The Atonement of Cullen Rutherford

      Той ночью ему больше ничего не снилось… Ну, Дориан не мог сказать наверняка. Если ночные кошмары снова затянули Каллена под воду, он сумел спрятать их достаточно хорошо, чтобы они не нарушали его сон.       Он заснул, освещаемый серым светом, очерчивающим далекие горные вершины на краю долины, и, когда снова моргнул, ему показалось, что часы пролетели за считанные секунды, и успокаивающий солнечный свет струился вниз через разбитую крышу. Он лежал, растянувшись на животе, тепло лучей согревало его обнаженную спину, одеяло лежало на талии – и он совершенно точно был один, учитывая, сколько места занимал в постели.       Когда Дориан как следует открыл глаза, морщась от яркого света и борясь со стоном, отчаянно желая спрятать голову под подушку, он понял по скользящему по нему лучу солнца, что близится полдень. Там, в Тевинтере, он бездельничал на солнышке, как довольный кот, и полдень для него был довольно ранним подъемом – ни один уважающий себя человек в Империи не будет замечен Создателем в эти нецивилизованные часы до полудня, но как один из наиболее продуктивных членов Инквизиции он не мог позволить себе времени бездельничать.       Он перевернулся на спину и снова поморщился, глядя на веселое голубое небо над головой прищуренными глазами; голова сильно болела то ли оттого, что он провел полночи более напряженным, чем тетива на луке, то ли потому, что накануне вечером выпил больше, чем предполагал. Ничего такого, с чем не смог бы справиться маленький глоток эльфийского корня, но неудобство ситуации заставляло его чувствовать себя удивительно раздраженным.       Со стоном он перевернулся на бок, едва не свалившись с кровати, прежде чем наткнулся на шкафчик, который по его настоянию притащили на чердак Каллена; конечно, у него все еще была своя комната, где хранилась большая часть его вещей, но будь он проклят, если будет жить в тесном сундуке, как это делал Каллен. Он считал большой победой, что ему удалось убедить его убрать необработанные бревна и инструменты, занимающие добрую треть пространства – предоставив тем самым это место самому себе. Дориан не был полностью уверен, что Каллен просто не прислонил бы подушку к обломкам и не попытался бы доказать, что ему вполне комфортно живется и без кровати, и что есть более важные вещи, на которые стоит потратить средства.       Среди его туалетных принадлежностей все еще лежал пакетик засахаренного эльфийского корня, и он надорвал его, чтобы пожевать, пока будет приводить себя в более презентабельный вид. Тот факт, что Каллен мог добиться невероятно красивого результата легкой небритостью, не означал, что остальные могут так же. К тому времени, как он оделся и, ворча себе под нос, спустился по лестнице в рабочий кабинет Каллена, боль немного утихла, сменившись на тупую пульсацию за глазницами.       Вполне терпимо, если не сказать больше.       По милости Андрасте, Каллен был один – когда Дориан впервые соскользнул вниз, он столкнулся лицом к лицу с комнатой, полной новобранцев с залитыми краской лицами, которые таращили на него свои выпученные глаза, пытаясь не хихикать, что, мягко говоря, было сомнительным опытом. Но он даже не поднял головы, как всегда погруженный в работу. Дориан помедлил, все еще держась одной рукой за перекладину на лестнице, очевидно, ночь для Каллена прошла в тысячу раз хуже, чем для него, и в этом нет ничего удивительного: одному Создателю известно, как рано он заставил себя встать с постели, чтобы продолжить свое неустанное стремление к совершенству и искуплению грехов.       Его волосы были взлохмачены, лёжа беспорядочными локонами, и было ли это просто из-за того, что он не причесался после того, как встал с постели, или же испортил причёску, проведя руками по локонам несколько десятков раз от расстройства уже после утреннего омовения, с первого взгляда сказать было сложно. Он выглядел изможденным, лицо осунулось, а под глазами залегли глубокие тени, и Дориан почувствовал, как в груди что-то надломилось, когда увидел такую решительную борьбу.       Мгновение нерешительности все тянулось, и Дориан не был уверен, стоит ли ему приближаться к Каллену, будет ли он готов к прикосновениям, или же необходимо дать ему пространство. Что хорошего было в его шутливой самоуверенности и очаровательных остротах перед лицом тяжести страданий Каллена – неискренняя улыбка и толстокожесть служили ему достаточно хорошо, когда на карту было поставлено его собственное благополучие, но это? Сокрушительная боль в груди от чужих страданий, безнадежность, которая приходит оттого, что видишь его агонию и не можешь ничего с этим поделать?       Это было чем-то новым. Он думал, что понял это, наблюдая, как медленно угасает Феликс, но сочувствие, которое он испытывал к старому и дорогому другу, смирившемуся со своей собственной смертностью, было именно таким… спокойным. Душераздирающе, но в неизбежном чувствовалось некое облегчение.       Уход Каллена был ужасен, но в нем чувствовалась какая-то закономерность. Он понимал зависимость, и в худшие дни даже мог помочь – отвлечь, незаметно подложить настойку на стол или положить пару волшебных прохладных рук на его лоб, чтобы облегчить головную боль. Но кошмары, плохие воспоминания? Он не мог бороться с воспоминаниями. Они цеплялись за него, как тени, тяжело ложась на плечи, и Дориан знал, что они всегда с ним.       Это совсем было непохоже на выкачивание яда. Чем больше Каллен рассказывал ему, тем сильнее он дрожал и плакал. Может быть, от этого и не было избавления. Может, эта тень, это пятно, этот груз он должен нести всегда.       Дориан не мог ничего сказать, даже думать об этом не мог. Он слишком сильно любил Каллена, чтобы смириться с мыслью, что всё должно быть именно так, что ему придётся страдать, и страдать вечность.       Но он никогда не видел ужасов, которым подвергся Каллен; он почти шутил, когда говорил, что не хочет провести остаток своей жизни, крича внутри, но видел беспокойство, панику и маленькие разочарования, с которыми Каллен сталкивался каждый день… Это уже не казалось таким забавным выбором слов. И, может быть, он был эгоистом, может, это делало его худшим из людей, потому что испытывал облегчение от того, что ему не пришлось иметь дело с такого рода травмой.       «Ты заслуживаешь лучшего, чем сломленный человек».       Эти слова ранили сильнее, чем он мог признаться Каллену, сильнее, чем он даже осознавал. Каллен проявлял к нему любовь, нежность, сострадание, уважение и миллион других вещей, которые заставляли Дориана чувствовать себя целым. Что еще он мог дать ему? Что еще Дориан мог попросить?       В течение многих лет он был приятным милым развлечением, забавой, которая сводилась лишь к паре часов совместного дыхания и иголкам, покалывающим спину, или же источником огромного стыда, гнева и горечи. Каллен видел в нем кого-то более достойного, и как же он мог заслуживать лучшего больше, чем тот, кто итак уже потрясающ?       А теперь он стал сентиментальным, фу. Как утомительно.       Он встряхнулся, улыбнувшись, и тихо обошел стол Каллена, полностью поглощенного бумажным беспорядком и явно погруженного в свой собственный мир; Дориан наклонился и обнял его за плечи, тихо засмеявшись, когда Каллен слегка подпрыгнул от медленного объятия и прикосновения губ к уху. Через мгновение тот присоединился к смеху, а облегчение можно было потрогать.       — Ты позволил мне поспать, — пробормотал он в его волосы, нежно прижав губы к изгибу уха и осторожно потянув зубами.       Каллен слегка откинулся назад в его объятиях, запрокинув голову, чтобы запечатлеть целомудренный поцелуй на его подбородке.       — Один из нас заслужил хороший сон, если не больше, — тихо сказал он, на мгновение коснувшись щеки Дориана. В его словах было что-то нерешительное, почти настороженное, словно он внутренне сжался в ожидании насмешки или выговора за прошедшую ночь.       — Мм, я совершенно уверен, что ты заслужил отдых больше, чем я, — ответил Дориан преувеличенно упрекающим тоном. – Если бы я не знал Вас лучше, командующий Резерфорд, я был бы склонен подозревать, что Вы хотели сделать какую-то работу, пока я сплю, чтобы не отвлекаться.       Он почувствовал, как Каллен слегка напрягся, и улыбнулся про себя. Он был прозрачен, как стекло из Серо.       — Имей в виду, я не настолько раним, чтобы считать, что отвлечение столь же опустошающе красиво, как я, — продолжил он. – Я понимаю, нахождение в моем обществе, будучи настолько ослепленным моим изысканным обаянием и привлекательной внешностью — это одновременно бремя и привилегия.       Когда Каллен открыл рот, чтобы ответить, Дориан наклонился через его плечо немного сильнее и схватил один из пергаментов, разбросанных по столу.       — И это то, ради чего ты меня бросил? – спросил Дориан. – Честно говоря, иногда это похоже на рождение ребенка, как часто мне приходится забирать этот… — Его глаза натолкнулись на одно единственное слово, Адамант, и остановились. Взгляд пробежал по строчке, вбирая в себя весь смысл, и его глаза расширились; по спине пробежал холодок, а внутренности затрепетали.       — Адамант, — сказал он. – Что, во имя Создателя, там происходит?       Любой, кто хоть немного разбирался в истории, знал о Великой Адамантовой Крепости, несокрушимой и непреодолимой, могучем бастионе Серых Стражей, стойко противостоящих сокрушительной тьме Второго Мора. И, возможно, что еще более важно, для тех, кто проявлял живой интерес к политике Кругов и Церкви, Адамант имел сомнительную честь разоблачить ужасы Обряда усмирения перед всем остальным миром два года назад, когда Орлесианский усмиренный маг выпустил орду демонов на ничего не подозревающих жителей в ужасно успешной попытке избавиться от усмирения.       И более того, она находилась на самом дальнем конце мира, на краю кошмарной бездонной пропасти — почерневшей, отравленной бездны, настолько глубокой, что, как утверждали легенды, она простиралась прямо до самой Тени.       И это было очень, очень далеко от Скайхолда.       Каллен устало вздохнул и потянул Дориана за руку, направляя его вокруг стола и мягко усаживая к себе на колени. Не то, чтобы его потребовалось уговаривать, честно говоря, как только Дориан понял, что это за жест, то удобно устроился на его ногах, одной рукой обхватив за плечи, в то время как другой держал лист пергамента. Каллен осторожно вытащил его из чужих пальцев и положил обратно на стол, взяв ладонь в свою и переплетая их пальцы.       — Оставшиеся Стражи отступили к Адаманту, — тихо сказал он. Каллен был теплым, и Дориан прижался к нему, прислонившись щекой к его волосам. – Их численность невелика, но, если они продолжат прислушиваться к агентам Корифея и решат придерживаться своих нынешних действий – армии демонов, которую вы с Намаэтель видели в будущем, – то у нас не останется иного выбора, кроме как вступить с ними в бой.       Он поднял голову и встретился взглядом с Дорианом.       — Мы готовимся к войне, — просто сказал он, потирая большим пальцем костяшки пальцев Дориана, а его золотистые глаза потемнели. – Поход через Орлей к крепости. С точки зрения тактики, сам поход представляет собой наименьшую проблему, но… — Он сглотнул, и глаза Дориана были прикованы к его движущемуся горлу. – Будет осада, сражение. Решение было принято вчера на военном совете.       — …что ж, — сказал Дориан после тяжелой паузы. – Это, возможно, сильный противник по «причинам, из-за которых уровень вашего стресса достигнет столь же ужасающего уровня, как и вчера вечером».       Каллен вздохнул – жалкий звук из всех, что он когда-либо от него слышал – и снова ткнулся под подбородок Дориана. То, как он прижимался к нему, вызывало смутное желание, и что-то в груди Дориана слегка таяло.       Но что касается остального… Его кожу покалывало от этих слов. Открытая война против Ордена сколь древнего, столь легендарного, как Серые Стражи – ни одна крепость не была безупречной, ни один человек не стоял выше способности спотыкаться и падать в развращённость, так почему же эти слова вызвали в нем такое сильное чувство страха? К чему, он думал, они стремились последние несколько месяцев? Что, он думал, они делали высоко в горах, окруженные метательными орудиями, баллистами и зубчатыми стенами?       О, ничего серьезного, совершенно ничего! Просто попытка осадить одну из самых грозных крепостей в мире, на самом дальнем краю света, в одной из самых негостеприимных местностей, против Ордена, пытающегося очистить саму Тень от бесчисленных легионов демонов в какой-то извращенной попытке уничтожить одно зло другим. Они обязательно должны закончить до обеда, чтобы осмотреть достопримечательности, полюбоваться чудесами этой безобразной пропасти, которая, как говорят, вызывает кошмары, если просто глядеть на нее слишком долго.       Иногда было слишком легко забыть, что существовал мир за вратами Скайхолда, когда он нашел здесь такое утешение. Еще труднее было выглянуть за стены этой самой башни, когда внутри было так много от его сердца и надежды.       Дориан вздохнул и перевел взгляд на бумаги, разбросанные по столу Каллена. Теперь он видел планы сражений; перед Калленом было разложено около дюжины различных стратегий, написанных знакомым ему небрежным почерком, некоторые из них были подчеркнуты черными чернилами, размазанными нетерпеливой рукой – очевидно, наиболее ему понравившиеся, раз он не мог дождаться высыхания чернил, прежде чем перейти к другим расчетам и наблюдениям. Иногда, когда они не играли в шахматы, и он не смотрел, как Каллен разговаривает с солдатами, было легко забыть, как он был великолепен, как уверенно выполнял свои обязанности и как остро он видел все на два-три шага вперед.       — Ты говоришь, вчера на военном совете, — медленно произнес Дориан, снова переведя взгляд на Каллена. – Если память мне не изменяет, мы были вместе прошлой ночью. Почему я слышу об этом только сейчас?       — Мы не… — Каллен замолчал, покраснев до кончиков ушей, и Дориан прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться. – О. Ты имел в виду… вместе, как в компании друг друга, а не вместе, как в… ну… — Вместо этого он откашлялся, а его лицо приобрело очаровательный розовый оттенок. – Не то, чтобы я скрывал это от тебя, Дориан, честно… Это потребовало больше времени, чтобы принять. Я…       Побери его Создатель, если он покраснеет еще сильнее, то вспыхнет.       — Боже мой… Как интересно, что ты сразу подумал, будто я говорю об опьяняющем удовольствии, которое можно найти в диком животном сексе, а не о спокойном удовольствии от проведения вечера в компании кого-то, кого я люблю и кем восхищаюсь.       Каллен застонал.       — Я не скрывал этого от тебя, Дориан, клянусь. Иногда мне нравится иметь возможность забыться… с тобой, я имею в виду. Просто оставить все это, — он указал на стол, заваленный бумагами, – здесь, внизу, и не думать ни о чем, кроме того, как сильно я тебя люблю и люблю быть в твоей компании. За исключением, — теперь он склонил голову набок, в глазах вспыхнуло чувство вины, и отвел взгляд, – того времени, когда меня преследуют ночные кошмары.       Дориан почувствовал укол острой боли в груди – от горя или разочарования из-за Каллена. Он не особо любил чувствовать себя беспомощным и не чувствовал ничего, кроме беспомощности перед лицом демонов, которые обитали в голове Каллена.       — Хм, — задумчиво произнес Дориан, проведя рукой по шее Каллена, пока не обхватил его щеку и не повернул лицом к себе. – Полагаю, ты считаешь себя невыносимо очаровательным, говоря такие слова.       Губы Каллена дрогнули в улыбке, печаль в его глазах медленно угасла, уступив место чему-то большему.       — У меня сложилось впечатление, что ты уже счел меня невыносимо очаровательным.       — Ты весьма искусен в том, чтобы выбираться из собственноручно выкопанной ямы, командующий. — Он нежно поцеловал его, склонив их головы друг к другу.       Пальцы Каллена поглаживали изгиб его шеи, касаясь легкими прикосновениями.       — Я не хочу оказаться в ней, — пробормотал он, потираясь своим носом о его. – Иногда так трудно мыслить здраво, когда ты рядом.       — Ну, это не моя вина, что я настолько привлекателен, что свожу на нет гетеросексуальность.       Мучительный стон, последовавший за его ужасной игрой слов, был вполне ожидаем, но, несмотря на ворчание Каллена, на его лице играла улыбка. Значительное улучшение, и после этого Дориан считал себя блистательно. На самом деле, Каллену следовало бы улыбаться постоянно — взамен годам боли и горя, — а морщинки вокруг глаз должны быть морщинками от смеха. Его улыбка обладала какой-то коварной силой, которая заставляла желудок Дориана трепетать, будто в нем поселилась дюжина бабочек, даже спустя несколько месяцев он не мог привыкнуть к этому.       Как бы сильно он ни хотел и дальше целовать его, Дориан знал, что должен спросить:       — Так значит. Адамант, — сказал он, надеясь, что его голос звучит уверенней, чем он себя чувствовал. – Когда мы выдвигаемся?       Не то, чтобы он боялся встречи со Стражами или переживал за себя – ну, не больше, чем обычно. Это было намного более масштабно, чем все то, что они делали до сих пор, больше, чем иметь дело с жаждущими власти культистами и продажными храмовниками; никто не будет винить их за то, что они зачистили лагерь, полный венатори, или отряд красных лириумных чудовищ. Но Стражи? Осада одной из самых легендарных крепостей в мире? Он знал, что, как только они доберутся до Адаманта, им с Калленом придется расстаться, Каллен отправится со своими солдатами, а Дориан будет сражаться бок о бок с Намаэтель, и это совсем не то же самое, что ехать из Скайхолда в разведывательном отряде и знать, что Каллен ждет его возвращения с распростертыми объятиями и облегчением во взгляде.       И какая же все-таки ирония судьбы, что его разрывало изнутри при мысли о Каллене, идущем в бой — неукротимом, непоколебимом, безрассудно бессмертном Каллене, который чувствовал себя гораздо лучше на поле боя, чем дома, в прекрасных бальных залах или ставке командования, где он был, в основном, органичен?       Он знал, что это может быть последний раз в жизни, когда они…       Опасные мысли. Дориан отбросил их.       — В идеале, как можно скорее, — тихо ответил Каллен, проводя ладонью вверх-вниз по руке Дориана, очевидно, не замечая, в каком смятении двигались его мысли. – Это долгий путь даже при идеальных условиях для путешествия, а сейчас время года неподходящее. В сочетании с тем фактом, что осадная техника замедлит нас, а армия никогда не двигается быстро, Жозефина справедливо заметила, что есть некоторые части Южного Орлея, которые будет сложно пересечь, учитывая, как много гражданская война нанесла повреждений дорогам и мостам…       Он вздохнул.       — Я не знаю, когда мы выдвинемся. Сегодня во второй половине дня состоится еще один Совет, на котором все внесут свои предложения, и мы посмотрим, с чем нам придется столкнуться. У меня не было никаких заранее подготовленных данных, чтобы рассчитать сроки для перехода войск…       Он замолчал, и Дориан через мгновение понял, что он смотрит на едва видимую часть его груди, которая была чуть открыта в расшнурованной рубашке, и, несмотря на все свои усилия, он почувствовал, что его щеки покраснели, и прикусил губу от удовольствия.       У него будет достаточно времени, чтобы обсудить тактику и спланировать все возможные варианты, препятствия и пути отхода. У Дориана не было времени на стратегию или тактику, на продвижение или передвижения войск, но он умел отвлекать красивых командующих, когда их обязанности становились причиной появления морщинки между бровями.       — На все это у нас уйма времени, — пробормотал Дориан, довольно ощутимо толкнув его в грудь. – Я думаю, что более насущным вопросом сейчас является тот беспорядок, который ты тут устроил. Гарантирую, что есть еще множество… стимулирующих вещей, которые можно разложить на этом столе.       Каллен вскинул брови, а на его губах заиграла улыбка.       — В самом деле? – спросил он, слегка покачивая головой, будто был на волосок от того, чтобы рассмеяться. Рука, скользящая вверх-вниз по руке Дориана, стала менее успокаивающей и более дразнящей, более прямой в том, как он проводил ладонью по коже. – Ну, в этом вопросе у тебя неоспоримый авторитет, так что, думаю, я положусь на твое мнение… И я должен сказать тебе спасибо за прошлую ночь…       — Дыхание Создателя, тебе не нужно благодарить меня за прошлую ночь, глупый.       Злой взгляд Каллена оборвал все дальнейшие аргументы, которые он мог попытаться привести, и Дориан затаил дыхание, когда чужая рука двинулась дальше, вверх по его руке и вдоль шеи, пальцы вытянулись, путаясь в волосах, и обхватили затылок, направляя голову Дориана вниз, чтобы встретить губы Каллена.       Глаза Дориана закрылись, когда он поцеловал его медленно и глубоко, его рот, казалось, тихо умолял, прося того, что Каллен так легко ему давал. Дерзкое прикосновение языка к губам было не столько просьбой, сколько требованием, и Дориан растворился в нем, медленная жгучая боль нарастала, пока он извивался на чужих коленях, рука Каллена сжалась на его талии, пригвоздив к месту. С каждым тихим подбадривающим шепотком возле его рта температура становилась все выше, и он издал довольно неловкий всхлип – не писк, конечно, не писк, – когда Каллен резко опустил руку вниз, к его спине, а другой подхватил под колени.       Он не сделал никакого предупреждения, поднявшись на ноги, крепко сжимая Дориана в объятиях, прежде чем удобно усадить его на край стола и встать между коленями.       — О, Боже, я не хотел напугать Вас, Лорд Павус, — пробормотал он, прижавшись к его губам, и заскользил ладонями по бедрам.       — Я вижу, кто-то встал не с той ноги, — сказал Дориан хриплым и низким голосом. Он притянул Каллена ближе к себе, пальцы вцепились в ткань его рубашки, пока тот не оказался достаточно близко, чтобы Дориан мог зажать его между своих ног. Он скользнул руками по его плечам, притягивая вплотную к своему телу, и жадно поцеловал. Именно так Каллен разжег в нем огонь, яростное желание, пылающее под кожей, которое было настолько сильным, что его можно было назвать потребностью или желанием.       Он жаждал Каллена.       — Здесь такой беспорядок, — прошептал Дориан, прерывая их поцелуй и немного отодвигаясь. – Ты собираешься уложить меня на кипу бумаг, аматус? Теперь я твоя новая любимая стратегия?       Каллен потянулся за ним, когда он отклонился, покрывая поцелуями его подбородок и линию челюсти, пока пальцы теребили шнурок на брюках Дориана.       — Очень может быть, — пробормотал он, расстегивая штаны достаточно, чтобы взять в руки член, уже наполовину затвердевший от поддразниваний. – На данный момент у меня есть тактическое преимущество, которое я бы хотел изучить подробнее.       Дориан задохнулся, жар в его животе опасно вспыхнул от смелости Каллена. Он кусал губы и покачивал бедрами, создавая трение между своей растущей эрекцией и рукой Каллена, даже когда взглядом скользнул на одну из трех дверей, почти ожидая, что какая-нибудь из них распахнется прямо перед ними. Каллен проследил за направлением его взгляда, усмехнувшись, улыбка играла на его губах, когда он насмешливо сжал член Дориана.       — Ах, Каллен… — Он попытался сказать что-то остроумное или игривое, но все, что он мог сделать – это застонать, откинув голову назад и опираясь на руки, плавясь в объятиях Каллена.       — Ты что-то хотел сказать, Дориан?       Он подавил нервный трепет при мысли об открывающихся дверях, уже задыхаясь от желания.       — Ах, я весь твой, аматус, — сказал Дориан дрожащим голосом. – Все, что ты захочешь.       Каллен провел рукой вверх-вниз по члену Дориана, проведя большим пальцем по головке, размазывая первые капли выступившей жидкости по раскрасневшейся плоти. Дориан заскулил в ответ, вскинув голову, чтобы посмотреть на лицо Каллена, задыхаясь от горящего пламени в его золотых глазах и от того, как раздувались его ноздри, а дыхание становилось все тяжелее.       — Я всегда хотел только тебя, — сказал Каллен низким, грубым голосом, наклоняясь так близко, что их дыхание смешалось. Стоило Дориану облизнуть губы, взгляд Каллена мгновенно упал на них. – Создатель, ты само совершенство.       Дориан застонал, и Каллен продвинулся вперед на полдюйма, ловя его губы в грубом, голодном поцелуе. Он хотел, чтобы этот момент никогда не кончался – то, как Каллен колебался между застенчивой стыдливостью, ненасытной требовательностью и обожанием, делая из него дрожащее, трясущееся нечто, независимо от действий.       Больше. Ему нужно было больше.       Несмотря на то, что ему было жарко – Дориан удивился, что не чувствует, как бурлит и вскипает кровь, – он сумел взять себя в руки и просунуть ладонь между их телами, проводя пальцами по животу Каллена и нашаривая завязки впереди на штанах. Его пальцы дрожали, когда он пытался распутать их, и то, как Каллен улыбнулся ему в губы и углубил поцелуй, пока он не заскулил, совершенно не помогало.       Ха, он считал себя достаточно здравомыслящим, чтобы попытаться ему помешать. Ничто не могло остановить его неукротимый дух, и, уж конечно, не какой-нибудь слишком самодовольный мечник.       Каллен, черт бы его побрал, совершенно не пытался облегчить ситуацию, целуя его и поглаживая его язык в такт ритму своей руки между его ног; Дориан стянул штаны Каллена ниже, его пальцы быстро схватили наполовину твердый член и вытащили из брюк. Он гулко сглотнул, когда их члены прижались друг к другу, а веки затрепетали, когда он погладил пульсирующую кожу и качнул бедрами.       — Создатель, — простонал Дориан, мышцы на бедрах резко заболели, слоило ему раздвинуть их как можно шире, прижимая Каллена к себе так плотно, насколько позволяло их положение. – Каффас.       Каллен наконец застонал и толкнулся бедрами между ног Дориана, и любое злорадство от победы было поглощено дрожащим потоком ощущений, вызванных этим толчком; когда он потянулся, накрыв ладонь Дориана между ними своей рукой, его самодовольный триумф был разрушен его же собственным нуждающимся скулежом. Каллен, тяжело дыша, скользнул свободной рукой в волосы Дориана, целуя до тех пор, пока у того не закружилась голова, и он не разорвал поцелуй, чтобы глотнуть воздуха. Каллен вполне осознанно сжал ладонь на них обоих, заставив синхронно застонать.       Он наклонился и прижался лбом ко лбу Дориана, задавая ритм рукой и бедрами.       — Двери не заперты, — прохрипел Каллен, и от этого дразнящего напоминания его пронзил трепет, усиливая и так уже разгоревшееся пламя внутри. – Любой может войти и увидеть нас.       Не то, чтобы в Скайхолде был хоть один человек, который бы не знал, что они близки, но была огромная разница между знанием и получение видимых доказательств.       И этот риск, скорее, возбуждал, чем пугал.       Каллен, казалось, тоже это почувствовал, его золотистые глаза потемнели от похоти и довольства.       — Любой может войти и увидеть, что ты принадлежишь мне, — прошептал он, крепко целуя его.       Свободная рука Дориана поддерживала его собственный вес на столе, и, когда Каллен потянулся к его губам, почти опрокидывая его, валяющиеся листы бумаги, на которые он опирался, внезапно соскользнули; Дориан упал бы назад, если бы не практически железная хватка Каллена, собственнически прижимающаяся к его затылку, но в этот момент из него вырвался слабый дрожащий вздох, за которым быстро последовали их общие смешки.       — Ты в порядке?       Почти отчаянно кивая, Дориан прошептал:       — Просто поцелуй меня.       Его поцелуй был сокрушительным, Дориана еще никогда не целовали так интенсивно, и, когда он задохнулся от того, как мозолистые пальцы Каллена потерлись об их члены, тот воспользовался моментом, чтобы откинуть его голову назад, еще больше углубив поцелуй. Доверяя ему, что не растянется на столе, Дориан протянул руку и запустил пальцы в его волосы, ногти впились в кожу головы, когда он прижался к нему. Дориан все еще хотел сильнее, горячее, глубже. Он умолял его, когда их губы оторвались друг от друга, умолял прижаться к нему, целовать до тех пор, пока он не перестанет дышать, утопить его, сжечь или похоронить прямо там.       — Пожалуйста, — прошептал он, потому что у него не хватало дыхания на что-то более связное. – Каллен, пожалуйста.       Каллен уступил требованиям задыхающегося Дориана. Одна свободная рука скользнула вниз, к его пояснице, и притянула ближе к краю стола. Его бедра заставили ноги Дориана раскинуться еще сильнее, еще теснее прижимая их друг к другу, когда он толкнулся навстречу, прямо в их соединенные руки.       Он чувствовал приближение оргазма, жар нарастал в нижней части спины и паху, яйца сжимались, а сам он еле дышал в губы Каллена.       — Аматус…       — Кончи для меня, любимый, — прорычал он. – Кончи для меня сильней.       Его наслаждение было настолько острым, что стало почти болезненным, пронзая насквозь, когда он грубо поцеловал Каллена, всхлипывая ему в рот.       Дориан кончил, крупно содрогаясь, его тело вытянулось в струну, когда он излился на руку и живот. Его бедра сжались вокруг Каллена настолько, что даже сквозь туман похоти и наслаждения он услышал, как тот застонал; он продолжил двигать бедрами, доводя Каллена до края, рассеянно целуя его лицо и губы, лихорадочно шепча ему грязные вещи, которые, честно говоря, даже не замечал.       Вполне возможно, что в бреду он снова перешел на Тевен, но в человеке же должна быть какая-то загадка.       Влажный жар спермы Дориана стекал по их пальцам, и дрожь, прошедшая через него, когда он вскрикнул, прошла и через Каллена. Он прорычал что-то, что было смутно похоже на его имя, двигая рукой в такт сбивающемуся ритму Дориана, с удушливым звуком, который он похоронил в изгибе его шеи, присоединяясь к нему, а его ноги почти подогнулись, когда он кончил.       Несколько долгих мгновений они остывали вместе, истощенные, дрожащие и ошеломленные, их общее семя быстро остыло и стало липким на руках и одежде. Каллен хрипло рассмеялся, прижавшись поцелуем, в котором было больше зубов, чем чего-либо еще, к шее Дориана, спустя секунду уткнувшись носом в это место и проведя губами выше.       — Я действительно надеюсь, что это были просто черновики, — усмехнулся он, откидываясь назад и медленно ослабляя хватку на обоих членах. Глаза Каллена были остекленевшими и удовлетворенными, но Дориан заметил в них слабую вспышку тепла, когда он поднял ладонь ко рту и облизнул.       Дориан улыбнулся, немного ослабев от оргазма, и потянулся, чтобы поднести пальцы Каллена ко рту. Он облизал их дочиста, медленно приподнявшись, когда к нему вернулись силы. Голова слегка кружилась, но ему хватило чувств, чтобы удержаться на ногах, когда он встал со стола.       Его руки обернулись вокруг шеи Каллена, он осыпал поцелуями его шею и подбородок, губы покалывало от щетины.       — Ты так предан своим обязанностям, — подразнил его Дориан. – Забавно. Пять минут назад я не слышал, чтобы ты особо беспокоился о своих черновиках.       Каллен усмехнулся и обнял его одной рукой за талию, в то время как другая невесомо скользнула между ними, чтобы поправить его штаны.       — Меня отвлек, — сказал он, подкрепляя свои слова быстрым поцелуем. – Очень. — Еще один поцелуй. – Привлекательный. — Еще один. – Альтус. — И еще. – Самый соблазнительный. — Еще. – Который очаровал. — И еще. – Мое сердце.       Рука Дориана соскользнула с его шеи и остановилась в самом центре на груди в том месте, где билось сердце Каллена.       — А где же мне еще быть? – мягко спросил Дориан, улыбаясь, когда Каллен поцеловал его немного сильнее и глубже, чем просто коснулся губами.       Адамант вырисовывался на задворках его сознания тяжелой и гнетущей тенью, от которой он не мог избавиться. Но они были сейчас вместе, и для Дориана этого было достаточно.       Что бы ни случилось потом… это произойдет позже.       Спустя некоторое время они попрощались, и Дориан с неохотой признал, что Каллену действительно предстоит проделать немало работы, если он хочет предложить что-то на следующем Военном Совете. Он не завидовал тем часам, которые ему придется провести, общаясь с квартирмейстером, лейтенантами и капитанами, но в глубине души он злился на них за то, что они забирали внимание Каллена.       Прошло уже шесть месяцев с их бурной ночи на пути к Скайхолду, а он все еще не мог обуздать этот маленький пузырь ревности, подпитываемый его неуверенностью – тоненький голосок, который весьма самодовольно сообщал ему в моменты слабости, что интерес Каллена к нему был мимолетным.       То, что ему так долго удавалось игнорировать это, свидетельствовало о доверии, которое внушал ему Каллен.       Он избегал густонаселенных частей замка, когда крался обратно в свою комнату, чтобы привести себя в порядок – научиться чувствовать себя комфортно перед широкой публикой, зная, что у них с Калленом отношения, это одно, но расхаживать со всклоченными волосами, пятнами на одежде и пропахшим сексом, это совсем другое дело.       В столовой в течение всего дня подавали еду, прекрасно зная, что люди приходят и уходят в любое время дня и ночи, меняясь сменами, или прибывают из походов через горы, или – в случае Дориана – спят до полудня только для того, чтобы отвлечься на обещанное удовольствие. Сделав крюк на пути в свою комнату, чтобы смыть все следы утренних любовных утех на груде карт и приказов, он обнаружил, что рассеянно смотрит вниз, на скудные последствия спешки на обед, буфет еще не был заполнен тем, что обычно оставляли до ужина. Вздохнув, он взял тарелку и сморщил нос от жалких остатков на тарелках – сухой, заветренный бекон, который больше походил на кожу, осыпанный по краям чем-то, что ранее казалось великолепным блюдом с сыром, половинка пикантной булочки…       Честно говоря, что за злобный мерзавец оставил половину булочки? Это было почти насмешливо, намеренно жестоко.       — А, вот и ты.       Дориан оглянулся через плечо, чтобы обнаружить Соласа возле своего локтя, приятная мягкая улыбка на его лице была слишком подозрительной.       — Говоришь так, будто я все утро от тебя ускользал, — сказал Дориан, используя вместо щипцов руки, чтобы наполнить свою тарелку чем-то, что все еще выглядело более-менее съедобным. – Но твой тон подразумевает, что ты отправился на мои поиски пять минут назад, и это место, с которого ты решил начать.       — Такие подозрения в такой хороший день… Могу предположить, что присутствие солнечного света хоть раз положительно повлияет на твой темперамент.       Дориан остановился и посмотрел в окно.       — Ближе к вечеру или после полудня?       Солас усмехнулся.       — Намаэтель нужна твоя помощь, и она попросила меня тебя разыскать.       Жонглируя своей тарелкой, чтобы взять пустую кружку, он налил себе кофе из вечно горячего кофейника, стоявшего на краю буфета.       — А? Никакой насмешки, коварного комментария, чтобы подчеркнуть тот факт, что она явно искала превосходящего умом высшего мага?       — Вообще-то я помогал ей все утро. Она предположила, что наше последнее открытие очень тебя заинтересует, и хотела, чтобы ты почувствовал себя частью процесса.       От мысли, что его позвали просто потому, что кто-то уделял достаточно внимания его страстям и считал важным включить его в число приглашенных, в груди слегка потеплело что-то восхитительно мягкое и уязвимое.       Как бы трогательно нетерпелив он ни был, он никогда не выскажет такое отчаяние вслух.       Он махнул кофейной кружкой в сторону Соласа.       — Конечно – великодушно сказал он. – Веди меня, мой дорогой друг.       Он не удивился, когда Солас повел его в сторону кабинета посла Монтилье и ставки командования, но ожидания резко изменились, стоило Соласу вместо этого спуститься по лестнице на нижние уровни, туда, где находилось хранилище и винный погреб. Внизу, в пустующем на данный момент зале, одна из стен была довольно сильно разбита, открывая пыльную лестницу, которая вела дальше вниз. Бросив резкий взгляд на Соласа, который только загадочно улыбнулся, Дориан крепче сжал свой завтрак и перешагнул через куски каменной кладки, чтобы спуститься по ступеням.       В пыли виднелись царапины, свидетельствующие о том, что недавно здесь побывали другие, и он слышал по меньшей мере два голоса, эхом отдающихся в его сторону. По мере того, как он спускался, становилось все темнее, пока не пришлось прищуриться, чтобы разглядеть ступеньки, а затем снова стало светло, слоило ему спуститься на площадку, освещенную полудюжиной фонарей…       Он моргнул, его мозг медленно регистрировал болезненно мерцающее вещество, отбрасывающее свет на него.       — Это что, мозаики? – спросил он, подходя ближе к стене, чтобы попытаться разглядеть детали на чрезвычайно сложных картинах.       — Это Дориан? – Он усмехнулся про себя, услышав волнение в голосе Намы, и оглянулся через плечо, но обнаружил, что все еще находится наедине с Соласом. Намы нигде не было видно. – Солас, ты…       — Он здесь, — с весельем в голосе сказал Солас.       — Дориан! Где ты был, я ждала тебя несколько часов!       Он широко зевнул, обхватив себя одной рукой, и сделал глоток кофе.       — Возможно, если бы ты назначила сбор на разумное время суток, люди были бы более склонны приходить вовремя.       Краем глаза он заметил какое-то движение и, оглянувшись, увидел голову Намы, появившуюся из того, что он принял за тень там, где свет не падал на неровную землю, но теперь понял, что это была значительных размеров дыра. Ее лицо было покрыто пылью, а в волосах запуталась паутина.       — Уже далеко за полдень, Дориан.       — Как я уже и сказал – организуй сборы в разумное время дня.       — Может, я хотела организовать их в то время, когда солнце еще только взошло?       — Фу, какая ужасная идея. Солнечный свет.       Из-за его спины донесся смешок Соласа.       — А я-то думал, что у тебя есть, что сказать по поводу отсутствии солнечного света на Юге.       Дориан пренебрежительно махнул рукой.       — Контекст, мой дорогой Солас, контекст – разве солнечный свет предпочтительней бесконечных страданий из-за ферелденских дождей? Это несомненно так, но не значит, что я ценю то, что меня насильно подняли с постели в такой нецивилизованный час.       Нама положила обе руки на каменный пол, подперев ладонями подбородок.       — Кто-то менее вежливый, чем я, мог бы сказать, что, возможно, если бы ты ложился спать в более разумное время, а не проводил всю ночь, очаровывая моего военного советника, ты бы не встречал день с такой враждебностью. — Она мило улыбнулась. – Но я, конечно, слишком вежлива, чтобы делать такое замечание.       Дориан почувствовал, как его лицо запылало, горели даже уши.       — И я, конечно, слишком великодушна, чтобы опускаться до таких низменных предположений…       Голова Сэры показалась над краем разлома рядом с Намой, ее волосы были всклочены, будто она часами карабкалась через руины.       — То, что ты употребляешь целую кучу причудливых слов, еще не значит, что тебя не поймают на том, что ты всю ночь играл со своим Калли-Валли, — сказала она, тихо хихикая.       Его щеки пылали, а подбородок был высоко поднят; среди друзей ему было нечего бояться, не надо было стыдиться своих отношений с Калленом. Это был не Тевинтер, а некоторые непристойные шутки между товарищами не были такими же, как насмешки, с которыми он сталкивался дома. Он справится.       — Я очень сомневаюсь, что ты поймешь всю сложность… как ты выразилась?       — Ты говоришь так, будто я никогда раньше не трахала девушку с членом – девичьи члены в девять миллионов, миллиардов, триллионов раз лучше, чем ваши мальчишеские копья.       — А что такое, скажи на милость, мальчишеские копья?       Она махнула рукой в его сторону, сморщив нос от отвращения.       — Ты мальчик, у тебя есть частичка в штанах, частичка, делающая тебя мальчиком. Крем-де-ла-Крем тоже мальчик, так что у него тоже есть бита. В любом случае, меня не интересуют мальчики, только девочки. Неважно, какой они формы, если к ним прикреплена прекрасная леди.       Дориан удивленно моргнул.       — Это… удивительно, ты гораздо разумней, чем я ожидал.       — Вы сражаетесь на мечах?       Нама глотнула из кружки, из которой пила, оставив на полу возле разлома, и выплюнула содержимое прямо на каменный пол.       — Сэра!       — Что? Честный вопрос, я бы так и делала. С звуковым сопровождением! Как тот светящийся меч, который может сделать Виви. — Она прижала руки к паху, начав непристойно толкаться. – Вжжууххх. Вжжууххх. Вот так!       — Я передам леди Вивьен, что вы называете её Виви, и что обе сравнили её лёгкий клинок с дуэльным пенисом.       Наблюдая, как они ссорятся и игриво препираются в мерцающем свете фонаря, Дориан позволил себе расслабиться. Все было нормально – это и называется дружбой – смех и поддразнивания, небрежная забота о его благополучии, скрытая шутками. Все это было еще так ужасно ново, иногда достаточно, чтобы стереть его грубые края, научиться позволять людям заботиться о нем.       Это было настолько замечательно, насколько и ужасно.       — Если о менее фаллических темах, — сказал он, повышая голос, чтобы перекричать их подшучивания эхом, разносившимися по пещере, – что это за место в пустоте, и почему мы все здесь?       — Разве это не очевидно? – спросила Нама, поднимая глаза и переставая притворяться, что дерётся с Сэрой. – Это древняя баня – разве она не похожа на те, что обычно стоят в купальнях?       — Разве что Калли-Валли обычно не в своём… Ай! – Нама ударила Сэру по руке.       Он с сомнением огляделся, не обращая внимания на постоянные упоминания своей личной жизни.       — Простите мне мой снобизм, но бани у меня обычно ассоциируются с паром. И теплом. И настоящей водой, а не лужей, полной пыли. В пещере. Под землёй.       — Ооо, разве у тебя не приукрашенные стандарты? – сказала Сэра, расхаживая взад-вперёд по тому, что, как он понял, было пустым бассейном для купания, покачивая бёдрами в самом нелепом преувеличенном ритме. – Дориан из дома Павусов, совсем недавно прибывший из Минратоса, не желает принимать ванну в пещере.       Солас тяжело вздохнул с болезненной ноткой в голосе, и Дориан совершенно забыл, что тут присутствует другой маг; он почувствовал обжигающий румянец, растекающийся по затылку, понимая, что поддался нелепому юмору Сэры, и потёр шею и плечи совсем как Каллен.       — Скайхолд имеет многовековую историю, уходящую вглубь в прошлое на тысячи лет, — сказал Солас, подходя к нему, когда они смотрели на двух женщин в пустом бассейне. – Он не был построен человеческими руками – только пристроен поверх существующего фундамента, – так что вполне логично предположить, что здесь сохранились останки жителей более древних, чем первоначальные архитектурные оценки.       — Ещё раз, как его имя? – спросила Нама, её глаза блестели от радостного нетерпения.       — Тарасил’ Ан те’лас, — любезно ответил Солас с улыбкой на губах.       — Тарасил’ Ан те’лас, — медленно произнесла Нама, тщательно выговаривая каждый слог, словно каждый из них был для неё священен.       — Тарантуловы сиськи, — сказала Сэра напыщенным голосом, который, как Дориан предположил, должен быть имитацией голоса Соласа.       Нама демонстративно проигнорировала её.       — А ты никогда не задумывалась, почему в Скайхолде никогда не бывает так холодно, как в остальной части долины? Мы окружены снегом и горами! Но во внутреннем дворе умеренная температура, сады полны цветов, которые растут в любых условиях, а ты ходишь полураздетым большинство дней…       — Это называется модой – бремя, которое приходится нести всем красавчикам.       — Но ведь тебе никогда не бывает холодно, правда? Ну, не настолько холодно, насколько ты думал, странный хладнокровный Северянин. — Она сделала шаг назад и развела руками, чтобы показать на окружающую обстановку. – Ну, вот и ответ!       — Ответ – пыльная пещера?       — Ответ – геотермальное отопление, — сказала она, закатывая глаза. – Это основа архитектуры гномов, и Дагна заподозрила, что температура в замке постоянно меняется, и поэтому сделала некоторые структурные оценки – и мы нашли это!       — Пыльную пещеру?       Она в отчаянии всплеснула руками.       — Это последний раз, когда я пытаюсь поделиться с тобой чем-то занудным.       — Моя дорогая Намаэтель, я был бы счастлив принять участие в научных открытиях вместе с тобой в ответственный момент…       — Дориан, Создатель, уже полдень.       — Но, если ты приглашаешь меня в баню, а меня не встречают полуголые служанки, которые с нетерпением ждут, чтобы начать втирать масло в моё тело, пока я буду нежиться в тёплой воде, то какой в этом смысл?       — Очевидно, поскольку источник был закрыт так долго, все бассейны высохли – и при любой ситуации, связанной с геотермальной активностью, существовал риск, что в камерах, здесь, внизу, накопятся ядовитые газы, поэтому мы должны были держать его местонахождение втайне с первого дня или около того… — Она практически подпрыгивала от радости. – Дориан, если мы заставим его работать должным образом, то у нас будет горячая вода по всему замку! Будет лучшее отопление и для лазарета и…       — И ты сможешь лицезреть полуголого Калли-Валли, втирающим масло в твоё тело, — величественно закончила Сэра. – Ой, я забыла, что это уже произошло.       Не обращая на неё внимания, пока его лицо снова запылало, Дориан повернулся к Наме.       — Моя дорогая Намаэтель, как бы я ни был польщён Вашим великодушным мнением обо мне, я должен напомнить, что я прежде всего учёный и историк, а не архитектор.       — Дагна уже обо всём позаботилась, — сказала она так, будто слова Дориана не волновали её. –Всё, что мне нужно от тебя, так это кто-то с глубоким пониманием Тевинтерских рун, особенно архаичных вариаций, потому что механизмы управляются чем-то, что может показаться смесью письменных эльфийских и тевинтерских рун. Я могу разобрать только маленькую часть, но некоторые из них всё ещё пронизаны магией, и, честно говоря, — она улыбнулась ему, – я бы не хотела взрывать крепость безрассудными экспериментами.       — Значит, ты хочешь, чтобы я взорвал крепость своими безрассудными экспериментами.       Она захлопала ресницами, глядя на него.       — О, а ты бы хотел?