О чём мечтает сердце принца?

              Когда я завалился на тюфяк после порки, честное слово, планировал только немного отдохнуть физически и мысленно поныть о несправедливости бытия. Но обстановка прямо-таки убаюкивала... Из окошка тянул легкий и ласковый сквознячок, из-за стены слышалось приглушенное пение, а тело так гудело от нескольких дней тяжелого физического труда, что я никак не мог заставить себя подняться. Так и заснул вскоре, совсем потеряв контроль. — Долго еще прохлаждаться намерен? — уже знакомый голос вырвал из приятных сновидений. Как водой окатили, я аж подскочил, тут же взвыв от боли и впившись в несчастный тюфяк напряженными пальцами. — Поднимайся и отправляйся в мои покои. Необходимо подготовить одеяние к торжественному вечеру… Чонгук вышел, продолжая отдавать какие-то распоряжения, которые я едва улавливал краем уха, пытаясь прийти в себя. Чтобы кто-то так обращался со мной раньше... да никогда! Стоило чуть приболеть, все вокруг превращались в заботливых и внимательных котиков, готовых зализывать раны. Даже надоедливый старший брат готов был после работы забежать и сварить умирающему родственничку суп. А тут даже помереть в тишине не давали. — И, само собой разумеется… доспехи, — с каким-то вздохом закончил Чонгук, когда я заполз в его комнату. — Вы на торжественный вечер или на войну собираетесь? — через боль усмехнулся я. — Ваше величество. — Ваше величество — обращение к королю, — поправил он, — к принцам должно обращаться «ваше высочество». Запомни это, слуга, этикет важен не только для привилегированных особ. — Окей, заметано. Так вот, ваше высочество, боюсь, я с рыцарскими доспехами не знаком, так что не знаю, что тут и как… — Не бойся. Ведь я не на войну снаряжаюсь. Достаточно надеть нагрудник с гербом и наголенники. Смею уповать, не зазря я оказал честь безродному юнцу… — Я хмыкнул, не особо вслушиваясь в пафосные речи. Юнцом меня назвал сопляк, который едва-едва на днях восемнадцатилетие переступил. Может, в свои двадцать три я и выглядел молодо, но уж хотя бы не нуждался в няньке последние лет двадцать. — Дабы прилежно соблюсти старинные правила, я обязан явиться в торжественном облачении. Фамильные цвета и герб — неотъемлемые части наряда… Надев стеганый камзол, Чонгук принялся затягивать завязки, что-то там поясняя. Я всё так же неловко мялся в паре шагов, не зная, что конкретно мне делать. Просто разглядывал. Подол камзола заканчивался остроконечными язычками и напоминал стены самого замка. Такой же черный цвет, такие же ровные зубцы. Прекрасное следование образу. Когда я опомнился, Чонгук уже натирал нагрудник, лежащий на широком столе. Смочив тряпочку парой капель цветочного масла, придавал черному металлу теплый блеск и приятный аромат. Но, заслышав на лестнице чьи-то шаги, дернул меня к столу, чуть не перекинув, всучил пахучую тряпку и принялся расхаживать по комнате, напуская на себя как можно более отрешенный и благородный вид. Когда дверь после вежливого стука распахнулась еще до ответа хозяина, я уже вовсю полировал злобного серебристого медведя на черном фоне. — Какой сюрприз, — ощерился гость, первым увидев именно меня. Хитрый и явно нехороший взгляд, сапсан на гербе. Намджун. — Тот самый пленный? Я и предположить не мог, что ты примешь к себе столь сомнительного слугу. Даже для тебя это слишком… — Полноте, мой дорогой брат. — Чонгук как бы между делом заглянул ко мне через плечо, оценивая результат работы. Собственной работы. А результат-то был хорош: нагрудник блестел, как торс бодибилдера на соревнованиях! — Не считаю, что есть повод для беспокойства. — Ах, Чонгук, Чонгук… — Намджун покачал головой, поднял с мягкой бархатной подушечки черную диадему с бриллиантами и повертел в руках. — Сколько бы ни величали мы друг друга дорогими братьями, как бы сильно ни сплочались башенные, стремясь вытеснить подвальных, как бы ни привязывались иные из нас к остальным… мы остаемся друг для друга соперниками. Даже я бы поостерегся брать из рук Хосока нечто, в безвредности чего не могу быть уверен. Тебе и подавно должно быть осмотрительным. С улыбкой устроив диадему на голове брата, Намджун хмыкнул и ушел, ничего больше не добавив. Я оставил доспехи в покое. — Да уж, напряженные у вас отношения в семье… — Хочешь обратно на конюшню? — складывая руки на груди, процедил Чонгук сквозь зубы, я тут же замотал головой. — Тогда немедленно надрай эти сапоги до блеска. А после почистишь плащ. Сегодня я должен выглядеть достойно. — Ах, ваш способ выразить просьбу просто поражает изысканностью манер настоящего благородного принца. — Я уже просил поменьше трепать языком. За такие ответы другой тебя бы давно в темницу бросил. — Я виновато поджал губы, ведь тут принц был совершенно прав. — На торжестве помалкивай и держись неподалеку, за мной… — А я… тоже приглашен? — Умоляю, это же не первая брачная ночь! Приглашены все желающие: соберутся дворцовые, горожане, приезжие торговцы. Клятва верности — не то, что оставляют лишь для избранных. И, разумеется, слугам полагается сопровождать господ. Когда Чонгук поднял нагрудник, я тут же кинулся помогать, затягивать ремни на поясе и плечах. Доспехи выходили как будто слишком приталенные, сохраняли и подчеркивали стройную фигуру, даже немного напоминали очень жесткий корсет. Ажурный по краям, резной, разрисованный серебром. Такая роскошь достойна сына короля… Генриха. — Есть кое-что, что не дает мне покоя который день, — начал я, решив, что человек, которого считает тряпкой вся семья, не сможет наказать по-настоящему. А значит, можно быть смелым. — Чонгук, Сокджин, Намджун, Хосок, Бомгю и-и-и… Генрих. Мне кажется, или одно из имен не слишком вписывается в общий ряд? Чонгук, внимательно и придирчиво осматривавший свое отражение в высоком мутном зеркале, поворачиваясь то одним боком, то другим, проверяя ремни, замер и хмыкнул. Оглянулся, осмотрев так же внимательно и придирчиво меня, и кивнул. — Ты наблюдательнее, чем я позволил себе предположить, отныне зарекаюсь судить прежде времени. Да, верно. Бомгю — не настоящее имя, производная от Хонгю. То имя дали ему при рождении, но Бомгю выбрал новое, когда обосновался в сердце Орсдейл-Касл. — Но… он… — Я накинул на плечи принца чистейший плащ. — Он жил не здесь в детстве? Или он не родной сын короля? Чонгук вдруг улыбнулся, но тут же прогнал лишнее проявление теплых эмоций. — Право слово, судить о тебе — гиблое дело. Тебя вообще возможно понять? На днях я невольно стал свидетелем престранной сцены: один из слуг, укрывшись в тени за сараем, варил что-то в котелке. Хотел уж было поймать его за руку, призвать к ответу, коль скоро он решился на преступление — воровство припасов с кухни мы не терпим… но оказалось, он варил столовые приборы. В кипятке барахтались ложки, вилки да кружка. — Это называется стерилизация, — уязвленно выпалил я. Никак не думал, что меня заметили в столь интимный момент. — Здесь же полнейшая антисанитария. Кипящая вода убивает всякие заразы. Мне даже думать страшно, чем могут болеть эти помощники с кухни. А как кашляет повар. Если это чума?! А? У меня и без нее который день живот крутит. — Коль так… — Чонгук нахмурился и поджал губы. — А то поручение? Говорят, ты всё утро пытался отыскать лавку гончара на кузнечной улице. — Откуда мне было знать, что это не просто название, что там все лавки — кузнецов? — Оттуда, что так бывает всегда, так принято с давних времен. Твое поведение, твои слова, удивление самым обычным вещам… — Чонгук потянулся и придвинул изящный девятисвечный канделябр чуть ближе. Огоньки дрогнули. Солнце уже клонилось к горизонту, его света, проникавшего лишь через распахнутую дверь на балкон оказалось мало, а небольшой очаг в центре комнаты еще не разожгли. Такой приглушенный свет добавлял разговору таинственности. — Ты непонятный. Народ судачит. Кто-то шутит даже, будто ты явился к нам из какого-то иного мира. Нечто подобное и Хосок заявил в первый день. Гость из другого мира пришел, чтобы спасти нас от войны. Подумать только! Не могу скрывать, кое-кто считает тебя умалишенным, уверовавшим в собственный бред. Но знаешь… я тоже в него верю. Закончив с облачением, Чонгук оглянулся и осмотрел меня еще раз. Я понемногу переваривал всё услышанное. Уж очень концовка у истории оказалась неожиданной, никак не получалось понять — всерьез это всё или нет. — Что до меня и братьев, все мы — приемные сыны из пяти провинций. Наследники знатных родов, оставшиеся сиротами из-за войны четырнадцатилетней давности. И эту правду, отмечу, тоже знает каждый простак в нашем огромном королевстве. Это тряпье тебе выдали на конюшне? — На его вопрос я молча кивнул. — А… твоя собственная одежда еще при тебе? — Да, ваше высочество. Хотя ее и хотели сжечь из-за странного кроя. — Твой чудаковатый камзол… — Обычный бомбер, — махнул рукой я. — Вообще-то я не люблю такие, но мне его родители подарили, когда мы в последний раз виделись. Берегу как память теперь, поэтому и подрался со священником… чего только ни сделаешь ради близких. — Да, — вздохнул Чонгук. — Он красно-черный. Это цвета моих слуг, посему я дозволяю тебе носить собственную одежду. Если кто-то снова возьмется отчитывать, скажи, что это приказ его высочества. Ступай переодеваться, мы скоро выходим. — Так точно, — отозвался я. Разрешение носить собственное шмотье меня знатно воодушевило, даже получалось почти не обращать внимания на болящую спину. Запершись в своей комнатушке, я с облегчением и радостью скинул выданные мне тряпки. Оставшись в одном белье, вздрогнул всем телом от приятных мурашек. Хотелось, конечно, еще и помыться хорошенько, но ни возможности, ни времени искать возможность уже не было, так что я любовно разгладил майку и принялся одеваться, наслаждался каждой пуговкой на старой домашней сорочке. Когда я закончил и вышел, Чонгук уже стоял в дверях, впившись пальцами в дверь и отрешенно глядя перед собой. Как будто думал о чем-то неприятном. На поясе висел меч, на одну руку была надета перчатка, а губы… я даже не сразу понял, они слегка алели, должно быть, от ягодной помады. Чонгук кивнул на факел, объяснив, что в этот раз нести его буду я, как и положено слуге. Спускаясь по крутым ступеням, я еле сдерживался от желания оглянуться. Всё время казалось, что меня нагоняет напряжение, завладевшее принцем. А во внутреннем дворе замка оно меня всё же накрыло. — Что ты обжимаешься с этим факелом, оставь, — процедил Чонгук, едва-едва шевеля губами, чтобы никто ничего не заметил. — Что? — недоуменно оглядываясь, пробормотал я. — Где ж его оставить-то? — На что тебе держатель в стене? — шикнул Чонгук и тут же отвернулся, обмениваясь любезностями с кем-то из знатных гостей. Я совершенно невозмутимо зашагал к стене, с прищуром выискивая пустые держатели. Было их много… и ни одного примера, как правильно воткнуть в эту странную конструкцию факел. Хоть бы инструкцию нарисовали, честное слово. Заметив мое неловкое копошение, Чонгук закатил глаза и тут же ухватился за другой разговор, делая вид, что вовсе не спешит скорее занять свое место у замковой стены, где и готовилось само действо. Кое-как разобравшись, я припустил обратно и почти спрятался от всех за спиной нового… хм, хозяина. Он коротко оглянулся и, гордо вздернув свой идеальный подбородок, чинно зашагал сквозь толпу. Простолюдины рассыпались в стороны, склоняясь чуть не до земли, высокородные гости почтительно расступались, обмениваясь парой фраз, положенных по этикету. И только братья встречали еще более самодовольными улыбками. Когда Чонгук замер, я отошел на пару шагов назад, туда, где стояли прочие слуги господ, и пригляделся. У замковой стены был выстроен помост. Не могу ничего утверждать, но мне казалось, что это тот же самый, на котором устраивают казни. От такого предположения стало как-то неуютно, хотя столбы и перекладины и были украшены полупрозрачной тканью да плетеными лентами из цветов. На этом помосте стояли роскошные кресла, впрочем, только одно из них я бы смело назвал троном. Генрих взирал на толпу, едва заметно постукивая пальцами, унизанными перстнями, по резному позолоченному подлокотнику. А над короной, венчающей голову короля, застыл, раззявив пасть в немом реве, до пугающего правдоподобный лев; он стоял за троном на задних лапах, опершись на спинку, а длинный хвост почти касался кисточкой ноги короля. Пересмотрев множество фильмов и картин о средневековье, я не мог поверить, что лев — одно из творений местных мастеров. А где же карикатурность и стилизованность? Где эти глупые морды и аляповатые гривы? Разглядывая это позолоченное чудо, я не заметил, как оказались заняты все остальные кресла. Узнавал я только Бомгю, одного из пяти братьев, леди в нежном розовом платье, что часто беседовала с ним, и старого епископа, как будто старавшегося не заснуть, но крепко держащего узловатыми пальцами свой посох. Даже в тот момент, сидя по разные руки от короля, розовая дама и принц умудрялись обмениваться осторожными, но весьма красноречивыми взглядами. — Ну, а свадьба когда? — проворчал я, заслужив тем самым косой и недовольный взгляд парниши в оранжевом, который, кажется, прислуживал Хосоку. Девушка, помогавшая его жене, стояла рядом, но даже взгляд не поднимала, трепетно перебирая пальчиками деревянные бусы на нитке. Я пожал плечами. — Нет, правда. Они же не собираются ждать, пока леди… — Я многозначительно перевел взгляд на даму в синем платье с оранжевой отделкой, жену Хосока. Из-под струящихся складок проступал округлый живот. — О чем ты вообще? — шикнул на меня парниша. — Леди — благодетельница монастыря Святой Весны, она не падет до простолюдинских шашней… — А кое-кто, значит, пал уже раза три, — усмехнулся я, глядя на стоящих по другую сторону от помоста. За спиной Сокджина, старшего из принцев, стояли жена и трое детей разных возрастов. — Так… а зачем же тогда мы тут собрались-то? Что происходит? — Его высочество Бомгю дает клятву верности. — Парень, похоже ошалел от моей непонятливости, но дальше я удивил его еще сильнее. — И… никакой свадьбы за этим потом не последует? Или это особый вариант брака, придуманный специально для благодетельниц, которым не положено, как простолюдинкам, быть… женами? — Дамы сердца — не жены, — прошептала девушка, не поднимая взгляда. — Это музы, это вдохновение во плоти. Изящные и нежные ангелы, дарящие своим рыцарям лишь приятную дружескую беседу, свою благосклонность и причину для свершения подвигов. — Ясненько. Хотя бы не родит — содержать ребенка не придется. — Если богиня решит послать честной дочери своей дитя за прилежное исполнение ее заветов, это будет плод возвышенной любви двоих, рыцарь не может не признать ребенка. — Как же леди родит-то? — усмехнулся я, провожая взглядом парнишу, вообще ушедшего от нас подальше. Девушка стрельнула темными глазками в мою сторону. — После дружеских бесед, что ли? — Как когда-то сама богиня родила первого человека, так и истинная дама сердца, полностью отдавшая себя возвышенной любви и служению вере, может получить награду от сил высших. Непорочное зачатие. — А в непорочность его полагается верить на слово? Или всё же как-то проверяют? Девушка чуть не выронила четки и, кажется, страшно захотела уйти следом за приятелем, но всё же с места не сдвинулась. Только опустила голову, печально вздохнув, и продолжила перебирать бусины. Я едва сдержал смешок. Да уж, с любовью у этой парочки, похоже, был полный порядок. А вот с возвышенной… Стало интересно, как много дам уже испытало на себе прелести этого непорочного зачатия? Когда король встал со своего трона, толпа моментально стихла. Принцы, стоявшие по бокам от помоста, дружно сделали шаг к нему. И надо же такому случиться! Длинный плащ Чонгука оказался под ногой Хосока. Впрочем, о чем это я? Всё, разумеется, не само собой случилось. Мелкая пакость, не достойная принца, осталась незамеченной окружающими… Чонгук невозмутимо дернул плечом и поправил плащ. А вот я недовольно сложил руки на груди, с удовольствием представляя, как наглая морда Хосока впечатывается в каменную замковую стену. Сказать, что церемония оказалась скучной, — ничего не сказать. Сущий кошмар из сплошных пафосных речей. Глядя на лица собравшихся горожан, я готов был поспорить, что некоторые и треть сказанного не поняли, уж слишком вычурно и заумно все вещали. Король рассказывал о том, какое восхитительное событие собрало народ на площади, как сильно благодарен — почему-то — должен быть каждый за счастье лицезреть чудо. Епископ, разумеется, рассуждал о святости и чистоте таких отношений, о важности стремления к подобному. Бомгю чудовищно долго обещал, что будет уважать и ценить свою даму сердца, совершать ради нее подвиги и чуть ли не молиться на ее прекрасный образ. К счастью, сама леди обошлась несколькими фразами, торжественно коснувшись рукой в кружевной перчатке плеча преклонившего перед ней колено рыцаря. Но, когда я уже был готов с облегчением похлопать свершившемуся чуду и слинять, чтобы размять затекшие ноги, началось самое странное. И самое главное. — Настало время отдать дань традиции, — объявил король Генрих, грозно осматривая сыновей. — Время для поединка рыцарей. Благородная дама назначит противника… Леди украдкой переглянулась со своим принцем и робко улыбнулась. — Пусть противником для его высочества Бомгю в этом любом богине бою станет… — Леди как будто задумчиво осмотрела четверых претендентов, смиренно склонивших головы. — Его высочество Чонгук. Над толпой зашуршали шепотки. Помедлив пару мгновений, Чонгук снял плащ, не глядя, отдал мне и взошел на помост под пугающую тишину. Девушка рядом со мной охнула, прикрывая рот ладошкой и качая головой. — Что-то не так? — осторожно спросил я. — Чонгук — самый неискусный в сражениях на мечах из всех пяти принцев, — неохотно пояснила она. — Для Бомгю это весьма удобно. Ему не составит труда победить в поединке, получить дозволение завершить церемонию, доказав доблесть и силу. Но для Чонгука… опасно. Если победа дастся Бомгю слишком легко, благородная дама вправе обвинить противника в поддавании. Тогда для этого поединка выберут нового… но Чонгука ждет позорное изгнание из числа рыцарей Орсдейл-Касл. А это лишит его и возможности оставаться претендентом на трон. — Но зачем леди Су станет его обвинять? Наверняка, она знает, что Чонгук не мастер… Девушка, поджав губки, с сочувствием глянула на меня и снова опустила голову. Сразу вспомнились слова Намджуна, сказанные совсем недавно. Раз уж между братьями такая жесткая борьба, не оставляющая надежды доверию, наверное, стоит ждать худшего. Любой возможной подставы. Но неужели и благодетельницы монастырей тоже впутываются в замковые козни и интриги?.. Впрочем, в тот вечер она собиралась стать дамой сердца. А это всё объясняло. Благородные особы вновь расселись по своим местам, освободив помост для противников. Те встали друг напротив друга. Черный лис против белого медведя. Король, стоя возле трона, медленно поднял руку. Противники поклонились, каждый положил руку на свой меч. Мгновения тянулись чудовищно долго, затаив дыхание, я ждал в напряжении. Ночь всё сгущалась, в свете десятков факелов противники выглядели внушительно, точно картина маслом. Рука короля рассекла воздух, объявив начало сражения. И дальше никто не медлил ни секунды. Склоняясь то в одну сторону, то в другую, выглядывая между спинами стоящих впереди, я старался не упустить ни одного движения. А он еще говорил, что идет не на войну! Да как можно так сражаться почти без доспехов?! Уж не знаю как друг другу, но мне противники не оставляли ни шанса. Я даже не понимал происходящее. Жуткий лязг, тяжелые шаги и крики толпы. В голове всё смешалось. Выпады, блоки, хитрые ходы, всё это я улавливал смутно, больше понимая по лицам наблюдающих, чем по движениям и приемам бойцов. На Бомгю Генрих смотрел с одобрением и гордостью. На Чонгука, скажем прямо, с жалостью. Но я не видел такой уж пугающей разницы в силе… пока Чонгук не оказался на самом краю помоста. Он тяжело дышал, стиснув зубы от напряжения, вкладывался в каждое движение, как будто из последних сил поднимая меч. И вскоре даже я понял — Чонгук совсем перестал атаковать, вымотался, хватало сил лишь защищаться. Звон как будто стал натужнее, тяжелее. Каждый удар казался решающим. Я тревожно кусал стиснутые в кулак пальцы. И вот — изящный взмах, шаг назад, и Чонгук оступился, шагнув за край помоста. Принцы расступились, не вмешиваясь. С высоты помоста на павшего воина с холодной улыбкой смотрел победитель, который, казалось, даже не устал. В тот момент я не думал, можно или нельзя, просто, как только Бомгю отвернулся, бросился помогать лежащему на земле. Чонгук принял помощь так, будто ее и не было, накинул свой плащ и вернулся к Намджуну, едва заметно махнув на меня рукой, чтоб убирался. Я, съедаемый чувством вины за унизительную услугу благородному рыцарю, затесался в толпе, опустив взгляд, совсем как соседка. Генрих встал, за ним поднялась и леди Су. — Ого! Вот это сражение! Выложились по полной, как на войне! В наступившей тишине я заозирался вместе с остальными, ища крикнувшего. Толпа снова начала роптать. Король согласно кивнул, уголки его губ едва дрогнули от скрываемой улыбки. Епископ сильнее стиснул свой посох. Но решающее слово было за леди, которая теперь выглядела по-настоящему задумчивой и растерянной. — Желаете ли вы что-то сказать по окончании поединка, дорогая леди? Она натянуто улыбнулась королю. Думаю, многие в тот момент убедились, что планы изначально были нечисты, Чонгука вызвали не по случайности. Но лазеек уже не осталось. — Я счастлива осознавать, что смогу стать дамой сердца столь сильного, отважного и благородного рыцаря, ваше величество. Сняв с пояса розовую шелковую ленту, она повязала на плече принца бант. И флейтисты отвлекли толпу перекличкой, сплетающейся в красивую мелодию. Со всех сторон послышались свист, одобрительные крики, аплодисменты и даже веселые разговоры. Наверное, не так я представлял себе завершение торжественного мероприятия в замке. Но праздник есть праздник. Жаль, что на последующий банкет были приглашены лишь избранные. — Ну вот, всё закончилось хорошо, — склонился я к девушке в оранжевом. — Да, — улыбнулась она, добавив перед уходом: — В этот раз. Подобрав подол платья своей госпожи, она исчезла в толпе. А я только вздохнул и решил не принимать слова слишком близко к сердцу. Поправил очки, сложил руки на груди и вперил взгляд в спину в черном плаще, дожидаясь, когда и принцы решат расходиться. Будто почувствовав, Чонгук осторожно оглянулся…

***

Ночные попойки я всегда считал делом святым. И всё же не настолько, чтобы звать епископа… Но тот наслаждался моментом, кажется, с большим упоением, чем кто-либо в зале. Не то чтобы все были удручены после случившегося, просто угнаться за удрученным и налегающим на вино и угощения священнослужителем не могли. Баранину сменили кролики, следом — утки, куры, крупная рыба, ко всему этому многообразию подавали тушеные, вареные, квашенные гарниры, овощные соусы, нарезки колбас и сыров, сытные пироги и… наконец, после всего, десерты — фрукты, ягоды, сладкие пирожные, разные виды крема в мисочках. Лениво посматривая то на чудесно поющую арфистку, то на акробатов, то на факиров, я снова и снова возвращался голодным взглядом к столу. И в душе радовался, что не остался работать на кухне, что вынужден мяться у стенки, пока другие разносят блюда и разливают вина. Каких трудов мне бы стоило сдержаться и не попробовать хоть что-нибудь. Хорошо, что пение в тот момент заглушало урчание в моем животе. — Сейчас начнутся танцы, — шикнул нам распорядитель пира. Остальные слуги понимающе кивнули, я же недоуменно развел руками, прося пояснений. Распорядитель проворчал: — Во время танцев слуги спускаются в кухню, чтобы поужинать. И через несколько минут я выскользнул из зала, не отрывая взгляда от Чонгука, танцевавшего с не знакомой мне дамой. Уж в этом принц-неумеха был бесподобно хорош. В изяществе и грации партнерша ему явно уступала, от чего, похоже, ни капли не смущалась, просто наслаждалась каждым подаренным ей движением, каждой обворожительной улыбкой. А когда я вернулся, принц всё еще танцевал, только уже с другой дамой. Похоже, пользовался популярностью. Я снова вернулся к слугам, чтобы дожидаться окончания пира. И на практике почувствовал разницу между простолюдинами и благородными особами. Они вели себя по-разному в больших компаниях. Одни отпускали сальные шуточки, другие зачитывали стихи. Одни беззастенчиво лапали проходящих мимо баб за всё, до чего дотягивались, другие прикасались к прекрасным дамам лишь в танце, легко, почти невесомо, соблюдали границы. Одни дружили десятилетиями, стояли друг за друга горой, всегда готовы были протянуть руку помощи, другие считали врагами собственную семью, строили козни и готовы были даже опуститься до мелких пакостей. — Мы уходим, — послышался тихий голос, вырвавший из размышлений. Я подорвался с места и засеменил следом за принцем. Когда в коридоре стихло эхо очередной песни, он облегченно расслабил плечи и устало потер шею. — Факел прихвати. Я осторожно выудил из держателя ближайший, оставив коридор зиять темнотой шагов на двадцать. Ничего, нам нужнее, у остальных-то слуги сообразительнее. Поднимаясь по лестнице, Чонгук прямо на ходу снимал всё лишнее, стягивал плащ, расстегивал ремни на латах, распускал шнуровки на камзоле. Так что, когда мы едва вошли в комнату, всё это грудой полетело на пол. Спрятав в сундук под замком диадему и меч, небрежно разулся, повалился на кровать и затих на какое-то время. Мне даже показалось, что заснул, поэтому я не решался шуметь и наводить порядок. — Дверь на балкон закрой, — проворчал он, когда я собрался уходить. — Что-нибудь еще? Аспирин там или тазик… — Не нужно перин, мне и так мягко. — Очень рад, — усмехнулся я, с трудом задвигая железный засов на узкой дверце. Вокруг нее оставались щели шириной почти с мой мизинец. Проветривание, конечно, отличное, но зимой, наверное, холодно. Неудивительно, что у принца было два меховых одеяла и руно под простыней. — Но, может, всё же что-то принести? — Четырехлистный клевер, — зевнул Чонгук и уютно закутался в теплые меха. — К слову, о твоем выкрике после поединка… это было глупо. Но я благодарен. — Что? Какой еще выкрик? — Не притворяйся. Я по-настоящему тронут тем, что ты преданно пытаешься помочь новому хозяину. Но это был рискованный и глупый поступок. Не простому люду решать, хорош ли был поединок рыцарей… судьи могли осерчать. А если бы толпа поддержала… — Не переживайте, толпа не так чтобы вас поддерживала, — ляпнул я. Чонгук открыл глаза, повернув голову. — Да я не к тому. В смысле… всё же обошлось, король даже согласился. Значит, он не позволит совсем уж беспричинно вышибить вас из гонки за корону. Как минимум пара преимуществ перед остальными братьями у вас имеется. Вы отлично танцуете! — А второе? — Приятных снов, ваше высочество, — с улыбкой закончил я и прикрыл за собой дверь комнаты.