Сделай шаг

- Она вроде. - Точно она, - звучат пугающие голоса взрослых мужиков и в рот мне запихивают кляп, а после заклеивают его скотчем. И я не успеваю продрать глаза, как мне на голову надевают мешок. Я сопротивляюсь, рычу ка кошка, но эти двое с лёгкость валят меня на пол. Единственное оружие, что у меня осталось – острые нарощенные ногти. Я даже ломаю один из них, отчаянно сопротивляясь, но силы явно не равны. Мало того они хватаю меня за руку и сжимают её выше локтя, как будто пытаются накачать мне вены. И я слишком поздно понимаю, что происходит, когда острая игла болезненно входит в мою руку, а я как будто погружаюсь в ванную с ледяной водой. Я будто падаю на спину и чувствую, как промерзаю до самых косточек. А дальше всё происходит уже без моего участия, но я в сознании, я что-то слышу и понимаю, но не до конца. А на реакцию у меня уже не остаётся сил. Я чувствую, как меня волокут, и чувствую падение. И снова темнота. Я слышу их голоса. С меня снимают мешок, и я даже вижу их лица, вот только сконцентрироваться и запомнить их я не могу. Всё скачет, всё плывёт, а руки и ноги не подчиняются мне от слова совсем. Я чувствую, как меня раздевают. Я голая, я совершенно беззащитна, я не могу даже крикнуть, простонать или заплакать. И когда я вижу, как раздевается один из них, я уже готовлюсь к худшему. Но ничего не происходит. Они просто трогают меня и фотографируют. А после один из них шлёпает меня по лицу и произносит: - Улыбнись, красавица, тебя снимают. – Потом он поворачивается к другу и добавляет. – А аппетитная соска, я засадил бы ей разок. - Ты что дурак, сказали же нельзя. Тем более, ещё подсядешь и загремишь потом на зону, будешь там под шконой. С такими вещами не шутят. Опять мешок на голове, опять меня куда-то волокут. А тем временем моё тело возвращает себе чувствительность, я чувствую, как болезненные мурашки пробегают по всему моему телу. Пытаюсь пошевелиться, но тут меня опят хватают за запястье и снова колют. Дальше темнота, я ничего не чувствую и не вижу. В следующий раз я открываю глаза на грязном матрасе в какой-то комнате со старыми обоями. У меня затекли руки, а в вене торчит одноразовый шприц. Пытаюсь его смахнуть, но из-за лёгкой потери координации не сразу могу это сделать. Наконец, я делаю правильное движение, и шприц улетает с матраса, оставляя кровавый след и иглу в моей вене. Внимательно осматриваю руки и вижу следы от уколов. Их три или четыре, сколько же меня кололи? А голова гудит как пчелиный рой. - Сколько времени прошло, где я? – Хриплю пересохшими губами. И вижу такую же девушку на соседнем матрасе, на ней нет трусов, лишь бюстгальтер. Смотрю на себя и замечаю, что на мне их тоже нет, зато есть гетры. Довольно сексуально смотрится. - Привет подруга, - говорит она. – Я ждала, когда ты оклемаешься. - Где я? – Хриплю ужасным голосом. - Мой тебе совет: не упарывайся так больше, чтобы не забывать где находишься, - произносит она и подкуривает тоненькую сигаретку. В комнату входят двое мужчин в трусах. Один направляется к ней, а другой ко мне. И я буквально воочию наблюдаю, как она садится перед ним на корточки и начинает сосать его грязный член. А после он валит её на матрас и натягивает резинку. В этот самый момент меня толкает другой, видимо его друг. - Пососи детка, - с улыбкой произносит он, и тычет своими грязными трусами мне прямо в лицо. Я как представлю что там под трусами – меня тошнить начинает. - Нет, нет, - качаю я головой. – У меня есть парень. Я прикрываю рот ладошкой, чтобы не вырвать (и чтобы он не сунул туда свой член). Услышав отказ, он свирепеет и грубо толкает меня: - Соси, я сказал. - Нет, пожалуйста, отпусти меня, - начинаю рыдать я. – Я домой хочу, я не знаю, что я здесь делаю. Но он и не настаивает, а только смотрит на меня свысока и бормочет что-то в роде: «Тупя шлюха» и уходит. А я тянусь к иголке всё ещё торчащей у меня из вены, пытаясь её достать, но кровь от этого начинает течь только сильнее. И у меня не хватает ни смелости ни сил её от туда вынуть. А тем временем моя соседка уже во всё горло стонет, а тот, дрогой склонился над ней и трахает её аж пыхтит. Тот, что меня хотел, стоит недалеко и ждёт своей очереди. - Подруга, ты чего, - бормочет мне девчонка, когда её переворачивают на живот и продолжают трахать в такой позе. А тот другой снимает с себя трусы и пристраивается к её лицу. Она спокойно так берёт в рот его вонючий член и начинает мотать головой туда сюда. А меня тошнит. Буквально выворачивает и в горле дерёт и в голове гудит. Сейчас я вырву. Я закрываю рот рукой и падаю лицом на грязный матрас рядом со шприцом который я вынула из вены. «Это мне снится, это не со мной, это не по-настоящему». Мне так плохо, что не хватает сил даже глаза разуть, не то чтобы подняться. А ещё тошнит. Вот вырвать бы, тогда бы попустило. Но судя по запаху, я рвала уже и не раз, прямо на этот дурацкий матрас. - Ну что там? – звучи ещё один голос и в комнату заходит третий, он весь в татухах, зато хотя бы в штанах. Он спокойно смотрит на мою подругу, которая берёт на рот у них по очереди, а после на меня. - А эта что? – Кивает в мою сторону. - Отказалась сосать, - отвечает ему тот мужик. - Ах, ты отказалась? - татуированный подходит ко мне и крепок хватает меня за плечо, заставляя подняться. А я такая напуганная в его руках, дрожу и плачу, а ещё меня тошнит. - Ты сегодня ещё ни одного минета не сделала, только упоролась на шару, ты будешь работать или нет? Не слышу ответа! – Трясёт он меня. А что я ему отвечу? - Отпустите меня, пожалуйста, можно я домой пойду, - пересохшими губами шепчу я. - Ты не отработала ещё. Пока не отработаешь, никуда ты не уйдешь! – Ревёт он, до смерти меня пугая. - Да отпусти ты её домой, - голос подаёт тот, что пытался заняться со мной сексом. – Не будет с неё толку. По крайней мере, сегодня. Тогда татуированный поворачивается к нему и бешено рычит: - Я сам могу решить, кого и куда отпускать. И мне советы твои ни к чему! От его крика мне закладывает уши и так тошнит, что больше сдерживаться я не могу. И меня выворачивает прямо на матрас. В последнюю секунду он отпускает меня и отпрыгивает, в результате на него не попадет ни капли моей блевотины. А я падаю на колени и блюю, блюю и плачу, так мне плохо, ещё и рука постоянно кровит. - Фу-у-у, гадость, - рефлекторно отряхивается он. – Действительно не будет с этой грязной синюхи никакого толку. Может, проспится и тогда. Но стоит ему повернуться к двери, как в неё вламывается отряд в форме. - Ни с места, полиция! – орёт один из них. - Вот чёрт, - бормочет татуированный и подымает руки. Эти двое, что трахают мою соседку, по-быстрому натягивают трусы. А она испугано закрывает лицо двумя ладошками. И только я одна стою на четвереньках, по щиколотки в собственной блевотине, и продолжаю блевать, хотя давно уже не чем. Как же меня выворачивает. Я не закрываюсь от камеры, лишь прикрываю глаза, чтобы в них не так ярко светило. - Ни с места. Полиция, - повторят оперативник. А я ему так рада: - Спасибо вам, спасибо, - раз за разом повторяю я и чуть не плачу от счастья. – Заберите меня домой. Всех нас по одному выводят. Меня ведут последней. Полицейский бросает мне полотенце, чтобы я могла хоть как-то вытереться. А мне так стыдно и противно и главное я не знаю, как тут очутилась. Мужчин везут в отдельной машине, а нас с соседкой и ещё с несколькими девушками в отдельной. Все они переглядывается и странно так поглядывают в мою сторону. - Ты что реально ничего не помнишь? – Наконец, говорит одна из девушек. - Нет, - качаю я головой. - Это же надо так упарываться. Наш разговор обрывает оперативник, что сидит рядом с водителем. - Так, а ну разговорчики там! – Рычит он на нас. - А что и поговорить нельзя, - заигрывает с ним моя соседка. - Ты поговори ещё, поговори, - поворачивается он к нам, и от его взгляда мне почему-то хочется стать ма-а-аленькой мышкой, чтобы забиться в уголок фургончика, в котором нас везут. – Сейчас наговоришь себе на максималку. - Ой, ой, ой, ой, - ёрничает она. – Мы пуганные перепуганные. Ничего вы нам не сделаете, подержите денёк и отпустите. В ответ оперативник молчит и больше в разговор не вступает. «Как я здесь очутилась, не в машине, а в самом притоне. Ничего не помню». И каждый раз как я об этом думаю, у меня голова раскалывается, а ещё тошнит жутко. Бегло смотрю на рану. Когда меня выводили, медик из числа ментов втянул иголку из моей вены и заклеил рану, но она до сих пор болит. «Надеюсь, я себе никакую заразу туда не занесла. Господи. Я же беременна. Надеюсь, с ребёночком ничего не случится. Лучше со мной, чем с ним, пожалуйста. Господи, лучше со мной, чем с ним». Мы подъезжаем к участку, и нас выводят по одному. Меня ведут последней, потому что я в этом деле новенькая. Там в участке без очереди у меня берут отпечатки пальцев и фотографируют. Выдают чистое бельё и проводят в камеру, отдельную. Но это не одиночка, потому как я там вижу другие нары, но никого кроме меня здесь нет. Это и плюс и минус. Немного придя в себя, я стучу в железную дверь. - Чего тебе, - подходит дежурный по коридору. - Мне бы врача. - Завтра будет врач. – Кивает он. - Мне срочно. - А что случилось, что болит? - Ничего не болит, я беременна. - Беременна, - качает он головой. – А таким занималась. «А чем я занималась-то». - Сейчас позову врача, - говори он и куда-то уходит. А я возвращаюсь на нары и укрываюсь коротким холодным пледом, который мне почему-то весь кажется грязным и в пауках. Им столькие до меня укрывались. Но в камере так холодно, к тому же меня морозит, а больше здесь укрыться нечем. Сижу, дрожу, меня всю трясёт. Здесь может не так-то и холодно, просто у меня отходняк после наркотиков, которыми меня накололи. Ещё и тошнит. Опять стучусь в дверь. - Да, - открывается окошко, и я вижу другого охранника. – Уже пошли тебе за врачом. - Пить, можно попить, - едва не плачу я. Мне так херово, просто не передать. - Сейчас, - открывает он. – Отойди от двери. Я делаю шаг в сторону, а он заходит в камеру и ставит на стол бутылку воды, без этикетки. - Питьевая, считай из колодца, у тебя кружка есть? - Нет, - качаю я головой. - На, пока пластиковым стаканчиком попользуешься. - Спасибо. Спасибо. Пока он закрывает дверь, я бегло откупориваю бутылку и наливаю себе воды, а руки дрожат. Меня так трясёт как будто я на северном полюсе, надо проверить, нет ли обморожения. Да что же так холодно, ещё и в горле пересохло и дико хочется пить. Делаю пару глотков, но вместо насыщения приходит боль, жуткая страшная височная боль. Такой чувство, что мне глаза вырвали с кровью. Я хватаюсь за висок, и тут меня рвёт. Вот так ни с того и с сего выворачивает этой же водой прямо на пол. - Хнык-хнык-хнык-хнык, - сижу я и всхлипываю. Да что же мне так херово. Меня только что как будто укачало всего за треть секунды. Чем там меня накачали? Смотрю на свои исколотые вены, да-а-а, видок у меня будто у наркоманки, только волосы уложены на все сто, кератин до сих пор держится. Кстати, а почему меня не отправили в душ, прежде чем запустить в камеру? Лязг засова, открывается дверь. Я поднимаю глаза и вижу доктора. - Что вас тревожит? – Устало говорит доктор. - Я беременна, на малом сроке, - говорю. – Мне ничего для себя не надо. Только хочу убедиться, что с ребёночком всё в порядке? – И на глазах у меня слёзы. - Для этого сначала надо сдать кровь, - говорит он и ставит на стол свой чемоданчик. Я сажусь рядом и протягиваю ему руку. Он смотри на мою вену и отрицательно качает головой: - Ого. - Я не наркоманка, - говорю. – Вы не так поняли. - Да, да, я вижу, - иронично хмыкает он. – Кому вы говорите. Разве так выглядят руки у не наркоманки. - Меня похитили, держали там и насиловали, кололи наркотиками, видимо, чтобы я в себя не пришла. - Что? – удивляется он. – Вы заявляете об изнасиловании. Вы уверены? Это серьёзное преступление. Вы знаете, что за дачу ложных показаний вам грозит срок и он больше чем то, что сейчас угрожает вам. Занятие проституцией. - Я не проститутка! – Кричу я. – Ну почему вы мне не верите. - Окей, давайте успокоимся, пройдёмте в мой кабинет, я осмотрю вас и сделаю своё заключение. - Может мне для начала в душ сходить, я неизвестно сколько провалялась на том матрасе. - Ни в коем случае, душ может стереть следы изнасилования. Если оно конечно было. – Качает головой врач. - Но для начала я бы порекомендовал вам принять это. Вы конечно можете отказаться, но так будет лучше для вас и вашего ребёнка. Он вынимает из чемоданчика запечатанный целлофановый пакет и протягивает его мне. - Что это? – испуганно спрашиваю я. - Вич-пакет. Действует в первые сутки после заражения, существенно повышает вероятность того, что вы не заразитесь вич. Испуганная одним этим словом, я хватаю пакет, который он мне дал. А там всего две упаковки и в каждой по капсуле. Бегом, не читая, запихиваю обе себе в рот и запиваю водой. - Куда ты гонишь? - не успевает остановить меня доктор. – По одной каждые сутки. На ещё пакет завтра примешь. – Он выкладывает на стол ещё пакет и смотрит на часы, а после на корешке пишет время. - Завтра в это же время примешь ещё одну таблетку. Одну, ты меня поняла! - Да, да, - дрожу я и чуть не плачу. А если у меня спид. Мы идём в кабинет доктора, где он в резиновых перчатках берёт у меня кровь и проводит гинекологический осмотр. На женской зоне, судя по всему, врачи универсальны. - Ну что ж, - говорит он. – Явных следов изнасилования я не вижу, посмотрим на результатах мазка. Когда вы в последний раз занимались сексом? - Не помню, пару дней назад со своим парнем. - А вы уверены, что вас насиловали, - и врач задумчиво прикусывает колпачок ручки. - Я ни в чём не уверена, я же говорю, меня обкололи наркотиками, и я была без сознания. Они могли делать со мной всё что угодно, - пока я говорю это, у меня на глазах вступают слёзы. - А ну не хныч, не хватало мне ещё успокаивать тебя, знаешь, сколько тут людей с куда более страшной историей. Всех не пожалеешь. - Простите. Простите, - вытираю я слёзы. – Просто как подумаю, что у меня спид, жить не хочется. - Не спид, а вич, с вич можно годами жить и не заболеть спидом. А если будешь таблетки принимать, то вероятность родить здорового ребёнка почти сто процентов. – Он протягивает мне бумажку. – Вот, ретро вирусная профилактика на месяц. Будешь каждый день получать таблетки, только не забывай. И ребёнок не заболеет. - А потом? – уже немного свыкаюсь с мыслью, что у меня может быть вич. - А потом, сдашь анализы и будешь знать точно. Он смотрит на экспресс тест, чем-то похожий на тест на беременность и говорит: - Пока что негативный, но вич такая зараза может проявиться не сразу, так что принимай таблетки и раз в неделю сдавай анализы. А вот ещё, - кладёт он передо мной чистый лист и ручку. - Это зачем? – говорю я. - Пиши заявление об изнасиловании, я передам следователю. Только я тебя предупреждал, за ложное заявление - уголовная ответственность. - Так, а если я не уверена, что меня насиловали. Я под наркотой была. - Всё равно пиши, так и указывай, что подозреваешь, что тебя насиловали. А ещё напиши, что тебя похитили, - улыбается он. - Вы мне не верите? – качаю я головой. - А я никому не верю, я зоновский врач. Просто как это удобно, поймали на проституции, а ты говоришь, что тебя похитили и насиловали. - Ну так ведь оно и было, - пытаюсь я ему донести, но он не хочет меня больше слушать. Конвоир ведёт меня обратно в камеру. Насколько я знаю закон держать меня можно здесь не более трёх суток, прежде чем предъявить обвинения. И потому я устраиваюсь на койке поудобнее, сижу и жду. Книг здесь нет, чтобы почитать, ни телека, чтобы посмотреть. Но мне сейчас не до этого, я пока ещё от шока не отошла. - Сытина, обед, - стучатся в дверь. Я открываю окошко и принимаю от коридорного тарелку какого-то супа куском хлеба и чай. Стакан, судя по всему вернуть надо будет, хоть я бы его себе оставила, не удобно постоянно пить из пластикового. - Спасибо, – говорю я и сажусь за стол. Пробую супчик, но он такой пресный и безвкусный, что я отодвигаю его в сторону и кусаю хлеб. Никогда не пробовал атакой гадкий и липкий хлеб, я чуть не блеванул когда его попробовала. А откушенный кусок я просто выплёвываю в унитаз. Я допиваю несладкий чаёк и опять заваливаюсь на кровать, укрылась и дрожу, никак не могу согреться. Вечером меня отвели в душевую, и там я встретила и других заключённых, в том числе свою соседку, которую драл эти двое на соседнем матрасе, когда я в себя пришла. - Ты как там мелкая, как устроилась? – Подмигивает мне она. - Да никак если честно, - говорю. – Я написала заявление об изнасиловании, а сейчас принимаю ретровирусные таблетки от вич. - Какое изнасилование, - смеётся она. – Да к тебе никто не прикасался. Как притащили, так ты и провалялась все два дня. Поверь, я была рядом, и я всё видела. Ну, ещё кололи тебя периодически. Нашему бугру денег дали, чтобы он колол тебя чистым шприцем, так что не парься, нет у тебя вич. Она заходит в душевую, а я стою и не знаю, радоваться мне или нет. Первая ночь в тюремной камере. Я не могу уснуть. Мне холодно, меня трясёт, а ещё я голодная. Целую буханку бы съела, если бы она не была по вкусу, как пластилин. Спать хочется, но от холода я не могу уснуть. Я прохожусь по койкам, их ещё три в моей камере и собираю всё, что похоже на одеяло. Прячусь с головой под этот ворох ткани и пытаюсь уснуть, и лишь под утро вырубаюсь. Утром меня будит коридорный: - Сытина, к тебе пришли, подымайся. - Сейчас, - лишь раскрыв глаза, я понимаю, что всё это мне не снится, и что я всё ещё в тюрьме. Неохотно встаю с кровати и бегло чищу зубы, умываюсь, одеваюсь в тюремную одежу (где моя одежда я понятия не имею) и выхожу в коридор. На меня не надевают наручники, видимо никто здесь не считает меня опасной. Меня заводят в кабинет и закрывают за мной дверь: - У вас полчаса, - говорит конвойный. А я смотрю, кто пришёл, и не вижу, зрение так упало, что я почти слепой стала без очков. Или это от стресса и беременности, а может это ретро вирусные так действуют. - Алёна, ну как ты? – Наташка лезет обниматься. - Девчонки, Танька, Наташка, - радуюсь им я. Мне очки пора носить, я уже как крот, ничего не вижу. Мы садимся за стол, а Наташка недоумевает: - Ты… и проститутка, как это возможно?! – Кипишует она. - А-а-а, так вы уже всё знаете? – немного отрешенно спрашиваю я. Надоело оправдываться, и ладно бы в этом была хоть капля правды, но это вымысел от первого до последнего слова. - Да весь город уже знает, тебя по федеральным каналам крутили. Как ты очутилась в этом борделе? - Меня похитили и чем-то накачали, я ничего не помню. Я следователю рассказала, да он смеялся с меня и вряд ли воспринял всерьёз. Ну вы-то хоть мне верите? - Конечно. – В один голос заявляют девчонки. – Да вот только не все тебе верят. Даже те, кто знает тебя, задают вопросы (копирует из голоса): а вы знали, чем Алёнка Сытина занималась. Ух, волосы бы им повырывала. - Алён, у нас для тебя плохие новости, тебя из института попёрли. - Как? – Ничего не понимаю я. - Да ещё вчера, когда выпуск новостей вышел, ректор собрал совет и принял решение. Как он сказал: «Не хочу, чтобы она институт позорила». - Вот так и сказал, я сама слышала, - кивает Танька. - А вы что? - А мы в один голос ему говорили, что это ошибка. Что Алёнка отличница и она никого ни с кем ни-ни. Но он не поверил. - Блин. Ещё и институт, - опускаю я голову. – Типа мало на меня навалилось. - Он сказал, что если это не подтвердится, то тебя восстановят. А так резонанс слишком большой и если тебя не исключить, то у них там поток абитуриентов упадёт. Как раз сейчас все поступают. - А-а-а, ну да, конечно, у них же вступительные сейчас, - хватаюсь я за голову. – Похоже всем похер на меня: похитили, оклеветали, насиловали, ещё и спидом заразили. - Как? – испугано хватает меня за руку Танька. А я уже не стесняюсь своих слёз: - Не знаю пока. Но я на ретровирусных, пока окончательных результатов нет, но я готовлюсь к самому худшему. - Бе-е-едненькая, - гладит меня по волосам Наташка. - Да мне не за себя обидно, а за ребёнка. - Какого ребёнка? Я хлопаю себя по плоскому животу. - Ты беременна? Это от насильника? - Не-е-ет, - качаю я головой. - А от кого? Наташка смотри на Танюху и ухмыляется: - От Огинскго, а от кого же ещё. - А вы что, не предохранялись, я же тебе тысячу раз говорила! – повышает голос Танька. - Он должен был предохраняться, да видимо не захотел, думал, что всё обойдётся, – пожимаю плечами. - Честно говоря, беременность сейчас самая меньшая из моих проблем. - Алёнка ты держись, держись моя девочка, - хлопает меня по плечу Наташка. - А что мне ещё остаётся, - пожимаю плечами я. - Вот, мы принесли тебе поесть и какие-то вещи, - выставляет сумку на стол Татьяна. - Спасибо, - сквозь слёзы улыбаюсь я. - Тебя надолго не закроют. Максимум месяц, после они всё равно тебя отпустить будут должны. Мама в курсе? - Наверное, - пожимаю плечами я. – Не знаю, как ей сказать. - А Димка? Но Танюха опять отвечает Наташка. - Конечно он в курсе, весь город на ушах стоит, все только это и обсуждают. - Да он не в городе. - А где? – в один голос говорят девчонки. - Он в Лондоне, он же в Оксфорд поступил. - Да всё равно он в курсе, - кивает Наташка. – Ты что думаешь, у него мало «друзей» в скобочках кто с радостью ему сообщит такую новость. Алён, поверь мне, если он тебя любит всё равно припрётся. Будет говорить что угодно. Осуждать тебя, но припрётся, как миленький, это я точно тебе говорю. - Да мне уже пофиг на себя, лишь бы с ребёночком было всё в порядке. Кроха же не виновата, что с его мамочкой такая беда случилась. Моя кроха пришёл в этот мир в результате чистой любви и не хочется, чтобы его судьба была такой… - сижу и натурально плачу, мне так сейчас нужно поплакаться, хорошо девчонки меня понимают. - Так ты точно будешь рожать? Ведь можно аборт сделать. - Никаких абортов, - резко осекаюсь я. – Я уже люблю этого ребёночка больше себя. Может быть это самое лучшее, что я принесу в этот мир. Может быть, я была рождена для этого, кто знает. - Димка точно приедет, - вздыхает Наташка. - А если нет, - сквозь слёзы бормочу я. - Про такое даже и не думай. Думай о хорошем, тебе нельзя сейчас о плохом думать. Плохого и так в жизни предостаточно. Открывается дверь, и меня выводят из комнаты. - Держись Алёночка. - Мы всей группой за тебя. Все тебе на передачку скидывались! - Кричат мне вслед девчонки. Я возвращаюсь в камеру и понимаю, что я там уже не одна, теперь на соседних койках лежат ещё две женщины, обе постарше, хотя одна не сильно. На вид ей лет тридцать не больше. Достаточно молодо выглядит. - Здравствуйте, - учтиво киваю я, когда захожу в камеру. - Привет, - здоровается она и даже не поднимается с кровати. - Здоров, - поднимается другая и внимательно на меня так смотрит. В это время в камеру опять заходит коридорный и ведёт меня к следователю на допрос. Допрос недолгий, и касается он в основном того заявления, что я подала. Но вместо того, чтобы расспрашивать о деталях, следователь раз за разом талдычит одно и то же. - Ты знаешь об ответственности за ложное обвинение в насилии? - Знаю, - говорю я. – Мне уже сказали. Но я пока не обвиняю конкретных лиц. - Да, да, - не даёт он мне слова казать. – А врач вот говорит, что следов насилия нет. - Это потому, что я была в отключке. - Так откуда ты знаешь, что тебя изнасиловали? – Удивляется он. - Они запросто могли это сделать, я же не могла сопротивляться под действием наркотиков. - А-а-а, наркотики, - улыбается он. – Так ты говоришь, что тебя насильно накачали ими. - Да, да, так и было! – Повышаю я голос. – Меня выкрали, накачали наркотиками и вывезли куда-то, я не знаю куда. Очнулась я уже в притоне на матрасе. - Ха, - ухмыляется он. – Я каждый день работаю с проститутками, но такого ещё не слышал. Думаешь, хоть кто-то тебе поверит. - Но вы должны мне верить, - хриплю я со слезами на глазах. – Проверьте дом, квартиру, там должны были остаться следы похищения. Опросите соседей, в конце концов. - Ну ладно, - она закрыла папку. – В конце конов все твои подельнички в один голос утверждают, что не видели, чтобы ты занималась сексом с клиентами. Вернее они видели, что ты обколотая целые сутки провалялась на матрасе, а как очнулась, то клиентов обслуживать отказалась. - Вот видите, - хватаюсь за соломинку я. - Да только я твоим подругам не доверяю. - Они мне не подруги. - Да все вы одним миром мазаны. И чего отказываться, - пожимает плечами он. – У нас за проституцию штраф и условный срок. Ладно, иди пока. Завтра ещё поговорим. - А долго меня ещё в тюрьме держать будут. - Тюрьме? Это не тюрьма, а КПЗ, камера предварительно заключения. Подержим ещё пару суток, а после изменим тебе меру пресечения на домашний арест или подписку. Как суд пройдёт, - можешь гулять, чем ты там занималась, - опять злобно улыбается он. - Я ничем таким не занималась. - Ладно, это меня не касается, - и тут он сурово поднимает на меня взгляд, от которого мне становится жутко. – Только верить тебе я не обязан. Поняла. Я верю фактам, а факты говорят об обратном. Увести!