Пряный мёд

Любовь — это ответ, но пока вы его дожидаетесь, секс задает немало опасных вопросов. Вуди Аллен

Утро. Цзян Чэн смотрит на себя в зеркало: «Не смей улыбаться, идиот». И улыбается. Желание проверить сообщения на мобильнике покалывает Цзян Чэну пальцы, но он сдерживается. Он же не малолетка. И у него работа. Что Сичэнь проигнорировал визитку и телефон, его совсем не расстраивает. Наоборот, он бы удивился, если бы тот сразу же бросился названивать. Но он объявится. Цзян Чэн просто это знает. Вибрация в штанах застает Цзян Чэна в офисе. Почти четыре часа. На экране новое сообщение с незнакомого номера. Цзян Чэн открывает: «Ты хотел, чтобы я для тебя кончил». Сглатывает. Добавить номер в контакты? «Да». Ответить… Ответить не успевает. Снова ощущает вибрацию. Загрузка видео. Просмотреть? «Да». Смазанная картинка дрожит, потом из черно-белых пикселей складывается фантасмагорическое нечто, Цзян Чэн вглядывается, не сразу понимает, что перед ним дилдо на присоске. Рука закрепляет игрушку на столике. На том самом питейном столике. Потом телефон плывет в сторону, на экране снова пиксели. В тишине, которая кругами от них расходится, Цзян Чэн различает шуршание материи и постукивание пластмассы о пластмассу. Изображение резко возвращается, кажется, что теперь телефон закреплен на моноподе. С расстояния где-то в метр видно, как одна голая нога упирается в пол, другая — сгибается в колене, чашечка почти касается подбородка, рельефные мышцы голени укрывает поток темных волос, увидеть, что происходит под ним — невозможно, но угадывается, что человек на экране насаживается на игрушку, разводит бедра, начинает слабо двигаться. Монопод раскладывается, камера отъезжает. Теперь в кадре появляется лицо. Сичэнь с экрана смотрит Цзян Чэну в глаза и продолжает двигаться. Медленно и в полной тишине. Морщинка между бровей становится глубже, ясный взгляд становится тягучим, пряным. Амплитуда движений увеличивается. — Бля-адь, — Цзян Чэну кажется, что все происходит прямо тут, у его стола, протяни руку — и почувствуешь горячую кожу. Цзян Чэн реагирует бурно, брюки начинают жать от откровенной эрекции, рубашка — тереть шею, ладони потеть. Цзян Чэн на секунду, только на секунду отрывается от экрана и бросает взгляд на дверь. Запереть? Сичэнь на записи шумно втягивает в себя воздух, рвано выдыхает, и мысль про дверь моментально забывается. Цзян Чэн впивается глазами в телефон, облизывает губы, завороженно следит за изгибами, которые рождаются там, где сгибается и пробегает по груди и низу живота рука, где слегка распрямляется нога, где наклоняется голова или переламывается в пояснице торс — во всем этом есть что-то от музыки. В ней Цзян Чэн никогда не был особенно сведущ, но сейчас испытывает сильное, как магнит, желание прикоснуться к телу Сичэня, почувствовать его пульсацию. Сделать так, чтобы это тело зазвучало под его пальцами. Не только снаружи, но и изнутри. Чтобы родилась гармония. Но рождается стон. А потом Сичэнь всем телом вздрагивает и срывается в оргазм. Красиво. Струя спермы бьет в экран — Цзян Чэна бьет отдачей. У него перехватывает дыхание. Цзян Чэн останавливает запись. Оглядывается. Он знает, что в кабинете один, но ему все равно кажется, что все, ну просто все от первого до последнего этажа стон Сичэня услышали. Цзян Чэн нашаривает в ящике гарнитуру, нажимает на «replay» — теперь звук пойдет прямо в его уши. Концентрированно. Все тело начинает гореть и требовать разрядки. Одна рука Цзян Чэна держит телефон, другая резко сдавливает ширинку, он нервно вздыхает, желая, чтобы это прикосновение не было его собственным. Когда ему остается пара движений, чтобы спустить, на весь экран высвечивается входящий вызов. Цзян Чэн облизывает губы, а динамик говорит голосом Сичэня прямо в мозг: — Тебе понравилось? — вопрос задан из темноты, вполголоса, но от этого пробирает мурашками от макушки до задницы. Пока Цзян Чэн раздумывает, ответить ли коротко — «да» — или подобрать слова посложнее, экран светлеет и в кадре появляется Сичэнь. Если напрячь воображение — можно рассмотреть капельки пота на лбу и мелкие морщинки в уголках глаз. — Я хотел… — Цзян Чэн старается говорить так, чтобы голос не срывался на фальцет от желания, стыда, что все происходит у него в кабинете, от страха, что в любой момент может кто-то войти. — Я хотел бы быть рядом, — говорит тихо, практически не разжимая губ. Думает: «Хотел бы положить руку тебе на горло, когда ты стонешь. Хотел бы взять в рот, хотел бы, чтобы ты залил в него, а я бы проглотил». Хотел бы и вслух сказать, но знает, что поперхнется. Слишком откровенно, слишком правда, чтобы прозвучать вслух. Сичэнь там у себя меняет расположение телефона, Цзян Чэн видит движение, а через секунду картинку: острый кадык и чуть размытые созвездия багровых точек на линии кровоподтека. Вот бы сейчас осторожно костяшками погладить… — Что тебе мешает это сделать? — спрашивает Сичэнь, и его голос чуть дрожит. — Я не дома. — Цзян Чэн ведет встроенной камерой телефона вдоль стола, захватывает вид на Пристань Лотоса во всю стену. В голове проносится: «Смотри. Это мое. Хочу, чтобы ты тут был. Хоть так. Хоть виртуально». Говорит: — Завтра ответственный для меня день. Принимаем гостей и подписываем скучные бумажки с важным дядей. Мне надо порешать вопросы. Много вопросов, чтобы все было идеально. Заканчивая фразу, Цзян Чэн подходит к окну. Проводит ладонью по умному стеклу, увеличивает его светопроницаемость, выведенные на жидкий кристалл графики пропадают, из вечного смога выныривает многоэтажный Сити. В камере телефона он как спящий хищник в визоре прицела, Цзян Чэн и его показывает Сичэню: — С тридцать шестого этажа город как на ладони. Нравится? — Твой офис? Нравится. — Что-то в голосе Сичэня в этот момент заставляет Цзян Чэна оторвать взгляд от окна и снова посмотреть на экран. Там рука Сичэня медленно спускается к подрагивающему члену. С этого ракурса он кажется слишком большим для тонких нервных пальцев, которые обхватывают, наглаживают, двигаются размеренно, плавно, словно Сичэнь не дрочит, а медитирует. Играет. У Цзян Чэна на нервах играет. Говорит: — Так ты хороший босс, Чэн? Или хороший мальчик? Дашь мне кончить еще раз на твоем столе? — голос Сичэня льется из гарнитуры неспешно, от этого голоса Цзян Чэн идет красными жгучими пятнами по самые плечи:  — Нет. — Нет? Неужели у тебя нет для меня десяти минут? Так хочешь, чтобы все было идеально? Так хочешь прогнуться под дядю? Чтобы тебя похвалили? Потрепали по щечке? — Что ты несешь? — Чэн так возбужден, что не может сердиться в полную силу, но голос все равно начинает звучать жестко, у рта появляются упрямые морщинки, еще более глубокие, чем обычно. — Я бы нахуй послал этого «дядю». Но я себе слово дал, что проект… один важный проект обязательно закончу. У меня обязательства перед самим собой, а не перед каким-то говном. Как только получу финансирование — рынок будет у моих ног. — Значит, мне можно не ревновать к дяде? — Что? — Чэн плотно сжимает губы, чтобы не прыснуть. — Что ты там несешь? Ты опять в стельку? — А если и так? Бросишь меня? — смешок в телефон, низкий, с хрипотцой. От него Цзян Чэна пробирает до костей. — Не дождешься. Цзян Чэн поводит головой — шею свело от напряжения, словно он не по телефону говорит, а приседает в силовой раме. Снова облизывает губы. Знает, что сейчас скажет глупые слова, но лучше ему их сказать, а не держать в себе, а то он от них задыхается уже целые сутки: — Я тебе уже говорил, что ты красивый? Губы красивые. Шея красивая. Все. Цзян Чэн переводит дыхание и заканчивает: — Я хочу, чтобы твой член лежал у меня в ладони. Каждое утро. И каждый вечер. В это время Сичэнь медленно, очень медленно опускается на игрушку. Каждый мускул его живота напрягается, каждый выточен, каждый… — Чё у тебя там? Покажи. — Вэй Ин успевает почти заглянуть через плечо. Цзян Чэн успевает вырубить телефон. — Я просто тут… Слушай, я до наших посиделок с Жоханем дома поработаю. — Вылетает пулей из офиса, в лифте не попадает магнитным ключом по таблетке touch memorу — координация в ноль. Дыхалка приступами. И трясет. Наконец получается завести этот проклятый лифт. Жмет на паркинг. Телефон оживает в руке. Цзян Чэн говорит в гарнитуру сорванным голосом: — Я еду. Жди. Не прощу, если кончишь без меня. Сичэнь ждет. Собранный и нервный, полностью одетый. Широкая эластичная лента туго обхватывает лоб, подвязывая волосы. В голове уже заготовлены объяснения о пассивной разведке, о том, что целью был не Цзян Чэн. Ноут открыт, и первое, что Сичэнь покажет мальчишке — это схемы расположения видеокамер слежения и устройств звукозаписи, которыми напичкан бордель. Дальше он будет говорить о Жохане. А потом… а потом Цзян Чэн уйдет и больше никогда не вернется. Потому что нет никаких слов, чтобы убедить его, что все получилось случайно. Сичэнь бы сам в такое не поверил. Сичэнь проверяет сообщения. Гусу молчит — значит, биение собственного сердца ему единственный советчик в этой ситуации, и Сичэнь готов его слушать без оглядки. Действовать на свой страх и риск. Так даже лучше. На него безопасники Вэнь Жоханя выйдут обязательно, а он даст им иллюзию «взятого следа». Все сделает так, чтобы на нем этот след и оборвался. Его мысли прерываются, когда распахивается дверь. Сичэнь сказать толком ничего не успевает, потому что Чэн, светящийся от желания и просто от радости, сметает его, дезориентирует, оттесняет к кровати. Поцелуй, напор, жажда. Чэн. Сичэнь не может остановить ни мальчишку с его голодной искренностью, ни себя. Отвечает. За минуты узнает о себе больше, чем за все время, которое провел в «Синем Доме». Оказывается, его желание может быть бесконтрольным, острым, взаимным, громким, пульсирующим, оголенным. Сичэнь совершенно теряется в нем. Спохватывается, когда они уже подмяли под себя простыни, когда Чэн уже ведет рукой по животу и дышит, как рысак на галопе, в самое ухо: — Можно? Не дожидаясь, сжимает ладонь вокруг, ощущает велюр кожи, набухшие вены. Сичэнь отвечает рваным и шумным вздохом, Цзян Чэн ищет и находит его взгляд, чтобы как можно дольше быть в визуальном контакте. Перехватывает оба члена у основания, чтобы почувствовать движение соков. Неуверенно ведет рукой вверх-вниз, останавливается — чувствует, что делает не так, смотрит вопросительно на Сичэня. Тот накрывает его пальцы своими, холодными, чуть-чуть подрагивающими, сдавливает сильнее, направляет, задает темп — в такт каждого второго удара бешено стучащего сердца, дает прочувствовать силу нажима. Отпускает. Рука Цзян Чэна начинает двигаться сама. Цзян Чэн чувствует Сичэня как себя, у них общий угар, единое сумасшедшее возбуждение. В какой-то момент этой бешеной дрочки понимает, что партнер на грани, отстраняется, смотрит, как и без того бледное лицо Сичэня становится совсем бескровным. Вглядывается в исказившиеся черты так, словно ищет в них потаенное, настоящее, то, что показывается другим редко, только в минуты предельной открытости и незащищенности. В минуты, когда не можешь себя контролировать. Сичэнь виден как на ладони, когда плотно сводит бедра, когда несколько раз жадно и требовательно сам толкается навстречу Цзян Чэну, когда собственнически тянет его на себя, когда виновато сминает в объятиях, замирает, вжавшись всем собой, а потом сильно выдыхает куда-то между шеей и затылком «Чэн». Секундой позже в руке Цзян Чэна пульсирует, густая сперма обжигает пальцы, он чувствует горячие брызги на животе, а по телу Сичэня проходит сильная конвульсия, потом еще одна, с оттяжкой. Рука Цзян Чэна дрожит от перевозбуждения, позаботиться о себе плохо получается, получается бестолковое передергивание. Но кончить очень хочется, на мягкие губы Сичэня кончить, на его бледное лицо со сведенными к переносице бровями. Цзян Чэн работает рукой быстрее. Дрочит долго. Взопревший, вымотанный, он наконец выстреливает, но большая порция семени попадает не на лицо, а на грудь, стекает ниже, смешивается с уже остывшим семенем Сичэня. Сичэнь заторможенно размазывает их сперму, отдышавшись, собирается что-то сказать. Зачем? Цзян Чэн и так все теперь знает про него, кроме одного. Вот об этом и надо поговорить. Он перехватывает инициативу, говорит первым: — Я не знаю, когда еще смогу приехать. С завтрашнего дня все может быть очень сложно. У меня… у меня там хрень с грифом «секретно» на пятьдесят лет. Для моей фирмы это выход на новый уровень… Но… все может обернуться неприятностями. Не перебивай. Я сейчас собьюсь и не смогу все сказать как надо. Короче. Я потерял близких рано. Их убили. Конкуренция в моем бизнесе — дело жестокое. Сейчас другие времена, но мне все равно неспокойно. Уезжай на время. Хорошо? Просто сделай это для меня. Хотел к тебе завтра приехать с этим разговором. После сделки. Но может, до и лучше. Погоди! Цзян Чэн свешивается через край кровати и шарит в груде их с Сичэнем одежды. — Вот, — протягивает пластиковую банковскую карту. — Код — первые цифры моего номера телефона. Тут хватит, чтобы ты мог уехать куда хочешь… Позвонишь мне оттуда. Я буду знать, просто знать, что у тебя все в норме. Ну что тебя не дергает никто. И не шантажирует. Ствол в затылок не упирает. Понимаешь? Там такие люди. От них всего можно ожидать. Сичэнь делает попытку возразить, но Цзян Чэн затыкает ему рот поцелуем. Отдышавшись говорит: — А теперь мне правда надо бежать. — Цзян Чэн застегивает молнию на брюках. Надевает часы. — Завтра испытания, а сегодня ужин… Уже через тридцать минут ужин. Мне нельзя опаздывать. Вэй Ин меня… — С Вэнь Жоханем?  — Что? — лицо Цзян Чэна, только что подвижное и улыбчивое, затвердевает, губы поджимаются, почти исчезают. — Откуда ты знаешь? Цзян Чэн так и замирает, не успев застегнуть манжету. Сичэнь сидит с прямой спиной, перед ним раскрытый ноут, тот самый, что Цзян Чэн отпихнул подальше. Сичэнь поворачивает экран так, чтобы Цзян Чэн видел открывающиеся один за другим файлы: аналитика, грифы секретности всех мастей и стран, подписи его и Вэнь Жоханя. Цзян Чэн смотрит на экран, на Сичэня. Снова на экран. — Так ты не… — «Синий Дом» собственность Оружейного Дома Гусу, — тихо говорит Сичэнь. — Пассивная разведка. Интерактивные стены с сетевыми интерфейсами, датчиками температуры, движения, микрофонами, анализаторами. Прослушка, сбор информации, анализ. Цзян Чэн сжимает и разжимает губы. Он не верит в то, что говорит ему Сичэнь. Услышанное не собирается в голове в информацию, в сигнал для принятия решения. Цзян Чэн пытается улыбнуться, чтобы замаскировать брешь в восприятии: — День дурака уже прошел, Сичэнь. И Вэй Ин проверял. — Я знаю. Мы вели его по ложному протоколу в обход всех систем. Вэй Ин очень хорош. Твой и его компы мы так и не взломали. — Так значит, все это время?.. — Нет. Здесь все чисто. Это мое личное пространство. И ты не был моей целью. — Цзян Чэн смотрит напряженно. На лице сменяются выражения от брезгливости до ярости. Он даже заносит руку для удара, но вдруг его глаза тухнут. — А «Сичэнь»? — спрашивает он скорее по инерции, чем из интереса, устало проводит рукой по лицу. — Это мое настоящее имя. — Считай, что я поверил. Ценю, что хоть сегодня сказал. Карту все равно оставь. Чаевые. Мне пора, — голос у Цзян Чэна звучит мертвецки, да и сам он так выглядит. — Нам надо поговорить, — но Цзян Чэн обходит его, словно пустое место; Сичэнь не успевает ничего предпринять, как Цзян Чэн уже хлопает дверью. Ничего не спросив. Ничего не узнав. Да какого черта! Сичэнь застегивается уже на лестнице, опрометью мчится вниз. Не раздумывая выбегает на улицу. Долгую секунду вглядывается в исхлестанные неоновым светом туннели тротуаров. Поворачивает голову вправо, влево. От пространства, заполненного людьми, машинами и городским смогом, его мутит, перед глазами плывет, голова кружится. Как ему догнать Чэна, если он даже пересечь дорогу не может? Отвык от внешнего мира. Пока соберется, пока обуздает свою агорафобию — бесценное время будет потеряно. — Сичэнь? Цзян Чэн стоит у раскрытой дверцы машины. Делает шаг, потом еще один. Сам не знает почему. Только смотрит на зимне-белую кожу лица и темные круги у Сичэня под глазами. Умом понимает, что все кончено. Что надо уезжать и, как уже сказал, никогда не возвращаться. Но что-то его не отпускает. — Сичэнь? — стоит так близко, что порыв ветра на миг собирает растрепанные волосы Сичэня у него на плече и тут же относит в сторону. — Ты в порядке? — Не подписывай, — Сичэню кажется, что он говорит спокойно, он не отдает себе отчета в том, что его бьет крупная дрожь и голос срывается и почти пропадает, что он помогает себе говорить не только руками, но и всем телом. — Не подписывай завтра спецификации. Не передавай чертежи «Периметра». Дому Юньмэн это не надо. — Даже так? Даже название знаешь? Вот же сука! — В Цзян Чэне клокочет и бурлит гнев, но он случайно опускает взгляд на босые ступни Сичэня, и гнев разом утихает: — Какого хуя с босыми ногами? — И это все, что тебя волнует? — Сичэню неожиданно становится легко. Головокружение проходит. — Ты даже не спросишь, с какого хуя я вмешиваюсь в твои дела? — Не ебет. Я подпишу! — Не подписывай. И кнут оставь в машине. С собой не бери. Так безопаснее. — Откуда ты знаешь, что он со мной? — Предположил, что ты унаследовал традиции. Фэнмянь хранил свои секреты в рукояти. И в самые ответственные моменты держал Цзыдянь при себе. Ты очень на него похож. Не подписывай! — Да пошел ты! Я с тринадцати лет живу своей головой! В твоих знаниях не нуждаюсь. В советах твоих гнилых тоже! — Это не совет. Считай, я вину пытаюсь искупить. Твои отец и мать никогда бы не подписали договор с Жоханем. За это их и убили. Не отдавай разработки отца в руки Дома Цишань. Иначе все твои умерли зря. У Цзян Чэна в голове щелкает, и начинается обратный отсчет. Министр обороны Вэнь Жохань проводит ладонью через лоб до затылка, словно волосы убирает с лица, хотя какие у него волосы? «Ежик» у него вместо волос… Цзян Чэн вдруг отчетливо вспоминает, где видел этот жест. Восточная Мьянма, Шанские горы; в визоре прицела заместитель Цзун-Цзая чуть откидывает голову и проводит ладонью через лоб до затылка, словно волосы убирает с лица, хотя какие у него волосы — «ежик», чтобы под фуражкой не потело… Повезло ему, что пуля у Чэна была всего одна, и предназначалась она другому… Память отматывает время еще назад; полевой командир с красной плетеной серьгой в ухе приставляет пистолет к затылку Яньли, а на рукаве у него горит синее солнце — не хватает только жирного круга, в которое оно теперь заключено на эмблеме Оружейного Дома Цишань. Его кошмары, его бессонница, его страхи… Все не случайно. Он просто всегда знал, кто стоял за убийством семьи. Знал, но боялся посмотреть правде в лицо. Зато теперь он смотрит в лицо Сичэня. Бледное, как у трупа. Стоит, смотрит и не может ничего сказать. Не может сдержать злых непрошеных слез. Сквозь ветер долетает: — Тот, кто навел Бригады на Пристань и отдал коды — мертв. Если тебе от этого будет легче. Цзян Чэну не легче. Но он кивает: — Не стой босыми ногами. Холодно. Больше ни слова не говоря, садится на переднее сиденье. Цзиньчжу заводит машину. Ужин с Вэнь Жоханем через пятнадцать минут. Министр обороны не любит, когда на его мероприятия опаздывают. Цзян Чэн не хочет опоздать. Все должно пройти идеально. *** Он стучит в дверь Сичэня уже на рассвете. Пьяный. Расхристанный. С нездоровым блеском в глазах. Когда Сичэнь ему открывает, говорит: — Я отменил испытания. Встал и сказал, что передумал. Сколько теперь у меня в запасе времени? А? Думаю, уже завтра посыпятся отказы от контрактов. К концу недели заблокируют договоры с заводами-поставщиками. Так? Правильно прогнозирую? Когда заведут дело? Через неделю? Раньше? А обыск? С обыском, наверное, повременят. Мне же все равно бежать некуда. Но подписку о невыезде оформят в самое ближайшее время, так ведь? — Уже к утру ты будешь невыездной. — Прекрасная перспектива! А к концу года меня задушат налогами и проверками. Чтобы потом все выглядело не воровством и конфискацией, а распродажей за долги. У меня очень мало места для маневра, Сичэнь, и очень мало времени. Ты доволен? — Да, — коротко говорит Сичэнь. — Хочешь зайти? — Нет. Хочу, но нет. Надо начать переводить счета на подставных лиц, Вэй Ин уже занимается. У нас только ночь, чтобы написать программы на незаметный вывод активов. Вот только куда их выводить? Не подскажешь? Цзян Чэн смотрит на Сичэня остекленевшими глазами и пьяно смеется. Скорость, с которой сегодня разворачиваются события, выбивает его из равновесия. Его заносит на повороте, и он рад бы остановиться, но уже не может: — Сколько это мне будет стоить, а, Сичэнь? Информацией ты тоже торгуешь? Почем твои… Договорить не успевает. Захлебывается в пощечине. — Это тебе на дорогу, — спокойно говорит Сичэнь. — Прошла истерика? Вот и хорошо. Я подумаю, куда можно вывести активы. Цзян Чэн утирается, но истерика действительно проходит. Появляется жажда боя. Он вернулся в эту страну, чтобы возродить традиции и славу Дома Юньмэн. И так просто он не сдастся. — Я и сам подумаю, — уже совершенно трезво говорит Цзян Чэн. Сичэнь позволяет себе улыбнуться:  — Я оставлю для твоего Вэй Ина доступ в систему. Пусть будет на связи. Не думаю, что нам с тобой нужно видеться в ближайшее время. — Думаешь, что я больше никогда не вернусь? — Думаю, что я сделаю все, чтобы ты не достался Вэнь Жоханю. Иди. У тебя мало времени. *** Ровно в полночь Сичэнь получает сообщение из Гусу. Тогда, когда уже окончательно перестает его ждать. Его возвращают в игру и ему присылают Ванцзи. «Хорошо», — думает Сичэнь. Теперь все будет хорошо. Может быть, не сразу. Может быть, не скоро. Но все будет хорошо. Второй раз Дом Юньмэн не падет. Он сбегает вниз, садится с Мянь-Мянь: — Сумеешь подготовить дублера к восьми? Вот и умница! Подробно, очень подробно он повторяет с Мянь-Мянь действия на случай консервации объекта, смену персонала, репетирует с ней вопросы-ответы на случай «собеседования» с ответственными товарищами, заставляет ее заучить несколько шифров для чрезвычайных ситуаций, адрес купленной на ее имя квартиры в Южной Корее. Но это на крайний случай. Если все-таки придется сворачивать деятельность. Инструктаж занимает большую половину ночи. С рассветом Сичэнь возвращается к себе, в системе уже висит сообщение от Вэй Ина. Сичэнь сбрасывает ему коды доступа к операционке Ванцзи. Вместе и через тысячи случайных транзитных счетов они начнут неспешную тайную переброску виртуального Дома Юньмэн в Гонконг. Потом эта переброска пойдет уже без них, запрограммированная и отлаженная, надежно спрятанная за шифрами и кодами, замаскированная под простые телефонные платежи. В восемь утра один Сичэнь с белилами на лице и напомаженными губами садится на привычное место за барной стойкой, так, чтобы любой желающий мог его увидеть. Другой Сичэнь закрывает за собой дверь черного хода. Неприметно одетый, ссутулившись, он прячет лицо за солнечными очками. Петляет дворами, подальше от камер наружного наблюдения. В какой-то момент сворачивает не туда. Тупик. Сдвинутый чьей-то ногой мусорный бак грохочет у Сичэня за спиной, и он разворачивается на шум. Никого, кроме какого-то мальца, в подворотне нет. Мальчишка, на вид лет шести, стоя на коленях деловито сортирует набранные по помойкам пакеты и их содержимое. Видно, не первый месяц под открытым небом, должен знать район как свои пять пальцев, маленьких грязных пальцев с цыпками и заусенцами. Сичэнь присаживается на корточки, трогает мальца за плечо. Тот вздрагивает и смотрит исподлобья, но деру не дает. Только говорит с нажимом: — Не надо трогать, — и смотрит внимательно. Глаза серые, почти зеленые, в уголках — воспаление и гной. — Не буду, — Сичэнь убирает руку с плеча пацаненка. — Хочешь десять долларов заработать? — Есть такие, кто не хочет? — резонно интересуется пацан. — Знаешь где поблизости какой-нибудь таксист живет? Чтобы машина у него под окнами стояла. Чтобы мне его у дома подловить, а не голосовать на улице. — А телефон что? Разрядился? — малец недоверчиво утирает сопливый нос рукавом. — Брешешь поди, не стоит десяти долларов показать тебе, где Гао машину ставит. А отсосать я тебе не дам. Даже не проси. И отсосать дороже стоит. Понял? Сичэнь кивает, протягивает банкноту: — Понял. Но меня только такси интересует. Доведешь? Одним ловким движением малец хватает бумажку и отскакивает на приличное расстояние. Смотрит на небо, втягивает носом воздух: — Давай быстрее за мной. Гао вот-вот из дома выйдет. Кофиём запахло вон из того окна. Как только оттуда пахнёт — Гао тачку выходит прогревать. Они сворачивают в небольшой проулок. Из подъезда с железной, когда-то дорогой, но теперь местами поржавевшей и облупившейся дверью выходит среднего размера «шкаф» на коротких, слегка кривых ногах. — Гао! — орет пацаненок. — Я тебе клиента раннего подогнал. С тебя денег! «Шкаф» оборачивается. В глазах нет ни удивления, ни злости. Видно — с мальчишкой он знаком и знакомство это его не напрягает. Гао кивает, двери тачки щелкают, открываясь: — Эй, малец, клиенту твоему куда? — Сам и спроси, — кричит через плечо пацаненок, он уже спешит назад, к своим мусорным сокровищам. Сичэнь оглядывается — по ощущениям он сейчас стоит на узкой боковой улочке в десяти кварталах на восток от «Синего Дома». Забравшись на заднее сиденье, называет адрес маленькой фотомастерской на противоположном конце города. Там у этого Сичэня надежный контакт и отличное оборудование для изготовления всех типов документов и удостоверений. Новые паспорта для Чэна и его Вэй Ина будут готовы через два-три дня, и у Сичэня есть надежда, что он увидит Чэна еще. Хотя бы один раз. Передаст ему новый паспорт на новое имя. Может быть, тот даже скажет ему «здравствуй». Простое человеческое «здравствуй». Теплое слово без всякого сексуального подтекста.