Громче, чем бомбы

Чонгук сидит на заднем сиденье такси, уткнувшись лбом в прохладное оконное стекло. Перед глазами проносится множество локаций ночного города, что смешиваются в единое неясное месиво из разноцветных огоньков и бликов. Водитель, определённо расположенный к общению со случайным поздним пассажиром, о чём-то бубнит под нос и периодически задаёт вопросы, которые стабильно пролетают мимо ушей. Чонгук не настроен на диалог и не собирается его поддерживать даже из вежливости. Он снова и снова прикрывает веки, притворяясь спящим, а всё его естество желает лишь одного — приехать как можно скорее. Увы, путь до нужного адреса оказывается неблизким — Чонгук и сам отлично помнит, как долго вёз Ким Тэхёна до его дома. Мурашки бегут по коже. Вёз до дома… Память не ждёт особого приглашения — выкладывает веером картинки того вечера, по удачному стечению обстоятельств плотно отложившегося в голове. Гук вспоминает, как напряжённо вёл себя Тэхён в машине. Помнит, что писал Ви сообщения в КакаоТоке, стоя на светофоре, но тот долго не отвечал — это было так на него не похоже… И в течение всего времени, пока коллектив логистов зашивался на работе в ту сложную пятницу, интернет-собеседник Чонгука не выходил на связь. Могут ли эти детали быть простыми совпадениями? Или… Из дум вырывает пронзительный автомобильный сигнал: бормоча ругательства, водитель пытается разогнать нетрезвую компанию молодых людей, что переходят дорогу в неположенном месте, едва ли не залезая под самые колёса. Чонгук бездумно рассматривает несколько тёмных силуэтов впереди, передвигающихся по зигзагообразной траектории и тем самым мешающих проезду. Таксист снова обращается к нему, о чём-то увлечённо рассуждая, но пассажир не слышит ни слова. Или просто не хочет слышать… Вскоре машина набирает скорость, продолжая свой путь, — это первое, что имеет сейчас значение для Гука. И последнее. Хочется разобраться во всём поскорее и во что бы то ни стало. Но дорога тянется как вечность — будто специально. Мысли ходят по замкнутому кругу: Гук успевает промотать их от начала до конца и обратно, пока безлюдные тёмные улицы за окном сменяют друг друга. А его попутчики нынешней ночью — кромешный раздрай в голове, отсутствие адекватного восприятия происходящего и глупая мизерная надежда, что все догадки окажутся пьяными выдумками или полусонным бредом. Увы, реальное положение вещей намекает на обратное: словно целый мир кричит о том, что пришло время снять розовые очки и разумно взглянуть на ситуацию. Словно призывает сопоставить факты, что, как назло, сходятся один к одному — подобно тому, как идеально заточенные детали сливаются в цельный механизм. Словно предлагает отметить совпадения, на которые при других обстоятельствах он никогда в жизни не додумался бы обратить внимание. Однако, игнорируя все знаки Вселенной, Чонгук упрямо плюёт на логику и здравый смысл. И пусть в глубине его естества медленно, но верно зарождается конец света — он до сих пор наивно верит, что этот процесс ещё можно остановить. Точнее, хочет верить… Пусть это окажется лишь ночным кошмаром, который поутру развеется невесомой дымкой, навсегда исчезнув в густом тумане. Пусть Ви, как и раньше, будет самым близким для Чонгука человеком, который никогда не разбивал ему сердце. Который действительно живёт где-то в Японии и занимается фотографией… Но подождите-ка… Спотыкнувшись о собственную мысль, Гук резко вздрагивает на месте, прикрыв ладонью рот. Фотографией?.. Перед глазами вспыхивают очередные кадры воспоминаний: их корпоратив, Тэхён с фотоаппаратом в руках, та фотосессия… Разряд тока колючей змейкой проползает вдоль позвоночника. Гук мотает головой как умалишённый, уставившись прямо перед собой, но ничего не видя. Под рёбрами не стихает — проклятых совпадений становится слишком много. И последняя надежда увядает на глазах, словно засыхающий цветок, обречённо склонивший к земле свои пожухлые лепестки. Время перестаёт ощущаться, будто потерявшись где-то в необъятном космосе ночной тьмы. Секунды не тикают, минуты не сменяют друг друга: Чонгук не может сказать, сколько точно их прошло к моменту, когда машина наконец завернула на нужную улицу. Но одно может сказать уверенно: ураган в его душе не успокоился даже на толику за время поездки, продолжая неистово гонять пульс и опалять внутренности, нещадно снося всё, что попадается на пути. Рассчитавшись с таксистом и без промедления покинув салон, он остаётся совершенно один посреди едва знакомой местности. Шум мотора пропадает вдалеке, свет фар меркнет, когда машина исчезает за ближайшим поворотом. Поёжившись, Гук прячет руки в карманах толстовки и медленно обводит глазами окрестности. Ровный ряд белых фонарей, ограждения различных толщин, цветов и форм, отделяющие придомовые территории от проезжей части; линия лесопосадок, темнеющая вдалеке. До этого он бывал здесь лишь однажды и, что удивительно, совсем при других обстоятельствах… Хоть место и выглядит весьма спокойным и беспробудно тихим — на Чонгука накатывает какая-то необъяснимая жуть, вязкой паутиной разрастаясь под кожей. Он чувствует себя жалким и беззащитным, стоя у ворот чужого дома: крошечная мошка на фоне целого огромного мира. А страх от собственного безумия щедро приправляет мелкой дрожью и без того перевозбуждённое состояние. Однако Чонгук даже мысли не допускает об отступлении. Он не уйдёт отсюда, пока не узнает правду. И пусть Ким будет считать его законченным психом до конца дней, если домыслы окажутся ложными, — Гука это не заботит. Он слишком сильно взвинчен из-за пережитых эмоциональных потрясений, чтобы иметь возможность думать о логичности и адекватности производимых действий. Потоптавшись на месте с полминуты и сжав в кулак последнюю щепотку храбрости, Чонгук наконец делает несколько шагов к воротам. Увы, порыв длится недолго: подойдя вплотную, он опять останавливается и невольно замирает, с опаской осматривая двор сквозь металлические прутья забора. «Получается, он живёт здесь совсем один? — мысли пробиваются сквозь размытый гул в ушах, вызванный учащённым сердцебиением. Гук разглядывает двухэтажное строение, ничем особо не примечательное — добротный фасад из красного кирпича, треугольная крыша, большие квадраты окон, плотно зашторенные изнутри. Территория вокруг тоже выглядит самой что ни на есть обычной: выложенная каменной плиткой дорожка, небольшой газон, обрамляющий её и аккуратно подстриженный, невысокая широкая лестница, ведущая к крыльцу. Один неприметный фонарь на стене у входа, лениво рассеивающий вокруг тусклый желтоватый свет. — Сокджин ведь говорил, что его дядя переехал в Японию…» Япония. И это ещё одно фатальное совпадение, от неожиданного осознания которого у Чонгука стремительно пересыхает во рту. Надежда внутри него делает свои последние вздохи, готовясь мучительно погибнуть, а решимость… закипает в крови с новой силой, бурля и посылая мозгу стремительные импульсы. И происходящее уже никак не списать на пьяные выходки (хотя очень хотелось бы), ведь от пережитых событий сознание успело окончательно проясниться. Гук полностью свободен от градусов, что вливал в себя несколькими часами ранее в неприличных количествах, но он вконец одурманен кое-чем покрепче: лютующими внутри эмоциями, которые накрывают похлеще любого алкоголя. Эмоции ведут его вперёд. Стиснув челюсти до пугающего скрипа, Чонгук поднимает глаза на тёмный дисплей видеодомофона у ворот и стремительно заносит палец над кнопкой вызова. Передумывать уже поздно, как ни крути. Загнанно дыша от волнения, он в заключительный раз осматривает тихий дом за воротами и безжизненный спящий двор, а палец… зависает в сантиметре от кнопки, так и не прикоснувшись к ней. Вдох-выдох… Гук с силой зажмуривает веки, вновь и вновь втягивая носом воздух. Сомнения держат его за запястье, вцепившись мёртвой хваткой зубастого зверя, и не дают сделать финальный шаг. От понимания всей неотвратимости ситуации по новой кидает в жар. Рука медленно опускается, так и не завершив начатое. Тянуть время нет и малейшего смысла, но человеческий мозг так устроен — даёт возможность выиграть несколько бессмысленных минут перед самым страшным моментом. Чонгук обтирает о джинсы вспотевшие ладони и настороженно оглядывается по сторонам, хотя в зоне видимости по-прежнему нет ни души, не слышно ни звука — ничего, что могло бы привлечь внимание. И вдруг, рассекая идеальную гладь тишины протяжным жужжанием, в его кармане вибрирует телефон. Вздрогнув и будто очнувшись от забытья, Гук тянется к источнику звука. Яркая подсветка режет привыкшие к полумраку улицы глаза, заставляя щуриться. Изображение фокусируется, постепенно становясь чётким, и на дисплее различается пришедшее в КакаоТок сообщение от Хосока. Но Чонгук не спешит открывать его — сейчас ему точно не до объяснений с другом и не до выдумывания максимально правдоподобных душещипательных историй. Подвиснув, он просто стоит истуканом, заторможенно моргая и пялясь в экран. Хёны, босс, караоке — кадры минувшего вечера рандомно возникают перед глазами. Гук пытается прокрутить события от начала до конца и убедиться, что всё это ему не приснилось: их встречу, безудержное веселье, песни, пляски, а затем… Рассказ Сокджина и ту контрольную фразу, прилетевшую пулей в голову: «Его зовут Ким Тэхён». Нет, произошедшее явно не смахивает на сон. Чонгук гулко сглатывает. Его пальцы, удерживающие телефон, ощутимо подрагивают, а глаза беспорядочно бегают по дисплею. И вместо того, чтобы обратить внимание на сообщение, пришедшее от хёна, они на автомате переползают на совсем другой чат, хотя в нём как раз таки никаких обновлений не наблюдается. Только «жду с нетерпением», полученное ещё в баре и прочитанное Гуком, кажется, примерно тысячу раз. Минута уходит на рассеянную прострацию, ещё одна — на упрямый спор с самим собой, а после он решительно нажимает на строку ввода. jungkook002: ты сейчас дома? Сообщение улетает за долю мгновения, не давая отправителю даже крошечного шанса на отступление. От загоревшегося практически сразу «прочитано» прямо под напечатанным вопросом, у Чонгука тяжело ухает в груди. Так быстро? Ви будто реально ждал его появления с огромным нетерпением, не выпуская телефон из рук. И потому не мучает долгим ожиданием ответа, откликаясь стремительно. ltb_19: ? ltb_19: почему ты спрашиваешь? jungkook002: просто ответь Он настырно вглядывается в чёрные оконные квадраты вдалеке, стараясь высмотреть в них хотя бы малейший проблеск света. Дом выглядит так, будто в нём совсем никого нет. В изнурённой спутанными догадками голове Чонгука никак не может уложиться то, что пишущий ему в чате человек сейчас находится там — внутри; что их разделяет только забор и пара десятков метров. И вовсе не бесконечность далёких километров, как Гук всегда наивно полагал. ltb_19: ну да, я дома ltb_19: где же ещё мне быть посреди ночи) Вот только радости от скорой встречи отчего-то совсем не ощущается. Она не теплится внутри, не искрит нетерпеливым предвкушением. В этот некогда долгожданный миг Чонгук испытывает неисчисляемое многообразие эмоций, но все они, вопреки ожиданиям, далеки от позитивных. Он смотрит на горящий дисплей с настолько неприкрытым сожалением, словно мысленно прощается с теми счастливыми моментами, что пережил здесь, в этом диалоге. jungkook002: тогда открой дверь Реальность расслоилась, факты спутались, совпадения измучили своей очевидностью. И если безумие — это неспособность видеть швы, соединяющие бред и явь, то Чонгук сошёл с ума примерно на сто процентов из ста. Но, как ни крути, даже у безумия есть своя логика. Он тянется к кнопке домофона и с усилием прожимает её. Воздух сразу же сотрясает пронзительный звуковой сигнал. Колени предсказуемо дрожат: от страха или от злости — уже не разобрать. Пальцы крепче стискивают мобильный. В чате — больше ни слова. А длинные, размеренные гудки сменяют друг друга с завидно идеальной последовательностью, металлическим эхом дребезжа в голове. Ему не откроют? Сдаваться так быстро и просто он точно не намерен. И пусть попытка проникновения в чужой дом среди ночи грозит серьёзными административными последствиями, Гук безжалостно заталкивает свою законопослушность в самый дальний ящик, чтобы даже не пыталась отсвечивать. Кажется, сегодня тот самый день, когда ему откровенно плевать на всё, кроме одного. Тем временем на первом этаже дома загорается свет, отчего щель между плотными полотнами штор становится блёкло-жёлтой. Череда звуковых сигналов наконец обрывается, и дисплей домофона тоже озаряется подсветкой. У Чонгука спирает дыхание от предвкушения. Три… «Кто это?» — надпись высвечивается в окошке, заставляя незваного гостя напряжённо скрипнуть зубами. «Ты прекрасно видишь, кто это», — Гук цедит про себя, покосившись на маленькую точку камеры, что виднеется чуть повыше дисплея, а после отворачивается, пристально уставившись сквозь забор — на крыльцо, лестницу и входную дверь. Вслух выдыхает чёткое и требовательное: — Открой. Дисплей продолжает светиться, будто зависнув в беззвучном шоке, и никаких новых сообщений на нём не отображается. Для Чонгука эти мгновения тянутся длиннее нескольких веков: он обхватывает металлические прутья ограды пальцами, придвинувшись лицом вплотную. Вот сейчас, совсем скоро это произойдёт. Совсем скоро всё разрешится. Проклятая загадка будет разгадана. Два… «Открой, — повторяет мысленно. Собственный голос колоколом звенит в черепной коробке. — Открой эту дверь, иначе меня просто разорвёт на части». В конце концов экран домофона гаснет. Коротко пропищав, магнитный замок размыкается. Калитка, в которую мёртвой хваткой вцепился Гук, больше не заперта. Не веря собственным глазам и ушам, он разжимает ладони — дверца легко подаётся вперёд. Проход открыт. Один. Шум в ушах не стихает, дрожь в коленях расходится новыми волнами. Открывшийся перед ним двор, кирпичный фасад вдалеке, каменная дорожка, приглашающая войти — картинки смазываются, растекаются красками по невысохшему холсту взбудораженного сознания. Предчувствие обвивает шею прочными верёвками, перекрывая полноценный приток крови к мозгу. Страх вспыхивает, разлетаясь искрами, но мгновенно угасает, сменяясь боевой решимостью. И так по кругу. Растерянные думы о том, что он зря пришёл к этим воротам, смешиваются воедино с категоричной уверенностью, что он всё сделал правильно. Мысли кружат с запрещённой скоростью, переплетаясь между собой, закручиваясь в спирали. Пора. И Чонгук основательно собирается с силами. Ощущения — как перед прыжком с парашютом: адреналин вскипает в венах, но до чего же страшен тот главный, самый последний рывок. Ступая осторожно и тихо, он проходит в открытую калитку, но, не успев сделать и десятка шагов, вновь останавливается, будто удерживаемый невидимой преградой. Чтобы идти дальше, нужна новая порция смелости, потому Гук прикрывает веки, стараясь наполниться ею как можно скорее. «Просто иди вперёд и всё, — подстрекает себя внутренне, морща лоб от напряжения. — Иди и ни о чём не думай. Нужно завершить начатое, каким бы страшным ни оказался исход». Сложив пальцы в кулаки, Чонгук уверенно распахивает глаза, наполненный желанием наконец прошагать по двору и преодолеть оставшееся расстояние до дома, но… Так и не сходит с места, остолбенев с приоткрытым ртом и похолодевшим сердцем. На крыльце он видит… Ким Тэхёна. И впадает в ступор. Уверенный в том, что имеет в запасе ещё несколько спасительных минут для моральной подготовки, он даже не думал, что Ким может так смело выйти ему навстречу. Пока Гук тянул время, топчась у калитки, двукратный щелчок замка и едва различимый скрип открывающейся входной двери ловко ускользнули от его внимания. Яркая полоска света из коридора, растёкшаяся по крыльцу, и тёмный силуэт появившегося на пороге человека также остались незамеченными. Искренний испуг молниеносно проступает на лбу прохладной испариной. От неожиданно скорой встречи внутри прокатывается леденящая вибрация, а округлившиеся глаза смотрят так ошарашенно, будто сам Чонгук, а не Ким вовсе — хозяин этого дома, в который среди ночи проник неожиданный гость. Храбрость и решительный настрой стремительно покидают тело, рассеиваясь в потоках бодрящего весеннего ветерка. Даже не попрощавшись. Не шевелясь и не моргая, Гук смотрит вперёд безотрывно, не зная, что делать дальше. Замерев на крыльце, Ким смотрит на него в ответ. Сложно разглядеть его детально: глухой полумрак двора окутывает со всех сторон, силуэт стоящего видится тусклым и размытым, а горящий за спиной фонарь накладывает на его лицо пласты чёрных теней. Чонгук таращится в темноту на пределе возможностей собственных глаз, но зрение подводит в самый ответственный момент. Неизвестность пронизывает липким страхом. Постояв на крыльце с минуту и изучив застывшего у калитки гостя, Ким медленно, но на удивление уверенно движется вперёд, ступая практически бесшумно. Приоткрытая дверь дома остаётся позади, а его мягкие шаги по каменному крыльцу — один, второй, третий — будто символизируют отсчёт до Чонгукова личного конца света. Тэхён не подходит близко: преодолев лестницу, останавливается возле нижней её ступени и там же замирает. Между ними — добрый десяток метров и серая мгла глухой апрельской ночи, но в силуэте Кима всё же проступают более чёткие границы. Теперь Гук в состоянии обозначить отдельные детали его внешнего вида: слегка измятые домашние штаны и футболка, волосы растрёпаны больше обычного — вполне возможно, что внезапный звонок в дверь поднял его прямо из кровати, вырвав из беззаботного сна. Вполне возможно, что Ким Тэхён спокойно спал у себя дома, а вовсе не писал Чонгуку в КакаоТоке ещё пятнадцатью минутами ранее. Ведь возможно? Сердце воодушевлённо подрагивает. Наивность теплится под рёбрами маленьким прогоревшим угольком: вдруг всё случившееся — досадное недоразумение? Вдруг Ви действительно сейчас в Японии, лежит в своей собственной — совсем другой — кровати, читает книгу с очень сложным названием или какие-нибудь статьи в интернете и с нетерпением ждёт возвращения Гука в их чат. Может, длинная череда совпадений — это всё-таки чистая случайность? Жаждая получить положительные ответы на все вышеперечисленные вопросы, Чонгук с новыми тщательными стараниями впивается взглядом в лицо стоящего напротив человека. Эмоция, которую так хочется высмотреть в чертах Тэхёна — удивление. Да, удивление — самое логичное чувство, которое должен испытывать человек в его положении. Ведь ненормально, что коллега, с которым вас связывают лишь рабочие моменты и поверхностное общение, заламывается к тебе домой без приглашения посреди ночи и совсем никак не комментирует свои действия. Разве это не удивило бы кого угодно? Однако удивлённым Ким не выглядит. Его взгляд, размытый темнотой улицы, не выражает абсолютно ничего, что можно отметить, как эмоцию. Его взгляд — пронзительный и безотрывный, который не считать, не расшифровать, не разложить на простейшие понятные части. Он смотрит, кажется, в самую душу и одновременно — в никуда. От такого Тэхёна леденеют кончики пальцев. На двор опускается непроницаемая тишина: не шелестят листья деревьев в потоках сонного ветра, не скрипит приоткрытая дверца металлической калитки, затихает даже гул в голове — всё внутреннее и внешнее робеет перед единственно-важным моментом. И Чонгук с трепетом и ошеломляющим страхом в груди осознаёт: вот, уже сейчас. Он не репетировал речь заранее, не прописывал свой монолог на бумаге и не прокручивал в голове, потому самую ответственную минуту жизни проживает неподготовленным и растерянным. Долго молчит, не разрывая зрительного контакта. Ким отвечает тем же. Вот. Уже сейчас. — Так это был ты? — Безмолвие лопается, как мыльный пузырь. Хриплый голос рассекает воздух, мгновенно рассеиваясь в нём. Чонгук старается звучать чётко и уверенно, но лютое волнение, сводящее мышцы челюсти, скрыть едва ли возможно. — Столько времени… Это был ты? Но удивление на лице собеседника не проступает даже после внезапного вопроса, хотя полностью непричастному к делу человеку он явно показался бы странным и нелепым. Тэхён смотрит пристально, но по-прежнему безэмоционально. Его глаза пусты, как у мраморной статуи, но при этом словно наполнены целым океаном таинственных головоломок, которые никому не суждено разгадать. Чонгуку уж точно не стоит и пытаться, потому он только моргает беспомощно, сглатывает вязкую слюну несколько раз подряд и облизывает сухие губы. Волна жгучего отчаяния нависает сверху стометровым монстром, и Гук не уверен, что выживет под таким громадным давлением в момент, когда она всё-таки накроет его с головой. — Никак не опровергнешь мои слова? Совсем ничего не скажешь?! — Он разговаривает строго и смотрит неверяще, будто озвучивает самое неправдоподобное на свете предположение, но тут же осекается, неожиданно запнувшись о собственные слова и мысли. Остатками трезвого от бурлящих эмоций мозга понимает, что просит невозможного: Тэхён не способен что-либо сказать даже при всём желании. Замешкавшись на мгновение и растеряв былую напористость, Чонгук нервно дёргает плечом и взмахивает ладонью в неопределённом жесте, уточняя, что он совсем не то имел в виду: — Ну, я не знаю… Хотя бы просто посмотри на меня, как на идиота. Посмотри так, будто я сказал самую абсурдную вещь в мире, и ты теперь точно считаешь меня конченым психом. Распахнув глаза наивно-воодушевлённо, он пристально разглядывает неподвижно стоящего Кима с ног до головы, словно рентгеном сканируя каждый сантиметр его тела. Чонгук ждёт лишь одного — реакции, хоть какой-нибудь реакции! Но её не следует. Не наблюдается и малейшего движения со стороны безмолвного собеседника — ничего, что заставило бы Чонгука усомниться в своих страшных догадках. — Это ведь будет логично, разве нет?! — Вопрос вылетает как пуля и выходит гораздо более громким, чем Чонгук планировал. Распалённое эмоциями сознание выбивается из-под контроля. Вытаращившись испуганно, будто та самая гигантская волна уже опустилась на его голову, будто он уже тонет под ней, а никто не желает ему помочь, Гук повышает громкость с каждым последующим словом, буквально крича: — Помотай головой, чёрт возьми! Покрути у виска, в конце концов! В тишине ночи его крики звучат громоподобно: взмывают гулким эхом к беспроглядно-чернильным небесам и разлетаются в стороны, подобно стае обезумевших птиц. От неожиданно резких звуков плечи Тэхёна еле уловимо вздрагивают, а взгляд невольно сползает вниз, прячась среди тёмных каменных выступов дворовой дорожки. Лишь испуганно опустив глаза, но ни на шаг не отступая при этом от былой тактики, Тэхён совсем не собирается спасаться от грозного суда, не предпринимает и мизерной попытки оправдать себя и переубедить обвинителя. А у Чонгука внутри что-то надрывается — больно, с беспомощным треском. Ким не торопится куда-то отойти, что-то показать жестами, донести до собеседника хотя бы малейший комментарий к происходящему. Его руки свободно опущены вдоль туловища, и в них отсутствуют какие-либо средства коммуникации. Выходя во двор навстречу непрошеному гостю, Тэхён не прихватил с собой ни блокнота, ни телефона — будто и вовсе не планировал вступать в «диалог». Будто ему совсем нечего сказать Чон Чонгуку этой ночью. Очень страшно оказаться обвинённым в преступлении. Но ещё страшнее, когда обвиняемый совсем ничего не отрицает. Даже не пытается. — Почему же ты стоишь недвижимо и смотришь на меня так… будто я прав?.. — Запустив пятерню в волосы, Гук несколько раз мотает головой, глядя при этом всё так же безотрывно и в какой-то степени безумно. Он уже не кричит, но в тоне сквозит истерическое неверие, приправленное высоковольтным отчаянием. Тэхён возвращает ему свой взгляд — такой же пустой, пронизывающий насквозь и не передающий ничего конкретного, но на дне остекленевших зрачков мелькает нечто, напоминающее… сожаление? И, даже несмотря на полумрак двора, Чонгук способен прочитать в них отчётливое: «Да, ты прав». Вот, это произошло. Всё разрешилось. Проклятая загадка разгадана. Столько времени… Это был он. Ви — это Ким Тэхён. Разочарование — крайне ядовитое чувство. Гук ощущает буквально физически, как оно нарастает за спиной мрачной тенью, как готовится отравить его кровь, заполнить сознание и полностью поглотить естество, придя на смену безвозвратно умерщвлённой надежде. Мозг сопротивляется до последнего, защищаясь от сурового противника жалкими аргументами вроде «этого просто не может быть», «это лишь досадная ошибка», «он не мог так поступить». Однако силы в бою неравны, а значит поражение неизбежно. Чонгук разочарован до глубины души, и этот процесс необратим. Доверяя целиком и полностью, безоговорочно веря каждому его слову, Гук даже мысли не допускал, что таинственный аноним может находиться прямо у него под носом. «Я живу в Токио», — сообщение, полученное одним январским вечером, бегущей строкой проскальзывает в воспоминаниях. С той самой секунды у Чонгука не было причин сомневаться в том, что в реальной жизни они незнакомы. — Так значит… — выговаривает, старательно борясь с колючим комком, вставшим поперёк горла. Ему даже дышать сложно, не то что говорить, однако он всё же продолжает: — Значит… Ты столько месяцев водил меня за нос, как последнего дурака? — Глядит враждебно, грозно, глубоко разочарованно. В его широко раскрытых глазах чётко отражается вся трагичность конца света, что прямо сейчас распиливает его сердце на множество частей. — Чувства живого человека — это шутка для тебя? Наверное, было весело?! — не произносит, а просто выплёвывает, сжав стучащие друг о друга зубы и одновременно — кулаки. Злость захлёстывает и сдавливает тисками грудную клетку, будто собственноручно творя происходящее: управляет его мыслями, говорит его голосом, берёт под контроль каждую часть тела. Чонгук давится безысходностью, не в силах совладать с лавиной едких чувств. Он злится на Тэхёна ровно настолько же сильно, сколько на самого себя: за чрезмерное доверие, детскую наивность и глупейшую веру в то, что мир, полный ярких положительных эмоций и нежных искренних чувств, действительно существует. Этот мир сегодня рухнул, а ведь Гуку так хотелось верить в лучший исход. — Пожалуйста, просто дай понять, что я ошибаюсь… Что Ви не мог… — шепчет безнадёжно, снова и снова тряся головой в отрицательном жесте. Смотрит уже не на Кима, а будто куда-то сквозь, и обращается словно тоже не к нему, а больше к самому себе. Или к тёмной ночи, что робко обнимает его за плечи, пытаясь хоть немного утешить. — Что Ви не мог так поступить со мной… Отчаяние сходит сверху той самой смертоносной волной, придавливая тоннами и десятками тонн, а Чонгук понятия не имеет, возможно ли выжить под таким напором. Ведь даже крепкое судно тонет за считанные минуты, встретившись с волной-убийцей в просторах вод, ну а Чон Чонгук сделан вовсе не из алюминия и железобетона. Он всего лишь слабый человек, который верил в лучшее и хотел быть счастливым с другим человеком. Хочется неистово и оглушительно кричать и звать на помощь, но, как известно, тонущий человек не может кричать — у него недостаточно дыхания, нет воздуха, который можно вытолкнуть из лёгких, издав крик. Он может только захлёбываться неминуемо и медленно идти ко дну. Сообщения, полученные в самые яркие и запоминающиеся моменты их общения, прокручиваются в голове смешанной вереницей. Телефон, до сих пор удерживаемый в ладони, сжимается с нечеловеческим усилием. Тогда Чонгук и подумать не мог, что человек из интернета заставит его пережить счастливейшие мгновения жизни, а после — одной апрельской ночью — вынудит стоять у ворот незнакомого дома и задыхаться от едкого отчаяния и боли, кругами расходящейся в грудной клетке. Их долгожданная встреча. Чонгук представлял её совсем иначе. На глазах поблёскивают злые слёзы — горькие, будто самая противная в мире микстура, которую совсем нет желания принимать даже в случае крайней необходимости. Из последних сил подавляя новые всплески отравляющих чувств, он с усилием стискивает нервно стучащие челюсти, а губы сцепляет в тонкую полоску. Хочется уйти отсюда как можно скорее. — Знаешь… — выдыхает напоследок, вкладывая в произнесённые слова всю ту бесконечность мучительного разочарования, что скручивает в жгут его душу. — Лучше бы я ничего не знал и остался дураком навсегда. Сделав несколько шагов назад, Чонгук смотрит на Тэхёна ещё раз перед тем, как покинуть территорию его двора. Тот так и стоит на своём месте: бледный, напоминающий бесплотный фантом — непонятно, что передаёт выражение его лица с тяжёлым, неподвижным взглядом и чуть разомкнутыми губами, да и совершенно неясно, дышит ли он вообще, или превратился в настоящее каменное изваяние. Выскользнув в приоткрытую калитку, Чонгук удаляется от ворот быстрым шагом — практически бежит. Слезы размывают обзор, и он яростно смаргивает их, шипя сквозь стиснутые зубы что-то неразборчивое о том, что «нельзя быть таким слабаком». Вдохнув в раскалённые лёгкие побольше воздуха и собрав остаток сил, он со всей злостью отшвыривает в сторону свой телефон — тот самый, без которого не представлял полноценного существования ещё пару часов назад. Мобильный с жалобным треском впечатывается в каменный тротуар и, проскользив, исчезает в темени придорожных кустов. А его жестокий хозяин без сожаления шагает прочь — сам не знает куда, сам не знает зачем; и постепенно пропадает в бездне едва знакомой улицы. Ни разу не оглядывается назад. Боль. Внутри что-то простреливает, глухо взорвавшись. Выстрел, оглушающий сильнее взрыва бомб, попадает в самое сердце. Чонгук, лгавший всю свою жизнь, даже не представлял, насколько это больно — быть обманутым.