Варвары

от: Гриз Тиль кому: Морриган локация: Бавария, Германия дата: три недели до операции «Миллениум»

      Алёнушка катит инвалидное кресло резво, но аккуратно, дабы не впилить мою драгоценную персону в дверной косяк на крутом повороте.       — Врум-врум, — она по-мотоциклетному рокочет уголком рта. — Поддадим газу, герр Хорниг.       Из окон галереи можно любоваться полем для гольфа, присыпанным свежевыпавшей снежной крупой. Где-то там, среди живых изгородей, лужаек и лунок сейчас разгуливает Вивул под личиной Аттилы Орбана.       — Сделала, как ты просила, — хихикает Алёнушка. — Разыграла для Пикси монолог ревнивой фурии. Кажется, она действительно верит, что я возненавидела тебя за побег с моим якобы парнем.       — До сих пор сидите в Альпийском гнезде?       — Не. Коммандер О'Фии назначила Пикси старшей по Вечному городу, и мы с ней перебрались под Милан в ожидании нового броска на Рим. Ждём подкреплений из Британии и жарко трахаемся на почве общей любви к Ма-шесть и нелюбви к тебе.       — Оу, — говорю.       Алёнушка задорно смеётся сквозь зубы.       — Приехали, конечная, — объявляет она. — Развлекайтесь, герр Хорниг.       Алёнушка вкатывает меня в кабинет Конрада Хорнига, где весь интерьер — тонны гондурасского махагони: стулья с высокими резными спинками, книжные комоды и Т-образный стол для совещаний. Всё из красного дерева. На потолке — гигантская люстра из чёрного хрусталя, подарок губернатора Богемии. На стене слева — голова оленя, старинная карта Баварии и коллекция холодного оружия. А ещё — много-много фотографий в рамочках.       Конрад Хорниг играет в гольф с Сильвио Ди Гримальдо. Обменивается рукопожатием с маршалом Гуццони. С цветочным ожерельем на шее пожимает руку важной шишке из какого-то Бананостана. Держит грамоту, стоя на фоне винных бочек. Конрад Хорниг в шапочке почётного доктора Мюнхенского университета. Конрад Хорниг в Сенате. Конрад Хорниг вручает золотые медали футболистам «Баварии». Конрад Хорниг среди родственников, двое из которых уже мертвы, причём одного убила я. Что характерно, ни на одном из снимков Конрад Хорниг не предстаёт молодым; я и раньше подозревала, что старым он был всегда.       Завидев нас, Хорниги возвращаются на места. Вежливо здороваются со мной. Участливо справляются о здоровье любимого папочки и дедули.       Ближе всех ко мне располагается ухоженная фашистская бородка Вельфа Хорнига, шефа баварской полиции. Напротив него — лысая собака Герлах Хорниг, префект Мюнхена и старший сын покойного. Проклятое семейство опутало липкой паутиной половину Германии. Фирма Дирка Хорнига производит заборы и дорожные знаки. Оскар Хорниг выращивает туи в своём питомнике. Феликс Хорниг открыл сеть велопроката.       Большинство Хорнигов носят очки. Старшие, за исключением Герлаха, вполне волосаты, зато тридцатилетние Дирк и Оскар вовсю лысеют.       Когда в западногерманском городе резко возрастает популяция подозрительных растений, ограждений и предупреждений, становится ясно: кто-то из Хорнигов открыл поблизости заводик по производству этого дерьма. Все эти коррумпированные ребята собрались здесь.       Качок Рудольф Хорниг назначен президентом футбольного клуба «Бавария». Толстый пропагандист Вольфганг Хорниг руководит телеканалом «Германия Сегодня».       Случись с вами в Германии какая-нибудь неприятная история вроде дубинок полиции, или китайского туриста на неисправном велике, или девятичасовых новостей, не стоит сомневаться: во всём и всегда виновны Хорниги.       Снег бесшумно падает за раздвижными стеклянными дверьми. Алёнушка паркует кресло во главе стола, и я, поправив праздничный колпак на макушке, говорю присутствующим:       — Кхе-кхе!       Бухчу, разворачиваясь к Алёнушке:       — Чего встала, вертихвостка? Свистуй отсюдова! Не хватало мне ещё обсуждать политику с глупыми бабами.       И Алёнушка скрывается, кивнув чуть более шутливо, чем следовало бы.       — Но дедушка, — тактично замечает Оскар. — Дуче Франческа Ди Гримальдо тоже женщ...       — Франческа-хуеска! — Я хлопаю по столу с такой силой, что вино едва не выплёскивается из бокалов и бутылки подпрыгивают на месте. — Как стала баба диктатором, так сразу и началось: кризис, протесты, война. При Сильвио такой хуйни не было! У Сильвио была крепкая рука, кхе-кхе.       Герлах спешит поддакивающе покивать.       — Выпьем за упокой души великого макаронника! — Фальшиво подрагивающей рукой я поднимаю бокал и жестом обвожу всех.       Не уверена, от чего меня больше тошнит: от Хорниговского рислинга или произнесённого тоста. Говорю:       — Я и Сильвио всегда были большими друзьями. Ничто не сближает людей лучше совместно совершённого преступления, кхе-кхе.       Где-то в глубине парка хлопает выстрел. Затем второй и сразу третий. Вельф и Рудольф одновременно подскакивают, прислушиваясь.       — Чего скачете, как берхтесгаденские олени по весне? — Я раздражённо замахиваюсь на них пустым бокалом. — Сели на место! Это я приказал охране убить ворон, кхе-кхе. Чёртовы птицы всю ночь не давали старику уснуть.       Герлах непроизвольно вздрагивает при звуках стрельбы, забавно моргая. Хорниги за дальним концом стола недоумённо переглядываются. «Совсем рехнулся старикашка», — вот о чём они сейчас думают, но, разумеется, не говорят вслух.       — Простите, что поднимаем такой неприятный вопрос в ваш юбилей, отец, — начинает Вольфганг Хорниг, когда его братья оседают обратно. — Однако сами понимаете: в Европе неспокойно, и нам необходимо решить, как... — Он делает паузу, подбирая слова. — Как выйти из этого щекотливого положения с наименьшими потерями.       «Щекотливого положения».       — Кхе-кхе. Ну, и насколько всё плохо? — спрашиваю я.       В снежной пелене снова стреляют.       — Испания в огне, — отвечает Вельф. — Попытка подавить мятеж в зародыше потерпела фиаско, и фактически Рим больше не контролирует этот регион... Восставшие германские легионы продвигаются на запад при поддержке британских и скандинавских хозяев. Верные Риму войска пока сражаются, но, если так пойдёт и дальше, всё закончится новым Тевтобургским Лесом. В самой столице ввели чрезвычайное положение из-за маньчжурского гриппа и угрозы массовых беспорядков... — Он ненадолго замолкает. А потом наклоняется ко мне и, понизив голос, добавляет: — Мне кажется, что Ди Гримальдо — всё.       Герлах испуганно икает.       — Популярность принца Константина растёт как на дрожжах, — подаёт голос Дирк. — Многие люди на востоке — да и на западе страны тоже — хотят реставрации Комнинов и готовы делать революцию прямо сейчас. Люди хотят расстрелов и люстраций.       Герлах икает вновь.       — Это то, чего мы всеми силами стремимся избежать, — говорит Вольфганг.       — …Что-то мне нехорошо, — жалуется на заднем фоне Оскар, расстёгивая воротник рубашки.       Феликс предлагает ему воды.       — Люди-хуюди, — рассерженно кряхчу я. — Быдло пойдёт туда, куда его направят.       — Наш канал продолжает направлять быдло согласно линии партии, но ведь мы можем… можем и скорректировать нашу позицию, — предлагает Вольфганг. — Можем тайно предложить Комнинам услуги в обмен на амнистию некоторых старых грехов.       «Некоторых старых грехов». Вот мразь.       — Принц Константин женат на Йоланде Тиль, — напоминает ему Вельф. — Не думаю, что та будет в восторге от идеи сотрудничества с нами.       —…Опять ноги немеют, — бормочет Рудольф. — Из-за погоды, наверно.       — Есть масса вариантов, — возражает Вольфганг. — Принц Андроник пользуется поддержкой Британии и Скандинавии. Если мы будем гибче и…       Если переметнёмся на их сторону.       — Бриташки-пидорашки, — гневно брызжу слюной. — Не смейте даже упоминать этот поганый остров в моём присутствии! Что такое Британия? Радужные флаги, гомосексуалисты, бомжи и мигранты… Хотите, чтобы в Баварии было так же? — Жую губу. — И про Скандинавию тоже не хочу слышать. Запретили моё вино, обмазались социализмом и ябут друг друга в жопы. Не будет их здесь, точка!       Выстрелы стихли, и ничто больше не нарушает могильной тишины зимнего вечера.       — …А что же тогда будет? — осторожно осведомляется Вольфганг.       Семь пар выжидающих глаз вперились в меня. На чьём-то лбу собрались складки. На чьей-то лысине выступила испарина. Все лица — бородатые и бритые, полные и худые — обращены ко мне, главе семейства. Все они ждут моего решения. Ждут, кого мы предадим на сей раз. Сохраним верность режиму или переметнёмся на сторону Комнинов. Может, продадимся Британии. Или Скандинавии. Политическое чутьё всегда помогало Конраду Хорнигу вовремя встать на правильную сторону и собрать плоды победы. Проблема лишь в том, что я не совсем Конрад Хорниг. И в ответ на вопрос только рассеянно развожу руками:       — Дальше не будет ничего. — Добавляю: — Ведь Алёнушка уже разлила вино.       — Кто-то меня звал?       Дверь во двор резко отъезжает в сторону, предъявляя нам фигуру новгородской подруги. Её соломенная макушка присыпана снегом, а в руках покоится винтовка AR-18.       — Герр Хорниг, — докладывает Алёнушка, сдувая с глаза выбившуюся прядь, — мы убили ворон.       Секунду спустя за её спиной раздаётся протяжное: «Кар-р-р!», — и я смеюсь весело и зло:       — Кхе! Кхе-кхе-кхе-кхе!       Первым наизнанку выворачивает Дирка. Блевотина гороховым супом льётся на красное дерево, стекает на брюки и ковёр. Герлах в панике хватается за ворот, трещат выдранные пуговицы. Вены на его шее набухают, а лицо багровеет, когда он безуспешно пытается вдохнуть побольше воздуха. Рудольф Хорниг хочет встать, но его онемевшие ноги моментально подкашиваются. Президент «Баварии» падает прямо на фонтанирующего блевотиной брата.       — Что… — хрипит Вельф. Его вылезшие из орбит глаза следят за тем, как я поднимаюсь с кресла-каталки. Потом снимаю со стены одну из сабель и запрыгиваю на стол.       — Нейротоксин ти-икс-четыре, — рассказываю. — От редких зверушек Амазонии и химической лаборатории Ма-шесть — к вашему столу.       Стулья опрокидываются, как костяшки домино, словно сбрасывая наездников. Оскар Хорниг пробует отползти прочь, пока его руки ещё могут цепляться за ворсистый белый ковёр. Вольфганг и Феликс задыхаются, штанина Герлаха пропитывается мочой. Алёнушка смахивает с курточки снег.       — Дальше не будет ничего, — повторяю громче. — Грядущее тысячелетие будет принадлежать Тилям и Дортмунду. А история Хорнигов заканчивается сегодня.       Я марширую от края до края, пинками и ударами сабли сбрасывая на пол бутылки и бокалы. Их девяностолетний старикашка, пружинящей походкой расхаживающий взад-вперёд по столу — последнее, что видят потомки Конрада Хорнига.       Вслед за Алёнушкой в дверях кабинета появляется заснеженный Вивул.       — Гриз, — говорит он, — чёрт, это самый стрёмный из твоих образов.       Нет смысла отрицать. Мне остаётся лишь присесть перед ними в насмешливом поклоне, опершись на саблю, расстегнуть ожерелье и сказать:       — Я — женщина, и, значит, я актриса.       Гасите свет, опускайте занавес.       Вивул тычет в меня надкушенным куском торта.       — Учти, теперь уже я отказываюсь целоваться, пока ты не выкинешь те запчасти.       — Тише. — Алёнушка вдруг поднимает палец. — Кажется, здесь есть кто-то ещё.       Взбудораженная устроенным шоу, я не сразу улавливаю приглушённые всхлипывания, пробивающиеся сквозь какофонию агонии.       Алёнушка плавно выдвигается в сторону большого книжного шкафа, по пути переступив через тело медиамагната. Одной рукой она удерживает винтовку, а двумя пальцами другой тянет на себя нижнюю дверцу.       — Папа! — кричит ребёнок из шкафа.       Выскочившей наружу девочке лет семь-восемь на вид. Русые волосы собраны в высокие хвостики, а синее платьице с вышитыми зверушками уже перепачкано какими-то сладостями на животе. Девочка роняет блестящий свёрток — вероятно, подарок дедуле — и падает на четвереньки, ползком преодолевая последние метры, отделяющие её от Оскара Хорнига. Всё это время она кричит:       — Папочка, папочка!       А я сижу как идиотка, уперев дурацкую саблю в стол.       — Пожалуйста, помоги папе. — Слабенький подбородок девочки трясётся, на щеках блестят ручейки слёз. Она смотрит на меня с мольбой, будто я какая-нибудь злая волшебница, которую ещё не поздно перевоспитать и наставить на путь истинный.       Я в свою очередь укоризненно гляжу на карфагенского пуделя. Какого хрена, Вивул? Ты должен был проследить за их жёнами и детьми в зале. Оскар Хорниг — мертвец. Даже возжелай я вдруг обратного, противоядия от TX4 не существует.       — Папочка, — всхлипывает девочка. Она обхватывает его предплечье ручонками, словно пытаясь вытащить отсюда в безопасное место. — Это несправедливо.       В такие моменты хочется просто зайти в полицейскую будку и переместиться на миллион световых лет отсюда.       — Справедливости не существует, малышка, — мрачно изрекает Алёнушка. — Есть только преступление и наказание.       Теоретически я могла бы сказать девочке, что её папа, как плохой человек, заслужил смерть. Но будет ли это правдой?       Возможно, её папа не принимал никакого участия в событиях семилетней давности. Не убивал моего папу. Не пытал маму. Возможно, он умрёт только лишь за то, что носил фамилию Хорниг. Возможно, я просто помешанное на мести кровожадное чудовище.       Сражалась с чудовищами, а значит, запросто могла стать одним из них. Ницше предупреждал.       Дождливым ноябрьским днём в социальном центре Портесмуды маленькая Гриз Тиль поклялась отомстить за смерть отца, и вот теперь, семь лет спустя, я убила папу другой маленькой девочки во исполнение клятвы. Большая проблема всех войн: для великого множества девочек и мальчиков по обе стороны баррикад отцы и матери — самые замечательные люди на свете. А замечательные люди, само собой, всегда сражаются на правильной стороне. То низовое закулисье конфликтов, о котором лишний раз не вспоминают. Незаметные ручейки, подпитывающие реки насилия. Снежный ком. Крысиное колесо. Замкнутый круг ненависти.       Ты здесь, Морриган? Что-то я устала.       Так и не выжав из себя толковых слов, я отстёгиваю от ожерелья маленький амулет в виде рунического ворона Ма-шесть, спрыгиваю со стола и усаживаюсь рядом с девочкой.       — Вот, — говорю. И протягиваю ворона девочке.       Та вопросительно смотрит мокрыми голубыми глазами, но принимать амулет не хочет или боится. Тогда я укладываю ворона на ковёр.       — Не будь мной, — прошу. — Не будь нами. — Язык заплетается явно не от вина. — Расти в любящей тебя семье и решай сама, каких людей считать хорошими, а каких — плохими... И какого наказания заслуживают их преступления... И если когда-нибудь ты захочешь меня убить — я не обижусь.       Оставив девочку наедине с её мёртвым папой, я ухожу навстречу зиме.