Пряный мёд

Провисли нервы, как верёвки от белья, И не волнует, кто кого — он или я. Высоцкий, Песня конченого человека

В кабинет Жоханя, в тот, который не для отвода глаз, могут входить только Жохань и начальник его охраны. Могут входить люди из ближнего круга, которых Жохань в этот кабинет приглашает. И Цижэнь может туда заходить. С Сюем. И заходил уже не один раз и не на пять минут. Наблюдал. За движениями глаз, за непроизвольной жестикуляцией, за наклонами головы, за разворотом плеч. Читал по телу то, что разум и хитрые системы безопасности скрывали от посторонних. Изучал. Понял, в каком стенном тайнике министр хранит компромат на коммунистических боссов, в каком — свое добро: тетрадь с паролями к европейским счетам и списки недвижимости за пределами Китая. Наверняка знал, что в нижнем ящике квадратного массивного стола из последней модификации карбона погребены досье на нескольких высших чинов из народной милиции и еще ворох каких-то секретных материалов, в верхнем — лежат те самые списки заложников, которые ему надо передать Цзян Чэну. Знал и ничего не мог с этим знанием поделать. Как ничего не может сделать сейчас. Стоит перед звуконепроницаемой дверью и сверлит ее взглядом. Ждет. Терпеливо ждет, но терпение вот-вот готово лопнуть. Цижэнь стоит перед дверью кабинета Жоханя не потому, что у него есть коды и шифры, не потому, что взломаны сенсорные датчики и получены результаты биометрии, а потому что там, за этой дверью, Сюй. И потому что сердце Цижэня не на месте. И вроде бы ничего такого, просто конфиденциальный разговор отца с сыном, без посторонних. Но Цижэнь изучил вблизи не только повадки Жоханя, но и его взгляды. Микромимика о многом может сказать. Взгляд, которым наградил министр сына, взгляд, который бросил на Чжулю, взгляд, которым не удостоил Цижэня, — все эти взгляды заставляют профессиональные навыки Цижэня выворачивать ему внутренности наизнанку. Сюй — объект охраны. Его объект охраны и вне зоны его визуального контакта. Это — прокол. И Цижэнь старается уверить себя, что нервничает исключительно из-за этого. Дальше этой мысли у Цижэня нет сил заглянуть, нет сил логически объяснить себе, почему тет-а-тет с отцом в этот раз — угроза. Сколько он готов здесь простоять? Стучать? Ломать? Цижэнь поднимает руку, упирается кулаком в модифицированный пластик, непроизвольно вздрагивает, когда с резким щелчком дверь перед ним открывается. — Входи, — голос Жоханя утробный, как у вурдалака, но Цижэнь себя дважды просить не заставляет, переступает через порог, и его окатывает волной, в которой смешались запахи соли, рвоты, аммиака и еще чего-то цветочно-химического. Одного взгляда на квадратную карбоновую махину и на Чжулю достаточно, чтобы сердце кирпичом потянуло вниз, а виски сдавило. Больше Цижэнь никуда смотреть не может. Как только делает первый шаг в направлении начальника охраны, в дальнем углу, на самой периферии зрения предостерегающе поднимается что-то массивное и мрачное. Жохань. Встает со своего кресла, тоже делает неуверенный шаг к столу, качнувшись — второй, более уверенно — третий, ставит на край что-то недопитое и сильно алкогольное. Чжулю же убирает свои руки-манипуляторы с голой потной спины Сюя и не стесняясь заправляет член, больше похожий на консервную банку, в дорогие спортивные брюки. Сюй… тот не двигается. Лежит разложенным белым листом на столе. Белье спущено до щиколоток, по ногам течет все, что только может течь. То ли без сознания, то ли не в силах пошевелиться. — Убери тут за ним, — отдает приказ Жохань, и Цижэнь не сразу понимает, что ему. Отрывает взгляд от Сюя, поднимает его на министра, под таким его взглядом и нечисть должна упокоиться, но Жохань только отворачивается и словно оправдывается, бросая злые фразы: — Не строй тут из себя доброго дядюшку. Так было надо. У него совсем крыша поехала на почве секса. Я не слепой. Он еще мальцом на мужиков заглядывался. А последнее время даже посторонние стали замечать его голубоватость. Я педерастов в моей семье не потерплю. И шепотка за своей спиной не потерплю. Хочет трахаться с мужиками — отлично. Теперь будет знать, как это — быть с мужиком. С настоящим мужиком, по-настоящему. А не с французиками сосаться да с журналистами недоношенными. Того, что он тут словил, ему надолго хватит. Должен успокоиться. Теперь о делах Дома будет думать, а не о петухе своем. В такой ответственный момент, как будто забот других у меня нет, как его дружков ему доставлять на дом. Прибери, приведи его в чувство, если надо — позови врача. Но это вряд ли. Чжулю свое дело знает. Ну, а губы, губы ерунда, заживут быстро. — А по-другому никак нельзя было? — зачем-то спрашивает Цижэнь, старается контролировать лицо, но голос предательски вибрирует, то ли от ненависти, то ли от отвращения, то ли от злости, то ли от чувства вины. Все смешивается, — непонятно, что к кому он испытывает и почему вообще все это чувствует. Смаргивает — и вот уже не Сюй, а Сичэнь раскинул руки на темной поверхности стола, смаргивает второй раз — и не министр Жохань встает из кресла в своем кабинете, а пойманный в ловушку скрытых камер «Синего Дома» еще молодой генерал, облизывая сухие губы, тушит сигары о белую кожу… — Не дергайся, Лю, — на лице Жоханя без особого труда можно увидеть стандартный набор мимических символов крайнего раздражения. — Это мой сын, не твой. Быстрый и эффективный способ, чтобы кровь отлила от одного места и прилила к другому, еще никого не убивал. Главное запомни: если о том, что здесь случилось, узнает хоть одна собака — ты не просто станешь трупом. Ты станешь трупом медленно, поедая собственный член и говно. Цижэнь уже слушает вполуха, а как Жохань и Чжулю уходят, оставляя его один на один с Сюем и заветными ящиками, и вообще не замечает. Все внимание на Сюе. Аккуратно поставить на ноги вялое, тряпочное тело, прислонить к себе, натянуть портки, почти донести до кресла, на котором только что восседал министр. Там Сюй пытается открыть глаза, расфокусированные, больные. Пока Цижэнь проверяет, не вывихнута ли челюсть, пока достает платок и стирает с губ и подбородка слюни, сперму и кусочки непереваренной еды, Сюй снова их закрывает и дышит. Неглубоко, через силу. Цижэнь думает, что своими руками убьет сначала Жоханя, потом Чжулю. Спохватывается только после того, как уже прижимает Сюя к себе, пытаясь то ли обнять, то ли приподнять: — Все хорошо, Сюй. Все хорошо. Поднимаемся. Ну давайте, помогите мне, Сюй. — Не прощу, — шепчут разбитые в кровь губы, а у Цижэня от этих слов сосет под ложечкой. — Чем скорее я вас уложу в ванну, тем лучше. — Давай назад, к столу. Разворачивайся, говорю… Дом Солнца становится слишком жирным. Ему это так с рук не… я возьму у него кое-что, — вдруг меняет тон Сюй, и видно, что делает невероятные усилия, чтобы заставить губы двигаться, а мозг соображать, глаза мутные, через слово закрываются. — В качестве компенсации. Помоги, Лю. Цижэнь помогает ему доковылять до стола, почти тащит на себе. Сюй, с виду такой изящный, оказывается тяжелым. — Справа, обойди справа, — шепчет Сюй, потом прижимает палец к налаченному дереву, произносит «Сюй» — и цифровая голосовая защита подчиняется. Щелчок, ящик начинает выдвигаться, а Сюй подносит проколотый до крови мизинец ко рту, чтобы засосать ранку, но вспоминает про губы и передумывает. — Не дай мне свалиться, — почти усмехается, когда наклоняется вперед и начинает дрожащими руками перебирать аккуратно сложенные тонкие папки в разноцветных рубашках. Открывает одну: — Посмотри, что там? Цижэнь открывает папку, пробегает глазами, поднимает брови: — Шпионская сеть в Европе? Сюй морщится, то ли от боли, то ли от досады. Длинные пальцы перебирают дальше: — А эта? — выдавливает из себя. — М… похоже на список чиновников разных министерств. — А здесь? Цижэнь пробегает глазами лист наискосок. Имена, адреса, против трех — галочки. Эти глаза в Гусу уже получили. — Что молчишь? Что там? Цижэнь отрывает взгляд от бумаги и встречает прояснившийся, полный ярости взгляд Сюя, начинает зачитывать ему список тех, кого внутренняя служба безопасности Жоханя определила как замешанных в деле «Периметра». Голос хрипит, после энного количества фамилий приходится откашляться. После имени, которое совсем ничего не говорит Цижэню, Сюй его останавливает: — Вот этот. Это журналист. Очень хороший журналист. Найди его и спрячь. Маленькая месть отцу. На большую я не способен. Но пусть знает, что я сплю с кем захочу и когда захочу. Понял, Лю? — Почему? — что он хочет спросить конкретно, Цижэнь не знает. Почему Жохань своими руками губит то, что любит больше всего на свете? Почему позволяет Цижэню это увидеть? Кого хочет сломать? Как можно любить и ломать одновременно? — Потому что я гомик, — по-своему понимает вопрос Сюй. — Что? Хочешь сказать, ты не понял? Гордость папы — гомик. Он надеется, что преподанный урок меня изменит. Раньше это всегда срабатывало. Он нам с Чао, знаешь ли, с детства уроки преподает. Никогда не задумывался, где моя мать? А где мать Чао? И почему Чао наркоман и сексоман? Цижэню хочется выпить чего-нибудь крепкого. Водки, например. Цижэню вдруг становится тяжело от легкого пиджака на плечах, портупея начинает резать плечо, а «Смит-и-Вессон» натирать бок. Но он берет себя в руки, делает один глубокий вдох, заставляет мускулы расслабиться, словно все, что тут произошло, его и не касается, взглядом фотографирует все сорок восемь имен, что на странице, еле сдерживается, чтобы не спросить, есть ли вторая. Вместо этого выдыхает в сердцах: — Что же мне с тобой делать? Сюй не отвечает, то ли оттого, что последние силы истратил на рассказ про уроки отца, то ли оттого, что поделать уже ничего нельзя. Все за него сделали, все вытоптали, превратили в пепел и ненависть. Все камешки детского обожания — вот отец берет его на руки, вот учит стрелять, вот хвалит перед всем отрядом за удачную вылазку на маковых полях Лаоса; все избирательные воспоминания детства — вот отец обнимает его на похоронах матери и рыдает так искренне, словно это не из-за него она погибла, — «видишь, к чему привело твое непослушание, сын»; вот отец выбивает мозги его овчарке — «видишь, что бывает, когда собака бросается на того, кто ее кормит»… Все эти обломки больше не сцементированы доверием и уважением. Они осыпаются и превращаются в прах прямо сейчас, а Сюй может только упереться лбом в плечо Цижэня и плакать. Горько и безутешно, оставляя на рубашке следы от кровящих губ и горячих слез. Цижэнь выходит от Сюя за полночь. Когда тот уже заснул под действием снотворного с маленькой дозой морфина, которое все никак не действовало. Закрыв за собой дверь, оглядывается по сторонам. Миссия выполнена, сведения у него, можно прямо сейчас уходить, но вместо удовлетворения в нем опять поднимается злость. Очень хочется, чтобы мимо прошел Чжулю, тогда злость можно было бы выместить хотя бы на нем. Ударить быстро, коротко и без замаха. Не сдерживаясь, не рассчитывая ни силу, ни траекторию, ни последствия. Но коридор пуст, и Цижэнь, мягко ступая и сохраняя на лице невозмутимую пустоту, идет в свою каморку, подключает телефон — разрешенный час общения с родственниками пропущен, но он уверен, что сегодня за его трафиком не будут следить слишком пристально. Он отправляет несколько зашифрованных сообщений на кандзи: о яблоках, ценах на женьшень, погоде, особенностях массажа меридианов, прибавках к жалованию и вычетах из него. Нудное письмо нудного человека нудной жене. В Гусу Сичэнь расшифровывает: «Список получен, в нем сорок восемь человек, буду переправлять информацию частями. Первые двенадцать имен и их адреса прилагаю. И еще одно имя. Журналист. Его и его семью надо эвакуировать в первую очередь. Нулевой приоритет. Остаюсь на месте. Любое изменение в поведении поставит под удар операцию». *** Цижэнь понимает, что Жохань не оставит его рядом с Сюем. Не в его характере способствовать симпатиям и привязанностям. Персонал должен быть верен лично ему и никому другому. Цижэнь готовится к новому назначению. Худшее, которое может быть, — это назад к Чао. Тогда ему придется вместе с этим придурком идти по минному полю «Периметра». Но Цижэню как-то уже все равно. Однако к Чао он не возвращается. — Невезение, как болезнь, заразно, — говорит ему Жохань, — прячется в людях и передается людьми. Мне последнее время не везет, надо поменять окружение. Теперь ты — мой телохранитель. Посмотрим, сработает ли. И кажется, срабатывает. «Периметр», который до этого капризничал, удается переустановить на стационарные машины, и он отвечает стабильно на все тесты. Жохань весело хлопает Цижэня по плечу, пожимает руки очкарикам в белых халатах, а Цижэнь ищет глазами Сюя. Не находит. Жохань показывает разложенные на хирургическом столе распознавательные биочипы. Они искажают мозговые волны, превращают нейтральных людей во врагов с точки зрения распознавательной системы «друг-враг». Биочипы будут приклеены тонкой полоской ниже виска у всех зеков, которых «добровольно» привезут на полигон и погонят на минное поле, чтобы обеспечить испытания «Периметра». Среди них и пойдет Чао. Без биочипа. Это уже оговорено, официально утверждено, Жохань даже получает подарок от генсека за преданность делу. В день испытания Жохань требует, чтобы Цижэнь был с ним: «Мне не нужно вертлявых жополизов рядом». Цижэнь обводит прощальным взглядом холл дома. Задание закончилось. Служба закончилась. Он может даже не сопровождать Жоханя на полигон, пропасть на пути к вертолету, потом раствориться в безликой массе Пекина. Разум советует именно это, но честь… Он приговорил этих людей к смерти, сбежать, не посмотреть им в глаза — трусость. Он вместе с Жоханем поднимается на крышу, вместе с ним садится в вертолет. Спрашивает: — А Чао? — Он рванул наперегонки с Сюем. Будут еще раньше нас. Чжулю их пасет. Чтобы не сбились с пути. Генсек ждать не любит. Наверное, что-то неуловимо изменяется на лице Цижэня, потому что Жохань криво усмехается и говорит: — На расстоянии, Лю. На расстоянии караулит. Больше близко к Сюю не подходит. Не истери. Цижэнь кивает, загоняет нехорошее предчувствие поглубже: слишком много он думает последнее время о всяком, слишком нагнетает. Почему обязательно должно что-то случиться? По прибытии на полигон Цижэнь на трибуну не поднимается, да его и не зовут. Там охрана генсека, служба госбезопасности. Цижэнь остается внизу со «своими». До начала демонстрации «Периметра» и синхронизации орбит спутников еще добрых два часа. Трибуны полупусты, партийные боссы прибудут в самый последний момент, но некоторые иностранные наблюдатели уже здесь. Хотя все в штатском, русских легко узнать по шикарным костюмам и мрачным лицам; белые, которые громко разговаривают и неприлично жестикулируют — скорее всего австралийцы. А этот? Взгляд Цижэня скользит по человеку в черном, полноватому, скромно занявшему одно из самых почетных мест. С колораткой, белый прямоугольник которой застенчиво выглядывает из ворота рубашки. Что тут делает представитель Ватикана? В Китае, на правительственной трибуне? Надо запомнить лицо, прогнать потом через программу идентификации… — Лю! Лю! Прием! — цепь размышлений прерывается хриплым истерическим кашлем рации. Цижэнь отвечает незамедлительно:  — Это Лю. Прием. — У нас ЧП. Повторяю. У нас ЧП. — По спине Цижэня бежит холод, холод свертывается червяком под сердцем, холод проникает в голосовые связки: — Что случилось? Прием, — а руки начинают жить своей жизнью, достают телефон, включают. — Чао разбился. — Повтори. Прием. — Насмерть. Разбился. Нужно доложить Первому. Прием. — Понял. Почему докладываете вы? Где Чжулю? Нужны подробности. Прием. — Чжулю с медиками и жандармами. Могу сделать промежуточный доклад. Включите мобильную связь. По регламенту на полигоне всякая связь, особенно мобильная, должна быть выключена во избежание обнаружения, помех, перехвата и возможной хакерской атаки. Но при чрезвычайной ситуации пусть попробуют запретить. Цижэнь через наушники слушает подробный доклад: на какой машине, на какой автостраде, высота падения мотоцикла, возможно не справился с управлением. Скорость? Говорят, выше ста пятидесяти. Первый приказал Чжулю прикрывать. Почему не было прикрытия? Оно было. Чжулю следовал за объектами, но в лимузине. В километре сзади. Почему? Потому что была согласованная с Первым договоренность: Чжулю испытывал новую систему слежения и обнаружения движущихся объектов в условиях мегаполиса, лимузин оборудован всем необходимым для управления дронами. Когда будет Чжулю? Говорит, что освободится только через час и сразу прибудет. Цижэнь все задает и задает вопросы, автоматически, не задумываясь. Память фиксирует факты, доклад Жоханю составляется помимо желания и воли. Параллельно в голове Цижэня сами по себе крутятся сразу несколько посторонних мыслей: «По полигону пустят Сюя. Жохань над этим уже не властен. Ему придется пожертвовать Сюем. Самому ему пойти не дадут — в случае провала им нужен будет тот, кто понесет наказание». А провал, провал Дом Гусу уже подготовил, и этого не изменить. Под грузом долга Цижэнь горбится все больше, словно признает, что потерпел поражение, перехитрил сам себя в организации плана мести. Видит, как к отцу на трибуны для гостей поднимается Сюй. Даже отсюда видит, какой он бледный, а сам коротко благодарит звонившего за оперативность, сбрасывает звонок, аккуратно вспарывает ногтем мизинца подкладку кармана, подцепляет и извлекает на свет блестящую симку Ванцзи, ловко производит замену, нажимает на вызов. Все. Телефон будет включен; пока будет хватать батареи, он будет коннектить черный ноут, бережно и предусмотрительно хранящийся в машинном зале, со спутником, с его мусорными программами. Скоро, очень скоро разбросанные точно хлебные крошки незаметные коды Ванцзи соберутся воедино и выведут «Периметр» и его распознавательные программы из строя. Сюй на трибуне что-то говорит Жоханю на ухо. Тот вскидывается. Отвечает. «Ничего ему доверить нельзя. Даже тут подвел», — читает по губам Цижэнь. Жохань хмурится. Минуту колеблется. Но страсть всей его жизни склоняет чашу весов в пользу «Периметра». Он что-то говорит Сюю. По губам уже не прочитать, Сюй загораживает. «Стоять», — командует себе Цижэнь. Ты уже ничего не изменишь. Это судьба. Такая, сука, судьба. Приоритет не Сюй. Ты не охранник. Вспомни, кто ты! Ты тот, кто отомстит за Фэнмяня. Тот, кто отрубит дракону голову и плюнет в его мертвые глаза. Цижэнь смотрит, как заполняются трибуны. Время стучит пульсом в его голове. Тридцать минут до начала демонстрации. Двадцать. Вдруг к нему откуда-то из подсознания приходит откровение — ОНИ ЗНАЛИ. Кто «они» — почти не имеет значения. «Они» — это не его дети в Гусу, это не Цзян Чэн. Это кто-то еще, тот, кто остается в тени. Всегда в тени. Эти «они» — перед глазами возникает черный человек с колораткой, — они знали, что Чао — расходный материал. Катастрофа — не случайность. «Они» хотели, чтобы Жохань рисковал по-настоящему. «Им» только на руку уничтожение Оружейного Дома Цишань. Всех Оружейных Домов. Пятнадцать минут. Сейчас Сюй получает последние инструкции. Через несколько минут затеряется в строе вооруженных зеков с биочипами. Потому что «Периметр» должен распознать не просто человека, а человека, не представляющего угрозу. Распознать среди сотни прочих, ликвидировать только тех, кто опасен. Лазером ли со спутника — если опасность малочисленна; направленным минным взрывом — если многочисленна. Десять минут. Цижэнь начинает пробиваться вперед. Пять минут. Цижэнь добирается до Жоханя, уже не сдерживает себя. — Не отправляйте его. Отзовите. Плевать на демонстрацию. Или идите сами. — Лю, ты спятил? Ничего не случится. Потому что все уже случилось. Потерять двух сыновей в один день — это перебор даже для русской рулетки. — Это кара. — Молчать! Еще одно слово… — «Периметр» — подделка, — Цижэнь не знает, что на него нашло. Но он чувствует драйв, интуиция заставляет его продолжать, а интуиции он привык доверять. Смотрит в расширившиеся глаза Жоханя. — Он не различит вооруженных и невооруженных. Он убьет всех на поле. Единственный шанс спасти Сюя — отправиться вместо него. Ноль минут. Поздно. — Поздно, — повторяет Цижэнь вслух. — Остается бункер. Старый бункер в центре зоны. На лице Жоханя ни один мускул не выдает, что сказанное Цижэнем хоть как-то его тронуло. Только вопрос свой он задает слишком медленно, словно в голове у генерала неотвратимо встают на место шестеренки нового плана: — Ты знаешь, где бункер? — Я готовил эту операцию, я знаю, где бункер. Он заблокирован, но можно разблокировать дверь со спутника. Это я могу устроить. Не дожидаясь реакции Жоханя, Цижэнь достает телефон. Есть еще одно деление на зарядке. Он набирает коды, сбрасывает их в омут информационных полей. Почти физически ощущает, как программа переписывается в позитронном мозге ИскИна. — У вас есть связь с Сюем? — Да. — Ведите его на квадрат… — называет координаты по памяти, — сейчас же! Сам снова берет телефон, открыто набирает номер: — Сичэнь?