Застывшие краски сменяющихся сезонов

 Даже маленькие, они заставляют мелких духов разлетаться в стороны и затаиваться среди сверкающей зелени, выглядывая из-под листочков. Но есть и те, что посмелее, вьются вокруг лисят, шарахаясь лишь человека, что ведет их по тропинке, сжимая крепко ладошки, так и норовящие выскользнуть из его рук. Мори все же поддается берущему его напором неуемному порыву и позволяет лисятам ускакать немного вперед, но чуть что и окликнет, дабы хоть помнили, что за ними смотрят. В этой части леса едва ли водится нечто, что может им навредить, но даже в свете солнечного дня нельзя терять бдительность.  Можно подумать, что это обычные дети сейчас несутся, забыв о том, что так легко навернуться с разбить себе нос. Впрочем, наверно, это не самое страшное, что уже случалось с ними прежде. Поревут немного, пожалуются друг на друга, да потом снова по привычке сплетутся в один комок, все еще не веря, что в доме, в который их привели, можно в самом деле познать вкус безопасности.  Мори пристально следит за ними: далеко они все же не убегают, постоянно оглядываются на него, будто бы проверяют, что он идет следом. Дазай то и дело притормаживает, пытаясь поправлять на себе съезжающую одежду, но потом снова несется вперед, намереваясь догнать и перегнать своего соперника, пытаясь перехватить его за пояс хакама, да Чуя в какой-то момент резко сворачивает с дорожки, бросаясь в сторону. Там, в гуще деревьев, света становится меньше, и он, словно стрелы, падает на землю, расщепленный. Мори хочется окликнуть своих подопечных чтобы вернулись, но он лишь вздыхает и бредет следом, отгоняя от себя духов, что не погнались за шумными лисятами, которые и не замечали, как сбивали их взмахами рукавов кимоно, и теперь вредная мелюзга вилась вокруг Мори, а тот шикал на это мельтешение, мысленно жалея о том, что не может перестать видеть то, что на свое счастье многие не способны узреть.  Особенно это касалось мертвых. Они прячутся, но Мори ощущает их грустную энергию, хотя они и не приближаются к нему, пребывая где-то на границе миров, решаясь наконец-то все же обрести покой. Их лучше не трогать и не смотреть в их сторону. Здесь есть и те, что сильно задержались… Да, он еще помнил то время, когда тут не было столь мирно, а лилась кровь, но сейчас это будто бы серебристый сон, и не стоит эфемерному дать возможность обрести плоть.  Лисята удрали далеко, но Мори, пробравшись через заросли, обнаруживает их застывшими и с интересом что-то изучающими. Настороженные, они затаились, при этом кончики всех хвостов слегка подрагивают, и прям любопытно узнать, что же такое они там разглядели впереди.  Мори еще не успел приблизиться, как слышит тявканье, кое издают лисы, когда зовут своих сородичей. Но звук этот вовсе не от кицунэ исходит – те замерли и сосредоточенно изучают выводок обычных лисят, что тоже сбились в кучку и таращили свои глазки, не понимая, почему чуют лис, но видят нечто не совсем укладывающееся в их простенькую картину мира. Один лисенок, видимо, самый бойкий, от него больше всего шума, он подбирается, пытаясь завязать новое знакомство. Чуя тоже чуть ниже прижимается к земле, прокрадываясь вперед и вовсе не думая о том, что может запачкать одежду. Ему любопытно, и Мори, признаться, понятия не имеет, встречались ли эти двое ушастых мальчишек прежде с настоящими лисами. Дазай же не двигается с места. Сидит, внимательно смотрит, словно оценивает, то и дело тянет носом воздух, издавая какие-то скуляще-скрипящие звуки. А Чуя тем временем уже хватает лисенка на руки, и тот вовсе не выказывает никакого недовольства, да ко всему прочему его братья и сестры, не обращая внимания на затаившегося рядом человека, что мог бы нести угрозу, подобрались ближе, окружив кицунэ. Может, они и чувствуют, что они другие, но для них в то же время свои, и лезут со своими играми, хватают зубами, аккуратно так. Дазай дергает своими хвостами, задумчиво глядя на лисят, что выбрали его своей жертвой, а они смелеют с каждой минутой, возятся вокруг них, взвизгивая, словно в восторге от того, как на них с хвостов сыплются мелкие искорки.  В чем причина такого проявления живости, Мори понятия не имеет, но ему интересно подмечать нечто ранее невиданное для себя, однако он вынужден оторвать мальчишек от их новых знакомых, потому что затаившаяся рядом мама-лиса явно настроена куда более подозрительно, и ее волнение может кончиться тем, что кое-кого покусают.  – Пойдемте, – Мори берет Дазая за руку, и тот сразу же подается, поднимаясь с земли, но все еще наблюдает за тем, как лисята вьются вокруг его ног, радостно повизгивая. – Чуя-кун.  – Мори-доно, еще немного! – он прижимает к себе нечто такое же мягкое и рыжее, как и он сам, и оно тычется носом ему в шею, норовит куснуть.  – Чуя, – Мори склоняется над ним и мягко разворачивает за плечо. – Взгляни туда. Видишь? К ним пришла их мама, но она боится нас. Может так случиться, что мы ее спугнем, и она, убежав, потом потеряет своих лисят. Вы же не хотите, чтобы они остались одни?  На самом деле прием очень коварен. Выражение лица Чуи тут же меняется, и он крепче сжимает лисенка, словно пытается его от чего-то защитить, и в то же время прекрасно уже осознал, что надо его выпустить. Он смотрит на Дазая, будто ищет у него какой-то поддержки и решения этой сложной задачи, а тот лишь глядит себе под ноги, на лисят, и покусывает молча губы.  Чуя колеблется, расстроенно развел ушки в стороны, но снова оглядывается на затаившуюся лисицу, что нервно поскуливает, и, поспорив с собой еще мгновение, подкрадывается к ней. Она тут же садится, но не убегает, следя внимательно за ним, и Чуя, опускается рядом на колени, возвращая ей лисенка, и за ним же следом бежит остальная орава с громким тявканьем. Что ж, весьма ценное наблюдение. Обычные лисы вполне готовы доверять своим духовным сородичам, и Мори немного жалеет о том, что не может понять всех их звонких и немых диалогов. Осаму топчется рядом с ним, видимо, тоже желая подойти ближе, но мотает головой, словно сам себе на что-то отвечает. Мори поглядывает на них… Он пока что не в курсе, как эти двое маленьких кицунэ появились на свет, что именно привело их в этот мир, но очевидность того, что они очень рано лишились своего дома и кого-то кто изначально мог их опекать, сейчас искрилась почти что видимо, словно те огоньки, что то и дело загораются на кончиках их хвостов.  Может, однажды они ему расскажут что-то больше о себе, если не забудут, потому что забыть очень уж хочется.  Чуя возвращается к нему, беря Дазая за руку, и сам ведет его дальше, притягивая ближе к себе. Иногда так бывает, что слетающие с их хвостов искры смешиваются в полете, превращаясь в яркие белые вспышки и исчезая мгновенно, оставляя после себя какую-то сладость в воздухе, словно на поле цветов в летний сезон дождей. Вот и сейчас нос буквально забивает аромат, и Мори даже на миг прикрывает глаза и облизывается, как будто способен ощутить сам вкус на губах. На самом деле только с появлением в его жизни этих двоих он пришел к внезапному озарению, что все его знания о ёкаях оказались далеки от того, что он изучал и практиковал приличную часть своей жизни.   Они такие удивительные. Словно не познавшие красоту мира, скачут над каждым цветком, засовывая носы в соцветия. Изучают все вокруг так сосредоточено. Им даже не мешают мелкие духи, что продолжают виться вокруг них.  – Если ты ее съешь, Чуя, станешь таким же зеленым, – заявляет Дазай в момент, когда они оба склонились, рассматривая мелкую ящерку, что замерла на пути по своим делам в надежде, что ее не видят среди листвы, но от этих зорких охотников, пусть и мелких, так легко не удерешь.  – Тогда скормлю ее тебе! – Чуя даже тянется, чтобы сцапать ее, но в этот момент слышится смачный шлепок – так рука с размаху ложится на щеку, оставляя красный след и провоцируя возмущенный лисий визг. – Ты чего!!! А если я так…  – Жук, Чуя! На тебя хотел сесть огромный жук! Блестящий, он бы сожрал тебя, но я спас!  Едва ли это спасет Дазая от страшной кары маленькой, но свирепой лисы, поэтому он предусмотрительно вскакивает и несется прочь от того, кто грозится отхлестать его в отместку.  Какое-то подобие бронзовки в самом деле пролетело мимо и устроилось на цветке рядом, но никак не собиралось тревожить кого-то своей скромной жужжащей персоной, так что Дазай-кун очень уж лукавил и получить действительно должен был за дело, но Мори больше волновало, как бы они не превратились в настоящих лисят, потому что тогда он точно за ними не угонится, а потом бегай их тут и ищи. Шум, конечно, выдаст, потому что тихо они себя, особенно в таком облике, вести совершенно не умеют, визжат на весь лес, но это же надо будет до них еще добраться, а носятся они – дайте, боги, всем столько сил и энергии, а Мори вот не особо и напрашивается.  К счастью, Чуя завалил Дазая прежде, чем опасения сбылись, дернув сразу за все три хвоста и подмяв под себя на земле. Дазай, может, и уступает ему немного физически, это давно уже стало заметно, но юркости ему тоже было не занимать, так что так просто принять на себя всю страшную месть он не был готов. Что ж, Мори успокаивал лишь факт того, что изгвазданную травой и землей одежду придется отстирывать не ему. Чего скрывать, он бы точно не справился с ними, не будь в доме слуг.  – Я отомщу тебе, дома закатаю в футон! – Чуя никак не собирался позволить жертве улизнуть. – А потом выкину в реку, и ты поплывешь бревном!  – Откуда столько жестокости, Чуя-кун? – хмыкает Мори, да на него вовсе не обращают внимания – Дазай извивается, пытаясь вырваться, но Чуя забрался уже ему на спину, тянет за волосы, весь искрится, теперь же довольный, что завалил врага, и издает победный клич, только вот Дазай вдруг перестает шевелиться, застывает, что Чуя не сразу заметил, а вкус его победы уже начинает горчить, так как Осаму совершенно не реагирует на попытки замучить его.  Большие глазища таращатся на что-то в траве, да как-то слегка испуганно, и в какой-то момент он дергается, скидывая с себя Чую, и подбирается ближе.  – Эй! – Чуя возмущенно пытается одернуть его, но потом уже замечает, что на него совершенно не реагируют по какой-то очень важной причине, и тоже заинтересовано тянется вперед.  Мори со своего ракурса не видит, что там могло так внезапно зацепить внимание кицунэ, они вдруг притихли, а Дазай, зачем-то вытерев руки о свою одежду, протянул их в заросли, вытащив оттуда что-то.  Сначала показалось, что в сложенных лодочкой ладошках оказался воробей, но, приглядевшись, Мори распознал полевого жаворонка, который каким-то образом угодил в густые лесные заросли, да сидел в траве, даже не вспорхнув, когда шкодливые лисы расшумелись вблизи него.  – Что с ним, Мори-доно? Почему он не улетает?  Мори сморгнул. Лисята смотрели то на птичку, то на него. А та даже не шевелилась, лишь смыкала веки, с трудом их разлепляя и не понимая, откуда именно пришло беспокойство. Он присел рядом, легко касаясь пальцами перьев, – она на грани. Лисята потревожили ее смертный час, но его не отсрочить. Поглощенная этим лесом, маленькая птичка готовилась умереть.  – Мори-доно? – Дазай смотрит на него, не зная, о чем именно его попросить.  – Оставь ее, Дазай-кун.  – Она умирает, верно? – Дазай всматривается, словно четко разглядел, как из нее уходят последние силы. – Я такое уже видел.  Его голос звучит пугающе ровно, и Мори на самом деле не хочет знать, что могло послужить тому.  – Мори-доно, сделайте что-нибудь! – Чуя не может спокойно смотреть на несчастное создание. – Ей же больно!  Мори не чувствует боли этой птички, она уже ее пережила, теперь – лишь покой, но зато он ощущает, как с болезненным трепетом бьются два сердца, которые, кажется, очень хорошо знают, что должно было чувствовать это маленькое создание.  – Чуя-кун, разве можно обратить чью-то смерть?  – Но вы знаете всякие заклинания! Вы умеете такое! Хироцу-сан нам рассказывал! Да, Дазай?  Мори сжал зубы. Ох, что еще там им разболтал Хироцу? Зачем он вообще такое детям рассказывал? Кицунэ смотрят на него – он на кицунэ, Чуя, правда, умудряется еще и на птичку бросать глаза, а потом с мольбой снова на Мори. Хочется сказать Дазаю, чтобы отпустил уже ее, не мучил, но тот так бережно держит ее, словно боится оставить в одиночестве перед самым концом.  Эти двое даже понятия не имеют, о чем просят его. Птичка уже не открывает глаз, но такое чувство будто ей даже спокойнее в чужих руках, что оберегают ее от зла в эти мгновения, ей бы скорее позволить в ином мире дать взлететь свободно, но Мори не может не совершить это маленькое, как он хочет надеяться, последнее подобного рода волшебство и ослепить на время тени, что клубятся над этим созданием. Лисята не замечают, не чувствуют, что внутри нее уже все застыло, безвозвратно, но он ловит маленькую красную искорку, одну из тех, что слетают с рыжего хвоста, мечущегося по земле от волнения. Эти огоньки – они уже бесполезны для лис – сгорают вмиг и будто бы не возникали в пространстве, но Мори успевает вытянуть из огонечка энергию и забирает птичку из рук Дазая, который отдает ее нехотя, смотрит внимательно, хотя старается теперь казаться непроницаемым, но ему сложно скрыть свое напряжение и волнение, и они с Чуей несдержанно взвизгивают, когда видят, как жаворонок подскакивает на тонких лапках, расправляя крылья и срываясь с рук, взмывая невысоко – и едва глаза успевают следить за его перемещениями, но он возвращается, присаживаясь на склоненную почти к самой земле ветвь дерева.  Мори молча наблюдает, как лисята с восторгом следят за тем, как птичка скачет по веткам, щебечет, затем снова срывается, мечется туда-сюда, а потом пристраивается на ветку выше, где ее не так уже хорошо видно, и лисы бегают вокруг, задрав головы, едва ли не врезаясь друг в друга, и радостно по-лисьи урча от мимолетного счастья. Он не слышит, о чем они там между собой переговариваются, это их личные тайны, и они вовсе не собираются их все открывать Мори, как бы он ни хотел. Он лишь, тяжело выдыхая, следит за этим кратким мигом сотворенной им радости, думая о том, сколько ему еще придется разрешить ради них таких вот непосильных задач, чтобы не позволять вспоминать о том, что было до того, как они оказались в его доме. А потом они подрастут, и не поверят в его магию, но сейчас еще можно.  Жаворонок вспорхнул и скрылся среди деревьев к разочарованию кицунэ, но зато забрав с собой их переживания и капельку спрятанной глубоко внутри скорби.  – Возвращаемся домой, а то нас потеряют, мы далеко ушли, – Мори рад, что они не спорят, а сами топают к дорожке, снова начиная задирать друг друга.  Он вскидывает голову – деревья высокие, все небо скрыли. Здесь, в тени, очень уютно и спокойно. Он вытягивает руку, а как только ее касаются маленькие лапки, также аккуратно складывает руки, как их держал Дазай, смыкая ладони над жизнью, что вовсе не должна была снова трепетать, и он должен вернуть все на место, потому что нельзя нарушать баланс, ничто не может вернуться, но кицунэ пока что не обязательно об этом думать. Они уже ускакали далеко вперед, слышно их визги, а он опускается на колени, вкладывая в густую траву бездыханное тельце, что так и будет здесь схоронено, и торопится догнать лисят, чтобы отвести домой.