Застывшие краски сменяющихся сезонов

Рыжее золото слишком уж контрастирует с нежным фиолетовым, голубым и лиловым. Выбивается, выдает – какая тут маскировка? Но истинного охотника подобное не остановит! К тому же достаточно лишь сидеть смирно и не дергать хвостами, да прижать ушки, чтобы не торчали над пышными соцветиями гортензий.  Чуя аккуратен и тих даже в человечьем обличье. Он правда еще даже не осознает всех своих навыков, лисенок совсем, но жертву выслеживает, словно опыта ему не занимать, но ведь цель так притягательна, да только не ловить он ее вовсе собирается. План иной и по-детски коварный! Ничто не может сбить, ничто – отвлечь! Чуя чуть щурит глаза – солнышко слепит его, но даже это не помеха!  И вот! Кто бы мог подумать! Стрекозка садится прямо на нос бесстрашного охотника, а тот и пошевелиться боится! Вдруг заденет нечто столь хрупкое! У нее блестящие крылья и красное тельце. Прилетела откуда-то с рисовых полей, заплутала – тут совсем рядом пруд, лети туда, а Чуя занят! Он морщит нос, пытаясь ее спугнуть – без толку, и все же терпит. Не хочет зацепить нежные крылышки, навредить…  Маленькая вредина все же взлетает, а Чуя возвращается к процессу выслеживания и, умудряясь даже не шелестеть одеждами среди разноцветных зарослей, медленно, но верно подбирается ближе.  Дазай ничего не подозревает даже. Слишком уж увлечен. Мечется вдоль края пруда, в котором с самого рассвета на замерших водах чуть покачиваются свежесрезанные соцветия гортензий нежных фиолетово-сиреневых оттенков. Вода сделала на солнце их цвет еще ярче, и плотный ковер – словно луга неведомых в подлунном мире земель, но опасен, ведь можно провалиться, и ладно, что воды здесь неглубоки.  Какая обманчивая красота.  Дазай, то и дело закатывая рукава, опускается на колени, окуная руку в воду, вылавливает мягкий цветочный шар, подносит к лицу и наслаждается нежными лепестками на щеках – прохладно и приятно. Роняет с тихим всплеском – и цветочное полотно оживает, волны перекатываются. Цветы словно бы танцуют, постепенно замирая.  Завороженный их красотой маленький лисенок даже не подозревает о готовящемся нападении. Осаму бродит то туда, то сюда, всматривается, словно пытается поверить в то, что такая красота существует, потому что в его личном мире таких ярких красок, словно небо солнечное или же сиреневое, как перед бурей, не существует. Осаму и растерян, и восхищен этой сочностью цветков, которые уже почти мертвы, лишенные крепких стеблей, но перед смертью – боги, неужели перед смертью нечто может быть так прекрасно? Живые цветы, что бурно разрослись вокруг, его едва ли так трогают, нежели эти.  Так хочется оказаться средь них.  Но Осаму лишь садится снова на самый краешек, опуская в воду кончики своих трех хвостов. Ему совершенно непонятен этот красивый мир, и у него много вопросов к Мори-доно.  Не будь серебристый лисенок так увлечен, уже бы давно обратил внимание на то, как дергаются среди пылающей зелени и буйства нежных красок предательски выделяющиеся рыжие хвосты, живущие своей жизнью, пока хозяин охвачен охотничьим духом и в очередной раз забывает о всех тонкостях выслеживания наивной добычи: ловко скачет среди густо посаженных цветов, то и дело случайно выдавая себя торчащими ушами, которые подрагивают от волнения, реагируя на каждый звук. Но удача на его стороне – Чую не видят, и он подкрался совсем близко, и уж больно довольно ухмыляется перед нападением, едва сдерживая предвкушающее рычание в груди.  У Чуи на самом деле не было ни одного дурного замысла, кроме как напугать. Дазай и сам часто этим занимался, и это невинная шалость. И когда он выпрыгивает, намереваясь заставить свою цель подскочить от страха, он совершенно не думает о том, что эта самая цель решит вот так без предупреждения самобулькнуться.  Ой.  Тонкий скулеж растерянности режет наполненный жаром летний воздух.  - Осаму?  Дазай и правда перепугался. Увлеченный созерцанием, он до последнего не подозревал, что кто-то желает потревожить его, однако все еще уверенный в том, что даже в безопасности всегда таится нечто пугающее, вмиг проникся угрозой, и прытко попытался ее избежать, да вот с прыткостью как-то не сложилось.  Чуя и сам перепугался, когда Дазай ушел под воду, полную соцветий, таких больших, что в детских ладошках поместилось бы только одно, да и то норовило бы выпасть, если не свести руки плотнее.  - Осаму! – у лежащего уже на животе Чуи быстро развивающаяся паника, и он сам готов нырнуть следом, но тут прямо перед его лицом выныривает испуганный лисенок, отчаянно хватаясь за края, за чужие руки, что тянутся к нему; дезориентированный, пугается посторонних прикосновений, снова уходит под воду – а над ним цветы, множество прекрасных и крадущих внимание цветов, что навевает мысли о том, как хорошо было бы так и остаться под ними, но Дазай на самом деле толком даже не думает о подобном, лишь что-то такое непонятное для себя ощущает, мимолетно – пока его не хватают цепко и больно за руку и не тянут наружу.  Он умеет плавать, но перепуганный – не может сообразить, что случилось, цепляется за Чую инстинктивно, едва ли не утягивая к себе, в воду и к цветам, а тот все же ловко хватает его за пояс хакама и тащит изо всех сил.  Чуя, весь взмокший и от волнения, и от вымокшего лисенка, который судорожно пытается прокашляться, цепляясь за него и пытаясь осознать, что почва под ногами все же твердая, безуспешно старается унять дрожь и шепчет, что больше никогда так не сделает!  - Ты дурак, ты чего туда прыгнул? – хнычет он и бьет кулаком по мокрой спине, возмущенно так, еще и еще, а Осаму кашляет, вытирает рот кулаком и пытается отдышаться, даже толком не сообразив, что причина его внезапной возможности изучить маленький подводный мир, сейчас сжимает его в объятиях и сама чуть ли не ревет от страха.  Осаму лишь пристроился щекой у него на плече и смотрит на живые цветы, что сливаются в одну массу перед туманящимся слезами взором. И чего он расхныкался? Сам никак не может понять. Его гладят, прижимают к себе – даже очень сильно, тыкаются в шею носом, слегка хватают зубками, обвивают хвостиками, ругают, а он лишь цепляется за мягкие рыжие волосы и смотрит на цветы.  - Все хорошо? Мне показалось, я слышал шум, - Мори вышел со стороны окруженного множеством шапок цветов храма, подойдя к Коё, прячущейся под бумажным зонтом – всюду гортензии, и на зонтике ее тоже они горят яркими красками этим солнечным днем.  - Обошлось. Слегка освежились, а так – зря ты боялся, что они куда-нибудь удерут.  Мори издалека смотрит на сидящих у пруда кицунэ. Один лижет другого в щеку, гладит по мокрым волосам, вцепился крепко и трет собственный нос, словно маленький сопливый ребенок.  - Один твой подопечный оттачивал навыки охоты, да перестарался, но я решила не вмешиваться.  Мори лишь хмыкает, хотя капельку все же взволнован; рассматривает цветы, особенно те, что плавают в пруду. Слишком красиво, и сидящие возле них лисята – чудесная картина. Пусть обсохнут пока – лишний повод тут еще немного задержаться.