Друзья познаются не только в беде, но и в радости. Те люди, которые не могут за тебя искренне порадоваться, не являются твоими друзьями. Ошо.
В тени большого раскидистого дуба было прохладно; его могучая тень услужливо загораживала нынче пуще прежнего развеселившееся солнце, которое, будто пытаясь извиниться за причинённые страдания, рассеянные в земном царстве под его покровительством, распалилось так непривычно сильно, бескорыстно даря своё тепло всем и каждому. Элизабет сидела у самых корней дерева, на покрытой зелёной травкой земле, блаженно прикрыв уставшие глаза. Мягкая трель резвых птичек, что беззастенчиво расселись почти на всей кроне дерева и шумно прыгали с ветки на ветку; шёпот тёплого ветра, который нежно порхал по открытым участкам кожи измученного долгими боями тела; и приторно-сладкий запах полевых цветов, слепо улыбающихся своими ярко-жёлтыми сердцевинками – всё это приводило наивную небесную душу в неописуемый восторг, заставляя на время отпустить все тревоги, правила и обязанности, чтобы ненадолго окунуться в чарующую атмосферу мира и спокойствия. Того эфемерного недостижимого идеала, скрытого за неразрушимой, непробиваемой стеной из ссор, непонимания, страха, бесконечных сражений, крови и, в конце концов, войны. Пусть многие и пытаются отрицать очевидное. Боятся признать, что их смелые, провокационные, неразумные действия, революционные мечты и "благие" помыслы выстилают длинную, испещрённую глубокими кровавыми ранами дорогу неизбежного падения, ведущую в Ад. Прямиком к праздничному застолью Короля Демонов. Или ещё хуже – в никуда. И как бы ни пыталась отвлечься от этих грузных мыслей богиня, ничего не выходило. Она и раньше любила изводить себя небеспочвенными сомнениями и нескончаемыми вопросами: "... а что, если?", – постоянно подвергая критике устоявшиеся ещё задолго до её рождения постулаты и законы жизни между её народом и иными; всё время искала альтернативные способы решения разногласий и споров между демонами и богами, даже несмотря на то, что никто не воспринимал её слова всерьёз, пока обе стороны не накалили конфликт до черты необъявленной войны. Демоны мечтают стереть лицемерных святош с лица Земли, боги стараются очистить Мир от адовой скверны, а страдают от этой сумасшедшей неразберихи мирные народы: великаны, феи, люди... И она стоит на распутье со своим желанием спасти всех и всё и обязанностью защищать свой народ. «Не смей меня подвести», — из раза в раз, не давая ни на минуту забыть о себе, раздаётся в глубине её подсознания роковой шёпот. «Я не подведу тебя, мама», — отвечает внутренний голос. И, кажется, ей почти плевать на то, как далеко придётся зайти ради исполнения своего обещания. Почти плевать, скольких жизней ей будет стоить эта клятва. Демоны ли, великаны ли, феи или люди... какая разница? Она за них не в ответе. — АЙ! Спокойное уединение было прервано внезапно ворвавшимся в её личное пространство звонким высоким голосом и глухим скользящим ударом чего-то небольшого о землю. За кустами белой спиреи, расположившимися в нескольких метрах позади девичьего небольшого укрытия, раздалось яростное сопение и шмыганье носом. Что было очень похоже на... — Привет, — удивлённо протянула Элизабет, заглядывая всё-таки за кусты, чтобы разобраться, кто нарушил её дрёму. Перед ней сидела человеческая девочка, совсем ещё ребёнок. Иссиня-чёрные волосы, жёлтые прозорливые глаза и короткая майка-сарафан на голое худое тельце – первое, что отпечаталось неизгладимым следом в мозгу серебряноволосой, как только она взглянула на дитя. Девочка, видимо, неосторожно и очень быстро бежала, что было ясно по сбившемуся дыханию, и упала прямо на землю, оцарапав об острые мелкие камешки ладошки и коленки. В уголках глаз у неё скопились слёзы, однако девчушка упорно старалась не плакать. — П-привет, — через горький всхлип, запинаясь, промямлила она. И смущённо села на землю, пристально осматривая свои ранки. От столь робкого печального зрелища у богини что-то кольнуло в сердце. — Давай я помогу? — аккуратно приблизившись к девочке, тихо предложила она, боясь спугнуть малышку, как какого-нибудь дикого лесного зверька. Малютка и была похожа на него. Загнанная в угол, дрожащая, неуверенная. Будто ждала, что сейчас эта странная девушка, большие белоснежные крылья которой вгоняли её ещё в большую краску, так как ничего подобного ей ещё не приходилось видеть, с чего-то вдруг решившая предложить свою помощь, закинет её к себе на плечо и утащит в лес, чтобы зажарить на костре. — Да разве тут уже поможешь? — еле поборов смущение, будто сама у себя спросила девочка. — Я знаю, как с этим справиться, — заверила её Элизабет и, дождавшись, когда малютка даст согласие, подняла её на руки, унося подальше от печального места падения. Богиня вернулась к своему дубу, усаживая девочку на один из самых больших и толстых корней, наполовину торчащих из-под земли, и внимательно осмотрела её ранки. — Я могу вылечить их, но сначала мне нужно убрать грязь, хорошо? — уже находясь в своей стихии, спросила Элли. Девочка ей покорно кивнула. Сорвав несколько больших молодых листков с ветки дуба, целительница аккуратно и нежно стёрла налипшие песок и камни с коленей и рук девочки. И, расположив руку над ранами, чтобы излечить, уже почти произнесла заклинание, как вдруг была перебита: — А это не больно? — понимая, что богиня собирается использовать магию, спросила малышка. Она знает многое о магии, но целительство – это высшая наука. — Конечно, нет, — без тени сомнения заверила её девушка. И чтобы хоть немного отвлечь дитя, заговорила с ней: — Меня зовут Элизабет, а тебя? — Я... — Мерлин! Их уединение разорвал громкий мальчишечий голос, обладатель которого упрямо продирался сквозь цветущие прекрасными белоснежными цветами кусты, всё время повторяя одно имя, зовя девчонку: — Мерлин! Он вышел на поляну к дубу, где и сидела богиня с его пропажей. Но заприметив рядом с маленькой ведьмой неплохо знакомую ему девушку, настороженно остановился. — Что здесь происходит? Элизабет внимательнее всмотрелась в незнакомого ей мальчишку: человеческий подросток, с ярким жёлтым ёжиком волос на голове, сочными зелёными глазами, одетый в поношенную рабочую одежду. Ничего необычного... Вот только спокойствию, граничащему с пустым безразличием, властвовавшими как на его лице, так и в душе, которые богиня случайно успела почувствовать (она всегда закрывалась от людей, предпочитая не использовать на них свои способности контроля разума), мог позавидовать даже всегда строгий и набожный Людосиэль. — Я упала, — резво ответила ему Мерлин, показывая на свои ушибы. — А Элизабет мне помогает. — И чем же? — Серебряноволосой показалось (или нет), что это было произнесено с надменной холодностью. А его требующий всех ответов, желательно с просторной распиской обо всей своей подноготной, взгляд так и кричал: "Ну же, удиви меня" Элли предпочла подумать, что ей это просто показалось. — Я просто залечиваю её царапины, — только и ответила янтарноглазая, снова повернувшись к девочке, и раскрыла над ней ладонь. Малышку Мерлин охватило белое прекрасное сияние, разнёсшее по её маленькому телу приятное тепло, и тут же все ранки на руках и ногах сами собой затянулись, не оставляя после себя ни следа. — Волшебство, — только и прошептала дитя, с восхищением смотря то на собственные излеченные ладошки с коленками, то на невероятную богиню. Такому в школе не учат. Да там никто так и не умеет. — Смотри, Мел! — крикнула она своему спутнику, возможно, старшему брату (предположила Элли), протягивая для наглядности к нему ручки и ножки. В ответ блондин только скептично хмыкнул.* * *
— Не получается! — разочарованно прикрикивает насупившаяся обиженная девчонка, резво подскакивая с тёплой и мягкой травы, чтобы в следующую секунду гневно швырнуть подальше от себя гладкий камешек-блинчик куда-то в кусты. Сидящий под приятной тенью большого дуба златовласый парень на столь резкое детское недовольство только удовлетворённо фыркает и, приоткрыв один глаз, внимательно смотрит на довольно занимательную картину: Малышка Мерлин всё больше агрится и рассерженно топает худенькой ножкой о землю, пытаясь показать всю неимоверную степень своего вселенского негодования. Пытается вывести сидящую подле себя богиню на жалость и заставить, наконец, выдать тайну разучиваемой магии. — Магия меня не слушается! — остервенело добавляет она, и вся её внутренняя сущность бунтует против такой откровенной несправедливости. Строгий взгляд теперь голубых глаз, с всё теми же весьма настораживающими в них знаками богов, не позволяет детскому гневу взять верх и заставляет присмиреть. — Дело не в магии, Мерлин, — поучительно заявляет её учительница, заправляя прядь выбившейся чёлки за ухо. — А в тебе: ты не хочешь, чтобы она тебя слушалась. Ребёнок кажется до беспредела изумлённым. — Но я хочу! — не ждя каких-либо возражений, заявляет она. Пф, не хочет. Что значит: "Не хочет"? Конечно, она хочет. Причём, очень-очень сильно. Иначе сидела бы она тут, терпя со своей стороны эти насмешливые неудачные попытки колдовать? — Нет, не хочешь, — бескомпромиссно заявляет Элизабет. И тут же протягивает перед собой руку, в которой уже лежит столь ненавидимый маленькой девочкой серый камешек. На лице Мерлин отражается мученическое страдание напополам с обидой и завистью. Сколько раз она ни пыталась, у неё так и не вышло телепортировать камень ни то, что к себе в руки, но и из собственных рук переместить его прямо перед собой в траву не получилось. У сестрицы же это выходит так легко; даже заклинание для этого не приходится произносить вслух. Она всё делает лишь одной силой мысли. — Ты желаешь подчинить себе магию, как какую-то рабыню, чтобы она сиюминутно выполняла твои приказы – такого не будет. Магия не должна сама исполнять твою волю, она должна помогать тебе её исполнить, а это очень большая разница, — проникновенно заключает Элли, а камень, только что бывший в её руках, вдруг оказывается лежащим на траве, между ней и Мерлин. — Сосредоточься и повтори всё снова. Малютке не остаётся ничего, кроме как подчиниться. И взяв в руки "блинчик", она снова шепчет себе под нос заклинание, представляя, как булыжник исчезает из её ладоней и материализуется на земле. Мелиодас снова ядовито усмехается. Упорства человеческой девчонке не занимать, да и находящаяся рядом с ней богиня до тошноты терпелива. Столько провозиться с маленькой ведьмой, чтобы обучить её самым примитивным заклинаниям как в мире демонов, так и богов... не каждый бы смог выдержать. Тем более, что и ученица-то не одна из самых примерных. А может, просто учительница не так умна, как хочет казаться? Ну кто, скажите на милость, из этих чванливых святош станет тратить столько времени напролёт на общение с жалкой человечишкой? И, что самое главное, с демоном? Наследный принц Ада откровенно не понимает, как одна из сильнейших богинь, с которыми ему только доводилось встречаться, до сих пор не догадывается, кто он. Не чувствует его ауры? Вполне возможно, ведь, когда он в человеческом обличие, никто не может прочитать его. Не залезает в его голову, не читает его мыслей и не видит всего того ужаса, которому он мечтает подвергнуть её в отместку за проигранный бой? Так оно и есть. Иначе бы стала она так премило общаться с ним, рассуждая на многие темы? Хотя, конечно, в большинстве своём она и не смотрит в его сторону, полностью поглощённая Мерлин. Доверяет ему, находясь с ним на расстоянии вытянутой руки и не боится, что он атакует со спины? Недальновидная идиотка. Разве можно так просто подставляться? Разве можно полагаться на верность "друзей"? Разве можно терять бдительность и хоть на мгновение выпускать оружие из рук? Будь на его месте кто-то другой, уже давно бы общипал богине её нежные крылышки, заодно перекусив душой вечно шныряющей подле неё мелкой выскочки. Будь на его месте кто-то другой... И отчего он сам так не сделал? — Получилось!!! — врываясь переливчатым смехом в его мерный поток мыслей, визжит от восторга маленькая ведьма. — У меня получилось, Мел! — обращается она к "другу", кажется, готовая броситься в его сторону, пальчиком тыкая в лежавший на земле камень. — У меня получилось!!!