separated by time

Цзыюй исполняется пятнадцать, когда отец умирает. В тот день она поздно возвращается домой с танцев из-за того, что Хосоку — нашему учителю — вдруг припичивает посмотреть на каждого по отдельности и так получается, что Цызюй оказывается почти в самом конце. Странное чувство разрывало внутренности. С самого начала дня она замечала, как отец замирал на месте, глупо пялясь в одну точку, как тормозил, стоило ему резко дернуться или повернуться и видела, что тому было не очень хорошо. Мама, отмахнувшись, кинула: — Наверное, не выспался. Он работал всю ночь. Цзыюй знала: это было опасно. Ещё тогда. Войдя внутри, по привычке крикнув весёлое «привет», Цзыюй прошла на кухню и замерла, неверующе раскрыв рот: отец серый и безжизненный лежал на полу и не дышал. Первые несколько секунд она не могла вдохнуть — паническая атака пришла прямо сейчас — и Цзыюй, схватившись одной рукой за кромку пиджака, жадно глотала воздух ртом, пытаясь успокоиться. «Папа жив, здоров и ему нужно в больницу», — успокаивала себя Чжоу, нервно шаря по карманам пиджака другой рукой, чтобы отыскать свой телефон, — «скоро всё кончится и всё будет хорошо». Сердце разрывалось грудную клетку, причиняя тем самым боль, а руки набирали наизусть выученный номер телефона, где девушка по ту сторону своим будническим голосом произнесла заученный до дыр текст и повисла долгая тишина. Цзыюй не могла говорить. Она лишь выдавила из себя адрес, громко скуля от боли, присела на пол и уставилась куда-то в потолок. Она не помнит ничего из того, что было потом. Ни врачей, ни криков, ни маминого горячего шепота, которым она пыталась успокоить потерянную и разбитую дочь. Чжоу не видела её слезы, она не давала волю чувствам, но Цзыюй знала — её мама придёт сегодня ночью домой и будет реветь всю ночь навзрыд, впитывая ещё оставшийся запах отца. Было холодно и страшно: она вспоминала, как хорошо и спокойно было в детстве, как весело было проводить теплые вечера за игрой в мячик вместе с отцом, как вкусно было лопать шоколадное мороженное, пачкая им всё, до чего дотрагиваешься. Наверное, каждая частичка её тела стремится туда, где всё хорошо, стремится обратно в крепкие объятия, стремится в детство. Вот только — оно рано или поздно заканчивается. — Мне очень жаль… — все её «друзья», как мантру повторяют одно и то же, а Чжоу начинает от этого всего тошнить: Хосок предлагает ей устроить небольшой отдых, но получает в ответ полный решимости взгляд и кислую усмешку, решая, что лезть со своими советами себе дороже. Он, ведь действительно, волнуется, хоть совсем не понимает, чем заслужил к себе такое отношение со стороны Цзыюй. А она разбита и сломлена. Ей не нужна чужая жалость. Ей не нужны фальшивые успокаивающее улыбки, которые ранят ещё сильнее, чем полное безразличие. Она медленно, но верно начинает людей ненавидеть, чаще закрывается у себя в комнате и ночами сбегает танцевать. Её любимое дело становится её свежим глотком воздуха в дневной отдушине, где она каждый день задыхается, ловко хватаясь за остатки здравого ума. Бои танцев — это то, что придумано богом: тут тебя никто не знает, не осуждает и не жалеет, заглядывая полными скорби глазами, тебе в душу, будто пытаясь оттуда что-то узнать или вытащить. Цзыюй знает, что её мама плачет каждый вечер, теряя последние силы на работе, в которой она привыкла прятаться, как и Цзы в танцах, жизненно необходимые ей, как воздух. Она всё пытается свою дочь на чувства вывести, но Чжоу не привыкла плакать. Плачу только слабые. В календаре ярко красным отмечен день похорон — Цзыюй мимо него проходит с бешеной скоростью, стараясь не напороться на грустный взгляд мамы, что буквально отражается в этом красном кружке. Панические атаки накатывают всё чаще, и Чжоу теряет счёт их количества. Она, честно, не помнит, когда начала от них страдать, но точно помнит, как задыхалась от безысходности в пустом зале, когда ей только стукнуло двенадцать: тогда ей поставили точный диагноз, приказывая не нервничать. Цзыюй врала родителям, что они прошли, когда закончился курс. Тогда она врала впервые.

***

На похороны съезжаются абсолютно все их знакомые: мама не скупится на приглашения, не скупится пожаловаться на своё горе, ищет спасательные жилеты в чужих людях, чувствуя, что лодка Цзыюй уже давно потонула. Её затопило ещё задолго до смерти отца. Легкое чёрное платье тяжёлой ношей ложится ей на плечи, Чжоу руками складки приглаживает, чтобы нервы привести в порядок, но лишь сильнее раздражается из-за того, что те не собираются разглаживаться. Мама рядом дёргает её за руку, требуя остановиться, на что Цзыюй срывается, резко выбираясь и двигаясь в большую комнату, чтобы незаметно для всех пригубить крепкого шампанского. Голова кружится жутко. Чжоу думает, что ей показалось, когда она видит знакомое лицо: оно уже полностью взрослое, покрытое скорбью и скромностью — Сокджин стоит прямо, расправляя свои большие плечи, и лишь сочувствующе кивает моей маме — выслушивая её отчаянный бред. Как же стыдно. Рядом Цзыюй замечает Дахён и совсем её не узнает. Она выросла, похорошела и буквально светится, чем привлекает всеобщее внимание. Несмотря на похороны на ней легкое бежевое платье, белые туфли на небольшом каблуке и блондинистые локоны, разбросанные по аккуратным плечам. А потом взгляд скользит совсем по родным линиям, цепляется за острые скулы, пухлые губы, что обрели красивый контур за все эти шесть лет, что они не виделись с Ким Тэхёном. Он вырос и выглядит, как модель, только сошедшая с обложки модного журнала. Её ноги моментально подкашиваются, а воздуха всё меньше и меньше, что резко повышает температуру в доме, где Цзыюй всегда было жутко холодно. Паника. Паника. Паника. Голова кружится ещё сильнее, а Чжоу уже жалеет, что позволила себе выпить этот несчастный бокал шампанского. Здравый смысл твердит ей бежать, прятаться и никогда не возвращаться обратно, но совесть не может оставить маму, Цзыюй не может показаться всем слабой, даже если ей придётся встретиться лицом к лицу с парнем, который ей когда-то нравился. Она не знает, как так получилось: просто, когда ей было плохо или она чувствовала, что хочет сдаться, Чжоу отдавалась мыслям и чувствам, которые испытывала в присутствии некогда лучшего друга, несмотря на то, что тот так легко и непринужденно бросил её, где его будущее, кажется, удалось. О богатой фирме семьи Кимов не знали, наверное, только глухие или лишенные интернета и телевизора люди, а Цзыюй никогда в полной мере не интересовали деньги, поэтому лишь только благодаря отцу она знала, чего добился Тэхён. Неожиданно громкий голос разносится где-то совсем рядом, привлекает внимание Чжоу, которая отпуская голову, игнорирует остатки слёз, просящиеся выйти наружу, когда она отдаленно слышит имя отца. Злость моментально накрывает её тело, потому что она всем своим существом чувствует сочувствующее взгляды, которыми её одаривают гости, а от них Цзыюй не научилась скрываться. Всё здесь пропитано фальшью и безразличием. Кто они такие, чтобы проявлять хоть капельку жалости к ней? Или к матери? Почему эта глупая женщина хватается за иллюзию, где все эти люди, собравшиеся в этой комнате, могут хоть как-то понять её горе? Чжоу тошнит от этого всего. — Хотите, открою вам небольшой секрет? — хватая микрофон, произносит Цзыюй, на что все удивленно оборачиваются на звук, явно не понимая, что происходит. Мама глядит строго и откровенно раздраженно, будто стараясь образумить свою дочь, но у неё под кожей зудит, — вас никто на самом деле не ждал. Я никогда не думала, что люди способны проявлять настолько отвратительное лицемерие. Кто вам был мой отец? У него никогда не было настоящих друзей, он всегда хватался за свою семью, обеспечивал, оберегал и любил. Цзыюй вытирает не прошеные слезы, обращая внимание на то, как люди вокруг оглядываются, будто совсем не понимают, о чём говорит эта малявка. Ей плевать. Ей плевать настолько, что она не остановится. Не сегодня. — Я ненавижу, как вы смотрите на меня, жалеете, будто я маленькая девочка, кидаете безразличное «мне жаль», будто у вас есть право, а я лишь сглатываю, потому что… — она делает паузу, криво улыбаясь, — всё ещё дорожу чувствами своей матери, для которой смерть отца стала лишь отправной точкой. Она так отчаянно ищет поддержки, прячется за остатками прошлого, ищет людей, что смогут залечить разбитое на множество осколков сердце. Всё вокруг останавливается на несколько секунд, когда она сталкивается взглядами с Тэхёном, что стоит поодаль ото всех и крайне изучающе исследует Цзыюй своими колким и нечитаемым взглядом; она дёргается и старается не обращать на него внимание. Вместо этого она всё-таки доходит глазами до человека, от которого сердце кровью обливается. У мамы глаза на мокром месте и она дрожит, обхватывая себя руками. — Прости меня, я была отвратительной дочкой, — продолжает Цзыюй, сильнее сжимая микрофон у себя в руках, — мне всегда было сложно, я всегда была не такой, как все и ты прекрасно об этом знаешь, будто это освобождает меня от ответственности с моей холодностью. Ты, к моему огромному сожалению, не искала успокоение во мне, хотя только я могу понять тебя в полной силе. Только я потеряла такого же родного и любимого человека, ведь он был моим папой… Слова встают поперёк горла, мешая говорить дальше и только сейчас Чжоу понимает, что тишина бывает оглушающей — паническая атака накатывает её с головой — она отступает назад, а слёзы уже градом льются из её глаз. Становится трудно дышать, а перед глазами всё плывёт. Дрожащими ногами она стремиться покинуть помещение, бесшумно закрывая за собой дверь, и спешит в зал, куда уже никто не заглядывает, туда, где почти живая колонка уже топчется на пороге смерти. Тут спокойно и свежо. Тут уютно и тепло, хоть её и жутко трясёт от внутреннего холода. Она не знает, сколько времени проходит, но отчётливо слышит приближающиеся шаги, а затем тело Тэхёна приземляется прямо напротив неё: он молчит, предпочитая просто разглядывать девушку перед собой, прекрасно зная, что он последний, кого она хочет сейчас видеть. — Помнишь тот день рождения Сокджина? — его голос стал на тон ниже, стал глубоким и чувственным, и Цзыюй дёргается, поднимая глаза, не веря, что перед ней тот самый Ким Тэхён, — я единственный, кто заметил, куда ты убежала, наверное, в тот день один только я, как дурак, не сводил с тебя глаз. — Ты этим хвастаешься? — хмыкает Цзыюй, игнорируя его взволнованный взгляд, — ты, между прочим, от Чонён ни на метр не отходил, когда же ты успел не отводить от меня взгляд. Она же тебе нравилась. К чему теперь тревожить прошлое, которое причиняет мне боль. Она смотрит ему в глаза, пытаясь понять, что ещё осталось от того Тэхёна, который был готов совершать любые глупые поступки, что только приходили ему в голову, который светился от любого упоминания его любимого мороженного. Остался ли тот Ким? Они не перестают смотреть друг другу в глаза, от чего сердце Цзыюй заходится бешено об грудную клетку, намереваясь её разбить к чертям собачьим, а его одеколоном пропитываются легкие. — Она никогда мне не нравилась, — вдруг шепчет Тэхён, отводя взгляд первым, — так получилось, что Чонён была дочкой человека, чья компания была позарез нужна моему отцу…и он заключил сделку о нашем браке, но вскоре их компания обанкротилась, а сделка была благополучно расторгнута. Чжоу неверующие смотрит на Тэхёна, не понимая, как так получилось. — Но почему ты ничего не рассказал мне? Почему так просто отпустил, будто я была лишь пустым местом в твоей жизни? — Потому что отец запретил, — отвечает Тэхёна, осторожно протягивая свою руку вперёд, чтобы совсем невесомо коснуться мягкой кожи руки Цзыюй, — а когда я набрался смелости обо всём рассказать тебе, то ты уже не захотела иметь ничего общего со мной. Мне жаль. Мои ошибки многого стоят. И этого было достаточно, чтобы между ними повисла ужасно неловкая тишина, образовавшаяся за шесть лет абсолютного молчание, где каждый из них, так и не смог выговориться. А сейчас всё казалось тяжёлым. И было слишком поздно. — Ты мне нравишься, — Чжоу знает, что должна сказать это, озвучить свои чувства, оставить на растерзания, — нравился с того самого дня, когда подарил мне тот фиолетовый браслет, который я выбросила, вычеркивая тебя из жизни. Ты меня покинул, и это разбило меня. Резко дышать становится сложно: она смотрит на себя в отражении зеркала, пытаясь не обращать внимание на пристальный надзор со стороны парня, что сейчас оккупировал её сознание и сердце. Чёрт, она топила в себе противоречивые чувства шесть лет, а сейчас они снова вернулись, лишь сильнее разжигаясь. — Поэтому сложно было быть старшим, — Тэхён приближается к её лицу, опыляя её ухо своим горячим дыханием, чем вызывает у девушки мурашки, — ведь я быстрее пришёл к тому, что безумно сильно влюбился в тебя, но у нас ничего не получится, ты же знаешь. И она знает, потому что они разделены тысячами километрами, тремя годами и разными жизненными целями. — Поцелуй меня. И Кима не нужно просить второй раз — он впивается губами долгожданным поцелуем, выбивая весь воздух из легких, нежно проводит рукой по мягкой и горячей щеке, улыбаясь чему-то своему. Цзыюй отвечает пылко, обхватывает нижнюю губы, кусая её до крови, и доверчиво приоткрывает рот, пропуская чужой язык; их чувства сталкиваются и перемешиваются, превращая мозг Чжоу в однородную массу под названием каша. Его губы перемещаются на шею, а её ручки оттягивают его волосы на затылке, от чего он дергается, несильно прикусывая нежную кожу на шее и Цзыюй не сдерживает стон, срывающийся с её губ. Тэхён тихо рычит, отстраняется и прикасается своим лбом к чужому, куда только что ласково чмокнул, чтобы угомонить своё сердце, что упрямо толкается в тисках. Он так долго ждал этого момента, что никогда не признается себе в этом. Слишком горд. — Мне жаль. — Мне тоже.