Бонус №2
5 мая 2023 г. в 07:30
Первые дни лета выдались дождливыми. За прошедшую июньскую неделю солнце порадовало своим появлением лишь сегодня, чем воспользовалось большинство школьников, не сдающих экзамены, побросав все дела по дому и поспешив на улицу. Трое ребят, совсем недавно окончивших восьмой класс, не стали исключением. Инициатором прогулки естественно был Дэмис, уговорив на вылазку сначала Ясю, а затем позвав и менее сопротивляющегося Ропа. Гулять было принято решение просто по городу, чтоб заодно посрывать листовки с объявлениями о летней подработке. Икушевский участия в подобной деятельности никогда не принимал, однако Дэм и Роп частенько пытались подзаработать. Впрочем, если первый парень откладывал себе на будущее, то второй предпочитал часть денег относить в дом, подкладывая матери, а оставшееся – тратить едва не сразу же, чтобы не чувствовать себя в долгу перед другом, вечно оплачивающим их с Ясей расходы. Никто не просил, но Авропова переубедить сложнее, чем сбить кулаки об стену – так, во всяком случае, считал Енютцев. Ясонт же давно смирился с заботой товарища и с удовольствием принимал все подачки. В конце концов, это было проще, чем спорить и доказывать собственную состоятельность. Да и если платил Дэм, парню не приходилось самому взаимодействовать с людьми – разве не чудесно?
– Let's go eat guys, – радостно предложил Авропов, пропевая гласные и оборачиваясь на друзей, чтобы понаблюдать за их реакцией: Икушевский в ответ сдержанно улыбнулся, а Енютцев раздражённо фыркнул.
– Блять, на русском выражайся, заебал, не все тут такие умники, как ты, – Роп вложил в собственные слова столько агрессии, сколько мог, после чего смерил друга недовольным взглядом и обиженно отвернулся. Дэм, повторив выражение его лица, хохотнул и, подхватив обоих парней под руки, повёл в заведение напротив. Когда в нос ударил запах свежеприготовленной пищи, вся злость Енютцева сошла на «нет». Пока Дэм оформлял заказ на стойке возле кассы, Роп и Яся заняли свободный столик и безмолвно начали переглядываться. Между собой обоим парням было куда комфортнее щурить друг другу глаза или играть в «камень-ножницы-бумага», нежели пытаться разбавить тишину словами. Из-за этого многим, кто заставал подобные, на первый взгляд, неловкие сцены, казалось, будто без присутствия Дэмиса эти двое совершенно не умеют общаться, а то и вовсе не ладят. В действительности же Яся искренне любил проводить время как с Дэмисом, так и с Ропером. Он действительно был счастлив рядом с этими ребятами и считал, что они – лучшее, что ему преподнесла судьба. Хотя, конечно, нельзя забывать и про родного старшего брата – человека, с которым он провёл всю свою жизнь бок о бок.
Бывает так, что отношения в семье не ладятся, но у Ясонта всё было иначе; всё было до нереалистичного хорошо. Родители, хоть и были в разводе уже почти пять лет, поддерживали друг с другом дружеское общение – лучшего итога расставания, пожалуй, и быть не могло. С детьми они тоже легко находили общий язык: ссорам в доме Икушевских, казалось бы, и вовсе не было места. Именно поэтому Яся всем сердцем любил свою семью и питал особое чувство восхищения к старшему брату. Этот юноша, только окончивший одиннадцатый класс, являлся для младшего примером для подражания, поводом для гордости и одной из основных причин жить. Икушевский старший часто помогал брату с уроками, гулял с ним, пока родители были заняты; занимался вместе делами по дому и никогда не осуждал за ошибки и промахи; никогда не высмеивал и не предавал. А ещё всегда старался помочь Ясе избавиться от своей чрезмерной застенчивости, с каждым годом плавно перестающей в социофобию, что лишала возможности совершать самые элементарные действия: сходить в магазин, ответить на уроке или просто выйти из дома в одиночку. Иногда это доходило до абсурда – парень не мог даже поздороваться с кем-либо, настолько сильно его сковывал страх: страх облажаться, страх чужих взглядов, прикованных к нему; страх стать причиной чьей-либо усмешки, вечный страх всего и повсюду. Жить с этим иногда казалось невыносимо. Любой смех будто предназначался Икушевскому, а любая его ошибка навеки запечатывалась в памяти окружающих. И логически подросток понимал, что всё это – глупости, что каждого человека прежде всего волнует его жизнь и его собственные недочёты, но эмоции брали верх, и с ними сложно было бороться. Единственным спасением становились как раз-таки друзья, с которыми отчего-то не было стыдно дурачиться или опаздывать на уроки, и конечно же старший брат, рядом с которым любые преграды исчезали с пути.
«Румис Икушевский – само совершенство, он – идеален» – так Яся всегда считал и считает до сих пор.
– Опять вы молчком сидите, я с вас хуею, – ставя поднос с едой на стол и присаживаясь рядом с Ясей, произнёс Авропов, прерывая тянувшееся семь или больше минут молчание. – Нет бы меня за спиной пообсуждать, на других посмотреть, а вы всё сидите глазки строите друг другу. Не, не спорю, красивые у обоих, но, ёпта, где мои сплетни? Где грязные разговорчики обо мне любимом?
– Если ты хочешь, чтобы я тебя полил дерьмом, я могу и в лицо высказать, – проворчал Енютцев, после чего немедля занял себе рот едой. Дэм улыбнулся и, дождавшись, пока тот прожуёт, вытер большим пальцем с уголка его рта остатки соуса. – Опять твоя пидорская хуйня, – прошипел парень, незамедлительно уворачиваясь от дружеской ладони. – Ещё раз так на людях сделаешь – пизды получишь.
– А не на людях, значит, можно? – цепляясь за слово, довольно произнёс Дэм, тут же получая по лицу прилетевшей скомканной салфеткой.
– Иди на хуй.
Авропов засмеялся, чем ещё несколько минут раздражал Ропа, однако затем наконец-то успокоился и приступил к трапезе. Ясонт, наблюдая за парнями, мог лишь довольно улыбаться. В груди разливалось тёплое чувство, но вместе с тем не унималась и ничем не объяснимая тревога. С самого утра что-то шло не так, будто за ясным днём и солнечными лучами где-то неподалёку поджидала гроза. И отчего-то казалось, что гром нагрянет куда неожиданнее, чем можно было представить.
Икушевский грозу не любил. Явление само по себе казалось пугающим, способное в одну секунду отобрать твою жизнь, словно ради забавы. Испепелить и вычеркнуть, оставив мёртвое тело лежать на земле. Икушевский грозу всячески избегал, предпочитая прятаться в квартире в комнате брата под его мягкий чарующий голос и монотонную речь. Ему нравилось чувствовать себя защищённым и быть в безопасности, и это чувство почти всегда ему дарили друзья и старший брат. Правда, вряд ли парень им об этом когда-нибудь напрямую говорил. Всякий раз, когда подобные мысли сожаления посещали его голову, Ясонт уверял самого себя, что успеется: времени, проведенного вместе, впереди ещё так много.
Будто подслушав его ранние размышления, на улице прогохотал гром. Икушевский вздрогнул и резко перевёл взгляд в окно. Тучи медленно наплывали на солнце, и лазурь сменялась мглой. Яся вернул внимание на сидящего справа от него Дэма и принялся ждать его реакции. Авропов склонил голову в немом вопросе, однако, не дождавшись ответа, тоже обратил взор на открывающийся из окна вид.
– Что, уже по домам? – спросил он, обращаясь к Ясе, что единственный изъявил такое желание, судя по в то же мгновение скисшему выражению лица Ропа. Оба парня смотрели на Икушевского и явно ждали его решения, сами же не принимая никакого участия. В такие моменты подросток ощущал на себе крайне большую ответственность, ведь, стоило ему отказаться от какой-либо затеи, интересной двум другим парням, все планы отменялись в пользу выбора третьего. О дискуссиях и речи не шло. Будто Икушевский обладал перед друзьями множеством привилегий, которыми постоянно пользовался, даже сам того не желая; будто имел право не считаться с их предпочтениями и всегда настаивать на своих.
– Если хотите, можем ещё посидеть, – тихо произнёс Яся, внезапно почувствовав себя очень неловко. Стены вокруг давили, окружающие за соседними столиками слишком часто пялились; кто-то время от времени маячил в проходе, так и норовясь задеть парня своими сумками. Кончики пальцев охватил лёгкий тремор, нога под столом застучала подошвой об пол. Приковав взгляд к вышивке на рукаве собственной кофты, Икушевский постарался взять под контроль хотя бы дыхание, но в голове в один миг стало слишком много мыслей, настолько много, что ни за одну из них сознание не успевало ухватиться.
– Ясь. Яся-я, – Дэм легонько потряс приятеля за плечо, привлекая его внимание. – Пойдём, мы всё равно уже закончили. Пошли-пошли, – он подхватил друга и осторожно поднял с места, вскоре выводя на свежий воздух. Снаружи совсем пропало солнце, начал покрапывать мелкий дождик. Прохладный ветер остужал голову и успокаивал напряжённые нервы, а тёплая рука на спине удерживала в сознании. Икушевский протяжно вздохнул и огляделся по сторонам. Кажется, никому не было дела до трёх подростков. – Легче? – вновь подал голос Авропов, появившись перед глазами. Ясонт не стал отвечать, ведь голос, должно быть, всё ещё дрожал, и лишь кратко улыбнулся. – Ну вот и отлично. Ещё часок погуляем и разойдёмся, идёт?
Икушевский взглянул на позади стоящего Ропера, но тот не выразил ни досады, ни радости от поступившего предложения, только с агрессивным недоумением уставился в ответ на приятеля.
– Идёт, – согласился Ясонт, и ребята направились дальше. За отведённый час парни, не спеша, добрались до подъезда дома Икушевского и, попрощавшись, разошлись. Напоследок ударил лишь гром, вызывая по телу мурашки, и затем тяжёлая металлическая дверь захлопнулась, заглушив все звуки с улицы. Яся тяжко вздохнул – скорее по привычке вздыхать всякий раз, когда заканчивал какое-то дело, чем от печали или усталости – и начал подниматься по лестнице на свой этаж.
Этот год он окончил на одни лишь «4» и «5», чем уже успел поделиться с братом и матерью, что жили с ним под одной крышей, а затем планировал похвастаться и отцу, как только выпала бы возможность с ним встретиться. Вот только красочные мысли о встрече с мужчиной перебивало тревожное чувство, усиливающееся по мере того, как подросток поднимался по ступенькам выше. Громкий плач с верхних этажей крайне настораживал, но Ясонт всячески старался унять вертевшиеся в голове неприятные картинки. Он любил себя накручивать, выдумывая самые разные наихудшие варианты исхода событий, но те всегда оставались лишь несбывшимися домыслами в его голове и вскоре забывались под натиском новых проблем и душевных терзаний.
Яся поднялся на лестничную площадку пятого этажа и остановился перед неплотно закрытой дверью. Сердце в груди болезненно сжалось, а дыхание сбилось; в уголках глаз почему-то застыли слёзы, которые парень спешно сморгнул. Истошные крики доносились именно отсюда; не из соседней квартиры, не этажом выше. Это было их горе и ничьё больше. Переборов внутренний страх, он медленно приоткрыл дверь и тут же сжался под сочувственными взглядами десятка людей. Плач его мамы доносился откуда-то из кухни, и парень поспешил туда, обходя всех гостей и тотчас слыша позади себя шёпот: «бедный ребёнок», «такой молодой был», «а брату-то какого теперь?». Ясонт чуть ли не ввалился на кухню, путаясь в догадках и собственных ногах. Женщина, что ранее стояла в объятиях бывшего мужа, сотрясаясь в безудержной истерике, тут же бросилась к сыну и сгребла его в свои руки, едва подавляя рыдания. Где-то внутри он уже осознавал причину, но категорически не желал её принимать.
– Руми... Больше нет с нами, – на ухо дрожащими губами прошептала мать, крепче прижимая теперь уже единственного ребёнка к себе и снова заливаясь горькими слезами. Икушевский не понимал, что сейчас чувствует, не знал, что ему дальше делать; он просто осел на пол вместе с матерью и зажмурил глаза, лишь позже осознавая, что заполнившие в тот же миг комнату всхлипы были его собственными.
Хотелось проснуться. Проснуться в своей спальне и, даже не одеваясь, бодро подскочить с постели и помчаться в комнату брата, запрыгивая к тому на кровать и будя самыми бесчеловечными способами – непрерывным повторением одних и тех же фраз и щекоткой. Хотелось услышать его сонное бурчание и парочку матов, произнесённых неосознанно, а затем посмеяться с его выражения лица, когда до юноши дойдёт смысл сказанного. Хотелось схватить его за руку и потащить за собой на кухню, в шуточной манере принуждая готовить завтрак; хотелось выудить парочку интересных историй и просто послушать его тёплый голос, а после... После...
А что было бы после уже неважно. Уже ничего не важно, ведь...
Это оказалось не сном.
Бездыханное тело с родными чертами и навеки погасшей улыбкой лежало в одной из соседних комнат, дожидаясь лишь собственного погребения. Человек с множеством талантов и большими перспективами при жизни. Человек с несбывшимися надеждами и не достигнутыми целями при смерти. Он был достойным сыном, прекрасным братом и одним из лучших учеников среди недавно выпустившихся, но теперь от него осталась лишь память. Память о доброжелательном, жизнерадостном и активном юноше, осквернённая последним совершенным поступком.
Ведь счастливые люди не ищут смерти. Счастливые люди, строящие грандиозные планы на будущее, не корят себя за никчёмность на каждой исписанной черновой странице. Они не извиняются перед близкими за неудачи. Они не оставляют в истории поисковых запросов строчки о смерти и не хранят в памяти телефона мрачные фотографии с суицидальным подтекстом. Они не жалуются самим себе об ужасном самочувствии и отсутствии желания жить. Они не лишают себя шанса исправить ошибку из-за пришедших результатов экзамена с очень низкими – ниже проходного порога – баллами. Они не сводят счёты с жизнью, считая себя её не достойными. Счастливые люди не грезят о смерти на протяжении нескольких лет. Счастливые люди не решают всё в один день.
Румис всегда и для всех был счастливым человеком. Но ключевым словом в его истории стало «был». Он ошибся всего лишь на малость: просчитался по всем перечисленным ранее пунктам.
– А я?.. – звучит надломленный голос в темноте спальни уже покойного брата; Ясонт обращается в пустоту, надеясь быть услышанным, но ответа так и не дожидается. Он прикрывает лицо мокрыми ладонями и чувствует, как щёки обжигает горячими слезами, а всё его тело дрожит. – Что тогда я?
Весь мир в одночасье потерял свои краски. Прошлое оказалось лишь красивой ложью, а открывшееся новое будущее до ужаса давило своей неизвестностью. Что же касается настоящего... в нём Ясонт Икушевский, внезапно лишившись важнейшей опоры, на которую возложил так много веса собственной жизни, потерялся в себе самом и заперся в терзающей тоске, не желая отпускать от себя её ни на шаг.