Застывшие краски сменяющихся сезонов

 – В той сакуре живет чудовище, – Дазай произнес это совершенно серьезным тоном, но окружающих это никак не проняло.  – Твое чудовище – это я, угомонись, – Чуя будто бы случайно задевает его хвостами по лицу, а потом разбрасывает все свои конечности на траве, завалившись на спину. Кончики хвостов подрагивают словно в такт ветру, погода чудесная, сакура еще лучше – вся горит на фоне лазурных небес; когда так лежишь, кажется, что эти цветы подобны облакам – столь мягкие и воздушные. Чуть дунет – и падают частички облачков, укрывая землю, реку, людей, что любуются природой, и лис, которые в такой момент сами готовы ощущать себя этой природой.  Дазай правда быстро потерял это единившее его чувство. Он смотрит пристально на старое дерево, чьи ветви касаются почти что земли. Цветки на этом дереве какие-то – словно изрезаны, словно остры, но прекрасны. Невообразимое чудо природы. Но что за чудо пряталось в ветвях – Дазай понятия не имел.  Порождение неведомого. С лицом женщины, но таким, будто расплющило его, и кроме этого уродливого лица иных частей тела не видать. Волосы свисают до самой земли, легли колечками, присыпанные лепестками. Глаза торчат и дергаются, словно пытаются найти точку, на которой они замрут. И что тогда? Дазай смотрит из любопытства вроде бы, но что-то такое инстинктивное в нем трепещет и пока что просто советует бежать.  – Что тебя там так взволновало, Дазай-кун? – Мори-доно все же не мог не приметить его излишнюю обеспокоенность, хотя вместе с остальными не придал особо значения – он ведь тоже не увидел.  – Страшная тварь засела в сакуре, – повторяет Дазай. – В жизни такой гадости не видел.  Мори снова смотрит пристально на дерево – он даже несколько смущен. Ничего и никого не видит. Одзаки тоже всматривается, но ее в сей момент занимает больше прижатая к губам чашка чая: она вкушает, и перед глазами у нее скорее просто розовая пелена.  На остальных и полагаться нечего. Со слабой надеждой Дазай глянул на Акутагаву, но тот сидел себе тихонько, поджав свои хвосты, и следил за тем, как вокруг него копошатся мелкие ёкаи, таскающие какие-то серебряные бусины. Эти-то ползучие гады безвредны совсем, они, наоборот, радуются окончательному приходу весны, но вот та дрянь!..  Дазай снова зыркнул на монстра. Из разреза на мясистой серой коже что-то капало. Вязкое, будто слюна из пасти. Может, так оно и было, и Дазай в слабой надежде повторно оглянулся на всех, кто сейчас наслаждался видом цветущих деревьев. Нет, правда! Неужели никто-никто не видит этой гадости, что затаилась в ветвях и портит весь вид?! Ну, не говоря уже о том, что не знаешь, чего от нее ждать. Такое чудовище ведь не к добру себя являет.  Вечером, когда уже солнце подобралось к краю, собираясь завалиться на бочок, Дазай все еще наблюдал среди погасших лепестков шевеления непонятной плоти с непонятными намерениями. Он даже решился подойти поближе, но почему-то не решился попробовать спалить огнем это странное существо, что вдруг затрепыхалось, и Дазай весь ощетинился, и едва не заорал, когда его еще и кто-то за хвост сцапал!  – Окончательно тронулся головой? – Чуя быстро проследил за его взглядом, который, однако, так и оставался прикованным к сакуре. – Опять ты со своими тупыми придумками, а ну, пошли! Ты мне должен!  – Чего я там тебе должен? – проворчал Дазай недовольно, не реагируя даже на то, как обращались с его хвостом.  – Много чего! – Чуя куснул его за губы, пока никто не видел, и помчался за дом, оглядываясь то и дело.  Дазай не мог не отвлечься. Коварная лиса! Ведь он и правда задолжал ему целую порцию нежности, и он срывается на бег, настигая Чую уже за пределами сада Мори-доно. Там снаружи тоже цветет сакура, готовая полно раскрыть свои лепестки, едва последние лучи померкнут, и тут ничего страшного не показывало себя. Страшнее в данном случае заставлять Чую ждать.  Если к утру Дазай поверил, что его дневные волнения, похожие больше на раздражения, улетучились, то вскоре он быстро осознал, что проблема сама собой исчезать не намерена. Другое дерево с бледно-розовыми лепестками, нежнейшими, чуть ли не прозрачными на свету. И посреди этого мирного творения природы – опять же гадость с расплющенной мордой, если это вообще было ее лицом или головой, Дазай никак не мог понять. А еще ему не нравилось, что эти торчащие глазки стали как-то активно помаргивать. Смотрели словно бы мимо него, словно что-то искали, но выглядело это еще более кошмарно и омерзительно, и он осмелился еще раз сказать об этом паразите Мори-доно.  Тот особо делами в этот день себя не стал угнетать, читал, расположившись в дальней части сада, и будто бы просто из любопытства пошел на зов кицунэ.  – Осторожно с огоньками, Дазай-кун, – Мори отщелкнул от своего лица синюю искру, что была одной из тысяч, неаккуратно сорвавшихся с подрагивающих от негодования хвостов. – Не скажу, что я сильно обеспокоен, но в самом деле – ты меня уже начинаешь волновать. Я не вижу никого на этом дереве. Даже не чувствую.  – Может, вы совсем просто старый стали?  Дазай бессовестно выдержал этот взгляд: мол, сопляк, ты не оборзел ли? Мори, однако, затем перевел взгляд на дерево – еще раз убедиться. Помолчал и пошел прочь обратно на свое ложе.  Следующим днем чудовище явило себя в том месте, где ранее под деревьями отдыхал Мори. Выбирало оно только сакуру, высовывалось из ветвей и будто бы чего-то ждало. В образе лиса Дазай лежал на земле и следил, не реагируя на оклики Чуи, весьма оскорбительного характера, за что он бы точно куснул его очень сильно, но глаз все же со своего врага, а чем-то иным воспринимать Дазай эту тварь не мог, не спускал.  Рыжий лис подкрался к нему и прыгнул со спины, рассчитывая раззадорить, но Дазай только фыркнул на него недовольно, и весь свой взор упрямо обратил на гадкую массу, что внезапно задрожала, запульсировала, испуская из своей порванной пасти прозрачную слизь. Дазай тут же вернул себе облик человека, встав во весь свой рост, но не рискуя все же подходить близко. Щурясь от проблесков солнца, что сыпались сквозь ветви, он оглянулся на ворчащего за спиной Чую, а потом снова на чудовище, чья мерзкая волосня вдруг стала извиваться волнами, ему даже показалось, что он слышит дыхание. Он снова оглянулся на Чую и, к дикому возмущению его, схватил вдруг на руки, вытянув на них брыкающегося лиса, который тут же развыступался, забил хвостами, нагоняя пламя возмущения, и намереваясь куснуть Дазай, который совсем страх потерял!  – Очумел, придурок? – обратившись в человека, Чуя, естественно высвободился и тут же двинул Дазаю в нос, гордо потопав прочь и бормоча про себя, что Осаму окончательно спятил.  Носу было очень больно, но Дазай – редкий случай – не стал тратить время на то, чтобы пожалеть себя любимого. Он обратил все свое внимание к притихшему монстру, который продолжал таиться в ветвях сакуры и подрагивал лишь слегка, через мгновение совсем замерев. Лишь волосы колыхал скучающий ветерок.  Решится ли он? Дазай смотрела на эту мерзость на фоне прекрасного. Он ступил вперед, подошел совсем близко – чудовище не подало ни одного признака жизни, глаза его выглядели сейчас мертвыми, заплывшими. Самый момент!  Синее пламя, охватившее белоснежную сакуру, тут же стало центром внимания. Мимо Дазая первым промчался Мотодзиро-кун с деревянным ведром, полным воды: в такие обычно собирали небесную влагу, за ним – с такими же ведрами, из которых по пути большая часть выплескивалась, проскочили еще несколько человек; из дома выбежал зачем-то вместе с катаной Хироцу-сан – стоявшая в этот момент у распахнутых сёдзи Коё, впрочем, тоже не поняла, что он ею собрался делать, но все ее действия в этот момент ограничились лишь заинтересованным видом. Послышался грозный вопль-возмущение Чуи, а там уже Мори-сана, и Дазай мгновенно погасил пламя – вместе с порывами всколыхнувшегося раскаленного воздуха взмыли вверх совершенно нетронутые лепестки цветков и осыпались, словно хлопья снега нежданные весной.  Брань приближающегося Мори-доно внезапно сменилась резким молчанием, а потом голос его зазвучал совсем рядом и задумчиво.  – Поразительно, – он с какой-то даже опаской осмотрел Дазая. – Ты не спалил дерево. Цветы осыпались, но так и было бы… Как мягка порой может быть магия огня кицунэ. Чуя, ты узрел?  – Мори-доно, вы о чем вообще? Дазай спятил! Ему надо по башке дать, чтобы очухался.  – Не делай так больше, Дазай-кун, – Мори лишь хлопнул его по руке и побрел обратно в большую комнату, где до устроенной его домашними истерики проводил собрание с какими-то важными мужами, по пути заодно поинтересовавшись, зачем Хироцу-сан скакал тут с катаной.  Да. Сакуру пламя не тронуло. Дазай сам не особо понял, как так вышло, что даже ни один лепесток не растаял в жестоком огне, и это невероятно поразительное для него умение, раньше, кажется, он не владел пламенем настолько искусно, но это все нисколько не волновало! Чудовище исчезло! И Дазай был уверен, что огонь вовсе не причина тому, потому что видел, что его это даже не взволновало, хотя он всю силу свою направил на этот сгусток зла, которое источалось незримо. Никакого действия. Озадачило. Напугало.  – Кажется, тебе совершенно противопоказано ханами отныне, – Чуя все кружил вокруг него слегка взволнованный, причем явно от того, что Дазаю уши не надрали за его проделку, а ведь можно было повеселиться. Хрен тебе, Чуя!  Дазай схватил его вдруг, сжав ладонями щеки, поцеловал в губы и тут же отпустил, удаляясь на энгава.  – Ты чем думать стал?! При всех-то?!  При всех – не при всех. Никто и не видел, все кружили вокруг уцелевшей сакуры и поражались все еще порхающим редким лепесткам. А Дазай снова обернулся в серебристую шубку и устроился на прогретых досках, стреляя глазами то на одно дерево сакуры, то на другое.  Чуя поколебался, но по какой-то причине решил, что может врезать и потом, и шустро умчался, сиганув через ограду и сверкнув хвостами.  С приближением конца своему терпению, которое драла злоба на собственное бессилие, Дазай выследил чудовище. Объявилось. В самой дальней части сада среди ветвей совсем старенькой полулысой сакуры – у нее уже не было сил демонстрировать всю свою красу, но даже такая, она выглядела просто немного грустной некогда красавицей. И именно ее посмело тронуть это исчадие не пойми чего. Дазай следил пристально, ворча на всех, кто пытался его потревожить, заслужив-таки в итоге покой: еще бы, когда тебе швыряют в лицо огоньки, связываться не станешь.  Чуя спешил домой, когда уже почти все лучи солнца отдали свой последний свет, уступая мягким фиолетовым сумеркам с розовой поволокой. Дазай приподнял голову, увидев, как чудовище задрожало в ветвях – лис стрельнул в сторону глазами. Цель ясна. Его целью почему-то был Чуя, и Дазай понятия не имел, что может сотворить это существо, которое вдруг, словно каракатица, вымазанная слизью, слетело с ветвей и стремительно, извиваясь, помчалось в сторону избранной добычи.  У Дазая не так уж много приемов против этой дряни осталось в запасе. Свой коронный он уже применил, потерпев поражение, поэтому в этот раз на грани отчаяния, но с уверенностью, он, не мешкая, перерезает чудовищу путь до Чуи, перехватывая эту дрянь острыми зубами кицунэ, вгрызаясь в будто бы склизкую плоть, что дрожит и бурлит, и хищник смыкает зубы несколько раз, разрывая и прокусывая, совершенно забыв об омерзении и каких-то нечеловеческих, неживотных звуках, что заполнили его уши. Тварь из последних сил пыталась удрать, но он придавил ее лапами, вгрызаясь все сильнее, словно это была добыча из плоти и крови, а он – истинный дикий лис, который не знает пощады.  Он плохо помнил, как драл и глотал куски, но в тот момент знал одно – он должен был так поступить! Иначе… сердце бы его никогда не выдержало.  Дазай даже и не смог припомнить, что терял сознание. Он, обалдевший, будто бы вырванный из какого-то сна, где липко образы тянут к себе, очнулся с мыслью, что не закончил дело, но его опрокинули обратно на спину.  Положили, оказывается, на футоне в их с Чуей комнате. Сёдзи были распахнуты, снаружи мерцал дымчатый рассвет, в котором плыли облака цветов сакуры. Дазай дышал через рот, словно его легким не хватало воздуха, но его просто впервые за всю жизнь столь сознательно переполняло восхищение от прелести утра.  – Мори-доно! Очухался!  Чуя! Вечно все своими воплями испортит. Дазай хотел это вслух сказать, но все еще не мог как будто отдышаться. А потом Мори-доно загородил ему чудесный вид.  – Учудил же ты, Дазай-кун, – он сел рядом с ним на колени и положил ему руку на лоб, как будто тут рядом был обычный человек, переживший лихорадку и надо было проверить, миновала ли угроза. Кстати, об угрозе…  – Чего он такой пришибленный? – нарисовался с другой стороны Чуя. Вот ведь лохматая лиса. Симпатичная, лохматая, хочется поцеловать, но Дазай лишь пытается разглядеть сад за перекрывшим его Мори.  – Да ничего. Все с ним нормально. Сейчас тофу принесут, и, я думаю, после этого он оживится.  Слова о тофу в самом деле заставили внутренности приятно дернуться. Но вместе с тем Дазай ощутил что-то такое в себе… Тоже приятное, но непривычное.  – Ты это видел? – Чуя завозился рядом, зачем-то дернув его за хвост. – Видел?  Дазай недоуменно таращился на него, не понимая, чего этот балбес докопался. Еще и схватил все его хвосты и начал трясти ими.  – Что, совсем разум отшибло?  – Чуя-кун, ты уж слишком на него напираешь, – хмыкнул Мори, вставая с колен.  – Ну! Считай!  Только после подсказки Дазай, испытывая легкое отвращение к себе за то, что в самом деле никак не мог сориентироваться не только в окружающей обстановке, но и в себе самом, всмотрелся в торчащие из рук Чуи, словно букет цветов, кончики собственных хвостов. Обсчитался? Шесть? Куда шесть! Пять же было!  Дазай тут же резко сел, прижал уши к голове и подтянул к себе хвосты с бешеным удивлением разглядывая один как бы лишний.  – Я думал, ты совсем рехнулся вчера, – Чуя все пытался поймать его взгляд и нервно дергал своими хвостами из стороны в сторону. – Взбесился вдруг! Я даже решил, что на тебя напали!  – То чудовище из сакуры… Оно подбиралось к тебе.  – А?  – Я, кажется, сожрал его.  Они оба взглянули друг на друга. Мало сказать, что Чуя оторопел от такого. Он даже с каким-то испугом уставился на новый хвост Дазая.  – Я не знаю, о чем ты… Но я так никого и ничего не увидел.  – Никто ничего не видел, – Мори был уверен в том, что он ничего не видел. Но ему определенно стало в разы интереснее. – Только по количеству хвостов Дазай с тобой сравнялся, Чуя.  – Меньше ныть теперь будет.  Дазай вопросительно глянул на Мори, но тот почти с раскаянием развел руками:  – Я и правда понятия не имею, что это было, что ты видел и что произошло. Но точно лишь то, что вреда тебе это более не принесет.  Дазай не привык оставаться без ответов, но его постепенно заполняла эйфория от осознания, что хвостов стало больше, и у Чуи ныне не будет поводов его задирать («Меньше ныть теперь будет» – ага, прям вот! Никогда Дазай не ныл! Никогда!). Он валит Чую на спину, кусает за ухо, а потом мгновенно срывается в сад, спугнув дремлющего на энгава Акутагаву, устраивать самый настоящий фейерверк, который точно сейчас заставит в ужасе подскочить весь дом, а бедного Мотодзиро-куна снова схватиться за ведра.  Синие огоньки так очаровательно смотрятся на фоне сакуры!  Мори же, в который раз смущенный своим редким незнанием, готов пропустить все веселье. Он несколько дней потратил, изучая древние книги, даже позже ездил в столицу в поисках, но не нашел ни одного упоминания о чем-то подобном, о существе, невидимом, но зримом лишь для одного. Не говоря уже о том, чем все закончилось.  Одним вечером, в день, когда сакура уже давным-давно отцвела, когда воздух даровал уже куда больше тепла, он вскрыл сундук со своими старыми вещами. Точнее – вещи это были не совсем его. Они достались ему от прошлой жизни того, кто ее не помнил, а он берёг. Ностальгируя и читая записи, написанные более древними письменами и оттого многим ныне плохо понятными, Мори наткнулся на несколько заметок, что оставил Фукудзава.  «Той же ночью было все кончено. Эти твари приходят из-ниоткуда. Сотворенные вместе с миром, они потерялись и ищут пришедшиеся им по вкусу живые тела. Так и пропадают порой схваченные ими: будь это человек, будь то существо магическое. Встречал я прежде обрывки таких историй в манускриптах, что хоронились вместе с уснувшими в горах тэнгу, и там же сказано, что лишь боги решают, кем будет обласканный даром видеть скрытое, и решение богов – одна из очередных тайн для всех. Я лишь рад, что мне так повезло. Я видел это существо каждую ночь, каждый день в ветвях сакуры, а потом почти у самого нашего ложа, лишь я. Но теперь все. Вкус у него – что ворону падаль, перетерпеть можно, но зато сейчас – та мощь, что исторглась с сотворением мира и попала в это существо, я чувствую, как она льется по крыльям. Добрый знак».  Мори смахнул что-то с лица. Да ладно. Просто глаз потек. Он убрал эти записи, унял дрожь в себе, выпил несколько масу сакэ, пока не плюнул на приличия и не приложился прямо к горлышку кувшинчика токкури, а потом пошел высматривать Дазая.  Два шестихвостых лиса возились в саду под суровым надзором Коё, учившей их каким-то там премудростям в чтении загорающихся на небосклоне звезд. Мори немного повело – перебрал с сакэ. Сам не знал, почему не терпелось поведать эту историю Дазаю, упустив, правда, часть подробностей, но он не стал прерывать урок. Потом. Пусть узнают пока другие тайны мира. Это важно. У Мори у самого стало на одну меньше сегодня.