедю. Он бы так хотел станцевать с ней. Повести их медленный танец на выпускном седьмом курсе, смотреть на неё в прекрасном, шёлковом платье и с замысловатой причёской на голове. Мечась по коридорам Хогвартса, он не обнаружил листок, который подобрал той ночью у девушки. Из кармана брюк он кочевал по карманам одежды слизеринца, но он так и не смог его прочесть. Что там могло быть написано?