Темные глубины

Они увидели друг друга в трактире — перекинулись парой особенно красноречивых взглядов, покосились исподтишка — и снова забились в свои углы, как крысы. Тереллай сидела, нахохлившись, как сова, и привычно поддакивала Теарнору — после долгих разлук слишком много между ними было нерасказанных историй, слишком много неистребимого все еще тепла, впоследствии становившегося жгучими углями — размышляя над тем, откуда же в таком захолустье взялся настоящий убийца. Если бы о нем знал Теарнор, он бы либо попытался поговорить с ним и заставить убраться, либо сдал бы властям, наплевав на то, что ничего пока не произошло и закрыв глаза на методы, которыми эти самые власти вытягивали бы у неудавшегося убийцы признание. Он делал так всегда — типичный герой, не обращающий внимания на то, что творится на темной стороне его легенды, отводящий глаза от измученных преступников, бывших недокормленных уличных детей, и гладящий большеглазых сироток по головам. Тереллай тошнило от лицемерия, тошнило от возвышенного тона, тошнило от всего — но она не могла сейчас злиться, слишком спокойно ей было впервые за долгое время, прошедшее со смерти Аскорделии; возможно, вскоре она снова дошла бы до ручки, и они оба устроили бы очередной скандал, перебрасываясь едкими репликами и метя в уязвимые места, известные слишком хорошо и оттого чувствительные вдвойне. Но пока этот час не настал.  — Хорошее место, — сказал Теарнор задумчиво. Он был поразительно оптимистичен, в какую бы дыру их ни забрасывало. Тереллай откинула очередную шпильку, уже вертящуюся на языке, и коротко угукнула. — Жаль уходить. Она не ответила, еще раз бросив быстрый взгляд в сторону странного убийцы: ну правда, кто так делает, кто приходит в небольшое поселение и садится в стороне ото всех? Ладно она, ее прикрывает крылышками репутация Теарнора, но быть одному — верный признак дурной затеи. Будь деревенские повнимательнее, может, тоже заметили бы слишком аккуратные движения и настороженный, напряженный взгляд. А впрочем, когда кого-то убьют, и если деревенским хватит мозгов разгадать убийство, возможно, подстроенное под несчастный случай — вот тогда и будет, конечно, нормальное расследование, и все концы сойдутся воедино. И если дурачок не продумает пути отхода получше, ему светит раскаленный металл в местной камере пыток. Ну, а впрочем — ей до этого какое дело? Она не нанималась нянькаться со всеми ассасинами мира.  — Надо бы вернуться к Родникам, — заметил Теарнор, скорее сам себе, чем кому-то. Давняя привычка пока что не успела взбесить — но Тереллай знала, что скоро начнет раздражаться и из-за этого, вдогонку ко всем бесящим пафосным речам про самопожертвование, искупление и прочее, на что боги давали ему натуральный карт-бланш. — В той стороне, говорят, видели какую-то шайку разбойников. Надо бы проверить на всякий случай. Тереллай удивительно легко удержалась от замечания, что если бы деревенские с Родников были бы хоть немного самостоятельны, а не ходили на помочах у местного героя и легенды, то и срываться за множество лиг не пришлось; вместо этого она еще раз взглянула на странного убийцу, и на этот раз Теарнор, наконец-то по-настоящему обративший на нее внимание, перехватил ее взгляд и недоуменно нахмурился.  — Пойду пропущу стаканчик с милым пареньком, — сказала она, отвечая на вопросительный взгляд, кривя губы в болезненной ухмылке, больше всего желая оскалиться ему в лицо — или уцепиться, затащить в постель, наконец-то чувствуя рядом бессмертную душу, возможно, такую же гнилую, как ее собственная. — Не скучай. Можешь найти себе какую-нибудь девчонку из местных. «Любая с удовольствием перед тобой ноги раздвинет».  — Мы выходим завтра на рассвете, — пожал плечами он, обозначив улыбку краешками губ — можно было заносить этот день в великие праздники, Теарнор редко улыбался. Тем более ей. — Встретимся у южных ворот. «У тебя все еще есть целая ночь, между прочим». Естественно, она не произнесла этого вслух: в конце концов, на препирательства пока не было желания, как и сил на новые поиски Теарнора, если ему взбредет в голову уйти куда-нибудь подальше. Разумеется, он тоже без нее был не в лучшем состоянии — Тереллай не могла ошибиться в этом, она абсолютно точно видела облегчение и радость на его лице, когда нашла его несколько дней назад, в его глазах точно была искренняя нежность, когда она первой поцеловала его — только вот у него было одно поганое преимущество, превращающее любые их настоящие стычки почти что в избиение младенцев. Теарнор в самом конце останется в выигрыше. А она проиграет все. Едва Теарнор ушел, шепотки таверны стали чуть громче — как же, как же, кажется, проклятая, недобрый знак, побьет урожай как пить дать — и она раздраженно вздохнула. Ни одному из здешних и в голову бы не пришло вызывать ее на поединок и подписывать себе смертный приговор, но вот языками потрепать любили все. Она на секунду подумала, что так чужаку даже проще сойти за своего — достаточно, наверное, только подойти к трактирщику и шепотом спросить, что за крылатая дрянь тут шастает. Это, безусловно, было… удобно.  — Что ты здесь потерял? — спросила она напрямик, подсаживаясь к недоуменно вскинувшему брови убийце. На вид он был наивным простачком, не видевшим мира — такой легко сошел бы за сына пахаря, в первый раз решившего отвезти зерно в большой город; его выдавали только глаза, отмеченные печатью, которую Тереллай видела так отчетливо, словно она была нанесена на его лицо. — Не думай, я не сдам тебя. Просто интересно.  — Не понимаю, о чем вы, — выражение лица явно было отрепетировано заранее, и это ей не понравилось. Естественность явно хромала. Кого там набирают в ассасины, что парень не может даже возмущение изобразить правдоподобно? А впрочем, осадила себя Тереллай, ей-то что за дело? Она давным-давно ушла, и не лучшим образом, и советов ее точно в гильдии не просили. Может, они таких бездарей как раз и отправляют в захудалые деревеньки?  — Это будет советник местного князька, так? — Тереллай наклонила голову и продолжила полушепотом. — Или это будет трактирщик? Не буду жалеть, эль поганый, а язык у него и того гаже.  — Я не понимаю, — упорно повторил убийца, но глаза его уже начали бегать. Тереллай цокнула языком: нет, ну уж это вот точно никуда не годится. Остается только пойти и страже сдаться сразу, с такими-то навыками.  — Хочешь, спущу на тебя всех местных? — она нахмурилась, начиная раздражаться. Если так и вправду пойдет, она и вправду его сдаст — просто чтобы узнать, кого ему заказали. — Если я их возглавлю, я найду против тебя любые доказательства, какие будут нужны — а палач в застенках и остальное доделает. По губам убийцы скользнула странная, неприятная улыбка. Тереллай сощурила глаза.  — Я не терял здесь ничего, — сказал он мягко. Она коротко кивнула: уже лучше. — Просто проездом.  — Именно поэтому у тебя такой странный груз?  — Что?  — Путешественники, конечно, таскают с собой разное. Но у тебя с собой есть одна интересная вещица, — она хмыкнула, увидев, как сузились его глаза. — да, ты явно знаешь, о чем я, так? Мне стоит только указать на нее — и ты провалишь свое задание.  — А вы упорны, — убийца вздохнул с откровенным раздражением, наклонился вперед. Черты его лица слегка смазались, но тут же вновь застыли старым рисунком — наивный парень, сын пахаря, вертящий головой в больших городах, пока все зерно не сопрут. — А если я спрячу… вещицу?  — Ты не спрячешь, — она чуть приблизила свое лицо к его. — Хотя бы потому, что любой здесь найдет ее в несколько минут, если будет знать, что искать. И не можешь же ты уехать без нее, правда? Тогда ты умрешь. И смерть будет не самой приятной. На какое-то невозможное мгновение нового мимолетного искажения она вдруг подумала, что смутно узнает его — но затем облик вернулся, и убийца снова стал незнакомцем. Она почти не сомневалась, что это связано со статуэткой, которую этот идиот откуда-то достал, наверняка желая стать самым искусным в своем деле. Проблема всегда была только в том, что ни один артефакт никогда не мог заменить настоящего мастерства. Даже статуэтка Зимней Осы, с которой любой мог связать себя договором и стать призраком в своем же теле, с которой любой мог принять чужую внешность, не мог научить главному. Тереллай считала плату откровенно несоразмерной: стоило отойти достаточно далеко, как душа навсегда изгонялась из тела и становилась настоящим духом, одним из тех, кто гремит по ночам цепями и завывает на болотах, одним из тех, на кого так горазды были жаловаться суеверные крестьяне, и которых Теарнор безжалостно изгонял в глубины пустоты. Убийца сдавленно кашлянул. Она отодвинулась, откинулась на спинку колченогого стула, всмотрелась в него внимательнее: нет, она его точно не видела раньше, тем более в связи с Аскорделией — о, тогда она перерыла носом чуть ли не все окрестности, оставив в покое только своих связных. Но почему так гложет это чувство узнавания? Статуэтка не смогла бы помешать ей узнать его — внешность была вторична, главными были чувства. И они четко говорили ей, что Тереллай никогда не видела его ни в одном из обликов. И все же…  — Это будет одна женщина. Здешняя.  — Что за женщина?  — Я не могу сказать, — убийца поежился. — Сами наверняка знаете правила. Но она незнатная. То есть, не совсем знатная, бастард. Тереллай равнодушно пожала плечами: она не особенно следила за пригоршнями королевской крови, разбросанной там и там, да и смысла не было — законные наследники плодились быстрее кроликов, а об их незнатных родственниках вспоминали только в те годы, когда очередная марионетка на троне начинала вести себя чересчур заносчиво и забывала, кто же посадил ее на королевский стул и положил мягкую подушечку под задницу. В те годы сразу находились и подтверждения законности старого брака, и свидетели, клявшиеся в необычайном благородстве очередного бастарда. В целом, народ был не против — власть все равно делилась между кланами, которые выполняли свою работу на совесть, и король или королева были фигурами в достаточной степени церемониальными; да и не находилось среди свергнутых неженок личностей настолько сильных, чтобы поднять на бунт хоть захудалую деревеньку.  — Понятия не имею, на кой-черт она кому сдалась, — вздохнул убийца. — Но заказ есть заказ.  — И что, много ныне платят за смерть негодной королевы?  — Достаточно, — он чуть улыбнулся. — Хватит на ближайшую жизнь. Вы довольны? Собираетесь сдать меня властям?  — Да зачем мне это, — Тереллай потянулась, услышала, как хрустнули позвонки. — Среди моих знакомых здесь точно нет королевских кровей. А что там дальше — это уже не мое дело.  — А как же герой?  — А герой, — она чуть скривилась. — Может узнать только о последствиях. Поэтому я тебе предлагаю просто выполнять свою работу. Мое любопытство удовлетворено. К слову, тебе было бы неплохо завести с кем-то тут разговор — сидеть в углу для тебя уж точно непозволительно.  — Это был профессиональный совет? Ей отчего-то на секунду представилась Аскорделия — такая, какой она видела ее в последний раз: с отрезанными руками и ногами, с кровавыми узорами на обнаженном торсе, с залитой в невидящие глаза черной смолой и аккуратно заплетенными золотыми волосами — и Тереллай судорожно выдохнула, дернулась от странной тревоги, снова выползающей откуда-то из верхних позвонков — мелкими червями по телу, кусающими небольно, но ощутимо.  — Можно сказать и так, — она обернулась, поджала губы при виде очередной мерзкой ухмылочки убийцы, подавила в себе острое желание запереть его в тюрьме и полюбоваться на казнь: успокойся, перестань гоняться за призраками, просто остановись, ты ломала саму себя долгие годы, чтобы сойти с ума в бесплодной погоне. — Но чтобы когда я вернулась, тебя тут не было. Даже твоих следов. Тереллай думала потом, что она могла бы и не говорить этих слов — о да, он ушел, и даже не оставил следов, не было даже того мерзкого приторного душка, который по пятам следовал за заколдованными статуэтками Зимних Ос, теми статуэтками, за которые любой убийца отдал бы душу. Он ушел, а она даже не спросила его имени; в таверне знали какое-то явно выдуманное, и смысла бежать за ним не было уже около недели — слишком много было деревень поблизости, и слишком легко было спрятаться в дремучих лесах и сгинуть там бесследно. Родники были очищены, жители спасены, Теарнор получил очередную порцию хвалебных од — а она получила только новые загадки и отчаянное, жгучее желание отыскать этого ублюдка любой ценой, какая только потребуется. Тереллай готова была выть от ярости на саму себя: могла ведь сделать так много, могла бы наложить парочку темных заклятий на статуэтку Осы, могла бы словно невзначай уколоть хоть затупленной вилкой, а потом обратить царапину в гноящуюся рану и по духу смерти его выследить. Она могла бы. Но не сделала ничего и поплатилась. Когда они вернулись, деревня была погружена в жуткое, оцепеневшее молчание: ученица травницы, четырнадцати лет от роду, была похищена, спрятана в заброшенном доме на севере от деревни, а там жестоко убита. Тереллай слушала — про отрезанные руки и ноги, про жуткие узоры, выведенные кинжалом по коже, про черные глаза и уложенные в высокую прическу волосы, а перед глазами у нее была не замученная девочка, которую она и не помнила толком, а Аскорделия, и более никто. Убийца ушел, унося с собой ворох ответов на вопросы, которые она когда-то не пожелала задать — и Тереллай горячо пообещала себе, что однажды найдет его. В конце концов, время у нее было. Целая проклятая вечность.