Инквизитор и Каллен смогли оставить случившееся позади.
***
После того, как я рассказала свою историю, Железный Бык настоял на том, чтобы мы еще раз выпили и сыграли в карты, и не успела я опомниться, как некоторые из нас уже начали ставить на кон одежду вместо монет. Я поняла, что что-то не так, лишь когда Каллен оказался наполовину раздет. Как бы он ни был пьян, но для человека, разбирающегося в стратегии, он делал ставки слишком опрометчиво. И все же он продолжал поднимать их, пока не проиграл все, вплоть до своего перстня с печаткой. Когда Жозефина собрала свой выигрыш и насмешки утихли, наши спутники почтительно удалились по своим комнатам. Мне удалось слегка улыбнуться в сторону Каллена, прежде чем я сама встала из-за стола, слишком быстро, и мир поплыл вокруг меня. Я и трех шагов не успела сделать, как он меня остановил. — Инквизитор. Вот и все, что мне потребовалось, чтобы полностью воскресить это воспоминание: веревки на запястьях и лодыжках, колотящееся сердце. Святая кара изгонит слабых демонов обратно в Тень, но более сильные из них буду сопротивляться. Я стояла неподвижно, совершенно не зная, что делать. Услышала скрип стула и тихие шаги босых ног по деревянному полу. Страх, а не любопытство, заставил меня обернуться. Каллен стоял на расстоянии вытянутой руки от меня, и какая-то смесь вины и печали исказила его черты. Очень медленно он опустился на колени. — Мне стыдно, что я не так храбр, как ты, Инквизитор. — Я поняла, что голос его дрожал из-за отказа от лириума, ну и от слишком большого количества эля. — Ты обнажила свою магию, позволила связать себя и приняла всю тяжесть мощи Храмовника, чтобы защитить Инквизицию. Я сказал тогда, что если демонов внутри тебя нет — я буду молить тебя о прощении. У меня не было слов, и я была невероятно пьяна. Какое-то безумие. — Ты сделал то, что было необходимо, и это… — Прости меня. — Это было по моему приказу! Боги, этого не должно было случиться. Какой бы ад не съедал его изнутри, это моя вина. Мои сомнения привели его туда. Он уже несколько месяцев не принимал лириум, и из-за меня тогда он снова принял его. — Прости меня. — Каллен, прекрати это. Здесь нечего прощать! — У тебя дрожат руки, когда ты принимаешь мои отчеты. Это была абсолютная правда. Я могла бы противостоять целому полчищу демонов, но знание того, что этот шемлен может просто щелкнуть пальцами и полностью лишить меня магии, вселяло в меня страх словно перед Эльгар’наном. — Прости меня, Вестница. Ох. Вот в чем дело. Он просил прощения не у меня, а у Андрасте. Вера была единственной вещью, которая сохраняла его рассудок без лириума, и его атака на меня поставила под сомнение даже это. Я не могла бы быть Вестницей Андрасте и одновременно быть одержимой демоном, поэтому атаковать меня было почти равносильно признанию, что он не верит. И каждый раз, когда я вздрагивала при виде Каллена — это было просто напоминанием, что я тоже не верила в него. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Это с ним сделала я. Еще в Убежище, в хаосе, перед тем, как канцлер Родерик бежал вместе с выжившими по пути своего летнего паломничества, Каллен взял меня за руку и сказал, что, возможно, я найду способ. Он ужасно лгал, и каждый дюйм его лица говорил "прощай", но он все равно сказал это, чтобы мне было за что держаться. И я поняла, что и сейчас могла бы сделать для него то же самое, как бы мне ни было неловко за свою роль в его вере. Я легко коснулась его головы, запустив пальцы в его золотистые кудри. Мне было странно смотреть на него сверху вниз, как на эльфа, без львиной гривы меха на его доспехах он казался таким маленьким и уязвимым. Его будет легко убить, если я открою Разрыв, если я призову молнии, если я подожгу комнату. И я поняла, к чему он клонит, позволив мне задержать эту силу на секунду, чтобы я могла осознать, что я никогда бы не захотела поступить так. Чтобы я поняла, что он тоже никогда не хотел поступать так. — Я прощаю тебя.