***
Слишком тяжело смотреть на то, как он собирает свои вещи, чтобы уйти отсюда в глухую ночь. Погода стала значительно теплее, и многие цветы уже готовились к своему цветению. Но это нисколько не радовало медсестру, которая этим утром поставила в карточке своего подопечного печать о том, что он здоров. И с этим должна была отпустить его, одновременно надеясь и боясь снова увидеть его в этом месте. Кёджиро кажется совершенно спокойным, застегивая верхнюю пуговицу формы: — Что такое, Кейко? — он набрасывает на плечи хаори с язычками пламени — Ты выглядишь печальной. Я могу помочь? — Нет, потому что ты не сможешь остаться. А я уже привыкла к нашим разговорам. Знаешь, мне кажется, будто я знаю тебя с самого детства! Будто бы мы уже не раз с тобой встречались… Я звучу глупо, правда? — Вовсе нет! Кейко, я бы тоже был рад побыть тут, с тобой, подольше. Но меня уже ждёт задание! Знаешь, — он садится на кровать рядом с ней — Я обещаю заглядывать после каждой миссии! — Кёджиро, немедленно брось эту клятву! — она сжимает его большую, огрубевшую ладонь своими хрупкими ручками — Мы же в лазарете! — Тогда, я обещаю заглядывать именно к тебе! Так же можно? — Можно… Кейко не замечает, как они крепко обнимаются, и она оказывается прижата к сильной и тёплой груди, как и почти два месяца назад. А там всё также безопасно и слышен успокаивающий стук его сердца… И незаметно для самого себя, Кёджиро гладит девушку по волосам, шепча: — Я всегда помню о тебе, Кейко… Уходить совсем не хочется, она словно бы держит его. Кажется, что перед ним самое беззащитное существо на свете, которое нуждается в постоянной защите. Или он просто уже не может без её заботы? Но врать себе Столп не мог — эта девушка стала так дорога ему за столь короткое время. Всё, как рассказывала ему в детстве матушка. — И я о тебе помню, Кёджиро! Хочешь, напиши мне письмо, и я к твоему возвращению попрошу, чтобы на кухне приготовили батат? — Откуда ты знаешь, что я его люблю? — Ты всегда громче говоришь «Вкусно!», когда ешь блюда с его добавлением, я сразу заметила! Вот даже как… А мог ли он успеть влюбиться в эту женщину?! Ведь мог же… И кажется, пока только кажется, что она ответит ему тем же, если только попытаться зайти немного дальше. Чтобы она знала, как она дорога ему, чтобы была уверена, что он к ней вернётся! Но это пока лишь его вымыслы, а сердце стучит слишком часто, чтобы трезво мыслить. — Мне уже пора, — он обнимает её крепче, вопреки своим словам — Я очень дорожу тобой, я хочу быть рядом, Кейко! Это всего несколько дней, ничего страшного! Но горячие слёзы уже давно поливают непромокаемую ткань формы, и Кёджиро принимает решение снова тихо погладить возлюбленную по волосам. Но от этого слёз лишь больше, и Кёджиро искренне пытается понять, почему.***
У матушки большой, круглый живот, и она почти не выходит из дома — отец говорит, что это оттого, что она готовится принести в этот мир его сестрёнку или братика. Кёджиро очень хочет братика, потому что совсем не понимает, что ему делать с сестрой. Но матушка говорит, что это не важно, и они будут рады любому малышу. И что с сестрёнкой Кёджиро будет тоже интересно. Поэтому сейчас Кёджиро прижался ухом к её животу и прислушивается, а мама перебирает его золотистые прядки. Отец сидит тут же, позади матушки, обняв её за плечи и дыша ей в макушку. — Кёджиро… — её голос тихий и слабый, сама она очень бледна, и иногда говорит, что очень устала нести, но что именно она несёт, Кёджиро пока не понимал — Ты знаешь, а ведь у тебя однажды тоже будет жена. — Жена? — он вдруг отвлёкся от материнского живота — Матушка, а как это — жена? Что мне с ней делать? — Не сомневайся, разберёшься! — Влез отец, со спины обнимая матушку и гладя её живот — Это дело нехитрое! — Аната… — Рука стала намного серьёзнее, говоря с мужем — Кёджиро ещё только пять. Рано. — Что рано? — мальчик уже любопытствовал — Отец, расскажи! — Малыш, жениться тебе ещё рано, не переживай, — матушка вдруг тоже обхватила живот, чуть скривилась, как от боли, но это скоро прошло — Вот и братик или сестрёнка твоя скоро родится… — Получается, если ты папина жена, и у тебя родился я и будет ещё ребёнок, то когда у меня будет жена, у неё тоже так будет? — Будет, не сомневайся, — матушка целует сына в лоб — Кёджиро, пообещай мне вот что… — она снова кривится, и на этот раз отец смотрит на неё как-то нервно — Кёджиро, обещай мне, что женишься на той женщине, которую правда полюбишь, хорошо? Всем сердцем полюбишь! Кажется, ей становится плохо, и отец уже вскакивает с футона, помогая жене прилечь: — Что, врача?! Пора уже что-ли?! Ещё же только восьмой месяц! — Я… — женщина перегибается пополам, и Кёджиро бросается к ней, пока отец открывает сёдзи и подзывает ворона — Зови, Аната… — Кого зови, матушка?! — Кёджиро мечется рядом с тяжело дышащей матерью — Зачем врач?! — Это не важно, милый… — она находит в себе силы приподняться между схватками — Ты не волнуйся, если я не сразу приду в себя. Отец о тебе позаботится. Так ты мне обещаешь? — Клянусь, матушка! Только я не знаю, что значит «по-любви»… — Ты всё поймёшь. Тебе на это может хватить совсем немного времени… Может, даже минуту, а может, неделю, год… На этом отец, уже отправивший ворона, оттаскивает сына от жены. Та старается улыбаться, но улыбка вымученная. И Кёджиро тянется к ней, но отец вытаскивает его за дверь и берёт обещание, что тот не выйдет из своей комнаты, пока его не позовут. В тот же день родился Сенджуро. Много позже Кёджиро понял, что это было что-то вроде материнского завещания, потому как она боялась умереть при вторых родах. В тот раз всё обошлось, но… Спустя четыре года её всё-таки не стало.