Потому, что мне всегда хотелось найти объяснение для фресок, изображающих медведя и галлу, и мне неважно, что кто говорит; там изображен медведь, не волк. Большая часть диалога между Соласом и Лавеллан не канон вовсе, но я надеюсь, что их беседа соответствует их характерам и лору в целом. Ох, с этими двоими вечно все не слава богу.
***
Шартан скакал так быстро, что заснеженный перевал сливался в одно размытое пятно, и мысли в моей голове мчались почти так же быстро. "Мой народ найдет способ отплатить тебе", — пообещала Бриала мне в Зимнем дворце. Я взяла ее за руку: “Ты ничего не должна мне, леталлан, они ведь и мой народ”. Она улыбнулась под маской, и глаза ее наполнились слезами. Я никогда не встречалась с ней до этого, но в тот момент нас связывало нечто большее, чем разрез ушей: кровь, история и, возможно, будущее. Для нашего народа. Наши собратья? Ты имеешь в виду… А-а, ты про эльфов! Фенедис, он говорил как Сэра. На меня и раньше плевали, когда я впервые слишком близко подошла к шемленскому дворянину во время визита в Виком, мне тогда только-только нанесли валласлин. Этот поступок меня неприятно ошеломил, окатив горячей волной стыда, смущения, замешательства, мне было так больно. Соласу же для этого понадобилось всего три слова, но что это меняет. Шартан перешел на рысь, когда я резко осела, осознав это. Я затормозила его, кружась на месте; мы были примерно в пяти милях от Скайхолда, подгоняемые магией, мы проделали этот путь быстрее и дальше, чем справилась бы любая лошадь за такое короткое время. Я соскользнула с его спины и оставила Шартана у каменной стены. Я отошла от него довольно далеко, чтобы ни одно мое случайное заклинание не принесло ему вреда. Шартан был спокойным, бесстрашным и гордым. Он позволил мне умчаться на нем, а я ведь даже не оседлала его. Но к тому времени, когда я добралась до поляны, у меня уже не осталось сил. Никакое заклинание не снимет с плеч эту тяжесть, никакой крик не облегчит эту боль. Я упала на колени в снег, опустошенная и оглушенная. Почему он сказал такое? После того, как мы столько раз говорили о нашем народе, нашей истории, нашей культуре… Призрачная рука гладила меня по щеке, не в силах смахнуть слезы, и этот жест успокаивал. Амалия. Ее призрак кружился вокруг, магия покалывала кожу в месте, где она дотрагивалась до меня, но все же это было не по-настоящему. Дай мне физическую форму. Я вытянула пальцы, и чернильно-пурпурный дым заполнил долину, осторожно сворачиваясь клубами вокруг Шартана, пока Амалия бежала к деревьям вдоль горного перевала. Мгновение спустя раздался кошмарный вой и рев, за которыми последовала тишина, а еще через мгновение из леса появился огромный черный медведь. Я еще не настолько привыкла к ее магии и еще не забыла свою жизнь в клане, так что это зрелище заставило меня остановиться. Это было массивное существо, неуклюжее в своем весе, болезненный фиолетовый свет исходил из его глаз подобно слезам. Медведь уткнулся носом мне в грудь и выдохнул, когда я провела пальцами по его лохматой шерсти. Амалия положила зверя на снег, и я спряталась в его тепле, уткнувшись лицом ему в плечо и зажав мех между пальцами, и все размышляя. С того момента, как мы встретились, я считала Соласа своим собратом; даже просто быть рядом с ним помогало мне не утонуть в незнакомом мне шемленском мире. Когда мне сильнее была нужна его поддержка, он называл меня да'лен, словно я была частью маленького клана, а когда Корифей разрушил все, что мы построили, Солас обратился ко мне леталлин. И даже когда этого было недостаточно, чтобы сдержать мою панику, он назвал меня венан. Как он мог называть меня так и при этом не считать себя эльфом? О боги, неужели все это было Игрой? Он был единственным магом, кто был настолько умным, что не позволил Якорю убить меня, единственным достаточно сообразительным, чтобы выдвигать теории по закрытию Бреши, и единственным… гребанным эльфом, который смог удержать меня и не позволить мне развалиться на кусочки. Потому что если я погибну, то Брешь поглотит весь мир. Он сказал, что это не самая лучшая идея. Он сказал, что это приведет к неприятностям. Внезапно медведь поднялся и сел передо мной на корточки, как мабари, прижав меня к своей груди массивной лапой. Я инстинктивно вцепилась в него, обхватив руками шею, а Амалия ревела, и ее рев оглушал дикой яростью в ночи. Когда она замолчала, из темноты донесся голос: — Оставь нас, Дух. Я попыталась встать на ноги, когда медведь рухнул на землю, оставленный Амалией, и увидела Соласа, идущего ко мне со стороны Скайхолда. Я удивленно отошла назад, споткнулась о труп медведя и шлепнулась задницей в снег. Это было невозможно. Он не мог дойти сюда, да еще и так быстро. Казалось, что все происходит в Тени, такие безумные события возможны только там. — Как ты вообще здесь оказался? Один уголок его рта приподнялся в усталой улыбке. — Сколько раз я переступал порог Тени, чтобы быть рядом с тобой? Мои мысли остановились. Шагнуть в Тень это одно, но преодолеть все эти мили? Как много он сможет пройти так, не отвлекаясь на тяжесть сражения? Это было не... — А с кем тогда у тебя много общего? Какой народ — твой? — Я требовала ответа. — Хороший вопрос. — Он почти нависал надо мной. — Я вступил в Инквизицию, чтобы спасти мир, какой бы народ ни был “моим”, это лучший способ ему помочь. — Это? — Ты. У меня скрутило живот. — Это все не по-настоящему. Он упал на снег, его колени между моих ног, одна рука скользит по шее, чтобы остановиться на моем затылке, как бы говоря мне: я с тобой, венан. — Никогда так не говори. — Если ты отвергаешь эльфов, то ты отвергаешь и меня. — Неужели ты думаешь, что так ловко отвлекла меня от того, что осталось невысказанным вчера вечером? — Солас... — И какова же цена? Что же долийцы потребуют от тебя, чтобы оставить твою сестру с кланом Лавеллан? Он отпустил меня и встал, расхаживая взад-вперед в мрачной решимости, как это было после случая с Калленом. Он сжимал и разжимал ладони, магия искрилась в его руках, и я поспешно встала на ноги, намереваясь поставить какой-нибудь барьер и защитить себя от того, что должно было произойти. Наверняка, это снова будет Убежище, но я не хотела и дальше выяснять отношения. Что бы я ни сказала — он не поймет, и потому я промолчала. — Они же ведь продали бы тебя другому клану, словно телегу! — Солас буквально выплюнул эти слова. — И ради чего? Чтобы какой-нибудь престарелый Хранитель заделал бы тебе еще одного мага в какой-нибудь грязной аравели? Просто отвратительно, что долийцев учат такому, но еще хуже, вы принимаете это как должное! Так что да, я могу отвергнуть долийцев, но при этом любить тебя. — Магия — это ресурс, который следует взращивать, как и любой другой, ты бы хотел, чтобы она исчезла, закончилась? — Ты не ресурс, венан! — Скажи это гребаной Инквизиции. Каковы бы ни были мои обязанности как Первой, они тебя не касаются. — Разве не касаются? — Он отвернулся, пристально глядя на покрытую снегом землю. — Когда ты предложила мне себя в ту ночь под звездами, я подумал, что если бы Андруил обладала хотя бы половиной твоей грации и красоты, Фен'Харел не смог бы убежать. Но не обладая ни силой, ни обаянием Бога, я спрашивал себя: с чего бы этой прекрасной дикарке желать плоскоухого харена? Она бы и не посмотрела на него, но, быть может, будь он магом, она бы пошла на это, чтобы исполнить свой долг. Весь мир остановился. — Ты же не серьезно, — я засмеялась, задыхаясь в своем недоверии. — Как ты думаешь, сколько у меня забытых бастрадов среди долийцев? — Я не знаю, — сказала я так холодно, как только могла, — потому что для этого тебе нужно было бы хоть раз открыться мне вместо того, чтобы пересказывать какие-то второсортные воспоминания, которые ты нашел в Тени. — Эмма ир абелас (1). Никто другой не мог бы так сильно опереться на эти три слова. Это была не просто печаль, но страдание, которое окрашивало его голос отчаянием, которое искажало черты его лица. Он медленно подошел ко мне, словно давая мне время отвернуться, но когда я шагнула вперед, он бросился ко мне, прижимая к груди и целуя мои волосы. — Эмма ир абелас, эмма лат. Ма са'лат (2). Я мечтаю о тебе, даже когда ты бодрствуешь, я бы ничего не стал менять в тебе, венан'ара (3), ты совершенна, ма'арлат (4)… Он говорил что-то еще, но я просто потерялась в древнеэльфийском языке, он напоминал мне, как важны для него все эти воспоминания из Тени, что для него они реальны, как и любые другие. Боль, которая привела меня сюда, скручивалась жгутами внутри, мне все еще было больно, но это чувство становилось слабее. Неужели Солас когда-то был влюблен в Хранительницу, а она видела в нем лишь способ продолжить род? Неужели его выгнали из клана, в котором он нашел пристанище, и он никогда не знал, что стало с его ребенком? Пытался ли он найти их во время своих странствий, быть может, их он и искал в Тени? — Ар лат ма, Солас, пожалуйста, верь мне. Он стоял тихо и неподвижно, но я не могла спутать его горячие слезы на своей щеке с моими собственными.