Шрамы скрываются под рукавами, боль — под самой счастливой улыбкой

Честно говоря, отсидев шесть уроков, Тверцов совершенно не ожидал, что на последующем классном часе придётся проводить генеральную уборку в честь окончания учебной четверти, а после, как ни в чём не бывало, идти на элективные занятия по предметам. В случае Нолика это была информатика, на которой ему приходилось делить кабинет ещё и со всей компанией Дэма и при этом находиться вдали от старосты, что, видимо, в каком-то приступе мазохизма выбрал для сдачи химию. Но был и плюс: Ирита так же оказывалась оторвана от парней да и в целом от всего класса, ведь единственная решилась готовиться к экзамену по литературе. Этот факт лишний раз позволял Нолику считать её чокнутой выскочкой. Ну вот кто в здравом уме сдаёт литературу? Впрочем, кто в здравом уме сдаёт химию?.. Оба хороши. Но Стэсу простительно. Наверное. В конце концов, он поступил так, руководствуясь чистыми помыслами и стремясь к благородной (и весьма неблагодарной) цели – стать врачом. Хотя пару раз Нолик слышал от парня весьма пессимистичные предположения, что он, вероятно, высоко поднял планку и вряд ли сможет её перепрыгнуть, так что стоит иметь несколько запасных вариантов на всякий случай. Впрочем, какие были те варианты Тверцов не знал и до сих пор как-то не задумывался о том, чтобы поинтересоваться. Он в целом был уверен, что у старосты вполне хватит баллов за экзамены, чтобы поступить куда заблагорассудится. Бросив взгляд на Кориццева, что внимательно выслушивал классного руководителя, Тверцов тут же перевёл его на преподавателя, вещающего о том, что необходимо успеть сделать за урок. В голове пронеслась идея сбежать под шумок домой, вот только и там подростка ничего хорошего не поджидало. Сестра по-прежнему просила взяться за ум и не перечить родителям, а в особенности их запретам, а мать злобно зыркала и грозилась лишить не только компьютера, но и телефона. Да и не хотелось уходить без Стэса. И это желание разделить как можно больше времени с приятелем раздражало. Нолик чувствовал себя чрезмерно зависимым: от его внимания, от его улыбки, от его присутствия рядом с собой – и нехотя подводил итог, что привязался. Однако сам Тверцов старосте, очевидно, не был столь же дорог, и это огорчало. – Так, Икушевский, – наконец завершив перечислять список заданий, мужчина обратился к одному из своих учеников, которого посчитал наиболее надёжным из всей беспокойной толпы, и поручил тому ещё одно задание, но уже индивидуальное: – сбегай-ка к охраннику, возьми ключи от 325-го кабинета, я ему сейчас позвоню, предупрежу. – Ясонт, бросив на учителя мимолётный встревоженный взгляд, тут же обернулся на своих друзей. Дэм, без слов поняв его просьбу, немедля последовал вперёд, однако классный руководитель вновь подал голос: –А-ну стоять! Авропов, Енютцев, вас никуда не отпускал! Вы же сейчас как уйдёте, так и не вернётесь. Если нужна компания, вон, – он кивнул в сторону одиноко стоящего поодаль от всех и наблюдающего за старостой Нолика, – Тверцова лучше возьми, всё равно без дела будет болтаться. – Почему сразу меня? – тут же с искренним недоумением отреагировал подросток, впервые уделив всё своё внимание учителю. К его сожалению, крайне возмутительный тон никак не помог исправить ситуацию. – Потому что вы двое, по моим наблюдениям, друг друга не переносите, а значит вернётесь быстро. И не поубиваетесь при этом. Вы ж вроде смирные мальчики? Так что вперёд и с песней. – Чего? Да я вам такого смирного мальчика покажу..! – договорить Нолик впрочем не успел, оказавшись грубо перебитым классным руководителем: – Не спорь, Тверцов. Ещё одно слово – оставлю после всех консультаций одного класс убирать. А не придёшь – заставлю твоих родителей тебя привести. Нолик свёл зубы, но колкость всё же придержал при себе. Насолить предкам конечно хотелось, но как-нибудь без собственного участия. Смирившись со своей участью, он последовал на выход из класса, удостоив своего товарища по миссии лишь украдким презрительным взглядом. Икушевский неуверенно пошёл за ним. Спустя пару минут парни спустились на первый этаж и вскоре оказались возле вахты, где сидел пожилой мужчина в пятнистой синей форме и смотрел в экран небольшого старенького телевизора, расположенного на столе напротив. – Чего вам, ребята? – он оторвал глаза от экрана и с хитрым прищуром глянул сначала на одного, а затем и на второго подростка. Яся с надеждой посмотрел на Тверцова, но тот всем своим видом демонстрировал, что принимать участие в беседе не собирается. – Нас за ключом отправили, – едва слышно произнёс Икушевский, когда понял, что от Нолика ждать помощи бесполезно. – Вас должны были предупредить. – Никто меня не предупреждал, вы о чём? – Ну... Ключ от 325-го, – Яся снова взглянул на одноклассника, плечом опирающегося на стену, но на этот раз в его глазах было больше тревоги, чем мгновением ранее. Нолик приподнял одну бровь, но как и прежде промолчал. – Я понял, что ключ, вот только ученикам я права не имею его выдавать. Давайте, дуйте отсюда. – Н-но... – Икушевский заметно занервничал: его глаза забегали по разным углам, изредка останавливаясь на старичке, но в конечном итоге оказались опущены в пол. Пальцы теребили рукава рубашки, пока плечи содрогались от подступающего приступа паники. Нолик понял, что до добра этот диалог не доведёт, поэтому наконец взял ситуацию в свои руки. – Вам платят не за третьесортный юмор, так что прекратите разыгрывать комедию и дайте уже ключи. И не нужно придуриваться, что никто Вам не звонил, мы не тупые. Охранник хмуро оглядел встрявшего подростка, но всё же поднялся с места и вернулся к окошку уже с ключом. – Ну и воспитали же хамло, – проворчал напоследок мужчина, на что Нолик лишь отсалютовал ему двумя пальцами и, подхватив Ясю за руку, повёл его за собой обратно к лестнице. Лишь поднявшись на второй этаж, Тверцов услышал, как тот шмыгнул носом, а затем и краем глаза заметил, как парень вытирает пальцами щёки. – Твою мать, ты что, плачешь что ли? – происходящее ввело в крайний ступор, вынудив резко замереть на месте и даже повернуть одноклассника к себе лицом, чтобы убедиться в собственной догадке. – Слышь, мне ж твои дружки голову открутят, прекращай реветь, – слова не поимели ровно никакого эффекта, заставив Нолика измученно вздохнуть. – Да ты издеваешься? Вы чего все такие ранимые-то? Прекращай, говорю. Нашёл причину, тоже мне. Ну пошутил дедок неудачно, мозги малёк напекло, сразу плакать теперь из-за этого? Да что с тобой не так? Ясонт не реагировал на его вопросы, продолжая сдержанно всхлипывать и утирать слёзы, кажется, лишь ещё больше начиная нервничать из-за уделяемого ему одноклассником внимания. Тверцов раздражённо закатил глаза и вновь вздохнул, после чего направился дальше по коридору. Ясонт, помедлив, пошёл следом, однако, когда парни проходили мимо уборной на втором этаже, Нолик утянул его внутрь и подтолкнул ближе к раковинам, в ожидании складывая руки на груди. Икушевский лишь охнул и непонимающе захлопал глазами, пытаясь смахнуть с них влагу и разглядеть напротив стоящего ровесника. Впрочем, никаких комментариев от того не последовало, и Ясе ничего не оставалось, кроме как догадаться самому. Судорожно вздрогнув и в очередной раз шмыгнув носом, он наконец принялся умываться под молчаливые наблюдения Тверцова, что про себя пытался понять, что же могло вызвать у парня такую бурную реакцию. Нет, ну правда, разве произошло что-то трагичное? Его никак не унизили, не задели, просто ввели в малость неловкое положение. Даже девчонки в ответ на такие выходки от охранника обычно улыбаются и до последнего повторяют свою просьбу, пока умалишённый старичок не сдаться. По-видимому, всё же зря Нолик считал Икушевского адекватным. – Ну и что это было? – недовольно спросил он, когда парень закончил умываться и успокоился. Ясонт лишь поджал губы и опустил глаза в пол, оставляя собеседника без ответа. Нолик фыркнул и, как условие, добавил: – Если что, я не при чём. Ты ведь донесёшь это до своих психованных дружков? Икушевский всё же взглянул на него, после чего натянул повыше маску и растрепал чёлку, закрыв ей себе весь обзор и вместе с тем полностью спрятав лицо. – Не заметят, – с лёгкой хрипосцой в голосе произнёс парень и первым направился в коридор. Нолик недоверчиво хмыкнул и пошёл следом, надеясь, что план Икушевского действительно сработает, и Тверцову не придётся отдуваться за его чувствительность. – Наконец-то вернулись, – встретил их недовольным бурчанием преподаватель, тут же подходя ближе и забирая полученные кровью и по́том (или скорее слезами и устроенным цирковым представлением?) ключи. – Думал, с друзьями долго бродить будете, а вы и в компании друг друга тащились еле-еле. Икушевский, ну чуть быстрее-то можно? Лишь бы отлынивать, лоботрясы. Так, ладно, мне нужно отойти, а то и так задержался. А вы вперёд за работу. И не шумите, – мужчина осуждающе покачал головой и в следующую секунду уже покинул кабинет, прикрывая за собой дверь. – Во доебался, – буркнул Ропер, когда Яся подошёл к их компании. Нолик так же остановился неподалёку из-за близ находящегося Стэса и заодно собственного любопытства, утолить которое казалось возможным лишь услышав последующий разговор троицы. В конце концов, от его исхода зависело, станут ли приставать к нему парни. – Чего зашторился опять? – обращаясь к другу, фыркнул Енютцев, однако Яся в ответ упрямо промолчал, отрицательно помахав головой, мол, ничего в его действии подозрительного нет. Роп недоверчиво сощурился, но сдался: – Ну смотри. – Что это за секретики, не понял? – не остаётся в стороне и Дэм, тут же кидаясь к подошедшему товарищу на плечи. – Ясь, в самом деле, ты чего своё милейшее личико прикрыл? Ладно маска, что с причёской? – он тянется рукой к чужим волосам, но приятель от него непривычно резво отшатывается. – Не трожь. Как хочу, так и хожу. – Да ты ж не видишь нихуя, – вновь встревает Енютцев, однако в ответ получает колкий приглушённый ответ: – Тебе-то что? Радуйся, что у тебя со зрением всё в порядке. Ропер умолкает, сжимая руки в кулаки, и затем отходит прочь заниматься порученными классным руководителем делами. Дэм остаётся с Ясей, однако попыток выудить из того информацию больше не предпринимает. – Так, а кто на окна встанет? – вдруг подаёт голос одна из одноклассниц, привлекая всеобщее внимание, и Нолик пусть и неохотно, но тоже обращает на неё свой взор. – Давайте кто-нибудь из мальчиков, вы повыше всё-таки. – Чего это пацаны должны окна намывать? – остро реагирует на предложение кто-то из парней. Тверцов даже не стал оглядываться и выискивать среди одноклассников автора реплики, принявшись с интересом наблюдать за переменой эмоций на лице девушек. И почему его окружают одни безмозглые истерички? И это словосочетание касалось всех, вне зависимости от пола. – Я же сказала, потому что вы выше, – продолжала настаивать на своём всё та же одноклассница, хотя Нолик совершенно не видел смысла в зарождающемся споре. Какой толк что-то доказывать тому, кто ничего не видит дальше своего носа? – Зачем нам туда лезть, если кому-то позже всё равно домывать? – Давайте я, – неожиданно подал голос Ясонт, не позволив перепалке продолжиться, но Нолик был уверен, что он вызвался лишь затем, чтобы уединиться. – Тоже мне, высокий нашёлся, – не унимался парень, вызывая раздражение у ещё большего числа людей. – У нас и девчонки повыше тебя имеются. – Да Боже, бесишь, сам ни черта не делаешь, только критикуешь! – вдруг заступается Колесникова, после чего другие девушки согласно ей поддакивают. Впрочем, это было неудивительно: Ирита имела некоторый авторитет среди определённой группы одноклассниц. – Ясь, не слушай его, он придурок. – Ай, ну ебать, конечно, маску с котиком надел, как пидор, и сразу краш всех тёлок нахуй. Вам не кажется, что в нашем классе как-то много педиков развелось? – Да ты захлопнешь ебало своё сегодня или нет? – не в силах больше молча наблюдать за происходящим, вмешивается и Дэм, озлобленно скалясь на говорящего. – Тебя, блять, не спросил. – Меня спроси, ублюдок, – появляясь из ниоткуда, тут же рычит на него Енютцев и, хватая за грудки, дёргает ближе к себе. И, видимо, что-то в его взгляде такое было, что заставило второго парня унять пыл и наконец умолкнуть, отходя в другой край кабинета. После этого инцидента наконец всё утихло, и Нолик скучающе фыркнул. Впрочем, уткнуться в телефон он не успел, потому что Кориццев тут же отыскал ему задание, поручив разбирать тетради прошлогодних выпускников, и из тех, что лежали более пяти лет – выдирать чистые листы на черновики, а из тех, что менее – откладывать в отдельную стопку. Нолик хотел было спросить, как он должен был понять, где какие выпускники, ведь по фамилиям парень никого не знал, а проверять в каждой отдельной тетради года, написанные в уголках – крайне запарно, – но затем решил, что плевать он хотел на всё это. Если сейчас он что-нибудь катастрофически испортит, то в следующий раз ему не станут давать работу сложнее, чем, например, протереть доску. Следующие десять минут прошли мирно. Никто не шумел, не ругался, не бегал по классу и даже не маялся без дела. Тверцов даже удивился, в своём ли 9 «Б» он находится, но, услышав в ту же секунду гоготящего Авропова, потерял всякие сомнения. Решив немного отвлечься от своего занятия, парень осмотрелся, находя взглядом сначала Стэса, разбирающего завалы на столе классного руководителя (очевидно, доверить такую ответственную задачу можно было только старосте); затем Ириту, что, к счастью, возилась вместе с другими девушками у шкафов; после Енютцева, занимающегося не пойми чем, Дэмиса, продолжающего смеяться во весь голос, и Ясонта, по-прежнему натирающего до блеска стёкла. Тот факт, что парень стоял на подоконнике возле открытого на распашку окна, малость напрягал. Не то чтобы Нолик имел глубокие чувства привязанности к кому-либо из своих одноклассников, но лёгкий страх из-за опасного положения Икушевского всё же испытывал. Почему никого это не волнует? А должно ли? Цокнув языком, Тверцов принялся уже в открытую неотрывно наблюдать за тем, как Ясонт размеренно, с присущей своей натуре медлительностью, двигал рукой по стеклу и время от времени поглядывал вниз, замирая, будто заворожённый видом. Что может быть красивого в сером асфальте на школьном участке, Нолик не понимал и оттого становилось даже любопытно. Впрочем, не настолько, чтобы продолжить и дальше пялиться на чудаковатого одноклассника. Ещё пятнадцать или чуть больше минут прошли незаметно. Он слепо вырывал листы, будто конвейер, выполняя простую механическую работу. В голове звучал только звук рвущихся страниц, заглушающий любые тревожные мысли. Нолик и не думал, что сможет ощутить умиротворение от порученного задания и остаться довольным его монотонностью. Руки малость подустали от постоянного напряжения и повторения единообразных движений, но это ничуть не напрягало в эмоциональном плане, так что парень решил для себя, что такая работа его вполне устраивает. Однако уже в следующую секунду в его руках оказалась тетрадь, чья обложка сразу привлекла внимание. В глаза бросилось имя бывшего владельца. Румис Икушевский. – Да вы шутите, ещё один Икушевский? Наш мир явно не выдержит двоих, – непроизвольно вырвалось у него изо рта, однако, оторвав взгляд от выведенной синей ручкой подписи, подросток сразу же пожалел о сказанном. Отчего-то все уставились на него ни то с презрением, ни то с неподдельным удивлением, и даже на лице Стэса застыло болезненное выражение, будто реплика друга ранила его до глубины души. Тверцов нахмурился и перевёл взгляд на Ясонта, что поначалу замер, как только услышал про своего брата, а затем медленно обернулся на Нолика. По непонятной парню причине, глаза Икушевского были наполнены глубокой обидой, какую Тверцов не видел, даже нарочно задевая одноклассника едкими, колкими и жестокими словами, и ещё более неизмеримой тоской, какую время от времени наблюдал в глазах Вектора, когда становился случайным свидетелем его задумчивости. От происходящего стало не по себе. Все ребята, не прекращая, смотрели то на него, то на Ясю и будто бы ждали последствий. В конечном итоге Икушевский, поджав губы, спрыгнул с подоконника и унёсся прочь из кабинета, игнорируя любые окрики своих друзей и более того прося их оставить его в покое. Дэм и Роп, оказавшиеся отвергнутыми, весьма ожидаемо накинулись на Тверцова. И ему повезло, что только словами. – Ты, блять, совсем берегов не видишь, когда хуйню какую-то несёшь? – шипел на него Авропов, судя по виду, крайне стараясь себя сдерживать, чтобы что-нибудь – или ещё лучше кого-нибудь – не ударить. – Нахуй ты это сейчас сказал? Тверцов лишь непонимающе хлопал глазами и периодически переводил взгляд на Стэса, ожидая от того поддержки, но парень молча стоял в стороне с по-прежнему разочарованным видом. Недопонимание ситуации росло в геометрической прогрессии и, вернув внимание на Дэмиса, Нолик поспешил защититься от неоправданных, по его мнению, нападков: – А что я такого сказал? Тут так написано, – отбрасывая от себя упомянутую тетрадку, Тверцов фыркнул и сложил руки на груди, опираясь спиной на стул. Роп прорычал и, кажется, хотел было уже кинуться на него с кулаками, но остановился. Вместо него к Нолику подошёл второй парень и взял тетрадь в свои руки. С минуту он рассматривал обложку, приковав взгляд к имени бывшего владельца, после чего, вздохнув и покачав головой, вновь уставился на Тверцова, не скрывая презрения и возобновившейся безграничной ненависти. – И что? Раз написано, обязательно пиздеть? Ничего в башке не щёлкает? Какой же ты... – Дэм прикрыл глаза и сквозь зубы выпустил воздух. Снова посмотрев на одноклассника, пребывающего в недоумении, он едва слышно, но жёстко произнёс: – Ходи и оглядывайся, Тверцов. Мало ли что. Парень фыркнул и направился к выходу из кабинета, по пути выбрасывая тетрадь в урну и жестом призывая Ропа следовать за собой. Енютцев, чуть помедлив, окинул Тверцова взором, осуждающим, но боязливым, и, едва заметно вздрогнув, поспешил за другом. Нолик проводил их обоих взглядом и напоследок цокнул языком, бурча под нос неразборчивое «истерички». Когда в классе продолжилась работа и отовсюду послышался шёпот, Тверцов подошёл к расстроенному старосте. Присев на учительский стол прямо перед Кориццевым, он выждал, когда приятель наконец уделит ему внимание и спросил: – Пояснишь? Стэс отвлёкся от своих дел и уставился на Нолика. Хлопнув несколько раз глазами, он недопонимающе уточнил: – Что пояснить? Тверцов на мгновение задумался. – Чем ты так расстроен? – А чему здесь радоваться? Эта история разбивает мне сердце и без твоих... – он тяжело вздохнул и неоднозначно взмахнул рукой, – шуток. – Какая история? – спрашивает подросток, игнорируя явный укор в голосе старосты в свою сторону. Тот сначала поджимает губы, судя по всему не желая поднимать эту тему. – Ну... С братом Яси, – скованно отвечает староста, всё же сдаваясь и говоря уже без осуждения. – Каждый раз, как думаю об этом, аж не по себе становится. Они такие дружные были. И Румис... Я его не знал лично, но время от времени видел в коридоре или рядом с Ясей, и... Мне он казался очень хорошим человеком. – А что случилось-то? Стэс почему-то бросил на него недоумённый, даже скорее шокированный взгляд, будто спрашивая «серьёзно ли он сейчас?», а затем, не увидев на его лице ни единого признака понимания ситуации, прочистил горло и отвёл глаза в сторону. – Да ты шутишь, – по-прежнему не веря, произнёс Кориццев. – В беседе об этом ни раз говорили, деньги собирали. Ты даже не знал? – Да о чём я должен был знать? Не говори загадками, раздражает. Все и так смотрели на меня, будто я гонец, принёсший дурную весть. – Румиса похоронили в начале лета, – слова обрушились, как гром среди ясного неба, заставив Нолика вздрогнуть и замереть всем телом, вслушиваясь в продолжение. – Я не знаю подробностей, да и вряд ли кто-нибудь их знает, кроме самого Яси, его родителей и Дэма с Ропом, но факт остаётся фактом. Я даже представить не могу, какого это. Если бы с Атей что-нибудь случилось, я бы, наверное, не смог жить как прежде. Ну знаешь... Стэс замолк, видимо, впав в размышления о жизни без младшей сестры. Его лицо помрачнело, и Нолик мог сказать, что никогда не видел старосту таким подавленным. Впрочем, долго думать о друге он не мог, в собственной голове завертелись не менее мрачные мысли и снова о Симке. Чёрт возьми, а если... – Сколько было Румису? – прервав молчание и выдернув тем самым Стэса из оцепенения, спросил Тверцов, хотя и сам не до конца понимал, зачем ему эта информация. Кориццев какое-то время молча сверлил учительский стол тяжёлым взглядом, но после отчего-то шёпотом всё же произнёс: – Восемнадцать. Он только окончил школу тогда. Сразу после экзаменов. В июне, – зачем-то добавил Стэс, после чего поднял глаза на задумавшегося Нолика. – А что? – Ничего, – резко ответил парень, после чего спрыгнул на пол и, пронесясь по кабинету, начал в спешке собираться. Вернувшись к обескураженному другу, он продолжил: – Извини, мне нужно срочно домой. Скажи, что заболел или просто сбежал, неважно. – Хорошо, но... Эй, ты куда? Может, мне с тобой? Что случилось? Ответа парень так и не дождался, Нолик уже бежал по коридору, то и дело скользя на крутых поворотах. Сердце гулко стучало в ушах, а внутренний голос издевательски повторял слова Стэса, пока воображение подкидывало воспоминания того вечера, запомнившегося слезами сестры. Позволить себе остановиться он смог, лишь когда окончательно выдохся, и оставшихся сил хватало только, чтобы держаться на ногах. Дома его никто не ждал, хотя это и было вполне привычно. Симка, с поразительной очевидностью, должно быть, всё ещё на парах, и Нолик очень надеялся, что она не задумает задержаться в библиотеке или ещё где-либо, ведь ждать до вечера он просто не выдержит. Наверное, зря он сбежал со школы – пришла запоздалая мысль – всё же занять себя чем-то, помимо тревоги, находясь в обществе людей, гораздо проще, чем отвлечься от неё самостоятельно. И с чего он вообще взял, что Симке сейчас угрожает опасность? Разве Файер не помогает ей с её проблемами? Упав на кровать в своей комнате, Нолик тяжко выдохнул. А разве поддержки чужого человека достаточно, чтобы справиться? Разве он сам не очерствел из-за некогда её отсутствия? Тверцов всегда твердил, что ненавидит свою сестру, и всегда аргументировал своё безразличие к её проблемам аналогичным отношением с её стороны. Ведь он не обязан быть хорошим братом. Ведь он ничем не лучше и даже более того – во всём хуже Симки. Ведь если ему больно, больно должно быть и ей. Ведь если близкий твоему сердцу человек более равнодушен к тебе, чем ты к этому человеку, намеренно хочется охладеть к нему. Нагрубить. Оттолкнуть. Освободиться от желания быть признанным им, быть любимым им, быть замеченным им. Просто быть для него. И не как фоновая картинка без звука. И в самом деле, думая над их отношениями, Нолик где-то глубоко внутри понимал, что чувствует глупую обиду, которую затаил на сестру, как только та стала уделять учёбе больше внимания, чем ему. Когда перестала его слушать, когда стала раздражающе кивать вместо ответов, когда отгораживалась книжками, когда ложилась спать, не пожелав спокойной ночи, как прежде, когда перестала будить его по-дурацки нежно, когда в первый раз фыркнула и попросила не мешать, когда закрыла перед носом дверь, накричав, что готовится к экзаменам, когда впервые не разговаривала с ним целую неделю, когда не заметила, что он не ночевал дома, когда первый раз спустя месяц взаимного игнорирования в жизнях друг друга спросила не «как твои дела?», а «как дела в школе?», когда вместо его стороны вдруг начала принимать родительскую. Всё медленно, но верно шло под откос. И Нолик сначала винил себя. Думал, что где-то ошибся. Предпринимал попытки что-то наладить. Вернуть уже упущенное. А затем обозлился на всё и всех. Потому что стал пустым местом для собственной семьи. Точнее не так. Осознал, что всю жизнь был пустым местом. Вечно вторым ребёнком в семье. Вечно последним. И будто назло предрассудкам окружающих стал соответствовать всем обидным словам, сказанным в его адрес. Бездарь? Хорошо. Бесталанный? Отлично. Бесполезный? Здорово. Неблагодарный? Получите – распишитесь. Разочарование, не достигшие тех же высот, что и сестра. Тот, кто как бы не старался, никогда ничего не сможет достигнуть. Просто потому что родителям всегда было мало его успехов и всегда много неудач. И Симка, предательница, кивала им головой. Опускала взгляд и уходила к себе в комнату. Никогда не заступалась за брата, даже если в её глазах блестела искра несогласия. Но правда в том, что их обоих никогда не замечали. Их обоих журили, их обоих сравнивали, им обоих всегда говорили «недостаточно». Они оба с клеймом плохого ребёнка. Но утонув в собственных отчаянии, злости и обиде Нолик и сам перестал замечать сестру. Искренне желал вычеркнуть её из своей жизни и больше никогда не подпускать. Ведь она заодно с его родителями. Родителями, которые ненавидят своего сына. Нолик перевёл взгляд с потолка на часы. Время будто остановилось, настолько медленно тянулись минуты. Спустя всего четверть часа парню начало казаться, что он ненавидит секундные стрелки больше всего на свете.

***

– Привет, – робко поздоровался Файер, входя в палату к своему отцу и как можно тише закрывая дверь. Мужчина по-прежнему лежал на койке с безжизненным лицом, подтверждая своим изнеможённым видом нерадостные прогнозы врачей. Лисецкий младший был даже готов уверовать в Бога и начать молиться, только бы состояние его отца улучшилось. Но с каждым днём приходилось наблюдать обратное. Мужчина повернул голову туда, где стоял Файер, и лишь хмыкнул в ответ на его появление, вновь уставившись в потолок. Морщины на лице стали глубже, глаза тусклее, и в целом мужчина заметно отощал. Но что было в возможностях Файера? Только надеяться на лучшее и ждать. – Как ты себя чувствуешь? Лисецкий старший вновь удостоил сына равнодушным взглядом и всё же подал голос: – Не заметно? Или нравится издеваться? Себя-то в зеркало давно видел? – Я просто волнуюсь. А это... – Файер неловко провёл пальцами по разбитой губе, едва сдержав порыв расковырять запёкшую ранку, и убрал руку. – Это неважно. – Как же, неважно, – голос мужчины, как и прежде, сквозил презрением. – Опять фамилию мою позоришь? Хоть один синяк поставил сопернику или тебя вчистую по стенке размазали? – Не в чистую... – подавленно произнёс Файер, стараясь отогнать представшие перед глазами картинки. Его несколько раз едва не проткнули ножом и один – даже прижали к земле, снова применяя удушающий приём, но каким-то чудом – иначе это не назвать – юноша всякий раз выкарабкивался и впоследствии даже вынудил нападающего дать заднюю, когда тот лишился своей маски, которую Лисецкий намеренно сорвал с лица с целью узнать, кто всё-таки под ней скрывается. И хотя всё оказалось тщетно, это по крайней мере спасло ему жизнь. – Я бы назвал это ничьей в свою пользу. – Ну хоть так, – цокнул мужчина, совершенно не разделяя чувств сына по поводу ситуации. – «Ничья в свою пользу», выдумаешь же. Молчание повисло в воздухе. Отец не проявлял никакого желания продолжать разговор, а Файер попросту не знал, что ещё мог сказать. Они так давно не общались без вечных недовольных комментариев со стороны мужчины, что сейчас, когда юноше не хотелось ещё больше портить с ним отношения, слов не находилось вообще. Ни единой мысли, ни одной общей темы. Быть может, если бы их не разделяли годы жизни порознь и если бы Файер не боялся разгневать отца одним единственным движением или неверной мимикой, между ними никогда бы и не возникало такой удручающей тишины. Однако, к счастью или к сожалению, пропасть в их отношениях была куда более глубокой и неизведанной, чем кто-либо мог бы описать. – Матушка тебе тут приготовила, – спустя пятнадцать минут опомнился Лисецкий, поднимая повыше пакет, всё это время сжимаемый в руке, чтобы отец смог его увидеть, не прилагая бо́льших усилий, чем просто повернуть слегка голову. – Чего это она вдруг? Сжалилась, змея? – Отец, прошу тебя, – Файер старался быть сдержанным на эмоции, но в голосе всё равно прослеживалась обида. Отец фыркнул и криво ухмыльнулся. – Конечно-конечно, как я мог забыть? Маменькин сынок, – он едва не сплюнул эти слова, настолько резко и с отвращением они прозвучали. – Надо было пришибить тебя ещё в детстве, чтоб стыдно теперь не было. – Что же помешало? – Файер и сам не понял, как выпалил это, не в силах скрыть дрожи в голосе. Он вложил в задаваемый вопрос, кажется, всю свою злость за боль, некогда причинённую отцом, и лишь затем осознал, что сделал. Мужчина незамедлительно посмотрел в его сторону и нахмурил поседевшие брови; в глазах загорелась искра из гнева и ненависти, но вскоре потухла под гнётом болезни. – А тебе, я смотрю, спокойно не живётся. Что, уже и в этих заделался? Сумасшедших, что вены себе вскрывают да из окон прыгают?! – мужчина говорил без задней мысли, но слова резанули прямо по сердцу. – Что, блять, помешало, спрашиваешь? Совсем башкой не думаешь, когда пиздишь? Шпана неблагодарная. Пришел сюда, нахуй, на мозги мне капать? Думаешь, я тебя жалеть буду?! Мало тебе мамаши своей? Носится за тобой, как за малолеткой, разве что сопли не вытирает! Как всадил бы тебе сейчас по первое число. Сука. Файер судорожно втянул воздух в лёгкие и едва не задохнулся, тут же сглатывая образовавшийся в горле ком. Отец сверлил его полным осуждения взглядом и, кажется, действительно хотел ударить, но не мог из-за общей слабости в теле. Ненависть придавливала к полу, словно усиливая притяжение Земли, тревога закрадывалась в сердце, а конечности охватил чуть заметный тремор. Тело ожидало боли, шрамы на запястьях провоцирующе зудели. Находись бы сейчас парень наедине с собой, немедля бы схватился за лезвие и прибавил несколько новых неглубоких порезов. А может быть, и глубоких, чтобы наверняка избавить себя от неконтролируемой навязчивой паники. – Нет, – юноша смог произнести лишь это, после чего, замерев, уставился на отца. Тот никак не реагировал и продолжал молчать, выражая негодование. Издав неловкий кашель, парень опустил руки и нерешительно присел на табурет возле кушетки. Разговор ещё больше не вязался. Атмосфера накалилась до крайней отметки. Желание провалиться сквозь землю стремительно росло. Спустя несколько напряжённых минут отец цокнул языком и отвернулся в противоположную сторону. – Убирайся, – Файер вздрогнул от грубого, жёсткого тона, – и харчи своей мамаши забери. Мне её подачки даром не сдались. Сразу бы помои принесла, чего надрывалась? – Отец. – Я сказал уёбывай. Файер вздохнул и опустил глаза в пол, не решаясь произнести больше ни слова. Оставаться на месте, тем самым ослушиваясь приказного тона, удавалось с трудом; сердце разрывалось, не зная, как поступить лучше. Быть может, отцу станет легче, не наведывайся к нему его бестолковый сын? Или всё же он поступает правильно, мозоля глаза своим присутствием? С другой стороны, разве от его появления хоть кому-нибудь может стать легче? – Ладно, я уйду. Это оставлю здесь, – всё же подал голос Лисецкий, после чего положил пакет на прикроватную тумбу и, взглянув в последний раз на отца, спешно покинул палату, едва держа себя в руках. На душе было паршиво. На улице его поджидал Таньшиев, что сидел на лавке неподалёку от главного входа и с улыбкой разглядывал небо над головой. Файер чуть не пронёсся мимо, но всё же заставил себя подойти к другу и уведомить о своём возвращении. – Эй, ты как? – Всё в порядке. – Ага, вижу, – скептически произнёс юноша, с ног до головы осматривая друга. Кто знает, может быть, его сумасшедший папаша даже при смерти способен оставить на теле сына побои? – Как отец? Файер в ответ неоднозначно пожал плечами, а затем побрёл прочь. Таньшиев, не отставая, побежал следом. Впрочем, стоило ему оказаться поблизости, как Лисецкий едва слышно добавил: – Извини, я хочу побыть один. Вектор несколько опешил от такого заявления и даже остановился на пару-тройку секунд, но после вновь прижался к другу и как можно невозмутимее сказал: – Хорошо. Но я пойду с тобой. – Файер недовольно на него уставился, будто бы спрашивая, знает ли его собеседник значение выражения «побыть один», но Таньшиев не растерялся и договорил: – Я не буду лезть, просто побуду в радиусе десяти метров где-нибудь за стенкой. Если хочешь, останусь в подъезде. – Боже, – Лисецкий закатил глаза, но больше насчёт присутствия рядом с собой Вектора не возражал. Тот улыбнулся, глядя на смирившегося товарища, но ощутил, как собственная душа захворала тоской. Любой человек бессилен в судьбе другого, и это разрывало сердце, что так сильно дорожило близкими, привязываясь к ним, как к камню, заброшенному в море. Когда тот достигнет дна, а в лёгких закончится кислород – лишь дело времени.

***

Дверь открылась с характерным щелчком. Тверцова вынула ключ из замочной скважины и зашла в квартиру, вновь запирая её. Издав усталый вздох, девушка едва подавила желание скатиться по стене вниз и остаться в таком положении до вечера. День выдался не сложным, однако постоянная тревога сказывалась не только на моральном, но и на физическом состоянии. Только проснувшись, Симка уже ощущала себя обессиленной, но впереди было ещё много дел, которые девушка не могла себе позволить проигнорировать, а потому всякий раз заставляла своё тело подниматься с постели и заниматься всеми поручениями по дому, а после идти на учёбу. Однако сегодняшний день и вправду оказался, на удивление, скупым на происшествия. Симка ни разу не столкнулась с пятёркой задирающих её ребят, коих, по слухам, в целом не было сегодня на парах. Впрочем, ей не удалось встретиться и с Файером. Не то чтобы она горела желанием увидеть юношу, лишний раз раззадорив преследователя, но отчего-то на душе поселилась тоска из-за разлуки с ним. Может быть, так сказывалось волнение за Лисецкого, ведь тот всё-таки немало пострадал вчерашним вечером, и в этом частично была вина самой Симки. И именно поэтому она хотела увидеть своими глазами, что парню уже гораздо лучше. Или что хотя бы синяки на его коже проступили не так явно, как вчера показалось, или что рука с глубоким ножевым порезом прям на ладони обработана и перевязана не хуже, чем минувшей ночью под контролем Тверцовой. Но как бы то ни было, девушка даже примерно не знала расписания юноши, а нарочно искать того по корпусу – не имело никакого смысла. Да и наверняка Вектор был бы не рад встрече с ней. Вчера они не сказали друг другу ни слова после прихода Файера, а пара взглядов, которыми они пересеклись, в общем счёте ничего не значили. Вероятно, он всё ещё немного злился за то, что девушка позволила его другу заиграться и, спасая других, чуть не угробить себя, хотя и, очевидно, понимал, что Симка мало что могла изменить. В том, что Файер нашёл смысл своего существования в помощи малознакомой второкурснице, не являлось её решением, а значит и не зависело от неё. Но одно дело – логика и здравый смысл, другое – эмоции и страх потерять близкого человека. Так что неоправданной обиде Таньшиева Тверцова всё же находила вполне стоящее объяснение. Постояв, прислонившись к двери, ещё пару минут, Симка наконец разделась и направилась на кухню, чтобы распаковать купленные продукты. Чего она не ожидала, так это увидеть брата, сидящего за столом и скучающе болтающего ногами. – Привет, – поздоровалась с ним девушка, хотя уже и не ждала ответного приветствия. Поставив пакеты на стол, она взялась перекладывать часть содержимого в холодильник, а часть на полки. Нолик продолжал молча сидеть за столом и исподлобья наблюдаться за старшей сестрой, не торопясь ни отвечать ей, ни помогать. Впрочем, одно то, что он не ушёл сразу же, как Симка оказалась в его поле зрения, вводило её в лёгкое смятение. – Как дела? – всё же попытала удачу Тверцова, и едва не продолжила фразу, но вовремя сдержала при себе раздражающее брата «в школе», заведомо зная, что та всё разрушит. – Нормально, – буркнул парень, опустив глаза на свои руки, покоящиеся на столе. Пальцы левой нервно ковыряли ранки на правой, на что Симка, подметив это, лишь поджала губы, боясь сказать что-нибудь лишнее и влезть в ещё пока запертую для неё дверь. Пускай действия брата и не были чем-то из ряда вон выходящим, они даже не более опасны, чем его хобби, но по вполне понятным причинам всё равно настораживали. Однако не успела девушка обдумать свой следующий вопрос, как вдруг Нолик сам подал голос: – А у тебя как? Симка постаралась быстро оправиться от недоумения и, сдержанно улыбнувшись, поспешила ответить: – Всё хорошо. Правда немного устала, но это ведь ничего страшного, верно? – она закрыла дверцу холодильника и уделила всё внимание брату, но тот по-прежнему не смотрел на неё, скребя ногтями царапины. Симка не знала, что ещё сказать, и хотя она пыталась спустя столько лет наладить разрушенные отношения, находить общие темы для разговоров через годы молчания или взаимных перепалок казалось трудно. Ей повезло, что по какой-то неведомой причине её брат сам вызвался продолжить диалог. Правда тема, которую тот выбрал, была малость не по душе. – А что насчёт тех сообщений? Вы уже всё порешали? – подросток наконец взглянул на свою сестру и постарался по промелькнувшим на её лице эмоциям понять, каков на самом деле ответ вне зависимости от того, солжёт ему сейчас Симка или нет. – Не совсем, – с сомнением произнесла девушка, тут же размыкая зрительный контакт с братом. Тот хмыкнул, и Симка восприняла это как презрение, поэтому поспешила себя дополнить: – Много чего произошло за это время, и я, честно, не знаю, что поджидает меня завтра. Я просто надеюсь, что всё это скоро закончится, и ни мне, ни тебе, ни кому-либо ещё не будет угрожать опасность. – Хочешь сказать, сейчас она тебе угрожает? – тут же зацепился за мысль парень, заставив Симку ошеломлённо уставиться на него. Отчаяние в её глазах было красноречивее любых слов, и это заставило Нолика испытывать вину за своё безразличие. Ему никогда не было стыдно за собственное поведение – ну может быть, только пару десятков раз за последние пять лет – однако сейчас в голове в хронологическом порядке прокручивались все те разы, когда парень становился поводом сестринских слёз. Она нечасто их показывала, хотя точнее будет сказать – всегда пыталась скрыть, – но подросток не был настолько слеп, чтобы, как и его мать, не заметить дрожащих плеч и покрасневших глаз после. И честно сказать, его раздражали её слёзы, и всякий раз, когда Нолик намеренно или случайно добивался их, старательно убеждал себя не жалеть сестру, мысленно лишь злорадствуя над её слабостью. Ведь всегда нужно нести ответственность за свои поступки, не так ли? И взращивая из него монстра, она и родители должны были понимать, что их ждёт в будущем. И чем больше Нолик себя в этом убеждал, тем больше в это верил. Поэтому сейчас, когда старшая сестра вдруг снова стала обращать на него внимание и пытаться состроить из обломков прежних отношений – новые, с трудом понимал, что ему делать. – Я не знаю, – растерянно произнесла Симка; её пальцы слегка задрожали, но она быстро опомнилась и сжала их в кулак. Нолик открыл рот, чтобы что-то сказать, но лишь резко вдохнул и выдохнул. Молчание затянулось на несколько минут, пока каждый из них обдумывал, как ему стоит поступить дальше. Впрочем, у Нолика уже давно был составлен план на сегодняшний вечер, однако озвучивать его было неловко. Пару раз шмыгнув носом, раздражаясь от, кажется, подступающей простуды, парень всё же спросил: – У тебя есть какие-то срочные дела на сегодня? Симка с удивлением посмотрела на невозмутимого брата и задумалась над тем, что она должна была или просто могла сделать. Понимая, что вопрос задан не спроста, девушка озвучила лишь самое необходимое: – Чисто теоретически, нужно приготовить ужин и, в целом, я свободна, – Тверцова мысленно отметила, что к завтрашнему практическому занятию она подготовилась ещё вчера перед тем, как произошёл весь тот непередаваемый ужас с Лисецким, а ещё две лекции по расписанию не нуждались в особом внимании, если бы Симка позволяла себе относиться к учёбе так же, как все её одногруппники. – А что ты хотел? Нолик несколько секунд молчал, борясь с собственной не ясно откуда взявшейся застенчивостью, но затем всё же произнёс: – Как насчёт просмотра одного-двух фильмов? И не надо на меня так смотреть, мне просто нечем заняться, ясно? Чувствую себя неважно. И ты в честь такого случая могла хотя бы сделать вид, что тебе не всё равно на меня. Симка хотела возразить на последнее утверждение, но, заметив, как нервничал её брат, говоря все эти непривычные для себя вещи, лишь кратко улыбнулась, тут же соглашаясь на предложение. Но чтобы не довести их обоих до какого-либо приступа от переизбытка чувств, с укором прокомментировала его неважное самочувствие и призвала лучше следить за своим здоровьем. Зря, что ли, она покупала ему по указу матери эти чёртовы витамины? Нолик, вернув себе маску чёрствости, недовольно фыркнул и поспешил скрыться в своей комнате, оставив сестру разбираться с ужином, однако, когда та закончила и заглянула к нему, парень уже лежал на кровати с включенным ноутбуком, который одолжил у неё же, и фильмом. Заметив появление сестры, он резко ударил по клавише пробела, запуская видео, и уставился в экран, будто весь мир вокруг него в ту же секунду померк. Симка глубоко вдохнула и выдохнула и придвинула свободный стул ближе к кровати, после чего опустилась на него и присоединилась к просмотру. Все три с половиной часа они провели молча, но казалось, что лёд в их отношениях тронулся и по чуть-чуть начал таять. Выгнав из своей комнаты сестру, Нолик постарался унять шквал мыслей и тут же завалился спать в наушниках под музыку, перед этим установив громкость на полную мощность. Симка же, оказавшись в коридоре, пошла к себе. Родители, судя по всему, ещё не вернулись, сильно задержавшись на работе, раз до сих пор не потревожили её. Так как такое происходило нередко, волноваться было не о чем, поэтому Тверцова решила, что может позволить дать себе отдохнуть и, расправив постель, захватила телефон. В уведомлениях было несколько сообщений в беседе их университетской группы и ещё одно непрочитанное от Файера. Неосознанно улыбнувшись, девушка поспешила перейти в диалог. Хей, кажется, мы сегодня не виделись, как ты пережила этот день без меня?) P.S. Кстати, забыл поблагодарить за то, что в очередной раз разблокировала мой контакт, очень мило с твоей стороны. 19:39

А ты не учишься на своих ошибках, да? 22:11

Отвечая на твой вопрос, вполне неплохо. Никто не посмел меня тревожить, что несомненно радует. 22:12

Немного подумав, стоит ли делиться завершением вечера, Симка всё же начала набирать ещё одно сообщение, краем глаза подмечая, что предыдущие два загораются прочитанными.

Нолик предложил сегодня посмотреть фильм. И не игнорировал меня и мои вопросы. Даже задал сам парочку. Правда, о тех сообщениях и... всё ли у меня хорошо... Я не думала, что он всё это время переживал. Я так удивилась. Хотя не могу сказать, что меня это не расстроило. Всё же тема не из приятных, да и я не хотела бы, чтобы Нолик забивал этим себе голову. У него, должно быть, хватает проблем и в школе. Он так и не сознался, задирают ли его, хотя я уверена, что это так. И совершенно не знаю, чем могла бы помочь, особенно, когда он не хочет моей помощи. 22:15

Только нажав «отправить» Симка заметила объём собственного сообщения, а так же то, насколько размытым по смыслу оно получилось. Отчего-то стало не по себе от такого душевного порыва, и девушка поспешила извиниться. Файер некоторое время молчал, хотя двух уже прошедших минут ему очевидно хватило для прочтения и осознания написанного. Когда в строке под именем наконец появилось заветное «печатает», Тверцова уже не знала, что и думать. Я очень рад это слышать. И ты большая молодец, что наконец-то дала себе передышку, мне кажется, она была тебе необходима, особенно в свете последних событий. Горжусь Ноликом, как своим младшим братом(⇀⁠‸⁠↼)⁠ᕗ. А ты, выходит, больше не обижаешься на него за тот случай? И за то, что он сбежал в воскресенье? И он на тебя? Ох, честно, ваши отношения такие запутанные. Пройдут года, когда я разберусь в ваших головах. Если доживу. 22:21

Знаешь, ты звучишь очень печально. У тебя всё хорошо? Как ты себя в принципе чувствуешь после вчерашнего? Я надеюсь, ты не забыл перевязать рану? 22:22

Всё заебца, не заморачивайся. Бинты сменил, матушку успокоил, отчиму напиздел, на сегодня осталось только Вектора домой отправить. Считаю, очень продуктивный день. 22:23

И ты по-прежнему звучишь грустно. 22:23

Ты не можешь слышать мои сообщения. 22:24

И всё же я слышу твой голос, когда читаю их. И мне не нравится интонация, которая в них прослеживается. 22:24

Ох блять- 22:24

Я сказала что-то не то? 22:24

Нет. Но у тебя очень хорошее воображение, знаешь?) 22:24

Не думай, что эта чёртова скобочка изменит настроение, которое я вижу на твоём лице. Да, у меня хорошее воображение, а ещё я вроде как не глупая, знаешь?) 22:25

О мой Бог Ты это сделала или я сплю? 22:25

Я пытаюсь в социализацию, и ты, возможно, не самый удачный пример, но других у меня не имеется. Так что мне придётся полагаться на твои социальные навыки, чтобы выработать свои. 22:26

:D 22:27 Ты и вправду выбрала не лучший пример для подражания. 22:27

И мы снова пришли туда, откуда начали. Серьёзно, я спрашиваю последний раз: что с тобой происходит? 22:27

Надеюсь, в последний раз отвечаю: всё в порядке. 22:27

О Боги, иди к чёрту, я больше не вернусь к этому разговору. 22:27

И это хорошо, ведь мы можем вернуться к более насущным проблемам. Как бы ты хотела помочь Нолику? Думаешь, это реально? Решить проблемы с издевательствами, когда даже не учишься в той же школе. 22:28

Я не знаю. Но я вроде как не хочу сидеть, сложа руки, и дожидаться, пока мой брат окажется в больнице. Очевидно, он не может за себя постоять. Более того, учителя говорили, что он ни с кем из класса не ладит, и, вероятно, именно поэтому никто не встанет на его сторону в случае чего. А даже парочки людей хватит, чтобы одолеть одного. Тем более такого как Нолик... 22:29

Он в курсе, что ты такого мнения о нём? 22:29

Какого? Я говорю только правду. 22:29

О, ну да, ну да. Правда и ничего кроме жестокой правды. Ты ранишь ею людей, если не заметила. 22:30

Разве я обязана лгать, чтобы считаться полноценным членом общества? 22:30

Ты ничего не обязана, но могла бы попробовать быть тактичнее, раз уж учишься в социализацию. 22:30

Хорошо. В следующий раз буду улыбаться Луке. Это ведь так работает? 22:31

... 22:31 Не совсем. Но ты можешь попробовать. Мне даже интересно, как он отреагирует на твою милость.) 22:31

Дурак. 22:31

Неужели Нолику действительно нельзя никак помочь? Я понимаю, что не могу просто придти один раз в школу и заставить его одноклассников перестать быть такими злобными очерствевшими людьми, особенно если сам Нолик ведёт себя аналогично, но совсем ничего?.. 22:32

Хм. 22:32 Думаю, он сам справится? Ты можешь только поддерживать его. Он не так слаб, как ты думаешь. Как думают многие. 22:32

Да неужели? 22:32

Ты можешь мне не верить, но это не исправит твоих отношений с братом. Перестань его недооценивать, как это делают ваши родители, и в целом играть их роль. Будь ему сестрой или ещё лучше подругой, а не тираном-матерью 2.0. 22:33

Я пытаюсь... Но он будто специально всё делает мне назло. 22:33

Назло тебе или твоей матери? Прогулы, двойки? Тебя это действительно волнует? Разве самое важное не то, будет ли он счастлив? Даже если совместит своё счастье не с девушкой. 22:34

Не начинай. 22:34

Просто не хочу, чтобы часть его стала между вами непреодолимой пропастью. Ты можешь его принять или не принять, но не изменить. 22:34

Мне не нужно его менять, он нормальный. Прошу, Файер, мы не будем обсуждать это. 22:34

Что ж, надеюсь, однажды мне не придётся разговаривать с ним об эТоМ... 22:34

Что ты имеешь в виду? 22:35

У меня есть некое предчувствие, только и всего. 22:35

Я тебя ненавижу. 22:35

А я тебя нет :) Ложись спать, уже поздно. Спокойной ночи и удачи завтра на занятиях. Ты, кстати, ко скольки? 22:35

К восьми. 22:35

Симка подумала перед отправкой последнего сообщения, но спустя минуту всё же решилась.

И тебе. 22:36

Файер почувствовал, как уголки его губ поднялись вверх, и, ещё пару раз перечитав последние сообщения от своей собеседницы, отложил телефон на другую сторону кровати, после чего перевернулся на бок и уставился перед собой с по-прежнему довольной улыбкой. В груди было тепло, как в мае после зимних морозов, но дурацкое трепетание, именуемое бабочками в животе, не давало покоя. Файер не хотел влюбляться в подругу, не хотел ставить их обоих в неловкое положение и создавать ещё больше проблем своими чувствами. Но после сегодняшней переписки он отчётливо понимал, что влип. Влип в вязкую симпатию, смешанную с отчаянием, ведь шанс на взаимность, как и когда-то прежде, нулевой. Улыбка спала с лица. Тяжко вздохнув, Файер перевернулся обратно на спину и уставился уже в потолок. Несколько минут прошли в тоскливых раздумьях, однако после юноша вновь взялся за телефон и принялся листать переписку с девушкой, пропуская свои сообщения и пересматривая из раза в раз её. – Чем занят? – прервал его Вектор, что несколькими секундами ранее постучал в дверь и лишь затем заглянул внутрь. Лисецкий слегка вздрогнул, прослушав, когда тот вошёл, и отвлёкся от экрана, резко переводя внимание на друга, стоящего в центре комнаты и не сводящего глаз с самого Файера. – Ничем, – вяло ответил парень, разрывая зрительный контакт. Вектор недоверчиво осмотрел приятеля, но ничего не сказал. – Я пойду к себе, если ты не против. Нужно подготовить на завтра доклад. – Очень своевременно, – саркастично произносит Файер, принимая сидячее положение и смеряя Таньшиева недовольным взглядом. – Не поздновато ли? – А что делать-то? Не приходить же не готовым. – Тянул до последнего и ради чего? Со мной ничего бы не случилось, если бы ты пошёл после пар сразу к себе, а не тащился со мной вплоть до дома. – Не надо меня поучать, сам не лучше. Всегда готовишься не раньше, чем за три часа до пары. – Клевета, – отшутился Файер, растягивая губы в улыбке. – Иногда я вообще не готовлюсь. – Иди на хуй, – Вектор фыркнул и отвернулся, – не готовится он. А как спросят, так всегда всё знает! Пиздабол. – Да-да, пиздуй уже отсюда, пока не выгнал, – Файер помахал рукой в сторону двери и снова лёг, прикрывая веки и игнорируя тут же раздавшееся цоканье. Рядом что-то зашуршало, и Лисецкий даже не успел открыть глаза, как его уже заключили в объятия. – Не скучай тут без меня. И не думай, что я не понял, с кем ты там «ничем» не занимался с такой довольной мордашкой, – Вектор усмехнулся и поспешно увернулся от последующего удара. Файер недовольно пробурчал, чтобы тот убирался к чёрту, но всё равно проводил друга до двери, после чего, пожелав удачи, вернулся к себе. Квартира погрузилась в тишину. Лисецкий закрыл все окна в своей комнате шторами и вернулся в постель, зарываясь в одеяло. От навалившейся тоски хотелось взвыть, но Файер предпочёл считать секунды, пока не погрузился в дрёму. Разбудил его мужской голос, задающий какой-то вопрос, но какой именно всё ещё сонный мозг пока распознать не мог. Лисецкий тяжко вздохнул и приоткрыл веки, вглядываясь в темноту. Через тонкую щель в дверях проникал свет из соседней комнаты, но большую его часть прикрывала чья-то тень. Файер перевел взгляд на человека и приподнялся на локтях, показывая тому, что не спит. Мужчина молча зашёл внутрь и прикрыл за собой дверь, после чего медленно, стараясь привыкнуть к мраку, добрался до кровати. – Прости, что разбудил. Думал, ты как всегда до трёх ночи в компьютере своём, – отчим присел на край матраса и потрепал юношу по волосам. Файер поджал губы, вспоминая, как не так давно тем же жестом его обескуражил родной отец. Внутри что-то болезненно затрепетало, и он почувствовал острую необходимость в разговоре с отцом, но тут же себя одёрнул и вместо этого подсел ближе к отчиму, не возражая против объятий с ним. Мужчина явно удивился внезапному приступу тактильности, но не стал его никак комментировать, лишь по-доброму улыбнувшись. Это был едва ли не первый раз, когда Файер подпускал его к себе настолько близко и более того выступал инициатором телесного контакта. – Я чего зашёл-то? Хотел поговорить всё-таки насчёт вчерашнего. – Файер напрягся, на что мужчина успокаивающе погладил его по спине. – Да ты не нервничай так, ничего маме твоей докладывать не буду. Если конечно ты не встрял в какие-нибудь незаконные делишки. Ты ведь не встрял? Лисецкий задумался. Сложно было ответить на этот вопрос, не соврав даже на малость. В целом любая драка ещё и со смертельным риском не входила в рамки закона, однако Файер лишь защищался, и это вроде как оправдывало его. Никто не умер, а мелкие или не очень травмы не кажутся парню чем-то стоящим внимания и разбирательств, если эти самые травмы касаются только его, не затрагивая близких. Немного помедлив, юноша всё же ответил: – Нет. Всё в порядке, правда. Просто небольшое разногласие, с каждым же бывает? – Файер постарался выдать всё за шутку, но усмешка в голосе вышла крайне нервной и совершенно не искренней. Отчим хмыкнул. Отодвинув от себя мальчишку, он вгляделся в его лицо, но в кромешной темноте не было заметно ни загнанного взгляда, ни покрасневших от бессонницы зелёных глаз, ни кривой улыбки, больше похожей на гримасу боли. Однако мужчина ощущал, как под его ладонями напряжённо сжались плечи и как Файер, чуть погодя, задержал дыхание, боясь пошевелиться. И было не ясно, то ли в нём заговорил детский страх мужчины в роли отца, то ли страх разочаровать близкого человека, выдав свою ложь лишним телодвижением. Отчим шумно выдохнул и, прижав безвольное тело к себе, сочувственно похлопал того по спине, после чего отпрянул и поднялся на ноги. Было очевидно, что разговора по душам не выйдет. – Ладно, поступай как знаешь. Просто помни, что мы рядом и, если понадобится помощь, и я, и твоя мама будем готовы вытащить твою задницу из проблем. Но прошу: не доводи до края. Легче спасти утопающего у берега, чем плыть вслед за ним за буйки и тонуть рядышком. Договорились? Файер смотрел на силуэт перед собой и не знал, что сказать. Казалось, что язык прилип к нёбу, а слова застряли где-то в горле, не пропуская даже воздух. Лисецкий отчасти любил встревать в неприятности, любил причинять себе боль и затем терпеть её последствия с полным ощущением, что заслужил всего этого, но он также терпеть не мог, когда его пытались выдернуть из так называемого статуса утопающего и усадить в лодку, возвращая на берег к жизни. Ему нравилось топить себя, однако людям вокруг него в тягость было наблюдать за этими неудачными попытками. И казалось бы, решение всплывало перед ним ярко-красным и посекундно мигающим окошком: оттолкни от себя каждого поочерёдно, избавь их от своего ничтожного существования, а после без угрызения совести лиши жизни своё бесполезное тело. Но некоторые люди говорят, что суицид – это всего лишь преждевременный поступок, и что в глубине души каждый самоубийца хочет жить, а потому обрекать себя на погибель, лишая всякого шанса на спасение, невероятно трудно. Труднее, чем жить. Да и в конце концов, Файер не настолько несчастный человек, каким себе и другим иногда кажется, так и какое право он имеет лишать себя жизни, пока все вокруг, несмотря на преграды, идут дальше? Он просто слаб, разве это повод распоряжаться своей судьбой так безрассудно? С другой стороны, а кто, если не он, должен распоряжаться его судьбой? Лисецкий окончательно запутался и вновь устремил взгляд перед собой, но на месте, где минутой ранее стоял отчим, было уже пусто. Голоса послышались из коридора, где мужчина о чём-то активно разговаривал с женой, и Файер запоздало понял, что в комнате находится один. И как давно? Упав обратно на постель, юноша несколько секунд лежал, не двигаясь, но затем вытянул из-под себя подушку и прижал её к телу рукой, свободную подкладывая под голову. Все проблемы от способности мыслить – подытожил юноша, прикрывая глаза и перенося всё внимание на собственное размеренное дыхание. Ночь прошла беспокойно. Перегруженный стрессом разум время от времени подкидывал неприятные картинки; в сменяющихся друг за другом сценах то и дело появлялся отец, каждый раз обрывая сновидение на кошмарном происшествии. Лисецкий просыпался, несколько секунд приходил в себя, осознавал собственное местонахождение и спустя час или больше вновь погружался в тревожный сон. На утро парень чувствовал себя выжатым лимоном с таким же кислым выражением лица и с полным отсутствием желания идти на пары. В такие моменты в голову закрадывались мысли о том, чтобы пропустить первые два занятия и отправиться в университет хорошо если к третьему, но Файер с завидным упрямством заставлял себя подниматься всякий раз, как только принимал решение остаться в постели ещё на часок-другой. Частично этому способствовал Вектор, набирающий ему по утрам, чтобы встретиться по дороге или предупредить о собственном опоздании. Как тому удавалось собираться за пятнадцать минут Лисецкий понятия не имел, ведь сам предпочитал то же количество времени стоять в душевой кабине под струями тёплой воды и лишь затем предпринимать какие-либо действия. Даже без учёта завтрака Файер тратил на сборы сорок минут, особое внимание уделяя укладке волос, которые с выходом на улицу тут же оказывались растрёпаны ветром. На кухне его, по традиции, встретили матушка и отчим, собирающиеся на работу. На столе стыл завтрак, от одного вида которого Лисецкого едва не вывернуло на месте, и он ретировался обратно в ванную, сдерживая тошноту. Лёгкая паника пробралась под кожу и по венам достигла сердца. Файера редко беспокоило собственное здоровье и общее состояние, но сейчас, когда и кусок не лез в горло, отчего-то стало немного страшно. С другой стороны – его часто подташнивает, а по утрам парень и вовсе отвык завтракать, так что, наверное, нет ничего удивительного в происходящем? Или всё же стоит забить тревогу? Или как всегда просто «забить»? Лисецкий глубоко вдохнул и выдохнул, после чего быстро умылся холодной водой и уставился в зеркало. На себя смотреть не хотелось, но что-то отчаянно притягивало взгляд. Как же, чёрт возьми, он устал, а ведь день только начался. – Сынок, мы ушли, позавтракай, – проголосила его матушка за дверью, после чего в прихожей зашуршала одежда. Прошла минута или две, прежде чем в квартире стало тихо. Файер вылетел из ванной и, захватив из своей комнаты сумку с лекционными тетрадями, поспешил в прихожую, минуя кухню. Спустя пять минут юноша уже оказался на свежем воздухе, и паника в груди начала угасать. Написав Вектору, который, должно быть, ещё спал после вчерашней работы над докладом, предупредив его, чтобы сегодня он шёл один, Лисецкий спрятал телефон в кармане распахнутой настежь куртки и, нарочно позволяя себе мёрзнуть от утренней прохлады и неприятного промозглого ветра, отправился в университет. Если он не ошибается, Симка всегда приходит за сорок минут до начала занятия, а значит у них будет время, которое можно провести вместе. Чёртово сердце весь путь не давало покоя, крайне воодушевившись предстоящей встречей, и Файер не смог сдержать глупой улыбки, когда увидел девушку, покидающую салон отцовского автомобиля, припаркованного возле территории учебного заведения. Заметив парня, та сначала удивилась, но после улыбнулась в ответ и дождалась, пока юноша окажется рядом. Душа Лисецкого ликовала, пока разум осуждающе размышлял о последствиях наивной влюблённости, вспоминая предыдущий горький опыт.