***
Дерево, конечно, оказалось самым обычным. Не слишком высокое, раскидистое, сплошь увешенное тощенькими зеленовато-коричневыми завязями, которые еще и грушами-то язык не поворачивался назвать. И всё же поглядеть на него было любопытно и даже приятно. Подумать только. Висит себе груша, а потом из нее может получиться то, что уж точно нельзя скушать. Вот она, магия. После этой экскурсии осталось странное ощущение, как будто альбом с семейными фотографиями посмотрел. Уж не знаю, какой на самом деле была в детстве Тильсин, но я четко представлял себя крохотную капризулю, умеющую дерзко топнуть ножкой и потребовать своего. Готов поспорить, и Даримэю она очаровала именно своим необузданным нравом. Принцесса до того восторженно смотрела на Тильсин, красочно рассказывающую забавные истории из своей дикой юности, что сомнений по поводу их отношений у меня больше не возникало. Окей, инцест так инцест, не мне фей судить… — Интересно будет посмотреть, — шепнул я Шуге, когда спускались с пригорочка обратно к поселению, — как они вместе на трон усядутся. Тильсин ее себе на колени посадит? Или вместе втиснуться попытаются? Ч-что? Что ты так смотришь?! Никаких неприличных мыслей, просто любопытно стало. Как думаешь, давно они встречаются? Шуга озадаченно дернула ушами, а после чуть выбежала вперед, нагоняя фей. — О, примерно три с половиной года, — ответила Даримэя на вопрос, который кобыла вслух, разумеется, не задала. — Да, кажется, так. — А сколько вам обеим лет, — тут же подал голос я, — если не секрет, конечно? — Мне двадцать пять, — с готовностью отозвалась Даримэя. — Тильсин — двадцать один. — Оооо, а я-то думал вам за сотню, а то и под тысячу! — Нет, — рассмеялась Даримэя, мягко и мелодично, как звонкий ручеек. — Феи столько не живут. Уж в этом плане мы похожи на людей. — Так я, получается, еще и чуточку старше… — Но не думай, что это дает тебе какие-то преимущества, — тут же перебила Тильсин. — У нас, фей, принято оценивать не по возрасту, а по уму и опыту. А в этом я выше вас всех вместе взятых. Даримэя охнула, изображая недовольство. — Ну, кроме тебя, конечно. Само собой. — Тильсин пожала плечами и попыталась отвести взгляд, тут же заметив кобылку, гордо вскинувшую голову. — И тебя тоже, Шуга, разумеется… — Не могу, конечно, оспорить, — тихо вздохнул Чонгук. — Однако, немного обидно такое слышать. — Хм… да, и вас тоже, — сдалась феечка, совсем насупившись. — Вы многое успели пережить. — Прелестно, — усмехнулся я, складывая руки на груди. — Тебя послушать, я тут один жизнь не пожил, мира не видел. Да я в баскетбольный клуб ходил три года. Это такая школа жизни и выживания, что от нас даже два тренера за это время сбежали, не выдержав напряжения! Да нашу команду звали красными демонами. Правда, только мы сами… — Молодец, что похвастался, — кивнула Тильсин и совершенно спокойно полетела дальше, не собираясь дослушивать мои претензии. Чего и следовало ожидать, собственно. — А что такое баскетбольный куб? — чуть склонившись, шепотом спросил Чонгук. — Не куб, а клуб. Я тебе потом объясню. Наедине. Услышав подобный ответ, парень чуть нахмурил брови, а после удивленно глаза распахнул. Видимо, попытался представить, какими же такими ужасными вещами занималась наша демоническая команда, что о них даже при посторонних не расскажешь. Что ж, не буду пока разубеждать, подумал я, пусть пофантазирует в свое удовольствие… Из этой небольшой экскурсии мы узнали много всего про фей. Во-первых, оказалось, что домики они строили не сами. А я-то гадал, как они такие толстые стены-панели таскают… магией, что ли? Оказалось всё гораздо прозаичнее — они приглашали умеющих людей из Плюмерии, того самого главного строителя, что взялся за новое здание больницы, да двух его сыновей-столяров. Редкие избранные счастливчики, кому был открыт проход в волшебное поселение. Во-вторых, одежду они, в самом деле, создавали из растений. Меня долго этот вопрос волновал. С первой встречи. Феи не могли управляться с цветами так же ловко и умело, как дриады, но вполне могли сорвать цветочек и сделать из него себе симпатичный наряд, который не будет вянуть несколько дней. Потому платья Тильсин всегда были разными — что сегодня под руку попалось, то и зачаровала по своей фигурке. В-третьих, феи очень долгое время переживали из-за ситуации в королевстве. Формально являясь другим народом, имея свою столицу, свою королеву и свой уклад жизни, веками скрываясь и избегая людей, эти крошки всё равно за них волновались. Желали только добра. Впрочем, неудивительно, как я подумал, они ведь — что-то вроде королевства внутри королевства, живут по сути на той же территории. Если у людей начнутся войны и разруха, фей тоже должно задеть. Впрочем, вслух эти мысли я озвучить постеснялся, оставляя феям возможность сохранить образ альтруистичного народца. Теперь-то это было не так уж важно. Тильсин и Даримэя в унисон заверили, что расколы в полотне хрупкого мироздания затянулись, что теперь уже ничто не угрожает покою в сотворенных богиней землях. Я живо представил себе разлом земной коры, через который пышет жаром бурлящая лава, готовая вот-вот выплеснуться и затопить всё вокруг. Хорошо всё же, что разобрались с этой бедой. Как бы она там на деле ни выглядела. А еще, в самом конце, когда остальные уже отправились собираться в дорогу, а мы с Тильсин остались наедине, я узнал, что очень многое в фее зависит от семечка, из которого она родилась. Например, из груши-дички получаются самые бойкие и дерзкие, но порой нагловатые, как Тильсин. Из персика — аппетитно пухленькие и очень заботливые, но слишком доверчивые. Из слив — натуры творческие, возвышенные и кудрявые, но до ужаса рассеянные. Из дыни — веселые феечки-смешинки, в то же время обидчивые и ранимые. Из фиников — умные, но занудные. А из личи, как Даримэя, получались робкие недотроги, способные в нужных объятиях превратиться в самых страстных и нежных любовниц. Но это уже большой секрет. Так что — тссс… — А какие же получаются из вишенок? — спросил я, вдруг припомнив, что именно такое дерево Тильсин выбрала для своей будущей дочки. Мы уже были совсем близко к карете. Я видел, что всё почти готово к отъезду, а потому неосознанно замедлил шаг, не спеша прощаться с приятным местом. — Смелые, озорные и любознательные, — с улыбкой пожала плечами фея. — Хочу, чтобы она так же сильно интересовалась всеми мирами и их загадками, как и я. А если не станет слушаться, так уж фея из груши-дички всегда найдет способ показать, кто тут главный. — Это уж точно, — рассмеялся я, понимая, что даже меня Тильсин умудрялась направлять в нужное русло, сколько ни отпирался. — Что ж… спасибо за приглашение. Приятно было увидеть всё это чудо собственными глазами. — Спасибо, что пришли, — отмахнулась фея, широко улыбаясь. — Я так понимаю, теперь мы будем видеться реже? Раз уж с войной почти всё решено. Да? — Ну… — Тильсин пожала плечами. — Необходимости больше нет. Но я ведь буду иногда наведываться к тебе в гости, чтобы поболтать за кружечкой эля. — Отлично, ловлю на слове. — Я снова глянул на карету. Тэ уже проверял упряжь, Чонгук перебрасывался последними прощальными фразами с Даримэей, телега Ёнджуна с Каем так и вовсе уже тащилась по дороге, мелькая светлыми боками между деревьями. — Я бы даже обнял на прощание, но, сама понимаешь… — Обойдусь, — усмехнулась Тильсин. — Иди уже и не распускай сентиментальных соплей, я этого не люблю. — Ой, да ну тебя. Махнув на фею рукой, я развернулся и зашагал прочь, в мыслях искренне благодаря за эти слова, которые помогли собраться с мыслями и силами и не расчувствоваться на пустом месте. — Эй, Юнги! — послышалось вслед. — Береги себя! Уверена, ты королевству еще пригодишься! Усмехнувшись, я вскинул руку, показывая, что услышал. Вскоре феи исчезли, телега скрылась в чаще, а Тэ даже вскарабкался на свое привычное место, тихо напевая под нос и деловито поправляя куртку да перчатки. Чонгук зашагал к карете. Еще несколько секунд — и мы снова отправимся в путь. К новым землям и новым знаниям... — Гук, стой. Я поймал его за руку и отвел чуть в сторону. Сердце заходилось, пытаясь выбраться через глотку, щеки горели, а руки прямо тряслись. Но я стискивал его пальцы и смотрел в лицо, не отводя взгляда, ни капли не боясь выдать свое чудовищное смущение. Парень озадаченно кивнул, давая понять, что слушает. Накрыл мои руки ладонью. — Знаешь, я тут слышал, что союзы, заключенные на территории фей, бывают самыми счастливыми. Здорово звучит, правда? Поэтому, пока мы еще тут, хочу сказать кое-что. Это для меня важно. Я сглотнул и дрожаще вздохнул, чувствуя, что голова начинает кружиться. Подумать только, я ведь еще никогда не говорил этих слов парню. Ни разу за всю свою жизнь и все свои отношения. Безумно странно и жуть как страшно. Но я был настроен крайне решительно. О, да если бы мне довелось провалиться сквозь землю от смущения, я бы всё равно не выпустил его рук ни на секунду и утащил бы парня за собой, чтобы продолжить разговор, точно вам говорю! — Да? — осторожно спросил он, едва заметно улыбаясь. — Чонгук… я, кажется, люблю тебя. Ой, нет-нет-нет, прости. Без «кажется». Я люблю тебя, и это совершенно точно. Именно так. Да. — Юнги, — выдохнул он, прикусывая губу и улыбаясь шире и ярче. А после подался навстречу, мягко целуя. Прямо так, с улыбкой. Немного неловко, но до умопомрачения приятно. — Я тоже тебя люблю. — Может, когда королем станешь, разрешишь однополые браки? — Очень может быть, — тихо рассмеялся Чонгук. — Если вдруг стану, обязательно подумаю над этим. — Да уж подумай, — шутливо потребовал я и забрался, наконец, в карету, усевшись на любимую скамью. По коленям тут же пробежался непоседливый кабанчик, гоняющий случайно залетевшую в карету бабочку. Нос защекотало от всё еще немного ощущавшегося запаха висящей на трех гвоздичках картины с русалкой. В сознании разлилось «Трогай, Тэхён», произнесенное знакомым мягким голосом. А в душе заворочалось приятное тепло. Я понимал, что начинаю искренне считать этот мир своим новым домом.***
В этот раз смену провинции я заметил и ощутил далеко не сразу. Просто в какой-то момент отвлекся от книги, заметил, что начинается закат, и вспомнил, что к вечеру мы должны были уже оставить позади магическую границу между Плюмерией и Пульсатиллой. Высунувшись в окошко, хорошенько осмотрелся. В тот день разница в глаза пока не бросалась. А вот к следующему вечеру уже запахло новизной. Воздух остыл, заставив накинуть теплые рубахи, солнце будто ослабло и побледнело, начав то и дело прятаться за вуаль облаков. С одной стороны дороги сплошной стеной стоял хвойный лес: высоченные разлапистые сосны смотрели вниз, как могучие стражи природы, под их защитой старенькие лиственницы перемешивались с пушистыми красавицами-пихтами и совсем молоденькими маленькими елочками. С другой же стороны до самых едва бледневших на горизонте гор разливались по камням бесчисленные озера. Они мелькали одно за одним, сливаясь в сплошное море, им не было счета, а гладь их так ярко отражала высокое небо, что порой становилось трудно разобрать, где кончается одно и начинается другое. Я смотрел на каменистые берега, поросшие мхом, слушал ставшие более звонкими и тонкими птичьи трели и всё ждал, когда же озера сменятся какой-нибудь деревней или городом. Чонгук всё это время перебирал одежку. Я думал — выбирает лучший наряд, чтобы предстать перед очередным наместником в пристойном виде, оказалось всё куда сложнее. — Значит так, — начал он, всучив мне стопку вещей и велев переодеться. — Слуги в этой провинции, конечно, высокомерные. Но господа — высокомернее в сто раз. Тут не терпят близости и панибратства между столь разными слоями. Господа, которые делают пыльную работу, умеют чинить крыши, тепло общаются со слугами, едят с ними за одним столом, — позор для элиты главного города Плюмерии, такого в их высшем обществе не терпят. На окраинах попроще, но в главном городе… — И к чему вы всё это? — с тяжким вздохом спросил я, уже предчувствуя гаденькую неделю в компании кучера… потому что воины всё так же не могли определиться, в каких они отношениях, и к ним даже приближаться не хотелось. А потом развернул выданную мне рубаху и нахмурился. Тяжелый шелк. С вышивкой. Даже бант на воротнике имелся. — К тому, что я, хм, назначаю тебя своим личным советником. Официально. — Серьезно, что ли? — ляпнул я, округлив глаза. — Другого выхода нет. — Чонгук задумчиво поправил мои волосы, попытавшись пригладить с самого утра торчавшую куда-то в сторону прядку челки. Прядка так просто не далась, и пришлось доставать еще и сумку с косметикой. — Можно, конечно, и фаворитом назвать, тогда никто не удивится, если вдруг заметит, что мы в одной комнате ночуем. Но в этом случае от тебя будут требовать знакомства со светским обществом, так сказать… — Не очень-то жажду, но, может, переживу? — неуверенно выдавил я, натягивая на себя новую и непривычную одежду. Размерчик не совсем мой, но в целом, наверное, даже неплохо смотрелось. — Светское общество — это в первую очередь фаворитки наместника, коих почти десяток. — Чонгук пересел ближе, сбрызнул густой гребень какой-то ароматной водой и принялся расчесывать и укладывать мои волосы. — Они тебе весь мозг выколупают, поверь. Достанут вопросами и сплетнями интимного характера. А я этого допустить не могу. Поэтому лучше скажу, что ты мой советник, будешь таскаться везде следом, делать надменное лицо и выдавать иногда умные фразочки. В идеале такие, чтоб никто ничего не понимал, тогда за философа примут. — Ты долго этот план придумывал? — Второй день над ним тружусь, — усмехнулся Чонгук, разворачивая мое лицо и оглядывая. — Нет, правда. Слугу просто отправят горбатиться на кухню или подметать полы. А советник сможет со мной посетить библиотеку, институт, обсерваторию, монетный двор, приемы у знатных господ и представления в театре. — Ой, да там всё равно театр не такой, как у Джису. Скукота, небось. — Можно в театр не ходить, — пожал плечами Чонгук, видимо, соглашаясь с этим мнением. — Но в библиотеке-то тебе точно должно понравиться. Там собрали все древние письмена, даже самый первый свиток с заветами богини. Не знаю, как теперь вообще относиться к заветам… но посмотреть на свиток я давно мечтал. Говорят, он выставлен в первом зале библиотеки, уложен на бархатную подушечку и накрыт куполом из совершенно прозрачного стекла. Лучшие мастера из Рёмерии его сделали. Тоже любопытно. — Да, — пробормотал я, — потом и музеями займемся, просвещение народа должно быть всесторонним. — Точно-точно, так ее и назвали, комнатку эту. Музей, дом муз. Там выставлены на обозрение разные вещицы, от свитков с народными сказаниями до старинных надписей-табличек и чьих-то письменных наборов. Новая управляющая библиотеки это организовала, сказала, что хочет сохранить и показать народу эти чудные памятники истории. Но, кажется, народ не то чтобы сильно интересовался ими… — Ничего, — улыбнулся я, уже чувствуя к управляющей какую-то нежность и всей душой одобряя выбор Намджуна. — Важно дать народу возможность, независимо от того, есть ли у него сейчас желание. Один заглянет из праздного любопытства. Другому скажет, что можно и поглазеть для разнообразия. Того и гляди потянутся… Закончив приводить меня в порядок, Чонгук выглянул в окошко и объявил, что мы, наконец, почти приехали. Озера, к слову так и не кончились. Мы проезжали один за одним каменные мосты, перекинувшиеся между островками. Под колесами вскоре расстелились каменные дорожки, от булыжников которых карета мелко дрожала. Со всех сторон появлялись каменные домики, постепенно становившиеся крупнее, сложнее, изящнее. Кое-где даже мелькали каменные фигуры, украшавшие и чьи-то личные дворы, и общественные улочки. Из деревянной провинции мы приехали в каменную. Спустя минут сорок неистового массажа всех внутренностей карета замедлилась и остановилась. Я с облегчением вздохнул и первым вывалился наружу. Следом с задорным хрюканьем сиганул Носферату. Чонгук что-то там обсуждал с Тэ, но я совершенно не вслушивался, повиснув на шее Шуги, просто пытался прийти в себя и немного унять бунтующий желудок. Настолько тошно мне не было уже давненько, и ничего удивительного, что, услышав просьбу зайти обратно в карету, потому что мы еще не доехали, видите ли, я взвыл благим матом. А все эти недовольно покосившиеся прохожие могут катиться к чертям на этой самой карете по этим самым булыжникам. Посмотрю я на них потом. — Ладно-ладно, — торопливо заверил Чонгук, пытаясь меня успокоить, — мы пойдем пешком. Как пожелаешь. Я довольно кивнул, не без труда выпрямляясь. Шуга осталась со стражниками и кучером, а мы, прихватив кабанчика, зашагали к дому наместника на собственных ногах. Не могу сказать, что для моего превратившегося в отбивную тела прогулка была так уж в радость, но всё же куда как лучше, чем поездка. Вдоволь надышавшись свежим воздухом, я даже смог расслабиться и попытаться получить удовольствие. Даже уговорил Чонгука заглянуть в симпатичную лавочку, уже готовящуюся к закрытию, и купить мешочек кофе. Кофе! Моя душа ликовала! С того момента всё стало казаться совсем другим. В воздухе разливался медовый с горчинкой запах цветущего вереска, пышными кустиками растущего вдоль дорог. На все лады вскрикивали и пищали собирающиеся стайками птицы. По уложенным гранитом дорожкам прохаживались чинные господа и дамы в теплых платьях с меховыми оторочками. Бесконечные кованые заборчики уводили прочь от тяжких мыслей. Куда-то за горы стекал понемногу необычайный сиреневый закат, окрашивавший всё в диковинные тона. В городе застыло умиротворение. — Я ведь так и не спросил, что из себя представляет Пульсатилла. Чем она у вас знаменита, чем гордится? — Рыбой, — улыбнулся Чонгук. Я перевел взгляд на отражающее закат озеро. Логично. — Вообще-то, конечно, единственным в королевстве институтом. В одном крыле обучают медицинскому делу, философии, астрономии и математике. А в другом — грамоте и искусствам. На это отделение некоторые знатные люди отдают учиться своих детей: целый год почти не видишь ребенка, а он еще и за это время столько всего полезного узнает! Сплошные плюсы. Не понимаю, почему все так не делают… Не то чтобы я был сторонником избавления от детей, но это же куда лучше, чем учить самому из-за нехватки свободных учителей, приезжающих на дом. — Да, лучше. — Еще знаменита библиотекой, но про нее ты и так уже всё знаешь. Что еще?.. Верфь. В предместье этого города стоит королевская верфь с галеоном, тремя бригами и десятком канонерок! — Чонгук горячо закивал. В голосе его послышался уже знакомый мне детский восторг, от которого даже блестели глаза. — В этом году, кстати, начали строить новый корабль. Я точно не помню, какой… В этом Намджун хорошо разбирается. Он много раз ходил под парусом, представляешь? Даже участвовал в морском сражении! Ух, наверное, волны так завораживают, хотел бы я когда-нибудь тоже выйти в море… — Всё может быть, — улыбнулся я, пожимая плечами. — Раз уж у вашего королевства есть выход к морю, им нужно пользоваться не только в военных целях. Можно будет снарядить исследовательскую экспедицию, например. — Ах да, еще руда, — продолжил Чонгук, будто желая отвлечься от слишком соблазнительной и вгоняющей в мечтания темы. — Здесь добывают почти всю нашу железную руду. И, разумеется, Пульсатилла славится самыми разными изделиями из железа. — Да, это и видно, — хмыкнул я, искоса глядя на чьи-то высокие железные ворота с коваными завитками узоров. — Железо-каменный город, хвойно-вересковая природа и рыбно-рыбная кухня. Что ж, попробуем выжить в этом странном, но красивом месте. Скоро мы уже дойдем? — Попробуй угадать с одного раза, — едва мы вышли из-за угла, усмехнулся Чонгук и кивнул на показавшееся огромное двухэтажное здание с серыми каменными колоннами, черной решеткой высокого железного забора с пиками и не слишком-то густым садом. Здание сильно выделялось и собственным размером, и обширностью территории, так что сомнений не оставалось. Дошли. Наместник здешний внешне чем-то напоминал мультяшного злодея, но поведение его наводило скорее на мысли о страдающем от жуткой мигрени бедняге. Высокий и худощавый мужчина с первым проблеском седины. Он то и дело прятал длинные пальцы в тяжелых складках бархатной мантии, устало смотрел из-под полуопущенных век и время от времени чуть вздергивал горбатый нос, если улавливал в речах принца благодарность за гостеприимство или восхищение местными красотами. Мужчина говорил тихо, отрывочно, почти слабо. И, честно скажу, для меня было огромным облегчением наконец уйти из зала и оставить его в покое. Вот зачем, скажите, такому человеку десять фавориток? Вместо сиделок? — Вы не знаете, он всегда такой… вялый? — осторожно спросил я, неотрывно глядя на спину слуги, провожавшего нас к нашим комнатам. — Или, может, ему просто нехорошо? — Как я понимаю, всегда, — неуверенно пожал плечами Чонгук. — Тяжело болеет с раннего детства. Но он очень мудро управляет делами, так что никто не посмеет предложить ему отправиться на покой. — Отлично. Просто буду обходить его стороной. — Комната для его высочества принца Чонгука! — Слуга замер у стены, как-то неожиданно чопорно поклонился, приоткрывая дверь, а после тут же отправился дальше, остановившись у следующей двери чуть ли не в противоположном конце длиннющего коридора. — Комната для советника его высочества… И парня, похоже, не волновало, что мы так и застряли в паре десятков метров от него и еле слышим тихой голос. Открыв дверь, он точно так же странно поклонился и через мгновение уже исчез из коридора. Мы с Чонгуком переглянулись, удивленные. — Ладно, что уж. Разберемся. — Я всучил парню дрыгающегося кабанчика, а сам отправился оглядеться и изучить любезно предоставленное мне место. — Не так уж это и страшно, недельку пожить в разных комнатах. Сказал, а сам даже не поверил, ведь за всё это время, проведенное чуть ли не под одним одеялом, успел страшно привыкнуть и к тихому посапыванию под боком, и к неосторожным пинкам во сне, и к теплу чужого тела, не мешающему даже в самую жаркую ночь. Ну вот и как после такого спать одному в холодной каменной коробочке?.. Ответ прост — никак.