О чём мечтает сердце принца?

              Просьбу Лалисы принц принял стойко. Расстроился, конечно, что было заметно, но тут же объяснил, что и сам не хотел бы оставаться на такое событие, просто немного грустит, понимая, что никогда уже не сможет общаться с ней, как в детстве, как с подругой. Отправляться в путь было решено в день свадьбы, но рано-рано, еще до рассвета. А последний оставшийся день Чонгук решил посвятить целиком и полностью общению с народом. Утром проследил, чтобы все вещи были перенесены в карету, а после сразу отправился в монастырь при местной церкви. Мне — после долгих упрашиваний — разрешил не ходить с ним, но вместо этого мстительно велел проверить силки. К счастью, в тот раз в оставшиеся две ловушки никто не попался, и я смог со спокойной совестью и пустыми руками поплестись к поселению. Тогда я решил, что напоследок нужно хотя бы немного по нему прогуляться, познакомиться, так сказать. Под ногами хрустел свежий снег, за заборчиками заливались сиплые псы, а весь воздух вокруг пропитывал веселый смех детворы. Дети — народец удивительный во всех мирах, как-то они умудрялись всегда найти забавы, в любую погоду, морозились и промерзали, но играли, пока домой за шкирку не оттащат, пригрозив отлупить непослушников. Здесь же часы перед полуднем были для детворы временем самым разгульным: утренние хлопоты по хозяйству остались позади, а дальше родители помощи в делах уже не просили, так что до самого обеда они изо всех сил нагуливали аппетит, играя в разбойников, бегая с санками и перебрасываясь снежками. И скрыться от них было нельзя. Когда один из снежков всё же оправдал опасения, врезался мне в макушку, тут же осыпавшись за воротник мокрым сугробиком, я аж подпрыгнул, вытряхивая снежные комья, и сурово оглянулся. Ребятни будто и след простыл, ни тебе смешков, ни любопытных мордашек, выглядывающих из-за деревьев. Только свалившаяся с кого-то шапка посреди дорожки. Я с тоской подумал, что вот шапки-то мне как раз и не хватает, но взял себя в руки, нахохлился и поплелся дальше — воровать у детей совсем уж гадко. Даже если сами растеряли, вернутся ведь за пропажей. Я плелся по петляющей тропинке, а солнце, казалось, ползло вместе со мной, постоянно умудряясь светить в лицо и сбивать с пути. Но тропинка была узкой, любой шаг в сторону означал очередное попадание в сугроб, так что я четко держался намеченного пути, согревая себя мыслями о мягком кресле и огромном камине. Увы, мысли оказались не слишком теплыми, а трактирчик, о котором говорил Ёнджун, всё никак не попадался на глаза. — Давай же, — бормотал я, потирая уши варежками, — шевели копытами, Юнги, а то отморозишь всё, не понадобится никакой принц больше. Нервно хохотнув, я еще прибавил ходу и вскоре вышел на широкую дорожку, ведущую к двухэтажному деревянному домику. Тот светился изнутри жарким светом, в небо поднимался бледненький столб дыма из трубы. На крыльце, укутавшись в светлый тулуп, спал вышибала, принятый, видимо, на службу чисто из жалости, чтобы пристроен был. Я с удовольствием постучал по крепким порожкам обувью, сбивая снег, парниша осоловело глянул из овчинного укрытия, но только еще плотнее закутался, спеша вернуться в тепло и сонливость. Не нашел ничего подозрительного. А я подумал, что даже я на такой работенке смотрелся бы куда уместнее. «Полная крынка» встретила ударившим в лицо спертым жаром, громкими голосами захмелевших давно посетителей и густым запахом чего-то жареного, очень жирного и, наверное, вкусного. Шмыгнув носом, я неспешно прошел в освещенный зал, осматриваясь. Деревянные столы и лавки, пучки трав, целые гирлянды сушеных грибов и яблок между балками под потолком, бурая шкура на стене: всё как положено в этих краях — теплое и уютное. Народу оказалось достаточно, а за одним из столов в центре нашлись две примечательные личности, которые, как огонек мотылька, тут же приманили замерзшего чужеземца. — Какие люди! — улыбнулся я, подсаживаясь третьим за их стол и тут же осматривая кувшины да тарелки. — Сегодня удачный день, меня так и преследуют приятные мелочи. А вы как поживаете, друзья? — Чур меня, — тихо отозвался Ёнджун, скривившись и пихнув локтем друга, чтоб просыпался и не смел пропускать такое событие. — Нормально у нас всё. — А где же Тэ? — я выудил из чьей-то тарелки ломоть зажаренного картофеля, аж блестящий от жира, и без зазрения совести отправил в рот. — Почему пропускает веселье? Или вы его с собой не зовете? Только вдвоем гуляете? — Дела у него. К столику, радушно улыбаясь, подплыла юркая разносчица в фартуке. Она начала было положенную приветственную речь с перечислением лучших блюд, но я мельком осмотрел стол и отпустил ее, попросив один лишь грог. Девушка попыталась разговорить и уболтать, как, видимо, делала обычно, но попятилась, спугнутая проснувшимся всё же Каем. — А ты-то чего один шляешься? — между тем продолжал Ёнджун. — Разругались со своим дорогим и обожаемым принцем? Не хочет тебя видеть больше? — Опа, — я перевел задумчивый взгляд на сонного Кая и обратно, хмыкнув. — Какие мы проницательные. Нет, не разругались. Просто он пошел в монастырь, а подобные заведения не для моей творческой натуры. Решил, что лучше прогуляюсь на свежем воздухе. Отмерз, как собака. — Одеваться теплее надо, — с превосходством бросил Ёнджун и любовно погладил по отвороту накинутый на плечи кожух. Тот хвастливо пестрел сложными узорами вышивки. Выглядело дорого… И тепло. Кай в это время закопошился, заглядывая под стол, поднял, отряхнул от пыли и уложил на колени собственную одежку. — Умный такой, — пробормотал я, отдавая разносчице монетку и прямо-таки оплетая объятиями еще дрожащих с мороза ладоней поставленную передо мной горячую кружку. И тут же попробовал, одним махом выпив половину и скривившись от неожиданной крепости. — Если б меня кто-то толково предупредил, я бы… ничего не предпринял, потому что у меня нет другой одежды. — Чего? Совсем ничего, что ли? Погорелец или ограбили? — Ограбили, ага, — продолжал разливаться я. Ароматный парок приятно щекотал щеки и поддразнивал, так что мысли текли быстрее, чем я успевал их осознать. — Вероломно ограбили посреди белого дня. Остался в чем был. Да кружка еще. Всё. Так с пустыми руками в замок и пришел. — Серьезно? — удивился Кай. — Да врет он всё, — махнул рукой Ёнджун. — Он просто… не от мира сего. — Ничего, скоро получу прописку в сим мире, буду своим. — Я улыбался неблагодарному слушателю, вернее в его сторону, но горячему и вяжущему на языке напитку. — А что, колдун я или не колдун? Я в своем мире такие дела творил, мама не горюй. И в этом скоро начну. Вот только силы свои восстановлю… — Ооо, так ты колдун? — Кай, распахнув глаза, потянулся неосознанно к миске с малосольными огурцами, чтобы закусить слишком крепкое удивление. Аппетитный хруст оказался уж чересчур соблазнительным, чтобы я не приложил свою руку и к этому угощению. — Спрашивал у меня уже один такое. — В тот момент я еще не понимал, что грог уже ударил в голову, так что без стеснения рассказывал всё, что думал. — Мол, ты, наверное, колдун, раз очаровал меня одним взглядом. Ой, уши б мои таких подкатов не слышали. У меня, когда наушники вставляешь в смартфон, они иногда слегка на экран нажимают. Неловкость рук, так сказать. Я так этого казанову в друзья случайно добавил... И смартфон тут же, как по заказу, завис. И он всё увидел, конечно. Решил, что это что-то значит. Шантажировал потом, мол, повешусь, если не будешь со мной встречаться. А я ему так и сказал: балда, у тебя даже веревки дома нет, на чем вешаться собрался? На шнурке от кед? Вот ненавижу таких людей, которые считают, раз ты гей, то должен любому встречному мужику давать. Что вообще за бред?! — Действительно, — пробормотал Ёнджун. — Вам-то хорошо. Вы друг у друга есть… Парни, цените свои отношения. Да. — Я кивнул, начав настукивать пальцем по столу, сделал еще один большой глоток, задумчиво осмотрелся и неожиданно даже для себя самого тихо запел: — Скажи-ка, что всего приятней в этой жизни? Возможно, ты считаешь — без сомнений, власть: ведь исполняют слуги все твои капризы, и можно наслаждаться каждым мигом всласть. — Черт возьми, — нахмурился Ёнджун, — что за внезапный поворот? Кай недовольно шикнул на него — после всех странных речей парень явно был настроен послушать песню. Я удовлетворенно хмыкнул и продолжил: — Возможно, скажешь, что всего приятней деньги. Я лишь кивну, и ты отчасти будешь прав. На деньги купишь ты себе четыре стенки, где будешь спать, от трудового дня устав. А может, думаешь ты, что тебе победы подарят на душе покой и в сердце мир? Поверь, конец победы над врагом неведом. Медали обе стороны не видит мир. Ты спросишь тихо, с недовольством хмуря брови: «Чего же в этой жизни мне тогда искать?» Ищи среди людей родного не по крови, ищи того, кто будет душу понимать… — Так что же мне искать на этом свете? — включился в песню Кай. — Не закрывая сердце на засов, ищи среди людей свою любовь. Ищи. Среди. Людей. Свою… Любовь! Когда с глухим звуком стукнувшихся друг о дружку кружек я замолчал, женщины за соседним столиком, закутанные в пуховые платки, с готовностью похлопали. Я кивнул в знак благодарности, кашлянул в кулак и вновь вернулся к теперь уже почти остывшему грогу. — Какая песня замечательная! — Песенник нашелся, — скривился Ёнджун, упорно глядя на вертящуюся у дальнего столика разносчицу. Или на какую-то конкретную ее часть. И продолжил, отодвигая от обнаглевшего гостя миску с последним огурцом: — Еще скажи, что ты ее сам придумал… — Сам, — улыбнулся я, кивая и ловко выуживая огурчик, пока Ёнджун внимательно на меня смотрел. — А что? Я парень талантливый, много чего могу. И стихи писать — в том числе. А вот ворчать на меня не нужно, я сам на кого хочешь поворчу. У меня по ворчанию олимпийская медаль была, чтоб вы знали. — Мы всё равно не поняли, о чем ты. — Да шучу, неважно, — рассмеялся я, сыто оглядывая трактир. Медленно встав, я похлопал себя по карману на бомбере, где обычно хранил сигареты, и обиженно нахмурился, сообразив что перекура не будет. — Может, у кого-нибудь из вас табак есть? Сигары, папиросы, кальян, конспекты с матана? Парни переглянулись и одинаково помотали головами. Я вздохнул и снял со спинки стула свой плащ. С удовольствием запустил руки в теплые рукава, запахнулся, поднимая воротник, и вдохнул запах овчины, смешанный с ароматом съестного. Вот они, тепло и уют. Хотел было уходить, да не успел. Открылась задняя дверь, и вместе с завитками снежной бури явилась перед нами, тряхнув белыми ушками… — Шуга! — вскрикнул я, не сдержавшись. — Ии-и-го-го! — тоже не сдержалась кобылка, отчетливо намекая взглядом, что надо срочно поговорить, и хотела было выскользнуть обратно на улицу, пока не случилось чего… Но тут же сбила с ног девчонку-разносчицу, перепугала беднягу и перепугалась сама от поднятого ею визга и звона бьющихся о пол горшков с тушеным мясом. Тут же с грохотом распахнулась и парадная дверь, пустив в комнату целый снежный туман. А посреди него, как в сказке, — парнишка с поднятым луком. Натянута до упора тетива, за спиной торчит из колчана целый веер красных перьев от стрел, на плечах — по ножу на ремнях, за поясом — ножны с кинжалом. — Вот теперь я понял название трактира, — прохрипел я, осознавая, что парнишка свое дело всё же знает и на крыльце место не зря просиживает. — Настала мне полная крынка. — Всем оставаться на своих местах! — рявкнул невысокий вышибала. И тут-то настоящая суматоха и поднялась. — Вот это прыть, — присвистнув, бросил Ёнджун. Руки его уже вовсю пытались смыться, перебирая лихорадочно по столу в сторону выхода, а вот коленки что-то жалобно подкосились, не желая поднимать со стула показавшееся слишком тяжелым после пары кружек крепкого пива тело. Так и уполз под стол, дернув Кая за собой, притихнув там и осторожно выглядывая время от времени. Гости с криками прятались за мебель, бросались к окнам, разносчицы зажались дружно в угол, вереща оттуда звонким трио, скрипуче матерился из-за стойки трактирщик, ругая работничка по всем родственникам, которых, полагаю, знал лично. Я сделал шаг назад. Но парнишка четко угадал во мне виновника переполоха. Коротко тренькнула тетива, стрела мазнула красным пером по щеке, глубоко войдя в дверной косяк. Других приглашений покинуть помещение не требовалось. И я пулей вылетел на заднее крылечко вслед за ошалело храпящей кобылой. — Нельзя было осторожно заглянуть, что ли?! — с огорчением вопил я, мчась по тропинке и с опаской оглядываясь на дверь, ожидая, что вот-вот из-за нее появится разозленный парнишка-вышибала. Шуга только возмущенно заржала, фыркнув на меня парком. Я так и слышал в голове «Позорно удирает, но при этом всё равно хамит». — Ладно, ладно, прости. — После теплого трактира морозная пурга казалась еще более злобным кусачим зверем, чем утром, так что я несказанно радовался, что успел натянуть свою теплую шкурку прежде, чем всё это случилось. — Зачем ты пришла вообще? Шуга замерла, распахнув глаза, будто только сейчас вспомнила, что у нее вообще-то дело было. Фырча и оглядываясь по сторонам, она потопталась на месте, а потом сорвалась, помчавшись на самую окраину поселения. Я тихо ругнулся, не представляя, бежать следом или подождать. К счастью, Шуга вернулась очень скоро. Да еще и не одна! В этот раз она настойчиво вела за собой того самого коня, которого мы потеряли на стоянке в лесу. И выглядела при этом такой довольной собой… совсем как маленький ребенок, который притащил папе самую толстую лягушку из пруда и ждет похвалы. — Что ж, — улыбнулся я, ласково погладив ее по шее. — Тэ будет в восторге. Спасибо, что привела этого оболтуса… Шуга гордо приосанилась.

***

На ночь мы решили остаться на постоялом дворе, где находился тот самый трактир. Благо, дорогу я уже помнил. Троица осталась в снятой во дворе наместника комнатке, а мы с принцем отправились в очередной раз уединяться в новом месте. В трактире снова было всё в порядке. Чонгук сразу поплелся к свободному столику у окна, расстегиваясь на ходу. Я же внимательно за ним проследил и пошел к лысому и заспанному хозяину, чтобы договориться о ночевке. Именно к нему по большей части потому, что он был дальше всех. Мужичок неодобрительно косился на заискивающе улыбающегося посетителя, уже успевшего наделать шуму, но без раздумий согласился сдать комнату на ночь за один золотой и бесплатно угостить ужином и завтраком, когда я предложил помочь чем-то по хозяйству. — Это было бы ладно, — надтреснуто и звонко хрипел мужичок. С более близкого расстояния он оказался почти стариком, забавно лысым, но с густой бородой. — Помогли бы вы мне, молодые да здоровые, я б вас и отблагодарил сытным ужином. А то лентяя этого, вышибалу, не допросишься. — А что именно нужно? — с сомнением полюбопытствовал я, готовясь спешно оценивать выгодность предлагаемой сделки. Половину времени в Кампануле я уже провозился на кухне, намывая посуду, не хотелось продолжать в том же духе. — Да дровишек бы наколоть. У меня-то самого в руках уж не та сила, что раньше. — Старик показал свои крупные растопыренные ладони, худые узловатые пальцы чуть подрагивали. — А в работниках у меня одни девицы остались, их не попросишь. Обычно-то я мальчишку соседского прошу, он мне за кусок пастилы и помогает. А тут уехал он в соседнюю деревню, к тетке своей, свадьбу там всей родней гуляют… — Все вокруг женятся, — чуть прошептал я, не перебивая долгого и воодушевленного рассказа трактирщика. — Холод на них так действует, что ли? — …ну, да сам понимаешь, не это в бабе главное. Но, как ни крути, и глазу приятно должно быть, чтоб душа радовалась. А она… — Согласен, — перебил я, поняв, что дальше объяснение просьбы может утечь в совсем уж непроходимые дебри. Крепко пожал хозяину дома руку и расспросил подробнее про работу. На том и сговорились: как только будет добротная поленница, так сразу подоспеют и горячая похлебка с мясом да вино с грушами в меду. От одной мысли о подобных угощениях слюнки текли и хотелось мурлыкать, как Чеширский кот, но пугала мысль, что впереди еще тяжкая работа. Плюхнувшись на стул напротив своего спутника и чуть распустив ворот одежки, я сложил руки на груди. — Четыре золотых с тебя, мальчик. — Сколько? — удивился Чонгук, тут же округлив глаза. — Почему так много? За ночь обычно в четыре раза меньше берут! Вместе с ужином и завтраком! — Ну так… — Я неспешно пожал печами, изображая честную невинность. — Смотрите, у нас-то комната на двоих. Два человека да умножить на две кровати, получается четыре. Спрос сейчас высокий, что поделать. Это основы бизнеса… Если много, можем в карете переночевать. — Ладно, хорошо, — невесело согласился Чонгук, отводя потухший взгляд. — Так мы быстренько разоримся. Уж лучше работой расплачиваться… — Кстати, об этом, — я жестом поманил его, склоняясь на манер заговорщика. — Я тут с хозяином болтал… и уговорились мы, что я ему дров наколю, а он мне за это скидочку сделает на комнату, ужин и завтрак бесплатно накроет. Но я, признаться, с дровами не очень. Предлагаю взаимовыручку. Наколите старенькому дедушке дров, чтоб девчонки-разносчицы не мерзли, а я, так и быть, едой поделюсь. И тогда нам всё это дело в один золотой выйдет. Что скажете? Чонгук задумчиво нахмурился, но покивал, спеша принять такое щедрое предложение. Ведь удачный шанс нельзя так просто упускать, надо хвататься за возможность. И он ухватился. Уже готовый порубить весь близлежащий лес на дрова. Я принял такой энтузиазм с удовольствием, для виду поразмышлял и повел принца на задний двор, куда меня самого посылал старичок-хозяин. Гора поленьев нашлась без проблем. А вот топор в ней я выглядывал долго, пока Чонгук не цокнул языком, вертя в руках грозное оружие и разглядывая. Одна из работниц вынесла на улицу и поставила с разных сторон три ярких светильника в несколько свечей. Не то чтобы стало совсем светло, как днем, но для пышущего жаждой скорее приступить к делу юноши хватило. — Бедняга, затупился совсем, — сказал Чонгук задумчиво, пальцем пробуя неровности на кончике лезвия. — Придется заточить сначала. — Короче, как я понимаю, вы тут и сами разберетесь. Так? — От тебя пользы не много будет, — согласно сказал Чонгук, глядя, как я ногой покачиваю стоявшее рядом тощенькое полено. — Так что лучше шубу мою в тепло отнесите, чтоб не промерзла, пока занят буду. — Это я без проблем, — тут же повеселел я, принимая скинутую одежку. Крепко обняв пушистый сгусток тепла, я засеменил обратно в домик. Потопал на крыльце, сбивая снег, и решительно навалился на дверь, спеша в уют. Хозяин проводил до выделенной нам комнаты. Я оставил шубу на кровати, осмотрелся, навел свои порядки и снова спустился. Помощь моя ему, конечно, была не нужна, но просто любоваться со стороны никто не запрещал. А полюбоваться, я вам скажу, было на что. Когда Чонгук чем-то увлекался, он становился совершенно другим человеком. Азарт будил в нем и силу, и страсть, и множество разных талантов. Опершись на перила, я с улыбкой наблюдал, совершенно не вспоминая о времени, о морозе и даже о голоде. — Произведение искусства, — усмехнулся я, наблюдая, как Чонгук, уже заканчивающий работу, складывает дрова в поленницу ровными рядочками. — Ради такого стоило попасть в средневековье. — Лучше бы попросил уже ужин нам накрыть, — крикнул Чонгук, оглянувшись через плечо. — Я голодный, как стая волков. — Да-да, мой принц, уже бегу. И, с трудом заставив себя оторвать взгляд и прогнать довольную улыбочку, снова юркнул в трактир. Старик-хозяин принял работу, радостно поблагодарил несколько раз и велел одной из девушек накрывать на стол «как уговаривались давеча с мамкой, посытнее». Улыбаясь появляющимся на столе угощениям, я прислушался-пригляделся и примерно прикинул, что один только ужин обошелся бы как раз в половину золотого. А нас еще ждал бесплатный завтрак утром. Всё же удалось неплохо сэкономить. — Свиная булдыжка, — кокетливо сообщила симпатичная рыженькая разносчица, плюхнув на середину стола главное блюдо. — Только из печи. — Звучит не слишком аппетитно, — прокомментировал я, — но выглядит роскошно. — Наша хрюшка была, — тут же влез старик-хозяин, ставя небольшой кувшинчик с вином. Работы у него под вечер не было, так что развлекался помощью разносчицам и болтовней с посетителями. А чужаки представляли для него особый интерес, ведь местные-то давно и сами все сплетни знают, а незнакомым можно и старые байки рассказать как новые. — Сам растил, вот сегодня утром только закололи. Мы ее кликали Сакурой. Ладно звучит, хоть и по-ненашенски. Мне это слово путешественник один в позатом году сказал. Грит, дерево такое в легендах старых есть, красоты неописуемой, цвету румяного. Все твердят, что это выдумки, сказки, а я, грит, видал своими глазами, воочию, вот как тебя сейчас вижу. — Да, слыхали о таком дереве, — мрачно выдавил я, представляя последние минуты жизни бедной Сакуры. Тезки моей бывшей соседки. — И вино тоже собственное? — Знамо дело, — довольно закивал хозяин. Разносчица уже отправилась по своим делам, и старик поглядывал то на нее, то на гостей, не зная, поболтать еще или уже тоже идти. — Ежевичное, с особенной добавкою, такого больше ни у кого в ближних деревнях нет. Вы кушайте-угощайтесь, самим понравится, за уши не оттянуть будет, зуб даю. Приятного вам. — Спасибо большое, — вежливо отозвался я, и старичок наконец оставил нас. Я повернулся к спутнику. Чонгук сидел нахохлившись, всё еще красный и растрепанный, сложив руки на груди и задумчиво сдвинув брови. — Чего задумались? — окликнул его я. — Ешьте, заслужили. Только сильно не налегайте, а то за уши придется тащить. Ужин прошел спокойно, без лишних переживаний и вмешательств. А тезка соседки оказалась поразительно вкусной. Даже совесть быстро примолкла от такого удовольствия. — Наелся, согрелся, — довольно улыбаясь, промурлыкал я себе под нос, наблюдая за последней девушкой, оставшейся в зале. Разносчица уже сняла фартук, стянула платок с рыжих волос и теперь сидела у очага, время от времени шевеля кочергой угли и постоянно грустно поглядывая за окно. — Осталось только в постель… эм, не суть. — Да, я тоже спать хочу, — вздохнул Чонгук, разглядывая свою пустую кружку. Теперь его щеки были румяны уже от вина, видимо, запьянели и мысли, потому что дальше последовал неожиданный вопрос: — А кровать в комнате точно не одна? — А вам одна нужна? — лукаво улыбнулся я, глядя на парня прищуренными глазами. — Не знаю, — протянул он и зевнул. — Мне Кай сказал, что ты песни сочиняешь. Это правда? — Ну, как сказать. Могу немного рифмовать, ничего особенного. — А колыбельную можешь спеть? — принц улыбнулся, подпирая щеку ладонью. — Вас и без колыбельных в сон клонит, — усмехнулся я, но Чонгук настаивал, прямо-таки требовал. Разве что не приказывал. И я сдался. — Ладно. Но обещайте подпевать. Чонгук уверенно кивнул, и я запел. Всё вокруг стихло, внимательно слушая. Ох, как же давно мне не доводилось петь такие тихие и тоскливые песни, без доли озорства и веселья или хотя бы матов…       Тень накроет мир. Света нет.       Только никогда никакой запрет       Солнце яркое молодой души       Не запрет навек ни в одной глуши. Девушка оглянулась на голос и прислушалась. Звучало неплохо, но непривычно. Я, побоявшись сначала, что не потяну колыбельную, всё же нашел нужную волну.       Вереск в волосах. Света нет.       Тихий огонек не оставит след       На её руках — только бликов горсть,       Не заблудится долгожданный гость.             Пусть потухнут звёзды все, спрячется луна.             Лампа на крыльце её станет не видна.             Только вот по-прежнему на её плечах             Огонёк потерянный будет жить в ночах.       В поле — тишина. Света нет.       Спрашиваешь зря — не найдёшь ответ, —       Как горит огонь, почему он там,       В сердце у неё. Я не знаю сам.       Нежный блеск в глазах. Света нет.       Каждый ведь из нас свой хранит секрет.       Пусть тревоги все затаит внутри,       Только не на них — на огонь смотри.             Пусть потухнут звёзды все, спрячется луна.             Лампа на крыльце её станет не видна.             Только вот по-прежнему на её плечах             Огонёк потерянный будет жить в ночах.       Тень накроет мир.       Вереск в волосах.       В поле — тишина.       Нежный блеск в глазах.       Свет — она. Дуэт вышел не то чтобы совсем удачный, но неплохой. Голос у Чонгука оказался на удивление приятный и певчий, а текст ему, в самом деле, с лету запомнился. И пусть вдвоем мы спели всего несколько строк, для яркого окончания этого хватило. Девушка в уголке сидела румяная от смущения и смотрела блестящими восхищенными глазами. С таким обожанием, с каким, наверное, только на возлюбленного и смотрела. Я поднялся, встал из-за заставленного пустой посудой стола и пошел молча к лестнице. Чонгук тут же поплелся следом, поглядывая исподтишка на восторженно замершую слушательницу. — Надо же, — прошептал парень под прикрытием скрипа ступеней, — как твоя песня-то к месту пришлась. Точно для разносчицы и сочинялась. — А, — отмахнулся я, оглядывая коридорчик и вспоминая, где же нужная нам дверь. — Это я для белки одной сочинил. Она неподалеку от моего дома живет, в классном дупле ночует. Рыжая, как огонек, издалека ее видно, не спутаешь ни с кем. Чонгук так и застрял в дверях, недоверчиво морща нос. Но потом пожал плечами, видимо, принимая, что какой только ерундой люди не маются, зашел и принялся неохотно готовиться ко сну. Я посмотрел на это, подумал, прислушался к себе и, стиснув зубы, всё же выудил из кармана еще пару монеток, которые сам успел заработать, чтобы попросить у еще не отправившегося спать хозяина горячей воды. Если гулять, то по полной. Перед продолжением путешествия в карете нужно было оторваться на всю катушку.

***

Утром мы, как и планировали, встали рано, собрались, в спешке перекусили и припустили к имению, где нас уже ждали стражники с кучером и запряженная четверкой карета. Шуга резво наворачивала круги вокруг. — Ааа… она так и будет бегать? — спросил Чонгук, следя за лошадкой. — Ничего не могу поделать, ваше высочество, — с досадой развел руками Тэ. — Хотел за поводья к телеге привязать. Не дается. Своевольная. Чонгук перевел на меня вопросительный взгляд. Я только плечами пожал и поплелся к лошади. Завидев меня, Шуга остановилась, переминаясь с копыта на копыто и невинно похлопала своими длиннющими ресницами. — Ты с нами дальше поедешь? — без обиняков спросил я шепотом. Шуга с готовностью кивнула. — Ладно. Тогда держись неподалеку от кареты, чтобы я не волновался. И не сильно-то приставай к Арми, не надо нам, чтобы запряженная лошадка начала в догонялки играть. Ясно? — Шуга подумала немного и снова согласно кивнула. — Вот и отлично. Махнув спутникам, показывая, что всё в порядке, я поплелся к карете и распахнул дверцу, приглашая принца. А когда заметил выходящего из имения Бомгю, взобрался первым, чтобы даже взглядом не встречаться. Минут через пять мы отправились в путь. Так и тянулся через снежные долины караван из двух карет и трех телег. Вокруг, то убегая куда-то к лесу, то возвращаясь и заглядывая в окошки, носилась полная энтузиазма белая кобылка, напоминавшая какого-то шального снежного духа. А мы с Чонгуком грелись под его шубой и занимались всякой ерундой вроде морского боя, крестиков-ноликов и прочих игр. То же самое творилось и на следующий день, когда мы снялись со стоянки у лесочка и продолжили путь. — Это еще что такое? — недоуменно спросил я, когда Шуга в очередной раз сунулась к нам в карету. Показалось, что в зубах она держала бейсбольный мяч. Я неуверенно протянул руку, на ладонь мне упало слюнявое розовобокое яблочко. Я натянуто улыбнулся. — Это мне, что ли? Спасибо большое. Но, знаешь, я недавно перекусил… угости лучше Бомгю, у него организм растущий, ему витамины нужнее. Шуга с готовностью цапнула яблоко и тут же скрылась, а я высунулся в окошко, крича в след: — Если будет отказываться, настаивай! Он просто стеснительный! — Жестокий ты человек, Юнги… — Да я-то еще что. А вот Шуга — просто зверь! — Забавная она, — улыбнулся в ответ Чонгук. — Интересно, получится ли такую объездить?.. — Зачем это? Мне кажется, Шуга не очень-то хороша как ездовая лошадь. Она же неугомонная. — Все лошади по началу как капризные дети. — Чонгук пожал плечами, обмакивая перо в скляночку с чернилами и рисуя новое поле для крестиков-ноликов. — Терпение, внимание и хитрость помогут обуздать любую дикую лошадь. Или почти любую… Арми тоже противилась, а теперь идеально слушается, охотно ходит под седлом. — И что, скажете, вы сами ее к этому приучали? — Разумеется. Я уверен, лошадь должна сразу привыкать именно к хозяину, а не чужому человеку. Нам обоим пришлось привыкать, изучать друг друга. Но теперь я хорошо знаю ее сильные и слабые стороны, помню ее реакции и даже могу понять настроение. Это моя лошадь от ушей до кончика хвоста. — Звучит даже мило, — хмыкнул я, забирая перо и рисуя нолик. А после задумчиво оглянулся на прикрытое занавесом окошко. — Погодите. Откуда у нее вообще яблоко? — Думаю, с дерева сорвала, — тихо рассмеялся Чонгук. — Должно быть, мы уже покинули Кампанулу. Я осторожно откинул ткань и выглянул. Да, за окошком расстилался Пиретрум, следующая провинция. Здесь всё еще было довольно холодно, но пейзаж неузнаваемо изменился. Снег лежал лишь на вершинах невысоких гор, бледневших вдалеке, а холмы, между которыми петляла дорога, сплошь заросли изумрудной травой. — Ого, — покивал я, осматриваясь. — Да у вас есть собственные альпийские луга! Всегда мечтал там побывать… Мечты сбываются. — Пиретрум славится своими бескрайними пастбищами, — нависая и через мое плечо высовываясь в окошко, улыбнулся Чонгук. — Здесь разводят овец и коров. И во все провинции поставляют овечью шерсть и шерстяные ткани, творог, сыр, мясо. — Кажется, кто-то будет подрабатывать пастушком в ближайшие несколько дней, — посмеялся я, скосив взгляд. — Почему бы и нет, — весело пожал плечами Чонгук.