Варвары

от: Вивул Заммит кому: дорогой дневник локация: Тингента, Испания дата: пять недель до операции «Миллениум»

      Под финал самого долгого дня жизни я валяюсь разваренной тефтелькой на прохладном кожаном диване в номере отеля Holiday Inn. Среди ночи, на высоте двенадцатого этажа. Один-одинёшенек, если не считать пульт от телика в руке.       По ту сторону бухты за панорамными окнами гремит-сверкает гражданская война. Кажется, это испанцы опять пошли на штурм северного из Геркулесовых столбов. Все лампы потушены, и единственный источник света в комнате — телевизор, который тоже показывает войну. Занятное ощущение: лежать как бы меж двух огней, реальным и виртуальным.       А в тяжёлой от дум голове крутится такая мысль: после всего случившегося мне остаётся только сбежать на край света. В джунгли Амазонии. Или в Камбоджу. Или в сибирскую тайгу. В место, куда даже у британской разведки руки не дотянутся. Провести семь лет в Тибете. Подняться в самый труднодоступный горный монастырь. Выкинуть ожерелье из валлийского дуба. Забыть все оперативные псевдонимы. Забыть порядок сборки и разборки пулемёта MG 59. Стать отшельником. Весьма соблазнительный вариант, что ни говори.       Интересно, согласится ли Гриз на Тибет?..       «Бам-бам-бам», — на окраине города оживает артиллерия. Судя по звукам, испанцы стреляют из чего-то калибром не менее ста пятидесяти пяти миллиметров. Спустя секунды с Монс Кальп доносятся оплеухи разрывов, и я нажимаю кнопку на пульте.       Какой-то винландский канал, где телевизионщики берут интервью у Альдары. Выставили микрофоны и расспрашивают о покушении на Константина Комнина, а на заднем плане дымит покрытая оспинами пуль машина.       Пикси — матёрый боевик: нагнанные Альдарой испанцы прочёсывали местность до вечера, но взять след так и не смогли. Как сквозь землю провалилась. В Ма-шесть уже отреагировали, небось. Коммандер О'Фии наверняка отдала приказ уничтожить вышедших из-под контроля агентов — меня и Гриз. Возможно, приказала нашей подружке Пикси... При мысли о рыскающей где-то поблизости Пикси сразу становится неуютно. А может, это холодный воздух спускается с гор на ночь глядя и проникает в номер через открытую балконную дверь.       Переключаю канал.       На RAR3 Франческа Ди Гримальдо объявляет вне закона любые упоминания маньчжурского гриппа.       Переключаю канал.       На Би-би-си тоже показывают войну: пляж Тингенты, песочек и пальмы, где спят бомжи и играют в волейбол испанские солдаты.       Репортаж снимают прямо под окнами отеля, и я бы мог наблюдать происходящее в телевизоре собственными глазами, но поднимать голову с подлокотника ужасно лень; сброшенные на пол возле дивана кеды — единственное, на что хватило сил.       Переключаю канал.       Корейская съёмочная группа бродит по улицам Тингенты, и бездомные собаки разбегаются перед камерой, словно ощущая потенциальную угрозу. Несмотря на сгустившиеся сумерки, уличное освещение практически нигде не работает. Очередной признак того, что ты находишься в самопровозглашённой республике, которой только предстоит нащупать дорогу в светлое будущее. Восточный небосклон озарён оранжевыми вспышками. Пушки грохочут сразу в телике и за окнами номера.       Щёлкаю дальше.       Датский премьер-министр выражает озабоченность.       Щёлкаю дальше.       Британский премьер-министр выражает озабоченность.       Щёлкаю дальше.       Канадский премьер-министр выражает озабоченность.       Его я тоже изгоняю.       За этим бессмысленным времяпрепровождением меня и застаёт Гриз. Вплывает в номер вся пыльная и какая-то помятая, так и не переодевшаяся с дороги. Три верхних пуговицы рубашки расстёгнуты, правая половина лица скрыта волосами, как сценическим занавесом, а в руке — пивная бутылка.       — Подвинь свою ленивую карфагенскую жопу, — требует она, приближаясь к дивану.       Я слишком устал, чтобы сдвинуться хоть на сантиметр. Канал и тот переключаю с трудом. Опять RAR3, официальный рупор римской пропаганды. Кажется, пошёл по кругу.       Гриз фыркает и усаживается сверху, не удосужившись даже разуться. Упирает колени по обе стороны от моих бёдер и отхлёбывает пиво из горлышка.       — Ты хоть понимаешь, что мы натворили? — спрашивает она.       Только-только начал.       Отвечаю:       — Влей пиво, пожалуйста.       Гриз молча вливает в меня пиво.       В телике сейчас — ночная Пьяцца Венеция и факельное шествие. Секси-дуче Франческа Ди Гримальдо приветствует парадные коробки фашистской милиции: ребят в чёрных рубашках, чьи подбородки развёрнуты на балкон с высокопоставленными персонами, а руки сжимают винтовки.       — Идущие на смерть приветствуют тебя! — Гриз очаровательно рыгает, поворачиваясь к экрану и вытягивая руку в римском салюте.       Она дразнит меня пивом, но в последнюю секунду резко отдёргивает бутылку и сама выпивает остатки. Ставит бутылку на стеклянный журнальный столик и вновь седлает меня.       — Я убила Кирана, — говорит Гриз. — Я настоящее чудовище, правда?       Она морщит нос в мученической гримаске. Разбито мычит и ёрзает, от чего по крайней мере один орган моего почти мёртвого тела непроизвольно оживает. Говорю ей:       — Не принимай близко к сердцу. Лично я никогда не любил этого Кирана.       За окнами номера неистовствуют громовые раскаты артиллерии. Свободный от волос глаз Гриз пристально изучает моё лицо.       — Зря ты не поехал в Данию. Ма-шесть не прощает предательства. Будет жаль, если тебя грохнут из-за моей авантюры. — Она сочувственно изгибает бровь.       Я уже не особо обращаю внимание на происходящее в телике: вместо этого любуюсь голыми коленками Гриз и её длинными ногами в высоких чёрных ботинках. На них осела пыль с того пляжа.       — Не, — стараюсь произнести это максимально небрежным тоном. — Я не жалею, честно. Если верить предсказаниям, следующее тысячелетие всё равно не наступит. Так что я по-любому умру. Месяцем раньше, месяцем позже — никакой принципиальной разницы.       — Глупый карфагенянин. — Гриз запускает пальцы в мои отросшие кудри и мотает голову туда-сюда. Сил сопротивляться нет, да и не хочется. — Знаешь, первое время я считала тебя не более чем смазливым слизняком, который будет до пенсии торчать на младших ролях в Ма-шесть. А ты у нас прям герой. Рыцарь Круглого стола. Как Гарет Белоручка. Никто не ждал, а он оказался о-го-го.       Сам не знаю, как так вышло, но слышать это из уст Гриз приятно.       Гриз опускается ниже, падая мне на грудь и упирая руки в подлокотник возле моих ушей. Её лицо так близко, что я могу разглядеть все детали: серые глаза, пристально наблюдающие за моими губами, густые ресницы и полустёртую помаду. На Гриз совсем мало макияжа, и она не пахнет никакими духами, зато ароматы кожи и волос пьянят не хуже пива.       Под речь Франчески Ди Гримальдо из телика и звуки канонады на улице Гриз убирает волосы с лица и кусает мою губу. Сначала легонько, а потом резче и требовательнее. Запускает язык мне в рот, а пальцы — под футболку. Они такие холодные, что я аж вздрагиваю.       — Ты бревно, Вивул, — хрипло хихикает Гриз. Она прерывает поцелуй и отстраняется, чтобы освободить меня от футболки.       Гибкое тело напарницы впечатывает моё туловище в диван, пока я позволяю рукам гулять по спине Гриз от копчика до лопаток. На загривке обнаруживается узел шарфика, и Гриз довольно мычит, когда я на ощупь развязываю её шёлковый ошейник.       «Бам-бам-бам», — артиллерийская перестрелка снаружи напоминает барабанный бой. Телевизор показывает политическое ток-шоу с обилием крикливых гостей. Под эти звуки я стаскиваю с Гриз заранее расстёгнутую клетчатую рубашку. Экран телика живописно подсвечивает красивые контуры её тела: по-девичьи рельефные руки и шесть кубиков на животе.       Она наваливается снова: терзает губы и трётся, лёжа сверху, а я кладу руки Гриз на бёдра, инстинктивно прижимая её попу к томящемуся в джинсовом плену члену. Не могу и не хочу ни о чём думать, хочу раствориться в неге.       Я слишком устал за этот насыщенный дерьмовыми событиями ноябрь. Вся надоедливая ерунда опасного мира осталась где-то там, растворилась за пределами дивана. Нет больше никаких Пикси, Ма-шесть, Рима и Ди Гримальдо. Только мы вдвоём, совсем близко, изучаем друг друга руками.       С каждой минутой в гостиничном номере становится всё холоднее и громче, однако встать и закрыть дверь на балкон тоже выше моих сил. Вместо этого покрепче прижимаю горячую напарницу.       — Вивул... Вивул, погоди минутку, — шепчет она и с пьяной кошачьей ловкостью выскальзывает из моих объятий. — Там, в рюкзаке... Принесу резинку и продолжим.       Спотыкающимся шагом она дефилирует наискосок через комнату, цепляя по пути ножку журнального столика. Пустая пивная бутылка с дзыньканьем опрокидывается и катится на пол.       В темноте пронзительно трезвонит телефон, заставляя Гриз свернуть с маршрута. Гриз, на которой остались только ботинки, юбка и лифчик, настороженно тормозит напротив несмолкающего аппарата, а я складываю руки крестом в жесте «остановись, не делай этого». Она смотрит на меня, потом на телефон. Медленно подносит трубку к уху. Слушает и говорит короткое «угум» перед тем, как вернуть её на рычаги.       — Тётя Йо приглашает наверх, — рассказывает Гриз.       И так всегда. В толпе не расслабишься. Нет Пикси — вылезет какая-нибудь родственница Гриз.       — Единственное, в чём ты похож на африканца, — это лень, — говорит Гриз. Она подшатывается к дивану, чтобы потянуть меня за руку и прихватить заодно рубашку. — Пошли, познакомишься с клёвыми людьми.       Гриз всё же перебрала с пивом: она шагает так нетвёрдо, что в коридоре мне приходится приобнять её.       — Поедем на лифте? — спрашиваю.       Левый глаз Гриз заглядывает в разъехавшиеся двери покинутой предыдущими пассажирами кабины. Правый снова скрыт за волосами.       — Нет, — кривится она. — Давай пешком. Слишком рискованно пользоваться лифтами в непризнанных республиках.       Я слышал об этом кое-что. Кажется, года полтора назад Пикси взорвала в лифте сирийского полевого командира.       В отеле находится штаб испанских повстанцев, и пропускная система здесь строгая, но кто знает, под чьим обличьем сюда может заявиться Пикси. Моя напарница проникала в кабинет самого дуче, а уж какая-то гостиница по сравнению с Сенатом — проходной двор.       — Я ужасный человек, я убила Учителя, — неожиданно произносит Гриз спустя два лестничных пролёта. — А ты милый.       Каким-то образом мы успели поменяться ролями буквально за пару минут: теперь я тащу Гриз к цели, а не она меня. Союз девушек и алкоголя совершенно непредсказуем. Гриз целует меня в шею на ходу, однако я продолжаю стойко буксировать её к тёте.       Несмотря на все мои старания, мы выглядим не особенно прилично на ковровой дорожке в коридоре шестнадцатого этажа. У дверей VIP апартаментов нас встречает та боевая блондинка с шоссе — фрёкен Лунд. Шведка из Винланда и одна из телохранителей Комнинов. Проходят века, а византийские императоры всё так же предпочитают набирать гвардию из варягов.       — Вас ждут, — говорит фрёкен Лунд.       Она приземистая, скуластая, низкоголосая, целиком брутальная и, насколько я знаю, вице-чемпионка Новой Сконе по смешанным единоборствам. Пикси — классный боец, но я бы и гроша не поставил на то, что она продержится против фрёкен Лунд больше двух раундов.       Аскетичный офис Комнинов — чистое и тихое помещение в успокаивающих кофейных тонах, где звуки войны почти не тревожат тебя.       Константин Комнин баюкает раненую руку в фиксирующей повязке, восседая во главе длинного и абсолютно пустого стола. Другая его рука что-то пишет в блокноте. Зачёркивает и снова пишет. Волосы у принца Константина удивительно чёрные и густые для мужчины далеко на пятом десятке, только на висках и в голливудской щетине прорезается седина. Ближе к нам сидит Альдара, листающая осенний номер Harper's Bazaar.       В окне, как на большом экране, полыхает далёкий бой за Монс Кальп. Оранжевые осветительные ракеты взмывают вверх и гаснут, и трассирующие снаряды разрезают ночь, улетая к целям где-то на западном склоне. Удивительный контраст. Завораживающее зрелище.       А ещё здесь есть Гриз и Райк Тиль в одном флаконе, перенесённые машиной времени на четверть века вперёд. Йоланда Комнин. Язычница, модель, сноубордистка и, если у них всё получится, первая римская императрица на обложке журнала Playboy. Как сейчас помню тот номер, впервые увиденный в пятилетнем возрасте: на голове Йоланды Комнин был шлем, в руках — ядовито-салатового цвета доска, и больше ничего. Легендарная женщина.       — Охренеть, — говорит она, отворачиваясь от звёздных войн за стеклом. — Второй раз тебя вижу, и второй раз кажется, будто это Дзанетто Бертолусси отпустили из ада на каникулы.       Чертовски похожая на сестёр Тиль легендарная женщина с интересом смотрит на меня из-под ковбойской шляпы. Понятно, почему Гриз понравилась мне так быстро и сильно. Я узнал в ней кумира детства.       — За Йоли говорят её личные обиды, — поясняет принц Константин.       — Не только личные. Все венецианские политики попадают в ад, — возражает его жена. — Ну глянь, Костас, это тот героический мальчик с пулемётом. Они с Дзанетто похожи как две капли спритца.       Принц Константин нехотя поднимает голову от блокнота. Смотрит, кидает через весь стол:       — Привет, Дзанетто. — И возвращается к записям.       Супер Йоли назвала меня «героическим мальчиком»… От такого обращения ноги подкашиваются. Чтобы не уронить повисшую на мне Гриз, опускаю её на диван рядом с Альдарой, и Гриз тут же кладёт нетрезвую голову на плечо испанской подруги.       Да кто такой этот Дзанетто Бертолусси?       — Мой одноклассник, — рассказывает Йоланда Комнин. Она усаживается на противоположный от Константина край стола и скрещивает ноги в протёртых на коленях светло-голубых джинсах. — Бывший парень. Регбист. Сенатор. Венецианец. Мудак. Мертвец.       Бертолусси. Венецианец. Мне необходимо это переварить.       — Наш одноклассник, — поправляет её муж. — Выпуск семьдесят второго года был, вероятно, самым звёздным в истории Латины.       Йоланда Комнин согласно кивает:       — О да, бомбезный был выпуск. Ты, я, Дзанетто Бертолусси, Франческа Ди Гримальдо, Энцо Д’Альпино, Эктор Санабрия, Дженнаро Риминуччи… Кто бы мог подумать, что спустя три десятка лет мы окажемся по разные стороны баррикад.       — Муччи… Риминуччи, — бормочет Гриз с плеча Альдары. — Слышала эту фамилию в Лондиниуме. Такой чернявый бородач. Работает на сладкого манеке... Андроника.       При упоминании Андроника принц Константин вычёркивает всё написанное размашистым «Z», комкает лист и зашвыривает его на середину стола. Становится так тихо, что слышно, как Альдара перелистывает страницы глянцевого журнала.       — Т-ш-ш, не произноси это имя вслух. — Йоланда прикладывает палец к губам. — Ник — грандиозная ошибка Костаса.       Тот крашеный педик, его старший сын от Астрид Шведской.       — Всё нормально, Йоли, — говорит принц Константин. — Все мы были молоды и совершали ошибки. Ты встречалась с Дзанетто, я женился на Астрид, потому что этого хотел отец. Я подозревал, что однажды Лондиниум захочет задействовать Андроника в своих играх, но не думал, что они ликвидируют Ди Гримальдо так скоро… И решатся расправиться с другими претендентами на императорский венец.       — Спасибо вам, дети, — по-матерински тепло произносит Йоланда Комнин, складывая пальцы в замок. — Не подоспей вы вовремя — та британская мразь точно грохнула бы нас.       Миллионы мальчишек мечтали спасти Супер Йоли, но только мне удалось сделать это в реальной жизни. Не озвучиваю эти мысли, разумеется.       Принц Константин задумчиво приставляет карандаш тыльной стороной к виску.       — Йоли, — говорит он, — современная императрица должна быть политкорректной. Хотя бы снаружи. Даже если речь идёт о британцах. А если ты примешь крещение, будет идеально.       Его жена только смеётся в ответ:       — Костас хочет видеть рядом императрицу, которую не стыдно показать на публике. Но пока ему приходится терпеть меня и все мои нехорошие манеры.       — …А где Зак и Зоя? — спрашивает Гриз у красно-оранжевого испанского шеврона на рубашке Альдары. — Они уже едут сюда?       — К счастью для тебя — нет, — отвечает Альдара, переворачивая страницу. Палочка от чупа-чупса подрагивает в её губах.       — Вам повезло, юная леди, что Исаак не видит кузину в таком состоянии, — соглашается с ней Йоланда Комнин.       Гриз протяжно фыркает в плечо подруги. Та продолжает:       — Короче, они с Зоей посчитали возню за Монс Кальп неинтересной и сразу поехали к Мадридскому Медведю. В Арагон. Туда, где молодость, веселье и хардкор.       — Кому-кому? — переспрашивает Гриз.       — К Мадридскому Медведю, — терпеливо повторяет Альдара.       — Матраснику, — говорит принц Константин, загородившийся от всех здоровой рукой с карандашом.       — Автобуснику, — соглашается Альдара, и они принимаются хихикать как подростки, подшутившие над сверстником: Константин Комнин — в блокнот, а испанская подруга Гриз — в журнал с невообразимо разодетыми фотомоделями.       — Мадридский Медведь — лидер повстанцев в Арагоне, — поясняет Йоланда Комнин. — Хрен знает, как этого парня зовут на самом деле. Сейчас он перегруппировывает силы для наступления на занятую войсками режима Селью. Между прочим, подразделениями римской армии в этом районе командует Каспар Хорниг.       Фамилия «Хорниг» заставляет мои булки напрячься, и неспроста. Гриз дёргается, словно охотничья собака, услыхавшая сигнал рожка. Она широко распахивает левый глаз.       — Хорниг? — переспрашивает.       — Хорниг, — подтверждает Альдара, явно озадаченная столь бурной реакцией моей напарницы. — Первый центурион Каспар Хорниг. А тебе до него что?       — Хо-о-орниг, — тянет Гриз.       В её глазу пылает пламя преисподней. Она произносит это раньше, чем я успеваю открыть рот для выражения протеста:       — Йоланда, мне срочно необходимо поехать туда же.