***
Три или четыре года назад, да, кажется, всё же четыре. Именно тогда он не пришёл ночевать домой, посреди ночи малышку что-то очень сильно напугало. Она звонила, а он… Хорошо, что Оля смогла приехать. Как-то оно само так вышло, такое странное стечение обстоятельств. Сообщили о какой-то ошибке в отчёте, он пробурчал что-то невразумительное, ведь проверил всё раза три. Неужели нельзя было сказать об этом, пока он был на работе? Пришлось укладывать Варю немного раньше, чем обычно, ждать, пока она уснёт, потом ещё почти час бродить по пустой квартире на цыпочках, чтобы не уснуть самому, но и не разбудить дочь своими хождениями. Андрей Александрович точно ещё несколько раз убедился, что дочка крепко спит и только тогда выехал на работу. Действительно, после ещё одной тщательной проверки оказалось, что некоторые цифры не сходятся, хотя Рихтер совершенно точно помнил, что всё было верно. Он списал это на усталость, всё могло произойти, он же диагност, врач, а не канцелярская крыса. Андрей Александрович волновался и часто поглядывал на часы, ведь дома одна одинёшенька его маленькая девочка и будет очень нехорошо, если она проснётся, а его нет дома. Всё же надо было ей об этом сказать или хотя бы оставить записку, а не молча уходить. Но что сделано — то сделано. Он мог бы отправить СМС, но нет никакой гарантии, что сообщение её не разбудит или успокоит в случае чего. Рихтер чуть было повторно не наделал ошибок, медленно выдохнул, чтобы успокоиться и продолжил делать исправления, уже не отвлекаясь ни на что. Лучше быстро и правильно всё сделать, и поскорей отправиться домой. Отчёт был сделан, компьютер выключен, и Рихтер обессиленно опустил голову на руки, скрещенные на столе. Кажется, он что-то пил, когда работал… Или это только кажется? В голове был туман и мысли о том, что надо идти домой, лениво и как-то очень вяло пробивались сквозь эту белоснежную пелену. Вдруг чьи-то тонкие уверенные пальцы нежно погладили его по голове, медленно спустились на напряжённые плечи и начали аккуратно их разминать. — Андрюша, расслабься, — произнёс знакомый хрипловатый голос у самого уха. — Тшш, не дёргайся. Я же не кусаюсь. Хотя, если попросишь… Мягкие губы щекотно мазнули от мочки уха до виска. Женщина позади нетерпеливо поёрзала, вжимаясь в его спину грудью, при этом не прекращая делать лёгкие массирующие движения, переходя от основания шеи к плечам и обратно. Тёплое дыхание пахло мятой и приятно щекотало кожу на шее. Мысль о том, кто именно эта женщина, что стояла позади, назойливо вертелась где-то в голове, но изящно ускользала, не давая схватить себя за хвост, каждый раз, когда немного заторможенное сознание диагноста подбиралось чуточку ближе. Почему-то очень хотелось спать, но никак не получалось, и Андрей находился где-то на границе между сном и явью. Чей-то ласковый шёпот заменил все мысли в его голове, чьи-то губы и пальцы были нигде и везде одновременно. Он что-то отвечал? Что-то делал? Его куда-то повели, уложили, а дальше… Дальше всё, как в тумане… Он проснулся от того, что кто-то осторожно трётся кончиком носа о его щетину. Рихтер распахнул глаза, но тут же зажмурился от приступа тошноты и дикой пульсации в голове. Если он вчера и пил, то точно какую-то дрянь. Женские пальчики (надежда на то, что они всё же женские, росла в геометрической прогрессии) выводили незамысловатые узоры на его груди. Пришлось собрать в горсть всё своё самообладание и огромным усилием воли приоткрыть один глаз. В помещении царил полумрак, рядом, какое облегчение, действительно лежала женщина, Рихтер был в кабинете. Только вот не в своём, а… — Прости, я не хотела тебя разбудить, — тот же самый шёпот. — Просто ты очень вкусно пахнешь. И чертовски милый, потому что пока спишь не занимаешься зубоскальством. Твою мать! Это же Дроздова! Какого чёрта?! Господи, пожалуйста, скажите, что ничего не было. Не так уж и часто он чего-то просит у Небес. А? — Андрей, у меня давно такого не было. Знаешь, никогда бы не подумала, что ты настолько хороший любовник. «Бога нет», — хмуро констатировал здравый смысл. — «Верить больше не в кого и не во что, любовь ушла, а надежда бьётся в предсмертных конвульсиях». — Прости, Алиса. Я не помню, что между нами было и тебе тоже лучше забыть. Это чистая случайность и такого больше не повторится. Мне надо идти. Срочно. У меня дочка маленькая дома совсем одна. Он торопливо убрал ладонь главврача со своей груди, метнул взгляд на часы, обнаружив, что сейчас только четыре утра, а к пяти он будет дома, значит, можно надеяться, что дочка даже не заметит его отсутствия. Злобная Алиса дала ему выпить какой-то горькой дряни, от которой голова перестала болеть почти сразу, и отпустила с миром, после того, как Рихтер застегнул на ней платье. Когда ранним утром он бесшумно зашёл в квартиру, услышал тихие шаги. Он с досады было подумал, что разбудил-таки свою кроху, но в коридор вышла Ходасевич. Первое на что наткнулся — это её серьёзный, осуждающий, прожигающий насквозь взгляд, и у него внутри всё похолодело. Он и сам, кажется, побледнел. Взволнованно спросил: — Что-то с Варей? Ну, конечно! Вот он дурак. Правильно Родионов говорит, что телефон иногда заряжать надо. Дочка ведь наверняка звонила, когда что-то случилось… — Нет. Сейчас с ней всё в порядке, — от сердца отлегло. — Но ночью она проснулась и очень сильно испугалась, что дома нет папы. А папа ушёл молча и трубки решил не брать, да, Андрей Александрович? — прошипела Оля. — И бедная девочка почти час дрожала одна, ждала, пока я приеду. Вы вообще, чем думали, когда оставляли её одну, не предупредив, ради своих гулянок?! — Ходасевич бросила весьма красноречивый взгляд на его пах, сразу захотелось проверить застёгнута ли ширинка, но в таких ситуациях надо проявлять уверенность в себе, что Андрей Александрович и сделал, сдержавшись. — И где вы, позвольте поинтересоваться, были? И с кем. — Оля, — до подозрительного спокойно сказал начальник, сощурившись. — А ты ничего не перепутала? — Я? Нет, я как раз-таки ничего не перепутала. А вот вы могли бы хотя бы спасибо мне сказать за то, что я приехала. И перед Варей извиниться, когда она проснётся. А сейчас извините, я пошла дальше спать. Мне через два часа ещё на работу надо выходить. — Ходасевич развернулась и пошла на диван, куда легла и, действительно, почти моментально уснула. — Спасибо, — процедил Рихтер сквозь плотно сжатые зубы. Проснулся уже часов в десять, когда Оля давно ушла, от громкого радостного крика: — Папа! Разлохмаченная дочка в своей длинной жёлтой пижамке заскочила на кровать и легла на папу, прижавшись всем своим крохотным тельцем. Крепко вцепилась маленькими пальчиками в такие большие для неё отцовские плечи и чмокнула в колючую щетину. Крупная ладонь успокаивающе гладила её по спине. — Прости, родная, я больше не буду тебя так пугать. — и прижал её к себе крепче. Варя отстранилась на секунду, что бы глянуть на папино лицо и взволнованно спросила: — Папа, ты что плачешь? — Нет, Варенька, просто что-то в глаз попало, кажется. Не переживай. Пухленькая, прохладная детская щёчка тут же доверчиво коснулась его груди. Андрей Александрович чувствовал, как бьётся её крохотное сердечко, как она по-детски наивно сжимает его плечи, потому что папа. Потому что не бросит и не предаст. Кажется, только сейчас он осознал всю свою ответственность перед ней, такой хрупкой и беззащитной. Только его маленькой девочкой. Он больше не уйдёт.***
Машина затормозила у шлагбаума, преграждающего въезд на территорию элитного жилого комплекса. Лиза в своё время отказалась от примерно такого же шикарного жилья в пользу того, что было поближе к работе. Рихтер вышел из машины и терпеливо ждал Дроздову. Та, к своей чести, вышла даже чуть раньше. — Ну что? Куда мы едем? — спросил Андрей несколько отрешённо, совершенно не скрывая того, что идея со свиданием ему не особо импонирует. — Выглядишь, кстати, шикарно. Тебе идёт этот цвет. Изумрудное платье удивительно подчёркивало необычный цвет глаз Алисы Игоревны. Конечно, большую часть времени он был не особо примечателен, однако, при ближайшем рассмотрении становилось предельно ясно — действительно зелёные. С таким тёмным ободком вокруг радужной оболочки глаза. — Спасибо! — будто бы и вправду засмущалась. — И за то, что всё-таки надел костюм тоже спасибо. Я уж подумала, что проигнорируешь мои слова, чтобы тебя не впустили. Дроздова искренне улыбнулась и села в машину, дверь которой диагност услужливо распахнул. Рихтер не стал признаваться и портить ей настроение тем, что таков был его первоначальный план, сел с противоположной стороны и молча отвернулся к окну. Алиса назвала адрес и всю дорогу смотрела на Рихтера, он спиной ощущал её пристальный взгляд, но с вопросами и пустыми разговорами не приставала, за что Андрей был ей даже благодарен. Единственное, что придвинулась поближе, хотя места было достаточно, и иногда проводила кончиками пальцев по рукаву пиджака, думая, наверное, что делает это абсолютно незаметно. — Приехали? — Рихтер немного охрип от долгого молчания. — Да, — ответил ему водитель, после чего Андрей Александрович протянул тому купюру и незамедлительно выскочил из машины. — Жаль… — пробубнила Дроздова и тоже вышла. Сама, потому как открытие дверей в машину Рихтером скорее всего было одноразовой акцией. Или, что вероятнее, временным помутнением рассудка. Впрочем, и Алиса могла ошибаться — Андрей, кажется, был не совсем недоволен тем, что она не позволила ему помочь, но с такой же вероятностью он мог быть недоволен и выбором места. Чёрт его знает! У человека такой бардак в голове, что лучше не лезть для собственной же безопасности. Рихтер бросил на ресторан, снаружи выглядевший совершенно обыкновенно, скептичный взгляд и мрачно резюмировал: — Выглядит ничуть не лучше, чем мой любимый бар около дома. — Ты ещё не был внутри. Уверена, что тебе понравится. Тем более, что ты всё равно стараешься не пить. Так ведь? — Дроздова лучезарно улыбнулась. — И, если не сложно, можешь, пожалуйста, сделать вид, что тебе хоть на толику приятна моя компания? А то ты такой кислый, что даже у меня, привычной к такому твоему поведению, скулы сводит, — добавила она, обнажая белоснежные зубы. И тон, вроде, доброжелательный, и улыбка не натянутая, но вкупе, всё говорит о том, что ещё одно брошенное хамство, и Алиса его точно покусает. А что? Волки сыты, а остальное её, как настоящую хищницу, мало интересует. Улыбку Рихтер выдавить даже не попытался, всё равно не выйдет, просто нацепил маску беспристрастия с каплей интереса. Будто бы общается с пациентом, у которого есть тайна, которую нужно разгадать. И всего-то. Зато Алисе такая перемена настроения явно пришлась по душе, и она, подцепив диагноста под локоток, повела его ко входу. Ресторан действительно выглядел крайне уютным. Столики стояли особняком друг от друга, наполовину прикрытые живой изгородью, по стенам вился плющ, создавалось ощущение, словно сидишь в саду. Хотя Андрею Александровичу это не особо нравилось. Но это были его личные предпочтения. Ему больше нравились места, где царила атмосфера единства. Душные спортивные бары, насквозь пропахшие алкоголем и острыми куриными крыльями, иногда подгорающими в руках неумелого повара. Когда идёшь по узкому жаркому проходу с полной кружкой пенного, а под ногами хрустят просыпанные кем-то чипсы. Кто-то кричит так громко, будто это он победил, а не боец на телеэкране, а потом угощает всех посетителей бара солёными орешками в маленьких шуршащих пакетиках. К его удивлению, улыбчивый метрдотель провёл их с Алисой мимо этих столиков, а-ля «выехали с семьёй на дачу», свернул в неприметный коридор и раскрыл двери одного кабинета, который был оформлен примерно в том же стиле, что и весь ресторан, но чуть более искусно, будто бы с кабинетами работал дизайнер. Меню пролистали довольно быстро. Андрей Александрович вздохнул с облегчением, обнаружив среди каких-то непонятных блюд и названий вполне привычные оливье, стейк с овощами и кофе. Их и заказал, предварительно поинтересовавшись у официанта нет ли здесь какого-нибудь молекулярного подвоха. Оказалось, что нет. Для таких как он в меню, действительно, включена вполне традиционная кухня. Алиса, услышав его заказ, улыбнулась и покачала головой. Сама заказала какую-то лабуду с загадочным названием морковный эспум с мандариновым песком. Более или менее понятными оставались молекулярная яичница глазунья, (но опять-таки загадка — что такого в яичнице молекулярного?) и томатный суп. В поддержку нежелания Рихтера пить заказала чай, опять же молекулярный. — Что скажешь? — спросила главврач, обведя взглядом помещение. — Скажу, что удивлён, — и ведь не соврал. — Здесь должно быть душно и влажно, разве нет? Алиса загадочно улыбнулась и спросила: — А есть какие-либо предположения на этот счёт у гениального диагноста? Или ты, даже обладая хорошими аналитическими способностями, специализируешься только на людях? — Ты, видно, путаешь меня с Шерлоком Холмсом. Или несколько переоцениваешь мои способности. Но можно попробовать. Рихтер задумался, глядя в потолок. — Эй, нет! — засмеялась Дроздова. — Я знаю, что ты предпочитаешь думать молча, но сейчас давай вслух. Пожалуйста! Мне интересно. Рихтер закатил глаза. Но всё-таки принялся рассуждать вслух, только потому что Дроздова сегодня вела себя на удивление спокойно и ничего не требовала, просто попросила. Рихтер готовился к активному наступлению, которого похоже в планах Алисы сегодня не наблюдалось. И видеть её в адекватном амплуа было интересно, хоть и необычно. — Я бы предположил, что растения искусственные, но тогда в этом месте не было бы никакого смысла. Плюс, в помещении явно пахнет травой и цветами. Было бы глупо поливать тут всё освежителем воздуха, а если зажечь ароматические свечи было бы слишком жарко. Ещё это пожароопасно, соответственно, никто не станет особо заморачиваться созданием такой сомнительной атмосферы, чтобы потом ещё отбиваться от инспекций. Но если бы все растения были бы живыми, микроклимат в помещении резко отличался бы от уличного. Были бы вечно открытые окна, чтобы не накапливалась влага. Осмелюсь предположить, что какая-то часть интерьера, действительно состоит из живых растений, но большинство всё-таки искусственные. Довольна? — Ты абсолютно прав, поэтому не скажу, что разочарована, но я думала, что ты разбираешься по фактам. То есть… В смысле, наоборот, а не так. Странно, но Рихтер понял, что конкретно она имеет в виду. — Дифференциальная диагностика заключается в том, что ты предполагаешь множество вариантов, а затем вычёркиваешь неподходящие по симптомам. Никак не наоборот. — Пфф… Ладно. Хорошо, Андрей, и почему же ты решил стать врачом? Она явно приготовилась слушать, однако Рихтер лишил её этого удовольствия. — Нет, теперь моя очередь задавать вопрос, — только ради приличия дождавшись кивка, он продолжил: — Почему ты уехала из Санкт-Петербурга в Москву и почему не устроилась по профессии? Я имею в виду, что петербуржцы просто боготворят северную столицу, а ты, по-моему, даже не упомянула её ни разу. — Что тебя больше интересует профессия или город? — она рассмеялась. — Это не один вопрос, но я сегодня добрая, поэтому так уж и быть — отвечу. Мне просто надоело. Не город, нет. Хм, знаешь, как говорят? Если вы приехали в Петербург и вам не понравилось, значит, вы оказались в Москве. Я всей душой обожаю свой родной город и ни за что бы не уехала, просто… Так сложились обстоятельства. Профессия наскучила и стала душить. Профессия психотерапевта ставит свои рамки не только в стенах твоего кабинета, где ты врач, но и в жизни, где ты такой же человек, как и все прочие. Только ты невольно начинаешь думать о том, как общаться с тем или иным человеком, как себя вести. Рамки, ограничения… Все вокруг начинают жаловаться, ныть, просить помочь. По крайней мере, так случилось со мной. Осточертело. Ты не подумай, я же не всегда такой стервой была, как сейчас. Профессия смягчала вздорный характер, а теперь он просто весь разом наружу вырвался. Такой взрывной, настоящий, прямо как до второго курса был, пока меня декан не пристыдил, сказав, что такой как я врачом не стать, мне, мол, самой врач нужен. Это я сейчас понимаю, что он просто ретроград и сексист, а тогда жутко обиделась и ему на зло стала одной из лучших на факультете. А потом и в профессии. У меня и частная клиника была в Петербурге, кажется, ему на зло. А что? Знаешь, что он сказал? Женщина не может быть врачом, максимум — медсестрой. Нахал. Ну бред же, ну? Нет, мышь дохлую я ему, конечно, зря на кафедру подложила. Как думаешь, он меня поэтому невзлюбил? Завершала она фразу уже в присутствии удивлённого официанта, принёсшего заказ, после чего подмигнула сразу засмущавшемуся парню. — Ууу, Дроздова. Испугала мальчика. Слушай, по-моему, тебе в тарелку или это ложка, просто положили оранжевой мыльной пены. А это…? — Это томатный суп. — Почему твой томатный суп — лапша? Даже не так. Не лапша, а одна растянутая по тарелке макаронина? Алиса Игоревна искренне рассмеялась на подобное заявление. — Яичница — не яичница, чай — какое-то желе… А это, вообще, что за образец высокого кулинарно-молекулярного искусства? — Винегрет, — уже чуть не плача, выдавила она из себя. — Хорошо, я догадалась кабинет снять, а то сидел бы сейчас в общем зале и тыкал пальцем на мою еду. — Твою мать, Дроздова… Ты больная, тебе реально лечиться надо, — сказал Рихтер, разрезая свой стейк, чем вызвал у начальницы новый приступ смеха. А потом с каким-то ужасом во взгляде наблюдал, как главврач ест этот свой морковный эспум. Нет, всё остальное было возможно выдержать и макаронину, и фиолетовая желешка, которую обозвали винегретом, но это уже перебор. — Рихтер, не смотри на меня так! Дай поесть спокойно. — А как на тебя ещё смотреть? Ты пену ешь! Ешь и радуешься. Не иначе, как лишилась остатков здравого смысла. Насильно она впихнула в него ложку странной пены со вкусом моркови и желток, который на самом деле оказался кусочком манго. В целом, с ней было довольно приятно провести время, немного посмеяться, но… Вот не то что-то. Нет того самого «дзынь», который был с Лизой. С ней даже молчать было не в тягость, она каким-то образом чувствовала его настроение, видела, когда можно надавить, вспылить, а когда от этого будет только хуже. Так. Он обещал себе не думать о ней. Рихтер решил, что всё-таки сейчас стоит в очередной раз напомнить Алисе о некоторой дистанции, во избежание. — Слушай, Алиса, пока не вышло ситуации, из-за которой я буду потом чувствовать, как последний козёл, давай сразу проясним… — Я поняла, — она перебила его, выставляя ладони вперёд. — Просто друзья. Но имей в виду, что это по состоянию на сегодняшний день. Я не перестану пытаться, но сегодня мне хотелось просто расслабиться. И только потому что у тебя дочка, я так понимаю, дома одна. Что ж, сегодня он отбился, значит, получится и завтра, и через неделю, и ещё когда-нибудь. Это вселяло надежду. Они уже собирались уходить, но тут Алиса резко остановилась. — Подождёшь меня? Я только схожу носик припудрю. — Ладно уж, побуду кавалером до конца. Подожду. Алый след от помады, благо не слишком яркий, запечатлелся на щеке, и Рихтер недовольно стёр его, не дожидаясь, пока Алиса уйдёт или хотя бы отвернётся. Она хихикнула и, подхватив свою крошечную сумочку, направилась в сторону уборной. «Ну, почему именно сегодня, именно сейчас?» — страдальчески подумала она. Вышла оттуда спустя пятнадцать минут, когда Андрей Александрович уже успел заскучать, подпирая стеночку, и словить на себе очень много недовольных взглядов от официантов, которые, впрочем, волновали его чуть меньше, чем нисколько. Алиса, несмотря на макияж, всё-таки выглядела несколько бледной, помятой и улыбалась уже крайне натянуто, не так как вначале. Обиделась что ли? Да, вроде, не за что. То есть, конечно, было за что, но тогда она сделала бы это раньше. Нет, улыбка была, скорее, выстраданной, как если бы произошло что-то, что выбило её из колеи. — Машина приехала? Пойдём? Дроздова только моргнула в знак согласия и молчала всю дорогу. На прощание тихо просипела: «До встречи», — и стремительно ушла…