от: Номер 70 кому: Марафаха-6 локация: Рим дата: восемь недель до операции «Миллениум»
Всю дорогу от дома до детского сада Симона Виллани рассказывает нам о разных жутких вещах, которые, по её мнению, предвещают скорый и неизбежный конец света. Уже через пару-тройку ночей, говорит она, невооружённым глазом можно будет увидеть особенно яркую комету, приближающуюся к Земле. А кометы, как известно, ничего хорошего не сулят. Произойдёт что-то великое и ужасное, утверждает Симона. Возможно, грядёт Второе пришествие. И моровая язва. Страшный Суд. Апокалипсис. Третье тысячелетие наверняка не наступит — 1999 год будет последним в истории. А уж нам, грешникам, ничего хорошего точно не светит. Затем Симона зачитывает утренние новости. Из Тибра выловили тело вице-префекта Аккиле Ланди, и ходят слухи, будто на лбу покойного были вырезаны слова «Я ПРЕДАТЕЛЬ, МРАЗЬ И СВИНЬЯ». Симона охает, ахает и спрашивает, что за чудовище могло такое совершить. Я знаю, но не скажу. По словам Симоны, полиция обнаружила служебный автомобиль, однако водитель покойного вице-префекта исчез. Его объявили в розыск. Гезим обратился кучкой пепла в печи Пикси. — Странно. — Ивонн Ферчар задумчиво подпирает подбородок ногтем. — Обычно всё наоборот: албанец есть, а машины уже нет. — Какая же ты расистка, Ивонн. — Симона осуждающе смотрит на неё поверх газеты. Она маленькая, худая и бесцветная — полная противоположность Джиджи. Поразительно контрастная парочка. Ивонн лишь коротко пожимает плечами, трогая со светофора. — Не все албанцы угоняют машины, но все угонщики машин — албанцы. У полицейского участка в XI муниципии прогремел взрыв, любезно продолжает информировать нас Симона. Самодельная бомба была спрятана в мусорном баке: два полицейских погибли, ещё тринадцать человек ранены. Набитая порохом скороварка, начинённая поражающими элементами в виде гвоздей и стальных шариков — кому такое вообще могло прийти в голову? Я знаю, но не скажу. Симона делится последними научными изысканиями. Учёные выяснили, что сокращение долей говядины и баранины в рационе людей поможет в борьбе с глобальным потеплением. В процессе пищеварения, рассказывает Симона, коровы выделяют очень много метана. Вместе с CO2 он является одним из главных парниковых газов, нагревающих планету. Мы можем спасти льды Арктики и всю Землю, если заменим говядину курятиной, а особенно, если станем веганами. В конце концов Симона открывает колонку с шаманскими предсказаниями относительно нашего незавидного будущего, и вот тогда Ивонн не выдерживает: — Господи, Симона… Ты же взрослая женщина. Как можно одновременно быть христианкой и верить в языческую сверхъестественную фигню? Симона обиженно поджимает губы. Она смотрит на наши затылки с заднего сиденья и теребит крестик. — А вот и не фигня. Чёрная магия точно жива на Британских островах, а уж в Винланде и подавно. Ивонн накрывает лицо изящной ладонью. По ту сторону лобового стекла расплываются красными огоньками светофоры и проносятся сквозь дождь мопеды. — Ты угараешь, — изрекает она, а затем обращается к кому-то: — Марио. Бессонная ночь в образе Гезима даёт о себе знать: я не сразу осознаю, что вновь являюсь Марио Монтеллой и мы с Ивонн проведём этот день в избирательной комиссии XV муниципии. И пока мой мозг перезагружается, Ивонн продолжает: — А ты веришь в магию? В колдунства винландских шаманов там или в друидов? А я небрежно тяну: — Не-е-е. Никакой магии не существует. Сто процентов. Лжец. Когда мы высаживаем Симону у садика, в котором она работает, до открытия избирательных участков остаётся чуть меньше часа. Холодный ветер продолжает закидывать в лобовое стекло капли дождя вперемешку с мокрыми листьями, и Ивонн кисло констатирует: — Сегодня мы с треском провалим явку. В Германии проще: там ввели штрафы за неучастие в референдуме, а у нас не успели. Франческе это явно не понравится... Ох как не понравится. Вот уж оторвётся она на Аккиле Ланди... — Накрутив чёрный локон на палец, она вспоминает: — Ах, ну да... На этом уже не оторвётся. Сегодня под пальто Ивонн виднеется чёрная партийная рубашка. Ей-то за провал явки наверняка ничего не будет, а вот начальникам без больших родственничков на самом верху точно влетит по полной программе. — Знаешь, — Ивонн барабанит пальцами по рулю, — если эти истории с загадочными смертями Йобста Хорнига и Аккиле Ланди получат продолжение, я изменю отношение к паранормальщине Симоны. — Она поворачивает лицо ко мне и таинственным голосом продолжает: — А что? А вдруг? Левацкие души вернулись с того света, чтобы вершить месть. Бу! Одобрит наша подруга такую версию? Можно сказать, Ивонн почти угадала. Спустя несколько минут я уже сижу в спортивном зале, стены которого драпированы флагами с фасциями. Прямо над моим ухом висит свёрнутая волейбольная сетка, справа сидит сестра Габриэла, преподавательница Слова Божьего, слева — Пьетра Де Мартино из районного отделения партии. Мы все расположились на нижней скамье трибуны и выставили вперёд сомкнутые парты, на которых разложены списки избирателей. Ещё чуть дальше можно обнаружить опечатанную урну и пять кабинок для голосования, за которыми темнеют гимнастические маты и козлы. Старшая школа — это такое место, где происходит много всяких гадких и пошлых вещей, а наихудшая из них — выборы и референдумы. Подле моей ноги на скамье лежат бюллетени. Выглядят они так:ЖЕЛАЕШЬ ЛИ ТЫ, ЧТОБЫ ДИКТАТОРСКИЕ ПОЛНОМОЧИЯ НАШЕГО ДУЧЕ БЫЛИ ПРОДЛЕНЫ ЕЩЁ НА 6 (ШЕСТЬ) ЛЕТ?
▢ Да, я хочу видеть Европу снова великой
▢ Нет, я не патриот своей Родины
Сестра Габриэла считает, что вместо одной урны для голосования логичнее было бы поставить две: для тех, кто да, и тех, кто не патриот. Мол, так проще подсчитывать голоса. Нынче в Риме своеобразные представления о демократии. Джиджи Виллани является на референдум в числе первых. — «Рома» — «Бавария» уже послезавтра, — напоминает Джиджи, возбуждённо потирая руки, и опускает объёмный зад на жалобно стонущий школьный стульчик. — Не забыл? Я заранее сгораю от нетерпения... Наши парни находятся в лучшей форме и готовы рвать капустников. Есть чуйка, что это будет лучшая игра осени. — Он взволнованно хрустит пальцами. Я выдаю Джиджи бюллетень, и он ставит автограф напротив своей фамилии. — Чувак, — отвечаю, — пора тебе взять пример с футболистов «Ромы» и самому прийти в лучшую форму. — Я готов, — клянётся Джиджи. — Если «Рома» выйдет в плей-офф, буду пробегать с тобой не двести метров за раз, а триста. — И уходит в кабинку для голосования. Не успеваю я дожевать лепёшку и рассмотреть все ближайшие трещины на паркете, как на место Джиджи подсаживается боевик Номер 58 при своих древнеримских шмотках: блондинистом парике, тёмно-синей тунике и плаще. — Выдавай свои бумажки быстрее, — говорит Пятьдесят Восемь. — Ганнибал у ворот, а Лульета точно просрёт Республику без меня. Всё ясно: директор музея отпустил ненадолго. — Ай, — сообщаю я, просматривая списки избирателей. — Твоего имени в списках избирателей нет. Должно быть, они по-прежнему считают тебя несовершеннолетней. Напарница с возмущённым видом скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. Приходится звать Ивонн, чтобы та разрешила выдать Пятьдесят Восемь бюллетень, предварительно внеся её имя в списки вручную. В момент, когда моя рука начинает выводить на бумаге «Пятьде...», задним умом понимаю: что-то не так. И быстренько, пока никто не заметил, замазываю следы преступления. Вписав «Доминика Монтелла», громко интересуюсь: — Ивонн, а Мухаммед выйдет на поле послезавтра? Уже успевшая удалиться на приличное расстояние Ивонн кивает в ответ. Обслуживая следующего избирателя, слышу, как она говорит: — Аттила! Что привело тебя к нам? Кто-то рассказал запрещённый анекдот?.. Аттила. Только его здесь не хватало. Я начинаю посматривать в сторону дальней кабинки, где из-под занавески уже больше минуты торчат совсем не древнеримские ботинки Пятьдесят Восемь. Чем там можно заниматься столько времени? — ...Взрыв в одиннадцатой, — доносится ответ Аттилы Орбана. — Местные идиотики подозревают обитателей Корвиале, но... В этот момент из кабинки появляется Пятьдесят Восемь, и собеседник Ивонн переключает внимание на неё: — Синьора Монтелла, — говорит он, глядя на Пятьдесят Восемь сквозь немытую чёлку. — Надо же, и вы здесь. За Комнинов голосовали, небось, или кого там поддерживают в Лондиниуме? Боги, как бы она не устроила поножовщину прямо здесь. Я мысленно утираю со лба несуществующий пот, но Аттила Орбан только смеётся, прикрыв рот папкой: — Шутка! — Я не голосую. — Пятьдесят Восемь полуулыбается-полускалится ему. Ладонью прихлопывает свёрнутый бюллетень в щель урны. — Я назначаю консула. Когда спустя шестьдесят пять избирателей, три лепёшки и пиццу серое небо за окнами спортивного зала становится чёрным, Ивонн объявляет сеанс народного волеизъявления завершённым. Чтобы поскорее покончить с фарсом, мы сдвигаем все парты вместе, и я высыпаю на залитый электрическим светом секционный стол демократии содержимое урны: пятьсот с лишним бюллетеней. В 419 из них отмечено «Да, я хочу видеть Европу великой снова», в 105 — «Нет, я не патриот своей Родины». Ещё 28 испорчены. Ивонн такие цифры в протокол вписать не может. Надув щёки и поморщив носик, она выносит вердикт: — Семьдесят шесть процентов за дуче — недопустимо мало. И мы замираем. — Безобразие, — бурчит сбоку от меня сестра Габриэла. — Не район, а просто рассадник антигосударственных элементов. Не удивлюсь, если и британские шпионы тут успели завестись. Ещё как, сестра Габриэла. Члены комиссии начинают взволнованно шушукаться, но наша Ивонн делает останавливающий жест ладонью: — Без паники! — говорит она, прикрыв глаза с выражением уверенного спокойствия. Значок с тремя фасциями триумфально поблёскивает на её рубашке. — Мы с вами члены избирательной комиссии, а значит, немножко волшебники. И это означает: референдум продолжается без непосредственного участия электората. Ивонн уверенно извлекает из опечатанных пакетов неизрасходованные бюллетени и спрашивает, сколько избирателей из списков не явилось сегодня на участок. Ей отвечают, что больше трети. — Что же, — улыбается предводительница нашей банды, — раз эти избиратели не пришли, мы, так уж и быть, сделаем правильный выбор за них. Уверена: эти две сотни голосов и так отошли бы нашему любимому дуче. Она продвигает ко мне по столу всю эту здоровенную кипу неисчерканной бумаги, протягивает ручку и командует: — Рисуй. Вот оно, грехопадение. Я приземляю задницу на край стола, чтобы взять верхний бюллетень и поставить галочку напротив графы «Да, я хочу видеть Европу снова великой». «Важно не как проголосуют, а как посчитают» — не уверен, что эти слова великого диктатора здесь уместны, но ничего лучше на ум не приходит. Да, я хочу видеть Европу снова великой. Галочка. Ивонн тем временем приказывает Пьетре Де Мартино и ещё трём людям расписываться за избирателей, чьи невостребованные бюллетени я сейчас приходую один за другим. Да, я хочу видеть Европу снова великой. Галочка. Полтора года Номер 70 провёл за бумажной работой в канцелярии Ма-шесть, но стоило ему выйти в поле, как вот она — снова тут, нашла своего героя. Если какой-нибудь юный боевик однажды откопает в архиве это донесение, пусть он знает: в последнее время наша работа зачастую состоит из занятий куда менее богоугодных, чем убийства людей. Да, я хочу видеть Европу снова великой. Галочка. Монотонный труд фальсификации результатов референдума в сочетании с обстукивающим оконные стёкла дождём здорово усыпляет. Глаза слипаются, и я не замечаю, как рука проставляет в нескольких бюллетенях подряд «Нет, я не патриот своей Родины» до тех пор, пока Ивонн не одёргивает меня криком: — Э-э-эй! Ты чего результаты запарываешь?! Она выходит из зала, а через какое-то время возвращается со стаканчиком кофеподобной бурды. Поставив его передо мной, Ивонн распоряжается: — Рисуй. И пока я, залив в себя автоматное пойло, продолжаю делать Европу великой снова и снова, Ивонн запаковывает испорченные бюллетени. Один из них она разворачивает лицевой стороной к нам. Кто-то вычёркнул все варианты ответов и нарисовал раскидистый дуб, на ветвях которого развешаны разные персоны во главе с человеком, напоминающим Сильвио Ди Гримальдо. Над зловещим деревом расправили крылья двуглавый орёл Комнинов и рунический ворон с эмблемы Ма-шесть. — Ва-а-у, — тянет Ивонн. — Только посмотрите, какие талантливые художники встречаются среди наших избирателей. — Ужасно, — с побелевшим лицом изрекает сестра Габриэла, — просто отвратительно. Безбожные, бессовестные люди. Пьетра Де Мартино фотографирует это дело, а я вновь промахиваюсь мимо нужного квадратика и назначаю очередного фейкового избирателя предателем родины. Уж я-то знаю, кто этот художник. Но не скажу.