Sparklers

      Шото никогда не думал, что ему понравятся прикосновения. Однажды его мама ушла, когда он был маленьким, и к нему прикоснулась боль и жестокость. Он вырастал, удары становились медленнее, но нежные воспоминания всё угасали. Он никогда не трогал ровестников — они отвечали тем же. К тому времени, как окончил старшую школу, он привык сдерживать себя и притрагиваться так редко, как только можно.              Но, говорят, любовь меняет человека, хотя он не мог сказать, что ему по душе прикосновения Яойорозу, потому что он любил её. Но с другой стороны, казалось, он наслаждался этим, потому что она любила его, и он мог почувствовать это в её хрупких, невесомых, как перо, касаниях.              Шото никогда не уделял много внимания своей голове и тому, как выглядел вблизи. Он редко причёсывался, так как волосы его были короткими и гладкими, им было нелегко запутаться. В любом случае это не имело значения. Он чувствовал себя отлично, пока прилично выглядел.              Но он вообще не задумывался о чистом ощущении расчёски, пробегающей по волосам, мягких рук, аккуратно распутывающих прядки. Он ни разу не встречался с чем-то таким мирским, что могло привести к столь глубоким чувствам.              Он никогда не думал, что ему понравятся прикосновения.              Яойорозу мурлыкала нечто немелодичное во время работы, пока пробегалась пальцами по его волосам, собирая, и причёсывая, и разглаживая, и собирая, и причесывая, и разглаживая, снова и снова. Шото сел между её коленками у ножек кровати, искушаясь прилечь головой на колени и просто глазеть на неё. Но это нарушило бы процесс причёсывания, а её нежное прикосновение было ему сейчас дорого.              «Какая у тебя любимая сказка?» — спросила она его в своей рассеянной манере, что звучала так, как будто она не слышала ничего, кроме своих собственных мыслей, и в то же время каждое слово, тобой произнесённое. Её голос был почти как мечта, светлым, как облако, и красивым, как фантазия.              Шото ненадолго задумался. Яойорозу терпеливо ждала, её руки даже не дрожали от постоянного ритма расчёсывания волос.              «Рапунцель», — ответил он наконец. Он не мог сказать точно, почему выбрал именно эту историю. Знал только, что она выскочила в его сознании, как нечто, что казалось ему близким домом.              «Рапунцель», — повторила Яойорозу, размышляя. — «А какая твоя любимая часть Рапунцель?»              «Башня», — тут же ответил Шото, и Яойорозу затихла на мгновение.              «Почему тебе нравится башня?» — спросила она после недолгого молчания, возобновляя движения.              Шото наклонил голову и задумался. (Он не знал ответа; просто сказал). «Там тихо и далеко от людей» — решил он. Тишина и покой — это хорошо. Быть одному хорошо.              Яойорозу не задавала дальнейших вопросов. Она просто отложила расчёску в сторону, прошлась пальчиками по теперь уже безупречным волосам и оставила лёгкий нежный поцелуй на макушке. «Теперь ты чувствуешь себя лучше?» — спросила она, когда он уступил соблазнам и положил голову на её колени.              Шото загудел и кивнул. Ему не хотелось ничего говорить в такой момент.              «Рада, что ты успокоился», — сказала Яойорозу. Её тихий голос был пронизан тонкой ниточкой счастья.              Шото прикрыл глаза и погрузился в сон.