Эгоизм
25 июня 2020 г. в 16:25
Это началось во время подготовки к экзаменам в библиотеке. В один момент она заметила, как Тодороки вышел. Когда она спросила, всё ли у него хорошо, он просто поморгал несколько раз и, покраснев, спросил, будто из ниоткуда: «Не хочешь выйти в коридор не надолго?»
Любопытствуя, она согласилась.
Это было странно. Он ни разу не казался ей пустословом. Кроме того, она никогда не считала их близкими на личном уровне: в её глазах они всегда были самыми обычными друзьями в школе. А сейчас она была здесь, сидела на скамейке чуть дальше от библиотеки и смотрела на беспокойного и нестабильного Тодороки, который шагал по пустому коридору, пока подбирал слова. У неё не было ничего, чтобы помочь ему, к несчастью, беспомощному. В это время он пробежался руками по волосам, словно в сотый раз.
Внезапно он остановил бешеный шаг, позволив его руке выбраться из волос, и повернулся к ней. «Эй, Яойорозу», — сказал он.
Она испугалась, но не отвела взгляд.
«Я хороший человек?»
Он боялся её ответа. Она могла увидеть это в том, как он смотрел на неё. Но набрался достаточно смелости, чтобы спросить. Последнее, что она могла сделать — собраться с духом и дать ответ.
Она наконец нарушила зрительный контакт, концентрируя мысли на главном. Она чувствовала, что это не ей решать. Для неё человек был не просто хорошим или плохим — люди были чем-то между и сами для себя должны были решать, какими оттенками серого являться.
«Тодороки-сан», — сказала она нежно, поднимая лицо, чтобы взглянуть на него ещё разок, — «ты не плохой человек».
Он моргнул один раз, другой, затем плюхнулся на скамью рядом с ней, покачивая головой и смотря в бетонный пол. Он промямлил что-то незначительное, что Момо немного не уловила. Она не знала было ли это что-то хорошее или нет, но те несколько случайных слов, за которые она решила ухватиться, оставили её.
Наступила резкая пауза. Напряжённая, будто на заднем плане выстрелил пистолет, чтобы призвать их к тишине. Тодороки ничего не говорил, ни один его мускул не двинулся.
«Тодороки», — сказала Момо, отбросив наконец вежливые суффиксы, — «ты боишься потерять контроль?»
Тодороки медленно, как никогда медленно поднял голову и опустил руки на бёдра. Не глядя на неё, он кивнул.
Снова пауза.
Тодороки вдруг опять вскочил со скамейки. Он возобновил свой безудержный шаг, словно творил что-то неправильное, не делая ничего. «Знаешь, всё, что я делаю — думаю о себе. Ненавижу это. Помнишь, когда — »
«Тодороки», — сказала Момо, как отрезала, почти напугав его этим. Но, возможно, всё, что она знала о сложившемся характере Тодороки, открывшееся перед ней в один день, и напыщенная речь подтолкнули её, — «ты в порядке?»
«Всё хорошо», — грубо ответил он, пробежавшись рукой по волосам.
«Ты в порядке?» — она спросила опять.
«Всё хорошо», — настаивал он, теперь шагая даже тяжелее.
«Тодороки Шото, ты в порядке?»
Она не имела понятия, что хотела услышать от него.
Шото остановился и потупил взгляд. Его рука вяло опустилась, глаза расширились, а челюсть упала.
(Она не заплачет. Она не заплачет. Она не заплачет.)
Она старалась не хныкать. Вскинула голову и сделала попытку одарить его приятной улыбкой. «Ты можешь иногда говорить нет», — прошептала, боясь, что её голос может дрогнуть, если она заговорит чуть громче. — «Ты тоже можешь быть иногда эгоистичным». Первая солёная слеза скатилась по её щеке.
Она всхлипнула. Это звучало громче, чем любые слова, которые вылетали из её уст прямо сейчас, и уже сами по себе заставляли её чуть-чуть смеяться. Тодороки достаточно расслабился и выглядел непринуждённо.
«Ты знаешь это, правда?» — спросила его так мягко, что даже следующий вдох мог унести её слова прочь.
В течение всего момента она думала, что её дыхание перекрыло вопрос. Весь момент она позволяла вопросу витать в воздухе, пока не осмелилась шевельнуться ещё раз.
«Нет», — его голос был тих, даже хрупок, в отличие от любого другого раза, когда она слышала его, — «не знал».
Момо улыбнулась и смахнула слёзы, которые не прекращали лить. «Ну», — проговорила она, — «теперь знаешь».