Кровавая Элли

Поклянитесь хранить тайну! Тайну об ангеле в Аду. Из фильма "Призрак Оперы".

«Ты моя дочь, не смей меня подвести.» Однажды, нарочито обронённые её матерью, слова эти поселились в сердце Элизабет, как не оговариваемый, не смеемый попрекаться или поддаваться сомнению приказ, который она должна, просто была обязана выполнить. Слова эти стали клятвой, которую богиня давала наравне со всеми солдатами, слугами и подчинёнными своей Госпожи. Клятву, которую она, как наследная принцесса Царства Небесного, не смела нарушить. И, пока девушка беззвучно повторяла этот священный зарок изо дня в день, клятва превратилась в молитву, заветные буквы которой раскалённым мечом, изрядно запятнанном в чужой крови, вероломно высекались на хрупких сердце и душе, боявшихся боли и гнушавшихся страданий; забрались под самую корку мозга, кричащим набатом стуча в висках, пока на самых кончиках нежных пальцев искрилась чистая, светлая магия очередных смертоносных "Клинков", уготовленных сразу для пяти больших бестолковых демонов, которые по собственной наивности решили, что она – лёгкая добыча. Заклинание водопадом обрушивается на порождения тьмы, с завидной лёгкостью рассекая их плотную, толстую кожу, чем, к сожалению, не могут похвастаться даже самые острые копья и мечи божественного войска, нанося точные удары по всем членам несуразных тел, оставляя глубокие болезненные раны, заставляя монстров истошно орать от нестерпимой боли. Проходит несколько долгих секунд, и, один за другим, демоны всей своей огромной безобразной тушей валятся на близстоящие дома, которые, не выдерживая столь угнетающего напора, камень за камнем начинают разваливаться на части. Ветер доносит до чуткого слуха богини последние отчаянные вопли чудовищ, глухие отзвуки свистящего падения, бесконечный жалобный грохот дробящейся каменной крошки и чвакающие бурным фонтаном брызги чёрной крови, обильно залившей уже и без того осквернённую землю. Элизабет нерешительно опускает мелко подрагивающую руку, искренне надеясь, что дрожь не перейдёт на всё тело. Она медленно осматривается вокруг и видит подле себя лишь парад Смерти: Жалкие истерзанные тела: демонов, богов, людей; покорёженные уродливые глыбы разрушенного до основания человеческого городка и яркие вспышки смертельных заклинаний, которыми заметно поредевшие войска её соратников отчаянно стараются вырвать победу из лап двух из Десяти Заповедей. Элизабет знает, что всё это тщетно. Чувствует, как постепенно что-то грядёт, медленно наступает, лижет им пятки, готовясь напасть и разодрать их на части. Что-то, что сгущает над ними серые тучи, погружая и без того отравленное, угнетённое пространство в ещё больший мрак. Если к ним не придёт подмога, сражение будет проиграно. Оно было проиграно ещё до самого его начала. Она читает это в завораживающе-безэмоциональных, равнодушных, пустых, пугающе чёрных глазах своего нового неожиданного противника. — Только посмотри на это, брат, — тянет сладким голосом демон напротив, когда девушка оборачивается к ним лицом, и она морщится от того, сколько же наигранного самодовольства и хвастовства слышится в каждой произнесённой им букве. — В наши сети попал самый прекрасный цветок поднебесья... Госпожа Элизабет, не так ли? — будто насмехаясь, интересуется он. Богиня упрямо молчит и только настороженно оглядывает, судя по всему, командира Десяти Заповедей, Мелиодаса, и его брата, Зелдриса, — сыновей Короля Демонов. Догадаться, кто есть, кто, не составляет труда, всё-таки о Принцах Ада ходят разные толки по всему свету: одни говорят о них с раболепным уважением, другие с напускным отвращением, третьи, благоразумно признавая и их силу, и собственную мощь, не говорят ничего. В глазах обоих братьев через край плещется нескончаемая дурная Тьма, на фоне которой горят яркие костры адского пламени, готового изничтожить любого своего противника; и угнетающая, буквально придавливающая к земле аура затмевает собою всё пространство вокруг. Элизабет мысленно относит себя к третьему разряду. — Кровавая Элли? — кажется, даже искренне удивившись, спрашивает черноволосый демон и делает шаг ближе к ней. Рассматривает как нечто диковинное. Не может взять в толк, как такая маленькая, хрупкая, никчёмная на вид девчонка может быть той, о ком в Подземном мире уже была сложена легенда. — Порой легенда – это просто легенда, — достойно выдерживая изучающие, совсем не кроткие взгляды, сохраняя бесстрастный вид, заканчивает так и не озвученную фразу противника Элизабет. Это даже кажется забавным: разум двух верховных демонов остаётся для неё открытым. Впрочем, после неосторожной девичьей фразы братья ставят на свои мысли защитные блоки. Ей почти жаль, но этого мало. Богиня демонстративно улыбается: легко так, непринуждённо, чтобы показать соперникам, что ситуацией они не владеют. Совершенно нет. С этого поля брани победителем выйдет только один. — Любишь шариться в чужих мыслях? — уже не так весело спрашивает у неё Мелиодас, и в руках у него появляется большой, наверняка, очень острый меч, на котором ещё видны следы не запекшейся крови. Элли принимает хладнокровный вид и пытается не думать о том, сколько боли ей может принести подобная игрушка. — Вы слишком громко думаете, — безэмоционально делится она с ними, невинно пожимая плечиками. Прощупывает почву для более-менее деликатного разговора. И делает незаметный пас рукой, вызывая подмогу. Прямо перед ней – Принцы Подземного мира, за ней – Галан и Мерасцилла, в пух и прах разносящие её войско. Одна она не справится. Это понимает и старший демон, за время их короткого разговора уже несколько десятков раз решивший её судьбу. От простого необременительного убийства до унизительного, порочащего и её честь и гордость, взятия в плен. — И для того, у кого в планах столько разного изуверства над несчастной девушкой, ты думаешь очень... — Нет, это слово не подходит. — ... чересчур громко. Оба брата всё более напрягаются, наконец, признавая, что перед ними стоит не рядовой божок и уж тем более не какой-то несмышлёный ребёнок. Мелиодас смотрит прямо в безразличные янтарные глаза и пытается наперёд предугадать её действия, а Зелдрис следит за тем, какой фокус она сможет выкинуть ещё. Богиня едва заметно хмурится и мысленно просчитывает свои силы. Её вполне может хватить на пару-тройку мощных ударов, но это, скорее всего, предел. Слишком много энергии она потратила в сражении против демонов и Заповедей. Тогда нужно ещё некоторое время подождать помощи от кого-нибудь из Архангелов. Но все они разбросаны практически по разным концам света: демоны, вероятно, заранее спланировали всю эту кутерьму с целью разделить их и поперебить поодиночке. Значит, остаётся только одно: подыграть им. — Двое против одной? Вы что, серьёзно? — недоумённо возмущается девушка, надеясь, что разыгрываемый ею спектакль хоть немного, но выглядит убедительно. — Вы же мужчины, где ваша галантность? Актриса из неё, как и говорил, уже не раз, когда она пыталась сбежать из дома, Людосиэль, никудышная. — Там же, где и ваше божественное благочестие, — насмешливо фыркает Зелдрис, показательно закатывая глаза. Эта девчонка его изрядно веселит. — По-моему, во лжи и лицемерии вы ни капли не отстаёте от нас. Элизабет досадливо закусывает губу. Она прекрасно понимает о чём говорит демон. Только, в отличие от него, не произносит этого вслух. Так куда легче исполнять свой долг: она не вправе дать слабину, позволить своему народу проиграть порождениям Тьмы; она дала матери клятву. И как богиня... как наследная принцесса, она не смеет нарушить своего слова. Как бы сильно её это не разрушало. — Считаешь меня плохой? — понимающе улыбается серебряноволосая. Она тоже так считает. — Я говорю, как есть, — серьёзно высказывается черноволосый, наконец, теряя бдительность. За младшим братом заметно расслабляется и старший, твёрдо уверенный, что маленькая богиня не представляет никакой угрозы. Как и сотня других самоуверенных недальновидных идиотов до него. Но это играет Элизабет на руку и, пока братья слишком увлечены своим триумфом: загнать в ловушку дочь самой Верховной Богини! можно беззазорно пирушку закатывать, – проникает в их мысли, создавая в них самую простую иллюзию. — Ты и твой народ принижаете демонов и жителей Подземного мира за их хитрость и подлость, отвергаете нашу тёмную сущность, забывая, что такими мы были рождены, что такова наша природа; вы пропагандируете правила и законы, по которым всем следует жить, танцуя под вашу дудку, и, если что-то кому-то не нравится, – разделываетесь с ним, боясь, что он внесёт смуту в созданный вами мир. Ты и твои собратья не гнушаетесь коварства и кровопролитий, хотя возносите себя как наших проводников ко свету и доброте, постоянно твердя о своей святости, однако этот свет вы превратили в своё главное оружие, — он на секунду замолкает, окидывает поверхностным взглядом девичий внешний вид: потрёпанный, уставший, запачканный в грязи и крови, — и делает вывод: — Посмотри на себя, ты так светла... но свет твой настолько ярок, что затмевает и тьму, и ложь, и правду. Ещё никогда и ни от кого Элли не доводилось слышать столько правдивых слов. Казалось, что демон вывернул её наизнанку. Всё то, что мучило её. Всё то, что не давало сомкнуть глаз по ночам. Всё то, что заставляло давиться горькими слезами в одиночестве, когда никто не видит и не может осудить. Всё это он будто вытащил у неё из головы и облёк в реальные слова, которые она раз за разом прокручивала у себя в голове и боялась произнести вслух. Боялась признать. Горло сдавили тиски. На глаза были готовы навернуться слёзы. Но она не была бы собой, если бы позволила себе разрыдаться при ком-то, если бы не взяла себя в руки. «Не смей меня подвести.» Она не подведёт. Она дала клятву. — Разве я говорила о том, что я святая? — через силу, наигранно улыбнувшись, чувствуя приближение подмоги, с некой самоиронией спрашивает дитя Света. И в одну секунду заставив соперников потеряться в пространстве, посредством воздействия на их разум иллюзиями, обрушивает на них несколько десятков "Ковчегов" одновременно. Не ожидавшие такой подлости, Мелиодас, который до этого с безразличной насмешкой наблюдал за разговором брата и богини, и Зелдрис, который в очередной раз попался на удочку слабого и невинного облика девушки, буквально сваливаются с ног, ослеплённые и израненные силой чистого мощного света, созданного маленькой богиней. Когда же атаки заканчиваются, братья с трудом стараются быстрее залечить свои раны, чтобы успеть напасть первыми. Они понимают, что девушка на издохе, явно сражается из последних сил, значит, у них ещё есть шанс отыграться. Но даже ещё не успев сплюнуть кровь, собравшуюся во рту после предыдущих ранений, видят, как серебряноволосая плавно взмывает вверх, где над ними уже парит один из Тетрады Архангелов – Маэль. Мелиодас быстро вычисляет свою ошибку: иллюзия, созданная противницей, не позволила ни почувствовать, ни услышать, ни увидеть прибытие Архангела, который уже разобрался с Галаном и Мерасциллой, а теперь собирался помочь своей соратнице. — И это всё, на что ты способна, кровавая богиня Элизабет?! — яростно рычит ей в спину командир Десяти Заповедей, ещё даже толком не восстановившись, собираясь броситься ей вслед. Элли разворачивается к нему лицом, печальным взглядом рассматривая итог своих деяний. Порванная в клочья одежда, испещрённое глубокими ранами и царапинами тело и нестабильная магическая мощь, которая тоже изрядно пострадала. Она так ненавидит себя за причинённую им боль. За боль, которой она награждает всех, кто смеет идти против неё самой, её народа, её матери. Она дала клятву, что защитит их любой ценой. Эта клятва уже давно превратилась в молитву. — Кровавая... — будто зацепившись только за это слово столь нелюбимого прозвища, неуверенно тянет девчонка. Придирчиво осматривает свои руки, ноги и белоснежное платье, с лихвой испачканные в грязи и крови, что она упрямо старалась не замечать. «Кровь – вот всё, что отделяет свет от тьмы», — когда-то очень давно, ещё в глубоком детстве поведала ей мать, когда маленькая богиня спрашивала о том, что такое Добро и что такое Зло. Забавно, но именно Верховное Божество подвела её к той самой, размытой, опасной, неверной черте. Элизабет никогда не была дурой... Но всё же её переступила. И продолжает переступать, с каждым разом всё больше ощущая, что там, по другую сторону, осталась она прошлая, которая с болью смотрела на себя настоящую и боялась превратиться в того самого ужасного монстра, которого очень долгое время караулила в детстве в собственной комнате. Она до ужаса боялась теней чудовищ, что шептались у неё под кроватью, и никогда не могла понять, почему они уходят только при свете дня. Годы спустя богиня всё-таки поняла, что это были никакие не чудовища, которые и никак не могли пробраться в Небесный Дворец, а лишь плод её бурного воображения, подпитанный страшными сказками Маэля, который тоже пытался преодолеть свои страхи. Тогда она перестала бояться. Но через время осознала, что, возможно, она боялась не этих эфемерных монстров в темноте, которые могли похитить её и увести от матери так далеко, что её никогда бы не нашли, а боялась грязного липкого страха, что постоянно чувствовала внутри себя. «Ничто не может быть более пугающим, чем осознание того, насколько же действительно ты напуган. Это парализует и отбирает волю», — неловко призналась богиня однажды Людосиэлю, который, как и других солдат, учил её сражаться. «Не страх пугает тебя, а то, что внутри тебя», — ответил он, думая, что тем самым подбодрит малышку переступить себя и пойти на большие подвиги. Но Элизабет зациклилась на его словах, капнула глубже и поняла, что, да, главным её врагом был вовсе не страх. И не чудовища под её кроватью. То были монстры в её голове. Безобразные, опасные, кровожадные монстры, что душили её, когда она оставалась в темноте совсем одна. Она душила сама себя... Потому что и была тем самым монстром. — "Муки Ионы". — Сложив указательный и средний палец левой ладони вместе, янтарноглазая направила руку в сторону братьев, собираясь положить этому конец. Всего два еле вышепченных слова и тут же, вдобавок к старым "Ковчегам", из света на демонов бросилась гигантская акула. Ни одна их атака так и не смогла её отразить. Завершением падения командира Десяти Заповедей и Принца Демонов стал столб ослепительного солнечного света, призванный Маэлем. Против воли враги их не смогли сдержать крики боли. По щеке Элли скатилась только одна крохотная слезинка, которую она спешно пыталась загнать обратно, вздёрнув лицо к небу: грязному, тяжёлому и страдающему. У такого не стоит молить о прощении за все свои грехи. Да она и не станет. В сердце её есть место только для одной молитвы... «Ты моя дочь, не смей меня подвести.» И во имя её она проливает кровь.