*****
Если честно, я даже не помню, как лег в кровать. Уверен, что заснул по пути, а дошел рефлекторно. Поскольку ночь была тяжелой, утром встал я уже достаточно поздно, в начале двенадцатого. Подошёл к комнате Джессики и прислушался, было абсолютно тихо. Решив, что она еще спит, спустился на кухню, где меня ждал сюрприз. Джессика стояла у плиты, на сковороде шипели, жарясь, яйца. На столе уже все было накрыто. — Доброе утро, — она улыбнулась мне. — Доброе утро, Джесс, — подошел к ней, и приобнял за плечи. —Решила сама приготовить завтрак? — Ну, я просто подумала, ты так заботишься обо мне. И ты, наверное, не выспался сегодня. Ты ведь не против? — Что ты, конечно нет. Спасибо, мне правда приятно. Завтракаем мы молча. Кажется, Джессике стыдно за то, что случилось ночью. Поэтому после завтрака я говорю: — Джесс, думаю нам есть что обсудить. Не против, если мы пойдем в кабинет? Девочка молча кивает, и я понимаю, что она напугана. Сколько же времени должно пройти, чтобы она поняла, что я не желаю ей зла? В кабинете первым делом я прошу ее приспустить штаны и плавки и повернуться ко мне спиной, чтобы я мог осмотреть ее попу. — Дядя Ник, пожалуйста. Там правда все хорошо, у меня ничего не болит. Не надо. — Я верю тебе, и я рад что тебе не больно. Но, все же, есть вещи, в которых я должен удостовериться сам. Джессика тяжело вздыхает, ей явно не хочется этого, но все же она делает то, что я прошу. Следов действительно нет, попка абсолютно чистая. Натягиваю на нее обратно плавки, штаны и говорю: — Умница, спасибо. Все действительно в полном порядке. Мы садимся в кресла друг напротив друга. Девочка напряжена и смущена, поэтому я решаю не ходить вокруг да около и сразу спрашиваю то, что волнует меня сильнее всего. — Ты боишься меня? — Нет, — она говорит это слишком быстро и, поймав мой взгляд, добавляет, — я не знаю. Не могу понять. Я молчу, ожидая пояснений, и Джессика продолжает. — Я стараюсь не боятся, вижу же, что ты не такой страшный, каким кажешься. Но... я не хочу... я боюсь наказаний. — Тогда почему ты вчера настояла на всех частях профилактики? — Я надеялась, что если узнаю каково это, буду меньше бояться, но... — Но не сработало? — Наверное нет. Мне стало страшно под конец, но потом ты начал меня жалеть, успокаивать. И мне стало так хорошо, — она смутилась, и я постарался ее приободрить, улыбнувшись. — Я почувствовала себя нужной, что обо мне заботятся. Но страх тоже не ушёл, и я не знаю, что делать. — Посмотри на меня. Я очень не хочу, чтобы ты меня боялась. Наказания — это больно и страшно. Но не я. — Я правда очень стараюсь привыкнуть. А можно... Она опять замолкает, будто передумала просить меня о чем-то, поэтому я интересуюсь: — Можно что? — Можно во время наказаний я буду называть тебя на «вы» и «мистер Уилсон»? — Зачем? Это ведь сути не изменит. — Я понимаю. Но я не хочу, чтобы добрый дядя Ник делал мне больно. Глупо, наверное. — Значит, я добрый дядя Ник? — мне это нравится, и, видя, как Джесси улыбается, понимаю, что готов разрешить ей всё. — Если тебе так будет проще, то почему бы нет. Называй, если хочешь. — Спасибо. Образуется небольшая пауза. Затем я спрашиваю у нее про отца. — Ты сказала, что вчера почувствовала себя нужной, что о тебе заботятся. Неужели дома этого не было? — Раньше было. Давно. До того, как... — Как умерла твоя мама? Она смаргивает слезинку. — Да. Это сложно объяснить, пожалуйста, не заставляй меня. — Джессика, милая. Я понимаю, что тебе это неприятно. Но я должен понимать, что происходит. Пожалуйста, постарайся рассказать мне. Какое-то время она молчит, собираясь с мыслями и сдерживая слезы, а затем, немного успокоившись говорит: — Понимаешь, когда она умерла, папа замкнулся. Он не говорил ни с кем, даже не пытался меня утешить. — Он был ужасно расстроен. Это ведь страшное горе... — А мне было 11! И я научилась справляться со всем сама. И когда он решает вмешаться в мои дела, что-то проконтролировать, то я понимаю, что он только мешает мне. И мы вечно ссоримся. — Ты пробовала позволить ему помочь тебе в чем-то, даже если эта помощь не нужна? — Да, но... Он вечно говорит, что я все делаю неправильно, ничего не умею. Он злится на меня, за то, что я делаю многое не так, как делала мама... Он ненавидит меня за то, что я не она. Слезы бегут по ее щекам, но она продолжает говорить, будто не замечая их: — Поэтому, когда ты заботишься обо мне, жалеешь меня или хвалишь, мне становится безумно приятно. Мне не хватает этого. — Джесси, твой отец не ненавидит тебя. Я понимаю, что это нелегко, но постарайся понять Ричарда. Он скучает по твоей маме, и видит в тебе ее. Вы ведь действительно похожи. — Но я ведь не хочу быть ей. Я хочу быть собой. — Я понимаю, — встаю, подхожу к ней и сжимаю ее плечи. — Я постараюсь помочь, правда. Попробуем сделать это вместе? Девочка смотрит неуверенно, но кивает, и утирает слезы. — Все наладится. Думаю, Ричи поймёт, рано или поздно, в чем он не прав. Просто дай ему шанс. Какое-то время мы еще сидим в кабинете, обсуждаем книги и музыку. Погода не радовала, так что весь день мы провели дома. К событиям ночи и утреннему разговору не возвращались, я видел, что Джессике это неприятно. А она и так многое переживает.*****
Четвертый день был ничем не примечателен, в отличие от пятого. Утром вторника я встал и, как обычно, заглянул к Джессике, прежде чем пойти готовить завтрак. Ее комната оказалась пуста. Я обошёл всё: кухню, кабинет, и даже комнату наказаний, чтобы убедиться, что дома кроме меня никого. На меня начинает накатывать паника. Что за глупость она совершила?! По договору, если Джессика сбежит, мне должен сообщить об этом Ричард, чтобы я знал, что она действительно сбежала. Но что, если она пошла не домой? А если она ушла ночью и заблудилась? А если что-то случилось? Решаю подождать еще немного, прежде чем что-то предпринимать. Варю себе кофе, сажусь на кухне и жду. Делать ничего невозможно, все мысли заняты этой девчонкой! Минут через 20 слышу, как открылась входная дверь, и буквально бегу в коридор. В дверях стоит Джессика, слегка запыхавшаяся, но в полном порядке. Мгновенная радость, появившаяся, как только я понял, что с Джесс все в порядке, почти сразу сменилась волной ужасного гнева. — Джессика, где ты, черт возьми, была?! — Дядя Ник. Прости, я проснулась утром, было еще рано, и я решила выйти на пробежку… — Ты хоть представляешь, как я переживал? Что я почувствовал, когда понял, что тебя нет! Тебе вообще нельзя выходить одной! Почему нельзя было хоть записку написать? — Ппрости, я…я надеялась, что вернусь раньше, чем ты проснёшься, я не… Она запнулась, видимо я напугал ее не слабее, чем испугался сам. Надо немного успокоиться. — Иди к себе. Переоденься, и спускайся к завтраку через 20 минут. — Дядя Ник, пожалуйста, прости меня. Я правда не подумала… — Иди. К себе. Живо. Вижу, как на ее глазах проступают слезы, но я слишком зол, чтобы на них отреагировать, поэтому Джесс молча уходит к себе. Выливаю недопитый кофе в раковину, и готовлю завтрак. Джессика приходит раньше назначенного времени и помогает мне накрыть на стол, но не произносит ни слова. Завтракаем мы тоже молча. Я начинаю успокаиваться и думать, что делать дальше, но вдруг слышу: — Пожалуйста, не молчи! Накажи меня, так строго, как только посчитаешь нужным, но прошу тебя, не игнорируй меня! Не замыкайся! Это больно кольнуло меня. Господи, она ведь только недавно говорила, что ее отец не обращал на нее внимания, а теперь ее игнорирую я. Это ужасно жестоко, и мне становится стыдно. Поднимаю на нее взгляд и произношу: — Прости. Приходи в кабинет после обеда, мы все обсудим и решим, что делать. — Нет, пожалуйста! Я не вынесу, если это продлится еще несколько часов! — Джесс, я не могу… — Пожалуйста! По ее щекам бегут слезы, лицо раскраснелось. Смесь жалости и стыда поднимались во мне, заглушая гнев. — Иди в кабинет, и жди меня там. Я приберу со стола и приду. Когда, минут через 10, я зашёл в кабинет, Джессика была там, стояла у кресла. Как обычно, мы сели друг напротив друга. — В первую очередь, хочу перед тобой извиниться. Я не должен был себя так вести. Просто я был очень зол…Я безумно испугался, когда понял, что тебя нет. Думал, ты сбежала. — Прости, пожалуйста. Я правда не подумала. Мне безумно стыдно, и мне очень жаль. — Ты понимаешь, что сочти я это за побег, ты бы сейчас ехала домой? — это не совсем правда, я бы ни за что не отправил ее обратно, не пожелай она этого сама, но немного острастки ей не повредит. — Но ты ведь не прогонишь меня? — Не в этот раз. Но ты серьезно провинилась: нарушила запрет выходить одной, да еще и обманула меня, сделав это тайком, надеясь, что я не узнаю. Что, по-твоему, ты за это заслуживаешь? Она смущается, одно дело просто получать по попе, а другое самой выбирать себе кару. — Наверное, ремень? Чтож, ей действительно стыдно. — Думаю мы обойдемся щеткой, на первый раз. Уверен, не будь Джессике стыдно и страшно, она бы улыбнулась от радости, но сейчас ей явно не до веселья. — Но, в этот раз я буду шлёпать тебя на время, ровно 7 минут. Это сильно больше шлепков, чем ты получала раньше, и на попе останутся синяки. Ты согласна на это? Она кивает. Мы проходим в комнату, и, пока я иду к шкафу за щеткой, Джессика успевает снять плавки и штаны и поставить стул в центр, как на профилактике. Я сажусь, помогаю Джессике лечь правильно (от страха она делает это несколько неловко), и завожу таймер. — Итак, сейчас я запущу время на таймере, и твое наказание начнется. Я остановлюсь сразу, как только он подаст сигнал, что время вышло. Поняла? — Да, мистер Уилсон. — Хорошо. Тогда начинаем. Я запустил таймер, и, не теряя времени начал шлёпать свою воспитанницу. Разумеется, я не бил ее в полную силу, Джессика получала максимум треть, а то и четверть от возможного удара, но и этого было достаточно, чтобы спустя минуту, или около 20-25 шлепков, она начала уже плакать, не сдерживаясь, и дергаться. Тем не менее, она не просила меня остановиться, и не пыталась прикрыть попу руками, что заслуживало похвалы, поэтому я сделал небольшую паузу, буквально в 10 секунд, и немного погладил ее попу, после чего продолжил шлёпать, не снижая, но и не увеличивая темпа. Через 3 минуты после начала ягодицы Джесси были уже полностью красные и достаточно горячие, поэтому я снова сделал небольшой перерыв. Джессика плакала не переставая, так что я не уверен, заметила ли она, что порка временно прекратилась. Я жалел ее, но прекратить не мог. Я должен был убедиться, что такого больше не повторится. Через 5 минут после начала я перестал шлёпать ее по всей попе, и сосредоточился на самом низу ягодиц, где попа переходит в ноги. Я предупредил Джесс, что после порки останутся синяки, и собирался оставить их именно там, чтобы Джессика ближайшие пару дней помнила о наказании каждый раз, когда захочет сесть. Все две минуты, что я шлепал ее там, она кричала почти не переставая, но я не мог ей ничем помочь. Поэтому, когда таймер прозвенел, отмерив назначенные 7 минут, я выдохнул с облегчением и отбросил щетку. Девочка продолжала лежать на моих коленях и плакать, видимо не замечая, что наказание закончилось. Я поднял ее, посадил аккуратно к себе на колени, чтобы не тревожить истерзанные половинки, и начал укачивать, приговаривая: — Тише, тише, милая. Все закончилось, я тебя больше не наказываю. Ты молодец. Все, дорогая, успокаивайся. Через пару минут ей все же удалось взять себя в руки, и я услышал: — Пппростите, мистер Уилсон, мне…мне… мне ужасно жаааль… — Ну, что ты, что ты. Ты уже наказана, и теперь тебе не за что извиняться. Конечно я тебя уже простил. Она снова начинает горько плакать, и я прижимаю ее крепче к себе. Мы сидим так довольно долго, пока она окончательно не успокаивается и не просит разрешения встать. Я помогаю ей подняться, увожу в кабинет, и, как и после профилактики, кладу на диван немного поспать. И снова, как и в субботу, она просит меня остаться. — Я побуду с тобой, пока ты не заснёшь, а потом уйду. Прости, но сегодня я не смогу сидеть с тобой все это время. — Спасибо тебе, дядя Ник. — За что? — слегка усмехаюсь тому, как она переходит от делового обращения к «дяде Нику». — За все. За то, что ты есть. И, сказав это, она отвернулась к стене и заснула. Я посидел с ней пару минут и ушел делать уборку в доме, готовить обед, да и просто отдыхать после пережитого. Вечером, почти перед самым сном, Джессика скажет мне, что хоть ей и было ужасно больно, но она совершенно не обижена на меня за это, ведь она действительно провинилась. И еще она попросит меня больше никогда ее не игнорировать, что я ей сразу же и пообещаю. Но, если она нарушила правила уже на пятый день своего пребывания у меня, то что ждёт нас дальше? Ведь впереди еще больше пяти недель…